— А как кто-то может увидеть то, что… вижу я сам? — подался вперёд Керинелл.
   Кастема немного помолчал.
   — На самом деле никто ничего не может увидеть чужими глазами. Здесь иначе. Представь, что в эту комнату вдруг заползла ядовитая змея и её бы первым увидел… ну пусть, Михо (мохон, по детски довольный общим вниманием, устремлённым к нему, принял, как ему казалось, максимально горделивую позу). Нет, Михо, не так, — засмеялся чародей. — Представь, что прямо у твоей ножки стула ты действительноувидел мелькнувший узор болотной гадюки. Сыграй это… Стоп!
   Кастема быстро оборвал Михо, который только-только начал разыгрывать представление "у меня под ногами ядовитая змея!".
   — Теперь твоя реакция, Керинелл. Какая бы она была?
   — Я бы вскочил посмотреть, что там такое. Михо сидит далеко — я отсюда не вижу… Да, я, кажется, понял, в чём дело. Я не вижу глазами Михо, но могу понять, что сейчас он разглядел опасность…
   — Правильно.
   — Стоп. Но ведь для этого я должен его видеть! — нажал на последние три слова Керинелл.
   — Сейчас — да. Но потом, после соответствующего обучения, ты бы смог «увидеть» взрыв чужого страха, стоя спиной к тому человеку… или находясь в другой комнате… или в другом доме… или даже в другом городе. Эмоции, — чуть повысил голос чародей, — эмоции определенного сорта и значения. Нужно умение чувствовать их, не чувствуя, — и понимать их.
   — Как это — чувствовать, не чувствуя? — недоверчиво переспросила Дженева.
   — Это значит, что Керинеллу здесь совсем не нужно было бы испытывать на своей шкуре всё то, что досталось бы Михо… Но давайте сейчас вернёмся обратно… не будем идти в эту сторону — просто здесь очень много всего и хватило бы на двадцать таких бесед. Добавлю только, что то, чем вы занимались на живых уроках у Миреха, это и есть как раз тренировка и очистка вашего умения чувствовать.
   — Будут вопросы — потом подойдите ко мне, — негромко добавила Кемешь.
   — И то дело, — согласно кивнул Кастема. — Вернёмся к истории создания Круга… Теперь вы можете увидеть, что Круг — это не просто собрание чародеев. Это тот центр… тот механизм, который видит… понимает… и действует. А теперь вспомните "Ренийскую Книжицу", которую у нас все знают наизусть чуть ли с детства, — и ту бессмыслицу из неё: "чародеи суть прочные нити, коими превечно связаны и Тело и Дух Королевства".
   Наступившую после этих слов полную и довольно долгую тишину разбил негромкий резкий смех Дженевы — потом скрипнул стул под Керинеллом — потом сумбурно зашумели все остальные ученики.
   — Точно, — пробормотала в воздух перед собой глубоко ушедшая в мысли Гражена. — Как же я сразу этого не поняла?… И как всё просто… оказывается…
   — Я вот только вот чего не могу понять, — возвысил над шумом свой голос посерьёзневший Эд-Тончи. — Все эти примеры… этот охотник… или волки — это всё мелко. Я понимаю, если использовать магию для того, чтобы выиграть войну. Или найти золотые россыпи. Или… А тут, — он пренебрежительно развёл руками, — чтобы донести до дома побольше мяса.
   — Ты забываешь, когда и для чего создавался Круг, — вздохнул чародей. — У него была тогда одна-единственная цель: не дать вымереть всей стране. И Круг справился с ней. Уже потом, когда солнце снова повернуло свой лик к людям, когда зимы становились всё менее морозными, а лето перестало быть считанными тёплыми днями в июле, вот тогда можно было ставить — и решать — другие задачи.
   — А сейчас — какие сейчас задачи?
   — А ты сам подумай. Умирающий с голода человек думает только о куске хлеба. Просто голодному к хлебу хочется уже и мяса. А слегка проголодавшемуся мечтается об аккуратно отрезанном ломтике свежего хлеба, с ещё тёплой телячьей отбивной, а также с листиком салата. И чтоб отбивная была не пережаренной, а то ж ведь и в рот не полезет.
   — Понял-понял, — затараторил Тончи. — Я понял: мечтающий об особом пикантном соусе к жаркому кушать уже не хочет.
   Ребята дружно засмеялись шутке. Их молодые желудки, словно исправные часы, уже давно и настойчиво напоминали о приближающемся времени обеда.
   — Вот это, кажется, всё, что я хотел вам сегодня рассказать о появлении Круга, — терпеливо дождавшись, когда утихнет немного нервное веселье, подытожил чародей.
   — А почему — Круга? То есть, почему одного Круга? Его же не один. Есть Круг ренийских чародеев, есть Круг в Местании, в Дольдисе, — на всякий случай решила уточнить Дженева.
   Кастема кивнул.
   — Даже больше — в своё время они были в Бериллене, в Астарении, в Векшерии… Чародеи тогда создали, как мы сейчас называем, Большой Круг. И чтобы охватить его защитой всю страну, они в одиночку и группами разъехались по разным её областям. Но очень скоро оказалось, что Большой Круг это слишком громоздко, и он просто сам по себе разделился. Вместо одного общего магического центра появились десятка два местных, из которых выросли потом такие королевства, как Астарения, Бериллен, Дольдис. И, конечно же, Рения. И, впрочем, Большой Круг — обычный съезд чародеев из разных королевств для решения каких-то общих дел — сохранился до сих пор. Никакой магической силой он не обладает. Именно поэтому потом стали возможны войны между королевствами и их завоевания друг друга. Сейчас осталось только три настоящих Круга — и соответственно три больших страны — как раз те, что ты назвала.
   Дженева что-то пересчитала на пальцах, напряжённо шепча, подумала и задала новый вопрос.
   — А есть ли страны, в которых нет — и не было — Круга чародеев?
   — Есть, конечно — Ларуон, Жервадин, Бенгам и другие. Но они возникли не так давно, уже после окончания Долгой Ночи, когда на эти земли вернулись люди. Или Хассаэн. До тех островов бедствия Долгой Ночи не так дошли.
   Из открытых окон донёсся удар гонга. Ребята опять оживились — это был сигнал к окончанию утренних занятий — и с плохо скрываемой надеждой посмотрели на Кастему (он, если бы счёл нужным, мог продлить урок. А этого не хотелось). Но тот, не затягивая, произнёс "на сегодня всё" и, подозвав Миррамата и Михо, принялся о чём-то негромко с ними говорить. Эд-Тончи уже суетился вокруг неспешно уходившей Кемеши и рассказывал ей что-то очень живое и рукомахательное. Дженева потянулась, прогоняя из тела усталость от долгого сидения, и, дёрнув за рукав Гражену, чтобы та не отставала, заспешила к выходу. Подруга догнала её только на улице и, заговорщически понизив голос, поинтересовалась, а не влюбился ли в неё часом Керинелл? Удивлённая этим предположением Дженева даже остановилась.
   — Да вроде — н-нет.
   — Точно нет?
   — Слушай, а с чего ты это вообще взяла?
   Гражена неуверенно пожала плечами, а потом весьма косноязычно попыталась объяснить, с чего.
   — Ну… Это самое… Он на тебя странно смотрел…
   — Когда смотрел? Как смотрел?
   — Ну, вот сейчас, когда ты выходила…
   — Как смотрел?! - настойчиво повторила начавшая заводиться Дженева.
   — Ну-у… Та-ак смотрел… Ну словно ты его давно потерявшаяся… и вдруг нашедшаяся двоюродная бабушка.
   — Ну ты даёшь, — нервно засмеялась Дженева, впрочем, уже успокаиваясь. — Бабушка! Скажешь тоже!
   — Ладно! Хватит здесь торчать! — Гражена сама уже поняла, что её куда-то не туда занесло с Керинеллом. — Пошли скорее, а то есть хочется! Давай, кто быстрее!
   И, подхватив юбки, они наперегонки припустили к выходу в город.
* * *
   Задорный ритм музыки, дружный перестук каблуков по мостовой и жаркое веселье, расплескивающееся из каждого движения танцоров, зажигали во всём теле пьянящую жажду стать одним целым с этой безудержной пляской и, поднявшись бешеным перестуком деревянных каблуков над зашедшейся в буйном танце площадью, — выплеснуться в открытое небо безудержной огненной радостью.
   Поворот — чьи-то руки подбрасывают тебя в головокружительный полёт очередного движения танца, раз-два! — прыжок, кивнуть — закружить колоколом юбки — пронырнуть под сплетением рук — вновь поворот, раз-два! — расколоть камень мостовой дробью каблучков — опять закрутиться — поворот, хлопок — и снова счастливой птицей взлететь в воздух!
   Первыми сдались музыканты. Заключительный — и уже немного фальшивящий — взвизг флейт; красный, потный, но довольный барабанщик нарочито бессильно уронил руки вдоль тела. Над остановившейся площадью пронёсся вздох разочарования пополам с облегчением. Прежде ровные ряды хороводов дрогнули и растеклись шумно переводящей дыхание толпой. На другом конце площади уже о чём-то спокойном заиграла скрипка.
   Дженева заскользила сквозь хаотично бродящую толпу разбойников, королев, пастушек, медведей, моряков, леших, ночных духов и прочих шахматных фигур, в поисках потерявшейся во время танцев подруги. Очень скоро она увидела вдалеке знакомый причудливо-яркий наряд хассанеянской принцессы, выделявшийся даже в этом разноцветном великолепии безрассудного праздника фантазии, и этот наряд целенаправленно двигался в её сторону. Даже отсюда и даже сквозь маску была видна счастливая улыбка до ушей.
   — Ф-фух, — так одновременно и так почти одинаково девушки выдохнули друг дружке свои впечатления от праздника, что, не сдержавшись, тут же расхохотались.
   — Жарко, — пожаловалась отсмеявшаяся Гражена.
   — Ага, душно, — согласилась Дженева, безуспешно пытавшаяся обмахнуться отворотом рукава. — А пошли в Синюю бакалавратку? Там река и должно быть прохладно… И наши могут быть.
   Выйти с переполненной площади оказалось не так легко, но уже на боковых улочках было свободнее и свежее. Гражена принялась увлечённо рассказывать о каком-то преследовавшем её весь танец кавалере, как вдруг резко остановилась и быстро потянула ничего не понявшую подругу назад. "Тише, тише" — умоляюще зашикала она на Дженеву, громко выражавшую своё несогласие с изменением курса, и только скрывшись за ближайшим поворотом, объяснила своё поведение.
   — Там лорд Рэгхил.
   — И? — попросила дополнительных подробностей уже начавшая что-то понимать Дженева.
   — И! — раздражённо повторила та. — Я тут недавно узнала от леди Олдери, что… эта судейская жердь, оказывается, раньше никогда не появлялась на её званых обедах. Я имею в виду, до моего появления у неё в доме.
   Дженева хмыкнула, вспомнив, что в тот памятный день высокая важная персона в чёрном самолично вызвалась проводить Гражену к чародеям — и как оная была безукоризненно галантна по отношению к растрёпанной незнакомке в пыльном платье.
   — Думаешь… — медленно начала она.
   — Думаю! — хмуро бросила Гражена. — Меня уже начинают бесить его постоянные рассуждения, какими качествами должна обладать образцовая жена благородного ренийского лорда. А также то, что он подкладывает мне в тарелку не то, что я прошу, а то, что сам любит!… Глянь, он уже ушёл оттуда?
   Дженева осторожно выглянула за угол, присмотревшись, разглядела в полусотне шагов небольшую группу оживлённо болтающих людей, среди которых, как всегда, выделялся статный лорд Рэгхил, даже ради праздника не изменивший своей чёрной судейской мантии, — и отрицательно помахала головой.
   — Тогда пошли в обход. Не хочу лишний раз с ним сталкиваться…
   Перепрыгнув через очередную лужу на их новом пути, Дженева решилась нарушить затянувшееся молчание.
   — А может, он…
   — Хватит об этом. Вот ещё!… Лучше расскажи, нашла ли ты своего жонглёра?
   — Не-а, — вздохнула та. — Я уже дважды обошла ту местность, где он обычно останавливался. И никто его тут нынче не видел, кого я ни спрашивала.
   — Не грусти, — сочувствующе вздохнула ей в ответ Гражена. — Если он здесь, ты его найдешь… Слушай, подруга, а чего это мы дурим! Наши вряд ли придут в Бакалавратку так рано. Давай мы лучше прямо сейчас вместе попробуем найти твоего жонглёра! Точно.
   — Э-э… твой наряд…
   — И никаких таких «э-э». Мы же не в Бурку, не в воровской район идём. Ты где его уже искала?
   — Возле Базарки, там, где широкий спуск. Знаешь?
   — Конечно. А где ещё в Венцекамне на праздниках выступают бродячие артисты?
   — На университетской площади — но там мы только что были… У старого порта — но то место Жоани не любит, его там чуть однажды не зарезали, пьяного в подворотне… Нет, больше не знаю.
   — Помню, я в детстве однажды видела представление — у Каменной речки.
   — Да, но там обычно бывают только заезжие артисты, из Местании или ещё откуда с юга.
   — Ну и что? Это недалеко, сходим на всякий случай.
   — Скажешь тоже, недалеко. Это аж за городом.
   — Не бурчи.
   — Не бурчу.
   — Вот и не бурчи.
   — Вот и не бурчу…
   И так, то в шутку препираясь, то оживленно болтая обо всём, что придёт на ум, они повернули и дружно зашагали к своей новой цели. Их путь сначала шёл через мастеровые районы, где над въевшимися в стены домов запахами капустного супа, свежих кож и ослиного навоза тоже царил буйный дух праздника, но уже с простонародным акцентом. Потом дорога вышла в неприлично пышно разросшийся купеческий квартал, потом превратилась в тропинку вдоль давно пересохшего русла ручья, заросшего сейчас низкорослыми акациями, потом выбежала свежеуложенной каменной мостовой Нового предместья. Здесь им стали часто попадаться знакомые, в основном собратья-школяры, которые, как сговорившись, вначале бурно рассказывали, какие чудеса они сегодня видели и где намечаются новые — и ещё более грандиозные! — фейерверки, танцы и пиршества; а потом дружно предлагали девушкам обязательно пойти туда с ними. Дольше всех не отставал Лартнис (его отец, разбогатевший владелец стекольной мастерской, вечером давал собственный праздник в Летнем саду), и он настойчиво прельщал их то мороженым, то выступлением огненных факиров, то знакомством с "самым модным нынче поэтом". Услышав последний довод, Гражена застонала — и высказала Лартнису всё, что она думает о нём самом и о его медвежьем гостеприимстве. Тот в ответ лишь засмеялся, но на прощанье иронично подмигнул Дженеве — мол, твоя гордячка-подруга ничего не понимает в модной жизни.
   Впрочем, то, что рассказал Лартнис, всё же заставило Гражену серьёзно задуматься — правда, в совсем другом направлении: раз отец Лартниса нанял для своего вечера артистов, то, значит, и труппа Жоани тоже может выступать на каком-то частном празднике. И тогда шансов найти его почти нет. Девушки несколько кварталов подряд обсуждали эту досадную возможность — но когда, уже невольно замедлив ход, они вышли на очередную площадь, расстроенная Дженева вдруг встрепенулась.
   — Вон они, видишь? Это наш фургончик! — по-детски запрыгала она, хлопая в ладоши. — Мы нашли их! Нашли!
   — Да, мы с тобой молодцы! — удовлетворённо признала Гражена. — И мне кажется… там тебя уже тоже заметили.
   И правда — высокая темноволосая плясунья в ярко-красной шали недоверчиво-радостно вглядывалась в их сторону.
   — Юльда, Юльда, это я! — завопила Дженева и бросилась к ней.
   И началось… Откуда-то вынырнул сутулый жонглёр, потом появилась старая хромающая женщина, и поднялся такой водоворот приветствий, объятий, восторженных криков и поцелуев, что благоразумная Гражена решила на всякий случай держаться пока подальше, чтобы ей самой вдруг не оказаться затянутой в него.
   Увы, не вышло.
   — Гражена — это Гражена — иди сюда! — приглашающее замахала Дженева, и чуть было успокоившийся восторг от неожиданного появления надолго исчезнувшей «гулёны» вспыхнул с новой, но уже чуть более сдержанной силой. Гражена осторожно приблизилась к суетливо-радостной группе бродячих артистов. На неё тут же хлынул поток восторженных приветствий — хотя и без обниманий-целований (видимо, всё же сыграл свою роль её наряд принцессы).
   — Это Гражена… Ага, та самая… Это мой самый любимый Жоани… Юльда, это Юльда… Она мне как мать… (Дженева, наверное в сотый раз прижалась к высокой плясунье.) А это Ашаяль… Самая мудрая женщина в мире! Ну как вы, как? Рассказывайте, как вы жили без меня?
   Жонглёр тут же потянул куда-то Дженеву, грозясь показать "нового мула и чертовски новую упряжь!"; Юльда поспешила за ними, резонно, но без толку протестуя "ну что ты пристал к нашей девочке со своей дурацкой упряжью!".
   Гражена перевела дыхание — стихийное бедствие, кажется, миновало.
   Сзади раздался сухой треск не то кашля, не то смеха. Она оглянулась. Старая Ашаяль, крепко опирающаяся на узловатую палку, спокойно и пристально рассматривала её. Гражена невольно улыбнулась ей — после зрелища буйных сумашедших всегда приятно увидеть нормальное человеческое лицо.
   — Света и тепла тебе, бабушка! — вежливо поздоровалась она.
   — Ты и есть та благородная дама, которой наша дурочка вызвалась помогать? — без обиняков припечатала старуха.
   По-рыбьи хлопнув онемевшим ртом, Гражена выдавила из себя лишь что-то нечленораздельное. Это неслыхан…
   — В своё время ты будешь очень красивой, — не дожидаясь ответа, добавила Ашаяль и, заковыляв к находившемуся в нескольких шагах каменному парапету, бросила через плечо. — Иди сюда. Мне трудно стоять. Садись здесь! — и хлопнула ладонью по камню.
   Ошарашенная дочь барона послушно опустилась рядом со старухой. Сон, это какой-то сон…
   — Я посмотрела на тебя. Хорошо. Моя девочка не сделала ошибки. По крайней мере, большой ошибки.
   — Я…
   — Да, ты. Ты отмечена непростой судьбой. Но ты её ещё не выбрала. Не закрывай своего сердца. Скоро придёт любовь. И тебе решать, какой она будет.
   Гражена затрясла головой — и вскочила.
   — Хватит! Я не жела…
   — Хватит, так хватит, — буднично согласилась Ашаяль. — Тогда или к ним. И скажи Юльде, чтобы она принесла мне тёплую шаль. Становится свежо…
   Гражена послушно сделала всё, что ей велела старая женщина — и только после этого её догнал комизм ситуации. Она расхохоталась, пугая Дженеву.
   Впрочем, вдоволь отсмеявшись, объяснять подруге всё же ничего не стала.
   И только потом, на обратном пути, она постаралась кое-что выяснить. Дженева всю дорогу увлеченно делилась всем, что ей понарассказывали Жоани и Юльда — что последний год был для них очень удачным, что они пару раз пытались найти кого-то на её место в труппе, но пока без особого успеха, что они только что вернулись из гастролей по Местании, которую исколесили вдоль и поперёк, и что у Жоани тоже начинают болеть колени… Взбудораженная встречей, Дженева не замечала необычной задумчивости подруги и вовсю тараторила за двоих. Выслушивая уже…надцатое описание успеха, выпавшего на долю труппы в Серетене, Гражена вдруг прервала своё затянувшееся молчание и спросила, а чем занимается в труппе Ашаяль. Дженева принялась рассказывать, какой фантастической плясуньей она была в молодости, а после, когда ноги подвели её, она перестала работать, просто взяв на себя все бытовые заботы о большой тогда труппе… И всё? — уточнила Гражена… Нет. Под старость лет она начала хорошо гадать, да и сейчас иногда делает это, когда очень попросят…
   — Ой, ну что же это я! — от нахлынувшего чувства разочарования Дженева даже остановилась. — Ну почему я вовремя не подумала… Надо было попросить Ашаяль погадать тебе!
   — Да ладно, — уклончиво промычала Гражена.
   — Нет, правда! Надо было. Мне бы она не отказала. Она хорошо гадает — правда-правда!
   — А тебе она гадала?
   — Да, ещё давно! — Дженева даже взмахнула рукой, чтобы показать, как это было давно.
   — И что это было?
   — Дороги, дороги и дороги!
   — Хм… Не нужно быть великим прорицателем, чтобы нагадать бродяге дороги.
   — И точно! — засмеялась Дженева.
   Гражена немного встрепенулась.
   — Ну, значит, на самом деле она не очень… сильна… Ну вот и хорошо… — добавила она ещё тише. И тут же оживлённо заговорила о более важном. — И где у нас сегодня будут самые весёлые танцы?
* * *
   — Где ты вчера была?
   Дженева затормозила перед внезапно выросшим на её пути Кастемой… Ой, как нехорошо, что ей не удалось незаметно выскользнуть из университета. Давешняя радость снова увидеть свою бродячую семью оказалась настолько большой, что она не выдержала и на следующий же день после праздника сбежала с занятий, чтобы провести его весь с Жоани, Юльдой и Ашаялью. Сегодня она снова собралась повторить свой трюк — да вот, не удалось…
   Чародей наклонился над ней и настойчиво повторил каждое своё слово: "Где ты вчера была?". Подняв свои нарочито честные глаза и достойно встретив внимательно-сосредоточенный взгляд Кастемы, Дженева мысленно пролетела через безграничные пространства возможных правильныхответов — и в последний миг решилась говорить правду.
   — Я была с моими приёмными родителями. Я почти год не видела их. И сейчас тоже спешу к ним.
   — М-м… Тебя ведь воспитали бродячие артисты? — уточнил чародей.
   Обрадованная его смягчившимся тоном Дженева кивнула — и постаралась закрепить свой маленький успех.
   — Когда я ещё смогу увидеть их? Они же всё время где-то колесят, а если даже и заедут на пару дней в Венцекамень, то… Я и нынче-то их еле нашла… И завтра на рассвете они уже уезжают. Кастем, а?
   И постаралась вложить в свой голос умоляющих эмоций — чуть-чуть, самую толику, чтобы ни в коем случае не переиграть. Чародей укоризненно покачал головой, но она уже почувствовала, что это означает разрешение.
   — А мне показалось… Ладно, это не важно, — сам себя перебил Кастема. — Ну, раз так…
   — Ой, спасибо! — радостно перебила его не сдержавшаяся Дженева. — Они, кстати, столько интересного знают — не поверить! Где ведь они только не были за это время!… Однажды в Местании они попали в жуткую грозу, так потом оказалось, что в нескольких верстах от их стоянки ливнем смыло дорогу и там до сих пор ездят через заброшенный тракт через Выгородец, а ещё они видели, как наводят новый мост через Ойлу, а ещё…
   — Стой! — чародей тряхнул за плечо вдруг свою разошедшуюся ученицу, словно приводя её в чувство; Дженева весьма удивлённо чегойкнула, но всё же остановила свой быстрый поток слов. — Они были в Местании?
   — Ну да. Я ж о чём и говорю, — снисходительно повторила Дженева такую простую для понимания вещь что-то непонятливому нынче чародею. — Я ж и говорю, там много всего нового случилось и они мне об этом рассказывают.
   — Вот где брешь…
   — А? Что за брешь?… - уставилась Дженева на выдохнувшего это чародея, который, казалось, мгновенно и начисто забыл о ней. Но он уже в следующее мгновение он внимательно — и как-то печально-задумчиво — смотрел прямо на неё.
   — Я бы не советовал тебе сегодня идти к ним.
   — С чего это? — протянула недовольная Дженева.
   — Послушай меня, пожалуйста. Я не могу тебе запретить. Я прошу тебя — не ходи никуда.
   Поднявшееся было недовольство Дженевы вдруг так глупо полученным отказом погасилось тоном и убедительностью, какие Кастема вложил в последние слова. Она почувствовала, что на совершенно пустом месте внезапно оказалась перед каким-то серьёзным и важным выбором. Но что за дела?
   Она не лентяйка и не разгильдяйка, старательно учится — хотя ведь поступала в ученики к чародеям совсем не из-за собственного желания, а за компанию с Граженой! С другой стороны, вон Миррамат постоянно где-то пропадает, а она один раз решилась пропустить занятия — и сразу такие дела! И потом, она уже пообещала вчера Юльде, что сегодня обязательно придет.
   А ещё с другой стороны… Подняла глаза к ярко-синему небу, с белесыми пятнами дымчатых облаков. Высокий ветер нёс их в сторону далёких южных морей. Ашаяль очень старая. Кто знает?…
   Приняв решение, Дженева повернулась к чародею, чтобы спокойно выдержать его взгляд — и уверенно сказать.
   — Нет. Я пойду.
   И добавила из внезапно уколовшего её чувства жалости к седому учителю.
   — Я должна это сделать.
   Не дожидаясь ответа, сделала шаг назад — потом второй — потом повернулась и, не оглядываясь и ускоряя ход, зашагала к своей цели.
   Сердце тяжёлым молотом билось в груди.
   На всякий случай она напряжённо прислушивалась — не крикнет ли ей что вслед чародей. Наверное, только поэтому смогла уловить, как он произнёс что-то короткое, негромкое и не расслышанное до конца, что-то похожее на «извини»… или «измени». Это было так странно, что она заколебалась между желанием повернуться посмотреть, что там такое, и твёрдым намерением идти вперёд. Эта нерешительность передалась её вдруг дрогнувшему шагу и — ой!
   — Ой, нога-нога-нога! Ой-й…
   Дженева как бы со стороны увидела себя уже сидящей на земле, в неловкой позе, бессильно склонившейся над взорвавшейся болью щиколоткой.
   — Покажи… Что?… - это склоняется над ней откуда-то появившийся Кастема.
   — Ой, н-не знаю… кажется, оступилась… Ой-й, да что же это такое?… Да что же я такая невезучая?… - из глаз Дженевы брызнули слёзы.
   — Замолчи! — тряхнул её за плечи чародей. — Нет здесь твоей вины. Поняла?
   Дженева без слов кивнула, уже немного успокаиваясь и приходя в себя.
   — Не вставай. Тебе удобно? Подожди, вот так… — продолжал что-то делать чародей. — Я сейчас позову Кемешь… Я сейчас вернусь, слышишь!
   В наступившей тишине появились — казалось, очень-очень далёкие — испуганные голоса. "Чего это они так кричат?" — паморочно-равнодушно подумала Дженева и почти упала на так подведшую её ногу. Невыносимая боль почти без остатка превратилась в дрожащую слабость во всём теле — но так было только хуже.
   Минуты текли. Дрожание в теле стало переходить в нахлынывающую и спадающую тряску.
   — Покажи! — это уже Кемешь. Мягко разжала её руки, судорожно обхватившие источник тусклой боли… осторожно пробежала пальцами по всей ноге… аккуратно потрепала ладонью щиколотку… И сильно схватилась за ступню — так сильно, что Дженева заорала, перепугавшись могущей появиться от этой прежней боли. Впрочем, это она поспешила: по ноге, наоборот, пролился благостный холодок.