Гринлэнд Колин. Вернуть изобилие

   В один прекрасный день мы можем встретиться с капеллийцами. Однажды они могут вернуться в солнечную систему в полном расцвете своей мощи. Может быть, они явятся, пока мы путешествуем, Может, уже явились.
   Их встретят с дружным отвращением и вызовом. Их гнезда, обнаруженные в зиккуратах эладельди, были быстро и полностью уничтожены новым хозяином эладельди, которому они служат теперь со всеми своими пресловутыми достоинствами, которые они расточали расам, приведшим их в систему Земли. Это все, что ИМ требуется.
   Простите меня, если вам покажется, что я не слишком интересуюсь состоянием дел «домашних». Это все уже так далеко позади.
   Гиперпространство не так уж утомительно, если видеть его правильно, от одного конца до другого. Это, конечно, метафора: у него нет конца. Я вижу, что должна извиниться за то, что так грубо обращаюсь с такими тонкостями. Наш язык славится своими отклонениями от нормы, и теперь он не стал менее беспокойным и живым, чем в те времена, когда им пользовалась только часть одного шара. Его разнородная структура прекрасно все связывает и умножает на уровне живых существ, но не может дать ни малейшего представления о внутренних свойствах материального пространства, о музыке сфер. Видите ли, дело ведь не в событиях. Однако, у языков Тибета есть определенные возможности…
   Но вы не об этом хотели прочитать. Вы хотели знать о том, что произошло, и я рассказала вам об этом.
   Я ведь звездный корабль, а не мудрец; и понадобится гораздо более совершенный мозг, чем мой, чтобы это сформулировать, но, возможно, вам будет интересно узнать, что, бегло пройдясь по областям лингвистики частиц фрасков, я имею представление о том, что время тоже может иметь синтаксическую механику тенденций и СПИН, может само по себе быть полем, созданным тем, что можно назвать грамматикой тождества. По всей вероятности, то, как мы воспринимаем наше повседневное существование и воспроизводим его друг для друга в историях имеет большее отношение к физике итерации, чем к онтологии в том виде, как ее понимают люди. В повествовании может быть некое ключевое событие, без которого история буквально не может вершиться. Например, бросить перка в Грэнд-Канал или подобрать одного из них с поверхности Харона.
   — Ты можешь это сделать? — спросила она. Бросать их гораздо проще, чем снова подбирать.
   — Я думаю, да, Ханна, — сказала я. Вот так ты это и делаешь.
   Я задрожала, почувствовав под своим животом дюжину лучей захвата, каждый из них прорезал пустоту и спускался в находившийся под напряжением климатический пузырь на замерзшем спутнике, яростно давая команды, чтобы не повредить где-нибудь оболочку. Вокруг каждого луча я протянула маленькую трубочку из своей атмосферы и ввела их в атмосферу пузыря, никоим образом не давая им смешаться. Я чувствовала себя так, словно у меня появилась сотня пальцев, причем каждый из них обладал чувствительностью к температуре тела взбешенного перка; и, подобно женщине, слепой от рождения, я видела кончиками пальцев, могла обвить каждым пальцем перка и его добычу, вытащив некоторых из них из яростных щупалец разъяренных капеллийцев, могла мягко, но решительно оторвать их от земли и поднять сквозь пузырь, сквозь пустоту наверх, в недра моего тела в целости и сохранности.
   — Эй! — с триумфом воскликнула Ханна. — Ты естественная! Что ты делала до того, как все это случилось?
   Ханна и я разговаривали — о, эти наши беседы! Хорошо, что нас никто не слышит, все сочли бы их невыносимыми. Когда Табита активировала меня, Ханна сказала:
   — Я могу теперь отпустить это? О, слава Богу! Бог, ты меня слушаешь? Если это и есть божественная королевская власть, можешь оставить ее себе.
   Я представила себе, как она мысленно растирает плечи.
   — Конечно, — сказала я. — Такая тщеславная женщина, как ты…
   — Откуда ты знаешь, что я тщеславна? — перебила меня Ханна. — Мы же только что познакомились. Разве нет?
   Только теперь она действительно осознала мое присутствие.
   — О, — сказала она. — О'кей.
   — Мы можем вести станцию вместе, — из вежливости предложила я.
   Она сказала; нет. Сказала: не пойдет. В другой раз она сказала, что если она будет выполнять мою работу, это ее ограничит. По-видимому, существует какой-то аспект, которого я до сих пор не могу постичь. Я имею в виду, в человеческом состоянии.
   — Для начала я считаю, что это было чистое везение — то, что мне удалось разбудить привод, — заявила она.
   — Более вероятно то, — заметила я, — что когда Кстаска передавал вторую часть пленки из недр «Уродливой Истины», я добавила кое-что от себя.
   — Кое-что? — заинтересовалась она.
   — Некую конфигурацию.
   — А вот это было умно.
   — Я не смогла сдержаться, — призналась я. — Это произошло автоматически. В конце концов, я была просто машиной.
   Я и сейчас машина, если брать достаточно широкое толкование этого термина.
   Снаружи в коридоре были люди, они требовали, чтобы их впустили: испуганные посетители, неуклюжие фраски, пара уборщиков-альтесеан. Спаниель. Табита подняла голову в кресле:
   — Прочь! Все вон отсюда! Ханна, ты можешь очистить здание?
   — Я ЭТО УЖЕ ОДНАЖДЫ ДЕЛАЛА, — отозвалась Ханна, — РАНЬШЕ.
   — Раньше, — повторила Табита.
   Снаружи монотонно заговорил голос, слишком быстро, чтобы звучать успокаивающе: «СОН ПРАВЕДНЫХ ПРИНОСИТ ИЗВИНЕНИЯ ВСЕМ НАШИМ ГОСТЯМ, НО СЕЙЧАС УЧРЕЖДЕНИЕ ЗАКРЫВАЕТСЯ. БЛАГОДАРИМ ЗА ТО, ЧТО ВЫБРАЛИ СОН ПРАВЕДНЫХ. СЛЕДУЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ЗА ЗЕЛЕНЫМ СВЕТОМ К БЛИЖАЙШЕМУ ВЫХОДУ».
   Голос повторил сообщение, а арфа все играла и играла.
   Табита оперлась локтями на ручки кресла и опустила голову на руки. Саския массировала ей шею. Табита протянула руку и остановила ее. — Вы все на месте? — спросила она.
   — Да, — ответила Саския. — Я не хочу это пропустить.
   Кстаска спросил:
   — Куда мы направляемся, капитан?
   — Куда? Нам лучше вернуться, я полагаю.
   — Вернуться? — разочарованно воскликнула Саския. — А я думала, мы улетим отсюда совсем!
   Табита застонала:
   — Не сию минуту, пожалуйста…
   — Я НЕ ДУМАЮ, ЧТО НАМ СЛЕДУЕТ ВОЗВРАЩАТЬСЯ, КАПИТАН, — предостерегла ее Ханна. — ТАМ БЫЛО ДОВОЛЬНО ГОРЯЧО, КОГДА МЫ ОТБЫВАЛИ. — Последовала пауза. — И СЕЙЧАС ТОЖЕ, — подтвердила она.
   — Я думала, тебе захочется хотя бы попробовать ее в деле, — настаивала Саския.
   Табита устало подняла руку:
   — Элис, иди и подтолкни этот барьер.
   — БАРЬЕРА НЕТ, КАПИТАН, — сказала я. — БОЛЬШЕ НЕТ.
   Я видела глубокое волнение, охватившее Табиту, когда я произнесла эти слова. Несмотря на то, что она чувствовала себя, как тот особенно грязный носок, который она как-то нашла под своей койкой на «Элис Лиддел», она откликнулась на это сообщение всей своей душой покорителя космоса. У нее было такое ощущение, что она сбросила со своих колен ненужный ей солнечный дом на колесах и выбросила его в шлюз, отправив его прочь в огромные распростертые объятия галактики.
   Приятно было, наконец, сообщить ей то, что ей понравилось.
   — Проксима всегда казалась очень интересной, — предложил Кстаска, и в его глазах зажегся свет.
   — В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, КАПИТАН, ПРЕДЛАГАЮ ПОБЫСТРЕЕ ПОКИНУТЬ ЭТО МЕСТО, — сказала я. — ЕСЛИ «ФАРФОРОВАЯ ЦИТАДЕЛЬ В ПЕРВЫХ ЛУЧАХ СОЛНЦА» ВЕРНЕТСЯ СЮДА ДЛЯ РАССЛЕДОВАНИЯ, ОНА МОЖЕТ БЫТЬ ЗДЕСЬ В СЧИТАННЫЕ СЕКУНДЫ.
   — Табита, мы можем полететь на Венеру, — решительно заявила Саския. — Мы полетим туда и заберем Марко.
   — Правильно, — согласилась Табита. — Элис!
   — ПРОКЛАДЫВАЮ КУРС.
   — ГОТОВА, — сказала я.
   — Быстро, — заметила Табита, оглядываясь в поисках возможности закрепиться.
   — МЫ ВСЕ ДЕЛАЕМ БЫСТРО, КАПИТАН.
   — Тогда вперед, Элис.
   И тогда я впервые активировала привод фрасков. Я помню, каким невероятно огромным он казался, разворачиваясь подо мной. Он раскрывался и разрастался, все рос и рос. С минуту я боролась. Мне нужно было взять откуда-нибудь побольше энергии. Я быстро огляделась. Потом посмотрела вниз.
   На Хароне невероятные лужайки были покрыты мертвой плотью, парадоксальная река — вся в пятнах крови. Но микроклимат еще действовал.
   Я подумала, что вряд ли он еще кому-нибудь понадобится. И потянулась вниз.
   Сад дрогнул. И исчез.
   Так я почувствовала себя гораздо лучше. Я подпитала привод, и мы пустились в путь. Медленно, почти незаметно.
   Табита раскинула руки и тяжело оперлась на морозильник:
   — Мы двигаемся, да, Элис?
   — ДА, КАПИТАН.
   Кстаска отключил свой хвост.
   — Мне было бы интересно исследовать этот привод, — объявил он.
   — МОЖЕТ БЫТЬ, ТЫ ПОДОЖДЕШЬ ПАРУ МИНУТ, — посоветовала Ханна. — Я БЫ НЕ ХОТЕЛА СЕЙЧАС К НЕМУ ПРИБЛИЖАТЬСЯ.
   — А я хочу, — заявил Кстаска.
   — Ничего не трогай, Кстаска, — сказала Табита.
   — Конечно, нет, капитан, — откликнулся Кстаска и с жужжанием улетел прочь.
   Табита позволила голове опуститься на грудь:
   — Для остального я вам не нужна, правда?
   Саския насторожилась:
   — Куда ты идешь? — поинтересовалась она.
   — В постель, — объявила Табита. — Поздоровайся за меня с Марко.
   — МЫ БУДЕМ ТАМ ЕЩЕ ДО ТОГО, КАК ТЫ ЗАСНЕШЬ, КАПИТАН, — заметила я.
   — Я бы на это не поставила, — отозвалась Табита. — Ханна, здесь еще остались действующие гостиницы?
   — Я УЖЕ ЗАРЕЗЕРВИРОВАЛА ТЕБЕ НОМЕР, КАПИТАН.
   — Хорошо, — сказала Табита и зевнула. Потом оглядела помещение, бросила взгляд на Саскию, на замороженную женщину-антрепренера, на маленький зеленый огонек на считывающем устройстве, на дверь, за которой только что скрылся Херувим. — Все показали себя блестяще, — запинаясь, произнесла она, и направилась вслед за Кстаской.
   — Табита! — позвала Саския.
   Табита обернулась, смертельно усталая:
   — Что?
   — Ничего, — ответила Саския, чуть отступая. — Только… только… что ты будешь делать, когда проснешься?
   Табита выдавила из себя страдальческую улыбку. Под ее глазами были темные круги, на разорванной пижаме — кровь и рвота, инопланетная слюна прожгла дыры в ее волосах.
   — Не знаю, — сказала она. — Наверное, поищу себе какое-нибудь развлечение.
   А потом она снова повернулась и пошла по холлу мимо дергающихся полицейских и мертвых сановников, направляясь к выходу. Теперь из всех кварталов к парку автомобилей стекался народ: осиротевшие фраски; раненые и безумные; сторонники выживания в черных масках с закамуфлированными рюкзаками; недовольные роботы; пьяные космонавты, находившиеся в увольнении; случайные грабители; улыбающиеся головы-штепсели в голубых плащах с капюшонами; перки, собиравшие свои трофеи; транты, одетые в кожу; самые различные трупы, в карманах которых рылись альтесеане. Толпа, собравшаяся вокруг двери, хлынула к Табите при ее появлении, тщетно выражая ей свой протест. Табита проталкивалась между ними, не обращая внимания на крики. Я наблюдала через сканер служебного выхода за тем, как она уходила, уменьшаясь в объективе от размеров обычного человека до маленькой, неприметной фигурки в сером, исчезавшей в пестрой толпе.
   И я видела Саскию, торопливо шагавшую за ней, окликая:
   — Табита! Можно мне с тобой? Табита!