Гражена опустила глаза.
   Наступило молчание.
   На почти опустевшей к полудню улице изредка показывались прохожие. Порывы ветра крутили пыль и гоняли соломенную труху.
   Дженева резко бросила стучать пальцами по плохо вычищенной столешнице.
   — Ну тогда и я расскажу. Да…
   — О чём? — непонимающе нахмурилась Гражена.
   — Подожди, не сбивай меня. Сейчас всё узнаешь, — она глубоко вздохнула, словно набираясь сил. — Мы приехали в Астагру до рассвета. Жоани очень хотел попасть на эту ярмарку, и мы спешили… Ехали всю ночь. Наши пошли готовить сцену для представления, а меня оставили стеречь фургон. Я сидела внутри и очень старалась не заснуть.
   — Слушай, о чём это ты?
   — Да не перебивай же… И вот, к нашей повозке подошли двое мужчин. Я услышала их голоса. По-моему, они не хотели, чтобы кто-то подслушал их разговор, и укрылись за фургоном, — хмыкнула рассказчица. — Один из них объяснял другому, что он должен делать. Нанять какую-то голытьбу для того, чтобы они осмеяли одну… дуру. Так он сказал. Тот предложил "сварить ещё и овощное рагу". Первый согласился — "несколько метко брошенных гнилых морковок ей не повредят".
   — О чём это ты?… - сипло выдохнула Гражена. Неприятное предчувствие кольнуло её прямо в сердце.
   — Из их разговора я поняла, что сегодня на ярмарочной площади двое молодых будут брать друг друга в супруги. Точнее, что жених… вместо своей клятвы… в общем, он и не собирается брать её в жёны. И, словно и этого для той девушки было бы мало, для неё ещё нанимаются подонки насмеяться над её обидой! — Дженева ударила раскрытой ладонью по столу. И отвела заблестевшие глаза от побелевшего лица Гражены.
   — Ты думаешь… это… для меня?
   Дженева рассерженно тряхнула головой.
   — Не знаю! Он не назвал имени невесты. И его самого я тоже не знаю. Седой, невысокий. Голос — властный и низкий. Второй звал его только "мой господин". Но это не всё… Во время разговора к ним подошёл ещё один человек. Он что-то сказал — я не расслышала — и быстро ушёл. Но я хорошо рассмотрела его.
   Дженева замолчала
   — И?…
   — Помнишь, я говорила тебе, что сегодня как раз вспоминала наши игры? Так вот, вспоминала я их потому, что своей походкой вразвалочку он напомнил мне Тэиршена!
   …Усадьба Трене Гордого стояла в низине и весной, когда таяли снега, все дорожки вокруг неё надолго превращались в грязное месиво. Поэтому по ним невесть когда разбросали обломки каменных плит, отстоявшие друг от друга не дальше одного шага. Точнее — взрослого шага, а если детского, то прыжка. Впрочем, Гражене так даже больше нравилось: к примеру, можно было представить себе, что это плывущие по реке льдины, а ей надо добраться на другой берег, не замочив ног. И было здорово прыгать с льдины на льдину, — пока однажды какая-то каменюка не подвела её. Может быть, её недавно бросили на дорожку и ещё не успели впечатать в землю, а может, ручеёк талой воды прокопал под ней ямку — кто знает? — но Гражена всем телом запомнила липкое ощущение наглого обмана: то, что всегда было устойчивым и надёжным, вдруг легко поехало у неё под ногами, перестав быть опорой…
   И вот сейчас ужас ускользающего из-под ног мира вновь с головой накрыл Гражену.
   И, впрочем, так же быстро схлынул.
   Честно говоря, если бы её нервы уже не были взвинчены сегодняшним тревожным ожиданием, присущая дочери барона Трене Гордого уверенность в себе не позволила ей бы всерьёз примерить роль брошенной невесты — и, тем более, представить себя мишенью для оскорблений черни.
   Это совершенно невозможно! И онникогда на это не пойдёт!
   Гражена расправила некстати поникшие плечи и гордо посмотрела на плясунью.
   — Этого не может быть. Ты что-то путаешь.
   Дженева вскинула удивленный взгляд на изменившуюся Гражену — и с облегчением схватилась за брошенную ей спасительную соломинку: слишком уж вырисовывавшаяся картина получалась гадкой.
   — Ну конечно! А вдруг я и вправду неправильно их поняла! Да и мало ли о ком они могли говорить… Конечно, глупо даже и думать, что Тэиршен и его отец станут готовить тебе такое. Это же какая ненависть должна быть…
   — Хватит! — резко оборвала её Гражена. Это невозможно — но каждое слово крапивой бьёт по сердцу.
   — А ты чего на меня кричишь?… - вдруг прищурилась Дженева.
   Ссоре не дало разгореться только появление на противоположном конце улицы молодого мужчины. Первой его заметила Дженева и её мелькнувшее было желание сбить с гордячки спесь напрочь улетучилось. Гражена проследила её резко изменившемуся взгляду — и с замиранием сердца узнала ставшую такой родной фигуру, любимые черты лица, удивительно милую походку. Сейчас онне спеша в их сторону — высокий, темноволосый, щегольски одетый. А потом, не колеблясь, свернул к постоялому двору.
   Отбросив прочь всё на свете, Гражена вскинулась к нему. Дженева молча бросилась ей наперерез, а когда та просто отмахнулась от неё — не раздумывая крепко схватила за ускользающую ладонь. Изумлённая подобной бесцеремонностью, дочь барона обернулась и привычно вскинула для удара свободную руку. Дженева перехватила и её, а потом, надвинувшись на неё всем телом, чтобы помешать вырваться, умоляюще зашептала:
   — Тише, тише, пожалуйста! Да подожди же ты, д-дурочка!
   Слёзы, ясно различимые в голосе подруги, немного отрезвили Гражену.
   Она остановилась.
   Тэиршен скрылся за воротами постоялого двора.
   Дженева отпустила её руки и, по-прежнему закрывая собой дорогу Гражене, задыхаясь от волнения, умоляюще заговорила:
   — Подожди. Не спеши. Если на самом деле всё в порядке, вы успеете пожениться. Я придумала одну вещь. Ты сама сейчас всё узнаешь. Сама, — Дженева замолчала и уже спокойнее огляделась по сторонам. — Вот! Спрячься здесь!
   В углу площадки дремал полурассыпавшийся шкаф. Долгие годы он верой и правдой служил не одному поколению хозяев, бережно храня в своих недрах посуду и прочий кухонный инвентарь, да вот состарился и получил отставку. Из дома его вынесли сюда, на площадку, вроде бы для создания здесь уюта — но старик с этой миссией не справился. Чувствовалось, что эта почётная ссылка лишь временная стоянка перед проводами в последний путь в печку. Но сейчас шкаф мог сослужить добрую службу: между ним и боковой стеной было немного свободного и, главное, укромного места, чтобы скрыть от посторонних глаз человека. Точнее, не очень толстого человека.
   — Прячься! — настойчиво повторила Дженева.
   — Что ты надумала? — почти беззвучно спросила Гражена.
   — Я приведу сюда Тэиршена, разговорю его, и он расскажет мне, для чего он сюда пришёл: взять в жёны свою любимую — или… или разыграть жестокую шутку. А ты отсюда всё сама услышишь, — надавила на последние слова Дженева и добавила умоляюще. — Доверься мне! Да скорее же, он уже вышел оттуда!
   Гражена позволила затолкать себя в щель.
   Несвойственная ей покорность пришла вслед за мыслью, которую словно кто-то чужой только что шепнул ей: Дженева узнала в Тэиршене утреннего незнакомца…
* * *
   Место спрятаться было выбрано хорошо. Отсюда, из укрытия, Гражена слышала каждое слово весёлого разговора. И даже могла видеть севшую на её место Дженеву, когда та, заливисто смеясь, откидывалась назад. Она опять неузнаваемо изменилась: серые полы крестьянской накидки пугливо прятались за спиной, распущенные волосы мягкими тёмно-русыми волнами спадали на плечи, с которых постоянно норовило сползти вызывающее платье из жёлто-зелёных полос, а в голосе появились незнакомые нотки, резавшие Гражене слух.
   Речь Тэиршена (он сам был ей отсюда не виден) изменилась не так разительно; он и с незнакомой девицей разговаривал, как тогдас ней самой — мягко, шутливо и вальяжно. Но ведь от этого же ещё больнее — слушать, как он разговаривает с другой голосом, который должен был принадлежать только тебе одной!
   Этого не может быть!
   Сцепив зубы, Гражена стала вслушиваться в его голос, сначала внимательно, потом немного отстранённо. В нём оказалась россыпь нового. К примеру, грубоватая снисходительность. Короткие смешки не к месту. То, как он, обращаясь к собеседнице, тянул слово «красавица». И много ещё, к чему Гражена не смогла подобрать походящих слов.
   Сосредоточенное вслушивание настолько успокоило её, что мягким щелчком она вдруг увидела целиком ещё незаконченный узор беседы — и то, что раньше не заметила, и то, что ещё не было сказано: Дженева пустила в ход грубую женскую силу и осторожно подводит ловко приворожённого Тэиршена к своей цели. А вот и эта цель: плясунья, качая головой, недоверчиво ахает — неужели у такого красавца и храбреца нет подруги? (И короткий, острый взгляд в сторону Гражены).
   Снисходительный смешок Тэиршена, и несколько неразборчивых слов, утонувших в скрипе стула. Гражена почувствовала, как Дженева чуть сбилась в своей роли и почему-то отдернулась назад. Зато теперь девушка из своего укрытия видела руку Тэиршена, лежавшую там, где прежде была ладонь его собеседницы.
   — Ну, ну… А ты мне нравишься. В тебе есть… огонёк.
   — И ты хочешь возле него погреться?
   — Очень хочу, красавица. Очень… — он понизил голос. — И по твоим глазам вижу — ты тоже этого хочешь.
   Словно смутившись, Дженева отвела взгляд в сторону.
   — Если бы тебя сейчас слышала твоя невеста…
   — Заладила. Нет у меня невесты! — в голосе Тэиршена впервые проявилось раздражение. И снова мягко и вкрадчиво. — Хотя, кто знает, может очень скоро будет? А, красавица?…
   Дженева ещё ниже опустила глаза и умудрилась зардеться.
   — Сегодня вечером жди меня здесь, — вставая, коротко бросил Тэиршен и, будто сообразив, что его слова прозвучали распоряжением господина своему слуге, снова вкрадчиво зашептал. — Ты ведь будешь меня ждать?
   — Ждать? — Дженева обрадовано схватилась за последнее слово, — А чего нам ждать?
   — Я же говорил, что тебе этого тоже очень хочется? — и короткий смешок. — Клянусь: ты не пожалеешь, что меня пришлось немного подождать. А сейчас мне надо идти. Есть один фамильный должок… который я обязательно должен вернуть. С процентами… В виде овощного рагу, — довольно хихикнул он.
   Гражена до боли закусила губу, чтобы не закричать. Злость, обида, ревность, гнев стали вскипать в сердце дочери барона, не привыкшей хранить их в себе. Раньше она всегда давала им выход — криком, слезами, пощечиной — но сейчас это было невозможно! Совершенно невозможно! Лучше умереть на месте, чем выдать себя хотя бы одним звуком или движением, ибо утробное рычание рвущих её сердце зверей вдруг перекрыло новое, до сих пор почти неведомое ей чувство — стыд.
   И этот стыд имел всё более и более явственный вкус и запах гнилой моркови.
   А потом наступила тишина…
* * *
   Долгожданная, благословенная тишина… Она принесла облегчение — но лишь на несколько коротких мгновений. Да, кошмар выяснения правды, в которую её так немилосердно ткнули, уже в прошлом — но пришедшая на смену ему мысль " что теперь будет?" вдруг оказалась ещё более злой. Она вдруг представила суровое и отстранённое лицо отца, когда тот всё узнает.
   "Сон, сон, пусть это будет только сон!" — страстно взмолилась всем богам и духам Гражена, почти всем своим существом превратившись в беззвучный крик — "Хочу проснуться!!!"
   И…
   И ничего не произошло. Так же давил под левую лопатку гвоздь в стене, так же сильно хотелось отмыть руки, которые почему-то казались очень грязными, так же равнодушно к её горю ветер шелестел сухими листьями плюща.
   Гражена открыла глаза. Прямо перед ней стояла Дженева, устало и молча вглядываясь ей в лицо. Проморгав мешающую ей видеть пленку застывших слёз, девушка приняла решение: если это и сон, то проснуться из него пока нельзя. Значит, надо жить дальше.
   — Ты всё слышала? — Дженева задала вопрос, прежде чем поняла, что он был лишним.
   Этот разговор для неё тоже не прошел даром: она чувствовала себя так, словно из пустого каприза искупалась в вонючем болотце. Собственные переживания мешали ей сейчас увидеть, в каком состоянии была Гражена.
   — Спасибо Юльде за её уроки. Они всё-таки пригодились. Но кто бы мог подумать, что это может быть так противно? "А ты смотри не на мужчину, а на его кошелёк", — передразнила Дженева чужие слова и нервно засмеялась.
   — Как он мог так со мной поступить? — вдруг тихо спросила Гражена.
   Дженева внимательнее всмотрелась в её лицо и, прокашлявшись, заговорила совсем другим тоном:
   — Давай, выходи. Он уже ушёл… И не бери дурного в голову. Ты же сама говорила — ваши отцы были в ссоре. Так что это всё было не тебе. "Фамильный должок" — он же сам признался…
   Продолжая приговаривать что-то успокаивающее, она, приложив усилия, вытянула девушку из щели и принялась отряхивать её платье от налипшей на него пыли и паутины.
   — Ой, сколько мусора! Подожди, я уберу его… И вот ещё… И ещё он был пьяный, а когда человек много выпьет, он делает много того, о чём потом жалеет.
   — П-пьяный? — переспросила чуть оживившаяся Гражена. — Все эти дни — пьяный?
   Дженева молча выругала себя за допущенную глупость: Гражена — не маленький ребёнок, которого можно утешить с ходу придуманной сказкой. Она впервые всерьез задумалась — а действительно, почему Тэиршен оказался способен на такое? Никакого стоящего ответа на ум не шло, но зато мелькнула одна светлая мысль.
   — А иногда… иногда люди пьют вино, чтобы утопить в нём голос совести. Он пришёл сюда уже не совсем трезвый, и здесь ещё заказал большой кувшин вина. И почти в одиночку выпил его. — И добавила, надеясь, что Гражена не заметит в её словах и тени сомнения. — Я уверена, это всё придумал не он. Скорее всего — барон Эрниверн. Тэиршен, конечно, поступил бесчестно, пойдя на поводу… Но ведь барон его отец и мог ему просто приказать, а тот не посмел… Ладно, об этом тоже не будем… В общем, я хочу сказать — столько вина он выпил, потому что ему было стыдно так поступать.
   — Врёшь ты всё, — отрезала Гражена и с неожиданной злостью оттолкнула Дженеву.
   Плясунья только с облегчением вздохнула про себя: наконец-то она оживает — вот уже и глазки блестят, и румянец вместо мертвенной бледности. Подхватив рукой спадающий плащ, с которого свалилась застежка, она весело закрутилась в поисках зазвеневшего по деревянному полу украшения.
   — И, главное, ничего страшного не произошло, — продолжала она на той же ноте, — Ты не попала в расставленную тебе ловушку. Я представляю себе их рожи, когда они поймут, что их затея не удалась.
   Для большего веса своих слов она остановилась и приняла карикатурную позу оскорбленного в своих лучших чувствах мошенника, который понял, что его жертва бессовестно обманула его, не попав в ловко расставленные им сети. Она так нелепо задвигала бровями и так расстроено зашлёпала губами, что Гражена не удержалась в своём горе — и рассмеялась. И тут же её легкий смех естественно перетёк в плач — в горький плач по разбитым надеждам…
   — И я даже больше тебе скажу, — каким-то наитьем Дженева поняла, по ком текут эти слёзы, и храбро набросилась и на эту беду, — если всё это задумал Эрниверн, то у вас с Тэиршеном ещё всё может наладиться. Ты же не знаешь, почему он так решил поступить… Да и вообще, какименно он собирался поступить. Может, всё у вас ещё и разъяснится, и всё на самом деле окажется не так страшно, как сейчас тебе кажется…
   Заворожённая Гражена даже шагнула поближе к источнику этого льющегося на рану бальзама — чуть не забравшись вслед за Дженевой под стол, куда той пришлось нырнуть за как назло залетевшей в самое труднодоступное место застежкой.
   — Ты… ты и вправду так думаешь?
   — Вам обязательно надо будет… и как она туда попала!… надо будет поговорить и разобраться во всём этом, — донёсся снизу сдавленный голос Дженевы.
   — Ты думаешь?… - девушка даже не заметила, как погрузилась в манящий поток картин "как оно могло бы быть", каждая из которых всё более и более снимала с негообвинение в предательстве. Может, оно и вправду не всё так страшно, как сейчас кажется? Встретиться с ним — и наверняка всё разъяснится.
   Эта мысль показалась ей настолько важной, что губы зашептали вслед ей:
   — Встретиться с ним…
   Но недаром же говорят — думай, о чём просить богов, а то ведь они могут и исполнить просьбу.
   — Ты здесь?! А я везде ищу тебя!
   Медленно-медленно, упираясь обеими руками о столешницу, Гражена повернулась на такой знакомый голос.
   У входа стоял Тэиршен и обрадовано улыбался ей.
   — Пошли скорей! Время!…
   …Пройдут годы, многое забудется, а воспоминание об этой встрече будет заставлять Гражену тоскливо вздрагивать и жалеть, что память нельзя отстирать, подобно испачкавшемуся платью. Она многое бы отдала, лишь бы забыть о том, как мгновенно рухнули её воля, гордость, ум, смелость — как раз в тот момент, когда они были так ей нужны, чтобы защитить свои достоинство и честь. На самом деле Гражена просто оказалась между двумя противоположными страстями — между привычно вспыхнувшим радостным желанием броситься к любимому и не менее привычным импульсом сжечь в своём гневе того, кто оскорбил её самолюбие! О, она могла бы сделать и то, и другое — но только не вместе! Эти две стихии, равные по силе, яростно схлестнулись в ней, зашлись в неистовом круговороте — и мгновенно в своём противоборстве сожгли все её силы и волю, так что на всё остальное их, увы, больше не осталось. И теперь Гражена в настоящем ступоре упиралась обеими руками о стол и страшно боялась сделать лишнее движение, словно от этого она бы тут же упала без чувств…
   Видя, что Гражена не двигается с места, Тэиршен сам шагнул к ней. В глазах Гражены мелькнул ужас — пока он стоял у дверей и что-то говорил, она чувствовала себя в относительной защищенности от необходимости что-то решать и что-то делать; вот так молча стоять — и, может, все само собой решится. Но его движение к ней превращало и эту почти нереальную надежду в сущее ничто.
   Страх ещё больше усилил её ступор, и чем дольше она не могла выйти из ступора, тем сильнее рос её страх.
   Его лицо — прежде такое любимое и желанное каждой своей чертой — приближалось всё ближе, превращаясь в какую-то нечеловеческую маску. Она не слышала, что он говорил, и только видела, как шевелятся его губы, как их уголки напрягаются от раздражения — и от ещё чего то… "Презрение, вот что это!" — словно кто-то другой хмыкнул эти слова ей в уши.
   Ступор не выдержал своего собственного веса и дал трещину.
   Гражена вскинула вперёд правую руку, будто защищаясь, и стала отступать назад, пока не наткнулась на какую-то преграду.
   — Кончай дурить, — в голосе Тэиршена явно слышалось недовольство. Он снова оказался так близко, что Гражена даже услышала крепкий запах вина, исходящий от него. — Пошли, нас ждут.
   Он схватил её за поднятую руку и потянул к выходу. Гражена истерично забилась, пытаясь освободиться от такого ненавистного для неё сейчас прикосновения. В ответ бывший любимый молча перехватил её за талию и рывком притянул к своей груди.
   — Слышь, красавица, не дури. Что, передумала? — он пьяно икнул в её лицо. — Врёшь! Ты от нас нику…
   Раздался негромкий гулкий треск — и хватка Тэиршена ослабла, а через мгновение он сам тяжёлым мешком повалился вниз и набок. В открывшемся перед пространстве была Дженева — Дженева с огромными глазами в пол-лица и со сжатым в кулаке куском ручки от разбитого о голову Тэиршена кувшина.
* * *
   Девчонки неслись по изнывающим от полуденного зноя улицам, не замечая жары, не разбирая дороги, сбивая прохожих. Кто из них первый дал команду — "бежим!" — так и осталось неизвестным; да может и не было никакой команды. Они дружно бросились спасаться, каждая от своего: Гражена сбегала от пережитого ужаса, а Дженева — от знания, что с ней будет, когда её поймают за учинение насилия над благородным… Ох, да она зацелует судье руки, если тот приговорит её только к одному дню колодок!
   Когда городские улицы сменились поднимающимися вверх тропинками Садового предместья, а стоящие почти впритык дома — высокими изгородями, они почувствовали, что страх погони немного отпустил их. Задыхаясь от усталости, беглянки пролезли в щель какого-то дырявого забора, за которым им пришлось продираться сквозь вымахавшие кусты одичавшей малины. Там их глазам открылся небольшой пятачок ровной поверхности, ограниченный спереди глиняным скосом круто поднимавшегося холма, справа — полуразрушенным сараем; с остальных сторон от чужих глаз их прикрывали заросли, бывшие когда-то ухоженным садом. Иллюзия защищенности и реакция после пережитого сделали своё дело: девушки упали в высокую траву и стали жадно хватать ртами воздух.
   Сначала Дженева напряжёно прислушивалась, не послышится ли шум погони. Минуты шли, всё оставалось тихо — только в шумном дыхании её соседки появились всхлипы, которые быстро переросли в заглушённые рыдания. Тогда она молча перевернулась на спину и, в последний раз глубоко вздохнув, позволила своему телу насладиться покоем.
   Шёпот листьев на ветру, стрекот кузнечиков, плач Гражены — всё это вдруг причудливо слилось в один успокаивающий шум.
   По выцветшему от жары небу плыли спокойные и величавые облака.
   Порыв ветра легонько ударил её по щеке сухой травинкой. "Хорошо-то как…" — неожиданно для себя подумала Дженева.
   — И как он только… только мог… а-ах!… ненавижу!… что… теперь… айй!… что теперь будет?!… - рыдала рядом Гражена.
   Дженева привстала на локте и повернулась к ней. Она чувствовала себя такой отдохнувшей и успокоившейся, что принять всерьез её горе просто не могла. Плясунья улыбнулась и положила свою ладонь на кулачок, которым та от избытка чувств стучала по земле.
   — Эх, подруга, — голос Дженевы вдруг стал глубоким и бархатистым. — Это ещё не твои похороны. Дай ладошку — погадаю. Правду скажу, что ждёт — счастье или горе.
   Не дожидаясь ответа, она распрямила её ладонь и, многозначительно насупив брови, зашептала:
   — Красота твоя не мереная, счастье твое не начатое, дороги тобой не хоженые, губы сладкие не целованные, — почти пела она, — и ждет тебя дорога во дворец королевский к принцу, ай и ждёт он тебя, не наждется…
   — Врешь ты всё! — вырвав руку, насупилась Гражена.
   — Вру, — тут же призналась та, так потешно склонив повинную голову, что Гражена не выдержала и рассмеялась. И слёзы кончились.
   — Но что мне теперь делать? — девушка села, обхватив колени руками. — Понимаешь, я не знаю, что мне теперь делать!
   Плясунья тоже уселась поудобнее и, вытаскивая шпильки из растрепавшихся волос, вступила в беседу.
   — Ты беременная?
   — Нет! — отрезала Гражена.
   — Ну так в чём дело? Расскажи правду своему отцу. Он должен защитить тебя, если эти подонки растрезвонят по округе, что было и чего не было.
   Гражена ненадолго замолчала.
   — Нет. Это невозможно.
   — Если ты промолчишь, он всё равно об этом узнает. И тебе потом будет гораздо сложнее объяснить, как всё было на самом деле.
   — Нет, ты не поняла! Я не могу вернуться домой!
   От неожиданности Дженева выронила шпильку.
   — А? С чего это?… О, может ты мне не всё рассказала?
   — Ты не понимаешь, — Гражена скривилась как от боли.
   Впрочем, честно говоря, она и сама мало понимала всё это. То есть то, что ей никак нельзябыло возвращаться домой — это для неё даже не было вопросом. Но вот почему — она бы не смогла объяснить даже самой себе. Ведь для того, чтобы понимать причины своих решений и поступков, надо обладать достаточным опытом такого понимания. Гражене же раньше как-то не приходилось всерьез задумываться над подобными вопросами. Она просто до сих пор не научилась этого делать. И если бы кто шепнул ей сейчас, что на самом деле она боится возвращения того самого стыда с запахом гнилой моркови, она бы удивилась этому объяснению. И, скорее всего, не поверила — потому что оно тоже было постыдным. Гражена слишком привыкла чувствовать себя сильной и отважной и была слишком унижена сегодня, чтобы дать жизни ещё один, даже самый малюсенький шанс показать ей обратное: а разговор с гордым Трене (и, самое главное, неизбежные в случае возвращения домой пусть и случайные встречи с бароном Эрниверном и с… с его сыном) представлялись для неё страшны — до невозможности! — именно этим риском.
   — Я не вернусь. Это решено, — отрезала Гражена.
   Дженева непонимающе взглянула на её вздёрнувшийся носик.
   — И куда ты собираешься податься?
   — Пока не знаю. Но я обязательно что-то придумаю. Что-то придумаю…
   — Девушка из благородного дома не может жить сама, — покачала головой Дженева. — У тебя есть родственники, которые могли бы дать тебе кров?
   Родственники… Гражена мысленно проверила все близлежащие ветви её генеалогического древа. Почти все из них, кто по долгу родства мог бы согласиться на её странную просьбу переехать к ним, жили не очень далеко. А это было чревато быстрым приездом отца и… Нет. Это не подходит.
   Была ещё тетка её покойной матери. Леди Олдери, которая жила в самом Венцекамне. Она бы, несомненно, оказала ей гостеприимство. И так же несомненно постаралась бы как можно быстрее выпроводить её. Когда ещё маленькая Гражена ездила в гости к ней, она хорошо заметила неприязненные отношения между тёткой и отцом, доходившие до обмена колкостями, которые больше походили на оскорбления. И было вполне логично предположить, что и к ней самой тётка будет чувствовать то же самое, что и к её отцу.