— Есть хочешь? — вместо приветствия поинтересовался тот.
   — Спасибо, уже отобедала… Что случилось? Посыльный был немногословен.
   — Да гости у нас. Сарж Слэм Вьюз и Чи Наянь. Привезли представить новенькую в их Круге. Бри… как её… Бри Ней Долл.
   Кемешь согласно кивнула: давняя традиция предписывала представлять новых чародеев, выдержавших положенный испытательный срок, чародеям всех стран, входивших в Большой Круг. Однако, судя по виду Айна-Пре, в их приезде было ещё что-то, кроме рутинного исполнения традиции. Кемешь кашлянула. Тот пошевелился, словно просыпаясь от своих мыслей.
   — Не обращай на меня внимания. Сарж Слэм привёз мне вести из дома. Плохие вести. Мой племянник стал калекой, вообще чуть не погиб… Он служил в городской охране.
   — В Почехове? — тихонько уточнила Кемешь.
   — Да. И моя семья даже не удосужилась поставить меня об этом в известность! — грохнул он кулаком по столу.
   Помолчав, Кемешь поднялась с кресла.
   — Где сейчас дольдены? Пойду поздороваюсь с ними
   — Там, в угловой комнате. Отдыхают с дороги… Все серьёзные дела отложены на завтра. Сегодня решили устроить небольшой праздник по случаю их приезда.
   — И, по-моему, он уже начинается, — навострив уши, женщина вслушалась в нежданные звуки, пробившиеся сквозь обычный дневной шум большого дома. Сосредоточенный перебор струн… Кто-то настраивает ситру. А если ситра, то этот кто-то почти наверняка Сарж Слэм Вьюз… Точно — только он может так забавно смешать торжественную тему "Солнечного гимна" и простенький перебор детской песенки об упрямом баране.
   — Кстати, — улыбнувшись вдруг вспомненному, оживленно заговорила женщина, — ты слышал последний анекдот?… Про динь-дон, нет?… Ну так слушай. Гилл, внук лорда Станцеля, о чём-то поссорился с молодым Ягоном, племянником Тар-Легона. И началось у них… На днях этот Ягон публично прошёлся по… э-э… долговязой и всегда растрёпанной фигуре Гилла. Тот в долгу не остался. Тут же спел припев из "Упрямого барана" — ну тот, где " а в ответ, а в ответ, а в ответ одно — динь-дон!" Только поменял это самое динь-донна… правильно, на его имя! И настолько попал в точку… ну ты же знаешь этого юнца, самоуверенного, как параграф Этикета! — что теперь Ягона за глаза называют не иначе, как Динь-Дон, — хихикнула она. — Ветер недоразумения долетел даже до Туэрди, так что самому Ригеру недавно пришлось мирить Тар-Легона и лорда Станц…
   — Чёртов мальчишка, вечно влезет, куда не надо!!
   Рассказчица изумлённо оторопела от такой странной реакции на то, в чём она видела лишь забавную историю. Но Айна-Пре уже тряхнул головой, словно смахивая этим движением со своего лица последние следы вспыхнувшей ярости, и угрюмо повторил:
   — Не обращай на меня внимания… Но попомни мои слова: будет нам ещё от этого мастера ссор и скандалов! А те его стишки про наследницу престола, каково это было, а? — снова начал заводиться Айна-Пре. — Помнишь?
   — Да и то верно, — примирительно согласилась Кемешь. И помолчав, добавила. — Попробую-ка я узнать, что там с твоим племянником. Знаю лекарей… которые не то, что деревенские костоправы.
   — Спасибо. Но я всё сделаю сам!
   — Как скажешь, — снова согласилась она. — Ну так я пойду, поздороваюсь…
* * *
   С резким звуком на ситре лопнула струна. В воздухе комнаты растаял её предсмертный взрыв негодования пополам с жалобой.
   — Ну вот. Я же говорил: ты слишком натягиваешь струны, — пожал плечами Айна-Пре.
   Музыкант — темноволосый, скуластый дольден с чуть раскосым прищуром зелёных глаз — сокрушённо крякнул и положил инструмент на колени, раздумывая, что же можно сделать. Быстро приняв решение, он уверенно принялся отвязывать болтающиеся остатки струны.
   — Ничего, сегодня мне хватит и оставшихся… А, впрочем, символично получилось.
   Айна-Пре в который раз за этот вечер насторожился. В просторной гостиной ещё витало грустное беззвучное эхо недопетой баллады об астаренском Круге, точнее, о его последних днях.
   …Семеро, семеро всадников
   Мчатся сквозь буру и ночь,
   Целью одною связаны,
   Чтоб королю помочь…
   Струна оборвалась в тот момент баллады, когда опоздавшие астренские чародеи гибнут в безрассудной попытке спасти пленённого короля. Спрашивается — что здесь могло показаться символичным для Сарж Слэм Вьюза?
   Попытку Айна-Пре разглядеть контуры загадки прервал обращенный к дольдену голос Кастемы, тоже расслышавшего эти негромкие слова.
   — Что ты хочешь этим сказать?
   Сарж Слэм Вьюз медленно поднял взгляд на седого чародея.
   — Месяц назад к нам приезжали местанийцы, — нехотя ответил он. — Лострек, Девагера и старый Якорос. Был долгий и сложный разговор. Который мы не смогли закончить. И поэтому привезли его вам.
   — Лострек и Девагера? — переспросил Айна-Пре. — Хм. А почему они тогда не приехали с вами? Раз этот разговор и их тоже?
   — Сами они к вам, ты понимаешь, пока не могут.
   — Да ла-адно! Вот уж можно подумать, что Лострек — и, тем более, Девагера! — пугливые девицы. Сколько уж времени, как мир заключён… Могли бы и сами приехать, раз есть нужда!
   Дольден повернулся к Айна-Пре. Когда рассерженная речь того, наконец, смолкла, он, задумчиво потирая мочку уха, оглядел всех находившихся в комнате. От этого его движения атмосфера тихого домашнего празднования угасла; смолкла даже закадычная болтовня Кемеши и Чи Наянь. Пожилая дольденка пошевелилась в своём кресле, словно устраиваясь поудобнее, — и едва заметно кивнула.
   — Не хотел сегодня заводить этот разговор. Но раз он уже начался… Этот разговор вызревал давно.
   — Не тяни, — буркнул Айна-Пре. — Давай уже, выкладывай, чего от нас хочет местанийский Круг.
   — Они хотят спасти свою землю от огня новой войны, — выпрямился Сарж Слэм Вьюз. Ситра забытым грузом лежала на его коленях.
   — И я их очень хорошо понимаю… Только мыздесь при чём?
   — Как ты не понимаешь, — вспыхнул дольден. — Ведь от войны досталось и Рении. Когда мы ехали сюда, вдоволь насмотрелись и на озлобленных поборами крестьян; и на увечных калек, которые сбиваются в нищие толпы и бродят разбитыми дорогами; и… А что с Местанией, этого словами не передать!
   — Я знаю, ты всегда умел красиво говорить… Только мы-то здесь при чём?!
   — Подожди! — Кастема поднял руку, останавливая заводящегося товарища, и мягко повернулся к дольдену. — Айна-Пре излишне резок, но… но он прав. Мы ничего не сможем сделать.
   — И всё-таки мы должны что-то сделать!
   Айна-Пре, отметив про себя настойчивость дольдена — излишнюю, как только для миротворца между враждующими сторонами, — вдохнул побольше воздуха для саркастичного ответа, но его опередила быстрая Кемешь.
   — Ну раз так скажи, тогда скажи — что именно? Ты знаешь?
   — Сарж Слэм молод и горяч, — вздохнула Чи Наянь. — Он не знает. И никто пока не знает. Давайте вместе подумаем. Для чего же мы к вам и приехали…
   — Вот давайте и подумаем, — вмешался молчавший доселе Чень. — Только пока порознь. Разойдёмся по домам — а завтра поутру соберёмся снова. Сдаётся мне, сейчас мы просто переругаемся, и весь толк!
   На несколько долгих секунд слова Ченя неизвестностью зависли в воздухе. Так бывает, когда ветер налетит на заволновавшийся огонь свечи, и ты не знаешь, потухнет она сейчас или выдержит. Точку поставила Чи Наянь. Припечатав ладонью выцветшую ткань ручки кресла, со словами "Бри, детка, помоги мне встать" она повернулась к молодой женщине, скромно сидевшей неподалёку от неё. После неё зашевелились на подъём и все остальные…
   …Излишняя настойчивость в передаче чужой просьбы зацепила Айна-Пре. Уже на улице, провожая по долгу хозяина гостей, он заговорил об этом с Кемешью. От ночного холода та куталась в короткую накидку. По беззвёздному жемчужно-серому небу в тёмных разводах облаков медленно двигалась тусклая половинка луны, словно раздумывая, светить ей или и так сойдёт. В нескольких словах чародей обрисовал своё сомнение. Кемешь остановилась у ворот.
   — А ты ещё не догадался?… Судя по всему, послы местанийского Круга были очень напуганы. И они сумели передать свой страх дольденам.
   — Страх чего?
   — Смерти, чего же ещё. Собственной смерти… Дело-то, похоже, не в неизбежных бедствиях войны — а в том, что в случае полного поражения королевства…
   — …тогда гибнет и его Круг. Вместе со всеми его чародеями, — подхватил её мысль Айна-Пре и легонько хлопнул себя по лбу. — Ну, конечно! Теперь понятно, что для Сарж Слэма показалось символичным!
   — Да. Они хотят жить. И они боятся не столько следующего столкновения Рении и Местании… а оно ведь будет, ты знаешь… сколько того, что это приведет к падению Местании.
   — И тогда наш захват Дольдиса — а, значит, и гибели всех его чародеев — будет лишь вопросом времени.
   — Именно так, — не спеша зашагала Кемешь, в очередной раз безуспешно попробовав закутать своё слишком обширное тело в куцый плащик. — Холодно, однако…
* * *
   Начало летоисчисления, принятого как в Рении, так почти по всей ойкумене, шло от года наступления Долгой Ночи. Тысячу сто сорок пять лет назад Аларань постигло невиданное и неслыханное ранее бедствие.
   Долгая Ночь,
   не видно ни зги.
   Разожги же очаг,
   разожги!
   Сын просил,
   покажи мне свет!
   Что скажу ему?
   Солнца нет!
   Собственно история страны началась позже, с царствования Аллега Ренийского, сына Аллега Старого. Он сумел отразить, одно за одним, несколько нападений соседей. Особенно серьёзным было последнее, со стороны могущественной тогда Астарении. Заканчивался третий век новой эры. Долгая Ночь уже была давним прошлым, которое воочию помнили разве что глубокие старики; а природа год от года становилась благосклоннее к людям. Всё это, вместе с победой над сильными соперниками, разбудило гордость нового народа.
   В 291 году в Астагре Белокаменной собрались монархи всех стран, входивших в Большой Круг, чтобы признать — мир опять изменился, и многие из того, что было правильным ранее, нужно и должно изменить. Памятуя о прежнем родстве и о пережитых общих бедах, они клятвенно приняли договорённость о родственности уз и намерении решать споры полюбовно. Но мира и благополучия не получилось. И через полвека, в 349 году, чтобы решить непрекращающиеся споры, снова собрались все короли. Только на этот раз их было немного меньше. Три королевства исчезли в войнах, а их земли были разделены между более удачливыми соседями.
   В эти годы стали отчетливо видны некоторые особенности, стойко присущие всей бурной и богатой истории этой части подлунного мира. Прежде всего то, что все королевства и народы Большого Круга казались очень повязаны друг на друге. Конечно, не последнюю роль в этом сыграли и их живая память об общих предках-аларанах, и то, что земли, находившиеся за пределами Большого Круга, оживали после катастрофы гораздо дольше, а, значит, редкие тамошние народы и народцы, слишком занятые собственным выживанием, можно было не брать всерьез. Но и много позже, когда их кровь была щедро перемешана и разбавлена варварскими соседями; и когда единую аларань сменили местные диалекты, постепенно превратившиеся в разные и не всегда похожие языки; и когда на месте пустынь севера и редких варварских поселений необъятного востока стали вырастать новые страны и государства — это устойчивое стремление вариться в собственном соку вовсе не пропало. Последний крестьянин из верховий Ясы, раз в год вспоминая о живущих на другом конце ойкумены дольденах, говорил «мы»; для горцев, чьи поселении начинались в дне ходьбы от его дома и с чьими кланами роднились многие его предки, у него было припасено только "они".
   И было во всём этом чувстве какой-то родственной близости и общности обратная сторона, которая часто проглядывает в семейных отношениях. Своих не только сильнее любят, но и острее ненавидят и больнее бьют. Вся история королевств Большого Круга была испещрена столкновениями и конфликтами друг с другом и друг против друга. Союзы заключались на время, а войны велись до конца. Побеждённая страна или целиком, или по частям проглатывалась более удачливыми соседями. Случаев, чтобы побеждённый народ смог вернуть себе независимость, практически не было. Медленно, но верно лоскутное одеяло Большого Круга превращалось в единое целое.
* * *
   Весной 1146 года чародеи пытались разобраться с одним вопросом, одной задачей. Что можно сделать, чтобы если и не воспрепятствовать будущему столкновению Рении и Местании, то хотя бы не позволить довести дело до крайности? И ничего не могли придумать.
   И как это часто бывает в тех случаях, когда решения задачи не видится даже в принципе, обсуждение то и дело соскальзывало в разные другие стороны. Однажды, когда ренийские чародеи в который скучный раз прибегли к избитому доводу — будущее вовсе не обязано соответствовать предсказаниям даже самых проницательных и поэтому всегда остаётся надежда — Сарж Слэм задумчиво обронил "ну да, впрочем, это ведь действительно так получилось прошлой осенью". Насторожившийся Айна-Пре, слово за слово, вытащил у него подробности. Оказалось, что дольдены тоже заметили слишком ощутимые несоответствия между своими прогнозами результатов столкновения соседей и тем, что получилось на деле. Сравнение первоначальных предвидений насчёт войны — тех, что дольденские и ренийские чародеи, независимо друг, сделали ещё в первые её дни — оказалось очень показательным по совпадению. Никаких стоящих объяснений, почему на деле всё оказалось совсем не так, дольдены не знали (или не захотели ими поделиться). Так что Айна-Пре пришлось пока довольствоваться только лишь ещё одним подтверждением его подозрений о том, что дело было нечисто. Но и только.
   Зато Чи Наянь рассказала гораздо больше новых подробностей о последних днях Ясоты. Странных подробностей. Некоторые из них сложно было истолковать иначе, как то, что к её смерти приложил руку ренийский король. Дольдены не обвиняли его напрямую (и даже не передавали обвинений местанийского Круга), но в их осторожных речах было ясно слышно эхо гневных слов Лострека, брата Ясоты.
   В долгом обсуждении не было не сказано ни слова о прошлогодних попытках Кастемы изменить ход событий. Эту его разочаровывающую неудачу ренийские чародеи, не сговариваясь, промолчали.
   Так и не придумав ничего стоящего, совет выдохся. Сарж Слэм Вьюз и Чи Наянь всё хуже скрывали своё уныние. Единственный проблеск надежды смогла разглядеть Бри Ней Долл. На совещаниях она сидела в сторонке и мудро помалкивала, трезво оценивая свою неопытность и свой статус. За пределами же совещательной комнаты, не стесняясь, демонстрировала весёлость и любознательность. Последнее толкнуло её однажды утром присоединиться к Айна-Пре, которому нужно было выйти в город по своим делам, а первое позволило получить его на это согласие. Айна-Пре, уставшему от утомительно-бесплодных разговоров и укоров в глазах остальных дольденов, показалось вполне приятным общество молодой, не унывающей женщины, да к тому же ещё и симпатичной.
   Они шли зеленеющим университетским парком; Айна-Пре вполуха слушал оживлённую болтовню Бри на школярскую тему о шестнадцати качествах мудреца, точнее, о четвёртом из них — "не можешь изменить ситуацию, изменись сам", и вполглаза наблюдал за вознёй возле чародейского домика. Приблизившись ближе, он разглядел, как под руководством Кемеши ученики выносят оттуда пыльные и тяжелые мешки. Чародейка заметила приближающегося Айна-Пре и не стала дожидаться, пока его вопрос оформится в слова.
   — Вот, видишь, праздник ежегодной уборки. Освобождаем от мусора.
   — Угу, — кивнул чародей и снова повернулся к Бри Ней Долл. Что-то в её словах вдруг показалось ему немного большим, чем просто юная демонстрация своих познаний. — К чему это всё рассказываешь? Что-то я тебя не пойму.
   Молодая женщина слегка замялась.
   — Ну раз уж мы ничего не можем сделать, чтобы спасти одну страну от завоевания другой, то почему бы тогда нам не подумать о том, как спасти хотя бы… хотя бы себя?
   Чародей остановился. Несмотря на то, что на ежедневных многочасовых совещаниях каждый из них понимал, чтона самом деле стоит на кону, разговор всегда шёл о том, как предотвратить войну. И мысли тоже бились только в этом же направлении. То, о чём сейчас говорила Бри, как-то проходилось мимо.
   — Подожди-ка, детка…
   Бри, воодушевлённая интересом многоопытного чародея к свом словам, даже не стала дослушивать, что именно «подожди», и живо продолжила свою мысль.
   — Я и говорю, почему бы нам не придумать, как чародеи могут оторваться от гибнущего Круга? Чтобы, значит, не погибнуть самим?
   — Да, детка, ну и задачки ты задаёшь, — широко улыбнулся Айна-Пре своей любимой, немного хищной улыбкой. В ответ уголки губ девушки дрогнули вниз. — Попробуй это придумай! Попробуй найти в реке ночной дождь!… Да только больше ничего другого не остаётся. Мы проверили все двери, ища выход. А вот эту— в этумы ещё не тыкались. А вдруг, и правда, что-то получится? А?… Ты умница!
   С последними словами Айна-Пре уверенно шагнул к ней, обнял за плечи и благодарно поцеловал.
   — …Что это? — поднимая ладони к вискам, вскрикнула девушка.
   Айна-Пре уже стоял в нескольких шагах от неё, внимательно прислушиваясь к окружающей мирной тишине.
   — Это там! — быстро определил он источник ударившей по ним беззвучной волны. — Стой здесь!
   Он бросился к флигелю, краем глаза успев увидеть, как подтверждением его догадки в ту же сторону, подняв юбки, быстро катится толстенькая Кемешь.
   В здание он успел первым. Пустая прихожая. Приоткрытая в гостевую комнату дверь. В комнате, у большого окна, крепко сжав кулаки, стоит бледная Гражена.
   — Ну я же говорила тебе, они там упадут! — из-за спины чародея раздался недовольный крик. Он обернулся. Дженева, по-бабьи взмахнув руками, бросилась к лежащей у противоположной стены блестящей луже стеклянных осколков.
   — Что случилось? Дженева, отвечай, что случилось?! - гаркнул чародей.
   — Я же говорила, — едва подняла она голову в его сторону и снова вернулась к своему занятию, собирать крупные осколки в подол фартука. — Полка-то узкая. А она наставила туда стаканов… Ну да, ещё и графин (с глубоким вздохом подняла она с пола изогнутую ручку голубоватого стекла). Я убиралась наверху. И как услышала этот грохот, так сразу и поняла, что это они. Гражен, ну думать же надо было!
   — Что случилось? — запыхавшаяся Кемешь была не оригинальна в своём вопросе.
   Айна-Пре спокойно повернулся к ней.
   — Наша баронская дочка расставляла стеклянную посуду, не убедившись, захочет ли она там стоять. А когда всё навернулось, не нашла ничего лучшего, как психануть на всю улицу. Надо будет посмотреть, а не валяются ли у нас под окнами сбитые ею воробьи.
   — Ладно тебе издеваться над человеком, — нахмурилась Кемешь. — С кем ни бывает… Чего стоишь? — обратилась она ко всё так же недвижно стоящей Гражене. — Сама виновата, сама и убирай.
   Гражена вспыхнула лицом, но только на мгновение. На ватных ногах она пересекла комнату и присела рядом с Дженевой, уставившись на разгром.
   — Ты не сиди. Лучше пошли со мной, я дам метлу и совок, — приказала ей Кемешь и, не дожидаясь, пока та встанет, вышла из комнаты.
   Вначале Айна-Пре терпеливо дождался уходя Гражены. Потом он даже не сразу попросил Дженеву бросить собирать осколки и сходить предупредить стоящую на улице молодую дольденку, мол, всё в порядке. К счастью, та не стала медлить и к ещё большему счастью, похоже, даже не задумалась необычностью просьбы.
   Оставшись один в комнате, он внимательно огляделся по сторонам — не видит ли его кто? — и осторожно шагнул к той самой злополучной полке, на которой ещё стояли редким строем остатки из набора на двенадцать персон. И, ещё раз нервно оглядевшись, быстро смахнул оттуда кусочки битого стекла, своим явственным наличием там нагло противоречивших рассказанной им версии о случившемся…
   Домой дольденские чародеи уезжали если и не обнадёженные, то уж точно не такие унылые. Пускай они ещё не нашли выхода, зато у них появилось новое направление для его поиска. Айна-Пре подсадил в карету чему-то негромко смеющуюся Бри Ней Долл, смачно чмокнул её в щечку, заговорщически улыбнулся — и вот старомодная вместительная карета, стуча колёсами по брусчатке улицы, скрылась за углом.
   — Ну вот и ладненько! — весело подмигнул он стоящей рядом Кемеши.
   — Ох, что-то я тебя последнее время не узнаю, — озорно прищурилась она на него. — Уж не влюбился ли ты, часом?
   — А хоть и влюбился, — спокойно хмыкнул он. — Дело это… ага!… И вот что ещё я хотел с тобой посоветоваться.
   Чародей направился ко входу в свой двор, жестом приглашая Кемешь последовать за ним. Когда они перешли с оживлённой улицы в тенистый закуток, он повернулся к ней.
   — Помнишь, ты жаловалась, что на тебе сейчас целых трое учеников? Тончи, Гражена и вот недавно Легина.
   — Гина, — тут же поправила его чародейка.
   — Ну да, Гина, — кивнул он, принимая укоризну своему легкомысленному ляпу. — Как ты смотришь, если я тебя разгружу?
   — Нет, Гина пока доверяет только мне, — запротестовала женщина.
   — Нет, я о Гражене… О том её взрыве, помнишь? Похоже, её умение контролировать свои эмоции не успевает за растущими силами её молодого организма.
   Он замолчал, давая Кемеши место сказать что-либо. Но та, коротко задумавшись, лишь кивнула. Чародей продолжил.
   — Сильные эмоции — не твоя стихия. А моя. Ты же знаешь. Пускать дело на самотёк нельзя. Давай-ка я возьму её у тебя. Заодно и тебе будет полегче.
   — Мы с ней уже так сдружились… — грустно протянула чародейка.
   — Ну так вы же не совсем расстаётесь, — повеселел Айна-Пре. — И кроме того… Пока мы не будем ничего менять. Мне нужно ещё кое-что обдумать. Я скажу тебе, когда буду готов взять её… А ты пока загрузи её медленными упражнениями.
   — Да делаю я это уже, делаю… Если это всё, я пойду?
   — Подожди, ещё спросить тебя хотел. Ты на день предков домой едешь или здесь будешь?
   — Собиралась. А что?
   — Хотел попросить тебя отвезти по пути одну посылку.
   — Не вопрос. Сам-то домой не думаешь? — внимательно посмотрела в его глаза Кемешь.
   Айна-Пре чуть хищно засмеялся и отрицательно покачал головой.
   — Ты же меня знаешь!…
* * *
   В самые первые дни мая почти по всей Рении отмечали день памяти предков. Люди шли на кладбища и там, в широком семейном кругу, поминали лежащих здесь родичей. Кто был слишком далеко от родных мест, отправлялся в дубовые рощи, чтобы повязать на ветки деревьев особые ленточки — послания ушедшим близким и дальним, послания о том, что их помнят и что по ним плачут…
   В этот день, как всегда, утро в Венцекамне начиналось шумом и движением: жители целыми семьями и улицами отправлялись за городские пределы. Дженева пробиралась сквозь оживлённую путешествием толпу, внимательно смотря, чтобы не попасть ни под колёса, ни под чьи-то ноги. Последнее сегодня было, как никогда, реально. Переходя Башенную площадь, она разглядела в компании неизвестных ей молодых людей Юза — и тут же радостно окликнула его: раз уж упрямая Гражена не пошла с ней, Юз в качестве возможного попутчика и собеседника был бы самое то.
   Юз оглянулся на её крик и, улыбнувшись, направился в её сторону.
   — Ты это куда собралась? — вместо приветствия спросил он.
   — В рощу возле Каменной речки.
   — Ближний свет! — Юз даже присвистнул. — А что, поближе нельзя было найти дубочка? Я вот уже повесил у нас в парке, прям под своими окнами.
   — Ну… так будет лучше… — промямлила Дженева. Ашаяль была слишком вольной птицей, чтобы вспоминать о ней в пределах скученного каменного мешка; только объяснять это сейчас, пока боль ещё свежа, не хотелось никому. Даже Юзу. — Так пойдешь со мной?
   Тот замялся, переступил с ноги на ногу. В той компании заметили его раздумья.
   — Юз, давай! Мы уже идём!
   Через плечо оглянувшегося Юза Дженева увидела крикнувшую это девушку.
   — Вы идите без меня! — решился он. — Я потом вас найду!
   Видная, статная девушка тряхнула длинными тёмно-русыми косами и нарочито резко повернулась к своим товарищам, словно тут же забыв о нём.
   — Ну так пошли, — улыбнулся Юз Дженеве.
   …Дорога вдвоём оказалась много приятнее, чем в одиночку. Разговоры и смех стихли только при подходе к цели. Внутри тенистой дубовой рощи было прохладно и тихо, лишь кое-где виднелись фигурки людей. На нижних ветках деревьев среди выцветших бумажных полосок прошлых лет уже выделялись яркие краски свежих.
   Дженева долго бродила в поисках подходящего места, пока не выбрала старый, коренастый дуб в низине, у излучины сонного ручья.
   Первая ленточка — на тонкую, гибкую веточку. Илерина была такой же тоненькой и чистой…
   Вторая — на старую, с высохшей корой, но очень крепкую, держащую на себе много зеленеющих потомков. Как когда-то Ашаяль держала на своих плечах всю их бродячую семью…
   Третья — на прямую, как палку, ветвь. Она почти не помнила старого барона, своего настоящего отца; в детской памяти осталась только всегдашняя прямота строгой фигуры и торчащих усов.
   И последняя лента — всем умершим родичам; и тем, кого она хотя бы слышала по имени, и совсем забытым, от этого словно безымянным.
   Шагнула назад, вглядываясь в то, что получилось. Как нарочно вовремя поднявшийся ветер заиграл бело-голубыми бумажными полосками. Сонное журчание ручья, шёпот ветра, шелест тонкой бумаги вдруг смешались в единый безмятежный звук, будто сама предвечная природа шептала сейчас свои детские истины…