Страница:
Я заканчиваю эту главу летом 1999 года. К сожалению, окружающая действительность пока не дает реальных надежд ни на движение по соци- ал-демократическому пути, ни на спасительную мобилизацию науки.
Московский исследователь В.А.Красильщиков отмечает, как внушающий оптимизм, следующий, по его словам, "малозаметный, но важный факт": в последние годы в Москве растет конкурс на вступительных экзаменах в такие трудные и не обещающие легких денег вузы, как Инженерно-физи- ческий и Физико-технический. Да и в петербургских вузах такая тенден- ция заметна: здесь тоже прибавилось тех, кто хочет получить, напри- мер, специальность физика, кого не пугают более сложные вступительные экзамены и более трудная учеба. (Чтобы просто "отмазаться" от призыва в армию, юношам ведь достаточно поступить куда-нибудь "попроще".)
Слегка подбадривают и результаты социологических опросов, периоди- чески проводимых Российским независимым институтом социальных и наци- ональных проблем: свыше 60% опрошенных считают, что государство долж- но в п е р в у ю о ч е р е д ь финансировать научные исследования и новые технологические разработки.
Однако, ни на действиях властей, ни на реалиях общественной и эко- номической жизни результаты этих и подобных им опросов, в которых проявляется инстинкт самосохранения нации, никак не сказываются.
Государство не только не заботится о научно-технической ориентации молодежи, но фактически все больше снимает с себя ответственность да- же за школьное образование. Идут какие-то маловразумительные разгово- ры о подготовке некоей реформы с переходом на 12-летку (зачем?!). Стихийно возникают и множатся "лицеи", "гимназии" и т.д., что во мно- гих случаях является чисто коммерческими уловками новоявленных дель- цов от педагогики в целях взимания платы за обучение. Нарастает раз- нобой школьных программ. Причем в пользу экономики, правоведения, иностранных языков во многих "гимназиях" сокращается преподавание ма- тематики, физики, химии, биологии, русской литературы, истории. А тем временем большинство учителей, особенно в провинции, продолжают ни- щенствовать.
Неудивительно, что исследования, проведенные по международным ме- тодикам, дали шокирующие результаты в части знания российскими школь- никами естественных наук и математики. Если не принимать в расчет столичные школы, а говорить об основной массе провинциальных школ, Россия по этим показателям оказывается в пятом десятке стран мира. Только и начинать опережающую модернизацию.
В вузах вместо реальных реформ - какие-то странные процессы. Обезьянничая, пытаются переносить в наши институты западные приемы и формы, причем явно не те, которым стоит подражать. Обсуждается введе- ние "модульной системы", при которой студент сам будет выбирать, что ему изучать и в каком объеме. С точки зрения качества подготовки спе- циалистов, это, конечно, абсурд. Однако в видах дальнейшего сокраще- ния бесплатного обучения и прироста платного - вполне логично.
А что творится в научных структурах? В газетах и журналах самого демократического толка (о национал-патриотической прессе и говорить нечего, с ней все ясно) периодически всплывают надутые апломбом и скудные мыслями статьи ученых мужей, явно из остатков академической и вузовской номенклатуры застойных лет. И, похоже, чувствуют они себя никакими не "остатками", а полномочными представителями, если не хо- зяевами, современной российской науки. Самодовольные, брюзгливые, не способные ни на какое реальное дело, только на имитацию. (Говорят, что и школьная "двенадцатилетка" - продукт одного из академических институтов. Вот это на них похоже.) Как будто мертвый хватает живого: сталинская система ученых степеней и научного администрирования доби- вает науку в современной России.
В самом начале книги мы говорили о том, что даже многие инженеры и научные работники, выброшенные в пустоту, немалую долю разочарования и презрения - по странному свойству человеческой психики - обращают вовнутрь, на свои оказавшиеся бесполезными знания, способности и, на- конец, на самое науку. Вот, например, как объясняет астрофизик Г.С. Хромов в своей книге "Наука, которую мы теряем" (М.,1995) катастрофу нашей научной системы:
"Наука развивалась последние 200-300 лет экстенсивно,
поглощала все больше материальных и людских ресурсов, но
такое развитие не могло больше продолжаться. Советская на-
ука первой вошла в кризис, вызванный нехваткой ресурсов для
дальнейшего развития".
Хромов пророчит всей мировой науке скорую и резкую "ресурсную от- сечку", по примеру науки российской, и "спад до уровня ниже предела выживаемости". Г.С.Хромов, как можно судить по его книге, серьезный ученый с широким кругозором. Тем более прискорбно, что даже такой че- ловек в состоянии растерянности не только не может осознать истинных причин развала нашей науки, но и утрачивает понимание самой природы научно-технического прогресса.
А иные гуманитарии, особенно из числа тех, кто прикормлен нынешней властью или финансовыми группировками, не скрывают уже откровенного злорадства по поводу крушения отечественной науки. Вот цитата из статьи Ю.Каграманова с лихим заглавием "Жестоких опытов сбирая позд- ний плод" ("Новый мир", N10, 1998):
"Экономика, основанная на рыночных принципах, ценит спе-
цифические знания, порою самые незатейливые, дающие сообра-
зительному пройдохе определенные преимущества перед теми,
чье академическое образование не имеет "выходов" в хозяйст-
венную практику; каковое обстоятельство, естественно, ос-
корбляет "недоходные лбы", если воспользоваться выражением
Набокова. Что поделаешь, свободный рынок в значительной ме-
ре относится к органической части общественной жизни (об
этом писал, в частности, Ф. фон Хайек), и тут всякие полу-
сознательные жучки могут оказаться полезнее иных "мозгови-
ков" с их отвлеченно-планиметрическим мышлением. Правда,
современная экономика требует, как утверждают, специальных
знаний, даваемых высшей школой (ее даже называют "экономи-
кой, основанной на знаниях"), но, во-первых, это именно уз-
коспециальные знания, а во-вторых, движущей cилой экономи-
ческой жизни все равно остается ingenium vulgare, обыкно венная смекалка".
Если продраться к смыслу этого пассажа сквозь заросли авторского косноязычия, отбросить эффектные ссылки на фон Хайека и Набокова, от- бросить щегольскую латынь, получается: "Помер Максим (научно-техни- ческая интеллигенция) - и хрен с ним!" То, что "сообразительные прой- дохи" торгуют не дровами, а именно тем, что создали "недоходные лбы" (если не отечественные, то американские, японские, шведские), иронич- ный философ не понимает. О том, что будет со страной, когда "полезные полусознательные жучки" изведут в ней вконец "бесполезных мозгови- ков", он тем более не задумывается.
Все очень тревожно. И счет идет уже не на десятилетия, на годы. И само собой - ничего не образуется. Утешаться отдельными позитивными явлениями, вроде того, что немного возросло число поступающих на фи- зические факультеты, да и вообще какой-никакой конкурс в технические вузы держится, никак нельзя. Более точную картину настроений совре- менной молодежи дают многочисленные опросы учащихся старших классов. В последние годы они показывают: все больше юношей и девушек готовы пойти в бизнесмены, в сферу досуга и развлечений, стать госслужащими, адвокатами, фотомоделями, а если и учиться в вузах, то все равно с видами на дальнейшую коммерческую деятельность. Число тех, кто созна- тельно и целеустремленно хотел бы стать ученым или инженером, очень невелико и с каждым годом становится все меньше. Самый последний ре- зерв России неумолимо тает на глазах. И вот это уже по-настоящему страшно.
Наука и буржуазная демократия
Ну, конечно, буржуазная. Ведь на свете другой пока еще не было и, как утверждают многие, быть не может. Каковы ее взаимоотношения с на- укой?
В 1972-1973 годах, в эпоху "разрядки", когда стали налаживаться научные контакты с Западом, советские специалисты в области биоорга- нической химии попали в качестве стажеров-исследователей в лаборато- рию американского профессора (индийца по происхождению), лауреата Но- белевской премии Хара Гобинда Кораны в Массачусетском университете. Корана и его сотрудники были заняты фантастическим по тем временам делом: химическим синтезом гена. Но наши ученые более всего были по- трясены не тончайшими исследованиями структур биологически активных фрагментов ДНК, не виртуозными технологиями, создающими элементы жи- вой материи из химических реактивов, а самими условиями работы. Пом- ню, как тогда, в семидесятых, даже чтение заметок, опубликованных стажерами после возвращения в СССР, вызывало настоящий шок.
Нас, привыкших к советской режимно-пропускной системе, поражало, что каждый сотрудник Кораны имеет свой ключ от лаборатории (занимав- шей целый этаж в одном из институтских корпусов) и может пользоваться всеми ее помещениями, включая библиотеку, круглосуточно. А главное, мы не представляли, что возможна такая эффективная организация труда. Лаборатория Кораны насчитывала всего около 30 сотрудников, в том чис- ле 6 лаборантов (двое из которых только мыли химическую посуду для всей лаборатории) и 5 аспирантов. Остальные - "постдоки", молодые ученые, недавно получившие степень Ph.D ("доктора философии") и стре- мящиеся поскорее добиться ярких научных результатов, чтобы сделать себе имя, заслужить хорошие рекомендации и в дальнейшем занять более престижные и высокооплачиваемые должности в университете или в лабо- ратории крупной фирмы.
И четверть века спустя не забыть, как дивно было тогда читать о семинарах со свободным и всесторонним обсуждением любых проблем, предложений и гипотез, о том, что можно трудиться в лаборатории дни и ночи напролет (в подвале корпуса установлены торговые автоматы, и в любое время суток здесь можно купить кофе, сэндвичи, фрукты, сигареты и прочее), а можно вообще в лаборатории подолгу не показываться, если какую-то идею легче обдумать в другом месте и т.д.
Не удивительно, что лаборатория Кораны по своей научной производи- тельности намного превосходила крупный советский академический НИИ с его администрацией, ученым советом, парткомом, профкомом, комитетом комсомола, многочисленными службами и сотнями сотрудников.
Да, буржуазная демократия обеспечивает наибольшее использование человеческого интеллекта, поскольку в наибольшей степени соответству- ет природе самого человека. Даже отрицательные свойства личности - эгоизм, жажду обогащения - система свободного предпринимательства оборачивает на благо общества. А демократическое правовое устройство с автоматизмом отлаженной машины подавляет безумные проявления от- дельных личностей и групп и ведет к принятию решений, приемлемых для психологически уравновешенного большинства. Отсюда и эффективность, недостижимая для искусственных формаций, вроде фашизма или сталин- ского социализма.
Помнится, в перестроечные годы в "Известиях" был опубликован спи- сок советских ученых и ученых из числа российских эмигрантов, удо- стоенных в течение примерно семидесяти лет - с начала 20-х до конца 80-х - Нобелевских премий в области физики, химии, медицины и биоло- гии. Оказалось, что два миллиона тех, кто бежал от революции и осел в странах Западной Европы и в США, дали миру столько же нобелевских ла- уреатов, сколько двести миллионов оставшихся. Соотношение в степени реализации талантов - сто к одному!
Сделаем скидку на целый ряд обстоятельств: на то, что процент ин- теллигенции среди эмигрантов был намного выше, чем среди оставшегося населения; да еще - на нашу нелепую страсть к засекречиванию, из-за которой опережающие открытия советских ученых порой публиковались с опозданием и терялся приоритет; наконец, на политическую пристраст- ность членов самого Нобелевского комитета. Пусть будет реальное соот- ношение не сто, а только десять, даже пять к одному. Все равно, раз- ница вопиет.
Поражает понимание (как будто не только осознанное, но инстинктив- ное) капитала и правящей элиты Запада, что непрерывное, ускоряющееся движение курсом научно-технического прогресса - это важнейшее условие выживания и развития их общества. Впрочем, такому пониманию немало поспособствовала когда-то наша страна. Говорят, Россия учит весь мир своими отрицательными примерами. Ничего подобного, учит и положитель- ными (беда только, что сама не учится ни на тех, ни на других). Науч- но-технический рывок Советского Союза в эпоху "оттепели", наши первые искусственные спутники Земли и "лунники", полеты первых наших космо- навтов вызвали переполох на Западе, прежде всего в США. Обеспокоенный президент Кеннеди создал комиссию, которая должна была выявить причи- ны американского отставания и наметить пути его преодоления.
В заключении, представленном комиссией, главная мысль сводилась к следующему:
"В наше время богатство и могущество страны больше не
определяются ни размерами ее территории, ни численностью
населения, ни природными ресурсами. Они определяются -
единственно - клетками серого мозгового вещества членов
данного общества и способностью общества использовать их с
максимальной эффективностью".
Формулировка довольно общая, но из нее были сделаны вполне конкре- тные выводы. Наука и образование в США стали важнейшим национальным приоритетом, в эти сферы пошел настоящий вал инвестиций. Научно-тех- нический прогресс получил мощное ускорение, и завоевание Америкой первенства в космосе, увенчавшееся в 1969 году триумфальной высадкой на Луну, стало лишь одним из его проявлений.
Сейчас, после распада Советского Союза, США являются единственной мировой сверхдержавой и собираются оставаться ею впредь. Основу их лидерства создает то, что в США делается не менее 80% всей мировой фундаментальной науки, а это требует, во-первых, таких громадных рас- ходов, которые ни одна другая страна себе позволить не может, а во-вторых, создания оптимальных условий для работы ученых. В середине 90-х в США только из федерального бюджета выделялось на фундаменталь- ную науку 30 млрд. долларов в год. Столько же дарили университетам на фундаментальные исследования американские филантропы. В совокупности эти суммы превышали 20% расходов США на военные цели (которые состав- ляли около 300 млрд. долларов).
В Америке, отчасти стихийно, отчасти целенаправленно, поддержива- ется сложнейший баланс между затратами на фундаментальную и приклад- ную науки (чтобы последняя не забуксовала из-за слабости первой), и составляет он примерно 1:9 общенациональных затрат на исследования и разработки. Значит, в 90-е годы затраты на прикладную науку в США превышали п о л о в и н у т р и л л и о н а долларов в год. От- части это были средства из госбюджета - на исследовательские работы по созданию новых видов и образцов вооружений, а также на федеральные программы, но большей частью - расходы корпораций.
Исключительное внимание уделяется образованию. В США число только крупных университетов (они же являются главными центрами фундамен- тальной науки) превышает 100, а всего вместе с колледжами в США при- мерно 3000 профессиональных учебных заведений. Экономическое чудо Японии и Южной Кореи - результат повышения образовательного уровня их работников. Эти страны начинали именно с развертывания системы высше- го образования. В середине 90-х г.г. в Японии только университетов было свыше 300. (При этом стоит отметить, что в Японии, с ее гигант- ским размахом прикладных исследований, фундаментальная наука развита слабо. Крупные японские ученые в области фундаментальных наук работа- ют, как правило, в других странах, дома для этого нет условий. Следо- вательно, подлинной научной независимостью Япония не обладает.)
Любопытно, что в США, сосредоточивших у себя основной потенциал мировой фундаментальной науки, престижность научной деятельности зна- чительно ниже, чем когда-то была в Советском Союзе. И в этом, - как ни парадоксально, - тоже проявляется стремление развитого капитализма к предельной оптимизации. Российский биолог А. Нейфах, немало порабо- тавший в американских лабораториях, так пишет об этом ("Знание - Си- ла", N2, 1996):
"Доходы ученых довольно средние. У бизнесменов и даже у
врачей и адвокатов они намного выше. Поэтому и благодаря
жесткой системе организации в американскую науку отбирают-
ся только те, кто действительно хочет ею заниматься и кто
способен делать это… Вот почему (хотя среди них есть и
дураки, и умные, и честные, и шарлатаны, и доля высоко-
одаренных, вероятно, не выше, чем у нас) средний уровень
работающих в науке, на мой взгляд, там выше".
Характерна система ученых степеней, практикуемая в США. Магистр там примерно равен нашему дипломнику. А докторские диссертации в Аме- рике являются чем-то промежуточным между нашими дипломными работами и кандидатскими диссертациями. Формы и процедуры защиты диссертаций ре- гулируются правилами и традициями самих университетов, без всякого надзора со стороны государственных органов. Степень доктора является, по сути, лишь свидетельством пригодности к самостоятельной исследова- тельской работе в избранной области. Докторами становятся обычно мо- лодые люди, дальнейшая профессиональная судьба которых всецело зави- сит от их реальных достижений.
Повышению интеллектуального потенциала способствует и то, что Аме- рика стала научной Меккой, притягивающей творчески одаренных людей со всей планеты. Во многих американских лабораториях, занятых фундамен- тальными исследованиями, иностранцы составляют одну - две трети со- трудников. В основном, это выходцы из Юго-Восточной Азии - китайцы, индийцы, вьетнамцы. В последнее время все больше становится русских. Америка принимает этих разноплеменных ученых, не проявляя никакого расизма. Отбор идет не по цвету кожи и разрезу глаз, а по степени та- ланта и умения. Хотя, немаловажную роль, видимо, играет и то, что "гостям-ученым" (по аналогии с "гастарбайтерами") можно платить на- много меньше, порой в несколько раз меньше, чем своим соотечествен- никам.
Российские ученые, которым пришлось близко познакомиться с реалия- ми американской фундаментальной науки, отмечают и отрицательные чер- ты. Например, то, что сами американцы называют "крысиные гонки" - жесткую и не всегда джентльменскую конкуренцию на всех уровнях: при поступлении на работу, при получении грантов, при подборе шефом со- авторов статьи (сам он - всегда главный соавтор, т.е. подписывает по- следним), при цитировании (точнее, нецитировании) предшественников, при публикациях в престижных журналах. Причем конкуренция и порожда- емое ею психологическое напряжение существуют не только между теми, кто работает в одной области в разных лабораториях, но зачастую и между сотрудниками одной лаборатории.
Странновато для тех, кто привык к работе в советском НИИ с его плановой тематикой, выглядит и сама система организации и финансиро- вания фундаментальной науки в США. Вот как об этом пишет А.Нейфах:
"Шеф, руководитель лаборатории, не может заниматься тем,
что кажется ему интересным и перспективным. Почти все время
он занят составлением "аппликаций" (заявок на гранты). На-
до, чтобы из лаборатории выходило много статей, иначе не
будет и грантов. Умение написать "проходимую" заявку на
грант ценится чрезвычайно высоко. "Аппликабельно" то, что
уже прошло проверку опытом. Получить грант на принципиально
новое направление трудно, поскольку публикаций, естествен-
но, еще нет, а успех будущих работ неочевиден. Поэтому их
делают как бы из-под полы - за счет денег от предыдущего
гранта. Потом, если что-то вышло и опубликовано, можно по-
давать заявку на новый грант… Если шеф не получил очеред-
ной грант, это объявляется сотрудникам за полгода-год -
ищите новую работу. Нередко такие лаборатории просто распа-
даются, возникают новые, более жизнеспособные. Идет свое-
образный естественный отбор".
Что же касается прикладной науки, то здесь - в финансируемой госу- дарством области создания военной техники и в финансируемых корпора- циями областях наукоемких технологий и товаров - заработки ученых и инженеров выше, чем в сфере фундаментальной науки. Хотя, соответст- венно, здесь резче проявляются все отрицательные факторы, порождае- мые конкуренцией и стремлением к предельной оптимизации.
Вообще, оборотная сторона капиталистической сверхэффективности не просто неприглядна. За ней скрываются немалые опасности. Слабость буржуазно-демократического Запада начинается с его системы образова- ния, и здесь мы нисколько не противоречим похвальным словам об этой системе, сказанным выше. Все образование на Западе нацелено на то, чтобы дать обучаемому узконаправленные профессиональные знания, с чем оно справляется великолепно. Однако из-за того, что все, не относяще- еся к специальности, отбрасывается как лишнее, страдает (хотелось бы сказать "духовность", да уж больно это слово затрепано и извращено нашими национал-патриотами) целостность восприятия мира и способность к его осмыслению.
Известный российский педагог В.А.Караковский пишет:
"У нас даже в начальной школе ученики изучают более 10
предметов, в Америке - от трех до пяти. Когда к нам в шко-
лу приезжали для обмена опытом американские педагоги, они
часто удивлялись тому, что у нас все изучают химию, такой
сложный предмет. По мнению американцев, им проще "купить"
химиков из других стран, чем обучать всех своих школьников
химии… Сотрудник Фонда Сороса советский эмигрант В.Сой-
фер, который более десяти лет преподает в Америке, поведал
о забавном факте. Все эти годы он задавал студентам вопрос:
кто такой Джордано Бруно? И ответа не услышал ни разу. А в
России каждый школьник даст правильный ответ!"
В том, что касается познаний современных российских школьников, Караковский, конечно, излишне оптимистичен. Он явно судит по своей собственной школе. Но это нисколько не оправдывает невежество амери- канских школьников и студентов.
А российский математик Владимир Арнольд утверждает:
"В американских школах детям не дают самых элементарных
знаний, 80 процентов американских учителей не знают даже
дробей, не умеют разделить 111 на 3 без калькулятора".
Следствием такого образования и воспитания, следствием предельно узкой специализации является факт, который поражает многих российских интеллигентов, соприкоснувшихся с западными интеллектуалами: в домах последних часто не найти ни одной книги! Не удивительно поэтому, что наши ученые и деятели искусства нередко пишут об открывшейся им узос- ти кругозора их западных коллег. Кто-то (кажется, А. Лушников) даже в сердцах обозвал своих американских знакомых - ученых и киносценарис- тов - "машинами для производства творческой работы".
Что же касается духовного и культурного уровня не интеллектуалов, а средних американцев, то о нем, пожалуй, с большой степенью досто- верности можно судить по тому потоку американской видеопродукции, ко- торый хлынул на наши телевизионные экраны. Одно то, что бесчисленные однообразные боевики со стрельбой и взрывами автомобилей, такие сери- алы, как "Пятница, 13-е", "Гарри - снежный человек" и т.п., выпуска- ются, свидетельствует о том, что они находят сбыт у себя в стране, а значит, созвучны духовным запросам значительной части населения.
До поры, до времени (до критической скорости гуманной пули и ее критического приближения к Цели) узкопрофессиональная направленность, духовная ограниченность обеспечивают дополнительный выигрыш в эффек- тивности. Но в ближайшей перспективе они могут стать одним из главных источников опасности.
В то же время сильнейшими сторонами буржуазной демократии, в ог- ромной степени способствующими научно-техническому прогрессу, являют- ся открытость общества и законопочитание. Приведу примеры достаточно давние, но поучительности своей не утратившие. Помню, как в семидеся- тые годы нас, молодых инженеров "оборонки", приученных к советской системе сплошной секретности, удивляли сообщения о том, что в амери- канском конгрессе и просто в печати ведутся оживленные споры: какие ракеты - морского или наземного базирования - следует разрабатывать, какими боеголовками их оснащать, строить авианосцы или закладывать больше атомных подлодок и т.д. Мы недоумевали: а как же секретность? И только со временем, набравшись собственного печального опыта, стали понимать: западное общество, с его стремлением к максимальной эффек- тивности, проявляет особую осторожность там, где речь идет о госу- дарственных расходах, то есть, об использовании средств налогопла- тельщиков. Всестороннее открытое обсуждение уменьшает вероятность ошибки, которая может обойтись неизмеримо дороже, чем любые потери от недостаточного уровня секретности.
Во время вьетнамской войны одной из фирм в США был создан новый истребитель-бомбардировщик, и комиссия конгресса должна была решить, стоит ли заказывать крупную партию таких самолетов. Заказ обошелся бы в миллиард долларов, тогдашних, в несколько раз более полновесных, чем нынешние. Фирма-изготовитель всячески рекламировала достоинства своего образца, но пресса высказывала большие сомнения в его боевых возможностях. Тогда на заседание комиссии был вызван генерал, опытный летчик, и в присутствии журналистов ему задали единственный вопрос: "Что вы будете делать, если на таком самолете встретите в воздухе вьетнамский МиГ-21?" Генерал ответил с военной прямотой: "Катапульти- руюсь!" И новый самолет в крупносерийное производство не пошел.
В 1972-1973 годах, в эпоху "разрядки", когда стали налаживаться научные контакты с Западом, советские специалисты в области биоорга- нической химии попали в качестве стажеров-исследователей в лаборато- рию американского профессора (индийца по происхождению), лауреата Но- белевской премии Хара Гобинда Кораны в Массачусетском университете. Корана и его сотрудники были заняты фантастическим по тем временам делом: химическим синтезом гена. Но наши ученые более всего были по- трясены не тончайшими исследованиями структур биологически активных фрагментов ДНК, не виртуозными технологиями, создающими элементы жи- вой материи из химических реактивов, а самими условиями работы. Пом- ню, как тогда, в семидесятых, даже чтение заметок, опубликованных стажерами после возвращения в СССР, вызывало настоящий шок.
Нас, привыкших к советской режимно-пропускной системе, поражало, что каждый сотрудник Кораны имеет свой ключ от лаборатории (занимав- шей целый этаж в одном из институтских корпусов) и может пользоваться всеми ее помещениями, включая библиотеку, круглосуточно. А главное, мы не представляли, что возможна такая эффективная организация труда. Лаборатория Кораны насчитывала всего около 30 сотрудников, в том чис- ле 6 лаборантов (двое из которых только мыли химическую посуду для всей лаборатории) и 5 аспирантов. Остальные - "постдоки", молодые ученые, недавно получившие степень Ph.D ("доктора философии") и стре- мящиеся поскорее добиться ярких научных результатов, чтобы сделать себе имя, заслужить хорошие рекомендации и в дальнейшем занять более престижные и высокооплачиваемые должности в университете или в лабо- ратории крупной фирмы.
И четверть века спустя не забыть, как дивно было тогда читать о семинарах со свободным и всесторонним обсуждением любых проблем, предложений и гипотез, о том, что можно трудиться в лаборатории дни и ночи напролет (в подвале корпуса установлены торговые автоматы, и в любое время суток здесь можно купить кофе, сэндвичи, фрукты, сигареты и прочее), а можно вообще в лаборатории подолгу не показываться, если какую-то идею легче обдумать в другом месте и т.д.
Не удивительно, что лаборатория Кораны по своей научной производи- тельности намного превосходила крупный советский академический НИИ с его администрацией, ученым советом, парткомом, профкомом, комитетом комсомола, многочисленными службами и сотнями сотрудников.
Да, буржуазная демократия обеспечивает наибольшее использование человеческого интеллекта, поскольку в наибольшей степени соответству- ет природе самого человека. Даже отрицательные свойства личности - эгоизм, жажду обогащения - система свободного предпринимательства оборачивает на благо общества. А демократическое правовое устройство с автоматизмом отлаженной машины подавляет безумные проявления от- дельных личностей и групп и ведет к принятию решений, приемлемых для психологически уравновешенного большинства. Отсюда и эффективность, недостижимая для искусственных формаций, вроде фашизма или сталин- ского социализма.
Помнится, в перестроечные годы в "Известиях" был опубликован спи- сок советских ученых и ученых из числа российских эмигрантов, удо- стоенных в течение примерно семидесяти лет - с начала 20-х до конца 80-х - Нобелевских премий в области физики, химии, медицины и биоло- гии. Оказалось, что два миллиона тех, кто бежал от революции и осел в странах Западной Европы и в США, дали миру столько же нобелевских ла- уреатов, сколько двести миллионов оставшихся. Соотношение в степени реализации талантов - сто к одному!
Сделаем скидку на целый ряд обстоятельств: на то, что процент ин- теллигенции среди эмигрантов был намного выше, чем среди оставшегося населения; да еще - на нашу нелепую страсть к засекречиванию, из-за которой опережающие открытия советских ученых порой публиковались с опозданием и терялся приоритет; наконец, на политическую пристраст- ность членов самого Нобелевского комитета. Пусть будет реальное соот- ношение не сто, а только десять, даже пять к одному. Все равно, раз- ница вопиет.
Поражает понимание (как будто не только осознанное, но инстинктив- ное) капитала и правящей элиты Запада, что непрерывное, ускоряющееся движение курсом научно-технического прогресса - это важнейшее условие выживания и развития их общества. Впрочем, такому пониманию немало поспособствовала когда-то наша страна. Говорят, Россия учит весь мир своими отрицательными примерами. Ничего подобного, учит и положитель- ными (беда только, что сама не учится ни на тех, ни на других). Науч- но-технический рывок Советского Союза в эпоху "оттепели", наши первые искусственные спутники Земли и "лунники", полеты первых наших космо- навтов вызвали переполох на Западе, прежде всего в США. Обеспокоенный президент Кеннеди создал комиссию, которая должна была выявить причи- ны американского отставания и наметить пути его преодоления.
В заключении, представленном комиссией, главная мысль сводилась к следующему:
"В наше время богатство и могущество страны больше не
определяются ни размерами ее территории, ни численностью
населения, ни природными ресурсами. Они определяются -
единственно - клетками серого мозгового вещества членов
данного общества и способностью общества использовать их с
максимальной эффективностью".
Формулировка довольно общая, но из нее были сделаны вполне конкре- тные выводы. Наука и образование в США стали важнейшим национальным приоритетом, в эти сферы пошел настоящий вал инвестиций. Научно-тех- нический прогресс получил мощное ускорение, и завоевание Америкой первенства в космосе, увенчавшееся в 1969 году триумфальной высадкой на Луну, стало лишь одним из его проявлений.
Сейчас, после распада Советского Союза, США являются единственной мировой сверхдержавой и собираются оставаться ею впредь. Основу их лидерства создает то, что в США делается не менее 80% всей мировой фундаментальной науки, а это требует, во-первых, таких громадных рас- ходов, которые ни одна другая страна себе позволить не может, а во-вторых, создания оптимальных условий для работы ученых. В середине 90-х в США только из федерального бюджета выделялось на фундаменталь- ную науку 30 млрд. долларов в год. Столько же дарили университетам на фундаментальные исследования американские филантропы. В совокупности эти суммы превышали 20% расходов США на военные цели (которые состав- ляли около 300 млрд. долларов).
В Америке, отчасти стихийно, отчасти целенаправленно, поддержива- ется сложнейший баланс между затратами на фундаментальную и приклад- ную науки (чтобы последняя не забуксовала из-за слабости первой), и составляет он примерно 1:9 общенациональных затрат на исследования и разработки. Значит, в 90-е годы затраты на прикладную науку в США превышали п о л о в и н у т р и л л и о н а долларов в год. От- части это были средства из госбюджета - на исследовательские работы по созданию новых видов и образцов вооружений, а также на федеральные программы, но большей частью - расходы корпораций.
Исключительное внимание уделяется образованию. В США число только крупных университетов (они же являются главными центрами фундамен- тальной науки) превышает 100, а всего вместе с колледжами в США при- мерно 3000 профессиональных учебных заведений. Экономическое чудо Японии и Южной Кореи - результат повышения образовательного уровня их работников. Эти страны начинали именно с развертывания системы высше- го образования. В середине 90-х г.г. в Японии только университетов было свыше 300. (При этом стоит отметить, что в Японии, с ее гигант- ским размахом прикладных исследований, фундаментальная наука развита слабо. Крупные японские ученые в области фундаментальных наук работа- ют, как правило, в других странах, дома для этого нет условий. Следо- вательно, подлинной научной независимостью Япония не обладает.)
Любопытно, что в США, сосредоточивших у себя основной потенциал мировой фундаментальной науки, престижность научной деятельности зна- чительно ниже, чем когда-то была в Советском Союзе. И в этом, - как ни парадоксально, - тоже проявляется стремление развитого капитализма к предельной оптимизации. Российский биолог А. Нейфах, немало порабо- тавший в американских лабораториях, так пишет об этом ("Знание - Си- ла", N2, 1996):
"Доходы ученых довольно средние. У бизнесменов и даже у
врачей и адвокатов они намного выше. Поэтому и благодаря
жесткой системе организации в американскую науку отбирают-
ся только те, кто действительно хочет ею заниматься и кто
способен делать это… Вот почему (хотя среди них есть и
дураки, и умные, и честные, и шарлатаны, и доля высоко-
одаренных, вероятно, не выше, чем у нас) средний уровень
работающих в науке, на мой взгляд, там выше".
Характерна система ученых степеней, практикуемая в США. Магистр там примерно равен нашему дипломнику. А докторские диссертации в Аме- рике являются чем-то промежуточным между нашими дипломными работами и кандидатскими диссертациями. Формы и процедуры защиты диссертаций ре- гулируются правилами и традициями самих университетов, без всякого надзора со стороны государственных органов. Степень доктора является, по сути, лишь свидетельством пригодности к самостоятельной исследова- тельской работе в избранной области. Докторами становятся обычно мо- лодые люди, дальнейшая профессиональная судьба которых всецело зави- сит от их реальных достижений.
Повышению интеллектуального потенциала способствует и то, что Аме- рика стала научной Меккой, притягивающей творчески одаренных людей со всей планеты. Во многих американских лабораториях, занятых фундамен- тальными исследованиями, иностранцы составляют одну - две трети со- трудников. В основном, это выходцы из Юго-Восточной Азии - китайцы, индийцы, вьетнамцы. В последнее время все больше становится русских. Америка принимает этих разноплеменных ученых, не проявляя никакого расизма. Отбор идет не по цвету кожи и разрезу глаз, а по степени та- ланта и умения. Хотя, немаловажную роль, видимо, играет и то, что "гостям-ученым" (по аналогии с "гастарбайтерами") можно платить на- много меньше, порой в несколько раз меньше, чем своим соотечествен- никам.
Российские ученые, которым пришлось близко познакомиться с реалия- ми американской фундаментальной науки, отмечают и отрицательные чер- ты. Например, то, что сами американцы называют "крысиные гонки" - жесткую и не всегда джентльменскую конкуренцию на всех уровнях: при поступлении на работу, при получении грантов, при подборе шефом со- авторов статьи (сам он - всегда главный соавтор, т.е. подписывает по- следним), при цитировании (точнее, нецитировании) предшественников, при публикациях в престижных журналах. Причем конкуренция и порожда- емое ею психологическое напряжение существуют не только между теми, кто работает в одной области в разных лабораториях, но зачастую и между сотрудниками одной лаборатории.
Странновато для тех, кто привык к работе в советском НИИ с его плановой тематикой, выглядит и сама система организации и финансиро- вания фундаментальной науки в США. Вот как об этом пишет А.Нейфах:
"Шеф, руководитель лаборатории, не может заниматься тем,
что кажется ему интересным и перспективным. Почти все время
он занят составлением "аппликаций" (заявок на гранты). На-
до, чтобы из лаборатории выходило много статей, иначе не
будет и грантов. Умение написать "проходимую" заявку на
грант ценится чрезвычайно высоко. "Аппликабельно" то, что
уже прошло проверку опытом. Получить грант на принципиально
новое направление трудно, поскольку публикаций, естествен-
но, еще нет, а успех будущих работ неочевиден. Поэтому их
делают как бы из-под полы - за счет денег от предыдущего
гранта. Потом, если что-то вышло и опубликовано, можно по-
давать заявку на новый грант… Если шеф не получил очеред-
ной грант, это объявляется сотрудникам за полгода-год -
ищите новую работу. Нередко такие лаборатории просто распа-
даются, возникают новые, более жизнеспособные. Идет свое-
образный естественный отбор".
Что же касается прикладной науки, то здесь - в финансируемой госу- дарством области создания военной техники и в финансируемых корпора- циями областях наукоемких технологий и товаров - заработки ученых и инженеров выше, чем в сфере фундаментальной науки. Хотя, соответст- венно, здесь резче проявляются все отрицательные факторы, порождае- мые конкуренцией и стремлением к предельной оптимизации.
Вообще, оборотная сторона капиталистической сверхэффективности не просто неприглядна. За ней скрываются немалые опасности. Слабость буржуазно-демократического Запада начинается с его системы образова- ния, и здесь мы нисколько не противоречим похвальным словам об этой системе, сказанным выше. Все образование на Западе нацелено на то, чтобы дать обучаемому узконаправленные профессиональные знания, с чем оно справляется великолепно. Однако из-за того, что все, не относяще- еся к специальности, отбрасывается как лишнее, страдает (хотелось бы сказать "духовность", да уж больно это слово затрепано и извращено нашими национал-патриотами) целостность восприятия мира и способность к его осмыслению.
Известный российский педагог В.А.Караковский пишет:
"У нас даже в начальной школе ученики изучают более 10
предметов, в Америке - от трех до пяти. Когда к нам в шко-
лу приезжали для обмена опытом американские педагоги, они
часто удивлялись тому, что у нас все изучают химию, такой
сложный предмет. По мнению американцев, им проще "купить"
химиков из других стран, чем обучать всех своих школьников
химии… Сотрудник Фонда Сороса советский эмигрант В.Сой-
фер, который более десяти лет преподает в Америке, поведал
о забавном факте. Все эти годы он задавал студентам вопрос:
кто такой Джордано Бруно? И ответа не услышал ни разу. А в
России каждый школьник даст правильный ответ!"
В том, что касается познаний современных российских школьников, Караковский, конечно, излишне оптимистичен. Он явно судит по своей собственной школе. Но это нисколько не оправдывает невежество амери- канских школьников и студентов.
А российский математик Владимир Арнольд утверждает:
"В американских школах детям не дают самых элементарных
знаний, 80 процентов американских учителей не знают даже
дробей, не умеют разделить 111 на 3 без калькулятора".
Следствием такого образования и воспитания, следствием предельно узкой специализации является факт, который поражает многих российских интеллигентов, соприкоснувшихся с западными интеллектуалами: в домах последних часто не найти ни одной книги! Не удивительно поэтому, что наши ученые и деятели искусства нередко пишут об открывшейся им узос- ти кругозора их западных коллег. Кто-то (кажется, А. Лушников) даже в сердцах обозвал своих американских знакомых - ученых и киносценарис- тов - "машинами для производства творческой работы".
Что же касается духовного и культурного уровня не интеллектуалов, а средних американцев, то о нем, пожалуй, с большой степенью досто- верности можно судить по тому потоку американской видеопродукции, ко- торый хлынул на наши телевизионные экраны. Одно то, что бесчисленные однообразные боевики со стрельбой и взрывами автомобилей, такие сери- алы, как "Пятница, 13-е", "Гарри - снежный человек" и т.п., выпуска- ются, свидетельствует о том, что они находят сбыт у себя в стране, а значит, созвучны духовным запросам значительной части населения.
До поры, до времени (до критической скорости гуманной пули и ее критического приближения к Цели) узкопрофессиональная направленность, духовная ограниченность обеспечивают дополнительный выигрыш в эффек- тивности. Но в ближайшей перспективе они могут стать одним из главных источников опасности.
В то же время сильнейшими сторонами буржуазной демократии, в ог- ромной степени способствующими научно-техническому прогрессу, являют- ся открытость общества и законопочитание. Приведу примеры достаточно давние, но поучительности своей не утратившие. Помню, как в семидеся- тые годы нас, молодых инженеров "оборонки", приученных к советской системе сплошной секретности, удивляли сообщения о том, что в амери- канском конгрессе и просто в печати ведутся оживленные споры: какие ракеты - морского или наземного базирования - следует разрабатывать, какими боеголовками их оснащать, строить авианосцы или закладывать больше атомных подлодок и т.д. Мы недоумевали: а как же секретность? И только со временем, набравшись собственного печального опыта, стали понимать: западное общество, с его стремлением к максимальной эффек- тивности, проявляет особую осторожность там, где речь идет о госу- дарственных расходах, то есть, об использовании средств налогопла- тельщиков. Всестороннее открытое обсуждение уменьшает вероятность ошибки, которая может обойтись неизмеримо дороже, чем любые потери от недостаточного уровня секретности.
Во время вьетнамской войны одной из фирм в США был создан новый истребитель-бомбардировщик, и комиссия конгресса должна была решить, стоит ли заказывать крупную партию таких самолетов. Заказ обошелся бы в миллиард долларов, тогдашних, в несколько раз более полновесных, чем нынешние. Фирма-изготовитель всячески рекламировала достоинства своего образца, но пресса высказывала большие сомнения в его боевых возможностях. Тогда на заседание комиссии был вызван генерал, опытный летчик, и в присутствии журналистов ему задали единственный вопрос: "Что вы будете делать, если на таком самолете встретите в воздухе вьетнамский МиГ-21?" Генерал ответил с военной прямотой: "Катапульти- руюсь!" И новый самолет в крупносерийное производство не пошел.