Страница:
– Да, тут явное пренебрежение, но нельзя предсказать, что в этой ситуации сделает судья.
– Верно. Поэтому мистер Льюис рассказывает судье о Гронке и его связях с мафией и что он приехал в город, чтобы, как мы считаем, разделаться с мальчишкой. Так или иначе мы добьемся, что мальчишку возьмут под стражу, подальше от его адвоката. От этой стервы.
Фолтригг пришел в возбуждение. Принялся писать что-то в блокноте. Уолли встал и начал задумчиво ходить по библиотеке с таким видом, как будто все сговорились заставить его принять судьбоносное решение.
Труманн мог позволить себе обзывать ее стервой здесь, в Новом Орлеане. Но он помнил о пленке. И был бы счастлив остаться в Новом Орлеане, подальше от нее. Пусть с Реджи в Мемфисе разбирается Мактьюн.
– Вы можете поймать К.О. по телефону? – спросил Фолтригг.
– Надеюсь. – Труманн вытащил из кармана клочок бумаги и принялся давить кнопки на аппарате.
Фолтригг отвел Уолли в угол, подальше от агента.
– Блестящая идея, – сказал Уолли. – Уверен, местный судья в суде по делам несовершеннолетних какой-нибудь старый пердун, который будет слушать К.О. с открытым ртом и сделает все, что тот скажет. Как вы думаете?
Труманн уже поймал мистера Льюиса по телефону. Фолтригг слушал Уолли и следил за ним.
– Возможно, но, несмотря на это, мы быстренько вытащим мальчишку в суд, и я уверен, что он сдастся. Если же нет, он окажется в изоляции, в нашем распоряжении и вдали от своего адвоката. Мне идея нравится.
Так они шептались, пока Труманн беседовал с К.О. Льюисом. Труманн кивнул им, жестом показал, что все в ажуре, и с широкой улыбкой положил трубку.
– Он согласен, – возвестил Труманн гордо. – Ранним рейсом вылетит в Мемфис и встретится с Финном. Там они договорятся с Ордом и все вместе навалятся на судью. – Довольный собой, он направился к ним. – Подумать только. С одной стороны – прокурор США, с другой – К.О.Льюис, а в середине Финк с утра раннего заявляются к судье, не успеет тот прийти в офис. Они быстренько заставят мальчишку разговориться.
Фолтригг коварно улыбнулся. Он обожал эти моменты, когда задействовалась вся сила федерального правительства и обрушивалась на маленьких, ничего не подозревающих людей. Вот так просто, один телефонный звонок, и второй по значимости человек в ФБР выходит на сцену.
– Может получиться, – сказал он своим помощникам.
– Очень даже может получиться.
* * *
Реджи листала толстую книгу в небольшом кабинете над гаражом при свете настольной лампы. Была уже полночь, но ей не спалось, поэтому она и сидела, свернувшись под пледом, и читала книгу под названием “Свидетель, отказавшийся говорить”, которую разыскал Клинт. По сравнению со сводами законов она была довольно тонкой. Но основная мысль не вызывала сомнений: каждый свидетель обязан давать показания и помогать властям в расследовании преступления. Свидетель не может отказаться давать показания на том основании, что его жизни грозит опасность. Большинство случаев, описанных в книге, касалось организованной преступности. Создавалось впечатление, что мафии не нравились люди, выкладывающие все полиции, и она частенько угрожала их женам и детям. Неоднократно Верховный суд посылал жен и детей ко всем чертям. Свидетель должен говорить.
В какой-то момент в недалеком будущем Марка тоже заставят говорить. Фолтригг может обязать его предстать перед Большим жюри в Новом Орлеане. Разумеется, она тоже сможет присутствовать. Если Марк откажется говорить перед Большим жюри, быстро будет назначено слушание, и судья, ведущий дело, прикажет Марку отвечать на вопросы Фолтригга. Если он снова откажется, реакция суда будет суровой. Ни один судья не потерпит, чтобы его не слушались, а федеральные судьи особенно остро реагируют на подобное непослушание.
Есть разные места, куда можно засунуть одиннадцатилетнего ребенка, не угодившего Системе. На данный момент по меньшей мере двадцать ее клиентов разбросаны по разным заведениям в разных концах штата Теннесси. Старшему – шестнадцать. Все живут за высоким забором и под охраной. Раньше такие заведения называли трудовыми колониями, теперь – воспитательными учреждениями.
Если ему прикажут говорить, Марк обязательно взглянет на нее. И именно это не давало ей уснуть. Посоветовать ему открыть, где спрятан труп сенатора Бойетта, значило поставить под угрозу его безопасность. Равно как и его матери с братом. Не те они люди, чтобы мгновенно сняться с места. Рикки еще долгое время должен находиться в больнице. Любые меры в соответствии с программой защиты свидетелей придется отложить до его выздоровления. Дайанна будет изображать собой подсадную утку, если такая идея придет в голову Мальданно.
Было бы правильным, этичным и нравственным посоветовать ему все рассказать. И проще всего. Но вдруг с ним случится беда? Он на нее укажет пальцем. А если пострадают Рикки или Дайанна? Опять же она, адвокат, будет виновата.
Плохо иметь дело с детьми. Ты должен быть больше, чем просто юристом. Со взрослыми вы просто выкладываете все “за” и “против” каждого варианта. Вы советуете то или это. Вы слегка предсказываете, но не слишком. Потом говорите взрослому клиенту, что пришла пора решать, и на минутку выходите из комнаты. Вернувшись, вы получаете решение и дальше действуете в соответствии с ним. Совсем иначе с детьми. Им не понять мудрой адвокатской тактики. Их надо обнять и решить за них. Они напуганы и ищут друзей.
Ей пришлось стольких держать за руку в зале суда. И утереть столь много слез!
Она представила себе эту сцену: огромный пустой зал федерального суда в Новом Орлеане, двери заперты, возле них два охранника; Марк на месте для свидетелей; Фолтригг во всем блеске, свободно чувствующий себя на родной территории; судья в черной мантии. Он деликатен и, по всей вероятности, ненавидит Фолтригга, с которым вынужден постоянно иметь дело. Он, судья, спрашивает Марка, действительно ли тот отказался отвечать на вопросы перед Большим жюри, собиравшимся в это же утро в зале неподалёку. Марк, глядя вверх на Его Честь, отвечает утвердительно. “Каков был первый вопрос”, – спрашивает судья Фолтригга. Тот вскакивает на ноги со своим блокнотом, весь надутый от важности, как будто зал полон телекамер и фотоаппаратов. “Я спросил его, Ваша Честь, сказал ли ему Джером Клиффорд до самоубийства что-нибудь о теле сенатора Бойетта. И он отказался отвечать. Ваша Честь. Тогда я спросил его: не говорил ли ему Клиффорд, где спрятано тело сенатора Бойетта? И он снова отказался отвечать. Ваша Честь”. Тогда судья наклоняется поближе к Марку. Без улыбки. Марк смотрит на своего адвоката. “Почему ты не ответил на эти вопросы?” – спрашивает судья. “Потому что не хочу”, – отвечает Марк, что, в общем-то, довольно смешно. Но никто даже не улыбается.
“Что ж, – говорит судья, – я приказываю тебе ответить на эти вопросы перед Большим жюри. Ты понял меня, Марк? Я приказываю тебе вернуться в комнату, где заседает Большое жюри, и ответить на все вопросы мистера Фолтригга, ты понял, Марк?” Марк молчит и стоит неподвижно. Он не сводит глаз со своего адвоката, которой доверял и которая сейчас сидит в тридцати футах от него. “Что, если я не отвечу на эти вопросы?” – спрашивает он наконец, и это выводит судью из себя. “У тебя нет выбора, молодой человек. Раз я приказал, ты должен отвечать”. “А если я не буду?” – в ужасе спрашивает Марк. “Что ж, тогда я обвиню тебя в пренебрежении к суду и, возможно, упрячу тебя в тюрьму, пока ты не передумаешь. На долгое время”, – ворчит судья.
Кошка потерлась о стул и напугала ее. Сцена суда исчезла. Она закрыла книгу и подошла к окну. Лучше всего было посоветовать Марку соврать. Соврать один раз. В критический момент объяснить, что Джером Клиффорд не говорил ничего о Бойде Бойетте. Он свихнулся, был пьян и не в себе и ничего путного не говорил. Кто может доказать обратное?
А Марк умел врать отменно.
* * *
Он проснулся в незнакомой комнате на мягком матрасе под тяжелой грудой одеял. Тусклый свет лампы пробивался из коридора через приоткрытую дверь. Его потрепанные кроссовки стояли на стуле у двери, но остальная одежда была на нем. Марк сдвинул одеяла на ноги, и кровать заскрипела. Он уставился на потолок и смутно припомнил, что сюда его привели Реджи и мамаша Лав. Потом он вспомнил качели и чувство усталости.
Он медленно опустил ноги с кровати и сел на краю. Он помнил, как его с трудом вели по лестнице. Ситуация прояснялась. Он сел на стул и зашнуровал кроссовки. Половицы деревянного пола заскрипели, когда он пошел к двери и открыл ее. В холле было тихо. В него выходили еще три двери, но все были закрыты. Он прошел к лестнице и на цыпочках, не спеша, спустился вниз.
Его внимание привлек свет на кухне, и он пошел быстрее. Часы на стене показывали два двадцать. Он вспомнил, что Реджи в доме не живет, у нее квартира над гаражом. Мамаша Лав скорее всего крепко спит наверху. Потому он перестал красться, а прошел через холл, открыл парадную дверь и вышел на террасу, где увидел качели. Было прохладно и темно, хоть глаз выколи.
На какое-то мгновение ему стало стыдно за то, что уснул и его пришлось уложить спать в этом доме. Ему необходимо находиться в больнице вместе с матерью, спать на той неудобной раскладушке и ждать, когда Рикки окончательно придет в себя и они смогут вернуться домой. Он решил, что Реджи позвонила Дайанне, так что мать скорее всего не беспокоится. Более того, она, вероятно, довольна, что он здесь, нормально ест и удобно спит. Матери – они такие.
По его подсчетам, он пропустил два дня в школе. Сегодня уже четверг. Вчера на него в лифте напал человек с ножом, у которого оказалась их семейная фотография. И за день до этого, во вторник, он нанял Реджи. А казалось, что по меньшей мере месяц прошел. А еще днем раньше, в понедельник, он проснулся, как все обычные мальчишки, и пошел в школу, даже не подозревая, что вскоре произойдет. В Мемфисе, наверное, миллион ребят, и ему никогда не понять, почему именно он оказался избранным для встречи с Джеромом Клиффордом за минуты до того, как тот сунул дуло пистолета себе в рот.
Курение. В этом все дело. Вредно для здоровья. Что верно, то верно. Господь наказал его за то, что он наносит вред своему организму. Черт! А что было бы, если бы его поймали с пивом?
На тротуаре появился силуэт человека, который на мгновение остановился перед домой мамаши Лав. Оранжевый огонек сигареты светился перед его лицом. Потом он медленно направился дальше. Немного поздновато для вечерних прогулок, подумал Марк.
Прошла минута, и человек вернулся. Тот же самый. Та же медленная походка. Опять помедлил, разглядывая дом сквозь деревья. Марк затаил дыхание. Он сидел в темноте и знал, что увидеть его невозможно. Но этот человек был не просто любопытным соседом.
* * *
Ровно в четыре утра простой белый фургон со снятыми номерными знаками въехал на трейлерную стоянку и свернул на Восточную улицу. В трейлерах было темно и тихо. На улицах пусто. Маленький поселок мирно спал, и так будет еще часа два, до рассвета.
Фургон остановился перед номером 17. Мотор заглушили и свет в машине выключили. Никто фургон не заметил.
Через минуту водительская дверца открылась, вышел человек в форме и принялся оглядывать улицу. Форма напоминала полицейскую – синие брюки, синяя рубашка, широкий черный ремень с кобурой, тот же тип пистолета на бедре, черные ботинки. Но ни шляпы, ни фуражки. Вполне правдоподобно для четырех утра, особенно если никто не смотрит. В руках он держал квадратную картонную коробку раза в два больше коробки для обуви. Он еще раз оглянулся и прислушался к тому, что происходит в соседнем трейлере. Ни звука. Даже собаки не лаяли. Он улыбнулся сам себе и направился к дверям номера 17.
Если он заметит какое-либо движение в соседнем трейлере, то просто постучит в дверь и изобразит из себя растерянного рассыльного, разыскивающего миссис Свей. Но ничего такого не понадобилось. Ни звука, ни шороха со стороны соседей. Тогда он быстро поставил коробку у дверей, сел в фургон и укатил. Он приехал и уехал, не оставив никакого следа, за исключением маленького предупреждения.
* * *
Ровно через полчаса коробка взорвалась. Взрыв был тихим, точно рассчитанным. Дверь вылетела, и пламя втянуло внутрь. По комнатам трейлера побежали красные и желтые язычки огня и клубы черного дыма. Сама конструкция трейлера, напоминающая спичечную коробку, была готовым костром.
Пока Руфус Биббс приходил в себя и набирал 911, пламя охватило весь трейлер Свеев и спасти его было невозможно. Руфус повесил трубку и побежал искать свой водопроводный шланг. Жена и дети метались по трейлеру, стараясь побыстрее одеться и выбежать наружу. На улице раздавались крики и вопли соседей, одетых во все варианты пижам и халатов. Десятки людей, разинув рот, смотрели на пожар, тогда как другие тащили шланги и поливали соседние трейлеры. Огонь разрастался, толпа увеличивалась, в трейлере Биббса вылетели стекла. Эффект домино. Новые визги и звон вновь вылетевших стекол. Потом сирены и красные огни.
Толпа отодвинулась, чтобы дать возможность пожарным протянуть шланги и начать качать воду. Все остальные трейлеры удалось спасти, но дом Свеев превратился в кучу мусора. И крыша, и большая часть пола сгорела. Осталась только задняя стена с вполне целым окном.
Люди все прибывали, наблюдая, как пожарные поливают руины. Уолтер Дибл, болтун с Южной улицы, принялся разоряться насчет того, какая дешевка эти чертовы трейлеры, проводка плохая, и так далее. Черт побери, мы все живем в ловушке и можем сгореть заживо, заявил он тоном уличного проповедника, и что нам надо, так это заставить этого сукина сына Такера предоставить всем безопасное жилье. Он, пожалуй, поговорит об этом со своим адвокатом. Лично он установил в своем трейлере восемь детекторов тепла и дыма, и все из-за проводки, и вообще он, скорее всего, обратится к адвокату.
У трейлера Биббса собралась небольшая толпа. Люди вознесли молитву Богу за то, что огонь не распространился.
Бедная миссис Свей и ее дети! Какая еще беда может с ними приключиться?
Глава 20
– Верно. Поэтому мистер Льюис рассказывает судье о Гронке и его связях с мафией и что он приехал в город, чтобы, как мы считаем, разделаться с мальчишкой. Так или иначе мы добьемся, что мальчишку возьмут под стражу, подальше от его адвоката. От этой стервы.
Фолтригг пришел в возбуждение. Принялся писать что-то в блокноте. Уолли встал и начал задумчиво ходить по библиотеке с таким видом, как будто все сговорились заставить его принять судьбоносное решение.
Труманн мог позволить себе обзывать ее стервой здесь, в Новом Орлеане. Но он помнил о пленке. И был бы счастлив остаться в Новом Орлеане, подальше от нее. Пусть с Реджи в Мемфисе разбирается Мактьюн.
– Вы можете поймать К.О. по телефону? – спросил Фолтригг.
– Надеюсь. – Труманн вытащил из кармана клочок бумаги и принялся давить кнопки на аппарате.
Фолтригг отвел Уолли в угол, подальше от агента.
– Блестящая идея, – сказал Уолли. – Уверен, местный судья в суде по делам несовершеннолетних какой-нибудь старый пердун, который будет слушать К.О. с открытым ртом и сделает все, что тот скажет. Как вы думаете?
Труманн уже поймал мистера Льюиса по телефону. Фолтригг слушал Уолли и следил за ним.
– Возможно, но, несмотря на это, мы быстренько вытащим мальчишку в суд, и я уверен, что он сдастся. Если же нет, он окажется в изоляции, в нашем распоряжении и вдали от своего адвоката. Мне идея нравится.
Так они шептались, пока Труманн беседовал с К.О. Льюисом. Труманн кивнул им, жестом показал, что все в ажуре, и с широкой улыбкой положил трубку.
– Он согласен, – возвестил Труманн гордо. – Ранним рейсом вылетит в Мемфис и встретится с Финном. Там они договорятся с Ордом и все вместе навалятся на судью. – Довольный собой, он направился к ним. – Подумать только. С одной стороны – прокурор США, с другой – К.О.Льюис, а в середине Финк с утра раннего заявляются к судье, не успеет тот прийти в офис. Они быстренько заставят мальчишку разговориться.
Фолтригг коварно улыбнулся. Он обожал эти моменты, когда задействовалась вся сила федерального правительства и обрушивалась на маленьких, ничего не подозревающих людей. Вот так просто, один телефонный звонок, и второй по значимости человек в ФБР выходит на сцену.
– Может получиться, – сказал он своим помощникам.
– Очень даже может получиться.
* * *
Реджи листала толстую книгу в небольшом кабинете над гаражом при свете настольной лампы. Была уже полночь, но ей не спалось, поэтому она и сидела, свернувшись под пледом, и читала книгу под названием “Свидетель, отказавшийся говорить”, которую разыскал Клинт. По сравнению со сводами законов она была довольно тонкой. Но основная мысль не вызывала сомнений: каждый свидетель обязан давать показания и помогать властям в расследовании преступления. Свидетель не может отказаться давать показания на том основании, что его жизни грозит опасность. Большинство случаев, описанных в книге, касалось организованной преступности. Создавалось впечатление, что мафии не нравились люди, выкладывающие все полиции, и она частенько угрожала их женам и детям. Неоднократно Верховный суд посылал жен и детей ко всем чертям. Свидетель должен говорить.
В какой-то момент в недалеком будущем Марка тоже заставят говорить. Фолтригг может обязать его предстать перед Большим жюри в Новом Орлеане. Разумеется, она тоже сможет присутствовать. Если Марк откажется говорить перед Большим жюри, быстро будет назначено слушание, и судья, ведущий дело, прикажет Марку отвечать на вопросы Фолтригга. Если он снова откажется, реакция суда будет суровой. Ни один судья не потерпит, чтобы его не слушались, а федеральные судьи особенно остро реагируют на подобное непослушание.
Есть разные места, куда можно засунуть одиннадцатилетнего ребенка, не угодившего Системе. На данный момент по меньшей мере двадцать ее клиентов разбросаны по разным заведениям в разных концах штата Теннесси. Старшему – шестнадцать. Все живут за высоким забором и под охраной. Раньше такие заведения называли трудовыми колониями, теперь – воспитательными учреждениями.
Если ему прикажут говорить, Марк обязательно взглянет на нее. И именно это не давало ей уснуть. Посоветовать ему открыть, где спрятан труп сенатора Бойетта, значило поставить под угрозу его безопасность. Равно как и его матери с братом. Не те они люди, чтобы мгновенно сняться с места. Рикки еще долгое время должен находиться в больнице. Любые меры в соответствии с программой защиты свидетелей придется отложить до его выздоровления. Дайанна будет изображать собой подсадную утку, если такая идея придет в голову Мальданно.
Было бы правильным, этичным и нравственным посоветовать ему все рассказать. И проще всего. Но вдруг с ним случится беда? Он на нее укажет пальцем. А если пострадают Рикки или Дайанна? Опять же она, адвокат, будет виновата.
Плохо иметь дело с детьми. Ты должен быть больше, чем просто юристом. Со взрослыми вы просто выкладываете все “за” и “против” каждого варианта. Вы советуете то или это. Вы слегка предсказываете, но не слишком. Потом говорите взрослому клиенту, что пришла пора решать, и на минутку выходите из комнаты. Вернувшись, вы получаете решение и дальше действуете в соответствии с ним. Совсем иначе с детьми. Им не понять мудрой адвокатской тактики. Их надо обнять и решить за них. Они напуганы и ищут друзей.
Ей пришлось стольких держать за руку в зале суда. И утереть столь много слез!
Она представила себе эту сцену: огромный пустой зал федерального суда в Новом Орлеане, двери заперты, возле них два охранника; Марк на месте для свидетелей; Фолтригг во всем блеске, свободно чувствующий себя на родной территории; судья в черной мантии. Он деликатен и, по всей вероятности, ненавидит Фолтригга, с которым вынужден постоянно иметь дело. Он, судья, спрашивает Марка, действительно ли тот отказался отвечать на вопросы перед Большим жюри, собиравшимся в это же утро в зале неподалёку. Марк, глядя вверх на Его Честь, отвечает утвердительно. “Каков был первый вопрос”, – спрашивает судья Фолтригга. Тот вскакивает на ноги со своим блокнотом, весь надутый от важности, как будто зал полон телекамер и фотоаппаратов. “Я спросил его, Ваша Честь, сказал ли ему Джером Клиффорд до самоубийства что-нибудь о теле сенатора Бойетта. И он отказался отвечать. Ваша Честь. Тогда я спросил его: не говорил ли ему Клиффорд, где спрятано тело сенатора Бойетта? И он снова отказался отвечать. Ваша Честь”. Тогда судья наклоняется поближе к Марку. Без улыбки. Марк смотрит на своего адвоката. “Почему ты не ответил на эти вопросы?” – спрашивает судья. “Потому что не хочу”, – отвечает Марк, что, в общем-то, довольно смешно. Но никто даже не улыбается.
“Что ж, – говорит судья, – я приказываю тебе ответить на эти вопросы перед Большим жюри. Ты понял меня, Марк? Я приказываю тебе вернуться в комнату, где заседает Большое жюри, и ответить на все вопросы мистера Фолтригга, ты понял, Марк?” Марк молчит и стоит неподвижно. Он не сводит глаз со своего адвоката, которой доверял и которая сейчас сидит в тридцати футах от него. “Что, если я не отвечу на эти вопросы?” – спрашивает он наконец, и это выводит судью из себя. “У тебя нет выбора, молодой человек. Раз я приказал, ты должен отвечать”. “А если я не буду?” – в ужасе спрашивает Марк. “Что ж, тогда я обвиню тебя в пренебрежении к суду и, возможно, упрячу тебя в тюрьму, пока ты не передумаешь. На долгое время”, – ворчит судья.
Кошка потерлась о стул и напугала ее. Сцена суда исчезла. Она закрыла книгу и подошла к окну. Лучше всего было посоветовать Марку соврать. Соврать один раз. В критический момент объяснить, что Джером Клиффорд не говорил ничего о Бойде Бойетте. Он свихнулся, был пьян и не в себе и ничего путного не говорил. Кто может доказать обратное?
А Марк умел врать отменно.
* * *
Он проснулся в незнакомой комнате на мягком матрасе под тяжелой грудой одеял. Тусклый свет лампы пробивался из коридора через приоткрытую дверь. Его потрепанные кроссовки стояли на стуле у двери, но остальная одежда была на нем. Марк сдвинул одеяла на ноги, и кровать заскрипела. Он уставился на потолок и смутно припомнил, что сюда его привели Реджи и мамаша Лав. Потом он вспомнил качели и чувство усталости.
Он медленно опустил ноги с кровати и сел на краю. Он помнил, как его с трудом вели по лестнице. Ситуация прояснялась. Он сел на стул и зашнуровал кроссовки. Половицы деревянного пола заскрипели, когда он пошел к двери и открыл ее. В холле было тихо. В него выходили еще три двери, но все были закрыты. Он прошел к лестнице и на цыпочках, не спеша, спустился вниз.
Его внимание привлек свет на кухне, и он пошел быстрее. Часы на стене показывали два двадцать. Он вспомнил, что Реджи в доме не живет, у нее квартира над гаражом. Мамаша Лав скорее всего крепко спит наверху. Потому он перестал красться, а прошел через холл, открыл парадную дверь и вышел на террасу, где увидел качели. Было прохладно и темно, хоть глаз выколи.
На какое-то мгновение ему стало стыдно за то, что уснул и его пришлось уложить спать в этом доме. Ему необходимо находиться в больнице вместе с матерью, спать на той неудобной раскладушке и ждать, когда Рикки окончательно придет в себя и они смогут вернуться домой. Он решил, что Реджи позвонила Дайанне, так что мать скорее всего не беспокоится. Более того, она, вероятно, довольна, что он здесь, нормально ест и удобно спит. Матери – они такие.
По его подсчетам, он пропустил два дня в школе. Сегодня уже четверг. Вчера на него в лифте напал человек с ножом, у которого оказалась их семейная фотография. И за день до этого, во вторник, он нанял Реджи. А казалось, что по меньшей мере месяц прошел. А еще днем раньше, в понедельник, он проснулся, как все обычные мальчишки, и пошел в школу, даже не подозревая, что вскоре произойдет. В Мемфисе, наверное, миллион ребят, и ему никогда не понять, почему именно он оказался избранным для встречи с Джеромом Клиффордом за минуты до того, как тот сунул дуло пистолета себе в рот.
Курение. В этом все дело. Вредно для здоровья. Что верно, то верно. Господь наказал его за то, что он наносит вред своему организму. Черт! А что было бы, если бы его поймали с пивом?
На тротуаре появился силуэт человека, который на мгновение остановился перед домой мамаши Лав. Оранжевый огонек сигареты светился перед его лицом. Потом он медленно направился дальше. Немного поздновато для вечерних прогулок, подумал Марк.
Прошла минута, и человек вернулся. Тот же самый. Та же медленная походка. Опять помедлил, разглядывая дом сквозь деревья. Марк затаил дыхание. Он сидел в темноте и знал, что увидеть его невозможно. Но этот человек был не просто любопытным соседом.
* * *
Ровно в четыре утра простой белый фургон со снятыми номерными знаками въехал на трейлерную стоянку и свернул на Восточную улицу. В трейлерах было темно и тихо. На улицах пусто. Маленький поселок мирно спал, и так будет еще часа два, до рассвета.
Фургон остановился перед номером 17. Мотор заглушили и свет в машине выключили. Никто фургон не заметил.
Через минуту водительская дверца открылась, вышел человек в форме и принялся оглядывать улицу. Форма напоминала полицейскую – синие брюки, синяя рубашка, широкий черный ремень с кобурой, тот же тип пистолета на бедре, черные ботинки. Но ни шляпы, ни фуражки. Вполне правдоподобно для четырех утра, особенно если никто не смотрит. В руках он держал квадратную картонную коробку раза в два больше коробки для обуви. Он еще раз оглянулся и прислушался к тому, что происходит в соседнем трейлере. Ни звука. Даже собаки не лаяли. Он улыбнулся сам себе и направился к дверям номера 17.
Если он заметит какое-либо движение в соседнем трейлере, то просто постучит в дверь и изобразит из себя растерянного рассыльного, разыскивающего миссис Свей. Но ничего такого не понадобилось. Ни звука, ни шороха со стороны соседей. Тогда он быстро поставил коробку у дверей, сел в фургон и укатил. Он приехал и уехал, не оставив никакого следа, за исключением маленького предупреждения.
* * *
Ровно через полчаса коробка взорвалась. Взрыв был тихим, точно рассчитанным. Дверь вылетела, и пламя втянуло внутрь. По комнатам трейлера побежали красные и желтые язычки огня и клубы черного дыма. Сама конструкция трейлера, напоминающая спичечную коробку, была готовым костром.
Пока Руфус Биббс приходил в себя и набирал 911, пламя охватило весь трейлер Свеев и спасти его было невозможно. Руфус повесил трубку и побежал искать свой водопроводный шланг. Жена и дети метались по трейлеру, стараясь побыстрее одеться и выбежать наружу. На улице раздавались крики и вопли соседей, одетых во все варианты пижам и халатов. Десятки людей, разинув рот, смотрели на пожар, тогда как другие тащили шланги и поливали соседние трейлеры. Огонь разрастался, толпа увеличивалась, в трейлере Биббса вылетели стекла. Эффект домино. Новые визги и звон вновь вылетевших стекол. Потом сирены и красные огни.
Толпа отодвинулась, чтобы дать возможность пожарным протянуть шланги и начать качать воду. Все остальные трейлеры удалось спасти, но дом Свеев превратился в кучу мусора. И крыша, и большая часть пола сгорела. Осталась только задняя стена с вполне целым окном.
Люди все прибывали, наблюдая, как пожарные поливают руины. Уолтер Дибл, болтун с Южной улицы, принялся разоряться насчет того, какая дешевка эти чертовы трейлеры, проводка плохая, и так далее. Черт побери, мы все живем в ловушке и можем сгореть заживо, заявил он тоном уличного проповедника, и что нам надо, так это заставить этого сукина сына Такера предоставить всем безопасное жилье. Он, пожалуй, поговорит об этом со своим адвокатом. Лично он установил в своем трейлере восемь детекторов тепла и дыма, и все из-за проводки, и вообще он, скорее всего, обратится к адвокату.
У трейлера Биббса собралась небольшая толпа. Люди вознесли молитву Богу за то, что огонь не распространился.
Бедная миссис Свей и ее дети! Какая еще беда может с ними приключиться?
Глава 20
Мамаша Лав покормила их булочками с корицей и шоколадным молоком, и они поехали в больницу. Было полвосьмого, слишком рано для Реджи, но их ждала Дайанна. Рикки чувствовал себя значительно лучше.
– Как вы думаете, сегодня что будет? – спросил Марк. Его вопрос почему-то позабавил Реджи.
– Бедный ты ребенок, – сказала она, засмеявшись. – Тебе за эту неделю досталось.
– Ага. Я школу не терплю, и все равно хотелось бы вернуться. Я вчера сон видел.
– Какой?
– Да так. Как будто все нормально, и за весь день со мной ничего не случилось. Здорово.
– Что ж, Марк, боюсь, у меня плохие новости.
– Я так и знал. А что?
– Несколько минут назад звонил Клинт. Мы опять попали на первую полосу. Ты и я. Видно, нас один из этих клоунов в больнице сфотографировал, когда мы шли к лифту.
– Ну и ну!
– Это все Слик Мюллер – репортер из “Мемфис пресс”. Все называют его Молью. Моль Мюллер. Он занимается уголовщиной, довольно популярен в городе. Он сильно заинтересовался этим делом.
– Он уже вчера написал статью.
– Верно. У него хорошие отношения с полицией. Он пишет, будто полицейские уверены, что мистер Клиффорд все тебе рассказал, перед тем как застрелиться. А ты отказываешься сотрудничать.
– Близко к истине, правда?
– Да. Довольно неприятно. – Она взглянула в зеркальце заднего обзора.
– Откуда он все узнал?
– Полицейские ему рассказали. Разумеется, неофициально. Ну, он копал и копал, собрал все вместе, и получилась картинка. А если что-то не вязалось, Слик сам заполнял пробелы. Как говорит Клинт, статья имеет ссылки на неназванные источники в полицейском управлении Мемфиса, и там есть намеки, что ты знаешь много больше, чем говоришь. Они исходят из того, что, раз ты нанял меня, тебе есть что скрывать.
– Давайте остановимся и купим газету.
– Возьмем в больнице. Мы уже через минуту приедем.
– Вы думаете, там опять ждут репортеры?
– Возможно. Я просила Клинта найти какой-нибудь черный ход и ждать нас на стоянке.
– Меня от всего этого тошнит. По-настоящему тошнит. Все мои приятели сегодня в школе, им весело, все нормально, на переменках дерутся с девчонками, подшучивают над учителями, ну, знаете, как обычно. А я что? Бегаю по городу с адвокатом, читаю о своих приключениях в газетах, разглядываю свою физиономию на первой полосе, прячусь от репортеров, убегаю от убийц с ножами. Прямо как в кино. В плохом кино. Меня тошнит от всего. Не знаю, сколько я еще смогу выдержать. Сыт по горло.
Она наблюдала за ним, изредка отрывая взгляд от дороги. Он крепко сжал челюсти, глядя прямо перед собой, но, похоже, ничего не видел.
– Мне очень жаль, Марк.
– Угу, мне тоже. Наяву все совсем не так, как во сне, да?
– Возможно, у нас будет нелегкий день.
– Что же тут нового? Они вчера следили за домом, вы об этом знаете?
– Что ты сказал?
– Да, кто-то следил за домом. Я выходил на террасу в полтретьего ночи и видел мужика, прохаживающегося по тротуару. Как будто гулял, сигарету курил, на дом поглядывал.
– Может, сосед?
– Ну конечно. В полтретьего.
– Возможно, кто-то вышел прогуляться.
– Тогда почему он прошел мимо дома три раза за пятнадцать минут?
Она взглянула на него и резко нажала на тормоза, чтобы не столкнуться с едущей впереди машиной.
– Ты мне доверяешь, Марк?
– Конечно, я доверяю вам, Реджи. – Он взглянул на нее с таким видом, как будто ее вопрос удивил его.
– Тогда держись за меня. – Она улыбнулась и похлопала его по руке.
* * *
Когда они приехали, Клинт уже полчаса бегал по больнице без всякого успеха и умудрился трижды заблудиться. Когда они встретились на стоянке, он был весь в поту и сразу же начал извиняться за неудачу.
– Пошли, – сказал Марк. Они пересекли улицу и нырнули в дверь, над которой было написано: “Запасной выход”. Проталкиваясь через толпу спешащих в разные стороны людей, они прошли к древнему эскалатору, ведущему вниз.
– Надеюсь, ты знаешь, куда нас ведешь, – сказала явно сомневающаяся Реджи, вприпрыжку еле поспевавшая за ним. Клинт вспотел еще больше.
– Нет проблем, – ответил Марк, открывая дверь, ведущую на кухню.
– Но мы ведь на кухне, Марк, – заметила Реджи, оглядываясь вокруг.
– Спокойно. Ведите себя так, как будто так и надо.
Он нажал кнопку служебного лифта, и двери тут же открылись. Лифт пошел наверх.
– В главном корпусе восемнадцать этажей, но этот лифт едет только до десятого. На девятом он не остановится. Смотрите сами. – Он следил за цифрами над дверью, разъясняя им все с видом экскурсовода.
– А что на десятом? – спросил тяжело дышащий Клинт.
– Потерпите.
На десятом этаже лифт остановился, и они попали в огромную кладовку, где хранились полотенца и простыни. Марк тут же устремился вперед, лавируя между полками. Затем открыл тяжелую металлическую дверь, и они неожиданно оказались в больничном коридоре. Он двинулся влево и остановился перед запасным выходом, на дверях которого были красным и желтым написаны грозные предупреждения. Марк ухватился за железный рычаг посредине двери, а Реджи и Клинт замерли.
Он открыл дверь, но ничего не произошло.
– Сигнализация не работает, – спокойно объяснил он, вприпрыжку спускаясь по лестнице на девятый этаж. Еще дверь, и они очутились в пустом и тихом холле, покрытом толстым ковром машинной работы. Он показал пальцем, и они двинулись за угол, мимо столика дежурной сестры, откуда был виден другой холл и репортеры, толпящиеся у лифта.
– Доброе утро, Марк, – сказала красивая Карен, когда они проходили мимо. Но не улыбнулась.
– Привет, Карен, – ответил он, не замедляя шага. Дайанна сидела на складном стуле в холле и горько плакала, а мемфисский полицейский устроился перед ней на корточках. Два охранника стояли футах в двадцати от них. Марк увидел полицейского и слезы на лице матери и кинулся к ней. Она схватила его за плечи и прижала к себе.
– Что случилось, мам? – спросил он, но она заплакала еще сильнее.
– Марк, ваш трейлер сгорел прошлой ночью, – сообщил полицейский. – Всего несколько часов назад.
Марк неверяще взглянул на него и покрепче ухватил мать за шею.
– Здорово сгорел?
– Да основательно, – ответил полицейский, выпрямляясь и держа свою фуражку в обеих руках. – Дотла.
– Отчего загорелось? – спросила Реджи.
– Пока не знаем. Инспектор пожарной охраны сегодня утром туда приедет. Может, короткое замыкание.
– Мне нужно поговорить с пожарным инспектором, ясно? – решительно заявила Реджи. Полицейский окинул ее взглядом.
– А вы кто? – спросил он.
– Реджи Лав, адвокат семьи.
– Ах, да. Я сегодня читал в газете.
– Пожалуйста, попросите инспектора мне позвонить. – Она протянула ему визитную карточку.
– Слушаюсь, мэм. – Полицейский аккуратно надел фуражку и посмотрел на Дайанну. Выражение его лица снова стало грустным. – Миссис Свей, мне очень жаль.
– Спасибо, – шепнула она, вытирая лицо. Он кивнул Реджи и Клинту, попятился и быстро исчез. Появилась сестра на случай, если в ней возникнет надобность.
Только сейчас Дайанна поняла, что вокруг нее люди. Она перестала плакать, встала и попыталась улыбнуться Реджи.
– Это Клинт ван Хузер. Он у меня работает, – сказала Реджи.
Дайанна улыбнулась Клинту.
– Мне очень жаль, – произнес он.
– Спасибо, – тихо поблагодарила Дайанна. Несколько секунд все неловко молчали, пока Дайанна вытирала слезы. Одной рукой она обнимала все еще не пришедшего в себя Марка.
– Он хорошо себя вел?
– Превосходно. Поел за целую роту солдат.
– Это хорошо. Спасибо, что пригласили его.
– Как Рикки? – спросила Реджи.
– Он хорошо спал. Когда утром заходил доктор Гринуэй, Рикки проснулся и они побеседовали. Он выглядит гораздо лучше.
– Он знает о пожаре? – вмешался Марк.
– Нет. И не надо ему говорить, ладно?
– Конечно, мам. Давай пойдем и поговорим, только ты и я?
Дайанна улыбнулась Реджи и Клинту и повела Марка в палату. Дверь закрылась, и маленькое семейство Свеев осталось втроем. Те немногие вещи, лежавшие в палате, теперь были всем их достоянием.
* * *
Его Честь Гарри Рузвельт председательствовал в суде по делам несовершеннолетних в Шелби вот уже двадцать два года и, несмотря на унылый и малоприятный характер работы в суде, умудрялся вести свои дела с большим достоинством. Он был первым черным судьей в суде по делам несовершеннолетних в штате Теннесси, и, когда в начале семидесятых губернатор назначил его на эту должность, ему предсказывали блестящее будущее и быстрое продвижение по служебной лестнице.
Но высшие ступеньки лестницы где были, там и остались, а Гарри Рузвельт все сидел в старом здании суда по делам несовершеннолетних. В Мемфисе были куда более привлекательные здания суда. В федеральном здании на главной улице располагались элегантные и величественные залы для судебных заседаний. Париям из федеральной службы всегда доставалось лучшее: богатые ковры, мягкие кожаные кресла, тяжелые дубовые столы, великолепное освещение, надежные кондиционеры, куча хорошо оплачиваемых клерков и помощников. Еще подальше находилось здание суда штата, представляющее собой настоящий улей, где кипела юридическая жизнь, и тысячи адвокатов и юристов бродили по коридорам, отделанным мрамором и кафелем, и выступали в отличных залах заседаний. Здание было более старым, но очень красивым, с фресками на стенах и статуями. Гарри мог выбрать себе зал заседаний там, но он отказался. Опять же почти рядом находился Центр правосудия штата, имеющий современные залы с лампами дневного света, хорошей акустикой и мягкими стульями. Гарри мог перебраться в один из этих залов, но он снова отказался.
Он остался здесь, в здании суда по делам несовершеннолетних, когда-то переоборудованном из школы, расположенном далеко от центра, имеющем мало места для парковки машин, недостаточное число уборщиц и такое количество дел на одного судью, как, наверное, нигде в мире. Его суд был нежеланным пасынком юридической системы. Большинство адвокатов избегали его. Студенты юридических колледжей мечтали о роскошных офисах в небоскребах и богатых клиентах с толстыми бумажниками. Им и в дурном сне не приснилась бы возможность пробивать себе путь через изобилующие тараканами коридоры суда по делам несовершеннолетних.
Гарри отверг четыре повышения по должности, все из них в суды, где зимой работало отопление. Ему предлагали эти должности, потому что он был умным негром, а он отказывался от них, потому что он был бедным и черным. Он получал шестьдесят тысяч в год, меньше него в городе не зарабатывал никто из судей. На эти деньги он смог купить дом и содержать жену и четверых детей-подростков. Но в детстве ему пришлось поголодать, и память о тех днях была жива. Он всегда считал себя нищим черным парнем.
Это-то и было причиной того, почему когда-то многообещающий Гарри Рузвельт застрял в обычном суде по делам несовершеннолетних. Он считал свою работу самой важной в мире. По положению он имел полную юридическую власть над малолетними правонарушителями, хулиганами, сиротами и брошенными детьми. Он определял отцовство для незаконнорожденных детей и заставлял их родителей помогать им и давать образование. В штате, где половина детей рождались вне брака, такие дела отнимали большую часть времени. Он лишал родителей родительских прав и помещал детей, с которыми плохо обращались, в новые семьи. Работа у Гарри была трудной.
– Как вы думаете, сегодня что будет? – спросил Марк. Его вопрос почему-то позабавил Реджи.
– Бедный ты ребенок, – сказала она, засмеявшись. – Тебе за эту неделю досталось.
– Ага. Я школу не терплю, и все равно хотелось бы вернуться. Я вчера сон видел.
– Какой?
– Да так. Как будто все нормально, и за весь день со мной ничего не случилось. Здорово.
– Что ж, Марк, боюсь, у меня плохие новости.
– Я так и знал. А что?
– Несколько минут назад звонил Клинт. Мы опять попали на первую полосу. Ты и я. Видно, нас один из этих клоунов в больнице сфотографировал, когда мы шли к лифту.
– Ну и ну!
– Это все Слик Мюллер – репортер из “Мемфис пресс”. Все называют его Молью. Моль Мюллер. Он занимается уголовщиной, довольно популярен в городе. Он сильно заинтересовался этим делом.
– Он уже вчера написал статью.
– Верно. У него хорошие отношения с полицией. Он пишет, будто полицейские уверены, что мистер Клиффорд все тебе рассказал, перед тем как застрелиться. А ты отказываешься сотрудничать.
– Близко к истине, правда?
– Да. Довольно неприятно. – Она взглянула в зеркальце заднего обзора.
– Откуда он все узнал?
– Полицейские ему рассказали. Разумеется, неофициально. Ну, он копал и копал, собрал все вместе, и получилась картинка. А если что-то не вязалось, Слик сам заполнял пробелы. Как говорит Клинт, статья имеет ссылки на неназванные источники в полицейском управлении Мемфиса, и там есть намеки, что ты знаешь много больше, чем говоришь. Они исходят из того, что, раз ты нанял меня, тебе есть что скрывать.
– Давайте остановимся и купим газету.
– Возьмем в больнице. Мы уже через минуту приедем.
– Вы думаете, там опять ждут репортеры?
– Возможно. Я просила Клинта найти какой-нибудь черный ход и ждать нас на стоянке.
– Меня от всего этого тошнит. По-настоящему тошнит. Все мои приятели сегодня в школе, им весело, все нормально, на переменках дерутся с девчонками, подшучивают над учителями, ну, знаете, как обычно. А я что? Бегаю по городу с адвокатом, читаю о своих приключениях в газетах, разглядываю свою физиономию на первой полосе, прячусь от репортеров, убегаю от убийц с ножами. Прямо как в кино. В плохом кино. Меня тошнит от всего. Не знаю, сколько я еще смогу выдержать. Сыт по горло.
Она наблюдала за ним, изредка отрывая взгляд от дороги. Он крепко сжал челюсти, глядя прямо перед собой, но, похоже, ничего не видел.
– Мне очень жаль, Марк.
– Угу, мне тоже. Наяву все совсем не так, как во сне, да?
– Возможно, у нас будет нелегкий день.
– Что же тут нового? Они вчера следили за домом, вы об этом знаете?
– Что ты сказал?
– Да, кто-то следил за домом. Я выходил на террасу в полтретьего ночи и видел мужика, прохаживающегося по тротуару. Как будто гулял, сигарету курил, на дом поглядывал.
– Может, сосед?
– Ну конечно. В полтретьего.
– Возможно, кто-то вышел прогуляться.
– Тогда почему он прошел мимо дома три раза за пятнадцать минут?
Она взглянула на него и резко нажала на тормоза, чтобы не столкнуться с едущей впереди машиной.
– Ты мне доверяешь, Марк?
– Конечно, я доверяю вам, Реджи. – Он взглянул на нее с таким видом, как будто ее вопрос удивил его.
– Тогда держись за меня. – Она улыбнулась и похлопала его по руке.
* * *
Когда они приехали, Клинт уже полчаса бегал по больнице без всякого успеха и умудрился трижды заблудиться. Когда они встретились на стоянке, он был весь в поту и сразу же начал извиняться за неудачу.
– Пошли, – сказал Марк. Они пересекли улицу и нырнули в дверь, над которой было написано: “Запасной выход”. Проталкиваясь через толпу спешащих в разные стороны людей, они прошли к древнему эскалатору, ведущему вниз.
– Надеюсь, ты знаешь, куда нас ведешь, – сказала явно сомневающаяся Реджи, вприпрыжку еле поспевавшая за ним. Клинт вспотел еще больше.
– Нет проблем, – ответил Марк, открывая дверь, ведущую на кухню.
– Но мы ведь на кухне, Марк, – заметила Реджи, оглядываясь вокруг.
– Спокойно. Ведите себя так, как будто так и надо.
Он нажал кнопку служебного лифта, и двери тут же открылись. Лифт пошел наверх.
– В главном корпусе восемнадцать этажей, но этот лифт едет только до десятого. На девятом он не остановится. Смотрите сами. – Он следил за цифрами над дверью, разъясняя им все с видом экскурсовода.
– А что на десятом? – спросил тяжело дышащий Клинт.
– Потерпите.
На десятом этаже лифт остановился, и они попали в огромную кладовку, где хранились полотенца и простыни. Марк тут же устремился вперед, лавируя между полками. Затем открыл тяжелую металлическую дверь, и они неожиданно оказались в больничном коридоре. Он двинулся влево и остановился перед запасным выходом, на дверях которого были красным и желтым написаны грозные предупреждения. Марк ухватился за железный рычаг посредине двери, а Реджи и Клинт замерли.
Он открыл дверь, но ничего не произошло.
– Сигнализация не работает, – спокойно объяснил он, вприпрыжку спускаясь по лестнице на девятый этаж. Еще дверь, и они очутились в пустом и тихом холле, покрытом толстым ковром машинной работы. Он показал пальцем, и они двинулись за угол, мимо столика дежурной сестры, откуда был виден другой холл и репортеры, толпящиеся у лифта.
– Доброе утро, Марк, – сказала красивая Карен, когда они проходили мимо. Но не улыбнулась.
– Привет, Карен, – ответил он, не замедляя шага. Дайанна сидела на складном стуле в холле и горько плакала, а мемфисский полицейский устроился перед ней на корточках. Два охранника стояли футах в двадцати от них. Марк увидел полицейского и слезы на лице матери и кинулся к ней. Она схватила его за плечи и прижала к себе.
– Что случилось, мам? – спросил он, но она заплакала еще сильнее.
– Марк, ваш трейлер сгорел прошлой ночью, – сообщил полицейский. – Всего несколько часов назад.
Марк неверяще взглянул на него и покрепче ухватил мать за шею.
– Здорово сгорел?
– Да основательно, – ответил полицейский, выпрямляясь и держа свою фуражку в обеих руках. – Дотла.
– Отчего загорелось? – спросила Реджи.
– Пока не знаем. Инспектор пожарной охраны сегодня утром туда приедет. Может, короткое замыкание.
– Мне нужно поговорить с пожарным инспектором, ясно? – решительно заявила Реджи. Полицейский окинул ее взглядом.
– А вы кто? – спросил он.
– Реджи Лав, адвокат семьи.
– Ах, да. Я сегодня читал в газете.
– Пожалуйста, попросите инспектора мне позвонить. – Она протянула ему визитную карточку.
– Слушаюсь, мэм. – Полицейский аккуратно надел фуражку и посмотрел на Дайанну. Выражение его лица снова стало грустным. – Миссис Свей, мне очень жаль.
– Спасибо, – шепнула она, вытирая лицо. Он кивнул Реджи и Клинту, попятился и быстро исчез. Появилась сестра на случай, если в ней возникнет надобность.
Только сейчас Дайанна поняла, что вокруг нее люди. Она перестала плакать, встала и попыталась улыбнуться Реджи.
– Это Клинт ван Хузер. Он у меня работает, – сказала Реджи.
Дайанна улыбнулась Клинту.
– Мне очень жаль, – произнес он.
– Спасибо, – тихо поблагодарила Дайанна. Несколько секунд все неловко молчали, пока Дайанна вытирала слезы. Одной рукой она обнимала все еще не пришедшего в себя Марка.
– Он хорошо себя вел?
– Превосходно. Поел за целую роту солдат.
– Это хорошо. Спасибо, что пригласили его.
– Как Рикки? – спросила Реджи.
– Он хорошо спал. Когда утром заходил доктор Гринуэй, Рикки проснулся и они побеседовали. Он выглядит гораздо лучше.
– Он знает о пожаре? – вмешался Марк.
– Нет. И не надо ему говорить, ладно?
– Конечно, мам. Давай пойдем и поговорим, только ты и я?
Дайанна улыбнулась Реджи и Клинту и повела Марка в палату. Дверь закрылась, и маленькое семейство Свеев осталось втроем. Те немногие вещи, лежавшие в палате, теперь были всем их достоянием.
* * *
Его Честь Гарри Рузвельт председательствовал в суде по делам несовершеннолетних в Шелби вот уже двадцать два года и, несмотря на унылый и малоприятный характер работы в суде, умудрялся вести свои дела с большим достоинством. Он был первым черным судьей в суде по делам несовершеннолетних в штате Теннесси, и, когда в начале семидесятых губернатор назначил его на эту должность, ему предсказывали блестящее будущее и быстрое продвижение по служебной лестнице.
Но высшие ступеньки лестницы где были, там и остались, а Гарри Рузвельт все сидел в старом здании суда по делам несовершеннолетних. В Мемфисе были куда более привлекательные здания суда. В федеральном здании на главной улице располагались элегантные и величественные залы для судебных заседаний. Париям из федеральной службы всегда доставалось лучшее: богатые ковры, мягкие кожаные кресла, тяжелые дубовые столы, великолепное освещение, надежные кондиционеры, куча хорошо оплачиваемых клерков и помощников. Еще подальше находилось здание суда штата, представляющее собой настоящий улей, где кипела юридическая жизнь, и тысячи адвокатов и юристов бродили по коридорам, отделанным мрамором и кафелем, и выступали в отличных залах заседаний. Здание было более старым, но очень красивым, с фресками на стенах и статуями. Гарри мог выбрать себе зал заседаний там, но он отказался. Опять же почти рядом находился Центр правосудия штата, имеющий современные залы с лампами дневного света, хорошей акустикой и мягкими стульями. Гарри мог перебраться в один из этих залов, но он снова отказался.
Он остался здесь, в здании суда по делам несовершеннолетних, когда-то переоборудованном из школы, расположенном далеко от центра, имеющем мало места для парковки машин, недостаточное число уборщиц и такое количество дел на одного судью, как, наверное, нигде в мире. Его суд был нежеланным пасынком юридической системы. Большинство адвокатов избегали его. Студенты юридических колледжей мечтали о роскошных офисах в небоскребах и богатых клиентах с толстыми бумажниками. Им и в дурном сне не приснилась бы возможность пробивать себе путь через изобилующие тараканами коридоры суда по делам несовершеннолетних.
Гарри отверг четыре повышения по должности, все из них в суды, где зимой работало отопление. Ему предлагали эти должности, потому что он был умным негром, а он отказывался от них, потому что он был бедным и черным. Он получал шестьдесят тысяч в год, меньше него в городе не зарабатывал никто из судей. На эти деньги он смог купить дом и содержать жену и четверых детей-подростков. Но в детстве ему пришлось поголодать, и память о тех днях была жива. Он всегда считал себя нищим черным парнем.
Это-то и было причиной того, почему когда-то многообещающий Гарри Рузвельт застрял в обычном суде по делам несовершеннолетних. Он считал свою работу самой важной в мире. По положению он имел полную юридическую власть над малолетними правонарушителями, хулиганами, сиротами и брошенными детьми. Он определял отцовство для незаконнорожденных детей и заставлял их родителей помогать им и давать образование. В штате, где половина детей рождались вне брака, такие дела отнимали большую часть времени. Он лишал родителей родительских прав и помещал детей, с которыми плохо обращались, в новые семьи. Работа у Гарри была трудной.