Страница:
Вынуждаемый на каждом шагу писать и говорить не то, что он думает, повторять все ритуальные восхваления Сталину, публично поздравлять и обнимать Трофима Лысенко, убийцу своего брата, вынуждаемый идти на унизительные уступки, зачастую быть беспомощным свидетелем уничтоже- ния и ученых, и целых научных направлений, Сергей Вавилов (в чем он признавался только самым близким сотрудникам) в этих безумных услови- ях делал главное дело своей жизни: спасал советскую физику и вообще все то, что в нашей науке еще можно было спасти. Когда в 1951 году он скончался за своим рабочим столом, врачи, производившие вскрытие, бы- ли потрясены: на сердце его было девять рубцов от перенесенных ин- фарктов. Он жил, постоянно подавляя и скрывая свою сердечную боль.
Да, сталинщина ощутила пределы, у которых следует остановиться. Ведь даже кибернетику, утверждавшую наличие объективных законов уп- равления и тем самым посягавшую на святая святых - божественность вождя, кибернетику, оплеванную и проклятую с такой яростью, какая, кажется, и генетике не доставалась ("буржуазная лженаука", "служанка мракобесия", "продажная девка империализма"), в отличие от генетики, тут же, не переставая проклинать, явочным порядком и р а з р е ш и- л и. Слишком она была нужна для военных целей.
Труды Винера и других западных кибернетиков, конечно, оставались под запретом, ссылаться на них было бы самоубийством, но позволялось, тайком питаясь крохами зарубежной информации и мучительно изобретая давно изобретенные "велосипеды", создавать компьютеры под именем электронно-счетных машин. (Всё материалистично, это просто такие ма- шины, вроде особых арифмометров!) В 1950 году под руководством акаде- мика Лебедева была создана МЭСМ - малая электронно-счетная машина, первый советский компьютер, примитивный даже по тем временам. Но в 1952 - 1953 годах появились уже большие машины - БЭСМ Лебедева и "Стрела" Базилевского - с гораздо более широкими возможностями.
И ведь не только разгром науки остановился у рубежей, за которыми начинались оборонные отрасли. Превозмогая себя, режим демонстрировал своеобразную терпимость (немыслимую в нацистской Германии, достаточно вспомнить судьбу Фрица Габера) и к конкретным ученым. Тем, кто выжил в заключении и трудом "искупил вину" - Туполеву, Королеву, множеству других, - милостиво "прощалась" былая судимость по 58-й статье. Их награждали орденами и сталинскими премиями, их выбирали (назначали) в депутаты. Авиаконструкторам Лавочкину и Гуревичу, не говоря уже о многочисленных атомных физиках, в самые лютые годы борьбы с космопо- литизмом "прощалось" еврейское происхождение.
"Прощались" немыслимые анкетные язвы, за которые простому человеку уж точно не сносить бы головы. Например, у Юлия Харитона отец был бе- логвардейским журналистом, а потом - эмигрантским журналистом в Риге. После присоединения Латвии к Советскому Союзу в 1940 году отца сосла- ли в Сибирь, где он вскоре погиб. И все это не помешало сыну стать крупнейшим физиком-атомщиком, более того, одним из руководителей соз- дания ядерного оружия.
Предполагалось, что в благодарность за такую терпимость, за огром- ные - в голодной и нищей стране - оклады, за саму возможность зани- маться любимым делом, ученые будут работать с предельной активностью и обгонят супостата.
Да что ни говори, и атмосфера "холодной войны", оглушительные про- пагандистские крики об американском империализме, о поджигателях но- вого мирового пожара, действовали до поры до времени даже на рацио- нально мыслящих ученых. Слишком страшны были жертвы и разрушения, причиненные недавним нацистским нашествием. Новая, еще более страшная атомная угроза воспринималась всерьез. Казалось, опять, как в тупо- левской "шарашке" 1940 года, возникает ситуация, когда приходится за- крывать глаза на безумие правящего режима и, не щадя себя, трудиться для спасения страны.
Рассказывают, что Петр Капица по моральным соображениям уклонился от участия в создании атомной бомбы. То был единственный случай, и даже Капице, при всех громадных заслугах (по его методу и под его ру- ководством в войну производили кислород для промышленности) такой де- марш мог стоить жизни. Капицу изгнали со всех должностей, но не арес- товали. Он принадлежал к тем считанным людям, к которым Сталин испы- тывал нечто вроде уважения и которых не убивал даже за непослушание.
Но вот - противоположный и более характерный пример: известный фи- зик-теоретик Игорь Тамм. В пламени Большого террора сгинули его млад- ший брат и множество друзей, сам он в 1937-м чудом избежал ареста. Но после войны Тамм переживал, как тяжелейший удар, то, что его - то ли из-за репрессированных родственников, то ли из-за немецких предков - не привлекли к созданию атомного оружия. Он писал Жданову, от которо- го исходил запрет. Он убеждал главного сталинского идеолога, фанатич- ного изувера: "Вся моя деятельность дает мне право считать себя пол- ноценным участником социалистического строительства. Прошу вас разо- браться и устранить тягостное недоразумение".
Один из биографов Тамма объясняет его настойчивость (далеко не бе- зопасную!) убежденностью ученого в том, что разработка советского ядерного оружия необходима для мирового равновесия. Вот, мол, ради какой высокой цели он по собственной воле стремился в сверхсекретную зону за колючей проволокой, под круглосуточный надзор, под запрет об- щения даже с близкими, оставшимися вне зоны. Все может быть. Нам, полвека спустя, судить трудно.
После смерти Жданова в 1948 году Тамма, наконец, привлекли к рабо- там. Уже по термоядерной бомбе. В теоретическую группу, которую ему поручили создать, он включил своего аспиранта Андрея Сахарова.
Словосочетание "гонка вооружений" не Сталин придумал, но оно уди- вительно соответствовало его образу мыслей и лексикону. Когда-то подстегивавший (это уж его собственное выражение) индустриализацию и коллективизацию, он с началом "холодной войны" стал подстегивать на- учно-технический прогресс.
Об атомном отставании СССР от США в 1945 - 1949 годах знали все. Хотя бы потому, что газеты и радио то и дело повторяли слова Молото- ва: "Будет и у нас атомная бомба!" Многие знали, что есть еще одно отставание, о котором газеты не пишут - отставание в электронике. Что отставали и прежде, хотя, может быть, в меньшей степени. Что в 1941 году наши специалисты на немногочисленных отечественных радиолокаци- онных станциях действовали успешно, особенно под Ленинградом (напри- мер, не позволили немцам уничтожить внезапными ударами с воздуха ско- пившийся в Кронштадте Балтийский флот). Но в ходе войны для развития сложнейшей радиоэлектронной отрасли не было возможностей.
Вот и объяснение - война виновата. В войну выручали западные союз- ники, поставлявшие, хоть и в небольшом количестве, современные РЛС. А с примитивностью радиотехнического и приборного оборудования наших самолетов приходилось просто мириться. В конце концов, для того, что- бы разгромить нацистскую Германию на земле и в воздухе, и такого уровня хватило.
И лишь немногие из тех, кто знал о нашем электронном отставании от американцев, с быстротой наваждения обернувшихся из союзников во вра- гов, понимали, что отставание это - пострашней атомного, и что не только и не столько война здесь причиною. Что звенит тревожный звонок для всего режима.
Ни авиация, ни ракетная техника, ни ядерные вооружения, ничто не развивалось в ХХ веке с такой стремительностью, как радиоэлектроника. В России и в Советском Союзе научно-технический прогресс зависел прежде всего от талантливых одиночек, от групп и коллективов едино- мышленников, преодолевающих своей энергией сопротивление бюрократи- ческого режима. Но электроника с невероятным темпом изменений самих ее основ (уменьшение радиоламп от размеров обычной осветительной лам- почки до наперстка - горошины - спичечной головки, появление транзис- торов, микросхем и т.д.) потребовала такой непрерывной и все ускоряю- щейся смены технологий и оборудования, такой немыслимой в других от- раслях и все возрастающей точности, чистоты, массовости производства, что решающей оказалась не столько способность талантливых людей вы- двигать новые идеи, сколько способность в с е й промышленности мол- ниеносно реагировать на возникающие новшества и перестраиваться.
Тоталитарный режим, где любой "вопрос" должен проползти снизу вверх и сверху вниз по иерархической лестнице с обязательным согласо- ванием и утверждением на каждой из ступенек, тем более режим сталин- ского социализма, планирующий "от достигнутого" на пятилетки, семи- летки и даже двадцатилетия вперед, тем более в острой его форме - с репрессиями и нагнетанием страха, подавляющего инициативу, - такой режим, конечно, был обречен плестись в хвосте, отставая все больше и больше.
Но в 1946 году со всей ясностью это понимали немногие. Самому Ста- лину тогда казалось, что преодолеть кричащее и наиболее опасное от- ставание - в авиационной электронике - можно испытанными средствами: репрессиями и подстегиванием.
Начали, конечно, с репрессий. Первым делом арестовали, выбили на допросах признания во вредительстве и посадили наркома авиапромышлен- ности Шахурина (талантливейшего организатора, проведшего отрасль сквозь всю войну) и главкома ВВС маршала Новикова. Один из основных пунктов обвинения: выпускали и принимали самолеты с отсталым против американского оборудованием.
А затем началось подстегивание. Сталин принял решение, подобного которому не бывало в истории науки и техники. На наших дальневосточ- ных аэродромах в 1944 - 1945 годах совершили вынужденную посадку три новейших американских стратегических бомбардировщика В-29 "Суперфорт- ресс" - "Летающая сверхкрепость", подбитые во время налетов на Японию (с таких же четырехмоторных гигантов были сброшены и первые атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки). Советский Союз в то время с Японией еще не воевал, и, согласно международным правилам, самолеты интерни- ровались. Летчиков подобру-поздорову отправили в Штаты, а "сверхкре- пости" не вернули даже после войны, несмотря на недовольство амери- канцев. И Сталин отдал приказ: скопировать "Суперфортресс" в точнос- ти, один к одному!
А.Н.Туполев, в ту пору уже "вольный", брался создать самолет луч- ше, чем у американцев, и несомненно создал бы. Но - именно самолет. Дело же заключалось в том, чтобы воспроизвести всю электронику, кото- рой буквально был начинен гигантский бомбардировщик. Уровень ее в 1946 году казался нашим специалистам фантастическим: сложнейшая нави- гационная система, вычислители, автоматы координат. "Суперфортресс" имел в разных точках 30-метрового фюзеляжа пять установок крупнокали- берных пулеметов, обращенных в разные стороны: две сверху, две снизу, одну в самом хвосте. И стрелок каждой установки с помощью радиолока- ционных прицелов и дистанционного управления мог при необходимости вести огонь по атакующим истребителям из любой другой установки и да- же сразу из нескольких.
Воспроизводство В-29 стало второй по важности проблемой после атомной. (И даже равнозначной: без бомбардировщика-носителя и бомба оказалась бы ни к чему). Работы захватили чуть не все научные органи- зации страны и множество заводов. В условиях непрерывного подстегива- ния, то есть жуткой гонки под постоянной угрозой репрессий за малей- шую задержку или ошибку, громадный самолет разобрали вначале на от- дельные агрегаты и блоки, которые после тщательного изучения разобра- ли на узлы, а те, после их изучения, - на отдельные элементы вплоть до радиоламп, резисторов, конденсаторов, винтиков и заклепок. В об- ратном порядке воспроизводили, собирали, состыковывали, испытывали. И в июле 1947 года первый скопированный бомбардировщик под названием Ту-4 отправился в первый полет.
Участники этой эпопеи впоследствии писали, что воспроизводство "Суперфортресса" вызвало настоящую революцию в нашей науке и технике, и были правы. Возникли новые научные направления, возникли целые но- вые отрасли промышленности. Хотя, если вдуматься, "революция" означа- ла лишь то, что некоторые области электроники ценой неимоверных уси- лий были в 1947 году подогнаны к американскому уровню 1942 года, ко- гда создавался "Суперфортресс". Причем серийное производство, начав- шееся в 1948 - 1949 годах, по уровню технологий и по масштабам все равно уступало американскому 1943 - 1945 годов (В-29 выпускался тыся- чами, Ту-4 - сотнями).
Казалось, к концу жизни Сталин добился полного успеха: замордован- ная, затоптанная научно-техническая интеллигенция быстро и четко вы- полняла все, что он приказывал. В 1949 году, всего через четыре года после американской атомной бомбы, взорвалась первая советская, ее повторявшая. Конечно, помогла разведка, вернее, некоторые американ- ские физики, пацифисты и друзья Советского Союза, передавшие многие секреты ядерной технологии. Но наши ученые не были простыми копиров- щиками. Ситуация в атомной отрасли складывалась по-иному, чем в электронике. Проблемы здесь все же более локальны, технические реше- ния так быстро не устаревают, серийность изделий несравнима, а кон- центрация талантов и степень мобилизации государственных ресурсов оказались просто невиданными. И почти одновременно с бомбой-копией была готова более совершенная, оригинальной конструкции. А первую транспортабельную термоядерную бомбу Советский Союз испытал даже раньше, чем США (в августе 1953 года, уже после смерти Сталина, но создана-то она была при нем).
Советские реактивные истребители МиГ-15 и МиГ-17 с английскими двигателями, усовершенствованными В.Климовым, были ничуть не хуже, если не лучше американских "сейбров", что показала война в Корее. Вы- пущенный в 1952 году бомбардировщик средней дальности Ту-16 с оте- чественными, в то время самыми мощными в мире двигателями Микулина, превосходил громоздкий В-47 "Стратоджет". И Туполев уже создавал сверхдальний турбовинтовой гигант, способный через полюс достичь са- мого сердца надменной Америки.
Сплошные успехи. А если отставание в электронике и кибернетике (тьфу-тьфу, в электронно-счетном машиностроении!) сохранялось и даже нарастало, то, значит, надо было всего лишь кого-то еще посадить, а прочих лентяев сильней подстегнуть, - и все будет в порядке.
Сплошные успехи… И до сих пор не дают они покоя современным ста- линистам, повторяющим оброненную Черчиллем фразу ("Слышите, слышите, сам Черчилль признал!") о том, что Сталин принял Россию с деревянной сохой, а оставил с водородной бомбой.
Не будем оценивать лукавую двусмысленность черчиллевских слов. Не станем и слишком углубляться в социально-экономические проблемы. (Во время НЭПа, когда Сталин "принял" Россию, крестьянство, получившее землю от революции и избавленное наконец от продразверстки и прочих безумств "военного коммунизма", с деревянной ли сохой, с железным ли плугом производило столько продовольствия, что и само было сыто, и рабочие в городах питались так, как никогда прежде и никогда после в нашей истории. А в 1953-м, после бедствий коллективизации и войны, страна жила в нищете и голоде. У Гитлера были "пушки вместо масла", у Сталина - такое ограбление собственного народа, какое и нацистам не снилось. Полное уничтожение "сохи" ради "водородной бомбы".)
Взглянем только с точки зрения нашей темы. Сталин не решил задачу разделения двуединой природы научно-технического прогресса успешнее, чем Гитлер. Сталин повторил - своими средствами - гитлеровское реше- ние "научного вопроса", и хотя добился на первый взгляд лучших ре- зультатов, чем его нацистский друг-соперник, выигрыш этот был обре- ченно недолгим.
Моральные факторы, способствовавшие сталинскому успеху, такие как патриотизм наших ученых и последние остатки веры в социализм, стреми- тельно вырабатывались, исчерпывались. Даже сама способность к твор- ческой работе могла иссякнуть вместе с поколением тех, кто пришел в науку в двадцатые-тридцатые годы, увлеченный самой наукой. На смену им, подавляемым, выбиваемым, все больше являлось такой молодежи, которая со студенческой скамьи, по свидетельству М.Г. Ярошевского, "нравственно растлевалась". Чтобы делать карьеру, защищать диссерта- ции и т.д., приходилось прежде всего "манипулировать набором ритуаль- ных слов", причем никого уже не интересовала убежденность в их пра- воте.
Даже постоянный и сильнейший сталинский стимул - страх - исчерпы- вал свои ресурсы, ибо стал чрезмерным. В условиях, когда ни талантом, ни трудом, ни рабской преданностью человек не может защититься от постоянной угрозы внезапного, бессмысленного уничтожения, страх по- давляет не только инициативу, но даже инстинкт самосохранения, пара- лизует безысходностью.
Вспомним: вся прибавочная стоимость создается только интеллектом, а именно интеллект, как злейшего врага правящего безумия, на сталин- ском закате душили с такой методичностью, какой не бывало, кажется, и в хаосе Большого террора. Отсюда - омертвение всех отраслей науки и техники, не связанных с военным производством, то есть тех отраслей, которые в реальности кормят, одевают, обогревают и лечат народ.
Вспомним еще раз: процесс познания обусловлен фундаментальными свойствами самой материи. Поэтому режим, который не обеспечивает для своей страны постоянного движения курсом научно-технического прогрес- са - по траектории гуманной пули, с ее нарастающим ускорением, - яв- ляется противоестественным. Он вступает в конфликт с самими законами природы и обречен измениться или погибнуть. Если же он упорствует в своем самосохранении, то погибает страна.
И похоже, в начале пятидесятых гибельная участь не просто ожидала Советский Союз, но прямо планировалась для него Сталиным, ощущавшим, как неумолимо приближается и сгущается тень его собственной смерти. Последние силы народа выжимались для того, чтоб обеспечить еще один виток перевооружения, тоже последний, на который была способна истя- заемая наука, термоядерный, а затем - развязать последнюю войну. Уже не ради завоевания всемирного господства, но только для того, чтоб ненасытный человеконенавистник, уничтоживший при жизни десятки милли- онов людей, смог, умирая, утащить за собой в небытие сразу сотни мил- лионов. (Опубликованные в самое последнее время свидетельства показы- вают: это больше, чем предположение. См. А.Фурсенко "Конец эры Стали- на", "Звезда", N12, 1999.)
Смерть Сталина не только спасла страну от термоядерного самосожже- ния, она (вот пример диалектики, столь любимой нашими "вождями"!) продлила жизнь и самому сталинскому социализму. Разумеется, в изме- ненной и смягченной форме. Одновременно подтвердилась вечная, горькая истина: в России слишком многое зависит от одного человека - правите- ля. Его воля (или ее отсутствие), особенности характера, чувство ре- альности или степень безумия определяют для всего народа условия жиз- ни, да и просто жизнь и смерть.
В начале марта 1953 года вся репрессивная машина сталинизма, пре- восходно отлаженная на перемалывание миллионов жизней, была на полном ходу. Бесчисленные палачи в мундирах и пиджаках энергично манипулиро- вали в неприступных кабинетах рычагами управления. Адский механизм был заведен и рассчитан на вечность, он казался сверхъестественным. Но вот произошло самое естественное событие: одного тщедушного ста- ричка, одного-единственного, давно больного, утратившего всякую аде- кватность, добил очередной инсульт. И сразу окровавленные шестеренки завертелись вхолостую, а затем и вовсе остановились.
Не только мгновенно прекратились аресты. В течение буквально одно- го-двух месяцев после смерти "величайшего гения всех времен и наро- дов" были остановлены грандиозно-абсурдные предприятия ГУЛАГа, бес- смысленно губившие тысячи заключенных, - строительство железной доро- ги сквозь тайгу и тундру к устью Енисея и проходка туннеля под Татар- ским проливом с материка на остров Сахалин. На верфях Ленинграда, Ни- колаева, Молотовска, где днем и ночью кипели работы по постройке крупнейших в мире линейных крейсеров типа "Сталинград", сразу насту- пила тишина, сменившаяся уже в мае новым оживлением: почти готовые корпуса броненосных гигантов, любимых "вождем", но нелепых в атом- ный век, принялись энергично разделывать на металлолом.
Преданнейшие, раболепные помощники безумного "хозяина", оставшись без него, внезапно продемонстрировали удивительное здравомыслие. Сен- тябрьский пленум 1953 года, облегчивший положение крестьянства, до- клад Хрущева о культе личности на Двадцатом съезде, кампания массовой реабилитации, освобождение из лагерей миллионов невинных стали его логическими следствиями.
Разрушив изваяния своего основателя, усатого идола в фуражке и са- погах, режим отчаянно стремился к спасительной реальности и с неиз- бежностью обнаружил, что туда ведет один-единственный путь. Много пи- сали о том, как в пятидесятые годы средства пропаганды с помощью ли- тературы и кино пытались заменить отвергнутый культ "плохого" Сталина культом "хорошего" Ленина и героев Революции и Гражданской войны. По- чему-то никто не вспоминает, что в те лучшие годы "хрущевской оттепе- ли" в стране фактически установился другой культ, по-настоящему живой и продуктивный, - подлинный культ науки.
Научно-популярная литература по всем отраслям знаний издавалась в таких количествах, которые сейчас кажутся невероятными. В любом книж- ном магазине и даже в любом киоске "Союзпечати" полки были заставлены книгами и брошюрами, в доступной форме рассказывавшими о жизни атмос- феры и океанских глубин, о строении атома и строении земной коры, о реактивной авиации и радиолокации, о пластмассах и синтетических во- локнах, о микробиологии и антибиотиках. И все это раскупалось!
На новорожденном телевидении научно-популярные фильмы и передачи, талантливые и яркие, созданные, несомненно, увлеченными людьми, зани- мали половину времени. Достижения наших ученых и инженеров в исследо- ваниях Арктики и Антарктики, в выполнении программы Международного Геофизического года, в создании реактивных пассажирских самолетов, атомных ледоколов, синхрофазотронов, телескопов, электронных микрос- копов подавались в газетных сообщениях и "Последних известиях" всесо- юзного радио как важнейшие события.
О научной фантастике - разговор особый. НФ произведения раскупа- лись не то что быстро - молниеносно. В библиотеках подростки записы- вались на них в очередь. Причем, научная фантастика, за исключением классики - Жюля Верна, Уэллса, - была в основном советской, то есть в духе того времени во многом тоже популяризаторской, научно-техничес- кой. (Современную западную фантастику в пятидесятых годах почти не издавали.)
Все это не имело ничего общего с кликушескими, псевдонаучными кам- паниями последних сталинских лет. Тогда шла манипуляция непонятными и чуждыми большинству народа проблемами, вдалбливалась ложь, распаля- лась ненависть. Теперь - лился поток доступной всем желающим, по-на- стоящему увлекательной информации. Один тот факт, что научно-популяр- ные издания не залеживались на прилавках, что люди середины пятидеся- тых при всей бедности и трудности жизни тянулись к этим книгам и бро- шюркам, говорит многое об интересах, настроениях, ожиданиях общества.
Можно, конечно, вслед за Шульгиным усмотреть здесь отвлечение умов от несуществующей политической жизни. Но, если и так, отвлекали не поисками врагов, не натравливанием людей друг на друга, а образовани- ем и побуждением к творчеству, к тому "делу", к которому, по словам Петра, "ежели зовут, бунтов не бывает".
Легко объявить научную популяризацию пятидесятых пропагандистской кампанией, ведь все успехи нашей науки и техники связывались с пре- имуществами социализма. Наконец, недолго расценить ее, как сугубо утилитарную заботу правительства о повышении квалификации трудящихся. Но как тогда объяснить выделявшийся даже на общем фоне поток науч- но-популярных изданий по астрономии? Каким пропагандистским целям, какому профессиональному совершенствованию "строителей коммунизма" могли послужить массовые тиражи книг и брошюр о строении Солнечной системы, о происхождении Земли и планет, о звездах и галактиках?
Разгадка явится сама собой, стоит только допустить крамольную, с точки зрения нынешних хулителей этого периода нашей истории, мысль о том, что в 1954-1961 годах, независимо от воли тогдашних правителей, единственно вследствие их тяготения к большей реальности, вектор устремлений социалистического общества, хоть в малой степени, направ- лялся интеллигенцией и хоть немного стал сближаться с траекторией гу- манной пули. И, как бы ни смеялись теперь над идеологией "шестидесят- ничества", это была е д и н с т в е н н а я идеология, обращенная к лучшему, что есть в человеке, и не требовавшая при этом насилия и крови.
Многие вспоминают вторую половину пятидесятых как время оптимизма, связанного с ожиданиями политических и экономических реформ. По-види- мому, не менее важно и то, что многочисленная молодежь тех лет росла в наиболее естественной и благотворной для нее атмосфере научно-тех- нических знаний и творчества, рождавшей ощущение дальней перспективы. Не случайно одним из символов времени, соединившим науку, молодость и устремленность в будущее, стал основанный в 1958 году Новосибирский Академгородок, куда съезжалась для работы научная молодежь со всей страны. Возможно, современному молодому читателю все это покажется наивным и потешным, но читатели постарше, наверное, помнят, как вы- пускники вузов стремились получить распределение в Академгородок, и какими счастливчиками чувствовали себя те, кому это удавалось. Я сам знал ленинградских юношей, которые, закончив школу, уезжали (из Ле- нинграда!) поступать в Новосибирский университет, чтобы потом навер- няка попасть в Академгородок.
Да, сталинщина ощутила пределы, у которых следует остановиться. Ведь даже кибернетику, утверждавшую наличие объективных законов уп- равления и тем самым посягавшую на святая святых - божественность вождя, кибернетику, оплеванную и проклятую с такой яростью, какая, кажется, и генетике не доставалась ("буржуазная лженаука", "служанка мракобесия", "продажная девка империализма"), в отличие от генетики, тут же, не переставая проклинать, явочным порядком и р а з р е ш и- л и. Слишком она была нужна для военных целей.
Труды Винера и других западных кибернетиков, конечно, оставались под запретом, ссылаться на них было бы самоубийством, но позволялось, тайком питаясь крохами зарубежной информации и мучительно изобретая давно изобретенные "велосипеды", создавать компьютеры под именем электронно-счетных машин. (Всё материалистично, это просто такие ма- шины, вроде особых арифмометров!) В 1950 году под руководством акаде- мика Лебедева была создана МЭСМ - малая электронно-счетная машина, первый советский компьютер, примитивный даже по тем временам. Но в 1952 - 1953 годах появились уже большие машины - БЭСМ Лебедева и "Стрела" Базилевского - с гораздо более широкими возможностями.
И ведь не только разгром науки остановился у рубежей, за которыми начинались оборонные отрасли. Превозмогая себя, режим демонстрировал своеобразную терпимость (немыслимую в нацистской Германии, достаточно вспомнить судьбу Фрица Габера) и к конкретным ученым. Тем, кто выжил в заключении и трудом "искупил вину" - Туполеву, Королеву, множеству других, - милостиво "прощалась" былая судимость по 58-й статье. Их награждали орденами и сталинскими премиями, их выбирали (назначали) в депутаты. Авиаконструкторам Лавочкину и Гуревичу, не говоря уже о многочисленных атомных физиках, в самые лютые годы борьбы с космопо- литизмом "прощалось" еврейское происхождение.
"Прощались" немыслимые анкетные язвы, за которые простому человеку уж точно не сносить бы головы. Например, у Юлия Харитона отец был бе- логвардейским журналистом, а потом - эмигрантским журналистом в Риге. После присоединения Латвии к Советскому Союзу в 1940 году отца сосла- ли в Сибирь, где он вскоре погиб. И все это не помешало сыну стать крупнейшим физиком-атомщиком, более того, одним из руководителей соз- дания ядерного оружия.
Предполагалось, что в благодарность за такую терпимость, за огром- ные - в голодной и нищей стране - оклады, за саму возможность зани- маться любимым делом, ученые будут работать с предельной активностью и обгонят супостата.
Да что ни говори, и атмосфера "холодной войны", оглушительные про- пагандистские крики об американском империализме, о поджигателях но- вого мирового пожара, действовали до поры до времени даже на рацио- нально мыслящих ученых. Слишком страшны были жертвы и разрушения, причиненные недавним нацистским нашествием. Новая, еще более страшная атомная угроза воспринималась всерьез. Казалось, опять, как в тупо- левской "шарашке" 1940 года, возникает ситуация, когда приходится за- крывать глаза на безумие правящего режима и, не щадя себя, трудиться для спасения страны.
Рассказывают, что Петр Капица по моральным соображениям уклонился от участия в создании атомной бомбы. То был единственный случай, и даже Капице, при всех громадных заслугах (по его методу и под его ру- ководством в войну производили кислород для промышленности) такой де- марш мог стоить жизни. Капицу изгнали со всех должностей, но не арес- товали. Он принадлежал к тем считанным людям, к которым Сталин испы- тывал нечто вроде уважения и которых не убивал даже за непослушание.
Но вот - противоположный и более характерный пример: известный фи- зик-теоретик Игорь Тамм. В пламени Большого террора сгинули его млад- ший брат и множество друзей, сам он в 1937-м чудом избежал ареста. Но после войны Тамм переживал, как тяжелейший удар, то, что его - то ли из-за репрессированных родственников, то ли из-за немецких предков - не привлекли к созданию атомного оружия. Он писал Жданову, от которо- го исходил запрет. Он убеждал главного сталинского идеолога, фанатич- ного изувера: "Вся моя деятельность дает мне право считать себя пол- ноценным участником социалистического строительства. Прошу вас разо- браться и устранить тягостное недоразумение".
Один из биографов Тамма объясняет его настойчивость (далеко не бе- зопасную!) убежденностью ученого в том, что разработка советского ядерного оружия необходима для мирового равновесия. Вот, мол, ради какой высокой цели он по собственной воле стремился в сверхсекретную зону за колючей проволокой, под круглосуточный надзор, под запрет об- щения даже с близкими, оставшимися вне зоны. Все может быть. Нам, полвека спустя, судить трудно.
После смерти Жданова в 1948 году Тамма, наконец, привлекли к рабо- там. Уже по термоядерной бомбе. В теоретическую группу, которую ему поручили создать, он включил своего аспиранта Андрея Сахарова.
Словосочетание "гонка вооружений" не Сталин придумал, но оно уди- вительно соответствовало его образу мыслей и лексикону. Когда-то подстегивавший (это уж его собственное выражение) индустриализацию и коллективизацию, он с началом "холодной войны" стал подстегивать на- учно-технический прогресс.
Об атомном отставании СССР от США в 1945 - 1949 годах знали все. Хотя бы потому, что газеты и радио то и дело повторяли слова Молото- ва: "Будет и у нас атомная бомба!" Многие знали, что есть еще одно отставание, о котором газеты не пишут - отставание в электронике. Что отставали и прежде, хотя, может быть, в меньшей степени. Что в 1941 году наши специалисты на немногочисленных отечественных радиолокаци- онных станциях действовали успешно, особенно под Ленинградом (напри- мер, не позволили немцам уничтожить внезапными ударами с воздуха ско- пившийся в Кронштадте Балтийский флот). Но в ходе войны для развития сложнейшей радиоэлектронной отрасли не было возможностей.
Вот и объяснение - война виновата. В войну выручали западные союз- ники, поставлявшие, хоть и в небольшом количестве, современные РЛС. А с примитивностью радиотехнического и приборного оборудования наших самолетов приходилось просто мириться. В конце концов, для того, что- бы разгромить нацистскую Германию на земле и в воздухе, и такого уровня хватило.
И лишь немногие из тех, кто знал о нашем электронном отставании от американцев, с быстротой наваждения обернувшихся из союзников во вра- гов, понимали, что отставание это - пострашней атомного, и что не только и не столько война здесь причиною. Что звенит тревожный звонок для всего режима.
Ни авиация, ни ракетная техника, ни ядерные вооружения, ничто не развивалось в ХХ веке с такой стремительностью, как радиоэлектроника. В России и в Советском Союзе научно-технический прогресс зависел прежде всего от талантливых одиночек, от групп и коллективов едино- мышленников, преодолевающих своей энергией сопротивление бюрократи- ческого режима. Но электроника с невероятным темпом изменений самих ее основ (уменьшение радиоламп от размеров обычной осветительной лам- почки до наперстка - горошины - спичечной головки, появление транзис- торов, микросхем и т.д.) потребовала такой непрерывной и все ускоряю- щейся смены технологий и оборудования, такой немыслимой в других от- раслях и все возрастающей точности, чистоты, массовости производства, что решающей оказалась не столько способность талантливых людей вы- двигать новые идеи, сколько способность в с е й промышленности мол- ниеносно реагировать на возникающие новшества и перестраиваться.
Тоталитарный режим, где любой "вопрос" должен проползти снизу вверх и сверху вниз по иерархической лестнице с обязательным согласо- ванием и утверждением на каждой из ступенек, тем более режим сталин- ского социализма, планирующий "от достигнутого" на пятилетки, семи- летки и даже двадцатилетия вперед, тем более в острой его форме - с репрессиями и нагнетанием страха, подавляющего инициативу, - такой режим, конечно, был обречен плестись в хвосте, отставая все больше и больше.
Но в 1946 году со всей ясностью это понимали немногие. Самому Ста- лину тогда казалось, что преодолеть кричащее и наиболее опасное от- ставание - в авиационной электронике - можно испытанными средствами: репрессиями и подстегиванием.
Начали, конечно, с репрессий. Первым делом арестовали, выбили на допросах признания во вредительстве и посадили наркома авиапромышлен- ности Шахурина (талантливейшего организатора, проведшего отрасль сквозь всю войну) и главкома ВВС маршала Новикова. Один из основных пунктов обвинения: выпускали и принимали самолеты с отсталым против американского оборудованием.
А затем началось подстегивание. Сталин принял решение, подобного которому не бывало в истории науки и техники. На наших дальневосточ- ных аэродромах в 1944 - 1945 годах совершили вынужденную посадку три новейших американских стратегических бомбардировщика В-29 "Суперфорт- ресс" - "Летающая сверхкрепость", подбитые во время налетов на Японию (с таких же четырехмоторных гигантов были сброшены и первые атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки). Советский Союз в то время с Японией еще не воевал, и, согласно международным правилам, самолеты интерни- ровались. Летчиков подобру-поздорову отправили в Штаты, а "сверхкре- пости" не вернули даже после войны, несмотря на недовольство амери- канцев. И Сталин отдал приказ: скопировать "Суперфортресс" в точнос- ти, один к одному!
А.Н.Туполев, в ту пору уже "вольный", брался создать самолет луч- ше, чем у американцев, и несомненно создал бы. Но - именно самолет. Дело же заключалось в том, чтобы воспроизвести всю электронику, кото- рой буквально был начинен гигантский бомбардировщик. Уровень ее в 1946 году казался нашим специалистам фантастическим: сложнейшая нави- гационная система, вычислители, автоматы координат. "Суперфортресс" имел в разных точках 30-метрового фюзеляжа пять установок крупнокали- берных пулеметов, обращенных в разные стороны: две сверху, две снизу, одну в самом хвосте. И стрелок каждой установки с помощью радиолока- ционных прицелов и дистанционного управления мог при необходимости вести огонь по атакующим истребителям из любой другой установки и да- же сразу из нескольких.
Воспроизводство В-29 стало второй по важности проблемой после атомной. (И даже равнозначной: без бомбардировщика-носителя и бомба оказалась бы ни к чему). Работы захватили чуть не все научные органи- зации страны и множество заводов. В условиях непрерывного подстегива- ния, то есть жуткой гонки под постоянной угрозой репрессий за малей- шую задержку или ошибку, громадный самолет разобрали вначале на от- дельные агрегаты и блоки, которые после тщательного изучения разобра- ли на узлы, а те, после их изучения, - на отдельные элементы вплоть до радиоламп, резисторов, конденсаторов, винтиков и заклепок. В об- ратном порядке воспроизводили, собирали, состыковывали, испытывали. И в июле 1947 года первый скопированный бомбардировщик под названием Ту-4 отправился в первый полет.
Участники этой эпопеи впоследствии писали, что воспроизводство "Суперфортресса" вызвало настоящую революцию в нашей науке и технике, и были правы. Возникли новые научные направления, возникли целые но- вые отрасли промышленности. Хотя, если вдуматься, "революция" означа- ла лишь то, что некоторые области электроники ценой неимоверных уси- лий были в 1947 году подогнаны к американскому уровню 1942 года, ко- гда создавался "Суперфортресс". Причем серийное производство, начав- шееся в 1948 - 1949 годах, по уровню технологий и по масштабам все равно уступало американскому 1943 - 1945 годов (В-29 выпускался тыся- чами, Ту-4 - сотнями).
Казалось, к концу жизни Сталин добился полного успеха: замордован- ная, затоптанная научно-техническая интеллигенция быстро и четко вы- полняла все, что он приказывал. В 1949 году, всего через четыре года после американской атомной бомбы, взорвалась первая советская, ее повторявшая. Конечно, помогла разведка, вернее, некоторые американ- ские физики, пацифисты и друзья Советского Союза, передавшие многие секреты ядерной технологии. Но наши ученые не были простыми копиров- щиками. Ситуация в атомной отрасли складывалась по-иному, чем в электронике. Проблемы здесь все же более локальны, технические реше- ния так быстро не устаревают, серийность изделий несравнима, а кон- центрация талантов и степень мобилизации государственных ресурсов оказались просто невиданными. И почти одновременно с бомбой-копией была готова более совершенная, оригинальной конструкции. А первую транспортабельную термоядерную бомбу Советский Союз испытал даже раньше, чем США (в августе 1953 года, уже после смерти Сталина, но создана-то она была при нем).
Советские реактивные истребители МиГ-15 и МиГ-17 с английскими двигателями, усовершенствованными В.Климовым, были ничуть не хуже, если не лучше американских "сейбров", что показала война в Корее. Вы- пущенный в 1952 году бомбардировщик средней дальности Ту-16 с оте- чественными, в то время самыми мощными в мире двигателями Микулина, превосходил громоздкий В-47 "Стратоджет". И Туполев уже создавал сверхдальний турбовинтовой гигант, способный через полюс достичь са- мого сердца надменной Америки.
Сплошные успехи. А если отставание в электронике и кибернетике (тьфу-тьфу, в электронно-счетном машиностроении!) сохранялось и даже нарастало, то, значит, надо было всего лишь кого-то еще посадить, а прочих лентяев сильней подстегнуть, - и все будет в порядке.
Сплошные успехи… И до сих пор не дают они покоя современным ста- линистам, повторяющим оброненную Черчиллем фразу ("Слышите, слышите, сам Черчилль признал!") о том, что Сталин принял Россию с деревянной сохой, а оставил с водородной бомбой.
Не будем оценивать лукавую двусмысленность черчиллевских слов. Не станем и слишком углубляться в социально-экономические проблемы. (Во время НЭПа, когда Сталин "принял" Россию, крестьянство, получившее землю от революции и избавленное наконец от продразверстки и прочих безумств "военного коммунизма", с деревянной ли сохой, с железным ли плугом производило столько продовольствия, что и само было сыто, и рабочие в городах питались так, как никогда прежде и никогда после в нашей истории. А в 1953-м, после бедствий коллективизации и войны, страна жила в нищете и голоде. У Гитлера были "пушки вместо масла", у Сталина - такое ограбление собственного народа, какое и нацистам не снилось. Полное уничтожение "сохи" ради "водородной бомбы".)
Взглянем только с точки зрения нашей темы. Сталин не решил задачу разделения двуединой природы научно-технического прогресса успешнее, чем Гитлер. Сталин повторил - своими средствами - гитлеровское реше- ние "научного вопроса", и хотя добился на первый взгляд лучших ре- зультатов, чем его нацистский друг-соперник, выигрыш этот был обре- ченно недолгим.
Моральные факторы, способствовавшие сталинскому успеху, такие как патриотизм наших ученых и последние остатки веры в социализм, стреми- тельно вырабатывались, исчерпывались. Даже сама способность к твор- ческой работе могла иссякнуть вместе с поколением тех, кто пришел в науку в двадцатые-тридцатые годы, увлеченный самой наукой. На смену им, подавляемым, выбиваемым, все больше являлось такой молодежи, которая со студенческой скамьи, по свидетельству М.Г. Ярошевского, "нравственно растлевалась". Чтобы делать карьеру, защищать диссерта- ции и т.д., приходилось прежде всего "манипулировать набором ритуаль- ных слов", причем никого уже не интересовала убежденность в их пра- воте.
Даже постоянный и сильнейший сталинский стимул - страх - исчерпы- вал свои ресурсы, ибо стал чрезмерным. В условиях, когда ни талантом, ни трудом, ни рабской преданностью человек не может защититься от постоянной угрозы внезапного, бессмысленного уничтожения, страх по- давляет не только инициативу, но даже инстинкт самосохранения, пара- лизует безысходностью.
Вспомним: вся прибавочная стоимость создается только интеллектом, а именно интеллект, как злейшего врага правящего безумия, на сталин- ском закате душили с такой методичностью, какой не бывало, кажется, и в хаосе Большого террора. Отсюда - омертвение всех отраслей науки и техники, не связанных с военным производством, то есть тех отраслей, которые в реальности кормят, одевают, обогревают и лечат народ.
Вспомним еще раз: процесс познания обусловлен фундаментальными свойствами самой материи. Поэтому режим, который не обеспечивает для своей страны постоянного движения курсом научно-технического прогрес- са - по траектории гуманной пули, с ее нарастающим ускорением, - яв- ляется противоестественным. Он вступает в конфликт с самими законами природы и обречен измениться или погибнуть. Если же он упорствует в своем самосохранении, то погибает страна.
И похоже, в начале пятидесятых гибельная участь не просто ожидала Советский Союз, но прямо планировалась для него Сталиным, ощущавшим, как неумолимо приближается и сгущается тень его собственной смерти. Последние силы народа выжимались для того, чтоб обеспечить еще один виток перевооружения, тоже последний, на который была способна истя- заемая наука, термоядерный, а затем - развязать последнюю войну. Уже не ради завоевания всемирного господства, но только для того, чтоб ненасытный человеконенавистник, уничтоживший при жизни десятки милли- онов людей, смог, умирая, утащить за собой в небытие сразу сотни мил- лионов. (Опубликованные в самое последнее время свидетельства показы- вают: это больше, чем предположение. См. А.Фурсенко "Конец эры Стали- на", "Звезда", N12, 1999.)
Смерть Сталина не только спасла страну от термоядерного самосожже- ния, она (вот пример диалектики, столь любимой нашими "вождями"!) продлила жизнь и самому сталинскому социализму. Разумеется, в изме- ненной и смягченной форме. Одновременно подтвердилась вечная, горькая истина: в России слишком многое зависит от одного человека - правите- ля. Его воля (или ее отсутствие), особенности характера, чувство ре- альности или степень безумия определяют для всего народа условия жиз- ни, да и просто жизнь и смерть.
В начале марта 1953 года вся репрессивная машина сталинизма, пре- восходно отлаженная на перемалывание миллионов жизней, была на полном ходу. Бесчисленные палачи в мундирах и пиджаках энергично манипулиро- вали в неприступных кабинетах рычагами управления. Адский механизм был заведен и рассчитан на вечность, он казался сверхъестественным. Но вот произошло самое естественное событие: одного тщедушного ста- ричка, одного-единственного, давно больного, утратившего всякую аде- кватность, добил очередной инсульт. И сразу окровавленные шестеренки завертелись вхолостую, а затем и вовсе остановились.
Не только мгновенно прекратились аресты. В течение буквально одно- го-двух месяцев после смерти "величайшего гения всех времен и наро- дов" были остановлены грандиозно-абсурдные предприятия ГУЛАГа, бес- смысленно губившие тысячи заключенных, - строительство железной доро- ги сквозь тайгу и тундру к устью Енисея и проходка туннеля под Татар- ским проливом с материка на остров Сахалин. На верфях Ленинграда, Ни- колаева, Молотовска, где днем и ночью кипели работы по постройке крупнейших в мире линейных крейсеров типа "Сталинград", сразу насту- пила тишина, сменившаяся уже в мае новым оживлением: почти готовые корпуса броненосных гигантов, любимых "вождем", но нелепых в атом- ный век, принялись энергично разделывать на металлолом.
Преданнейшие, раболепные помощники безумного "хозяина", оставшись без него, внезапно продемонстрировали удивительное здравомыслие. Сен- тябрьский пленум 1953 года, облегчивший положение крестьянства, до- клад Хрущева о культе личности на Двадцатом съезде, кампания массовой реабилитации, освобождение из лагерей миллионов невинных стали его логическими следствиями.
Разрушив изваяния своего основателя, усатого идола в фуражке и са- погах, режим отчаянно стремился к спасительной реальности и с неиз- бежностью обнаружил, что туда ведет один-единственный путь. Много пи- сали о том, как в пятидесятые годы средства пропаганды с помощью ли- тературы и кино пытались заменить отвергнутый культ "плохого" Сталина культом "хорошего" Ленина и героев Революции и Гражданской войны. По- чему-то никто не вспоминает, что в те лучшие годы "хрущевской оттепе- ли" в стране фактически установился другой культ, по-настоящему живой и продуктивный, - подлинный культ науки.
Научно-популярная литература по всем отраслям знаний издавалась в таких количествах, которые сейчас кажутся невероятными. В любом книж- ном магазине и даже в любом киоске "Союзпечати" полки были заставлены книгами и брошюрами, в доступной форме рассказывавшими о жизни атмос- феры и океанских глубин, о строении атома и строении земной коры, о реактивной авиации и радиолокации, о пластмассах и синтетических во- локнах, о микробиологии и антибиотиках. И все это раскупалось!
На новорожденном телевидении научно-популярные фильмы и передачи, талантливые и яркие, созданные, несомненно, увлеченными людьми, зани- мали половину времени. Достижения наших ученых и инженеров в исследо- ваниях Арктики и Антарктики, в выполнении программы Международного Геофизического года, в создании реактивных пассажирских самолетов, атомных ледоколов, синхрофазотронов, телескопов, электронных микрос- копов подавались в газетных сообщениях и "Последних известиях" всесо- юзного радио как важнейшие события.
О научной фантастике - разговор особый. НФ произведения раскупа- лись не то что быстро - молниеносно. В библиотеках подростки записы- вались на них в очередь. Причем, научная фантастика, за исключением классики - Жюля Верна, Уэллса, - была в основном советской, то есть в духе того времени во многом тоже популяризаторской, научно-техничес- кой. (Современную западную фантастику в пятидесятых годах почти не издавали.)
Все это не имело ничего общего с кликушескими, псевдонаучными кам- паниями последних сталинских лет. Тогда шла манипуляция непонятными и чуждыми большинству народа проблемами, вдалбливалась ложь, распаля- лась ненависть. Теперь - лился поток доступной всем желающим, по-на- стоящему увлекательной информации. Один тот факт, что научно-популяр- ные издания не залеживались на прилавках, что люди середины пятидеся- тых при всей бедности и трудности жизни тянулись к этим книгам и бро- шюркам, говорит многое об интересах, настроениях, ожиданиях общества.
Можно, конечно, вслед за Шульгиным усмотреть здесь отвлечение умов от несуществующей политической жизни. Но, если и так, отвлекали не поисками врагов, не натравливанием людей друг на друга, а образовани- ем и побуждением к творчеству, к тому "делу", к которому, по словам Петра, "ежели зовут, бунтов не бывает".
Легко объявить научную популяризацию пятидесятых пропагандистской кампанией, ведь все успехи нашей науки и техники связывались с пре- имуществами социализма. Наконец, недолго расценить ее, как сугубо утилитарную заботу правительства о повышении квалификации трудящихся. Но как тогда объяснить выделявшийся даже на общем фоне поток науч- но-популярных изданий по астрономии? Каким пропагандистским целям, какому профессиональному совершенствованию "строителей коммунизма" могли послужить массовые тиражи книг и брошюр о строении Солнечной системы, о происхождении Земли и планет, о звездах и галактиках?
Разгадка явится сама собой, стоит только допустить крамольную, с точки зрения нынешних хулителей этого периода нашей истории, мысль о том, что в 1954-1961 годах, независимо от воли тогдашних правителей, единственно вследствие их тяготения к большей реальности, вектор устремлений социалистического общества, хоть в малой степени, направ- лялся интеллигенцией и хоть немного стал сближаться с траекторией гу- манной пули. И, как бы ни смеялись теперь над идеологией "шестидесят- ничества", это была е д и н с т в е н н а я идеология, обращенная к лучшему, что есть в человеке, и не требовавшая при этом насилия и крови.
Многие вспоминают вторую половину пятидесятых как время оптимизма, связанного с ожиданиями политических и экономических реформ. По-види- мому, не менее важно и то, что многочисленная молодежь тех лет росла в наиболее естественной и благотворной для нее атмосфере научно-тех- нических знаний и творчества, рождавшей ощущение дальней перспективы. Не случайно одним из символов времени, соединившим науку, молодость и устремленность в будущее, стал основанный в 1958 году Новосибирский Академгородок, куда съезжалась для работы научная молодежь со всей страны. Возможно, современному молодому читателю все это покажется наивным и потешным, но читатели постарше, наверное, помнят, как вы- пускники вузов стремились получить распределение в Академгородок, и какими счастливчиками чувствовали себя те, кому это удавалось. Я сам знал ленинградских юношей, которые, закончив школу, уезжали (из Ле- нинграда!) поступать в Новосибирский университет, чтобы потом навер- няка попасть в Академгородок.