Страница:
детьми, сидящий под сенью очень зеленого дерева, надпись соответствующая:
"Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне" [Евангельская
цитата (от Матфея, 19:14)]. Благодаря советнику Трамбулу на Кренмер-роуд
было построено прямоугольное здание красного кирпича с решетками на окнах
- сперва сиротский приют, а ныне место заключения малолетних преступников.
Рождественская служба началась с более мелодичного, чем в исполнении
майора Чарджа, варианта "Слышишь - ангелы поют!", а затем мы перешли ко
всеми любимому "Славному королю Венцеславу".
"Свежий, чистый, ровный", - выводили на галерее высокие женские голоса.
Мне этот стих всегда казался очень красивым, он воскрешал картину уютной
сельской Англии, где нет толп и машин, грязнящих снег, где даже
королевский дворец стоит среди безмолвных, нехоженых полей.
- Снежного Рождества, сэр, в этом году нам не дождаться, - прошептал
мне в ухо кто-то за моей спиной, и, обернувшись, я узрел в следующем ряду
сержанта сыскной полиции Спарроу.
- Вы что тут делаете?
- Не уделите ли мне минутку после службы, сэр, - отозвался он и,
поднеся к глазам молитвенник, запел звучным приятным баритоном:
А мороз был лютый;
Шел за хворостом старик...
(Быть может, сержант Спарроу тоже, как и мисс Трумен, когда-то служил
на флоте.)
...Нищий и разутый.
Я оглянулся на его спутника. Щегольски одетый, с сухим лицом законника,
в темно-сером пальто, с зонтиком, висевшим на согнутой руке - очевидно, он
боялся потерять его. Интересно, пришло мне в голову, что он будет делать с
зонтом или с отутюженной складкой на брюках, когда придется встать на
колени. В отличие от сержанта Спарроу, он явно чувствовал себя не в своей
тарелке. Он не пел и, подозреваю, не молился.
- Верный паж, ступай за мной... - истово запел сержант.
- Смело шествуй следом... - Хор на галерее со страстью вступил в
состязание с этим неожиданным голосом снизу.
Наконец началось собственно богослужение, и я был рад, когда
навязываемый нам на Рождество символ веры Афанасия [свод христианских
молитвенных песнопений, приписываемых александрийскому епископу Афанасию
(296?-373)] благополучно закончился. "Якоже ниже три несозданные ниже три
непостижимые, но Един несозданный и Един непостижимый". (Сержант Спарроу
несколько раз в продолжение службы откашлялся.)
Я намеревался - как всегда на Рождество - подойти к причастию.
Англиканская церковь не представляет собой исключения из правила:
причастие - служба поминальная, и я имел такое же право помянуть
прекрасную легенду, как и любой истинно верующий. Священник произносил
слова четко, а прихожане невнятно гудели, чтобы скрыть то обстоятельство,
что они плохо помнят текст: "Сердцем и словом к Тебе припадаем, все
преступления наши сознавая, молимтися: помилуй и очисти беззакония наши".
Я заметил, что сержант, вероятно из профессиональной осторожности,
присоединился к всеобщему признанию своей вины. "Множество содеянных нами
лютых прегрешении, во вся дни жизни нашея, плачем и рыдаем горько,
помышляя лукавые деяния". Ни разу прежде я не замечал, насколько молитва
похожа на речь старого каторжника, обращающегося к судьям с просьбой о
помиловании. Присутствие сержанта сыскной полиции словно придало службе
совсем другую окраску. Когда я отошел в неф, чтобы подойти к алтарю, за
моей спиной послышались бурные пререкания шепотом и слова "Нет, Спарроу,
вы!", произнесенные очень настойчивым тоном, так что я не удивился, увидав
коленопреклоненного сержанта Спарроу рядом с собой у барьера в ожидании
причастия. Возможно, у них родилось сомнение - а вдруг я воспользуюсь
причастием и сбегу через боковую дверь.
Когда дошла очередь до сержанта Спарроу приложиться к чаше, он очень
долго от нее не отрывался, и я заметил, что до конца обряда пришлось
принести еще вина. Когда я возвращался на место, сержант следовал за мной
по пятам, и на скамье позади меня снова разгорелось перешептывание. "У
меня глотка как наждак", - услышал я. Видимо, сержант оправдывался из-за
своей возни с чашей.
К концу службы они стояли и ждали меня у дверей. Сержант Спарроу
представил мне своего спутника.
- Инспектор сыскной полиции Вудроу, - сказал он, - мистер Пуллинг. - И,
понизив голос, с благоговением добавил: - Инспектор Вудроу работает в
Специальном отделе.
После некоторого колебания с обеих сторон мы пожали друг другу руки.
- Мы интересуемся, сэр, не согласитесь ли вы опять нам посодействовать,
- начал сержант Спарроу. - Я рассказывал инспектору Вудроу, как вы нам
однажды помогли разобраться с тем горшком марихуаны.
- Очевидно, вы имеете в виду урну с прахом моей матери, - ответил я со
всем возможным высокомерием, на какое способен человек в рождественскую
ночь.
Прихожане высыпали на улицу из обеих дверей. Мимо прошествовал адмирал.
Из нагрудного кармашка у него торчало что-то алое, наверное бумажная
шляпа, служившая ему теперь носовым платком.
- В "Короне и якоре" нам сообщили, - чопорным и неприязненным тоном
произнес инспектор Вудроу, - что ключи от квартиры вашей тетушки находятся
у вас.
- Мы хотим действовать деликатно, - пояснил сержант Спарроу, - с
добровольного согласия всех заинтересованных сторон. Для суда это всегда
лучше.
- Что, собственно, вам нужно?
- Счастливого Рождества, мистер Пуллинг. - Викарий положил руку мне на
плечо. - Имею ли я удовольствие видеть перед собой двух новых прихожан?
- Мистер Спарроу, мистер Вудроу, викарий, - представил я.
- Надеюсь, вам понравилась наша рождественская служба?
- Еще как, - с жаром подтвердил сержант. - Для меня главное - это
хорошая мелодия и слова чтоб были понятные.
- Подождите минуточку, я поищу экземпляры нашего приходского журнала.
На редкость удачный выпуск.
Священник нырнул обратно в темную церковь, в своем стихаре он был похож
на привидение.
- Понимаете, сэр, - продолжал свое сержант Спарроу, - нам ничего не
стоило получить ордер на обыск и войти без вашего разрешения. Но,
во-первых, замок жаль портить, хороший замок - Чабб - мисс Бертрам очень
предусмотрительна. А кроме того, это будет говорить не в пользу старой
леди при следствии. Если, конечно, дело дойдет до следствия. А мы хотим
надеяться, что не дойдет.
- И что же вы ищете на сей раз? Надеюсь, не марихуану?
Инспектор Вудроу произнес загробным тоном палача:
- Мы проводим расследование по запросу "Интерпола".
К нам рысцой приближался викарий, размахивая экземплярами приходского
журнала.
- Если вы откроете сразу на последней странице, то увидите отрывной
бланк подписки на следующий год. Мистер Пуллинг уже подписался.
- Спасибо, большое спасибо, - отозвался сержант Спарроу. - Сейчас у
меня с собой нет ручки, но вы пока оставьте мне его. Узор такой со вкусом,
оригинальный - тут и остролист, и птички, и надгробные памятники...
Инспектор Вудроу взял себе экземпляр с явной неохотой. Он держал его
перед собой, как свидетель держит в суде Библию, не зная в точности, что с
этим делать.
- Номер роскошный, ничего не скажешь, - заметил викарий. - Ох,
простите. Несчастная женщина. Один момент, я сейчас. - С криком "миссис
Брустер, миссис Брустер!" он бросился вдогонку за пожилой дамой, которая
удалялась по дорожке в сторону Латимер-роуд.
- Я думаю, прежде чем он вернется, - проговорил инспектор Вудроу, - нам
надо бы пойти куда-нибудь и обсудить дела.
Сержант уже успел открыть журнал и с увлечением читал его.
- Можно пойти ко мне, - предложил я.
- Я бы предпочел пойти прямо на квартиру мисс Бертрам, не откладывая.
Мы можем объясниться в машине.
- Что вам понадобилось в квартире моей тетушки?
- Я уже сказал. У нас имеется запрос из "Интерпола". Мы не хотим
беспокоить мирового судью в рождественскую ночь. Вы - ближайший
родственник. Вручив вам ключи от квартиры, ваша тетушка оставила ее на
ваше попечение.
- С моей тетушкой что-нибудь случилось?
- В этом нет ничего невозможного. - Там, где требовалось одно слово,
инспектор меньше чем пятью не удовлетворялся. - Викарий возвращается... -
сказал он раздраженно. - Спарроу, ради бога, оторвитесь же.
- Ну вот, надеюсь, вы теперь не забудете подписаться, - прощебетал
викарий. - Ваши деньги пойдут на благое дело. Мы заблаговременно
подготавливаем к Пасхе детский уголок. Я бы предпочел назвать его
часовней, но в Саутвуде у нас еще водятся твердолобые протестантки. Я
посвящу вас в глубокую тайну. Я даже комитету еще не говорил. На днях я
достал на Портобелло-роуд подлинный рисунок Мейбл Люси Атвел! Мы
торжественно развернем его на Пасху, и у меня есть тайная мысль - а вдруг
нам удастся убедить принца Эндрю...
- Боюсь, нам пора, викарий, - прервал его инспектор Вудроу, - надеюсь,
ваш уголок получится удачным.
Начинало накрапывать. Инспектор Вудроу покосился на свой зонтик, но
раскрывать не стал. Быть может, боялся, что потом четкие складки не
улягутся на место должным образом.
- Я скоро навещу вас обоих, - пообещал викарий, - как только буду иметь
ваши адреса на бланках подписки.
- Спарроу! - прикрикнул инспектор Вудроу.
Спарроу с неохотой сложил журнал и бегом, спасаясь от дождя, припустил
за нами. Усаживаясь рядом с Вудроу на водительское место, он объяснил в
свое оправдание:
- Там есть рассказ под названием "Кто виновен?". Я думал, может, про
убийство - очень уж люблю читать про убийства, а оказывается, это про
старушку, которая плохо обошлась с певицей, поющей поп-песенки. Нынче по
заглавию ничего не поймешь.
- Итак, мистер Пуллинг, - приступил инспектор Вудроу, - когда вы в
последний раз видели вашу тетю?
Фраза мне что-то смутно напомнила.
- Несколько недель... месяцев назад. В Булони. А в чем дело?
- Вы с ней довольно много путешествуете, не так ли?
- Н-ну...
- Когда вы в последний раз имели от нее сведения?
- Я уже ответил - в Булони. Я обязан отвечать на эти вопросы?
- У вас есть ваши конституционные права, - вмешался сержант Спарроу, -
как у всех граждан. Но и обязанности, конечно, тоже. Добровольное
показание всегда выглядит лучше. Суд принимает во внимание...
- Ради бога, Спарроу, придержите язык, - оборвал его инспектор Вудроу.
- Вас не удивляет, мистер Пуллинг, что со времени поездки в Булонь вы не
получали от вашей тети никаких известий?
- Когда речь идет о тетушке, меня уже ничто не удивляет.
- А вас не тревожит - не случилось ли с ней что-нибудь?
- Вы считаете, что у меня есть основания для тревоги?
- Она водит компанию с весьма подозрительными личностями. Слыхали вы
когда-нибудь о некоем мистере Висконти?
- Фамилия мне чем-то знакома.
- Военный преступник, - неосмотрительно брякнул сержант Спарроу.
- Ваше дело следить за дорогой, Спарроу, - заметил инспектор. - А
генерал Абдул? Вы, полагаю, слыхали о генерале Абдуле?
- Кажется... да, как будто слыхал.
- Вы были некоторое время назад с вашей тетушкой в Стамбуле. Вы прибыли
поездом и через несколько часов были оттуда выдворены. Вы встречались с
полковником Хакимом.
- Да, действительно, какой-то офицер полиции приходил. Нелепая ошибка.
- Генерал Абдул умер и перед смертью сделал заявление.
- Умер? Бедняга. Я и не знал. Не понимаю, какое отношение имеет его
заявление ко мне.
- Или к вашей тетушке?
- Я за мою тетушку не отвечаю.
- Заявление касается мистера Висконти. "Интерпол" распространил
подробности. До сих пор мы считали, что мистера Висконти нет в живых. Мы
его списали.
- Между прочим, - сказал я, - прежде чем мы продолжим переговоры,
должен предупредить, что с собой у меня тетушкиных ключей нет.
- Я и не ожидал, что есть. Мне нужно было лишь получить ваше разрешение
войти в квартиру. Заверяю вас, мы не нанесем никакого ущерба.
- Боюсь, я не могу вам этого разрешить. Я отвечаю за сохранность
квартиры.
- Будет гораздо лучше выглядеть в суде, мистер Пуллинг... - начал было
Спарроу, но инспектор оборвал его:
- Спарроу. Следующий поворот налево. Мы отвезем мистера Пуллинга домой.
- Вы можете зайти ко мне после рождественских праздников, - сказал я. -
В том случае, если у вас будет ордер на обыск.
Я все поджидал инспектора и сержанта, но они даже не позвонили.
Неожиданно пришла цветная открытка от Тули. Поверх фотографии - довольно
безобразного храма в Катманду - Тули написала "Путешествие изумительное.
Привет. Тули". Я и забыл, что дал ей мой адрес. Рождество никак не
упоминалось, праздник этот в Непале, видимо, прошел незамеченным, тем
более я был польщен, что она вспомнила обо мне просто так. Миновал День
подарков, я сел в машину и поехал в "Корону и якорь" ближе к вечеру, перед
закрытием бара. Я хотел побывать на квартире до того, как объявится вдруг
инспектор с ордером на обыск. Если там еще сохранились какие-то
компрометирующие следы пребывания Вордсворта, я хотел их удалить вовремя и
для этой цели захватил с собой небольшой чемоданчик. Всю свою трудовую
жизнь я был неукоснительно предан одному-единственному учреждению - банку,
но теперь моя преданность приняла совсем другое направление. Преданность
какому-то индивидууму неизбежно включает преданность всем человеческим
недостаткам, даже тягу к противозаконным действиям и аморальность, которые
не были чужды тетушке. Я задавал себе вопрос, уж не приходилось ли ей в
своей жизни подделывать чек или грабить банк, и при мысли об этом улыбался
с нежностью, с какой в прежнее время отнесся бы к милому чудачеству.
Добравшись до "Короны и якоря", я с опаской заглянул в окно бара.
Почему с опаской? Я имел полное право находиться там - до закрытия еще
оставалось время. Пасмурное небо предвещало снегопад, посетители толпились
у стойки, спеша заправиться в последний раз, пока не пробило три. Мне была
видна спина девушки в галифе и большая волосатая рука, лежащая у нее на
спине. "Еще двойную", "Кружку самого лучшего", "Двойную джина". На часах
было без двух минут три. Завсегдатаи словно настегивали своих лошадей на
последней прямой перед финишным столбом, и наблюдалось некоторое
столпотворение. Я выбрал из связки нужный ключ от боковой двери и стал
подниматься по лестнице. На второй площадке я присел на тетушкину кушетку.
Я чувствовал себя взломщиком, нарушителем закона, я прислушивался - не
услышу ли чьих-то шагов, но, разумеется, не услышал ничего, кроме
приглушенного гула голосов, доносившегося из бара.
Отперев дверь квартиры, я очутился в непроницаемой темноте. Я толкнул
какой-то столик в прихожей, и что-то венецианское полетело на пол и со
звоном разлетелось вдребезги. Я поднял шторы, но венецианское стекло все
равно оставалось тусклым, как жемчуг, лежащий без употребления. На полу
среди осколков, как пена прибоя, лежала корреспонденция, в основном она
состояла из рекламных проспектов, и я пока не стал их трогать. Я зашел в
спальню тетушки, испытывая неловкость. Но разве она не сама просила меня
проверять, все ли в порядке? Я вспомнил, с какой тщательностью полковник
Хаким обыскивал номер в отеле и с какой легкостью его провели... но свечей
я не нашел нигде, кроме кухни, да и те нормального размера и веса, явно
приготовленные на случай неполадок с электричеством.
В комнате Вордсворта белье с кровати было снято, а уродливые
диснеевские фигурки убраны. Из украшений оставалась лишь обрамленная
фотография гавани Фритауна - рыночные торговки в ярких платьях с корзинами
на головах спускались по стертым ступеням к воде. В прошлый раз я ее не
заметил, вероятно, тетушка повесила ее на память о Вордсворте позже.
Я вернулся в гостиную и принялся просматривать почту: тетушка могла
прислать мне обратный адрес для пересылки приходящей корреспонденции, и,
во всяком случае, я хотел спрятать все хоть сколько-нибудь личное от глаз
Вудроу и Спарроу, буде они сюда заявятся. Тут была весточка от моего
старого знакомца "ОМО", счета из прачечной, из винной лавки, из
бакалейной. Я удивился, не найдя ежемесячного банковского отчета, но,
припомнив золотой брусок и чемодан, набитый банкнотами, подумал, что,
возможно, тетушка предпочитает держать свои финансы в легко реализуемой
форме. В таком случае стоило пошарить в платяном шкафу: небезопасно было
оставлять наличные деньги в пустой квартире.
И тут, роясь в счетах, я нашел кое-что меня заинтересовавшее - видовую
открытку из Панамы с французским лайнером на фоне очень синего моря.
Открытка была написана по-французски, мелким убористым почерком, чтобы
уместить как можно больше текста на этом небольшом пространстве.
Отправитель подписался инициалами А.Д., писал он, насколько я мог
разобрать, о том, какое concours de circonstances miraculeux [чудесное
стечение обстоятельств (франц.)] было обнаружить мою тетю на борту судна
после всех этих лет triste separation [печальной разлуки (франц.)] и какое
несчастье, что она покинула пароход до конца плавания и тем самым отняла у
него возможность и дальше предаваться их общим воспоминаниям. После ее
исчезновения люмбаго у А.Д. усилилось и возобновилась подагра в правой
ноге.
Уж не мсье ли это Дамбрез, размышлял я, доблестный возлюбленный,
державший двух любовниц в одном отеле? Но если жив он, тогда, быть может,
жив и Карран? Казалось, бесчестному миру моей тетушки суждено своего рода
бессмертие, и только мой бедный отец лежит мертвый в дождливой, дымной
Булони. Не скрою, меня кольнула ревность - ведь на этот раз не я
сопровождал тетушку и не мне, а другим она сейчас рассказывала свои
истории.
- Извините, мы вошли без звонка, мистер Пуллинг, - проговорил сержант
Спарроу. Он отступил, пропуская вперед, по всем правилам этикета,
инспектора Вудроу. У того опять висел на сгибе локтя зонтик, и казалось,
будто он его так и не раскрывал с нашего прошлого свидания.
- Добрый день, - сухо сказал инспектор Вудроу. - Очень кстати, что мы
вас застали здесь.
- Видим - дверь открыта... - вставил сержант Спарроу.
- Ордер на обыск у меня есть. - Инспектор Вудроу протянул мне ордер,
опережая мой вопрос. - Но все равно нам удобнее, чтобы при обыске
присутствовал член семьи.
- Нам не хотелось подымать шум, - объяснил сержант Спарроу, - для всех
это было бы лишнее. Вот мы и ждали в машине на той стороне улицы, пока
хозяин закроет бар, а тут увидели, что вы зашли внутрь, и решили: самое
лучшее - проделать все втихомолку, чтоб даже хозяин не знал. И тете вашей
так будет приятнее, а то, будьте уверены, сегодня же вечером в баре пошли
бы толки. Чтобы бармен да не разболтал все своим завсегдатаям - такого не
бывает. Все равно как муж - жене.
Тем временем инспектор с деловым видом осматривал комнату.
- Почту проверяете? - Сержант взял у меня из пальцев открытку и сказал:
- Панама. Подписано А.Д. Вам не приходит в голову, кто бы это мог быть?
- Нет.
- А может, имя вымышленное? В Панаме у "Интерпола" с содействием
обстоит неважно, - добавил сержант, - они получают помощь только в
американской зоне.
- Тем не менее заберите открытку, Спарроу, - приказал инспектор.
- Что вы имеете против моей тетушки?
- Знаете, сэр, мы склонны ошибаться в положительную сторону, - сказал
сержант. - Мы могли бы предъявить ей обвинение по поводу той истории с
коноплей, но, приняв во внимание ее преклонный возраст и то, что цветной
удрал в Париж, мы оставили ее в покое. Да и для суда доказательств было
недостаточно. Правда, мы тогда еще ничего не знали про ее нежелательные
связи.
- Какие связи?
Я подозревал, что они распределили свои роли заранее: сержант меня
отвлекает, а инспектор тем временем обыскивает квартиру, что он сейчас и
проделывал.
- Да этот Висконти, сэр. Итальянец, судя по фамилии. Аспид, сэр.
- Сплошное стекло, - сказал инспектор. - Любопытное зрелище. Как в
музее.
- Это венецианское стекло. Когда-то тетушка работала в Венеции. Думаю,
тут много подарков от клиентов.
- И ценные вещицы? Коллекционные?
- Не думаю.
- Произведения искусства?
- Дело вкуса, - ответил я.
- Мисс Бертрам, смею думать, понимает толк в искусстве. Имеются
картины?
- По-моему, нет. Только фотография Фритауна в гостевой комнате.
- Почему Фритауна?
- Вордсворт оттуда родом.
- Кто такой Вордсворт?
- Черный слуга, - ответил сержант Спарроу. - Который дал тягу во
Францию, когда мы обнаружили марихуану.
Они переходили из комнаты в комнату, а я шел за ними следом. Мне
казалось, что Вудроу совсем не так тщательно проводит обыск, как полковник
Хаким. У меня создалось впечатление, что он и не ожидал ничего найти и
только хотел отправить формальное донесение в "Интерпол" о том, что
приложены все усилия. Время от времени он бросал вопрос, не оборачиваясь:
- Упоминала когда-нибудь ваша тетя этого Висконти?
- О да, много раз.
- Жив он, как вы думаете?
- Не знаю.
- Они еще в контакте, как вам кажется?
- Не думаю.
- Старому аспиду сейчас, наверно, за восемьдесят, - сказал сержант
Спарроу. - Пожалуй что под девяносто.
- По-моему, поздновато преследовать его, даже если он еще жив, -
заметил я. Мы покинули тетушкину комнату и перешли в комнату Вордсворта.
- В том-то и заключается одна из проблем "Интерпола", - объяснил
сержант Спарроу. - Слишком много заведено досье. Их работа не то что
настоящая полицейская работа. Ни один из них в жизни на обходе не был. У
них служба гражданская, как в Сомерсет-Хаус [там помещается Управление
налоговых сборов и другие государственные учреждения].
- Они выполняют свой долг, Спарроу, - произнес Вудроу. Он снял со стены
снимок Фритаунской гавани и перевернул его задней стороной кверху. Затем
повесил обратно. - Красивая рамка, - сказал он. - Стоит дороже, чем
фотография.
- Судя по виду, тоже итальянская, - сказал я, - как и стекло.
- Может, подарок этого типа, Висконти? - предположил сержант Спарроу.
- На обороте ничего не написано, - сказал инспектор. - Я надеялся, что
найду подпись. "Интерпол" не располагает даже образчиком его почерка, не
говоря уже об отпечатках пальцев.
Он взглянул на клочок бумаги, который держал в руке.
- Упоминала ли ваша тетя в разговоре следующие имена: Тиберио Тити?
- Нет.
- Страдано? Пассерати? Косса?
- Она вообще мало рассказывала мне о своих итальянских знакомых.
- Это не совсем знакомые. Леонардо да Винчи? - продолжал инспектор
Вудроу.
- Нет.
Он еще раз обошел все комнаты, но я видел, что он делает это только для
проформы. Уже у двери он дал мне номер телефона.
- Если вы получите от вашей тети известие, - сказал он, - я попрошу вас
немедленно позвонить в таком случае нам.
- Я ничего не обещаю.
- Нам просто надо задать ей несколько вопросов, - объяснил сержант
Спарроу. - Против нее не выдвинуто никаких обвинений.
- Рад это слышать.
- Не исключено даже, - продолжал инспектор Вудроу, - что ей самой
угрожает серьезная опасность... со стороны ее неудачных знакомых.
- В особенности от этого аспида Висконти, - ввернул сержант.
- Почему вы все время называете его аспидом?
- Просто это единственное описание, какое нам дал "Интерпол", - ответил
сержант. - У них даже паспортной фотографии нет. Но когда-то, в тысяча
девятьсот сорок пятом, начальник римской полиции дал ему определение
"аспид". Все их архивы военного времени были уничтожены, начальник умер, и
теперь мы не знаем - описание это внешности или, так сказать, нравственный
портрет.
- Теперь у нас хотя бы имеется открытка из Панамы, - добавил инспектор.
- Все-таки есть что вложить в досье, - пояснил сержант Спарроу.
Тщательно заперев дверь, я последовал за ними. У меня появилось
грустное ощущение, будто тетушка умерла и наиболее интересный период моей
жизни окончился. Я очень долго ждал его, но он получился коротким.
Пока судно тянули на буксире, выводя его в бурно мчащийся поток желтой
воды, а беспорядочно нагроможденные небоскребы и зубчатое здание таможни
исчезли, как от рывка, будто это они, а не судно находились все это время
на конце каната, я думал о том, какое угнетенное состояние духа было у
меня в тот давний день и какими ошибочными оказались мои дурные
предчувствия. Был июль, восемь утра, чайки орали, как кошки на
Латимер-роуд, собирались тяжелые дождевые тучи. Лишь в одном месте над
Ла-Платой проглядывало солнце, бросая на тусклую поверхность воды
серебряную полоску, но самым ярким пятном на всем хмуром пространстве воды
и берега было пламя, рвавшееся из газовых труб на фоне темного неба.
Впереди было четыре дня плавания по Ла-Плате, Паране и Парагваю до момента
встречи с тетушкой. Я повернулся спиной к аргентинской зиме и, войдя в
жаркую каюту, принялся развешивать одежду и расставлять и раскладывать
книги и бумаги, чтобы создать какое-то подобие домашнего уюта.
Больше полугода прошло со дня встречи с детективами, прежде чем я
получил весть от тетушки. К тому времени я уже совершенно убедил себя, что
ее нет в живых, и однажды во сне меня здорово напугала какая-то тварь с
перебитыми лапами, которая ползла по полу ко мне, извиваясь, как змеиный
хвост. Она хотела сдернуть меня с кровати вниз, чтобы легче было вонзить
зубы, и меня парализовал страх, как птичку, увидевшую змею. Проснувшись, я
подумал о мистере Висконти, хотя, помнится, птичек парализует кобра, а
вовсе не аспид.
За это пустое, бессмысленное время пришло еще одно письмо от мисс Кин.
Она писала от руки, так как неловкая служанка грохнула ее машинку на пол.
"Только я хотела написать, - писала она, - до чего глупы и неуклюжи
здешние черные, но тут же вспомнила, как однажды за обедом Вы с моим отцом
обсуждали проблему расизма, и почувствовала, что я как бы предаю наш
старый дом в Саутвуде и нашу тогдашнюю дружбу. Порой меня пугает мысль,
что скоро я совсем ассимилируюсь. Живя в Коффифонтейне, уже не считаешь
"Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне" [Евангельская
цитата (от Матфея, 19:14)]. Благодаря советнику Трамбулу на Кренмер-роуд
было построено прямоугольное здание красного кирпича с решетками на окнах
- сперва сиротский приют, а ныне место заключения малолетних преступников.
Рождественская служба началась с более мелодичного, чем в исполнении
майора Чарджа, варианта "Слышишь - ангелы поют!", а затем мы перешли ко
всеми любимому "Славному королю Венцеславу".
"Свежий, чистый, ровный", - выводили на галерее высокие женские голоса.
Мне этот стих всегда казался очень красивым, он воскрешал картину уютной
сельской Англии, где нет толп и машин, грязнящих снег, где даже
королевский дворец стоит среди безмолвных, нехоженых полей.
- Снежного Рождества, сэр, в этом году нам не дождаться, - прошептал
мне в ухо кто-то за моей спиной, и, обернувшись, я узрел в следующем ряду
сержанта сыскной полиции Спарроу.
- Вы что тут делаете?
- Не уделите ли мне минутку после службы, сэр, - отозвался он и,
поднеся к глазам молитвенник, запел звучным приятным баритоном:
А мороз был лютый;
Шел за хворостом старик...
(Быть может, сержант Спарроу тоже, как и мисс Трумен, когда-то служил
на флоте.)
...Нищий и разутый.
Я оглянулся на его спутника. Щегольски одетый, с сухим лицом законника,
в темно-сером пальто, с зонтиком, висевшим на согнутой руке - очевидно, он
боялся потерять его. Интересно, пришло мне в голову, что он будет делать с
зонтом или с отутюженной складкой на брюках, когда придется встать на
колени. В отличие от сержанта Спарроу, он явно чувствовал себя не в своей
тарелке. Он не пел и, подозреваю, не молился.
- Верный паж, ступай за мной... - истово запел сержант.
- Смело шествуй следом... - Хор на галерее со страстью вступил в
состязание с этим неожиданным голосом снизу.
Наконец началось собственно богослужение, и я был рад, когда
навязываемый нам на Рождество символ веры Афанасия [свод христианских
молитвенных песнопений, приписываемых александрийскому епископу Афанасию
(296?-373)] благополучно закончился. "Якоже ниже три несозданные ниже три
непостижимые, но Един несозданный и Един непостижимый". (Сержант Спарроу
несколько раз в продолжение службы откашлялся.)
Я намеревался - как всегда на Рождество - подойти к причастию.
Англиканская церковь не представляет собой исключения из правила:
причастие - служба поминальная, и я имел такое же право помянуть
прекрасную легенду, как и любой истинно верующий. Священник произносил
слова четко, а прихожане невнятно гудели, чтобы скрыть то обстоятельство,
что они плохо помнят текст: "Сердцем и словом к Тебе припадаем, все
преступления наши сознавая, молимтися: помилуй и очисти беззакония наши".
Я заметил, что сержант, вероятно из профессиональной осторожности,
присоединился к всеобщему признанию своей вины. "Множество содеянных нами
лютых прегрешении, во вся дни жизни нашея, плачем и рыдаем горько,
помышляя лукавые деяния". Ни разу прежде я не замечал, насколько молитва
похожа на речь старого каторжника, обращающегося к судьям с просьбой о
помиловании. Присутствие сержанта сыскной полиции словно придало службе
совсем другую окраску. Когда я отошел в неф, чтобы подойти к алтарю, за
моей спиной послышались бурные пререкания шепотом и слова "Нет, Спарроу,
вы!", произнесенные очень настойчивым тоном, так что я не удивился, увидав
коленопреклоненного сержанта Спарроу рядом с собой у барьера в ожидании
причастия. Возможно, у них родилось сомнение - а вдруг я воспользуюсь
причастием и сбегу через боковую дверь.
Когда дошла очередь до сержанта Спарроу приложиться к чаше, он очень
долго от нее не отрывался, и я заметил, что до конца обряда пришлось
принести еще вина. Когда я возвращался на место, сержант следовал за мной
по пятам, и на скамье позади меня снова разгорелось перешептывание. "У
меня глотка как наждак", - услышал я. Видимо, сержант оправдывался из-за
своей возни с чашей.
К концу службы они стояли и ждали меня у дверей. Сержант Спарроу
представил мне своего спутника.
- Инспектор сыскной полиции Вудроу, - сказал он, - мистер Пуллинг. - И,
понизив голос, с благоговением добавил: - Инспектор Вудроу работает в
Специальном отделе.
После некоторого колебания с обеих сторон мы пожали друг другу руки.
- Мы интересуемся, сэр, не согласитесь ли вы опять нам посодействовать,
- начал сержант Спарроу. - Я рассказывал инспектору Вудроу, как вы нам
однажды помогли разобраться с тем горшком марихуаны.
- Очевидно, вы имеете в виду урну с прахом моей матери, - ответил я со
всем возможным высокомерием, на какое способен человек в рождественскую
ночь.
Прихожане высыпали на улицу из обеих дверей. Мимо прошествовал адмирал.
Из нагрудного кармашка у него торчало что-то алое, наверное бумажная
шляпа, служившая ему теперь носовым платком.
- В "Короне и якоре" нам сообщили, - чопорным и неприязненным тоном
произнес инспектор Вудроу, - что ключи от квартиры вашей тетушки находятся
у вас.
- Мы хотим действовать деликатно, - пояснил сержант Спарроу, - с
добровольного согласия всех заинтересованных сторон. Для суда это всегда
лучше.
- Что, собственно, вам нужно?
- Счастливого Рождества, мистер Пуллинг. - Викарий положил руку мне на
плечо. - Имею ли я удовольствие видеть перед собой двух новых прихожан?
- Мистер Спарроу, мистер Вудроу, викарий, - представил я.
- Надеюсь, вам понравилась наша рождественская служба?
- Еще как, - с жаром подтвердил сержант. - Для меня главное - это
хорошая мелодия и слова чтоб были понятные.
- Подождите минуточку, я поищу экземпляры нашего приходского журнала.
На редкость удачный выпуск.
Священник нырнул обратно в темную церковь, в своем стихаре он был похож
на привидение.
- Понимаете, сэр, - продолжал свое сержант Спарроу, - нам ничего не
стоило получить ордер на обыск и войти без вашего разрешения. Но,
во-первых, замок жаль портить, хороший замок - Чабб - мисс Бертрам очень
предусмотрительна. А кроме того, это будет говорить не в пользу старой
леди при следствии. Если, конечно, дело дойдет до следствия. А мы хотим
надеяться, что не дойдет.
- И что же вы ищете на сей раз? Надеюсь, не марихуану?
Инспектор Вудроу произнес загробным тоном палача:
- Мы проводим расследование по запросу "Интерпола".
К нам рысцой приближался викарий, размахивая экземплярами приходского
журнала.
- Если вы откроете сразу на последней странице, то увидите отрывной
бланк подписки на следующий год. Мистер Пуллинг уже подписался.
- Спасибо, большое спасибо, - отозвался сержант Спарроу. - Сейчас у
меня с собой нет ручки, но вы пока оставьте мне его. Узор такой со вкусом,
оригинальный - тут и остролист, и птички, и надгробные памятники...
Инспектор Вудроу взял себе экземпляр с явной неохотой. Он держал его
перед собой, как свидетель держит в суде Библию, не зная в точности, что с
этим делать.
- Номер роскошный, ничего не скажешь, - заметил викарий. - Ох,
простите. Несчастная женщина. Один момент, я сейчас. - С криком "миссис
Брустер, миссис Брустер!" он бросился вдогонку за пожилой дамой, которая
удалялась по дорожке в сторону Латимер-роуд.
- Я думаю, прежде чем он вернется, - проговорил инспектор Вудроу, - нам
надо бы пойти куда-нибудь и обсудить дела.
Сержант уже успел открыть журнал и с увлечением читал его.
- Можно пойти ко мне, - предложил я.
- Я бы предпочел пойти прямо на квартиру мисс Бертрам, не откладывая.
Мы можем объясниться в машине.
- Что вам понадобилось в квартире моей тетушки?
- Я уже сказал. У нас имеется запрос из "Интерпола". Мы не хотим
беспокоить мирового судью в рождественскую ночь. Вы - ближайший
родственник. Вручив вам ключи от квартиры, ваша тетушка оставила ее на
ваше попечение.
- С моей тетушкой что-нибудь случилось?
- В этом нет ничего невозможного. - Там, где требовалось одно слово,
инспектор меньше чем пятью не удовлетворялся. - Викарий возвращается... -
сказал он раздраженно. - Спарроу, ради бога, оторвитесь же.
- Ну вот, надеюсь, вы теперь не забудете подписаться, - прощебетал
викарий. - Ваши деньги пойдут на благое дело. Мы заблаговременно
подготавливаем к Пасхе детский уголок. Я бы предпочел назвать его
часовней, но в Саутвуде у нас еще водятся твердолобые протестантки. Я
посвящу вас в глубокую тайну. Я даже комитету еще не говорил. На днях я
достал на Портобелло-роуд подлинный рисунок Мейбл Люси Атвел! Мы
торжественно развернем его на Пасху, и у меня есть тайная мысль - а вдруг
нам удастся убедить принца Эндрю...
- Боюсь, нам пора, викарий, - прервал его инспектор Вудроу, - надеюсь,
ваш уголок получится удачным.
Начинало накрапывать. Инспектор Вудроу покосился на свой зонтик, но
раскрывать не стал. Быть может, боялся, что потом четкие складки не
улягутся на место должным образом.
- Я скоро навещу вас обоих, - пообещал викарий, - как только буду иметь
ваши адреса на бланках подписки.
- Спарроу! - прикрикнул инспектор Вудроу.
Спарроу с неохотой сложил журнал и бегом, спасаясь от дождя, припустил
за нами. Усаживаясь рядом с Вудроу на водительское место, он объяснил в
свое оправдание:
- Там есть рассказ под названием "Кто виновен?". Я думал, может, про
убийство - очень уж люблю читать про убийства, а оказывается, это про
старушку, которая плохо обошлась с певицей, поющей поп-песенки. Нынче по
заглавию ничего не поймешь.
- Итак, мистер Пуллинг, - приступил инспектор Вудроу, - когда вы в
последний раз видели вашу тетю?
Фраза мне что-то смутно напомнила.
- Несколько недель... месяцев назад. В Булони. А в чем дело?
- Вы с ней довольно много путешествуете, не так ли?
- Н-ну...
- Когда вы в последний раз имели от нее сведения?
- Я уже ответил - в Булони. Я обязан отвечать на эти вопросы?
- У вас есть ваши конституционные права, - вмешался сержант Спарроу, -
как у всех граждан. Но и обязанности, конечно, тоже. Добровольное
показание всегда выглядит лучше. Суд принимает во внимание...
- Ради бога, Спарроу, придержите язык, - оборвал его инспектор Вудроу.
- Вас не удивляет, мистер Пуллинг, что со времени поездки в Булонь вы не
получали от вашей тети никаких известий?
- Когда речь идет о тетушке, меня уже ничто не удивляет.
- А вас не тревожит - не случилось ли с ней что-нибудь?
- Вы считаете, что у меня есть основания для тревоги?
- Она водит компанию с весьма подозрительными личностями. Слыхали вы
когда-нибудь о некоем мистере Висконти?
- Фамилия мне чем-то знакома.
- Военный преступник, - неосмотрительно брякнул сержант Спарроу.
- Ваше дело следить за дорогой, Спарроу, - заметил инспектор. - А
генерал Абдул? Вы, полагаю, слыхали о генерале Абдуле?
- Кажется... да, как будто слыхал.
- Вы были некоторое время назад с вашей тетушкой в Стамбуле. Вы прибыли
поездом и через несколько часов были оттуда выдворены. Вы встречались с
полковником Хакимом.
- Да, действительно, какой-то офицер полиции приходил. Нелепая ошибка.
- Генерал Абдул умер и перед смертью сделал заявление.
- Умер? Бедняга. Я и не знал. Не понимаю, какое отношение имеет его
заявление ко мне.
- Или к вашей тетушке?
- Я за мою тетушку не отвечаю.
- Заявление касается мистера Висконти. "Интерпол" распространил
подробности. До сих пор мы считали, что мистера Висконти нет в живых. Мы
его списали.
- Между прочим, - сказал я, - прежде чем мы продолжим переговоры,
должен предупредить, что с собой у меня тетушкиных ключей нет.
- Я и не ожидал, что есть. Мне нужно было лишь получить ваше разрешение
войти в квартиру. Заверяю вас, мы не нанесем никакого ущерба.
- Боюсь, я не могу вам этого разрешить. Я отвечаю за сохранность
квартиры.
- Будет гораздо лучше выглядеть в суде, мистер Пуллинг... - начал было
Спарроу, но инспектор оборвал его:
- Спарроу. Следующий поворот налево. Мы отвезем мистера Пуллинга домой.
- Вы можете зайти ко мне после рождественских праздников, - сказал я. -
В том случае, если у вас будет ордер на обыск.
Я все поджидал инспектора и сержанта, но они даже не позвонили.
Неожиданно пришла цветная открытка от Тули. Поверх фотографии - довольно
безобразного храма в Катманду - Тули написала "Путешествие изумительное.
Привет. Тули". Я и забыл, что дал ей мой адрес. Рождество никак не
упоминалось, праздник этот в Непале, видимо, прошел незамеченным, тем
более я был польщен, что она вспомнила обо мне просто так. Миновал День
подарков, я сел в машину и поехал в "Корону и якорь" ближе к вечеру, перед
закрытием бара. Я хотел побывать на квартире до того, как объявится вдруг
инспектор с ордером на обыск. Если там еще сохранились какие-то
компрометирующие следы пребывания Вордсворта, я хотел их удалить вовремя и
для этой цели захватил с собой небольшой чемоданчик. Всю свою трудовую
жизнь я был неукоснительно предан одному-единственному учреждению - банку,
но теперь моя преданность приняла совсем другое направление. Преданность
какому-то индивидууму неизбежно включает преданность всем человеческим
недостаткам, даже тягу к противозаконным действиям и аморальность, которые
не были чужды тетушке. Я задавал себе вопрос, уж не приходилось ли ей в
своей жизни подделывать чек или грабить банк, и при мысли об этом улыбался
с нежностью, с какой в прежнее время отнесся бы к милому чудачеству.
Добравшись до "Короны и якоря", я с опаской заглянул в окно бара.
Почему с опаской? Я имел полное право находиться там - до закрытия еще
оставалось время. Пасмурное небо предвещало снегопад, посетители толпились
у стойки, спеша заправиться в последний раз, пока не пробило три. Мне была
видна спина девушки в галифе и большая волосатая рука, лежащая у нее на
спине. "Еще двойную", "Кружку самого лучшего", "Двойную джина". На часах
было без двух минут три. Завсегдатаи словно настегивали своих лошадей на
последней прямой перед финишным столбом, и наблюдалось некоторое
столпотворение. Я выбрал из связки нужный ключ от боковой двери и стал
подниматься по лестнице. На второй площадке я присел на тетушкину кушетку.
Я чувствовал себя взломщиком, нарушителем закона, я прислушивался - не
услышу ли чьих-то шагов, но, разумеется, не услышал ничего, кроме
приглушенного гула голосов, доносившегося из бара.
Отперев дверь квартиры, я очутился в непроницаемой темноте. Я толкнул
какой-то столик в прихожей, и что-то венецианское полетело на пол и со
звоном разлетелось вдребезги. Я поднял шторы, но венецианское стекло все
равно оставалось тусклым, как жемчуг, лежащий без употребления. На полу
среди осколков, как пена прибоя, лежала корреспонденция, в основном она
состояла из рекламных проспектов, и я пока не стал их трогать. Я зашел в
спальню тетушки, испытывая неловкость. Но разве она не сама просила меня
проверять, все ли в порядке? Я вспомнил, с какой тщательностью полковник
Хаким обыскивал номер в отеле и с какой легкостью его провели... но свечей
я не нашел нигде, кроме кухни, да и те нормального размера и веса, явно
приготовленные на случай неполадок с электричеством.
В комнате Вордсворта белье с кровати было снято, а уродливые
диснеевские фигурки убраны. Из украшений оставалась лишь обрамленная
фотография гавани Фритауна - рыночные торговки в ярких платьях с корзинами
на головах спускались по стертым ступеням к воде. В прошлый раз я ее не
заметил, вероятно, тетушка повесила ее на память о Вордсворте позже.
Я вернулся в гостиную и принялся просматривать почту: тетушка могла
прислать мне обратный адрес для пересылки приходящей корреспонденции, и,
во всяком случае, я хотел спрятать все хоть сколько-нибудь личное от глаз
Вудроу и Спарроу, буде они сюда заявятся. Тут была весточка от моего
старого знакомца "ОМО", счета из прачечной, из винной лавки, из
бакалейной. Я удивился, не найдя ежемесячного банковского отчета, но,
припомнив золотой брусок и чемодан, набитый банкнотами, подумал, что,
возможно, тетушка предпочитает держать свои финансы в легко реализуемой
форме. В таком случае стоило пошарить в платяном шкафу: небезопасно было
оставлять наличные деньги в пустой квартире.
И тут, роясь в счетах, я нашел кое-что меня заинтересовавшее - видовую
открытку из Панамы с французским лайнером на фоне очень синего моря.
Открытка была написана по-французски, мелким убористым почерком, чтобы
уместить как можно больше текста на этом небольшом пространстве.
Отправитель подписался инициалами А.Д., писал он, насколько я мог
разобрать, о том, какое concours de circonstances miraculeux [чудесное
стечение обстоятельств (франц.)] было обнаружить мою тетю на борту судна
после всех этих лет triste separation [печальной разлуки (франц.)] и какое
несчастье, что она покинула пароход до конца плавания и тем самым отняла у
него возможность и дальше предаваться их общим воспоминаниям. После ее
исчезновения люмбаго у А.Д. усилилось и возобновилась подагра в правой
ноге.
Уж не мсье ли это Дамбрез, размышлял я, доблестный возлюбленный,
державший двух любовниц в одном отеле? Но если жив он, тогда, быть может,
жив и Карран? Казалось, бесчестному миру моей тетушки суждено своего рода
бессмертие, и только мой бедный отец лежит мертвый в дождливой, дымной
Булони. Не скрою, меня кольнула ревность - ведь на этот раз не я
сопровождал тетушку и не мне, а другим она сейчас рассказывала свои
истории.
- Извините, мы вошли без звонка, мистер Пуллинг, - проговорил сержант
Спарроу. Он отступил, пропуская вперед, по всем правилам этикета,
инспектора Вудроу. У того опять висел на сгибе локтя зонтик, и казалось,
будто он его так и не раскрывал с нашего прошлого свидания.
- Добрый день, - сухо сказал инспектор Вудроу. - Очень кстати, что мы
вас застали здесь.
- Видим - дверь открыта... - вставил сержант Спарроу.
- Ордер на обыск у меня есть. - Инспектор Вудроу протянул мне ордер,
опережая мой вопрос. - Но все равно нам удобнее, чтобы при обыске
присутствовал член семьи.
- Нам не хотелось подымать шум, - объяснил сержант Спарроу, - для всех
это было бы лишнее. Вот мы и ждали в машине на той стороне улицы, пока
хозяин закроет бар, а тут увидели, что вы зашли внутрь, и решили: самое
лучшее - проделать все втихомолку, чтоб даже хозяин не знал. И тете вашей
так будет приятнее, а то, будьте уверены, сегодня же вечером в баре пошли
бы толки. Чтобы бармен да не разболтал все своим завсегдатаям - такого не
бывает. Все равно как муж - жене.
Тем временем инспектор с деловым видом осматривал комнату.
- Почту проверяете? - Сержант взял у меня из пальцев открытку и сказал:
- Панама. Подписано А.Д. Вам не приходит в голову, кто бы это мог быть?
- Нет.
- А может, имя вымышленное? В Панаме у "Интерпола" с содействием
обстоит неважно, - добавил сержант, - они получают помощь только в
американской зоне.
- Тем не менее заберите открытку, Спарроу, - приказал инспектор.
- Что вы имеете против моей тетушки?
- Знаете, сэр, мы склонны ошибаться в положительную сторону, - сказал
сержант. - Мы могли бы предъявить ей обвинение по поводу той истории с
коноплей, но, приняв во внимание ее преклонный возраст и то, что цветной
удрал в Париж, мы оставили ее в покое. Да и для суда доказательств было
недостаточно. Правда, мы тогда еще ничего не знали про ее нежелательные
связи.
- Какие связи?
Я подозревал, что они распределили свои роли заранее: сержант меня
отвлекает, а инспектор тем временем обыскивает квартиру, что он сейчас и
проделывал.
- Да этот Висконти, сэр. Итальянец, судя по фамилии. Аспид, сэр.
- Сплошное стекло, - сказал инспектор. - Любопытное зрелище. Как в
музее.
- Это венецианское стекло. Когда-то тетушка работала в Венеции. Думаю,
тут много подарков от клиентов.
- И ценные вещицы? Коллекционные?
- Не думаю.
- Произведения искусства?
- Дело вкуса, - ответил я.
- Мисс Бертрам, смею думать, понимает толк в искусстве. Имеются
картины?
- По-моему, нет. Только фотография Фритауна в гостевой комнате.
- Почему Фритауна?
- Вордсворт оттуда родом.
- Кто такой Вордсворт?
- Черный слуга, - ответил сержант Спарроу. - Который дал тягу во
Францию, когда мы обнаружили марихуану.
Они переходили из комнаты в комнату, а я шел за ними следом. Мне
казалось, что Вудроу совсем не так тщательно проводит обыск, как полковник
Хаким. У меня создалось впечатление, что он и не ожидал ничего найти и
только хотел отправить формальное донесение в "Интерпол" о том, что
приложены все усилия. Время от времени он бросал вопрос, не оборачиваясь:
- Упоминала когда-нибудь ваша тетя этого Висконти?
- О да, много раз.
- Жив он, как вы думаете?
- Не знаю.
- Они еще в контакте, как вам кажется?
- Не думаю.
- Старому аспиду сейчас, наверно, за восемьдесят, - сказал сержант
Спарроу. - Пожалуй что под девяносто.
- По-моему, поздновато преследовать его, даже если он еще жив, -
заметил я. Мы покинули тетушкину комнату и перешли в комнату Вордсворта.
- В том-то и заключается одна из проблем "Интерпола", - объяснил
сержант Спарроу. - Слишком много заведено досье. Их работа не то что
настоящая полицейская работа. Ни один из них в жизни на обходе не был. У
них служба гражданская, как в Сомерсет-Хаус [там помещается Управление
налоговых сборов и другие государственные учреждения].
- Они выполняют свой долг, Спарроу, - произнес Вудроу. Он снял со стены
снимок Фритаунской гавани и перевернул его задней стороной кверху. Затем
повесил обратно. - Красивая рамка, - сказал он. - Стоит дороже, чем
фотография.
- Судя по виду, тоже итальянская, - сказал я, - как и стекло.
- Может, подарок этого типа, Висконти? - предположил сержант Спарроу.
- На обороте ничего не написано, - сказал инспектор. - Я надеялся, что
найду подпись. "Интерпол" не располагает даже образчиком его почерка, не
говоря уже об отпечатках пальцев.
Он взглянул на клочок бумаги, который держал в руке.
- Упоминала ли ваша тетя в разговоре следующие имена: Тиберио Тити?
- Нет.
- Страдано? Пассерати? Косса?
- Она вообще мало рассказывала мне о своих итальянских знакомых.
- Это не совсем знакомые. Леонардо да Винчи? - продолжал инспектор
Вудроу.
- Нет.
Он еще раз обошел все комнаты, но я видел, что он делает это только для
проформы. Уже у двери он дал мне номер телефона.
- Если вы получите от вашей тети известие, - сказал он, - я попрошу вас
немедленно позвонить в таком случае нам.
- Я ничего не обещаю.
- Нам просто надо задать ей несколько вопросов, - объяснил сержант
Спарроу. - Против нее не выдвинуто никаких обвинений.
- Рад это слышать.
- Не исключено даже, - продолжал инспектор Вудроу, - что ей самой
угрожает серьезная опасность... со стороны ее неудачных знакомых.
- В особенности от этого аспида Висконти, - ввернул сержант.
- Почему вы все время называете его аспидом?
- Просто это единственное описание, какое нам дал "Интерпол", - ответил
сержант. - У них даже паспортной фотографии нет. Но когда-то, в тысяча
девятьсот сорок пятом, начальник римской полиции дал ему определение
"аспид". Все их архивы военного времени были уничтожены, начальник умер, и
теперь мы не знаем - описание это внешности или, так сказать, нравственный
портрет.
- Теперь у нас хотя бы имеется открытка из Панамы, - добавил инспектор.
- Все-таки есть что вложить в досье, - пояснил сержант Спарроу.
Тщательно заперев дверь, я последовал за ними. У меня появилось
грустное ощущение, будто тетушка умерла и наиболее интересный период моей
жизни окончился. Я очень долго ждал его, но он получился коротким.
Пока судно тянули на буксире, выводя его в бурно мчащийся поток желтой
воды, а беспорядочно нагроможденные небоскребы и зубчатое здание таможни
исчезли, как от рывка, будто это они, а не судно находились все это время
на конце каната, я думал о том, какое угнетенное состояние духа было у
меня в тот давний день и какими ошибочными оказались мои дурные
предчувствия. Был июль, восемь утра, чайки орали, как кошки на
Латимер-роуд, собирались тяжелые дождевые тучи. Лишь в одном месте над
Ла-Платой проглядывало солнце, бросая на тусклую поверхность воды
серебряную полоску, но самым ярким пятном на всем хмуром пространстве воды
и берега было пламя, рвавшееся из газовых труб на фоне темного неба.
Впереди было четыре дня плавания по Ла-Плате, Паране и Парагваю до момента
встречи с тетушкой. Я повернулся спиной к аргентинской зиме и, войдя в
жаркую каюту, принялся развешивать одежду и расставлять и раскладывать
книги и бумаги, чтобы создать какое-то подобие домашнего уюта.
Больше полугода прошло со дня встречи с детективами, прежде чем я
получил весть от тетушки. К тому времени я уже совершенно убедил себя, что
ее нет в живых, и однажды во сне меня здорово напугала какая-то тварь с
перебитыми лапами, которая ползла по полу ко мне, извиваясь, как змеиный
хвост. Она хотела сдернуть меня с кровати вниз, чтобы легче было вонзить
зубы, и меня парализовал страх, как птичку, увидевшую змею. Проснувшись, я
подумал о мистере Висконти, хотя, помнится, птичек парализует кобра, а
вовсе не аспид.
За это пустое, бессмысленное время пришло еще одно письмо от мисс Кин.
Она писала от руки, так как неловкая служанка грохнула ее машинку на пол.
"Только я хотела написать, - писала она, - до чего глупы и неуклюжи
здешние черные, но тут же вспомнила, как однажды за обедом Вы с моим отцом
обсуждали проблему расизма, и почувствовала, что я как бы предаю наш
старый дом в Саутвуде и нашу тогдашнюю дружбу. Порой меня пугает мысль,
что скоро я совсем ассимилируюсь. Живя в Коффифонтейне, уже не считаешь