Страница:
Эльминстер, увидев дело рук Фарла, отвернулся и тут же опустошил весь желудок на нежно-голубое меховое покрывало из Калимшана.
– Это было как раз то покрывало, которое мы и не хотели брать с собой, – весело отозвался Фарл и бросился через комнату туда, где женщина из Когтистых Лап боролась со всхлипывающей невестой. Воровка как раз добралась до горла Нэйнью и подняла глаза.
Фарл, как бежал, на полному ходу с размаху заехал кулаком по ее полумаске.
Не успела она еще упасть на ковер, а он уже выпрыгнул из окна – только веревки зашипели под его перчатками, когда он поспешно заскользил вниз.
Эльминстер подхватил небольшой сундучок с драгоценностями, чтобы припрятанным за голенищем булавкам для волос не было скучно, засунул его, освобождая руки, под рубаху и поспешил за Фарлом. Не переставая кричать, Нэйнью кинулась в противоположную сторону – к двери, где лежал без чувств ее муж.
Споткнувшись об оленя, Эльминстер выругался и, не добравшись до окна, покатился по полу. От удара статуя покатилась по паркету, с которого в потасовке сдернули ковры, к стене, и от нее во все стороны полетели осколки.
Стукнувшись о подоконник, Эл сунулся в кучу оборванных штор. Еще один представитель Когтистых Лап величественно влетел в окно и замер на подоконнике как раз над вором-принцем. Его взгляд впился в статую, катившуюся в свете Селуны.
– А-а! Моеее! – заорал вор и неловко метнул кинжал в улепетывающую через комнату голую женщину. Кинжал попал в большое напольное зеркало. От удара оно перевернулось на держателях и, не устояв, стало падать на Нэйнью. Та завизжала и, отчаянно отпрыгнув назад, беспомощно поскользнулась на скомканных коврах. Рухнув рядом с ней, зеркало разлетелось на кусочки. Зажмурившись, Нэйнью отпрянула в сторону, чтобы запрыгавшие по паркету осколки не задели ее, и опрокинула декоративный столик, уставленный бутылочками с духами. Поднялся такой невообразимый шум, что вор, уже протянувший руку в перчатке к тому, что осталось от оленя, от неожиданности отдернул ее.
От этого резкого движения он поскользнулся на осколке статуи и неуклюже осел на пол, сбив при этом со стены портрет, на котором Роарулд Трампеттауэр, Наказание Стирджей, был изображен держащим в поднятой руке наполненный кровью бокал, а в другой – перекрученного стирджа с опущенными крыльями. С грохотом, от которого задрожала вся комната, портрет обрушился на пол и, выскочив из перекосившейся рамы, свалился прямо на вора. Олень снова откатился в сторону, став при этом еще меньше.
Нэйнью, вся измазанная благовониями и духами из разбившихся бутылочек и баночек, заревела в голос, не в силах больше терпеть непереносимую вонь. Она выпачкалась в полусотне драгоценных масел, рецепты приготовления которых хранились в глубокой тайне, и в ярких красках для грима, а паркет был такой скользкий, что ей даже не удавалось встать на ноги. В конце концов, рыдая от бессилия и запаха, она поползла к ближайшему покрывалу. Им оказалось именно то, которое Эльминстер недавно так щедро украсил. Отшатнувшись от него, Нэйнью нацелилась на другое покрывало и поползла к нему, пуще прежнего обливаясь слезами.
Окинув взглядом царивший в комнате разгром, Эльминстер только покачал головой и, ухватившись за веревку, исчез в темноте за окном. Вслед ему донесся раздирающий звук – это затянутая в перчатку рука пробила кинжалом сердце Роарулда Трампеттауэра, вырезая в массивном портрете дыру, так чтобы одетый в полумаску и черную кожу человек из Когтистых Лап Ночи – между прочим, хозяин этой руки – смог, дико озираясь, выбраться из-под картины… вот оно!
Олень лежал около постели в лужице света безмятежного ночного светила, искрясь покрывавшими его многочисленными трещинками. Осторожно подобравшись к статуе, вор сгреб ее:
– Наконец-то мой!
– Нет, – отозвался от окна равнодушный голос. – Он – мой!
Кинжал полетел в сторону вора, первым добравшегося до оленя, и, не попав в него, закачался в деревянной резьбе, украшавшей стену.
Усмехнувшись, первый вор поднял статую и, зная, что его соратник по шайке не узнает лица под маской, сделал с оленем непристойный жест. Сердито всхрапнув, второй вор метнул другой кинжал. Клинок пролетел перед самым носом Нэйнью. Ползущая по паркету невеста снова изменила свой курс, поспешно удирая в безопасное укрытие за диван.
Вор со статуей сделал шаг к окну.
– С дороги! – взмахнул он кинжалом.
Второй вор сгреб один из валявшихся на полу сундучков с драгоценностями и швырнул его в голову первому. От удара сундучок раскрылся, и сверкающий дождь драгоценных камней пролился на пол. Первый вор присоединился к этому потоку, и олень вылетел у него из рук. Кувыркаясь в воздухе, статуя полетела прямо к окну.
– Нееет! – с отчаянием устремился за ней второй вор. Скользя на подпрыгивающих драгоценностях, он выставил перед собой руки в перчатках, вот, вот, ну еще чуть-чуть… и успел зацепить самыми кончиками пальцев некогда великолепного оленя.
С ликованием он прильнул к своей добыче, на миг замедлив стремительный бег.
– Ха! Мой! Мой драгоценный! О, мой драгоценный олень! – И тут же, поскользнувшись на драгоценных камнях, он ударился о подоконник и с криком вылетел через него в ночь.
Нэйнью, увидев, что вор исчез, дрожа стала осторожно подниматься на ноги, опять разворачиваясь в сторону двери. Она должна выбраться отсюда. Еще одна пара воров в черной коже появилась на подоконнике.
– О, дерьмо! – завыла Нэйнью и в очередной раз рванула к двери.
Увидев, что творится в комнате, воры принялись дико ругаться. Спрыгнув с подоконника, один из них подхватил с постели женщину в полумаске и, перекинув ее через плечо, направился обратно к окну. Другой кинулся вдогонку за Нэйнью, чтобы потом потребовать за нее выкуп.
Она завизжала, поскользнулась на коврах и, не удержавшись на ногах, упала на бесчувственного Пириста, как раз когда в дверь из коридора ударили чем-то тяжелым. Задвижка согнулась, и ее заклинило. Нэйнью беспомощно вжалась в стену. Из коридора послышались проклятия, и дверь снова дрогнула под оглушительным ударом. Нэйнью отползла в сторону, с визгом отбиваясь ногами от вора, пытавшегося схватить ее.
Разбившись, дверь упала в комнату и далеко отбросила нападавшего вора. Он рывком вскочил на ноги, и в обеих его руках тускло блеснуло по кинжалу.
Когтистая Лапа отсалютовал ими голой женщине и стал угрожающе подступать к ней. Нэйнью снова завизжала.
В замешательстве Дарриго Трампеттауэр оглядывал порушенную опочивальню. У его ног лежал его племянник, а прямо около него на коленях стояла объятая ужасом невеста. Увидев Дарриго, она завизжала с новой силой и поползла к нему.
Дарриго поднял взгляд, и усы его сердито встопорщились. Одетый в черную кожу незнакомец, сверкая кинжалами в обеих руках, несся прямо на него. У Дарриго даже не было времени хорошенько рассмотреть Нэйнью, которая – это он не мог не заметить – выглядела просто отменно. Он снова взглянул на стремительно надвигающегося вора и с шумом втянул воздух:
– Пришло время постоять за честь семейства Трампеттауэров!
Взревев, Дарриго Трампеттауэр бросился навстречу противнику. Тот замахнулся кинжалами, чтобы нанести удар, но старик, даже не сделав шага в сторону, схватил вора за руку и со всей силы заехал ему в челюсть. Все еще не переставая реветь, он схватил за горло обмякшего вора, не давая тому упасть, поднял на вытянутой руке за шею, как несут домой купленную на базаре индейку, и направился к окну, не обращая внимания на льющуюся кровь.
Подойдя к разбитому окну, он поднял вора и выбросил его в темноту. Подождав, пока о мостовую раздастся глухой удар, Дарриго удовлетворенно кивнул и вернулся в комнату за другим вором.
Нэйнью решила, что самое безопасное теперь – это лишиться чувств. И когда второй вор полетел в ночь, зардевшаяся невеста грациозно опустилась на грудь Пириста, и больше ее ничто не волновало…
Услышав эту новость, Фарл и Эл удивленно подняли брови и кружки с крепким элем.
– Похоже, что один из них вытащил Испарлу и вернулся, – сказал Фарл, отпивая глоток.
– Сколько их еще остается? – тихо спросил Эльминстер.
Фарл пожал плечами:
– Кто знает? Только боги да сами Когтистые Лапы. Они точно потеряли Ваэру, Минтера, Аннат, Обаэрига и, может быть, Иртил. Скажем так, нас гораздо больше, и прошлой ночью они, допустив грубую ошибку в таком верном деле, почти все проиграли нам.
– Да, но у нас сломалась одна булавка для волос, – с напускной грустью напомнил Эльминстер.
– Ага, но оба кусочка у нас, так что не велика потеря, – сказал Фарл. – Теперь, если мы…
Он замолчал и наклонил голову, напряженно прислушиваясь к возбужденному шепоту за соседним столиком. Его рука легла на плечо Эла, чтобы тот тоже помолчал.
– Представляешь, волшебные! Наверняка спрятаны самим Королем Утграелом в незапамятные времена! – рассказывал один человек, наклонившись вперед почти к самому лицу своего друга, чтобы их не подслушали. – Говорят, в потайной комнате где-то в замке!
Фарл и Эльминстер чуть наклонились вперед, чтобы не пропустить ни слова. Но вскоре такая необходимость отпала: вошедший менестрель вскочил на ближайший столик и принялся рассказывать нараспев во всю мощь своего молодого взволнованного голоса.
По правде говоря, это была одна из излюбленных менестрелями легенд о том, как в замке обнаружили сундучок с волшебными исковыми камнями. Его спрятали там много лет тому назад по приказу короля Утграела, а может, и он сам. Верховные Чародеи и остальные жарко спорят, кому они достанутся и как использовать их. По указу самого короля Белора камни – светящиеся и летающие сами по себе, издающие время от времени слабый переливчатый звон и музыкальные звуки, словно кто-то перебирает струны арфы, – выставлены на обозрение. Их охраняют старшие офицеры гарнизона Аталгарда. Камни можно увидеть в специальной комнате для посетителей, куда без специального разрешения не допускается ни один чародей. Когда Фарл и Эл уходили из таверны, менестрель с воодушевлением объявил звенящим голосом, что он лично видел эти камни и что все это истинная npaвda!
Фарл улыбнулся:
– Вот видишь, теперь нам просто придется отправиться за этими камнями.
Эльминстер покачал головой.
– Да уж, ты не можешь оставить их в покое и при этом оставаться Фарлом, главарем Бархатных Ручек, – заметил он без особого воодушевления.
Фарл захихикал.
– Но на этот раз, – невозмутимо продолжил Эльминстер, – пока лучше тебе подождать: пусть в ловушку прыгают Когтистые Лапы, а ты пойдешь, только если увидишь, что дело верняк.
– Ловушку?
– А разве ты не чувствуешь в этой чудесной истории руку расчетливых чародеев? По-моему, тут все ясно как белый день.
Чуть помедлив, Фарл кивнул. Их взгляды встретились.
– Почему ты сказал «ты»? – тихо спросил Фарл.
– Я завязываю с воровством, – ответил Эльминстер, тщательно взвешивая каждое слово. – Если ты хочешь заняться этими чудесными волшебными камнями, то без меня. Я ухожу из Хастарла, после того как закончу здесь одно дело.
Фарл замер на месте, широко раскрыв глаза.
– Но почему?
– Наше занятие вредит людям, с которыми я не ссорился, и никак не приближает мою месть Верховным Чародеям. Ты видел статую алмазного оленя: руки воров с жадностью тянутся к тому, что драгоценно, они залапали ее, разбили, сделали никчемной. Я уже на учился всему, чему может научить улица, и с меня хватит. – Эльминстер посмотрел прямо в глаза Фарлу и добавил: – Время течет, и несделанное гложет меня изнутри. Все, я ухожу.
– Я знал, что это когда-нибудь случится, – покраснев, согласился Фарл, – были звоночки, можно было догадаться. Но это твое «одно дело», надеюсь, не означает «предательство».
Эльминстер снова покачал головой и сказал, все так же тщательно взвешивая слова:
– У меня никогда не было такого близкого и верного друга, как ты, Фарл, сын Хоклина.
Их руки вдруг сами собой сплелись в тесном объятии. Они стояли в переулке и плакали, похлопывая друг друга по спине и плечам.
Спустя какое-то время Фарл сказал:
– Ох, Эл, что же я буду делать без тебя?
– Сойдешься с Тассаброй. – Задорный лучик сверкнул во взгляде Эльминстера. – Ей-то ты сможешь выказать свою привязанность в большей степени, чем мне.
Грустно улыбнувшись, они отступили друг от друга.
– Ну вот, теперь мы врозь, – покачивая головой, сказал Фарл. – Половина нашего добра – твоя.
Эльминстер пожал плечами:
– Я возьму только самое необходимое в дорогу.
– Вот все и разделилось: мне – воровать, тебе – убивать Верховных Чародеев.
– Может быть, – тихонько согласился Эльминстер, – если боги будут добры.
Часть III
Глава седьмая
Над Хастарлом плыла темная и тихая ночь. С глубоким вздохом Эльминстер отодвинул в сторону большую часть денег, взятых им по настоянию Фарла, и принялся пересчитывать их. За ним был еще должок… и одно намеченное на сегодняшнюю ночь дело, которое, возможно, убьет его. Тогда будет поздно платить по каким бы то ни было долгам.
Управившись, он посмотрел на кучку монет – сотню регалов, поблескивавших в призрачном свете Селуны. Утром, на солнце, они вовсю засверкают золотым огнем… но он уже не увидит этого блеска.
Все равно. Во всяком случае, он снова распоряжался своей жизнью и был волен делать все, что пожелает. И именно поэтому, подумал он, криво усмехнувшись, пожалуй, стоит в последний раз применить свое воровское искусство. Он аккуратно сложил монеты в мешочек, одну к другой, столбиком – чтобы не звякнули, – и направился по крышам к определенной спальне.
В комнате, обстановка которой, мягко говоря, была победнее, чем у Трампеттауэров, ставни оставили на ночь открытыми, чтобы прохладный ветерок обдувал спящих новобрачных. Услышав об их помолвке, Эльминстер пришел в восторг. Он радовался и сейчас, несмотря на то что вся затея будет стоить ему большей части заработанных денег. Проскользнув, как тень, через окно в комнату, он не смог удержаться от улыбки, глядя на новобрачных.
Свадебная подвязка Шандат была изысканна: небольшая полоска кружева и шелковая лента. Протянув руку, Эльминстер проказливо похлопал по ней. Может, взять как трофей? Нет, он больше не вор.
Почувствовав легкое прикосновение, Шандат шевельнулась, но не проснулась, а только привычно протянула руку к Ганнибургу, который храпел рядом, словно самый обычный пьяница. Эльминстер сдвинул ее новенькую свадебную подвязку на то место, куда ее привязал Ганнибург, и Шандат улыбнулась во сне.
Эльминстер заметил и другие подарки. На ковре у кровати со стороны Ганнибурга лежали крепкая палка и новый фартук, а из-под подушки Шандат выглядывала, как прищуренный глаз, рукоять кинжала.
Эл осторожно положил между спящими свой свадебный подарок. Между гладким боком и волосатым было совсем мало места, и ему потребовалось все его воровское умение, чтобы монеты не звякнули, когда он осторожно выкладывал их золотой дорожкой от одного конца кровати до другого. По окончании у него осталось еще больше дюжины монет. Он с нежностью выложил последнюю часть своего запоздалого свадебного подарка на животике Шандат и поспешно выбрался из комнаты, так как прикосновение холодного металла заставило ее проснуться.
В храме царили мрак и запустение, и с того места, где стоял Эльминстер, можно было разглядеть на двери массивный замок. Похоже, что Верховные Чародеи не хотели, чтобы в Хастарле кто-нибудь, кроме них самих, поклонялся бы богине Магии. Сами же они могли поклоняться в гордом одиночестве в своих собственных башнях в замке Аталгард. И тем не менее они не осмеливались осквернять храм Мистры.
Возможно, в этом храме коренилась их сила и удар по нему пошатнул бы их волшебное искусство и власть в королевстве. А может, Элу удастся разбудить Мистру, и она что-нибудь сделает, так же как разбудила его, когда позволила убить родителей. Хотя скорее всего, признался себе Эльминстер, задумчиво глядя на храм, он просто устал тратить дни понапрасну, слоняясь по крышам и выискивая, что бы стянуть. Пусть Верховные Чародеи боятся осквернять храм Мистры, он, Эльминстер, не побоится. Сегодня же ночью. Миру – во всяком случае Аталантару – будет гораздо лучше, если в нем совсем не будет никакой магии.
Вряд ли, конечно, это произойдет, если разрушить только один храм. Но вдруг Мистра прогневается, нашлет на город проклятие, и ни один чародей не сможет в нем колдовать. Или в храме найдется какой-нибудь магический предмет, который можно будет использовать против чародеев. Хотя, может, он просто погибнет. Даже такой исход лучше, чем бездействие.
Эльминстер глядел на выцветшую, облупившуюся краску и украшавшие оба передних угла крыши каменные статуи, напоминавшие летучих мышей, замерших с хищно приоткрытыми клювами. Их когти крепко обхватили верх колонн на фасаде храма. Он попытался напрячь свое магическое зрение. Статуи не светились. Но, может, волшебные горгульи, о которых менестрели поют в своих балладах, не светятся… Единственная магия, какую он видел, была самая простенькая, видимая каждому, едва мерцающие буквы над дверью сложились в слова «Я Есть Единственное Истинное Заклинание».
Покачав головой, Эльминстер стал спускаться с крыши. Вроде месть – дело нужное.
Насколько Эл разглядел, замок не был зачарован. Он легко поддался его металлической отмычке – уроки Фарла не пропали даром. Эльминстер в последний раз оглянулся на безмолвную улицу, приоткрыв дверь, чуть постоял в ее тени, давая глазам привыкнуть к темноте, и проскользнул внутрь, держа кинжал наготове.
Пыль и пустая темнота. Эльминстер изо всех сил вглядывался в темень, но, похоже, в храме Мистры вообще не было ничего, кроме каменных столбов. Со всей осторожностью он чуть отошел в сторону от двери – обычно ловушки располагаются прямо перед самой дверью – и сделал шаг вперед.
С этим местом что-то явно было не так. Да, конечно, он предполагал, что возникнет чувство, словно за ним наблюдают, и, наверное, по коже побегут мурашки от едва уловимого прикосновения дремлющих чар, ждущих повсюду вокруг него, когда же наступит время их пробуждения, – все это здесь было. Но было и еще нечто такое…
Да, вот оно: такое большое пустое помещение должно эхом возвращать все звуки. Но эха не было. Из мешочка на поясе Эльминстер достал сушеную горошинку – из тех, что носит при себе любой вор, на случай если придется разбрасывать их под ноги преследователям, – и бросил ее в темноту перед собой.
Он не услышал, как она упала на пол. Поежившись, Эл сделал осторожный шаг вперед. Теперь он находился в передней части храма, отделенной от огромного открытого зала рядом массивных колонн… насколько он мог судить, совсем невыразительных каменных цилиндров. Пол покрывал толстый слой нетронутой пыли. Эл в последний раз оглянулся на дверь, которую прикрыл за собой, и пошел в темноту.
Купол огромного круглого зала терялся где-то в вышине, примерно на уровне крыши, с которой Эльминстер смотрел на храм. В центре зала стоял круглый каменный алтарь. Три яруса балконов огибали огромное пространство. Помещение было темным, пустым и безмолвным.
Вот и все, что здесь было. В общем-то, даже осквернять нечего. Никаких служителей тоже не видно.
Внезапно позади с грохотом распахнулась дверь, и в храм вошли люди с факелами. Эльминстер бросился к колоннам, чтобы спрятаться. Вошедших было много, по крайней мере два отряда наемников с копьями в руках.
– Ищите по всему храму, – холодно прозвучал приказ. – Никто не смеет входить в храм Мистры шутки ради.
Говорящий вышел вперед и в стремительном то ли приветственном, то ли почтительном жесте поднял руку в сторону алтаря. Затем он спокойно сказал:
– Нам понадобится свет, – и при этих словах, хотя он и не произнес никакого заклинания, сами камни вокруг Эльминстера начали светиться.
Все, что в храме было из камня, стало светиться жемчужно-белым светом, в конце концов заполнившим весь зал и открывшим, где прячется молодой вор. Более дюжины наемников с мрачными лицами повернули в его сторону копья. Отдававший приказы человек стоял среди них.
– Это всего лишь вор. Уберите оружие.
– А что если он убежит, господин? Человек в длинном одеянии улыбнулся:
– Моя магия позволит ему пойти только туда, куда я захочу, и никуда больше.
Одно движение руки, и Эльминстер почувствовал, как руки и ноги дернулись и слегка онемели. Появилось пощипывание и покалывание, дрожь – в общем, все то же, что он чувствовал на лугу над Хелдоном в тот жуткий день много лет назад. Отчаяние волной захлестнуло его. Тело больше не слушалось: оно повернулось и пошло навстречу стражникам.
Нет, к алтарю. Ни одна руна не украшала этот голый круг из камня. Когда он подошел, наемники, окружив его в кольцо, подняли копья.
– Согласно закону, тот, кто оскверняет храмы, должен быть предан смерти, – прогремел один пожилой стражник, – на том же месте.
– Все верно, – подтвердил человек в длинном одеянии и снова улыбнулся. – Однако я сам выберу это место. Когда этот глупец окажется на алтаре, если угодно, можете бросить в него свои копья. Свежая кровь, пролитая на алтарь Мистры, позволит мне попробовать одно заклинание, о котором я давно мечтал.
Внутри Эльминстера клокотала ярость, а он все так же неотвратимо приближался к алтарю. Какая глупость – прийти сюда… Но сделанного не воротишь. Смерть положит конец его тщетной борьбе с Верховными Чародеями. Простите, отец… мама… Эльминстер бегом бросился вперед, надеясь каким-то чудом освободиться от магического влияния и в то же время понимая, что выбора у него нет. Ну ладно, по крайней мере он хоть умрет не бездействуя.
Чародей только улыбнулся и согнул палец. Бег замедлился до семенящей походки, пока Эл не остановился перед алтарем. Маг заставил его развернуться, и теперь они стояли лицом друг к другу.
Чародей поклонился:
– Приветствую тебя, вор. Я – правитель Илдру, Верховный Чародей Аталантара. Разрешаю тебе говорить. Кто ты?
Эльминстер обнаружил, что может шевелить губами.
– Как ты уже сказал, Верховный Чародей, – безучастно ответил он, – вор.
Чародей поднял бровь:
– Зачем ты забрался сюда сегодня ночью?
– Говорить с Мистрой, – произнес Эльминстер, удивляясь своим словам.
Илдру прищурился:
– Зачем? Ты что, маг?
– Нет, – фыркнул Эльминстер, – и этим горжусь. Я хочу свергнуть Верховных Чародеев, таких как ты, и пришел, чтобы получить помощь Мистры или проклясть ее, если она откажет.
Брови чародея снова взлетели вверх.
– Но с какой стати ты рассчитываешь на помощь Мистры?
Эльминстер хотел было пожать плечами, но обнаружил, что не может двигать ничем, кроме рта.
– Боги существуют, – медленно произнес он, – у них настоящая власть. И она нужна мне.
– Да? Я так и думал, – забавляясь, сказал чародей. – А знаешь, сначала надо учиться – много и долго, почти всю жизнь, и начать с ученика чародея, и рисковать жизнью, пробуя то или иное заклинание, которое не понимаешь, или изобретая что-нибудь свое. Какое неслыханное высокомерие – думать, что Мистра тут же тебе все даст, как только ты попросишь ее!
– Неслыханное высокомерие в Аталантаре, – негромко сказал Эльминстер, – власть Верховных Чародеев. Жизнь в этой стране под вашей властью настолько тяжела, что никто другой уже не может позволить себе роскошь неслыханного высокомерия.
Среди стражников послышался негромкий гул голосов. Илдру обвел их пристальным взглядом, и среди наемников снова воцарилась тишина. Чародей неестественно вздохнул:
– Мне надоело выслушивать колкости. Умолкни, пока тебе не захочется молить о пощаде.
Магическая сила развернула Эльминстера и заставила забраться на алтарь.
– Это было как раз то покрывало, которое мы и не хотели брать с собой, – весело отозвался Фарл и бросился через комнату туда, где женщина из Когтистых Лап боролась со всхлипывающей невестой. Воровка как раз добралась до горла Нэйнью и подняла глаза.
Фарл, как бежал, на полному ходу с размаху заехал кулаком по ее полумаске.
Не успела она еще упасть на ковер, а он уже выпрыгнул из окна – только веревки зашипели под его перчатками, когда он поспешно заскользил вниз.
Эльминстер подхватил небольшой сундучок с драгоценностями, чтобы припрятанным за голенищем булавкам для волос не было скучно, засунул его, освобождая руки, под рубаху и поспешил за Фарлом. Не переставая кричать, Нэйнью кинулась в противоположную сторону – к двери, где лежал без чувств ее муж.
Споткнувшись об оленя, Эльминстер выругался и, не добравшись до окна, покатился по полу. От удара статуя покатилась по паркету, с которого в потасовке сдернули ковры, к стене, и от нее во все стороны полетели осколки.
Стукнувшись о подоконник, Эл сунулся в кучу оборванных штор. Еще один представитель Когтистых Лап величественно влетел в окно и замер на подоконнике как раз над вором-принцем. Его взгляд впился в статую, катившуюся в свете Селуны.
– А-а! Моеее! – заорал вор и неловко метнул кинжал в улепетывающую через комнату голую женщину. Кинжал попал в большое напольное зеркало. От удара оно перевернулось на держателях и, не устояв, стало падать на Нэйнью. Та завизжала и, отчаянно отпрыгнув назад, беспомощно поскользнулась на скомканных коврах. Рухнув рядом с ней, зеркало разлетелось на кусочки. Зажмурившись, Нэйнью отпрянула в сторону, чтобы запрыгавшие по паркету осколки не задели ее, и опрокинула декоративный столик, уставленный бутылочками с духами. Поднялся такой невообразимый шум, что вор, уже протянувший руку в перчатке к тому, что осталось от оленя, от неожиданности отдернул ее.
От этого резкого движения он поскользнулся на осколке статуи и неуклюже осел на пол, сбив при этом со стены портрет, на котором Роарулд Трампеттауэр, Наказание Стирджей, был изображен держащим в поднятой руке наполненный кровью бокал, а в другой – перекрученного стирджа с опущенными крыльями. С грохотом, от которого задрожала вся комната, портрет обрушился на пол и, выскочив из перекосившейся рамы, свалился прямо на вора. Олень снова откатился в сторону, став при этом еще меньше.
Нэйнью, вся измазанная благовониями и духами из разбившихся бутылочек и баночек, заревела в голос, не в силах больше терпеть непереносимую вонь. Она выпачкалась в полусотне драгоценных масел, рецепты приготовления которых хранились в глубокой тайне, и в ярких красках для грима, а паркет был такой скользкий, что ей даже не удавалось встать на ноги. В конце концов, рыдая от бессилия и запаха, она поползла к ближайшему покрывалу. Им оказалось именно то, которое Эльминстер недавно так щедро украсил. Отшатнувшись от него, Нэйнью нацелилась на другое покрывало и поползла к нему, пуще прежнего обливаясь слезами.
Окинув взглядом царивший в комнате разгром, Эльминстер только покачал головой и, ухватившись за веревку, исчез в темноте за окном. Вслед ему донесся раздирающий звук – это затянутая в перчатку рука пробила кинжалом сердце Роарулда Трампеттауэра, вырезая в массивном портрете дыру, так чтобы одетый в полумаску и черную кожу человек из Когтистых Лап Ночи – между прочим, хозяин этой руки – смог, дико озираясь, выбраться из-под картины… вот оно!
Олень лежал около постели в лужице света безмятежного ночного светила, искрясь покрывавшими его многочисленными трещинками. Осторожно подобравшись к статуе, вор сгреб ее:
– Наконец-то мой!
– Нет, – отозвался от окна равнодушный голос. – Он – мой!
Кинжал полетел в сторону вора, первым добравшегося до оленя, и, не попав в него, закачался в деревянной резьбе, украшавшей стену.
Усмехнувшись, первый вор поднял статую и, зная, что его соратник по шайке не узнает лица под маской, сделал с оленем непристойный жест. Сердито всхрапнув, второй вор метнул другой кинжал. Клинок пролетел перед самым носом Нэйнью. Ползущая по паркету невеста снова изменила свой курс, поспешно удирая в безопасное укрытие за диван.
Вор со статуей сделал шаг к окну.
– С дороги! – взмахнул он кинжалом.
Второй вор сгреб один из валявшихся на полу сундучков с драгоценностями и швырнул его в голову первому. От удара сундучок раскрылся, и сверкающий дождь драгоценных камней пролился на пол. Первый вор присоединился к этому потоку, и олень вылетел у него из рук. Кувыркаясь в воздухе, статуя полетела прямо к окну.
– Нееет! – с отчаянием устремился за ней второй вор. Скользя на подпрыгивающих драгоценностях, он выставил перед собой руки в перчатках, вот, вот, ну еще чуть-чуть… и успел зацепить самыми кончиками пальцев некогда великолепного оленя.
С ликованием он прильнул к своей добыче, на миг замедлив стремительный бег.
– Ха! Мой! Мой драгоценный! О, мой драгоценный олень! – И тут же, поскользнувшись на драгоценных камнях, он ударился о подоконник и с криком вылетел через него в ночь.
Нэйнью, увидев, что вор исчез, дрожа стала осторожно подниматься на ноги, опять разворачиваясь в сторону двери. Она должна выбраться отсюда. Еще одна пара воров в черной коже появилась на подоконнике.
– О, дерьмо! – завыла Нэйнью и в очередной раз рванула к двери.
Увидев, что творится в комнате, воры принялись дико ругаться. Спрыгнув с подоконника, один из них подхватил с постели женщину в полумаске и, перекинув ее через плечо, направился обратно к окну. Другой кинулся вдогонку за Нэйнью, чтобы потом потребовать за нее выкуп.
Она завизжала, поскользнулась на коврах и, не удержавшись на ногах, упала на бесчувственного Пириста, как раз когда в дверь из коридора ударили чем-то тяжелым. Задвижка согнулась, и ее заклинило. Нэйнью беспомощно вжалась в стену. Из коридора послышались проклятия, и дверь снова дрогнула под оглушительным ударом. Нэйнью отползла в сторону, с визгом отбиваясь ногами от вора, пытавшегося схватить ее.
Разбившись, дверь упала в комнату и далеко отбросила нападавшего вора. Он рывком вскочил на ноги, и в обеих его руках тускло блеснуло по кинжалу.
Когтистая Лапа отсалютовал ими голой женщине и стал угрожающе подступать к ней. Нэйнью снова завизжала.
В замешательстве Дарриго Трампеттауэр оглядывал порушенную опочивальню. У его ног лежал его племянник, а прямо около него на коленях стояла объятая ужасом невеста. Увидев Дарриго, она завизжала с новой силой и поползла к нему.
Дарриго поднял взгляд, и усы его сердито встопорщились. Одетый в черную кожу незнакомец, сверкая кинжалами в обеих руках, несся прямо на него. У Дарриго даже не было времени хорошенько рассмотреть Нэйнью, которая – это он не мог не заметить – выглядела просто отменно. Он снова взглянул на стремительно надвигающегося вора и с шумом втянул воздух:
– Пришло время постоять за честь семейства Трампеттауэров!
Взревев, Дарриго Трампеттауэр бросился навстречу противнику. Тот замахнулся кинжалами, чтобы нанести удар, но старик, даже не сделав шага в сторону, схватил вора за руку и со всей силы заехал ему в челюсть. Все еще не переставая реветь, он схватил за горло обмякшего вора, не давая тому упасть, поднял на вытянутой руке за шею, как несут домой купленную на базаре индейку, и направился к окну, не обращая внимания на льющуюся кровь.
Подойдя к разбитому окну, он поднял вора и выбросил его в темноту. Подождав, пока о мостовую раздастся глухой удар, Дарриго удовлетворенно кивнул и вернулся в комнату за другим вором.
Нэйнью решила, что самое безопасное теперь – это лишиться чувств. И когда второй вор полетел в ночь, зардевшаяся невеста грациозно опустилась на грудь Пириста, и больше ее ничто не волновало…
* * *
К полудню по всему городу только и рассказывали, как старый воин Дарриго Трампеттауэр яростно сражался с дюжиной воров в брачной опочивальне своего племянника, пока новобрачные были настолько поглощены друг другом, что ничего не слышали, и как он (Дарриго) выбросил по одному всю шайку Когтистых Лап Ночи из высоких окон навстречу их смерти во дворе Трампеттауэр Хаус.Услышав эту новость, Фарл и Эл удивленно подняли брови и кружки с крепким элем.
– Похоже, что один из них вытащил Испарлу и вернулся, – сказал Фарл, отпивая глоток.
– Сколько их еще остается? – тихо спросил Эльминстер.
Фарл пожал плечами:
– Кто знает? Только боги да сами Когтистые Лапы. Они точно потеряли Ваэру, Минтера, Аннат, Обаэрига и, может быть, Иртил. Скажем так, нас гораздо больше, и прошлой ночью они, допустив грубую ошибку в таком верном деле, почти все проиграли нам.
– Да, но у нас сломалась одна булавка для волос, – с напускной грустью напомнил Эльминстер.
– Ага, но оба кусочка у нас, так что не велика потеря, – сказал Фарл. – Теперь, если мы…
Он замолчал и наклонил голову, напряженно прислушиваясь к возбужденному шепоту за соседним столиком. Его рука легла на плечо Эла, чтобы тот тоже помолчал.
– Представляешь, волшебные! Наверняка спрятаны самим Королем Утграелом в незапамятные времена! – рассказывал один человек, наклонившись вперед почти к самому лицу своего друга, чтобы их не подслушали. – Говорят, в потайной комнате где-то в замке!
Фарл и Эльминстер чуть наклонились вперед, чтобы не пропустить ни слова. Но вскоре такая необходимость отпала: вошедший менестрель вскочил на ближайший столик и принялся рассказывать нараспев во всю мощь своего молодого взволнованного голоса.
По правде говоря, это была одна из излюбленных менестрелями легенд о том, как в замке обнаружили сундучок с волшебными исковыми камнями. Его спрятали там много лет тому назад по приказу короля Утграела, а может, и он сам. Верховные Чародеи и остальные жарко спорят, кому они достанутся и как использовать их. По указу самого короля Белора камни – светящиеся и летающие сами по себе, издающие время от времени слабый переливчатый звон и музыкальные звуки, словно кто-то перебирает струны арфы, – выставлены на обозрение. Их охраняют старшие офицеры гарнизона Аталгарда. Камни можно увидеть в специальной комнате для посетителей, куда без специального разрешения не допускается ни один чародей. Когда Фарл и Эл уходили из таверны, менестрель с воодушевлением объявил звенящим голосом, что он лично видел эти камни и что все это истинная npaвda!
Фарл улыбнулся:
– Вот видишь, теперь нам просто придется отправиться за этими камнями.
Эльминстер покачал головой.
– Да уж, ты не можешь оставить их в покое и при этом оставаться Фарлом, главарем Бархатных Ручек, – заметил он без особого воодушевления.
Фарл захихикал.
– Но на этот раз, – невозмутимо продолжил Эльминстер, – пока лучше тебе подождать: пусть в ловушку прыгают Когтистые Лапы, а ты пойдешь, только если увидишь, что дело верняк.
– Ловушку?
– А разве ты не чувствуешь в этой чудесной истории руку расчетливых чародеев? По-моему, тут все ясно как белый день.
Чуть помедлив, Фарл кивнул. Их взгляды встретились.
– Почему ты сказал «ты»? – тихо спросил Фарл.
– Я завязываю с воровством, – ответил Эльминстер, тщательно взвешивая каждое слово. – Если ты хочешь заняться этими чудесными волшебными камнями, то без меня. Я ухожу из Хастарла, после того как закончу здесь одно дело.
Фарл замер на месте, широко раскрыв глаза.
– Но почему?
– Наше занятие вредит людям, с которыми я не ссорился, и никак не приближает мою месть Верховным Чародеям. Ты видел статую алмазного оленя: руки воров с жадностью тянутся к тому, что драгоценно, они залапали ее, разбили, сделали никчемной. Я уже на учился всему, чему может научить улица, и с меня хватит. – Эльминстер посмотрел прямо в глаза Фарлу и добавил: – Время течет, и несделанное гложет меня изнутри. Все, я ухожу.
– Я знал, что это когда-нибудь случится, – покраснев, согласился Фарл, – были звоночки, можно было догадаться. Но это твое «одно дело», надеюсь, не означает «предательство».
Эльминстер снова покачал головой и сказал, все так же тщательно взвешивая слова:
– У меня никогда не было такого близкого и верного друга, как ты, Фарл, сын Хоклина.
Их руки вдруг сами собой сплелись в тесном объятии. Они стояли в переулке и плакали, похлопывая друг друга по спине и плечам.
Спустя какое-то время Фарл сказал:
– Ох, Эл, что же я буду делать без тебя?
– Сойдешься с Тассаброй. – Задорный лучик сверкнул во взгляде Эльминстера. – Ей-то ты сможешь выказать свою привязанность в большей степени, чем мне.
Грустно улыбнувшись, они отступили друг от друга.
– Ну вот, теперь мы врозь, – покачивая головой, сказал Фарл. – Половина нашего добра – твоя.
Эльминстер пожал плечами:
– Я возьму только самое необходимое в дорогу.
– Вот все и разделилось: мне – воровать, тебе – убивать Верховных Чародеев.
– Может быть, – тихонько согласился Эльминстер, – если боги будут добры.
Часть III
Жрец
Глава седьмая
Единственное Истинное Заклинание
В древние времена волшебники искали Единственное Истинное Заклинание, которое дало бы им власть над всем миром и понимание любой магии. Некоторые говорили, что нашли его, но таких людей обычно прогоняли как безумцев.
Я сам видел одного из таких «безумных» волшебников. Он игнорировал заклинания, направленные против него, словно их вообще не было, или творил любое волшебство одной лишь силой мысли. Думаю, что он не был сумасшедшим, просто он жил в другом мире, лишенном суеты и подарков. Он рассказывал мне, что Единственное Истинное Заклинание – это женщина, и что имя ей – Мистра, и что ее поцелуи чудесны.
Халиво Тарнстар, исповедующий учение Мистры. Из Историй, рассказанных одному Слепому ЧародеюГод Виверпа
Над Хастарлом плыла темная и тихая ночь. С глубоким вздохом Эльминстер отодвинул в сторону большую часть денег, взятых им по настоянию Фарла, и принялся пересчитывать их. За ним был еще должок… и одно намеченное на сегодняшнюю ночь дело, которое, возможно, убьет его. Тогда будет поздно платить по каким бы то ни было долгам.
Управившись, он посмотрел на кучку монет – сотню регалов, поблескивавших в призрачном свете Селуны. Утром, на солнце, они вовсю засверкают золотым огнем… но он уже не увидит этого блеска.
Все равно. Во всяком случае, он снова распоряжался своей жизнью и был волен делать все, что пожелает. И именно поэтому, подумал он, криво усмехнувшись, пожалуй, стоит в последний раз применить свое воровское искусство. Он аккуратно сложил монеты в мешочек, одну к другой, столбиком – чтобы не звякнули, – и направился по крышам к определенной спальне.
В комнате, обстановка которой, мягко говоря, была победнее, чем у Трампеттауэров, ставни оставили на ночь открытыми, чтобы прохладный ветерок обдувал спящих новобрачных. Услышав об их помолвке, Эльминстер пришел в восторг. Он радовался и сейчас, несмотря на то что вся затея будет стоить ему большей части заработанных денег. Проскользнув, как тень, через окно в комнату, он не смог удержаться от улыбки, глядя на новобрачных.
Свадебная подвязка Шандат была изысканна: небольшая полоска кружева и шелковая лента. Протянув руку, Эльминстер проказливо похлопал по ней. Может, взять как трофей? Нет, он больше не вор.
Почувствовав легкое прикосновение, Шандат шевельнулась, но не проснулась, а только привычно протянула руку к Ганнибургу, который храпел рядом, словно самый обычный пьяница. Эльминстер сдвинул ее новенькую свадебную подвязку на то место, куда ее привязал Ганнибург, и Шандат улыбнулась во сне.
Эльминстер заметил и другие подарки. На ковре у кровати со стороны Ганнибурга лежали крепкая палка и новый фартук, а из-под подушки Шандат выглядывала, как прищуренный глаз, рукоять кинжала.
Эл осторожно положил между спящими свой свадебный подарок. Между гладким боком и волосатым было совсем мало места, и ему потребовалось все его воровское умение, чтобы монеты не звякнули, когда он осторожно выкладывал их золотой дорожкой от одного конца кровати до другого. По окончании у него осталось еще больше дюжины монет. Он с нежностью выложил последнюю часть своего запоздалого свадебного подарка на животике Шандат и поспешно выбрался из комнаты, так как прикосновение холодного металла заставило ее проснуться.
* * *
Высоко в бездонно-синем небе над Хастарлом плыла Селуна. Стоя на крыше, Эльминстер глядел через пустую, безмолвную улицу на осыпающийся фасад заброшенного храма Мистры.В храме царили мрак и запустение, и с того места, где стоял Эльминстер, можно было разглядеть на двери массивный замок. Похоже, что Верховные Чародеи не хотели, чтобы в Хастарле кто-нибудь, кроме них самих, поклонялся бы богине Магии. Сами же они могли поклоняться в гордом одиночестве в своих собственных башнях в замке Аталгард. И тем не менее они не осмеливались осквернять храм Мистры.
Возможно, в этом храме коренилась их сила и удар по нему пошатнул бы их волшебное искусство и власть в королевстве. А может, Элу удастся разбудить Мистру, и она что-нибудь сделает, так же как разбудила его, когда позволила убить родителей. Хотя скорее всего, признался себе Эльминстер, задумчиво глядя на храм, он просто устал тратить дни понапрасну, слоняясь по крышам и выискивая, что бы стянуть. Пусть Верховные Чародеи боятся осквернять храм Мистры, он, Эльминстер, не побоится. Сегодня же ночью. Миру – во всяком случае Аталантару – будет гораздо лучше, если в нем совсем не будет никакой магии.
Вряд ли, конечно, это произойдет, если разрушить только один храм. Но вдруг Мистра прогневается, нашлет на город проклятие, и ни один чародей не сможет в нем колдовать. Или в храме найдется какой-нибудь магический предмет, который можно будет использовать против чародеев. Хотя, может, он просто погибнет. Даже такой исход лучше, чем бездействие.
Эльминстер глядел на выцветшую, облупившуюся краску и украшавшие оба передних угла крыши каменные статуи, напоминавшие летучих мышей, замерших с хищно приоткрытыми клювами. Их когти крепко обхватили верх колонн на фасаде храма. Он попытался напрячь свое магическое зрение. Статуи не светились. Но, может, волшебные горгульи, о которых менестрели поют в своих балладах, не светятся… Единственная магия, какую он видел, была самая простенькая, видимая каждому, едва мерцающие буквы над дверью сложились в слова «Я Есть Единственное Истинное Заклинание».
Покачав головой, Эльминстер стал спускаться с крыши. Вроде месть – дело нужное.
Насколько Эл разглядел, замок не был зачарован. Он легко поддался его металлической отмычке – уроки Фарла не пропали даром. Эльминстер в последний раз оглянулся на безмолвную улицу, приоткрыв дверь, чуть постоял в ее тени, давая глазам привыкнуть к темноте, и проскользнул внутрь, держа кинжал наготове.
Пыль и пустая темнота. Эльминстер изо всех сил вглядывался в темень, но, похоже, в храме Мистры вообще не было ничего, кроме каменных столбов. Со всей осторожностью он чуть отошел в сторону от двери – обычно ловушки располагаются прямо перед самой дверью – и сделал шаг вперед.
С этим местом что-то явно было не так. Да, конечно, он предполагал, что возникнет чувство, словно за ним наблюдают, и, наверное, по коже побегут мурашки от едва уловимого прикосновения дремлющих чар, ждущих повсюду вокруг него, когда же наступит время их пробуждения, – все это здесь было. Но было и еще нечто такое…
Да, вот оно: такое большое пустое помещение должно эхом возвращать все звуки. Но эха не было. Из мешочка на поясе Эльминстер достал сушеную горошинку – из тех, что носит при себе любой вор, на случай если придется разбрасывать их под ноги преследователям, – и бросил ее в темноту перед собой.
Он не услышал, как она упала на пол. Поежившись, Эл сделал осторожный шаг вперед. Теперь он находился в передней части храма, отделенной от огромного открытого зала рядом массивных колонн… насколько он мог судить, совсем невыразительных каменных цилиндров. Пол покрывал толстый слой нетронутой пыли. Эл в последний раз оглянулся на дверь, которую прикрыл за собой, и пошел в темноту.
Купол огромного круглого зала терялся где-то в вышине, примерно на уровне крыши, с которой Эльминстер смотрел на храм. В центре зала стоял круглый каменный алтарь. Три яруса балконов огибали огромное пространство. Помещение было темным, пустым и безмолвным.
Вот и все, что здесь было. В общем-то, даже осквернять нечего. Никаких служителей тоже не видно.
Внезапно позади с грохотом распахнулась дверь, и в храм вошли люди с факелами. Эльминстер бросился к колоннам, чтобы спрятаться. Вошедших было много, по крайней мере два отряда наемников с копьями в руках.
– Ищите по всему храму, – холодно прозвучал приказ. – Никто не смеет входить в храм Мистры шутки ради.
Говорящий вышел вперед и в стремительном то ли приветственном, то ли почтительном жесте поднял руку в сторону алтаря. Затем он спокойно сказал:
– Нам понадобится свет, – и при этих словах, хотя он и не произнес никакого заклинания, сами камни вокруг Эльминстера начали светиться.
Все, что в храме было из камня, стало светиться жемчужно-белым светом, в конце концов заполнившим весь зал и открывшим, где прячется молодой вор. Более дюжины наемников с мрачными лицами повернули в его сторону копья. Отдававший приказы человек стоял среди них.
– Это всего лишь вор. Уберите оружие.
– А что если он убежит, господин? Человек в длинном одеянии улыбнулся:
– Моя магия позволит ему пойти только туда, куда я захочу, и никуда больше.
Одно движение руки, и Эльминстер почувствовал, как руки и ноги дернулись и слегка онемели. Появилось пощипывание и покалывание, дрожь – в общем, все то же, что он чувствовал на лугу над Хелдоном в тот жуткий день много лет назад. Отчаяние волной захлестнуло его. Тело больше не слушалось: оно повернулось и пошло навстречу стражникам.
Нет, к алтарю. Ни одна руна не украшала этот голый круг из камня. Когда он подошел, наемники, окружив его в кольцо, подняли копья.
– Согласно закону, тот, кто оскверняет храмы, должен быть предан смерти, – прогремел один пожилой стражник, – на том же месте.
– Все верно, – подтвердил человек в длинном одеянии и снова улыбнулся. – Однако я сам выберу это место. Когда этот глупец окажется на алтаре, если угодно, можете бросить в него свои копья. Свежая кровь, пролитая на алтарь Мистры, позволит мне попробовать одно заклинание, о котором я давно мечтал.
Внутри Эльминстера клокотала ярость, а он все так же неотвратимо приближался к алтарю. Какая глупость – прийти сюда… Но сделанного не воротишь. Смерть положит конец его тщетной борьбе с Верховными Чародеями. Простите, отец… мама… Эльминстер бегом бросился вперед, надеясь каким-то чудом освободиться от магического влияния и в то же время понимая, что выбора у него нет. Ну ладно, по крайней мере он хоть умрет не бездействуя.
Чародей только улыбнулся и согнул палец. Бег замедлился до семенящей походки, пока Эл не остановился перед алтарем. Маг заставил его развернуться, и теперь они стояли лицом друг к другу.
Чародей поклонился:
– Приветствую тебя, вор. Я – правитель Илдру, Верховный Чародей Аталантара. Разрешаю тебе говорить. Кто ты?
Эльминстер обнаружил, что может шевелить губами.
– Как ты уже сказал, Верховный Чародей, – безучастно ответил он, – вор.
Чародей поднял бровь:
– Зачем ты забрался сюда сегодня ночью?
– Говорить с Мистрой, – произнес Эльминстер, удивляясь своим словам.
Илдру прищурился:
– Зачем? Ты что, маг?
– Нет, – фыркнул Эльминстер, – и этим горжусь. Я хочу свергнуть Верховных Чародеев, таких как ты, и пришел, чтобы получить помощь Мистры или проклясть ее, если она откажет.
Брови чародея снова взлетели вверх.
– Но с какой стати ты рассчитываешь на помощь Мистры?
Эльминстер хотел было пожать плечами, но обнаружил, что не может двигать ничем, кроме рта.
– Боги существуют, – медленно произнес он, – у них настоящая власть. И она нужна мне.
– Да? Я так и думал, – забавляясь, сказал чародей. – А знаешь, сначала надо учиться – много и долго, почти всю жизнь, и начать с ученика чародея, и рисковать жизнью, пробуя то или иное заклинание, которое не понимаешь, или изобретая что-нибудь свое. Какое неслыханное высокомерие – думать, что Мистра тут же тебе все даст, как только ты попросишь ее!
– Неслыханное высокомерие в Аталантаре, – негромко сказал Эльминстер, – власть Верховных Чародеев. Жизнь в этой стране под вашей властью настолько тяжела, что никто другой уже не может позволить себе роскошь неслыханного высокомерия.
Среди стражников послышался негромкий гул голосов. Илдру обвел их пристальным взглядом, и среди наемников снова воцарилась тишина. Чародей неестественно вздохнул:
– Мне надоело выслушивать колкости. Умолкни, пока тебе не захочется молить о пощаде.
Магическая сила развернула Эльминстера и заставила забраться на алтарь.