Гринлэнд Колин. Вернуть изобилие

   Корабль раскачивался, шатаясь из стороны в сторону. Машинально Табита потянулась, чтобы скорректировать его.
   Она прислушивалась, ожидая услышать стук, знакомое неровное постукивание.
   Стука не было.
   Был жалобный вой.
   Табита нахмурилась.
   Они прыгнули.
   Их обволокло рыхлым пухом сверхпространства. Время и пространство прекратили свое существование.
   Вой не прекратился.
   — Что это, Элис?
   — ПОИСК.
   От воя заныли зубы.
   Корабль вибрировал, все чаще и быстрее, заставляя стучать зубы Табиты.
   — Элис!
   Табита зажала рот. И по-прежнему ощущала, как вибрируют ее зубы за губами.
   — КРИСТАЛЛ ОСЕВОГО ЗАПОРА.
   Корабль кричал.
   — АВАРИЯ.
   Табита выругалась.
   — АВАРИЙНЫЙ СТОП, — отбивала она. — АВАРИЙНЫЙ СТОП. АВАРИЙНЫЙ СТОП.
   Крик поднялся на октаву вверх.
   Раздался громкий удар.
   — О, ЧЕРТ…
   Они снова были в космосе, по экранам потоком лились звезды галактики, тошнотворно кружась вокруг ветрового стекла. Они, крутясь, падали вниз.
   Табита одной рукой врубила двигатели, другой привела в действие приборы автоматической коррекции.
   Элис рывком вышла из вращения и начала дрожать.
   Табите стало очень холодно. Ее память немедленно подала в мозг все ее знания на случай аварийных ситуаций — смятением отработанных рефлексов и трезвых советов. Нажимая кнопки, стуча по клавишам, она пыталась выжать хоть что-нибудь осмысленное из всего этого сумбура. Она снова услышала жалобный крик. На сей раз кричала она сама.
   — Элис, пожалуйста, пожалуйста, не надо…
   Элис все еще дрожала. Элис падала вниз. Она искала ближайший колодец гравитации и собиралась спускаться в него.
   Запутавшись в стремительных потоках данных в наушниках, на экранах и считывающих устройствах, задавая вопросы пальцами и глазами получая ответы, Табита в этот момент не могла бы отделить себя от корабля. Компьютеры, реле, весь замысловатый строй кнопок, клавиш и переключателей расстилался перед ней, и все это было продолжением ее собственной нервной системы. Поверьте мне, если бы корабль мог лететь только силой воли Табиты, он бы поднялся и проделал весь путь до Титана.
   Корабль падал.
   На секунду оторвавшись от панели управления и бросив взгляд в ветровое стекло, Табита испуганно вскрикнула.
   Навстречу ей неслось что-то огромное и зеленое.
   «Уродливая Истина».
   Нет. Нечто, гораздо большее по размеру, гораздо более опасное. Нечто такое, что нельзя отключить, с помощью Херувима или без нее.
   Табита закричала в коммуникатор.
   — Я не могу удержать ее! Мы ударимся и ударимся сильно!
   Космоса больше не было.
   Кабина вся наполнилась зеленым сиянием.
   «Элис Лиддел» упала с неба.
   Под ней утренние зори на сотню километров выплеснули горизонтальные языки туманного пламени.
   Она упала сквозь пламя.
   Под ним солнечный свет затмевали жирные, зеленовато-желтые облака.
   Она упала сквозь облака, шипевшие вокруг ее изуродованного корпуса, как кипящая вода. Она упала в туман, взметнув пыль, снова ослепившую ее сканеры и жевавшую ее антенны.
   Под ним, в красной темноте, играли зловещие молнии. В их неровном свете Табита увидела раскинувшиеся сердитые горы, выбрасывавшие языки ядовитого дыма в туманный воздух. У подножия гор, как заляпанная и смятая бумага, лежали потрескавшиеся сухие и желтые скалистые равнины.
   Элис пронеслась мимо гор.
   За ними бессмысленно билось о скалы густое, разбухшее море. С поверхности моря к кораблю, пробивавшемуся сквозь тяжелый воздух, спиралями поднимались огромные ленивые струи ядовитого пара.
   Внутри корабля жара была настоящей пыткой. Разъяренное небо сжимало их. Иллюминаторы трещали, обшивка корпуса стонала. Близнецы сжали друг друга в объятиях. Все смотрели друг на друга сквозь стекла масок своих костюмов с ужасом, так широко раскрыв глаза, словно хотели вобрать в себя все, прежде чем придет смерть и тьма поглотит их навеки.
   Элис вихрем пронеслась над морем.
   За морем была земля; такой земли никто из них никогда еще не видел. Это был растительный ад. Она кипела от лесов; она бурлила от джунглей.
   Манили к себе зубчатые голубые верхушки деревьев.
   Потрескивая от жуткого огня, «Элис Лиддел» врезалась в лес.
   Деревья, если их вообще можно было так назвать, разлетались впереди нее, как подкошенные. Она оставляла за собой длинные тракты древесных губок. Она как серпом срезала гибкие рощицы светящихся спагетти. Позади нее поднимался грязный дым, сгущая насыщенный влагой воздух.
   Ветки бешено бились в ветровое стекло, отрывали от корпуса сканеры. Табита уже ничего не видела. Она что-то пронзительно кричала, кричала вместе с кораблем, взвывшим, когда они ударились о землю.
   Корабль занесло и повернуло в мягкой сочной растительности, вспенив все, что находилось под ним. По покалеченному корпусу дождем брызнул сок. Вокруг раздавались вопли ярости и панический визг.
   А потом все было кончено.
   Растительный мерцающий свет сомкнулся над загубленным кораблем. Страшная жара усилилась вдвойне. Зеленовато-желтый пар извилистыми струйками просачивался сквозь трещины в плексигласе и изорванную сталь.
   Все было кончено. «Элис Лиддел» была повержена.
   Повержена в грязь, в джунглях, на Венере.

Часть четвертая

ПЛЕННИКИ БОГИНИ ЛЮБВИ

41

   В наше время мало кто помнит, что планета Венера получила свое название по имени древней богини любви. Для нас, особенно, для тех, кто на ней побывал, в планете Венере мало привлекательного.
   Венера никогда не была серьезным претендентом на колонизацию, даже в Годы Пик, когда предлагались и значительно более безумные проекты. Укрощение пылающих континентов и угрюмых морей — задача, от которой скоро отказались все, кроме самых одержимых и расточительных. И целый мир был оставлен на потребу эксцентричной и любящей крайности публики, для которой «Вулкан Турз» по сей день организует свои печально знаменитые ежемесячные экскурсии. Но и они не пытаются спускаться на поверхность этого капризного и беспощадного мира, где солнце движется медленно и в обратную сторону.
   Нельзя сказать, что лик Венеры не прекрасен, особенно при первом приближении. Его гнилая, пенистая атмосфера так густа, а воздух столь влажен и плотен, что все климатические зоны кажутся пятнами разного цвета, мерцающими и меняющимися по мере того, как занимается, расцветает и умирает долгий день. Венера — хамелеон с цветовым спектром павлиньего пера, форели, бабочки. На сияющем краю света, впереди медленно тлеющего терминатора просыпается Ниобея, окрашенная в абрикосовый или розовато-лиловый цвет, а дальше — уже сверкает Эйсила, оранжевая, как молодой огонь, испещренная черными размытыми пятнами раскатов грома. В жарком белом свете невероятной луны, раскаленное и дымящееся, как расплавленное золото, сверкает Маре Эвита Перон; а Бассейн Иезавели — это поток бирюзовых чернил в барашках голубовато-зеленой пены. Переландра Планития дремлет, распростершись в апатичном свете дня, ее упругие нагорья поблескивают остриями и осколками радуги. Вечер поглотил Астерию с ее измятыми полосами тумана, похожими на отшлифованную бронзу в последних отблесках солнечного света.
   Ночь здесь синяя, ультрамариновая, она кажется иссиня-черной на окутанных тьмой склонах Нокомис. Ослепленный, ты отворачиваешься от смотрового окна, у тебя перехватывает дыхание; ты бросаешь взгляд на часы. Ты не отрывался от окна целый час, и тем не менее, кажется, что это было мгновение ока. Если ты молод и восторжен, если ослеплен великолепием, тебе покажется, что Венера манит тебя обещанием, риском и обжигающей красотой. Если уже не молод и не готов оценивать мир только по внешнему виду, ты будешь восхищаться и издавать восторженные восклицания, но при этом раздумывать, какие скалистые и зазубренные неожиданности подстерегают тебя за этим богатым, ослепительным камуфляжем.
   И ты прав.
   На Венере колоссальные вулканы Беты Регио изрыгают пылающую грязь на огненные пляжи разъеденного серого камня. На западе, за горами, голые равнины из глинистого сланца переходят в больные песчаные пустыни, трескающиеся и разрывающиеся, спекающиеся днем и замерзающие ночью. К северу, в котле Мнемозины, по промокшим долинам постоянно проносятся серные ураганы. К югу, в Фебе и Фемиде, косматые, скрученные мангровые деревья сочатся ядом, стекающим в кислые зеленые болота. На востоке находится Море Джиневры, где из волн оловянного цвета выпрыгивают огромные хищные змеи, чтобы поглощать прячущихся в норах песчаных акул.
   На полюсах, так же, как и в пустынях, нет ничего живого, да и не может быть. В страшном неумолимом холоде замороженные вещества сковываются, просеиваются и снова движутся в диком вихре материи — ни твердой, ни жидкой, ни газообразной. Полярные районы Венеры — это холодный ад, где ветры-титаны восстают против неволи, с завываниями и воплями превращая химические снега в безумные водовороты и замерзающие белые арки.
   Коралловые рифы Эреба поднимаются из вязкого моря, как огромные зазубренные шпили. Изъеденные, обветренные горные кряжи вьются спиралью и проходят зигзагами на десятки километров по дымно-черной воде. Встречаясь, они выбрасывают замерзшие, шишковатые взрывы зубчатых скалистых холмов и скопления минеральных зубьев. На остриях этих зубьев, сплетенные, на последнем издыхании висят медузы — шары мышечной слизи, выброшенные бурями, раздирающими липкие волны морей, где нет ни приливов, ни отливов. Коралловые утесы густо покрыты пятнами их крови. Угловатые, совершенно черные омары длиной более полуметра выдавливают опухоли из своей сморщенной, мягкой плоти; ящерицы-пираньи дерутся за их волокнистые глаза.
   В Белладонне, меж изъеденных тлеющих конусов, все еще дымятся и бурлят кратеры. На склонах древних кальдер, среди черных трав, понуро гнущихся под разъедающими ветрами, чахлые деревья протягивают руки к тяжелому небу. Их листья похожи на сальную кожу, но осенью, которая рано наступает в этих широтах, они увядают и опадают, как почерневшие обрывки бумаги, вылетающие из костра. Их плоды — бледные, продолговатые и напоминают больную бамию. Десятками тысяч на них спускаются пещерные летучие мыши и обдирают ветви по ночам. Кора этих печальных деревьев рыхлая и постоянно сочится густым серым соком, поскольку в ней обитает целая раса паразитирующих древесных червей, питающихся тканями дерева. Все лето они жуют и размножаются, жуют и размножаются. Иногда, по слухам, можно увидеть, как зараженное дерево дымится и даже вспыхивает от собственного внутреннего жара.
   Фауна Венеры — безмозглая, воинственная и дикая. Они выходят на тропу, вооруженные броней и когтями; они передвигаются под панцирями, низко пригнувшись к земле. Они оставляют за собой след из слизи и слюны, из крови и соков их жертв — существ, менее хитрых и хуже вооруженных, чем они сами. В клейких аммиачных болотах Айно обитают змеи-лезвия и гигантские мохнатые скорпионы, покрытые корой и красные, как стручки перца. На берегах Биршебы водится черепаха Стрейкера — по сути, это даже не черепаха, а плоский кайман с тяжелым щитком, вес которого в девяти случаях из десяти в конечном итоге ломает его собственную толстую шею; а также людоед-броненосец. Подмышка Афродиты — место обитания тяжелых металлических игуан, пурпурных, как свежий порез, и одного из видов асбестовых ящеров.
   Их жертвы — древесные черви и им подобные. Слизняки, толстые и желтые, или серые и грубые, как каша, гигантские многоножки и жирные желтовато-коричневые жуки с девятью конечностями; молочно-белые ползучие совы; быстрые волосатые пауки. Млекопитающим, если бы даже они когда-нибудь появились в жестокой, кипящей венерианской среде, не было бы ни одного шанса выжить.
   Природа, несомненно, поступила правильно, оставив Венеру зловонным котлом химического и растительного буйства, где рептилии сражаются с насекомыми, и проявила милосердие, не благословив ее разумной жизнью. Подумайте только, какая жестокая раса могла бы выйти из этих адовых лесов, какие крепости из угольно-черного камня могли возникнуть среди этих диких холмов, где повернули назад даже фраски. В один прекрасный день эти существа могли бы расправить крылья из сальной кожи и бросить вызов вонючему лону воздуха, они могли протянуть свои когти по меньшей мере в космос и, возможно, вцепиться в прекрасную почву Земли.
   На Венере нет разумной жизни; поэтому там некому было в ужасе и благоговейном страхе наблюдать за тем, как перегретый «Кобольд» с криком прорвался сквозь пелену леса, вспахивая все перед собой, разбрасывая во все стороны огромные волны грязи и сочной растительности и, в конце концов, со стуком и грохотом остановившись в подлеске Земли Афродиты.

42

   Табита Джут подняла голову.
   Свет был странным, липким, как в подземелье. Она увидела руины и разрушения. Ветровое стекло было все в трещинах и полностью покрыто пятнами красной жижи, раздавленной плесени и листьев. Инструменты вылетели из своих креплений и валялись, разбитые вдребезги, на полу среди комков грязи и поблескивающих обломков плексигласа. Сетки-держатели были вырваны, и по всей кабине были разбросаны масляные тряпки, старые колесные диски и пустые катушки из-под изоленты. На всех панелях были или красные огни, или они вообще не светились, а сканеры все погасли или бесполезно жужжали.
   — Элис?
   Ответа не было.
   Табита дрожащей рукой дотянулась до пульта. В шоке она не могла вспомнить ни единой команды. Воздух казался наполненным звоном и шипением, и ей понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что это поток кислорода в ее скафандре. Табита все еще была на связи с режимным каналом мозга корабля, но через него ничего не поступало.
   — Элис, ты меня слышишь?
   Ничего.
   Глаза Табиты наполнились слезами. Из носа у нее текло. Она проверила давление в кабине. Оно было невероятно высоким.
   Это было венерианское давление.
   Табита сильно чихнула и сглотнула, приказывая себе перестать трястись, сообщая громкоговорителям и прожекторам, разбушевавшимся в ее мозгу, что она в них не нуждается.
   В куче грязи, залеплявшей ветровое стекло, неожиданно скользнуло что-то маленькое и ускакало, заставив Табиту вскрикнуть от страха. Всего лишь ящерица, сказала она себе. Но там, в джунглях, бродят и более крупные звери. Табита слыхала о них. Катастрофа, наверное, распугала их. Но они вернутся.
   А пока перед ними было огромное, вездесущее, явно враждебное чудовище, оно окружало их, и от него никуда было не деться. Сама планета.
   Табита глубоко вдохнула воздух. От кислорода в голове у нее прояснилось, все стало чуть сияющим, чуть нереальным. Табита нажала на клавишу и открыла аптечку первой помощи — сработало — и стала рыться в ней в поисках коктейля из глюкозы, кофеина и других стабилизаторов и стимуляторов. Посасывая лекарства, она попыталась снова связаться с Элис. Она подумала, что сам диск в считывающем устройстве остался невредим, только она не может до него добраться.
   Если мозг корабля погиб, это конец.
   Корабль был открыт всем стихиям, из каждой трещинки текло. Табита отключила системы привода, сети навигации, сопротивляющийся аэратор и все, что не отключила за нее автоматика.
   Именно в этот момент она вспомнила, что у нее на борту пассажиры. Она нажала выключатель:
   — Алло! — позвала Табита. — Там с вами все в порядке?
   Последовала пауза. Потом кто-то подошел к коммуникатору.
   — Алло, алло, Табита? — ответил слабый голос. Это был один из Близнецов. — Могул, Могул, он…
   Голос прервался, потом пробормотал что-то кому-то в ответ, и опять наступила пауза. Табита слышала прерывистое дыхание. Она постучала сбоку по своему шлему. Ей был слышен топот тяжелых ботинок, смятенные голоса, один из них принадлежал Марко.
   — Саския! Ты здесь? Что с Могулом?
   — Да все в порядке, — энергично отозвался Могул, он был слишком близко к микрофону. — Табита, с тобой все нормально?
   — Кажется, да, — сказала Табита. — А вот Элис…
   Она не знала, что с Элис. Снова попробовала пульт. Экран замигал, наполнился какой-то абракадаброй.
   Неожиданно из трюма послышались громкие голоса, глухие удары и стук.
   Саския — Табита была уверена, что Саския, — закричала в испуге и тревоге.
   — Саския! Что происходит? Что случилось?
   Табита слышала, как Саския кричала:
   — Нет, нет, вернись! — Потом донесся стук, треск, слышно было, как летит на пол багаж и бросают оборудование.
   — Саския! — позвала Табита.
   Марко орал, Саския орала, Могул тоже орал, но Табита не могла разобрать ни слова. Она ударила по переключателю шлюза, ведущего в трюм. Никакой реакции.
   — С вами все в порядке? — позвала Табита, снова и снова ударяя по выключателю. — Что у вас там происходит?
   Раздавались нечленораздельные крики ужаса, паники, стук бегущих ног. Марко выкрикивал приказы. Никто не слушал Табиту.
   Ей не хотелось двигаться. Не хотелось выбираться из кресла. Она хотела остаться здесь, защищенной от чудовища. Не хотела знать, какого черта у них происходит там, в трюме. Пусть хоть поубивают друг друга, и на этом все кончится.
   Табита расстегнула ремни и побежала вверх по наклонному полу, отбрасывая ногами осколки.
   Она чувствовала себя неуклюжей, передвигалась с трудом, словно под водой. Табита включила оксигенатор и неверными шагами прошла по трапу к трюму.
   Дверь трюма была закрыта и заперта на засов. Табита попыталась открыть ее, но дверь не подалась. Девушка забарабанила в дверь тяжелыми ударами кулака в перчатке.
   — Эй! — крикнула она. — Эй, вы меня слышите?
   Ничего. Табита включила радио и снова вызвала трюм.
   Опять без ответа.
   Табита огляделась. Иллюминаторы были покрыты неземной растительностью, наполняя проход мрачным коричневым светом. Оба передних шлюза выдержали, хотя в левом борту была изрядная вмятина.
   Хороший корабль. Таких теперь не строят.
   Табита побежала назад в кабину и стала рыться в шкафу, где, как она думала, должен быть лом. Лома она не нашла, зато там оказался большой гаечный ключ. Табита достала его, взвесила на руке, затем вернулась и набросилась на дверь.
   Она засунула ключ в щель между дверью и косяком и нажала. Ключ вывернулся из щели, чуть не ударив ее по шлему. Осторожнее! Табита все еще дрожала, и голова у нее кружилась от кислорода. Она стала бить в дверь и звать, но ответа не было, и коммуникатор тоже молчал.
   Табита круто развернулась на каблуках и полезла вверх по стене, сгибаясь и держась за искореженный фланец двери. Решительным рывком она забросила ключ вверх над головой и вставила его в щель над дверью. Затем, держась за ключ, прыгнула вниз.
   С металлическим скрежетом дверь отскочила, как крышка от консервной банки.
   Внутренняя дверь уже была приоткрыта. Табита помедлила, сжимая в руке ключ, и заглянула в проем.
   Свет был притушен, воздух — тяжелый. То, что она могла разглядеть в трюме, выглядело точно так, как оно было до того, как Табита послала туда работать роботов: коробки и сумки, хозяйство артистов и личные вещи разбросаны по полу, повсюду — шнур, а из прохода пробивается призрачный свет; уголок психоделической настенной росписи Саскии, размазанный в конце перегородки.
   Табита не видела ни крови, ни тел. Если там и находился какой-нибудь венерианский плотоядный зверь, она не видела и его.
   С неистово бьющимся сердцем Табита ногой распахнула внутреннюю дверь.
   Трюм был пуст.
   Отбрасывая валяющиеся сумки и одежду, Табита вошла внутрь.
   Ее нога наткнулась на тело. Это был один из роботов, разбитый вдребезги.
   Другой робот сидел перед своей кельей, держа в манипуляторах тамбурин. Табита остановилась рядом с ним, быстро оглядываясь по сторонам и изучая разбросанный багаж.
   Внутрь пробрался огромный черный мотылек. Он хлопал крыльями, жужжал и бессмысленно бился о входное отверстие для дистиллированного воздуха. Остальных обитателей нигде не было и следа.
   Табита двигала сумки и ящики до тех пор, пока не убедилась в этом, а потом помчалась к носовому шлюзу и прочь из трюма. Осмотрела санузел, камбуз и каюты. Повсюду валялись вещи. Нигде никого не было. Иллюминаторы были густо заляпаны грязью.
   Табита вернулась в трюм, подвинула упавший громкоговоритель и перевернула расплющенного робота. Он годился уже только на списание. На нем были мокрые пятна — как будто, зная, что приходит конец, он стал плакать. Табита нагнулась, пропуская сквозь пальцы волокнисто-оптические внутренности.
   Рядом, среди разбросанного содержимого контейнера с приборами, Табита увидела уголок фарфорового дорожного сундука Тэла. Она вытащила ящик. Он все еще был закрыт. Индикаторы признаков жизни горели зеленым. Табита постучала по крышке.
   Ничего не произошло.
   С некоторым трудом Табита нагнулась и приложила свой внешний микрофон к трещине на крышке. Ей показалось, что она слышит едва различимое похрапывание.
   В растерянности она выпрямилась и оглядела трюм, вытирая капли жидкости с маски.
   Шел дождь. В трюме «Элис Лиддел».
   Только теперь Табита догадалась взглянуть вверх.
   Трюм был поврежден. В крыше зияла дыра, и ее края неровно расходились, как края коробки с картами, которую кто-то сердито разорвал. Снаружи, сквозь дымку фиолетовой листвы, нависало венерианское небо, как докрасна раскаленный оцинкованный лист.
   Перекинув ключ через плечо, Табита поднялась по лестнице в проход и высунулась с крыши наружу.
   Посмотрев вниз, она увидела, что Элис наполовину погребена в трясине мясистой растительности. Крышу корабля украшали смятые ветки и оторванные лозы, многие из них были обуглены. Земля в лесу была болотистой и дымилась. Над головой, между странными шишковатыми ветвями деревьев, небо закрывала рваная туча, похожая на перевернутое море. Лес был дымкой комковатых теней с отдельными пятнами зловещего света, густого и огнедышащего.
   Табита мгновенно сообразила, что свет какой-то искривленный. Казалось, мир встает вокруг нее, словно она находилась на дне огромной ямы, наполненной горячими, гниющими растительными отбросами.
   Она включила радио и крикнула. Ей показалось, что она слышит далекие голоса и всплески, но никто не откликался.
   Табита снова поднялась и осторожно выбралась наружу, под дождь.
   Она встала на горячей крыше кабины, не обращая внимания на боль и дрожь в руках и ногах, и обернулась, бросив взгляд поверх своего изувеченного корабля.
   Все сканеры и антенны, починенные ею за время рейса, были снова грубо вырваны, фюзеляж Элис был весь в рубцах и царапинах, словно по ней провели огромной теркой. Ее медные инкрустации были покрыты пылью и все заляпаны кислотой. Ее крылья были согнуты, с них, разветвляясь, свисали клейкие листовидные ленты. По всему корпусу была щедро разбрызгана карминно-красная и черная грязь.
   Элис лежала на просеке, нечаянно расчищенной ею для самой себя. Позади нее, вдоль пути, которым она прошла, был открытый туннель, обрамленный поваленными и сломанными деревьями. Впрочем, назвать их деревьями можно было только по аналогии. Они нисколько не напоминали деревья, скорее — наваленные кучи заплесневелой кожи или башни искрошенной губки или гигантскую плакучую цветную капусту. Многие из них почернели и вспыхивали в огне.
   Табита продолжала звать.
   Сверкнула зеленая молния, и в ушах Табиты загремел раскат грома. Она огляделась вокруг, но все было таким запутанным, деревья — столь многочисленны и странны, свет — так мрачен и искажен, что она не могла определить, что же она видит. Казалось, болото вокруг нее вздымается и пульсирует.
   Где-то справа от Табиты зашуршала листва.
   С отчаянно бьющимся сердцем девушка стиснула в руках гаечный ключ.
   — Табита! — раздался зов в ее наушниках, отчаянный и близкий.
   Кто-то из Близнецов настроил свое аудио.
   — Кто это?
   — Саския.
   — Ты где?
   — Здесь, — отозвалась акробатка. От такого ответа пользы было мало. Табита стала вглядываться в кусты, стараясь хоть что-то рассмотреть сквозь дождь.
   Ветви снова треснули. Табита разглядела серебристую фигурку. Та пробивалась на просеку.
   — Что происходит? — спросила ее Табита. — Где остальные?
   Саския тяжело дышала, и в ее словах трудно было разобраться:
   — Марко пошел за ним. Могул тоже, но он ранен. Он ранен в голову. Я не могу его найти.
   Скафандр Саскии, на который Табита раньше едва ли обращала внимание, был моделью из яркого хрома, и вся его аппаратура была уложена в единственную тонкую дорсальную пластину-плавник. У Саскии был такой вид, словно ей больше пристало бы быть под водой наподобие некой футуристической акулы-киборга. Она упала на колени в болотистую лужу:
   — Где мы, Табита?
   — На Венере, — ответила Табита. — А ты думала, где? — Ее раздражало то, что они все разбежались, и раздражала Саския, которая несла какую-то бессмыслицу.
   Снова сверкнула молния. Где-то в глубине леса на нее кто-то зарычал.
   — Пошли внутрь, — передала Табита Саскии и полезла назад тем же путем, каким выбралась наружу.
   Саския забралась в трюм, тяжело дыша, с несчастным видом. Она подошла к Табите совсем близко. За v-образным визором ее лицо было белым, а кожа — воскового оттенка от тревоги.
   — Могул ранен в голову, — повторила она как в тумане.