Горенко Евгения. Брат-чародей

   Его глаза, обращенные к огню камина, сверкнули гневом. Слепые упрямцы! Разве они не видят того, что к ним приближается враждебная сила, для отражения которой им понадобится вся их мощь и власть — вся, а не только предписанная трухлявыми Канонами!
   Он заговорил, и в его голосе зазвучали отголоски этого гнева.
   — Я опять видел облако непроницаемости. Кто-то закрывает от нас игру струй Вечного Потока. Если так пойдет и дальше, мы окажемся беспомощными, как младенцы! Мы должны помешать этому, наконец!
   — Да, я тоже в последнее время не всегда могу попасть туда, куда хочу, — с тяжелым вздохом согласилась с ним Кемешь. — Непонятная сила настойчиво отводит меня от некоторых знаков в Книге Судеб. Но я не чувствую в ней враждебности. Она строга, но не зла. Я пробовала говорить с ней… Она молчит. Я чувствую… нам просто надо ждать, — добавила она после паузы.
   — Ждать — чего?! - жадно схватился за это слово Айна-Пре. — Что нас вытеснят из мира знаков и мы лишимся и этих жалких остатков древнего могущества?
   — Так ты опять завидуешь древним магам? — вступил в разговор Кастема. — Ты забыл, к чему привела их гордыня?
   — Ты называешь это гордыней. А я назову это дерзостью и гордостью! Им был ведом восторг сотворения звёзд…
   — …и знание последствий своих дерзостей. Долгая Ночь — суровая расплата за безрассудные игры с причинами всех вещёй.
   В камине громко треснуло полено.
   — А как по мне, с закрытыми дверями не всё так страшно, — вернулся к началу разговора некрасивый чародей. — Вы знаете, кому мы служим. Ключи в замках поворачивает, скорее всего, рука хозяина. Я согласен с Кемешью.
   — Когда бы это вы не были согласны друг с другом! — чародей успел метнуть эти слова, прежде чем сообразил их настоящую мишень: Кемешь и Чень были давними любовниками.
   Айна-Пре сглотнул так некстати появившийся ком в горле и хрипло произнес:
   — Извините. Меня что-то занесло.
   Несколько минут молчание в комнате разбавлял только умиротворяющий треск из камина.
   И вдруг глубокая тишина оказалась вдребезги разбитой пронзительным многоголосым визгом — тут же перешедшим в раскатистый металлический грохот.
   Все обернулись к закрытой двери.
   Когда стихло даже эхо, Кемешь спокойно сказала:
   — Кажется, к нам гости.
   И потянулась за светильником.
   Глазам спустившихся на первый этаж хозяев представилась картина, от которой Кемешь едва не расхохоталась во весь голос: две перепуганные девушки ползают по полу, пытаясь собрать рассыпавшиеся доспехи тяжелого рыцарского облачения, на которое они налетели в непроглядной темноте. Ослепленные неожиданно появившимся ярким светом, незваные гостьи не сразу разглядели за ним фигуры чародеев, зловещё возникшие в чёрном проеме двери… А когда разглядели — с тихим стоном едва не умерли на месте от страха.
   От преждевременной седины их спасло то, что Кемешь увидела, как промокла и обледенела их одежда — и чародейка тут же уступила место хлопотливой пожилой женщине. Она всплеснула руками и начала распоряжаться своими товарищами — разжечь камин в её комнате, принести туда все запасные одеяла, нагреть воды.
   Перепуганные девушки позволили провести над собой все её манипуляции и опомнились только когда уже сидели завернутыми в шерстяные одеяла возле всё веселее потрескивающего пламени. Их затея представала перед ними теперь в ином виде. Гражена всё сильнее чувствовала неудобство — мало того, что они явились неприглашёнными, так ещё и доставили хозяевам массу хлопот.
   — Слушай, что на нас тогда нашло? И зачем мы сюда попёрлись? — её вопрос прозвучал настолько риторически, что Дженева только мельком подняла на неё лицо и снова сжалась: в ней крепло непонятное и неприятное ощущение неправильности происходящего, словно она, подняв флейту, чтобы играть на ней для публики, вдруг обнаружила залезшего внутрь безобидного жучка — и теперь у всех на виду, под пристальными и нетерпеливыми взглядами судорожно пытается вытрясти упирающуюся помеху.
   — А ну-ка возьми себя в руки! — встревожено воскликнула Гражена, заметившая подавленное состояние подруги. Они и так вляпались, не хватало ещё при этом вести себя недостойно. — Пусть выгоняют, если захотят! Проигрывать — так с высоко поднятой головой!
   — Ты думаешь, нас выгонят? — задумалась этой возможности Дженева и покачала головой. — Нет, это, скорее всего, нет.
   — Откуда ты знаешь?
   — Н-не знаю, — запнулась та.
   — Что за глупости ты несёшь! — недовольно скривилась Гражена.
   — Не знаю! — Дженева вскипела и выпрямилась. — Но знаю, что никто нас за это не выгонит!
   — Не злись, — примиряюще сказала подруга. Выпрямилась, глаза горят — и хорошо!
   — Да я и не злюсь на тебя… Это я на себя… Или нет… Не знаю, — всхлипнула Дженева вперемешку со смешком.
   — Тише! Сюда кто-то идёт…
   Это была Кемешь. Она внесла тяжёлый поднос и, тараторя что-то тёплое и одобрительное, принялась разливать горячий чай по огромным чашкам, тут же протягивая их незваным гостям. Налив себе последнюю, поменьше объемом, она со словами "пейте, пейте, пока не остыло; он на лучших травах" отошла с нею в сторону, чтобы не мешать девушкам — и чтобы рассмотреть их, не тревожа своим вниманием. Кастема уже успел сказать ей, что это те самые дети, которых он тогда заметил. Что ж, похоже, он не ошибся — редко кто пробовал войти в Круг так рано. Как странно… А тут ещё и эти закрытые двери… Вечные звёзды, что же это такое готовится? — кольнуло её тоскливое предчувствие. И всё же её привычное доверие к жизни, как всегда, легко развеяло серую пыль, уже готовую упасть ей на сердце. Она неслышно шагнула, возвращаясь к камину.
   — Могу я узнать цель вашего появления здесь? — голос Кемеши стал резче.
   Девушки как по команде повернулись к ней. Гражена после короткого колебания решилась говорить правду.
   — Вы ещё летом приняли нас в свои ученики… А уже зима, — дипломатично высказала она свою претензию. Леди Олдери была бы довольна ею!
   — А ты? — оставив слова Гражены без ответа, чародейка повернулась к Дженеве.
   Та напряглась. Что ответить? Почему её понесло сквозь ночь и сугробы к чародеям? Потому что она всю жизнь мечтала стать одним из них? Потому что здесь мог быть тот Кастема? Или потому что на небе холодным фонарём висела полная луна?
   Какие глупости.
   — Не знаю, — ответила она и побледнела от собственной дерзости.
   Чародейка неожиданно понимающе кивнула — у Дженевы даже немного отлегло от сердца — и повернулась к её подруге.
   — Ты и правда хочешь стать чародеем? — без обиняков задала она прямой вопрос.
   Гражена сжала спрятанные под одеялами кулаки и размашисто кивнула, стараясь казаться предельно убедительной. Глаза чародейки были непроницаемы.
   Наступила тишина.
   — Вы переночуете здесь. На моей кровати хватит места для двоих, — вдруг промолвила она прежним, добродушным голосом пожилой тётушки. — Утром я разбужу вас. Приятных снов!
   Когда дверь за неё закрылась, девушки, недоумевающие подобным исходом, переглянулись.
   — Похоже, ты была права, — медленно-медленно сказала Гражена. И захлопнула губы перед словами, которые собирались соскочить с них — "Хотя теперь я бы предпочла, чтобы ты ошиблась"…
   …Кемешь задумчиво поднималась по узкой, винтовой лестнице. Полная луна — единственный источник света, бывший сейчас в её распоряжении — запряталась за облако, и ей приходилось ориентироваться большей частью по памяти и на ощупь. Она не любила это тяжёлое здание, своими метровыми стенами (которые не могли прогреться и в самые жаркие летние дни) отгораживавшее от них весь остальной мир. Хорошо, что теперь ей не часто приходится бывать здесь. В основном, только в такие дни… Точнее, ночи — ночи ожидания.
   Она вспомнила другую ночь — когда эта лестница была щедро залита лунным светом. Давно это было… Не приходилось ли ей с тех пор об этом пожалеть? — задумалась она.
   Из грустной задумчивости её вывел смех, который был уже слышен из верхней комнаты. Отточенным чутьём она догадалась, что это Чень подшучивает над рассказом Кастемы о его последней поездке. Кемешь улыбнулась и поспешила наверх — ей не хотелось пропускать такое развлечение…

* * *

   До исхода долгой зимней ночи было ещё далеко, когда Кемешь разбудила незваных гостий. Стуча зубами от холода, невыспавшиеся девушки натягивали на себя ещё влажные одежды — хорошо хоть теплые от камина, над которым они сохли после вчерашнего путешествия. Сам камин давно потух, свеча на столе еле тлела, и от этого было ещё тоскливее.
   В комнату опять вошла чародейка.
   — Вы готовы? Я провожу вас. Сюда-то вы добрались, а отсюда можете долго плутать в темноте.
   Гражена подобающим образом поблагодарила хозяйку и, едва сдерживаясь, чтобы не зевать, ещё раз попросила прощения за доставленные вчера хлопоты. Спать хотелось — ужасно. И зачем их так рано подняли?…
   …Из относительного тепла башни они с размаху вышли на мороз, острый, как звёзды над ними. Кемешь, ещё более круглая от плаща, в который она была укутана, выкатилась за ними — и остановилась, раздумывая, не стоит ли вернуться за факелом: рассвет ещё был далеко, а луна уже закатилась за горизонт.
   Словно в ответ на её сомнения на снег упали отсветы живого пламени. Кто-то спускался с факелом по лестнице.
   — Чень? — неуверенно прошептала Кемешь и сама себе отрицательно покачала головой. Другие шаги.
   Девушки, пряча в варежках зевки, начали пританцовывать от холода.
   Из дверного проёма появилась крупная фигура Айна-Пре.
   — Ты забыла, — без предисловий и объяснений протянул он Кемеши древко факела. — Пригодится.
   — А вы! — чародей возвысил голос до силы пощёчины. — Вы марш по домам — и замуж, замуж! А этовам не по зубам!
   Гражена немедленно вскинула голову и, задыхаясь от гнева пополам с чувством унижения, как могла грозно отчеканила:
   — А это мы ещё посмотрим!
   Хвала светлым звёздам, её голос не дрогнул! Обрадованная этим, она решила развить достигнутый успех.
   — Дочь барона Трене будет сама решать, что ей делать!
   — Вот только баронских дочек нам здесь не доставало, — до обидного скучно протянул Айна-Пре и, отмахнувшись от неё, не спеша двинулся обратно в здание.
   Гражена, по-рыбьему разевая рот, судорожно пыталась преодолеть внезапно возникший приступ немоты.
   Дверь за чародеем захлопнулась.
   Дженева перехватила подругу, которая собиралась броситься за ним.
   — Перестань, — зашептала она. — Ты уже выглядишь глупо. А если догонишь его, то…
   — Пусти! — оборвала её Гражена. — Я не позволю ему оскорблять себя!
   — Если ты видишь в этом только оскорбление, то никогда не станешь чародеем, — раздался неузнаваемый голос Кемеши. Сейчас в ней и капли не осталось от доброй тётушки, которой уже привыкли видеть её Гражена с Дженевой.
   И не её слова, а вот это преображение вдруг успокоило Гражену.
   Что было сказано тем чародеем? Только слова.
   Но чародеи уже взяли её в ученики — а это больше, чем слова.
   Она научится от них тому, что видела сейчас. И многому другому.
   Тогда Кастема, сейчас Айна-Пре… Если отбросить обиды, то остаётся самое важное — они сильнее её. И даже эта тётушка…
   Сила! Вот что важно! И она переступит через себя и заставит их научить её этой силе.
   — Прошу простить меня, — переломила она свою гордость. — Я хочу доказать, что он ошибся. Я смогу это сделать! Я должна учиться у вас!!
   При этих словах её голос почти сорвался на крик, но она вовремя остановила себя. Чародейка подняла факел и сурово произнесла:
   — Что ты готова отдать ради этого?
   Гражена вдруг поняла, о чёмспрашивает чародейка.
   Что она готова отдать?
   — Свои силы, — чуть неуверенно ответила она.
   — Мало!
   Гражена закусила губу.
   — Послушание! И уважение.
   — Не то!
   …Вздрогнув, Гражена выпалила:
   — Гордость! Свою гордость!
   Чародейка ещё выше подняла факел и, не отрывая глаз от лица Гражены, спокойно и даже немного буднично произнесла.
   — Ты сказала. Звёзды свидетели.
   Заморочной Гражене показалось, что все звёзды одновременно мигнули на чёрном небе. Или это она просто сморгнула слезинку?…
   — А теперь идём, — мягче сказала Кемешь. — Ваши домашние, наверное, уже волнуются о вас. С сегодняшнего дня вы приняты в ученики к чародеям.

Глава 3. Короли и пешки

   Когда утром лорд Станцель вошел в свой заваленный бумагами кабинет, он обнаружил там неожиданного посетителя. В глубине старого огромного кресла напряженно замерла маленькая девичья фигурка в платье, не по возрасту взрослом, и с жестко сжатыми губами.
   — А-а, моя королевна заглянула, наконец, к старику? Я уже думал, ты забыла дорогу сюда. Ну и сколько же важных бумаг здесь ты уже успела разрисовать?
   Угрюмое лицо девочки-подростка никак не изменилось при упоминании её старых проказ. Мажордом подошел ближе к ней и, чуть наклонившись, с благодушной улыбкой поинтересовался:
   — Что случилось с моей королевишной? Рыжик опять не стал охотиться на фарфоровых оленей? Или ей не досталась какая-нибудь занятная вещица из бездонного сундука вчерашнего хассанеянского торговца?
   Королевишна Легина нахмурилась и отвернулась к окну. Она находилась сейчас в том гадком возрасте-перепутье, когда очаровательное дитя уже исчезло, а до девичьего расцвета кажется так бесконечно далеко; когда окружающие лишают подросших детей их привилегий, а взрослых прав ещё не дают. Девочка ещё сильнее сжала худые кулачки и, чуть подавшись вперёд, бесстрастно произнесла:
   — Это правда, что если мама родит мальчика, то тогда не я, а он будет наследником?
   Старый придворный втайне гордился своей реакцией и умением сохранять равновесие на скользком паркете королевского дворца, но сейчас он опешил от вопроса. И растерялся.
   — Правда? — не дождавшись ответа, повторила она. Это рассеяло его замешательство.
   — Этот вопрос не простой, — медленно начал лорд Станцель, как обычно, набирая уверенность в ходе рассуждения. — В Королевстве есть давний обычай, согласно которому трон наследует старший ребенок царствующей особы. Но это именно обычай, а не закон. Бывали случаи, когда трон занимал сын, минуя сестер, хотя они и родились раньше него. А ценность традиций Королевства не столько в их содержании, сколько в их многовековой неукоснительности…
   — А моя прапрабабка? — резко напомнила девочка.
   Похоже, сегодня был явно не его день. Второй раз выпад собеседника преодолел его бесспорное мастерство словесного фехтования. Впрочем, и немудрено — его положение не позволяло ему часто встречаться с дубиной в руках противника… Тут он поймал себя на мысли, кого он назвал противником, и засопел носом.
   — Да, моя красавица, ты права. На трон взошла она, а не её старший брат. Говорили, что его болезнь не дала ему возможность возложить корону на свою голову.
   Он сделал ударение на последнем слове: официальная версия гласила "слабоумие наследника". Легина-младшая только презрительно хмыкнула: все во дворце до сих пор прекрасно помнили, что за этой вывеской, пятнающей честь королевской семьи, были спрятаны лишь его пристрастие к вину — и неуемное властолюбие Легины-старшей.
   — Подожди-ка, подожди! — в его мысли вдруг запрыгнуло одно подозрение. — А кто это тебе сказал?
   — Сам король. Я слышала, как он говорил об этом. И он очень ждет, что родится сын, — голос девочки снова стал пугающе бесстрастным.
   Лорд Станцель почувствовал себя неуютно и неторопливо зашагал по тесному кабинету — движение во время разговора нередко позволяло ему самому лучше понять то, что он хочет донести до собеседника.
   — Мудрый не спорит с неизбежностью. Он принимает все, что дает ему судьба и использует это по своему усмотрению. Если на пути к цели он сталкивается с препятствием, которое ему не под силу преодолеть — он ищет новый путь.
   Его собственный путь вывел его к окну. Там, за полузамерзшими окнами, на ещё не расчищенной после ночного снегопада Аптечной улице пытались разминуться две повозки. Один возница всё махал другому руками и громко — так громко, что его было слышно за запечатанным окном — кричал: "Туда давай! Да, туда, туда!"
   — Ты не можешь убедить короля принять иное решение, кроме того, которое он хочет. — Лорд Станцель повернулся назад, к девочке. Глаза Легины наконец-то потеряли свою бесстрастность. — Но ты наверняка можешь что-то другое.
   Он замолчал. Молчала и она. Потом встала и твердой походкой направилась к выходу. Но уже в дверях остановилась и, оглянувшись на учителя, довольно произнесла:
   — А я научила Рыжика танцевать на задних лапах.
   Когда дверь за ней закрылась, лорд Станцель сел за свой стол и расслабленно откинулся в кресле. Нда… Если в один прекрасный день плодовитая, как крестьянка, королева разродится отпрыском мужского пола, это однажды может привести к такой драке за трон… Будем надеяться, что сонной Астаренке не хватит сил зачать мальчика — раз уж она не смогла сделать это вовремя. Легина же, похоже, пошла в свою прабабку, которая любила брать и терпеть не могла отдавать. А право на трон она уже считает своим.
   — Однако… — тут он негромко рассмеялся. — Я как-то забыл, что взрослеют не только дети, но и внуки… И, кстати, о внуках.
   Он потянулся к колокольчику и два раза с силой тряхнул им…

* * *

   Как известно, западная дорога в Местанию на пути к своей цели делает откровенный крюк. Её узкая колея по началу идёт вдоль малозаселенного левого берега Гленмара, потом сворачивает на юг, к Бериллену, оставляя в стороне форпосты когда-то почти непроходимой, а сейчас полувырубленной Корабельной пущи. Когда начинаются отроги Лысого хребта, она снова поворачивает, следуя чуть ли не дословно его причудливым изгибам, пока однажды не пересечет очередную горную речку, отличную от своих многочисленных шумных и мутных товарок только тем, что служит границей между Ренией и Местанией.
   Лучшие времена западной дороги давным-давно миновали; когда-то многочисленные города и торжища, жившие обслуживанием путешественников и купцов, захирели после того, как почти весь поток последних пошел проложенным в Корабельной пуще Каменным трактом. В общем, на столичный вкус Гилла все эти забытые богом и начальством редкие деревни и постоялые дворы выглядели весьма убого.
   Нет, он, конечно, был рад неожиданной возможности первый раз так далеко путешествовать — пусть даже и в соседнюю Местанию. Но ехать в другую страну, словно через черный вход?!
   Когда эта мысль отчетливо оформилась у него, он незамедлительно и, пожалуй, в излишне высокопарных словах, высказал всё это своему спутнику. Кастема в ответ лишь белозубо рассмеялся и пришпорил коня.
   — Да ещё и вместе с этим странным молчуном, — вполголоса пробормотал Гилл. За несколько дней путешествия в компании с немногословным чародеем он незаметно для себя приобрел не очень удобную привычку болтать сам с собой. — Дед обещал мне, что я увижу жизнь, совсем другую… Другие города, другие люди, другие обычаи. И я купился, как последний мальчишка! Ну и что теперь? Пустая дорога и кривые сосны вокруг.
   Гилл обиженно оглядел зимний пейзаж, раскинувшийся перед путниками. Всё вокруг — не жаловавшая прямые линии дорога, деревья, окаймлявшие лысины холмов, редкие сизые пятна небольших озер — все было заботливо укрыто мельчайшим снежным бисером. Холодный воздух прозрачен, неподвижен и тих до звона в ушах. Изредка дорога поднималась на вершину холма, откуда далеко-далеко виднелись почти прозрачные горы.
   В расстроенных чувствах Гилл стал догонять своего спутника — и, только поравнявшись с ним, сообразил, что тот остановился и пристально рассматривает что-то в кронах растущих вдоль обочины старых лип. Гилл машинально перевел туда взгляд и попытался разглядеть, что же там заинтересовало чародея. Не нашедши на голых ветках ничего стоящего внимания — ни гнезда жар-птицы, ни ларца с драгоценностями, ни на худой конец угрюмого разбойника — он вопросительно уставился на чародея. Тот указующе поднял руку и негромко произнес:
   — Эти совы живут в наших лесах только зимой. Смотри, они нас заметили и хором смотрят на нас. У-у, родимые… И не моргнут.
   — А правда, что если сова будет долго смотреть на спящего человека, тот превратится в мышь? — поинтересовался Гилл.
   — Тише, — попросил чародей. — Спугнешь их… Но-о, Орлик, поехали…
   Всадники снова не спеша двинулись вперёд.
   — Это всё сказки, — наконец ответил чародей. — Хотя лучше в такой ситуации не оказываться. Спать зимой, в лесу — тут не зверушкой станешь, а ледяным памятником самому себе.
   Гилл замолчал, однако ненадолго.
   — А правда, что они рождаются из каких-то особенных камней? И что если найти такой камень, сделать из него украшение и подарить даме своего сердца, то пока она будет носить его, её глаза будут смотреть только на тебя?
   — Да нет… совы появляются на свет, как и все остальные птицы. Только мало кто видел их гнёзда: их родина далеко на севере, на пустынной равнине рядом с холодным морем, в котором и летом плавают льдины. Суровой зимой, когда эти земли покидает само солнце, птицы улетают вслед за ним на юг.
   — Откуда ты это знаешь? — недоверчиво спросил Гилл
   — Я был там.
   От этого простого признания Гилл уважительно взглянул на своего попутчика; а от того, насколько спокойно и даже равнодушно оно было произнесено, у него в сердце заныла сладкая зависть. Когда-то, ещё по молодости лет, он любил представлять себя то отважным капитаном, открывающим удивительные острова, или менестрелем, путешествующим из города в город, покоряя своим талантом благородных отцов города и их прекрасных дочерей. Или мрачным одноглазым генералом, одним движением руки направлявшим преданные ему армии на дикие орды врагов Королевства. Или… Но всё это давно позади — прервал открывшийся поток фантазий молодой человек. Сейчас эти мечты (Гилл честно признавался себе — наивные и детские), уступили место настоящей цели (незаметно для самого Гилла его губы тронула чуть самодовольная улыбка, а спина приняла более горделивую осанку). И предложенное хитрым дедом путешествие с чародеем обещало ему много полезного… Особенно, если бы оно не оказалось таким монотонным и скучным, начал было снова заводиться он, но тут же поостыл: кажется, чародей знает много интересного и можно порасспросить его.
   И, не откладывая дела в долгий ящик, он продолжил:
   — А правда, что на севере живут люди с рыбьими хвостами?
   — Слушай, друг, да откуда ж ты набрался этих глупостей? — не выдержал, наконец, чародей.
   — Глупостей?… А из дедовой библиотеки, — слишком простодушно, чтобы это было искренне, парировал Гилл.
   — Хм… Я знаю, что лорд Станцель собирает толковые книги… рассказы путешественников… и всё такое… Он и меня не раз просил написать, что я видел. Я ведь много где побывал… Да вот говорить, что видел, я могу, речь сама льется. А сколько ни пробовал написать, сразу же немею и всё тут, — чуть сконфуженно признался Кастема. И совсем другим тоном тут же продолжил. — Да только никогда не поверю, что всё, что он сумел собрать, это лишь несколько томов гишторий Химельхисса, "честнага хассанийскага купца".
   Гилл почувствовал, как горячая кровь бросилась к его лицу. А ведь и верно — все остальные книги казались ему такими сухими, такими скучными… Он отвернулся, делая вид, что оттирает замерзшие щеки, а сам последними словами ругал себя за то, что выказал себя перед бывалым путешественником недорослем, черпавшим свои познания о мире из детских сказок. Ярких, захватывающих — но сказок… чёрт побери!
   — Хотя я не помню там места о том, что из совиного камня можно делать украшения… да ещё с такими особыми свойствами, — после небольшой паузы добавил Кастема. — Сам, чай, придумал?
   Неминуемо предчувствуя, что сейчас он совсем сгорит со стыда, Гилл только промычал что-то невнятное и ещё сильнее стал тереть лицо. Не дождавшись от него ответа, чародей неожиданно уважительно закончил:
   — Хм… А красиво придумано!
   — Правда? — глаза Гилла, тут же повернувшегося к спутнику, загорелись от похвалы.
   — Правда, правда… — беззлобно передразнил его чародей. — Тебя, что, часто обманывали? Или сам любишь приврать?
   — Я? Приврать?! Это… это оскорбление, которое смывается только кровью! — срывающимся мальчишечьим голосом крикнул Гилл и судорожно потянулся к клинку облегченного меча, прятавшегося под тяжелыми складками мехового плаща. Реальность словно задрожала и растаяла перед напором страстного желания ощутить давно мечтаемый шальной вкус победы над всяким, кто только посмеет… Перед его глазами мгновенно пронеслась сценка из старой пьесы, которую он недавно смотрел в Вершинке, Королевском театре (слова, которые он произнес, были, кстати, оттуда же).
   — Извини, я ляпнул глупость, — неожиданно примирительно произнес чародей.
   Чувство реальности вернулось вместе с досадой от неудачной попытки с первого легкого движения извлечь меч из ножен. Гилл откинул назад помешавшую полу плаща — и остановился. Запал прошел. Он перевел взгляд на спутника, страшась найти в его лице следы насмешки, — и с ответной улыбкой облегченно произнес:
   — Я принимаю твои извинения.
   Его конь негромко заржал, выезжая из затенённого лесочка на блестящую под ярким зимним солнцем снежную равнину. Гилл поднял прищуренные глаза вверх и буквально всем своим естеством ощутил легко упавший на него свет. Это блаженное ощущение не задержалось, оставив за собой лишь щемящее чувство ностальгии по чему-то очень хорошему… Но и оно тоже растаяло в следующее мгновение… Гилл совсем закрыл глаза и некоторое время ехал молча, просто подставив лицо под первые, робкие сны солнца о весне…