Ветер смолк так же неожиданно, как и поднялся. Из многослойных складок платья Дженева достала флейту и заиграла любимую мелодию Ашаяли…
   Потом услышала вздохи и перетаптывания своего попутчика. Обернулась к нему. И, сунув деревянную тростинку в висевший на поясе кошелёк, протянула терпеливо скучающему Юзу оставшуюся ленту.
   — На. Повесь по-настоящему. Я же помню ту козью привязь у тебя под окном, которую «дубочком» можно назвать только спьяну.
   Юз хмыкнул на её подколку, но послушно выполнил, что она сказала.
   На обратном, долгом пути шли молча. Нужно быть уже близкими людьми, чтобы, идя вместе, позволить себе роскошь не испытывать опасливой неловкости от затянувшегося молчания и не пробовать сбежать от него в спасительную болтовню.
   Беда случилась в городе.
   На одной из пустынных улочек из подворотни вдруг выскочил парень — Дженева даже не успела разглядеть его — и, пролетая мимо, чуть не сшиб её с ног.
   — Не, ну даёт! Хоть бы смотрел, куда прётся! — выплёскивая остатки испуга, поругивалась в уже опустевшую улицу Дженева.
   Отряхиваясь для порядка, она заметила что-то странное с одеждой. На поясе вдруг болталась обрезанная верёвочка… на которой вот только минуту назад висел её кошелёк!
   Она засуетилась на месте, оглядывая пыль улицы (а вдруг он просто оторвался, когда тот идиот налетел на неё?) и одновременно отрывистыми объяснениями отделываясь от Юза, который не мог не заинтересоваться её судорожным мычанием и непонятными телодвижениями.
   Что произошло, понял первым Юз.
   — Не ищи, кошелёк не потерялся. Это был бой-карманник. А я уж подумал, ты с ума начала сходить, — вздохнул он. И осторожно добавил. — И… много там было денег?
   — Да не очень, — Дженеву отрезвили собственные слова. — Так, мелочь. Сам кошелёк большего стоит. Стоил. Это был подарок леди Олдери.
   Юз кивнул, вспоминая его чёрно-серебристую бархатистость.
   — Ладно, чего уж! Пошли уже, — с окончательным вздохом решила Дженева. — Ничего тут не поделаешь. Бой-карманник, говоришь? Эх… С его скоростью он уже на другом конце города…
   Они не успели пройти и пары шагов, как Дженева вдруг резко остановилась и принялась, нервно повизгивая и крутясь на месте, ощупывать складки своего платья.
   — Чего опять?
   — Нет! Она где-то здесь! — совсем взвыла Дженева. — Не может быть! Я должнабыла положить её на место!!
   Юз молча и с искренним недоумением наблюдал второй её заход. Точнее — второй сход с ума.
   …И только когда Дженева, закрыв руками лицо, с плачем съехала спиной по стене, он вспомнил быстрое движение, которым она там, в роще, сунула свою флейту в висевший на поясе кошелёк. Он даже машинально дёрнулся в сторону, куда скрылся вор, словно ещё была какая-то надежда догнать его. Ему уже хорошо было известно, какотносилась Дженева к своему простенькому инструменту.
   Юз сел рядом с ней. Она уже не плакала. Она рыдала. Как по покойнику.
   Первым движением он хотел легонько тряхнуть её и попросить успокоиться. Уж слишком резал уши этот её ненормальный вой.
   Но вместо этого он вдруг, сам того от себя не ожидая, обнял её за плечи, привлекая к себе. Дженева всхлипнула, уткнулась в его грудь намертво спрятанным в ладони лицом и стала плакать чуть тише и мягче.
   Так они сидели.
   Пока из окон не стали выглядывать любопытствующий странными звуками местный народ.
   Тогда Юз поднял Дженеву на ноги и отвёл её домой.
   Оставив её — не успокоившуюся, но хотя бы затихшую — на попечении перепуганной чернявой служанки, он, не медля, отправился искать Миррамата.
   Его упрямое упорство увенчалось успехом. На втором десятке мест, где тот мог быть, Юзу, наконец, махнули рукой — там твой друг, вон за той дверью.
   Вытащив Миррамата из весёлой компании в первую попавшуюся пустую комнату, Юз без обиняков спросил.
   — Андрысь, он же скупщик краденого?
   Напрягшийся было Миррамат почти без паузы хохотнул.
   — Что за глупости? Кто это тебе сказал? Я тебе ничего такого не говорил!
   — Сам догадался. А ты только что это подтвердил.
   Астарен внимательнее присмотрелся к товарищу. И сменил свой тон на почти серьёзный.
   — Чего тебе?
   — Мне нужно найти одну вещь, срезанную сегодня бой-карманником.
   — Ладно. Иди к Андрысю. Только сам. Я тебе сейчас не помощник. Мы недавно… э-э… повздорили, — он дождался кивка Юза и, подумав, добавил. — Но пару советов я тебе таки дам…
* * *
   Первый раз в жизни Дженева чувствовала себя так, что лучше бы она совсем ничего не чувствовала.
   Первый раз в жизни ничего не сделали, чтобы ей стало легче, ни слёзы, ни утешения, ни ночной сон, ни попытки посмотреть на случившееся с другой стороны.
   Ей и раньше случалось с размаху налетать на острые углы жизни, а потом, забравшись в укромное местечко, зализывать раны. Смерть матери, отказ Бартена, бродячая жизнь с чужими людьми… Потом рана под названием «Мирех». Потом — «Лартнис». Совсем недавно — горькая весточка об Ашаяли.
   Всё это было, всё это заживало — но, оказалось, не до конца.
   Да ещё и та их работа зимой… Когда всё закончилось и стало почти как раньше, Дженева краем своего естества всё-таки ощущала это почти.Постоянно ловила едва слышные отголоски той проходившей через них словно физической боли, от которой хотелось ныть. Правда, не придавала этому особенного значения. Думала, всё пройдёт само собой. Нужно только подождать. Всё утрясётся.
   Но не утряслось. Даже наоборот. Словно собралось всё прежнее— и обвалилось на неё, с головой.
   Разумом Дженева понимала, что потеря пусть и самой дорогой для неё вещи, — не такая уж и причина для горя. Но только горе ну никак не хотело слушать доводы разума…
   …На следующее утро Дженева долго не могла встать с постели. Ей казалось, словно она стала одной-единой раной. Словно с неё сняли верхний слой кожи и любое внешнее движение тут же отдастся в ней неприкрытой болью.
   Некоторое время надеялась, что ей повезёт и она почувствует признаки недомогания. Обычная простуда дала бы ей полное право остаться в постели. Но организм, как назло, болеть не хотел. Лежать же солнечным утром в кровати вполне здоровой казалось ещё хуже.
   Превозмогая тоскливую слабость, она встала — и занялась обычными утренними делами. Они тоже не принимали в расчет её состояния, безапелляционно требуя "надо сделать это… надо сделать то…".
   Надо было как-то жить дальше.
   В начале уроков угасла крохотная надежда насчёт Кастемы: а вдруг он чем-то смог ей помочь? Но тот опять куда-то уехал. Только вчера, и скоро его не ждали.
   Держалась подальше от Гражены — и, тем более, от Юза. Ей было неприятно даже вспоминать, что тот был свидетелем взрыва её горя; да и не хотелось светиться опухшими глазами… Юз, впрочем, и не навязывался ей своим обществом. Так, пару раз поймала его испытующие взгляды — и только. Зато Гражена никак не могла понять, что ей лучше пока не лезть к ней с утешительными улыбками и подбадривающими словами.
   Так прошёл день. Второй не принёс изменений. Третий тоже. Дженева терпеливо ждала появления Кастемы. Надежды, что он знает, как справиться с её бедой, честно говоря, было мало — но это была практически вся надежда, которой она располагала. Верить в то, что всё само собой рассосётся, что однажды утром она проснётся, а это всёосталось во вчерашнем дне, уже не получалось.
   К небольшому облегчению, подруга скоро перестала помогать ей справиться с её бедой. У неё появилась своя собственная. Однажды она в расстроенных чувствах поделилась с Дженевой новостью: Кемешь сообщила ей, что теперь она будет учиться у Айна-Пре.
   Оживившаяся Дженева попыталась расспросить её на предмет объяснений и подробностей, но та и сама почти ничего не знала. Решение окончательное. Новые уроки начнутся ещё не завтра, но очень скоро.
   — Нет, ну как Кемешь могла так поступить со мной! — Гражена как заведённая повторяла эту фразу и зло качала головой.
   Кастема всё не возвращался.
   Жизнь потихоньку продолжалась. Дженева привыкла каждое утро прятать напухшие глаза и научилась понимать спасительную защиту простых, будничных дел.
   В один из дней к ней с каким-то вопросом по теме занятий подошёл Юз. Что-то они решили, что-то объяснили друг другу. Уходя, он чуть помялся и протянул ей объёмный и не тяжёлый свёрток.
   — Что это? — спросила Дженева, бросив взгляд на кучу не очень ловко завёрнутой бумаги.
   — Так… Типа подарка тебе. Посмотри, когда будет время.
   — Спасибо.
   Дженева начала было разворачивать бумагу, но тут её кто-то позвал и она, извиняющееся улыбнувшись всё ещё переминавшемуся с ноги на ногу товарищу, сунула свёрток в сумку и ушла на зов.
   Вспомнила о том, что так и не глянула на подарок, только ночью, уже засыпая. Вставать, зажигать свет не хотелось. Решила отложить до утра.
   Утром она даже вытащила свёрток из сумки, но какие-то дела опять отвлекли её. О подарке вспомнила только в университете, заметив ну очень вопросительный взгляд Юза. Нарочито жизнерадостно улыбнувшись ему, на всякий случай поспешила уйти подальше.
   А потом умудрилась забыть совсем, и даже странные взгляды Юза, которые она время от времени ловила на себе, ничего ей не говорили.
   И только кучу дней спустя случайно наткнулась за комодом на запылившийся и запаутинившийся свёрток. Вспыхнув лёгким чувством стыда, решительно взялась разворачивать его капустные листы в поисках запоздалой кочерыжки.
   …Первый укол " не может быть!" Дженева ощутила своим вдруг вздрогнувшим сердцем, когда в ворохе мятой бумаги показался кусок чёрно-серебристого бархата.
   Потянула его наружу. Очень долгое мгновение неузнавающе разглядывала свой украденный кошелёк — а потом, отбросив его, бросилась тормошить остатки обёртки, уже чувствуя под ними что-то тонкое и длинное.
   — Ай-й! — вскричала Дженева, словно деревянная дудочка в её руках имела природу раскалённого металла.
   Когда отбушевали волны вины и стыда — какой же дурой она была и что же о ней всё это время мог думать Юз! — и когда она счастливо отплакалась, всё вдруг стало прозрачно.
   Оказывается, всё это время так горько она горевала вовсе не по потерянной вещи — а по потере того, что любила.
   Что есть вещь? Вздор. Даже самая тебе дорогая-распрекрасная… Это-то немного и смущало её в те редкие минуты просветления, когда она вдруг понимала, что убивается просто по куску дерева с дырками.
   Сейчас же это неловкое смущение целиком и полностью отвалилось с её сердца.
   Всё было проще. Жаль, что она сразу этого не поняла… Дженева села поудобнее, отыскав спиной достаточно ровной поверхности на резной стенке старого комода. Рядом на полу валялась рваная бумага. Дженева уронила флейту на ноги и, закинув назад голову, задумалась… Просто (и что за дурная закономерность!) в её жизни постоянно получалось так, что всё, что стоило ей полюбить, уходило от неё. Покидало её. Раньше или позже. Незаметно или с шумом. Само или его крали.
   Как живой перед её глазами встал Юз. Пока она убивалась, он искал. Он что-то делал.
   И ещё она вспомнила, как плакала тогда, уткнувшись ему в грудь…
   — Ой, какая же я дура… — застонала Дженева. — Ой, ну почему я сразу не посмотрела! Что он после такого может обо мне подумать!
   Она резко поднялась и принялась наскоро приводить себя в порядок.
   Целеустремлённо шагая университетскими дорожками к домику Камани, Дженева налетела на Кастему. Чтобы остановить её размашистое движение, тому буквально пришлось перегородить ей путь.
   — Что это ты? — мягко поинтересовался он. — Я тебя пару раз окликнул, а ты как оглохла. Летишь себе и даже по сторонам не смотришь.
   — Ой, здравствуй, Кастема! Ты уже вернулся? Ой, только я спешу!
   — Да, вернулся, сегодня, — ответил ей чародей и внимательно присмотрелся к своей ученице. — У тебя было что-то неладно? М-м?…
   — А? — Дженева на секунду задумалась. И тут же отмахнулась. — Да ничего, всё уже в прошлом. Так я пойду?
   Кастема не сразу ответил ей. Он ещё постоял, всматриваясь в её разгорячённое лицо, отчего в глубине его глаз стало светло разгораться что-то похожее на грустную улыбку.
   — Ну беги, девочка!… Беги!
* * *
   Гражена преодолела ступеньки невысокого крыльца. Впереди расстилалась веранда. Медленно, с натугой, словно идя через толщу воды, пересекла и её. Входная дверь в домик чародеев приближалась с неодолимой силой.
   Её горячливые пополам с нытьём попытки переиграть решение Кемеши — или хотя бы оттянуть его — ничего не дали. Она даже подумывала уйти из учеников. Тем более, что, судя по Керинеллу и Михо, на привязи здесь не держали. Помешало это сделать, конечно же, в первую очередь самолюбие, вздыбливающееся только при одной мысли о возможности признания своего поражения. Но было и ещё кое-что, какая-то малоуловимая смесь любопытства и вызова. Тонкое, дразнящее чувство интереса к тому новому, одновременно пугающему и притягательному, что вдруг подсунула ей не имеющая никакого желания успокаиваться и утихомириваться жизнь.
   Но сейчас, когда из отяжелевшей вдруг руки словно вытекла вся сила, так, что для простого движения — взяться за дверную ручку и потянуть на себя — ей всерьёз потребовалось собирать волю, сейчас ею владел один лишь страх.
   И, как бывает, когда какое бы то ни было чувство доходит до предела, до своего максимума, оно начинает превращаться во что-то другое. В том движении, которым Гражена толкнула на себя дверюку, сквозь страх уже прорастал гнев.
   Всё более заводясь, она пересекла прихожую и почти дерзко распахнула полуоткрытую дверцу гостевой комнаты.
   И на этом её запал сдулся. Уж больно окружающее напомнило ей тот день. Даже стояли они, как тогда, только наоборот — Гражена в дверях, а Айна-Пре возле того окна.
   — Расскажи мне, что здесь тогда произошло, — не отрывая взгляда от картины за окном, чётко проговорил чародей.
   Гражена ощутила, как её кулаки сами собой начали сжиматься.
   — О, неужели эта посуда была такой дорогой? Да? И сколько она стоила? А?… Так сколько мне принести денег за разбитые гранёнки?
   — В это окно хорошо видна проходящая мимо дорожка, — когда Гражена выдохлась, так же чётко заговорил Айна-Пре. Словно с первым вопросом ему всё было уже ясно. — Ты видела, как я шёл по ней с Бри Ней Долл; видела, как мы говорили; видела, как остановились. И в этот момент ты почему-то взорвалась яростью.
   Айна-Пре перевёл взгляд на Гражену — странный взгляд, чем-то не состыковывающийся с той темой, в которую стал сворачивать разговор.
   — Волна твоей вспышки не только долетела до меня, Бри и находившейся ещё дальше Кемеши. Она ещё и взорвала… разбила изнутри стеклянные стаканы. Ты, кстати, права. Они дорогие. Тонкие, из лебединского стекла. Обычные гранёнки ты бы вряд ли осилила.
   Плохо прикрытая створка окна негромко хлопнула, как от сквозняка. Айна-Пре с нескрываемой насмешкой глянул на Гражену, бледную и натянутую, как тетива рогового лука.
   — Не-а, и не надейся, что это ты. Это точно был ветер. А твой выстрел сейчас шмякнулся в болото.
   В ней яростно проснулось яростное желание взорваться ещё раз, разнести вдребезги всё и вся. Но тут словно сработали нудные упражнения, которыми последнее время пичкала её Кемешь. Между ней и её желанием вдруг образовалось чуть-чуть свободного пространства, в котором тут же, как им и положено, появились новые мыслишки и мысли. Одну из них она стала говорить.
   — Ну хорошо. Да, так оно и было. Не знаю, как у меня это получилось, — дрогнули вниз уголки её губ. — Я не хотела этого.
   — Детский разговор, "я не хотела этого!" — грубо передразнил её Айна-Пре.
   — Ну правда, я не хотела этого! Я сама тогда испугалась!
   Сейчас Гражене почему-то больше всего на свете захотелось, чтобы чародей поверил ей и понял её.
   — Нет, вы представьте себе! Она не хотела! Она сама тогда испугалась! — заводился чародей всё сильнее и сильнее. — Чего только испугалась, непонятно. Ты же не по себе стреляешь — а по другим! Стаканы, так, просто были близко. В отличие от меня тогда!
   И, словно хлестать словами было ему уже мало, он быстро пересёк пространство, разделявшее их, и сильно тряхнул её за плечо.
   — Это людям вокруг тебя надо тебя бояться! — рявкнул он. — Это для них ты можешь быть опасна!
   Гражена вздрогнула. С этой стороны она совсем ещё не смотрела. А ведь действительно… А чародей грохотал дальше.
   — И прежде всего опасна для меня! Это теперь мне что, каждый раз, как я захочу поцеловать понравившуюся мне женщину, озираться по сторонам в поисках твоих ревнивых глаз?!
   Гражена пошатнулась от нанесённого ей удара, но смерч ненависти к Айна-Пре уже набирал в ней силу, поднимался сам и поднимал её.
   Сквозь бушующие волны ярости чётко прорезался спокойный, хрипловатый мужской голос.
   — А давай проверим.
   Она вздрогнула, вдруг поняв, что означает это его совсем близкое лицо и это такое дразняще-просящее выражение его глаз. "Пусть!" — ударил в ней ток сердца.
   И, как бывает, когда какое бы то ни было чувство доходит до предела, до своей крайней, запредельной черты, оно начинает превращаться во что-то другое. Или даже немного не так — не оно превращается, а ты сам понимаешь, что оно на самом деле было не тем, что ты о нём думал и как его называл.
   Гражена даже ещё смогла улыбнуться про себя, поняв вдруг, что сладость его губ и огонь всей прежней её ненависти к нему имели — и всегда имели! — один вкус.
   Вкус любви…

Глава 9. Можно стать королевой

   Есть простой способ проверить, по настоящему ли серьёзны твои вдруг вспыхнувшие чувства. Надо посмотреть, что перевешивает на чаше весов: стремление похвастаться выплёскивающимися из тебя такими небывало яркими переживаниями или желание хранить их в секрете, в глубине сердца.
   Ни Гражена, ни Дженева так и не решились поделиться друг с другом. Конечно, в обычных обстоятельствах острый приступ влюблённости, случившийся у одной из них, несомненно был бы замечен другой; пошли бы расспросы, намёки и дело, в конце концов, благополучно завершилось бы жаркими перешёптываниями и переахиваниями. Но в том-то и была вся загвоздка, что влюбились они одновременно. А в таком состоянии любой временно слепнет и глохнет ко всему, что не касается его собственных чувств и того, к кому они направлены.
   Дженева в тот день так и не нашла Юза. Может быть, это было и к лучшему; по крайней мере, у неё оказалось немного времени, чтобы успокоиться и прийти в себя после пережитых треволнений. На следующее утро она, вопя что-то несусветное, не замедлила броситься ему на шею и обязательно расцеловала бы, если он вовремя не увернулся. Её радостно-извиняющаяся благодарность хоть и жутко запоздала, но всё же была принята благосклонно. Юз казался довольным.
   Гражена, наоборот, вела себя непривычно тихо. В эти дни, до следующей встречи с Айна-Пре, ей пришлось много чего передумать. Прежде всего постоянно ловила себя на сомнительной мысли: а не показалось ли всё это ей? Не привиделось ли, как во сне? Уж очень тот образ чародея, который она до сих пор знала, не вмещался во вдруг произошедшее между ними. Уж слишком всё это казалось неправдоподобным, невозможным, нереальным…
   Окончательно не скатиться к безопасному решению "он просто хочет подшутить надо мной" помогала живая до мельчайших деталей память о мгновении того просящеговыражения глаз Айна-Пре. Таким не шутят, такое не сыграть.
   Когда они встретились следующий раз, настороженная Гражена первым делом заглянула в его глаза. Самого того просящего выражения в них, естественно, уже не было, но его следы удалось разглядеть. И она успокоилась.
   Теперь её не задевала его саркастическая грубость, которой он, как и раньше, предпочитал общаться с ней. Теперь она просто ясно видела её изнанку, ту мягкую почву, откуда росли её крапивные корни. И Гражена разве что фыркала, когда Айна-Пре был особенно в ударе.
   По молчаливому согласию, все темы про чародейские дела вообще и про разбитые стаканы в частности были пока отложены. И только однажды Айна-Пре завёл странный разговор.
   — Держись подальше от Башни чародеев. Особенно в полнолуния.
   Они сидели на песчаном берегу одной из мелких заводей Гленмара. Слева, над зарослями низкорослых деревьев, как раз высилась верхушка Башни. С этого расстояния она выглядела почти хрупко. Гражена, разморённая тёплым, солнечным полуднем, смешливо хмыкнула.
   — А то превращусь в летучую мышь? Или чё ещё?
   — Да и в любое другое время тоже, — никак не поддержал её игривого настроения чародей. — Нет, если тебя туда кто-то отправляет из наших, или нужно идти по делам, тогда не выёживайся. Делай, что говорят. Но сама — или с кем-то из своих балбесов — ни ногой! Поняла?
   — Нет, — нахмурилась Гражена и села собраннее.
   — Это уже не важно. Главное, делай, как я говорю. Тема закрыта.
   Выпрямившись окончательно, Гражена задумалась. По опыту она уже знала, что сейчас ей больше ничего не удастся выпытать. Приказ же (а это действительно был приказ, не просьба и не совет) казался не только странным, но и излишним. После того путешествия — позапрошлой зимой, на пару с Дженевой — её больше никогда не тянуло к поискам приключений в сторону Башни.
   Словно в награду за её нерасспрашивание Айна-Пре сам, уже мягче, добавил.
   — Я тебе когда-нибудь всё расскажу. Не сейчас. Потом.
   И на этом уже тема была закрыта окончательно.
   Единственный, кто заметил подозрительные изменения с Граженой, была многоопытная леди Олдери. Чтобы разузнать подробности, выбрала привычный ей окольный путь: стала чаще и как бы случайно сталкиваться с Дженевой, болтать с ней о пустяках, приглашать чаёвничать. Та ничего странного в этом интересе не приметила, так что вскоре леди Олдери была в курсе дел племянницы: чему сейчас учится, с кем общается, куда ходит развлекаться, что читает и так далее. В результате у неё возникло несколько имён-предположений, но всё какие-то расплывчатые. В конце концов, скорее для очистки совести, чем всерьёз, написала письмо отцу Гражены, барону Трене, в аккуратных выражениях приглашая того погостить и повидаться с дочерью, и пустила дела идти своим чередом.
* * *
   Встряска из-за украденной флейты, хоть и закончившаяся благополучно, была слишком сильна, чтобы не сподвигнуть Дженеву попробовать осмыслить её "что, зачем и почему" — и, главное, "что надо сделать и поменять", дабы не дать жизни повторить с ней тот кошмар. В числе вороха выводов было "нельзя так привязываться к даже самым дорогим вещам", а в числе принятых решений — и разжиться новой флейтой, и раздарить кое-какие любимые украшения и прочие приятные мелочи. В последнем не обошлось без накладок: так, однажды Легина, одаренная ею в числе прочих, с удивлением разглядела на ладони свою старую застёжку, которую пару лет назад по какому-то случаю подарила леди Олдери.
   Дженева попробовала было сунуть и Юзу свою самую любимую книжку, но умудрилась сделать это так коряво, что тот чуть не отшатнулся и принял подарок на последней грани вежливости. Да, Дженева, конечно, приняла вполне мудрое решение вести себя с ним так, как будто ничего такого не случилось; но получалось это у неё не очень. Вдобавок, она видела в нём лишь прошлогоднего, того, с которым было приятно переписывать архивы в Башне чародеев, а потом пить чай с вареньем. Юз же сильно изменился за прошедшее время, давно перерастя и новичка, и провинциала, и «мальчишку». Он смог даже у Миррамата вызвать к себе уважение, пусть и с оттенком покровительственного превосходства. Особенно после одного случая.
   Дело было так. Хлебные волнения столицы почти не коснулись, но высокие шапки стражей порядка до сих пор встречались на улицах города гораздо чаще, чем раньше. Шагая как-то по своим делам, за очередным углом Юз наткнулся на привычную сценку. Невзрачный мужичонка, осторожно оглядываясь и помахивая головой в одну и ту же сторону, что-то растолковывал отряду городских стражей порядка. И всё бы ничего, и сценка тут же забылась бы, да только в той стороне, куда показывал мужичонка и куда уже шли двое стражников, Юз случайно разглядел напряжённого Миррамата.
   Юз даже запнулся. И тут же перешёл на бег.
   — Вас-то я и ищу! Скорее!
   — Чего тебе, парень? — недовольно повернулся к подскочившему Юзу рыжебородый стражник, по виду командир. — Чего орёшь на всю улицу?
   — Там!… Там!… - Юз словно едва переводил запыхавшееся дыхание. — Там в нашем трактире пьяная драка! Бьют посуду, ломают мебель!… Мать ругается, мол, как всегда: когда не надо, их полно, а как нужно, так ни одного стражника поблизости!… Скорее же!
   Юз по опыту знал, что стражи порядка очень любят такую работу, защищать трактирщиков. Потом они, как минимум, могли рассчитывать на дармовую выпивку… И точно, он уже оказался в плотном центре внимания людей с дубинками, и даже те двое прямо на глазах теряли интерес к своей прежней цели. На всякий случай, Юз решил досыпать в жаркое перца.
   — И как назло сегодня привезли свежее честокское пиво! Мы ещё не опустили его в подвал, и мать боится, что они расколотят бочки!!
   — Не боись! Не успеют! — командир весело обернулся к своим. — А ну ребята, пошли!… А ты, парень, показывай дорогу!
   Успев захватить краем глаза тех двоих, всё более целеустремлённо спешащих назад, Юз рванулся исполнять приказ. Отлетев на несколько шагов, он приостановился и крикнул.