Гриневич Геннадий. Путешествия с тетушкой

Затем наступила долгая пауза. Казалось, никто не находил слов. Даже
тетушка пребывала в замешательстве. Она откинулась на подушку, слегка
приоткрыв рот. Полковник достал из кармана жестяную коробочку.
- Ментоловые пастилки. Прошу прощения. Совсем замучила астма. - Он
положил пастилку под язык и принялся сосать.
Снова наступило молчание, которое наконец нарушила тетушка.
- От этих пастилок мало пользы, - сказала она.
- Мне думается, дело в самоощущении. Астма относится к нервным
болезням. А пастилки как бы смягчают приступ. Но, наверное, только потому,
что я верю, что они смягчают.
Чувствовалось, что ему трудно говорить из-за одышки.
- У меня обычно начинается обострение, когда дело, которым я занимаюсь,
достигает кульминации.
- Мистер Висконти тоже страдал от астмы, - сказала тетушка. - Его
вылечили гипнозом.
- Я бы не хотел отдать себя целиком в чужие руки.
- Мистер Висконти, разумеется, сам держал в руках гипнотизера.
- Тогда другое дело, - сказал одобрительно полковник Хаким. - А где
сейчас мистер Висконти?
- Представления не имею.
- Генерал Абдул тоже не имел. Нам эти сведения нужны исключительно для
архива "Интерпола". Дело более чем тридцатилетней давности. Я спросил вас
между прочим. Лично я не заинтересован. Не это цель моего допроса.
- А вы меня допрашиваете?
- В каком-то смысле да. Надеюсь, форма вас устраивает. Мы нашли ваше
письмо, адресованное генералу Абдулу. Там речь идет о вкладе, который он
вам рекомендовал сделать. Вы писали ему о том, что находите целесообразным
поместить вклад пока в Европе, притом анонимно. Но что и это связано с
какими-то трудностями.
- Полагаю, вы не работаете на английский банк?
- К сожалению, я не тот счастливчик, но генерал Абдул затеял кое-какие
делишки. Ему сильно не хватало финансов, и он вспомнил о старых друзьях,
которые участвовали в его денежных махинациях в прежние времена. Таким
образом, он вошел в контакт с вами (может быть, он надеялся через вас
снова связаться с Висконти), с немцем по фамилии Вайсман, о котором вы, по
всей вероятности, никогда не слышали, и еще с неким человеком, которого
зовут Гарвей Краудер, он упаковщик мяса в Чикаго. Он давно находится под
наблюдением ЦРУ, и они сообщили нам. Я, как вы понимаете, упомянул эти
имена только потому, что эти люди арестованы и дали показания.
- Если вам нужны сведения для ваших досье, - сказала тетушка, - я могу
сообщить, что генерал Абдул советовал мне купить конвертируемые облигации
"Дойче Тексако" - в Англии это исключено из-за больших комиссионных
надбавок, а за границей для проживающей там англичанки все это совершенно
незаконно. Поэтому мне только и оставалось сделать это анонимно.
- Неплохая версия, - сказал полковник Хаким. Он снова стал задыхаться и
положил в рот еще одну пастилку. - Я упомянул эти имена только для того,
чтобы показать, что генерал Абдул слегка выжил из ума. Нормальный человек
не станет финансировать такого рода операцию в Турции, да еще иностранными
деньгами. Умная женщина, как вы, могла бы сообразить, что, если бы его
операция имела хоть малейший шанс на успех, он нашел бы поддержку здесь,
на месте. Он не стал бы предлагать чикагскому упаковщику мяса двадцать
пять процентов дохода и долю в прибыли.
- Мистер Висконти безусловно сообразил бы все это, - сказала тетушка.
- Но сейчас вы живете одна и не можете воспользоваться советами
Висконти. Не исключено, что вас прельстили легкие доходы...
- Помилуйте, полковник. У меня нет детей, и мне не для кого копить.
- А может быть, и авантюрность этой затеи.
- В моем возрасте? - Тетушка просияла от удовольствия.
В дверь постучали, и вошел полицейский. Он что-то сказал полковнику,
который перевел нам:
- Ничего предосудительного в багаже мистера Пуллинга не найдено, -
сказал он. - А теперь, если вы не возражаете... Мой человек будет очень
осторожен, он наденет чистые перчатки, и, могу вас заверить, он ничего не
сомнет... Вы не будете возражать, если я зажгу электрический свет, пока он
работает?
- Буду, и даже очень, - сказала тетушка, - я забыла в поезде темные
очки, и если вы не хотите, чтобы у меня потом раскалывалась голова...
- Конечно, нет, мисс Бертрам. Он справится и так. Вы простите нас, если
обыск из-за этого немного затянется?
Полицейский начал с тетушкиной сумочки и часть бумаг из нее передал
полковнику Хакиму.
- Сорок фунтов в туристских чеках, - сказал он.
- Я обменяла десять, - сказала тетушка.
- Я вижу по вашему билету, вы собираетесь лететь завтра, то есть
сегодня. Недолго вы здесь пробыли. Что заставило вас ехать поездом, мисс
Бертрам?
- Мне хотелось встретиться в Милане с пасынком.
Полковник поглядел на тетушку с недоумением.
- Как же так? Судя по паспорту, вы не были в браке.
- Это сын мистера Висконти.
- И тут мистер Висконти.
Полицейский рылся в тетушкином чемодане. Он заглянул в картонную
коробку от свечи, потряс ее и понюхал.
- Это коробка для свечи, - сказала тетушка. - По-моему, я вам уже
говорила - эти свечи делают в Венеции. Одной хватает на все путешествие.
Гарантия, кажется, двадцать четыре часа непрерывного горения. А то и сорок
восемь.
- Вы сжигаете истинное произведение искусства.
- Генри, подержи свечу, чтобы полицейскому было лучше видно.
Меня снова поразил вес свечи, когда я ее поднял.
- Не беспокойтесь, мистер Пуллинг, он кончает.
Я с облегчением поставил свечу на место.
- Ну хорошо, - сказал полковник. - Ничего компрометирующего мы в вашем
багаже не нашли.
Полицейский теперь укладывал вещи обратно в чемодан.
- Сейчас мы должны будем осмотреть весь номер, это уже чистая
формальность. И постель мисс Бертрам, если вы будете так-любезны и
согласитесь пересесть на стул, - сказал полковник.
Он сам принял участие в обыске: волоча ногу, он обходил всю комнату,
шарил палкой под кроватью и за шкафом.
- А теперь ваши карманы, мистер Пуллинг.
Еле сдерживая злость, я выложил содержимое карманов на журнальный
столик. Он внимательно пролистал записную книжку и вынул из нее вырезку из
"Дейли телеграф". Нахмурив брови, он с недоумевающим видом прочитал ее
вслух: "Мне особенно понравились карминно-красный "Мэтр Роже",
светло-красный с белыми кончиками "Черио", кармазинная [темно-малиновая]
"Арабская ночь", "Черная вспышка" и "Алый Бахус"...
- Объясните, пожалуйста, мистер Пуллинг.
- Тут нечего объяснять, - сказал я сухо.
- Простите мне мое невежество.
- Это отчет о выставке георгинов. В Челси. Я интересуюсь георгинами.
- Это цветы?
- Разумеется.
- Названия звучат так странно, будто лошадиные клички. Меня ввело в
заблуждение слово "кармазинная". - Он положил вырезку обратно и, припадая
на одну ногу, подошел к тетушке. - А теперь я хочу пожелать вам доброй
ночи, мисс Бертрам. Вы сегодня скрасили мне исполнение моих неприятных
обязанностей. Вы даже не представляете, как надоели мне все эти сцены с
оскорбленной невинностью. Завтра я пришлю за вами полицейскую машину - она
отвезет вас на аэродром.
- Не беспокойтесь, пожалуйста. Мы можем взять такси.
- Мы бы не хотели, чтобы вы опоздали на самолет.
- Может быть, нам отложить самолет еще на один день и повидаться с
бедным генералом Абдулом?
- Боюсь, к нему не допускают посетителей. А что за книжку вы читаете?
Что за отвратный тип в красной феске? Это он всадил нож в девушку?
- Нет. Это полицейский. Его зовут полковник Хаким, сказала тетушка, на
лице у нее было написано злорадное удовлетворение.
Как только за полковником закрылась дверь, я сердито напустился на
тетушку.
- Тетя Августа, что все это значит? - спросил я.
- Небольшой политический скандал, насколько я понимаю. В Турции к
политике относятся серьезней, чем у нас в Англии. Совсем недавно они
казнили какого-то премьер-министра. Мы только мечтаем об этом, а они
действуют. Должна признаться, я так и не поняла, что затевал генерал
Абдул. Глупо в его возрасте. Ему уже стукнуло восемьдесят. Но в Турции,
мне кажется, столетних больше, чем в любой европейской стране.
Сомнительно, однако, чтобы бедняжка Абдул дожил до своего столетия.
- Вы осознали, что нас депортируют? Я думаю, нам надо позвонить в
британское посольство.
- Ты преувеличиваешь, дорогой. Они просто предоставляют в наше
распоряжение полицейскую машину.
- Ну а что, если мы откажемся?
- Я не собираюсь отказываться. У нас зарегистрированы места в самолете.
Я сделала вклад и больше не намерена тут болтаться. Я не надеюсь на
быструю прибыль, но двадцать пять процентов - это всегда риск.
- Какой вклад, тетя Августа? Сорок фунтов в туристских чеках?
- Что ты, дорогой. Я купила довольно крупный золотой слиток в Париже.
Помнишь того человека из банка?
- Вот что они искали. А где, скажите на милость, вы его прятали?
Я поглядел на свечу и вспомнил, как меня поразил ее вес.
- Да, дорогой. Ты умница, что догадался. Про полковника Хакима этого не
скажешь. Подумать только, как нам повезло, что они застрелили бедного
генерала Абдула до того, как я передала ему свечу, а не после. Интересно,
жив ли он еще. Они, наверное, просто не хотели обсуждать все эти ужасные
подробности с женщиной. В любом случае я закажу заупокойную мессу.
Сомнительно, чтобы человек в его возрасте мог долго протянуть после
пулевого ранения. Один шок чего стоит, если даже они не прострелили ему
жизненно важные органы...
Я прервал ее рассуждения.
- Надеюсь, вы не повезете слиток обратно в Англию? - спросил я. Меня
вдруг разозлило это полузабытое слово "слиток". Прямо из романа о пиратах.
- Неужели у вас совсем нет уважения к закону?
- Все зависит, дорогой, от закона, на который ты ссылаешься. К примеру,
возьми десять заповедей. Я не могу воспринимать серьезно заповедь о воле и
осле.
- Английских таможенников провести не так легко, как турецкую полицию.
- Полусгоревшая свеча выглядит очень убедительно. Я и раньше этим
пользовалась.
- А что, если они попытаются взять ее в руки?
- Но они не станут этого делать, дорогой. Будь фитиль и воск
нетронутыми, они могли бы еще заставить меня заплатить пошлину или же
какой-нибудь подозрительный чиновник решил бы, что это фальшивая свеча, в
которой спрятаны наркотики. Но это всего лишь полусгоревшая свеча.
Нет-нет. Риск невелик. И кроме того, мой возраст - надежная защита.
- Я отказываюсь лететь в Англию с этим слитком. - Меня опять
передернуло.
- У тебя нет выбора, дорогой. Полковник, безусловно, сам придет
проводить нас, а посадки до Лондона не будет. В чем главная прелесть
депортации? Нам не надо еще раз проходить через турецкую таможню.
- Скажите на милость, тетя Августа, для чего вы все это делаете? Брать
на себя такой...
- Мистеру Висконти нужны деньги.
- Но он украл ваши.
- Это было очень давно. Сейчас они все наверняка кончились.

16

Вернувшись домой, я словно попал в другой, какой-то более светлый мир;
я приехал под вечер, когда тени уже начали удлиняться; где-то вдалеке по
Норман-лейн на бешеной скорости пронесся мопед; подросток насвистывал
мотив из битлов. С непередаваемым облегчением я позвонил в "Петушок" и
заказал протертый суп из шпината, бараньи котлетки и "чеддер" - в Стамбуле
я ничего подобного не ел. Затем я вышел в сад. Майор Чардж забросил мои
георгины; с каким удовольствием я стал поливать их, пересохшая почва
впитывала воду, как мучимый жаждой человек, и казалось, будто я вижу, как
в ответ цветы расправляют лепестки. "Траур по королю Альберту" было уже не
спасти, но "Бен Гуры" засияли ярче, как будто долгое иссушающее состязание
на колесницах осталось далеко позади.
Майор Чардж заглянул ко мне в сад поверх изгороди и спросил:
- Удачное было путешествие?
- Да, спасибо, интересное, - ответил я сухо, направляя мощную струю
воды прямо на корни. Дурацкий наконечник я давно снял, пользы от него было
мало.
- Я старался не заливать их, - сообщил майор.
- Оно и видно, земля совсем пересохла.
- Я держу золотых рыбок, - пояснил майор. - Когда я уезжаю, приходящая
служанка, черт бы ее побрал, всегда их перекармливает. К моему возвращению
половина околевает.
- Цветы не рыбки, майор. В такую сухую осень им требуется много воды.
- Я против крайностей, - отрубил майор Чардж. - И в политике тоже. Мне
что фашисты, что коммунисты - ни тех, ни других не перевариваю.
- Вы либерал?
- Помилуй бог, с чего вы взяли? - Майор мгновенно ретировался.
Вечерняя почта пришла ровно в пять: проспект из "Литтлвудза" [крупная
торгово-посылочная фирма, владеет рядом универсамов и универмагов в разных
городах Великобритании; основана в 1932 г.], хотя меня это мало
интересует, счет из гаража, брошюра от лоялистов Британской империи,
которую я тут же выбросил в мусорную корзину, и письмо с южноафриканским
штемпелем. Адрес на конверте был напечатан на машинке, поэтому я не сразу
понял, что письмо от мисс Кин. Еще меня поставила в тупик коробка порошка
"Омо", прислоненная к нижней ступеньке. Я определенно не заказывал никаких
моющих средств. Всмотревшись, я разобрал, что это подарок от фирмы. Какую
уйму денег сэкономили бы изготовители, если бы поручали рекламировать их
продукцию местным магазинам - здесь-то знали, что я и так регулярно
покупаю "Омо". Я унес коробку на кухню и с удовольствием убедился, что мой
порошок почти весь вышел, так что теперь я был избавлен от покупки нового.
Сделалось прохладно, и, прежде чем вскрыть конверт, я включил
электрокамин. Письмо было от мисс Кин, понял я наконец. Она купила себе
пишущую машинку, но практики ей явно еще не хватало. Интервалы между
строчек неровные, масса опечаток - часто она по ошибке стукала не ту
букву, а многие вообще пропускала. Она съездила, писала она, в
Коффифонтейн - три часа езды на машине, - чтобы посмотреть в кино
"Унесенные метром", в здешнем кинотеатре возобновили показ этого фильма.
Мисс Кин сообщала, что Кларк Фейбл не так хорош, как ей помнилось. Она
даже не пыталась исправлять опечатки - я увидел в этом характерную для нее
кротость и смирение, а может быть, и привычную покорность судьбе.
Возможно, она считала непорядочным скрывать свои провинности. "Раз в
неделю, - писала она, - кузина ездит в бак. У нее очень хорошие отношения
с управляющим, но все-таки он не такой настоящий друг, каким были вы для
моего отца и для меня. Мне очень не хватает церкви св.Иоанна и проповедей
нашего викария. Здесь поблизости имеется только голландская деформатская
церковь, но она мне совсем не нравится". В слове "деформатская" она
все-таки исправила "д" на "р". Вероятно, испугалась, что я могу принять
это за намеренный выпад.
Я задумался над тем, как ей ответить. Я знал, что приятнее всего ей
было бы письмо, содержащее новости о Саутвуде, самые будничные детали -
вплоть до состояния моих георгинов. А как же быть с моим эксцентричным
путешествием в Стамбул? Упомянуть о нем вскользь выглядело бы
неестественно и даже претенциозно, а если описать все приключения,
рассказав про полковника Хакима, золотой слиток и генерала Абдула, она
решит, что мой образ жизни полностью переменился, и это усилит ее чувство
оторванности и одиночества в своем Коффифонтейне. Я стал уже сомневаться,
стоит ли вообще отвечать, но вот на последней странице (бумага, видимо,
съехала, и строчка побежала вверх, залезая на предыдущую строку) она
писала: "Я так жду Ваших писем, они приближают ко мне Саутвуд". Я положил
письмо в ящик письменного стола, где хранились другие ее письма.
Уже совсем стемнело, но до того, как принесут заказанный обед,
оставалось все равно больше часу, поэтому я подошел к полкам, чтобы
выбрать какую-нибудь книгу. Как и мой отец, я редко покупаю новые книги,
хотя в отличие от него не ограничиваю свое чтение фактически
одним-единственным автором. Современная литература меня не привлекает - на
мой взгляд, наивысшего уровня английская поэзия и проза достигли в
викторианскую эпоху. Если бы я стал писателем (а в юности, до того как
матушка подыскала мне место в банке, я порой мечтал об этом), я взял бы
себе за образец кого-нибудь из второстепенных прозаиков-викторианцев
(подражать гениям - и пытаться бесполезно), скажем Р.Л.Стивенсона или даже
Чарлза Рида. У меня много сочинений Уилки Коллинза, хотя его детективные
вещи нравятся мне меньше остальных в этом отношении я не разделяю вкусов
тетушки. Если бы мне выпало быть поэтом, я бы удовольствовался весьма
скромным местом и был бы счастлив заслужить, если бы довелось, титул
английского Маэни [Маэни, Фрэнсис Сильвестр (1804-1866) - ирландский поэт,
более известный под псевдонимом Отец Праут], воспев Саутвуд, как он воспел
Шендон [предместье ирландского города Корка]. Это одно из любимых моих
стихотворений в "Золотой сокровищнице" Палгрейва. Быть может, упоминание в
письме мисс Кин церкви св.Иоанна, чей колокольный звон доносится до меня
воскресным утром, когда я работаю в саду, напомнило мне о Маэни, и я снял
с полки антологию.

Звонят в Москве колокола.
В Константинополе мулла
Взбирается на минарет
Святой Софии -
И, возвещая рамадан,
Зовет к молитве мусульман;
Его призывы для меня -
Слова пустые.

Они звучат в чужих краях -
Пускай внимает им Аллах;
Но есть напев, который мне
Всего милее, -
То Шендона вечерний звон:
Плывет величественно он
Над полноводной речкой Ли
И душу греет.

Строки о Святой Софии никогда прежде не были для меня наполнены таким
смыслом: этот унылый мавзолей не идет ни в какое сравнение с нашим
св.Иоанном, и упоминание о нем теперь всегда будет связываться в моем
сознании с полковником Хакимом.
Одна книга вызывает в памяти другую, и вдруг впервые за много лет я
достал том Вальтера Скотта. Я вспомнил, как отец любил гадать по его
романам - это называлось играть в Sortes Virgilianae. Мать считала эту
игру кощунственной, если только не гадать всерьез, по Библии. Я
подозревал, что отец загибал уголки у определенных страниц, чтобы сразу
попасть на подходящую фразу с целью подразнить и ошеломить мою мать.
Однажды, когда он жестоко мучился от запора, он открыл "Роб Роя" якобы
наугад и прочел вслух: "Вошел мистер Оуэн. С такой регулярностью
действовал мозг и организм сего достойного человека..." И сейчас я решил
погадать и подивился уместности попавшегося мне отрывка: "Один лишь
добротный обед способен был поднять мое настроение, дабы я мог
воспротивиться унынию, незаметно завладевавшему моей душой".
Я и вправду впал в угнетенное настроение, не знаю уж из-за чего: то ли
сыграло роль письмо мисс Кин, то ли мне больше, чем я мог предполагать, не
хватало общества моей тетушки, а может быть, Тули оставила некую брешь в
моей душе. Теперь, когда у меня не было обязательств ни перед кем, кроме
себя самого, радость от возвращения в свой дом и сад как-то начала
меркнуть. В надежде отыскать утешительное изречение я снова раскрыл "Роб
Роя" - и обнаружил между страницами любительский снимок: пожелтевший
прямоугольник, изображающий хорошенькую девушку в старомодном купальном
костюме, сделанный старомодной камерой Брауни. Девушка стояла, чуть
пригнувшись, она уже успела спустить лямку с одного плеча и сейчас
улыбалась, как будто ее застигли в момент переодевания. Я не сразу узнал
тетушку Августу, а когда узнал, подумал прежде всего, как она была тогда
привлекательна. Кто ее фотографировал? Сестра? Но в таком случае вряд ли
она подарила бы подобную карточку моему отцу. Я заключил, что, скорее
всего, он фотографировал ее сам и спрятал снимок в Вальтера Скотта,
которого матушка наверняка не стала бы читать. Так вот какой она была в те
далекие - сколько ей тут, едва ли больше восемнадцати - времена, когда она
еще не свела знакомство с Карраном, или мсье Дамбрезом, или мистером
Висконти. Судя по виду, от нее уже тогда можно было ожидать чего угодно.
Мне попалась на глаза фраза о Диане Вернон [героиня романа "Роб Рой"] на
одной из страниц, между которыми была вложена карточка: "Будь терпелив и
покоен и предоставь мне следовать своим путем: коль скоро я закушу удила,
никакая узда меня не удержит". Нарочно ли мой отец выбрал именно эту
страницу, когда прятал снимок? Меня охватила тоска - тоска, какую я
испытывал порой в банке, когда по долгу службы листал хранившиеся там
старые документы, свидетельства давно утихших страстей. Я почувствовал
прилив нежности к отцу - к этому ленивцу, лежавшему в пустой ванне прямо в
пальто. Я ни разу не был на его могиле, так как он умер во время
единственной в своей жизни поездки за пределы Англии, и я даже не знал,
где она находится.
Я позвонил тетушке.
- Просто хочу пожелать доброй ночи и удостовериться, что все в порядке.
- В квартире пустовато без Вордсворта.
- Мне тоже что-то тоскливо - без вас и без Тули.
- Никаких новостей за время отсутствия?
- Только письмо от знакомой. Ей, видимо, тоже тоскливо. - Я запнулся,
потом продолжал: - Тетя Августа, сам не знаю почему, но я думаю об отце.
Странно, как мало знаешь о своих близких. Представляете, я не знаю даже,
где он похоронен.
- Не знаешь?
- Нет. А вы?
- Знаю, конечно.
- Мне захотелось хотя бы раз побывать на могиле.
- У меня кладбища вызывают отвращение. Там всегда какой-то душный
болотистый запах, как в джунглях. Вероятно, из-за всей этой влажной
зелени.
- С возрастом, мне кажется, проникаешься большей привязанностью ко
всему семейному - к домам и к могилам. Мне очень неприятно, что матушка
закончила свой путь в полицейской лаборатории.
- Приемная мать, - поправила тетушка.
- Так где же мой отец?
- Как недостаточно верующая католичка, я не могу ответить на твой
вопрос с определенностью, но его тело или, во всяком случае, то, что от
него осталось, покоится в Булони.
- Так близко? Почему же его не перевезли в Англию?
- Моя сестра была человек несентиментальный и прагматичный. Твой отец
уехал в Булонь на один день без ее ведома. Там после обеда он почувствовал
себя плохо и почти сразу же умер. Пищевое отравление. Антибиотиков тогда
еще не было. Пришлось произвести вскрытие, и моя сестра не пожелала везти
домой распотрошенный труп. Поэтому она решила похоронить его на местном
кладбище.
- Вы присутствовали на похоронах?
- Я в это время гастролировала по Италии. И услыхала об этом много
позже. Мы с сестрой не переписывались.
- Значит, вы тоже не видели могилу?
- Один раз я предложила мистеру Висконти съездить туда, но у него есть
любимая цитата из Библии: "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов".
- Может быть, мы с вами как-нибудь съездим туда вместе?
- Я полностью разделяю взгляды мистера Висконти, но прокатиться никогда
не откажусь, - весело отвечала тетушка без капли сентиментальности.
- На этот раз едем за мой счет.
- Годовщина смерти, - сказала тетушка, - приходится на второе октября.
Я запомнила дату потому, что она совпадает с днем его ангела.
Ангел-хранитель оказался явно не на высоте - если, конечно, не действовал
сознательно, желая уберечь твоего отца от какой-то худшей участи. И это
вполне вероятно: что, спрашивается, делал твой отец в Булони в такое
неподходящее время года?

17

Как ни странно, в Булони я почти сразу почувствовал себя как дома.
Поскольку прямой пароход из Фолкстона уже не ходил, мы сели в "Золотую
стрелу" на вокзале Виктория. Я с радостью убедился, что на сей раз при
тетушке нет ее красного чемодана. Английскую сторону Канала [так англичане
называют Ла-Манш] заливал золотистый свет осеннего солнца. К тому времени,
когда мы добрались до Петтсвуда, автобусы все как один позеленели
[междугородные автобусы в Англии зеленого цвета], а начиная от Орпингтона,
появились хмелесушилки, и их белые шапки колыхались, как перья на
средневековом шлеме. Хмель, вьющийся вверх по шестам, выглядел куда
наряднее, чем виноградная лоза, я охотно отдал бы весь ландшафт между
Миланом и Венецией за эти двадцать миль кентского пейзажа. Безмятежные
небеса и скромные речушки; пруды в камышах и умиротворенно дремлющие
коровы. Приятные места, их воспел Блейк, и я пожалел, что опять мы едем в
чужие края. Почему отец не умер в Дувре или Фолкстоне, куда так просто
съездить на один день?
Но когда мы наконец прибыли в Булонь и вышли из вагона - единственного
в "Золотой стреле", идущего из Кале до Булони, - я почувствовал себя дома.
Небо затянуло тучами, в воздухе похолодало, вдоль набережной порывами
хлестал дождь, но в гостинице над конторкой портье висел портрет королевы,
а в окнах пивной я прочел: "Здесь вас ждет чашка хорошего чая. Милости
просим пассажиров из Восточного Кента". Свинцового цвета чайки, кружившие
над рыбачьими лодками в свинцовом вечернем небе, были такие же, как в
Англии. Над морским вокзалом вспыхивали алые надписи по-английски -
"Паром" и "Британская железная дорога".
Уже было слишком поздно, чтобы разыскивать отцовскую могилу (да и
годовщина смерти все равно приходилась на следующий день), поэтому мы с
тетушкой поднялись в Верхний город, прошлись вдоль крепостного вала и по
извилистым улочкам, напомнившим мне городок Рай. В обширной подземной
часовне собора венчался кто-то из английских королей, там лежали ядра,
выпущенные из пушек Генриха VIII; а снаружи на небольшой площадке, под
стенами церкви, стояла статуя Эдуарда Дженнера [английский врач
(1749-1823), изобретатель вакцины против оспы] в коричневом фраке и
коричневых сапогах с кисточками. В переулке в маленьком кинотеатре
показывали старый фильм "Остров сокровищ" с Робертом Ньютоном, а
неподалеку, в клубе под названием "Счастливчик", можно было послушать