Страница:
За столом вместе с Ордом и Финком сидел и нервничал Бакстер Л.Маклемор, молодой юрист, только что окончивший юридический колледж. Он был самым незначительным сотрудником в конторе прокурора, и на его долю выпала обязанность присутствовать в суде по делам несовершеннолетних. И, хотя это дело не было вершиной какого-то блестящего расследования, но сидеть рядом с Джорджем Ордом было лестно. Маклемор ничего не знал о деле Марка Свея, и мистер Орд объяснил ему в коридоре несколько минут назад, что поддерживать обвинение будет мистер Финк. Разумеется, с разрешения суда. Бакстер же должен просто сидеть, хорошо выглядеть и помалкивать.
– Дверь закрыли? – наконец спросил судья, посмотрев в направлении судебного пристава.
– Да, сэр.
– Прекрасно. Я просмотрел заявление и готов начать слушание. Для протокола: я вижу, что ребенок присутствует, его адвокат тоже здесь. Мать ребенка, являющаяся его опекуном, получила сегодня утром экземпляр заявления и повестку в суд. Однако матери ребенка в суде нет, и это меня беспокоит. – Гарри на минуту замолк и снова полистал дело.
Финк решил, что пришло самое время сказать свое веское слово в деле, поэтому он медленно встал, стараясь застегнуть пиджак, и обратился к суду.
– Ваша Честь, я хотел бы заметить для протокола, что я – Томас Финк, помощник прокурора по Южному округу штата Луизиана.
Взгляд Гарри медленно оторвался от дела и остановился на Финке, стоящем со значительным и нарочито серьезным видом и нервно перебирающем пальцами, которые никак не могли справиться с верхней пуговицей пиджака.
– Я – один из подателей заявления, – продолжил Финк, – и, если вы мне позволите, я хотел бы коснуться вопроса об отсутствии матери ребенка.
Гарри молча смотрел на него с таким видом, будто отказывался верить своим глазам. Реджи невольно улыбнулась. И подмигнула Бакстеру Маклемору. Гарри наклонился вперед и, оперевшись на стол локтями, казалось, ловил каждое гениальное слово, произнесенное самым выдающимся юристом всех времен и народов.
Финк убедился, что у него есть внимательные слушатели.
– Ваша Честь, мы считаем, то есть все, кто подписал заявление, считают: дело настолько срочное, что данное слушание должно было состояться немедленно. Ребенка представляет адвокат, и, я бы сказал, вполне компетентный адвокат, и никакие права мальчика не будут нарушены в связи с отсутствием его матери. Насколько нам известно, мать должна постоянно находиться у постели своего младшего сына, так что трудно сказать, когда она сможет присутствовать на слушании. Мы считаем, Ваша Честь, что необходимо немедленно начать данное слушание.
– Да что вы говорите? – заметил Гарри.
– Да, сэр. Такова наша позиция.
– Ваша позиция, мистер Финк, – произнес Гарри медленно и громко и указал пальцем, – сидеть вон на том стуле. Пожалуйста, садитесь и слушайте меня внимательно, потому что я повторять не буду. И если мне придется это сделать, то я прикажу надеть на вас наручники и увести вас в нашу распрекрасную тюрьму, где вы приведете ночь.
Ошарашенный Финк упал на стул. Челюсть у него отвисла.
Гарри хмуро посмотрел поверх очков прямо на Томаса Финка.
– Теперь слушайте внимательно, мистер Финк. Вы здесь не в Новом Орлеане в одном из шикарных залов заседаний, и я не один из ваших федеральных судей. Это мой личный зал, и я сам устанавливаю здесь правила. Правило номер один в этом зале: вы можете говорить, только если я к вам обращусь. Правило номер два: вы не надоедаете “Его Чести” ненужными речами, замечаниями и комментариями. Правило номер три: “Его Честь” не желает слушать голоса адвокатов. Он их слушает уже двадцать лет и знает, как они обожают звук собственного голоса. Правило номер четыре: в моем зале для заседаний вы не встаете. Вы сидите и говорите как можно меньше. Вам понятны эти правила, мистер Финк?
Финк тупо посмотрел на Гарри и попытался кивнуть.
Но Гарри еще не закончил.
– Это очень маленький зал, мистер Финк. Я сам его придумал давным-давно для частных слушаний. Мы тут все можем хорошо видеть и слышать друг друга, так что держите ваш рот на замке, зад – на стуле, и мы с вами прекрасно поладим.
Финк все еще пытался кивнуть. Он схватился за стул, твердо решив никогда больше не вставать. Сидящий за ним Мактьюн с трудом сдержал улыбку.
– Мистер Маклемор, как я понял, мистер Финк собирается выступать от имени обвинения. Вы не возражаете?
– Нет, Ваша Честь.
– Пусть так и будет. Но постарайтесь удержать его на стуле.
Марк смотрел на все происходящее с нарастающим ужасом. Он-то надеялся увидеть на судейском месте доброго, ласкового старичка, переполненного любовью и сочувствием. Не тут-то было. Он взглянул на красную шею тяжело дышащего мистера Финка и почти пожалел его.
– Миссис Лав, – обратился судья к Реджи неожиданно теплым и душевным тоном, – возможно, у вас есть какие-либо возражения от имени ребенка.
– Да, Ваша Честь. – Она наклонилась и сказала, обращаясь прямо к судебной стенографистке: – У нас несколько возражений, и я хотела бы, чтобы они были занесены в протокол.
– Разумеется, – согласился Гарри с таким видом, будто Реджи могла иметь все, что только пожелает. Финк поглубже уселся на стуле и постарался казаться как можно незаметнее. Он уже решил для себя, что в следующий раз хорошенько подумает, прежде чем пытаться произвести впечатление на суд с помощью красноречия.
Реджи взглянула на свои заметки.
– Ваша Честь, я прошу, чтобы расшифровка протокола данного заседания была сделана как можно скорее и напечатана, с тем чтобы ею можно было воспользоваться для срочной апелляции.
– Согласен.
– Я возражаю против этого слушания по нескольким причинам. Первое: ни ребенок, ни мать, ни их адвокат не были своевременно уведомлены. Прошло только три часа, как заявление было вручено матери ребенка, и, хотя я представляю мальчика уже три дня и все, кто причастен к этому делу, об этом знают, я получила уведомление только семьдесят пять минут назад. Это несправедливо, нелепо и является злоупотреблением со стороны суда своими полномочиями.
– Когда бы вы хотели назначить слушание, миссис Лав? – спросил Гарри.
– Сегодня четверг, – сказала она. – Как насчет вторника или среды на той неделе?
– Годится. Скажем, во вторник в девять. – Гарри взглянул на все еще неподвижного Финка, боящегося среагировать даже на последнее заявление.
– Разумеется, миссис Лав, мальчик до того времени останется под стражей.
– Этого мальчика не за что брать под стражу, Ваша Честь.
– Но я подписал соответствующее распоряжение, и я его не отзову до слушания. По нашим законам, миссис Лав, мы имеем право немедленно взять под стражу предполагаемого малолетнего преступника, и ваш клиент в этом случае не исключение. Кроме того, есть еще и другие соображения в данном конкретном случае, которые, я убежден, мы вскоре обсудим.
– Если мой клиент останется под стражей, я не могу согласиться на отсрочку слушания.
– Прекрасно, – ответил судья. – Занесите в протокол, что отсрочка была предложена судом и отклонена адвокатом ребенка.
– И пусть в протоколе также будет отмечено, что ребенок отказывается от отсрочки, потому что он не хочет оставаться в центре для временного задержания подростков дольше, чем это необходимо.
– Отмечено, – сказал Гарри, слегка ухмыльнувшись. – Пожалуйста, продолжайте, миссис Лав.
– Мы также возражаем против этого слушания, потому что на нем не присутствует мать ребенка. В силу чрезвычайных обстоятельств ее присутствие в данный момент исключается, и заметьте, Ваша Честь, эта несчастная женщина получила уведомление всего три часа назад. Этому ребенку всего одиннадцать лет, и он нуждается в помощи матери. Как вы знаете, Ваша Честь, по нашим законам присутствие родителей на таких слушаниях предпочтительно, так что продолжать заседание без нее несправедливо.
– Когда сможет миссис Свей прийти?
– Никто не знает. Ваша Честь. Она практически прикована к постели своего сына, страдающего от посттравматического стресса. Доктор разрешает ей покидать палату только на несколько минут. Могут пройти недели, прежде чем она сможет прийти.
– Значит, вы хотите отсрочить это слушание на неопределенное время?
– Да, сэр.
– Хорошо. Я не возражаю. Разумеется, ребенок останется под стражей до слушания.
– Этот ребенок не должен содержаться под стражей. Он будет в вашем распоряжении в любое время, когда пожелаете. Никакой пользы от того, чтобы держать его взаперти, не будет.
– Миссис Лав, в этом деле есть усложняющие ситуацию обстоятельства. Так что я не намерен отпустить ребенка до слушания, то есть прежде, чем мы ознакомимся с тем, что он знает. Вот так. Я боюсь его сейчас освобождать. Если я послушаюсь вас и освобожу его, а с ним что-нибудь случится, я до гроба себе этого не прощу. Вы меня понимаете, миссис Лав?
Она понимала, но ни за что не должна была с этим согласиться.
– Боюсь, вы принимаете решения, основываясь на несуществующих, фактах.
– Возможно. Но у меня в этих вопросах широкие полномочия, и, пока я не услышу доказательства, я его не отпущу.
– Неплохо будет процитировать эти слова в апелляции, – огрызнулась она, что Гарри явно не понравилось.
– Отметьте в протоколе, что суд предложил отсрочку слушания до явки в суд матери и что отсрочка была отклонена ребенком.
Реджи тут же отреагировала.
– Отметьте также, что ребенок отказался от отсрочки, потому что он не хочет оставаться в центре для временного задержания подростков дольше, чем это необходимо.
– Отмечено, миссис Лав. Пожалуйста, продолжайте.
– Ребенок обращается к суду с просьбой не принимать заявление, так как оно подано без достаточных оснований и с единственной целью – выяснить, что ребенок может знать. Податели заявления, Финк и Фолтригг, используют данное слушание как еще одну попытку спасти свое зашедшее в тупик уголовное расследование. Их заявление – беспомощное месиво из “может быть” и “если”. Оно подано под присягой, хотя данные джентльмены и понятия не имеют, какова же на самом деле правда. Они просто в отчаянии. Ваша Честь, вот и шарят в темноте, авось на что-нибудь да натолкнутся. Заявление следует отклонить и отпустить нас домой.
Гарри посмотрел сверху вниз на Финка и заметил:
– Я с ней вполне согласен, мистер Финк. Что вы по этому поводу думаете?
К этому времени Финк совсем расслабился на своем стуле, наблюдая, как Его Честь отклонил одно за другим два возражения Реджи. Его дыхание почти что пришло в норму, и лицо из алого стало просто розовым, когда вдруг судья неожиданно согласился с ней и уставился на него.
Финк вздрогнул и едва не вскочил на ноги, но вовремя сдержался и начал заикаться:
– Ну, Ваша Честь, мы, это, могли бы, гм... доказать свои предположения, если бы нам дали такую возможность. С нашей точки зрения, значит, то, что в заявлении...
– Надеюсь, – усмехнулся Гарри.
– Да, сэр, мы знаем, что этот мальчик задерживает расследование. Да, сэр, мы уверены, что сможем доказать свои предположения.
– А если нет?
– Ну, значит, мы считаем, что...
– Понимаете ли вы, мистер Финк, что, если я выслушаю все доказательства и обнаружу, что вы валяете дурака, я могу обвинить вас в неуважении к суду? И, поскольку я достаточно хорошо знаю миссис Лав, я уверен, что возмездие со стороны ребенка последует незамедлительно.
– Мы собираемся подать исковое заявление завтра утром, Ваша Честь, – помогла ему Реджи. – Против мистера Финка и мистера Роя Фолтригга. Они оскорбляют этот суд и законы для подростков в штате Теннесси. Мои сотрудники в данный момент составляют это исковое заявление.
Ее сотрудник в данный момент сидел с другой стороны двери и жевал “Спикере”, запивая его диетической кока-колой. Но в зале суда угроза прозвучала зловеще.
Финк бросил умоляющий взгляд на Орда, сидящего рядом с ним и составляющего список необходимых дел на день: ничто в этом списке не имело ни малейшего отношения к Марку Свею или Рою Фолтриггу. Орд руководил двадцатью восемью юристами, работающими над тысячами дел, и ему было глубоко наплевать на Барри Мальданно и на труп сенатора Бойетта. Его это не касалось. Орд был слишком занятым человеком, чтобы тратить драгоценное время на Роя Фолтригга с его штучками.
Но Финк все же был не лыком шит. На его долю досталось немало неприятных судебных процессов, враждебно настроенных судей и скептиков-присяжных. Он быстро взял себя в руки.
– Ваша Честь, заявление сродни обвинительному акту. Правду можно выяснить только в ходе слушания, так что если мы продолжим, то постараемся доказать правомочность наших предположений.
Гарри повернулся к Реджи.
– Я приму предложение об отклонении заявления к сведению, а сейчас дам возможность его подателям высказаться. Если им не удастся доказать свою правоту, я приму ваше предложение об отклонении заявления, а дальше мы уже решим.
Реджи пожала плечами с таким видом, будто именно этого она и ждала.
– Что-нибудь еще, миссис Лав?
– Пока все.
– Вызовите вашего первого свидетеля, мистер Финк, – приказал Гарри. – И покороче. Переходите прямо к делу. Если будете тянуть время, я вмешаюсь и, уж будьте уверены, подгоню.
– Да, сэр. Наш первый свидетель сержант Мило Харди из полиции Мемфиса.
Во время всей предварительной возни Марк даже не шевельнулся. Он так и не понял, выиграла ли Реджи или все проиграла, и почему-то ему это было безразлично. Он чувствовал несправедливость системы, позволяющей притащить маленького мальчика в суд, где, окруженный препирающимися адвокатами, готовыми вцепиться друг другу в глотку под презрительным взглядом судьи, среди жонглирования законами, статьями кодексов и юридическими терминами он должен сообразить, что же ему делать. Ужасно несправедливо.
Потому он просто сидел, уставившись в пол, неподалеку от стенографистки. Глаза его все еще были мокрыми, и ему никак не удавалось дать им высохнуть.
Пока ходили за сержантом Харди, все молчали. Судья расслабился в кресле и снял очки.
– Я хочу, чтобы мои слова записали в протокол, – наконец сказал он. Он еще раз взглянул на Финка. – Это дело предельно конфиденциально. Есть причина, почему слушание закрытое. Я запрещаю кому-либо повторить хотя бы одно слово, сказанное здесь сегодня, или обсуждать с кем-нибудь что-либо из происходящего здесь. Я понимаю, мистер Финк, что вы должны отчитаться перед прокурором Нового Орлеана, и мистер Фолтригг, как человек, подписавший заявление, имеет право знать, что здесь происходило. Когда будете с ним разговаривать, передайте ему, пожалуйста, что я крайне огорчен его отсутствием. Раз он подписал заявление, он должен быть здесь. Вы можете рассказать обо всем ему, но никому другому. Никому другому. И вы должны напомнить ему, чтобы он держал рот на замке, понятно, мистер Финк?
– Да, Ваша Честь.
– Объясните мистеру Фолтриггу, что, если я узнаю, что он в какой-то мере нарушил конфиденциальность данного слушания, я издам постановление об оскорблении суда и сделаю все, чтобы посадить его в тюрьму.
– Да, Ваша Честь.
Гарри неожиданно повернулся к Мактьюну и К.О.Льюису. Они сидели непосредственно за Ордом и Финном.
– Мистер Мактьюн и мистер Льюис, вам сейчас придется покинуть зал суда, – произнес он резко. Они дружно схватились за подлокотники. Финк повернулся и посмотрел на них, затем перевел взгляд на судью.
– Гм... Ваша Честь, нельзя ли этим джентльменам остаться в...
– Я велел им уйти, мистер Финк, – громко заявил Гарри. – Если они хотят выступить как свидетели, мы их потом вызовем. А если они не свидетели, им нечего здесь делать, и они вполне могут подождать в холле вместе с остальными. А теперь, шевелитесь, джентльмены.
Мактьюн только что не бежал рысью к дверям, ни в малейшей степени не считая себя обиженным, но мистер Льюис был оскорблен до глубины души. Он застегнул пиджак и уставился на судью, но выдержал только секунду. Никто не мог переглядеть Гарри Рузвельта, и К.О.Льюис не собирался и пытаться. Он с гордым видом прошествовал к двери, которую уже успел открыть вырвавшийся на свободу Мактьюн.
Еще через несколько секунд вошел сержант Харди и сел в кресло для свидетелей. Он был при полном параде. Поудобнее устроив свой широкий зад в кресле, он приготовился отвечать на вопросы. Но Финк застыл, боясь начать без соответствующего указания судьи.
Судья Рузвельт подкатился на своем стуле поближе и принялся внимательно разглядывать Харди. Что-то привлекло его внимание, а Харди, как жирная гусеница, сидел на стуле, не придавая особого значения тому, что судья находится от него на расстоянии нескольких дюймов.
– Зачем у вас пистолет? – спросил Гарри. Харди вздрогнул, поднял глаза, потом резко повернул голову вправо и посмотрел на свое бедро так, как будто вид пистолета удивил его не меньше, чем судью. Он разглядывал его, словно не понимал, как эта чертова штука прилипла к его бедру.
– Ну, я...
– Вы на дежурстве или нет, сержант Харди?
– Нет.
– Тогда зачем на вас форма и почему, во имя всего святого, вы явились ко мне в зал заседаний с пистолетом?
Впервые за много часов Марк улыбнулся. Судебный пристав сообразил, в чем дело, и быстро направился к свидетельскому креслу, а Харди тем временем дергал за ремень, снимая кобуру. Судебный пристав унес ее прочь с таким видом, будто это было орудие убийства.
– Вы когда-нибудь давали показания в суде? – спросил Гарри.
Харди глупо улыбнулся и сказал:
– Да, сэр, много раз.
– В самом деле?
– Да, сэр, много раз.
– И как много раз вы давали показания, имея при себе оружие?
– Извините, Ваша Честь. – Гарри расслабился, взглянул на Финка и махнул рукой в сторону Харди, как бы давая ему “добро”. Финк провел много часов в залах заседаний за последние двадцать лет и гордился своим умением вести дела в суде. Его послужной список был достаточно внушительным. Он был бойким, умел складно говорить и был скор на подъем.
Но он плохо соображал сидя. Допрашивать свидетеля сидя – странный способ выяснить правду. Он было вскочил на ноги, но спохватился, сел и вцепился в свой блокнот. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Назовите свое имя для протокола, – быстро попросил он.
– Сержант Мило Харди, полицейское управление Мемфиса.
– Ваш адрес?
Гарри поднял руку, не дав Харди ответить.
– Мистер Финк, зачем вам нужно знать, где этот человек живет?
Финк изумленно уставился на него.
– Полагаю, Ваша Честь, это обычный вопрос.
– А вы знаете, как я ненавижу обычные вопросы, мистер Финк?
– Начинаю понимать.
– Обычные вопросы никуда нас не приведут, мистер Финк. На обычные вопросы тратятся часы драгоценного времени. Чтоб больше ни одного обычного вопроса. Прошу вас.
– Да, Ваша Честь. Я постараюсь.
– Я понимаю, это сложно.
Финк взглянул на Харди и изо всех сил старался придумать какой-нибудь блестящий оригинальный вопрос.
– Сержант, в прошлый понедельник вас отправили на место, где происходила стрельба?
Гарри снова поднял руку, и Финк повесил голову.
– Мистер Финк, я не знаю, как вы там ведете судебное заседание у себя в Новом Орлеане, но здесь, в Мемфисе, мы обычно просим наших свидетелей поклясться, что они будут говорить правду, прежде чем начать задавать им вопросы. Это называется “привести к присяге”. Когда-нибудь о таком слышали?
Финк потер виски и сказал:
– Да, сэр. Пожалуйста, разрешите привести свидетеля к присяге.
Пожилая женщина, сидящая за столом, неожиданно оживилась. Она вскочила на ноги и громко закричала, хотя Харди находился от нее всего в пятнадцати футах, если не меньше.
– Поднимите вашу правую руку!
Харди выполнил указание и поклялся говорить только правду. Она вернулась на свое место и снова задремала.
– А теперь, мистер Финк, продолжайте, – сказал Гарри с ехидной улыбкой, довольный, что ему удалось застать Финка врасплох. Он откинулся в массивном кресле и принялся внимательно слушать быстрый обмен вопросами и ответами.
Харди отвечал охотно и, стараясь угодить, приводил малейшие подробности. Он описал сцену самоубийства, положение тела, состояние машины. Есть фотографии, если Его Честь пожелает с ними познакомиться. “Его Честь” отказался. Они не имеют никакого отношения к делу. Харди представил запись телефонного разговора Марка с номером 911 и предложил прослушать пленку, если Его Честь пожелает. Нет, сказал “Его Честь”.
Затем Харди с большим воодушевлением описал, как поймал Марка в лесу недалеко от места самоубийства, затем рассказал об их разговорах в трейлере, по дороге в больницу и за ужином в кафетерии. Он сообщил, что нутром чувствовал: Марк не говорил полной правды. В рассказе мальчика концы с концами не сходились, так что, умело и ненавязчиво задавая вопросы, Харди удалось обнаружить в повествовании Марка много дыр.
Уличить его во вранье было несложно. Мальчик говорил, что они с братом наткнулись на машину и мертвеца, что они не слышали выстрелов, что они просто играли в лесу, занимались своими делами и случайно обнаружили тело. Разумеется, все это было неправдой, что прозорливый Харди немедленно обнаружил.
С большими подробностями Харди описал состояние лица Марка, опухший глаз и разбитую губу, кровь вокруг рта. Мальчик сказал, что подрался в школе: еще одна маленькая ложь.
Через полчаса Харди выбился из сил, и Финк перехватил инициативу. Реджи отказалась от перекрестного допроса, так что, когда Харди встал и вышел из комнаты, ни у кого из присутствующих не осталось сомнений, что Марк Свей врун, пытавшийся надуть полицейских. Хуже некуда.
Когда судья спросил Реджи, есть ли у нее вопросы к сержанту Харди, она просто ответила:
– У меня не было времени подготовиться к допросу этого свидетеля.
Следующим вызвали Мактьюна. Он поклялся говорить только правду и сел в свидетельское кресло. Реджи медленно полезла в портфель и достала оттуда кассету. Она подержала ее в руке, а когда Мактьюн взглянул на нее, постучала ею по блокноту. Мактьюн закрыл глаза.
Она аккуратно положила кассету на блокнот и принялась обводить ее контуры карандашом.
Финн задавал четкие и быстрые вопросы, поскольку уже несколько привык избегать вопросов не по существу. Такое экономное обращение со словами было для него внове, и чем больше он практиковался, тем больше ему это нравилось.
* * *
Мактьюна вывернули наизнанку. Он рассказал об отпечатках пальцев внутри машины, на пистолете и на бутылке, а также на заднем бампере. Он высказал некоторые предположения насчет ребятишек и огородного шланга и показал Гарри окурки сигарет “Вирджиния Слимз”, найденные под деревом. Он также показал Гарри посмертную записку Клиффорда и высказал свои предположения насчет добавленных слов и разных ручек. Он показал Гарри шариковую ручку, найденную в машине, и объяснил, что не вызывает сомнений: мистер Клиффорд именно этой ручкой пытался что-то приписать. Он поведал о пятне крови на руке Клиффорда. Кровь Клиффорду не принадлежала, но была одной группы с кровью. Марка Свея, у которого была разбита губа и нашлись еще кое-какие травмы.
– Вы полагаете, мистер Клиффорд в какой-то момент ударил мальчика? – спросил Гарри.
– Я так думаю, Ваша Честь.
Против мыслей и предположений Мактьюна можно было бы возражать, но Реджи молчала. Она много раз присутствовала на подобных слушаниях вместе с Гарри и знала по опыту, что он сначала все выслушает, а уж потом решит, чему верить, а чему нет. Возражать было бесполезно.
Гарри поинтересовался, откуда ФБР взяло отпечаток пальца ребенка, чтобы сравнить с найденными в машине. Мактьюн глубоко вздохнул и поведал о банке из-под “Спрайта” в больнице, быстро добавив, что, когда они это делали, они не рассматривали ребенка в качестве подозреваемого, а видели в нем только свидетеля и считали, что нет ничего особенного в том, чтобы снять отпечаток с банки. Гарри все это сильно не понравилось, но он промолчал. Мактьюн еще раз подчеркнул, что если бы ребенок в чем-либо подозревался, им никогда не пришло бы в голову брать отпечатки негласно. Никогда.
– Ну, конечно, – заметил Гарри с сарказмом, заставив Мактьюна покраснеть.
Финк провел его через события вторника, следующего дня за самоубийством, когда Марк нанял адвоката. Они тщетно пытались поговорить с ним, потом с его адвокатом, но так ничего и не добились.
Мактьюн держался в рамках и излагал только факты. Когда ему разрешили удалиться, он рванулся к дверям, оставив четкое впечатление, что Марк врун, каких мало.
Пока Харди и Мактьюн давали показания, Гарри время от времени посматривал на Марка. Ребенок казался невозмутимым, невозможно было понять, о чем он думает. Казалось, все его внимание сосредоточено на каком-то пятне на полу. Он забился как можно глубже в кресло, почти не глядя на Реджи. Глаза у него были мокрыми, но он не плакал. Он выглядел усталым и печальным и изредка бросал взгляд на свидетелей, когда они изобличали его очередную ложь.
Гарри приходилось много раз наблюдать Реджи в подобных обстоятельствах. Она обычно садилась поближе к своим юным клиентам и что-то шептала им на ухо в процессе слушания. Она их гладила по голове, сжимала руку, подбадривала, если нужно, учила. Обычно она постоянно находилась в движении, пытаясь защитить своих клиентов от тяжелого воздействия юридической системы, управляемой взрослыми. Но не сегодня. Она время от времени посматривала на Марка, как бы ожидая сигнала, но он не обращал на нее внимания.
– Дверь закрыли? – наконец спросил судья, посмотрев в направлении судебного пристава.
– Да, сэр.
– Прекрасно. Я просмотрел заявление и готов начать слушание. Для протокола: я вижу, что ребенок присутствует, его адвокат тоже здесь. Мать ребенка, являющаяся его опекуном, получила сегодня утром экземпляр заявления и повестку в суд. Однако матери ребенка в суде нет, и это меня беспокоит. – Гарри на минуту замолк и снова полистал дело.
Финк решил, что пришло самое время сказать свое веское слово в деле, поэтому он медленно встал, стараясь застегнуть пиджак, и обратился к суду.
– Ваша Честь, я хотел бы заметить для протокола, что я – Томас Финк, помощник прокурора по Южному округу штата Луизиана.
Взгляд Гарри медленно оторвался от дела и остановился на Финке, стоящем со значительным и нарочито серьезным видом и нервно перебирающем пальцами, которые никак не могли справиться с верхней пуговицей пиджака.
– Я – один из подателей заявления, – продолжил Финк, – и, если вы мне позволите, я хотел бы коснуться вопроса об отсутствии матери ребенка.
Гарри молча смотрел на него с таким видом, будто отказывался верить своим глазам. Реджи невольно улыбнулась. И подмигнула Бакстеру Маклемору. Гарри наклонился вперед и, оперевшись на стол локтями, казалось, ловил каждое гениальное слово, произнесенное самым выдающимся юристом всех времен и народов.
Финк убедился, что у него есть внимательные слушатели.
– Ваша Честь, мы считаем, то есть все, кто подписал заявление, считают: дело настолько срочное, что данное слушание должно было состояться немедленно. Ребенка представляет адвокат, и, я бы сказал, вполне компетентный адвокат, и никакие права мальчика не будут нарушены в связи с отсутствием его матери. Насколько нам известно, мать должна постоянно находиться у постели своего младшего сына, так что трудно сказать, когда она сможет присутствовать на слушании. Мы считаем, Ваша Честь, что необходимо немедленно начать данное слушание.
– Да что вы говорите? – заметил Гарри.
– Да, сэр. Такова наша позиция.
– Ваша позиция, мистер Финк, – произнес Гарри медленно и громко и указал пальцем, – сидеть вон на том стуле. Пожалуйста, садитесь и слушайте меня внимательно, потому что я повторять не буду. И если мне придется это сделать, то я прикажу надеть на вас наручники и увести вас в нашу распрекрасную тюрьму, где вы приведете ночь.
Ошарашенный Финк упал на стул. Челюсть у него отвисла.
Гарри хмуро посмотрел поверх очков прямо на Томаса Финка.
– Теперь слушайте внимательно, мистер Финк. Вы здесь не в Новом Орлеане в одном из шикарных залов заседаний, и я не один из ваших федеральных судей. Это мой личный зал, и я сам устанавливаю здесь правила. Правило номер один в этом зале: вы можете говорить, только если я к вам обращусь. Правило номер два: вы не надоедаете “Его Чести” ненужными речами, замечаниями и комментариями. Правило номер три: “Его Честь” не желает слушать голоса адвокатов. Он их слушает уже двадцать лет и знает, как они обожают звук собственного голоса. Правило номер четыре: в моем зале для заседаний вы не встаете. Вы сидите и говорите как можно меньше. Вам понятны эти правила, мистер Финк?
Финк тупо посмотрел на Гарри и попытался кивнуть.
Но Гарри еще не закончил.
– Это очень маленький зал, мистер Финк. Я сам его придумал давным-давно для частных слушаний. Мы тут все можем хорошо видеть и слышать друг друга, так что держите ваш рот на замке, зад – на стуле, и мы с вами прекрасно поладим.
Финк все еще пытался кивнуть. Он схватился за стул, твердо решив никогда больше не вставать. Сидящий за ним Мактьюн с трудом сдержал улыбку.
– Мистер Маклемор, как я понял, мистер Финк собирается выступать от имени обвинения. Вы не возражаете?
– Нет, Ваша Честь.
– Пусть так и будет. Но постарайтесь удержать его на стуле.
Марк смотрел на все происходящее с нарастающим ужасом. Он-то надеялся увидеть на судейском месте доброго, ласкового старичка, переполненного любовью и сочувствием. Не тут-то было. Он взглянул на красную шею тяжело дышащего мистера Финка и почти пожалел его.
– Миссис Лав, – обратился судья к Реджи неожиданно теплым и душевным тоном, – возможно, у вас есть какие-либо возражения от имени ребенка.
– Да, Ваша Честь. – Она наклонилась и сказала, обращаясь прямо к судебной стенографистке: – У нас несколько возражений, и я хотела бы, чтобы они были занесены в протокол.
– Разумеется, – согласился Гарри с таким видом, будто Реджи могла иметь все, что только пожелает. Финк поглубже уселся на стуле и постарался казаться как можно незаметнее. Он уже решил для себя, что в следующий раз хорошенько подумает, прежде чем пытаться произвести впечатление на суд с помощью красноречия.
Реджи взглянула на свои заметки.
– Ваша Честь, я прошу, чтобы расшифровка протокола данного заседания была сделана как можно скорее и напечатана, с тем чтобы ею можно было воспользоваться для срочной апелляции.
– Согласен.
– Я возражаю против этого слушания по нескольким причинам. Первое: ни ребенок, ни мать, ни их адвокат не были своевременно уведомлены. Прошло только три часа, как заявление было вручено матери ребенка, и, хотя я представляю мальчика уже три дня и все, кто причастен к этому делу, об этом знают, я получила уведомление только семьдесят пять минут назад. Это несправедливо, нелепо и является злоупотреблением со стороны суда своими полномочиями.
– Когда бы вы хотели назначить слушание, миссис Лав? – спросил Гарри.
– Сегодня четверг, – сказала она. – Как насчет вторника или среды на той неделе?
– Годится. Скажем, во вторник в девять. – Гарри взглянул на все еще неподвижного Финка, боящегося среагировать даже на последнее заявление.
– Разумеется, миссис Лав, мальчик до того времени останется под стражей.
– Этого мальчика не за что брать под стражу, Ваша Честь.
– Но я подписал соответствующее распоряжение, и я его не отзову до слушания. По нашим законам, миссис Лав, мы имеем право немедленно взять под стражу предполагаемого малолетнего преступника, и ваш клиент в этом случае не исключение. Кроме того, есть еще и другие соображения в данном конкретном случае, которые, я убежден, мы вскоре обсудим.
– Если мой клиент останется под стражей, я не могу согласиться на отсрочку слушания.
– Прекрасно, – ответил судья. – Занесите в протокол, что отсрочка была предложена судом и отклонена адвокатом ребенка.
– И пусть в протоколе также будет отмечено, что ребенок отказывается от отсрочки, потому что он не хочет оставаться в центре для временного задержания подростков дольше, чем это необходимо.
– Отмечено, – сказал Гарри, слегка ухмыльнувшись. – Пожалуйста, продолжайте, миссис Лав.
– Мы также возражаем против этого слушания, потому что на нем не присутствует мать ребенка. В силу чрезвычайных обстоятельств ее присутствие в данный момент исключается, и заметьте, Ваша Честь, эта несчастная женщина получила уведомление всего три часа назад. Этому ребенку всего одиннадцать лет, и он нуждается в помощи матери. Как вы знаете, Ваша Честь, по нашим законам присутствие родителей на таких слушаниях предпочтительно, так что продолжать заседание без нее несправедливо.
– Когда сможет миссис Свей прийти?
– Никто не знает. Ваша Честь. Она практически прикована к постели своего сына, страдающего от посттравматического стресса. Доктор разрешает ей покидать палату только на несколько минут. Могут пройти недели, прежде чем она сможет прийти.
– Значит, вы хотите отсрочить это слушание на неопределенное время?
– Да, сэр.
– Хорошо. Я не возражаю. Разумеется, ребенок останется под стражей до слушания.
– Этот ребенок не должен содержаться под стражей. Он будет в вашем распоряжении в любое время, когда пожелаете. Никакой пользы от того, чтобы держать его взаперти, не будет.
– Миссис Лав, в этом деле есть усложняющие ситуацию обстоятельства. Так что я не намерен отпустить ребенка до слушания, то есть прежде, чем мы ознакомимся с тем, что он знает. Вот так. Я боюсь его сейчас освобождать. Если я послушаюсь вас и освобожу его, а с ним что-нибудь случится, я до гроба себе этого не прощу. Вы меня понимаете, миссис Лав?
Она понимала, но ни за что не должна была с этим согласиться.
– Боюсь, вы принимаете решения, основываясь на несуществующих, фактах.
– Возможно. Но у меня в этих вопросах широкие полномочия, и, пока я не услышу доказательства, я его не отпущу.
– Неплохо будет процитировать эти слова в апелляции, – огрызнулась она, что Гарри явно не понравилось.
– Отметьте в протоколе, что суд предложил отсрочку слушания до явки в суд матери и что отсрочка была отклонена ребенком.
Реджи тут же отреагировала.
– Отметьте также, что ребенок отказался от отсрочки, потому что он не хочет оставаться в центре для временного задержания подростков дольше, чем это необходимо.
– Отмечено, миссис Лав. Пожалуйста, продолжайте.
– Ребенок обращается к суду с просьбой не принимать заявление, так как оно подано без достаточных оснований и с единственной целью – выяснить, что ребенок может знать. Податели заявления, Финк и Фолтригг, используют данное слушание как еще одну попытку спасти свое зашедшее в тупик уголовное расследование. Их заявление – беспомощное месиво из “может быть” и “если”. Оно подано под присягой, хотя данные джентльмены и понятия не имеют, какова же на самом деле правда. Они просто в отчаянии. Ваша Честь, вот и шарят в темноте, авось на что-нибудь да натолкнутся. Заявление следует отклонить и отпустить нас домой.
Гарри посмотрел сверху вниз на Финка и заметил:
– Я с ней вполне согласен, мистер Финк. Что вы по этому поводу думаете?
К этому времени Финк совсем расслабился на своем стуле, наблюдая, как Его Честь отклонил одно за другим два возражения Реджи. Его дыхание почти что пришло в норму, и лицо из алого стало просто розовым, когда вдруг судья неожиданно согласился с ней и уставился на него.
Финк вздрогнул и едва не вскочил на ноги, но вовремя сдержался и начал заикаться:
– Ну, Ваша Честь, мы, это, могли бы, гм... доказать свои предположения, если бы нам дали такую возможность. С нашей точки зрения, значит, то, что в заявлении...
– Надеюсь, – усмехнулся Гарри.
– Да, сэр, мы знаем, что этот мальчик задерживает расследование. Да, сэр, мы уверены, что сможем доказать свои предположения.
– А если нет?
– Ну, значит, мы считаем, что...
– Понимаете ли вы, мистер Финк, что, если я выслушаю все доказательства и обнаружу, что вы валяете дурака, я могу обвинить вас в неуважении к суду? И, поскольку я достаточно хорошо знаю миссис Лав, я уверен, что возмездие со стороны ребенка последует незамедлительно.
– Мы собираемся подать исковое заявление завтра утром, Ваша Честь, – помогла ему Реджи. – Против мистера Финка и мистера Роя Фолтригга. Они оскорбляют этот суд и законы для подростков в штате Теннесси. Мои сотрудники в данный момент составляют это исковое заявление.
Ее сотрудник в данный момент сидел с другой стороны двери и жевал “Спикере”, запивая его диетической кока-колой. Но в зале суда угроза прозвучала зловеще.
Финк бросил умоляющий взгляд на Орда, сидящего рядом с ним и составляющего список необходимых дел на день: ничто в этом списке не имело ни малейшего отношения к Марку Свею или Рою Фолтриггу. Орд руководил двадцатью восемью юристами, работающими над тысячами дел, и ему было глубоко наплевать на Барри Мальданно и на труп сенатора Бойетта. Его это не касалось. Орд был слишком занятым человеком, чтобы тратить драгоценное время на Роя Фолтригга с его штучками.
Но Финк все же был не лыком шит. На его долю досталось немало неприятных судебных процессов, враждебно настроенных судей и скептиков-присяжных. Он быстро взял себя в руки.
– Ваша Честь, заявление сродни обвинительному акту. Правду можно выяснить только в ходе слушания, так что если мы продолжим, то постараемся доказать правомочность наших предположений.
Гарри повернулся к Реджи.
– Я приму предложение об отклонении заявления к сведению, а сейчас дам возможность его подателям высказаться. Если им не удастся доказать свою правоту, я приму ваше предложение об отклонении заявления, а дальше мы уже решим.
Реджи пожала плечами с таким видом, будто именно этого она и ждала.
– Что-нибудь еще, миссис Лав?
– Пока все.
– Вызовите вашего первого свидетеля, мистер Финк, – приказал Гарри. – И покороче. Переходите прямо к делу. Если будете тянуть время, я вмешаюсь и, уж будьте уверены, подгоню.
– Да, сэр. Наш первый свидетель сержант Мило Харди из полиции Мемфиса.
Во время всей предварительной возни Марк даже не шевельнулся. Он так и не понял, выиграла ли Реджи или все проиграла, и почему-то ему это было безразлично. Он чувствовал несправедливость системы, позволяющей притащить маленького мальчика в суд, где, окруженный препирающимися адвокатами, готовыми вцепиться друг другу в глотку под презрительным взглядом судьи, среди жонглирования законами, статьями кодексов и юридическими терминами он должен сообразить, что же ему делать. Ужасно несправедливо.
Потому он просто сидел, уставившись в пол, неподалеку от стенографистки. Глаза его все еще были мокрыми, и ему никак не удавалось дать им высохнуть.
Пока ходили за сержантом Харди, все молчали. Судья расслабился в кресле и снял очки.
– Я хочу, чтобы мои слова записали в протокол, – наконец сказал он. Он еще раз взглянул на Финка. – Это дело предельно конфиденциально. Есть причина, почему слушание закрытое. Я запрещаю кому-либо повторить хотя бы одно слово, сказанное здесь сегодня, или обсуждать с кем-нибудь что-либо из происходящего здесь. Я понимаю, мистер Финк, что вы должны отчитаться перед прокурором Нового Орлеана, и мистер Фолтригг, как человек, подписавший заявление, имеет право знать, что здесь происходило. Когда будете с ним разговаривать, передайте ему, пожалуйста, что я крайне огорчен его отсутствием. Раз он подписал заявление, он должен быть здесь. Вы можете рассказать обо всем ему, но никому другому. Никому другому. И вы должны напомнить ему, чтобы он держал рот на замке, понятно, мистер Финк?
– Да, Ваша Честь.
– Объясните мистеру Фолтриггу, что, если я узнаю, что он в какой-то мере нарушил конфиденциальность данного слушания, я издам постановление об оскорблении суда и сделаю все, чтобы посадить его в тюрьму.
– Да, Ваша Честь.
Гарри неожиданно повернулся к Мактьюну и К.О.Льюису. Они сидели непосредственно за Ордом и Финном.
– Мистер Мактьюн и мистер Льюис, вам сейчас придется покинуть зал суда, – произнес он резко. Они дружно схватились за подлокотники. Финк повернулся и посмотрел на них, затем перевел взгляд на судью.
– Гм... Ваша Честь, нельзя ли этим джентльменам остаться в...
– Я велел им уйти, мистер Финк, – громко заявил Гарри. – Если они хотят выступить как свидетели, мы их потом вызовем. А если они не свидетели, им нечего здесь делать, и они вполне могут подождать в холле вместе с остальными. А теперь, шевелитесь, джентльмены.
Мактьюн только что не бежал рысью к дверям, ни в малейшей степени не считая себя обиженным, но мистер Льюис был оскорблен до глубины души. Он застегнул пиджак и уставился на судью, но выдержал только секунду. Никто не мог переглядеть Гарри Рузвельта, и К.О.Льюис не собирался и пытаться. Он с гордым видом прошествовал к двери, которую уже успел открыть вырвавшийся на свободу Мактьюн.
Еще через несколько секунд вошел сержант Харди и сел в кресло для свидетелей. Он был при полном параде. Поудобнее устроив свой широкий зад в кресле, он приготовился отвечать на вопросы. Но Финк застыл, боясь начать без соответствующего указания судьи.
Судья Рузвельт подкатился на своем стуле поближе и принялся внимательно разглядывать Харди. Что-то привлекло его внимание, а Харди, как жирная гусеница, сидел на стуле, не придавая особого значения тому, что судья находится от него на расстоянии нескольких дюймов.
– Зачем у вас пистолет? – спросил Гарри. Харди вздрогнул, поднял глаза, потом резко повернул голову вправо и посмотрел на свое бедро так, как будто вид пистолета удивил его не меньше, чем судью. Он разглядывал его, словно не понимал, как эта чертова штука прилипла к его бедру.
– Ну, я...
– Вы на дежурстве или нет, сержант Харди?
– Нет.
– Тогда зачем на вас форма и почему, во имя всего святого, вы явились ко мне в зал заседаний с пистолетом?
Впервые за много часов Марк улыбнулся. Судебный пристав сообразил, в чем дело, и быстро направился к свидетельскому креслу, а Харди тем временем дергал за ремень, снимая кобуру. Судебный пристав унес ее прочь с таким видом, будто это было орудие убийства.
– Вы когда-нибудь давали показания в суде? – спросил Гарри.
Харди глупо улыбнулся и сказал:
– Да, сэр, много раз.
– В самом деле?
– Да, сэр, много раз.
– И как много раз вы давали показания, имея при себе оружие?
– Извините, Ваша Честь. – Гарри расслабился, взглянул на Финка и махнул рукой в сторону Харди, как бы давая ему “добро”. Финк провел много часов в залах заседаний за последние двадцать лет и гордился своим умением вести дела в суде. Его послужной список был достаточно внушительным. Он был бойким, умел складно говорить и был скор на подъем.
Но он плохо соображал сидя. Допрашивать свидетеля сидя – странный способ выяснить правду. Он было вскочил на ноги, но спохватился, сел и вцепился в свой блокнот. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Назовите свое имя для протокола, – быстро попросил он.
– Сержант Мило Харди, полицейское управление Мемфиса.
– Ваш адрес?
Гарри поднял руку, не дав Харди ответить.
– Мистер Финк, зачем вам нужно знать, где этот человек живет?
Финк изумленно уставился на него.
– Полагаю, Ваша Честь, это обычный вопрос.
– А вы знаете, как я ненавижу обычные вопросы, мистер Финк?
– Начинаю понимать.
– Обычные вопросы никуда нас не приведут, мистер Финк. На обычные вопросы тратятся часы драгоценного времени. Чтоб больше ни одного обычного вопроса. Прошу вас.
– Да, Ваша Честь. Я постараюсь.
– Я понимаю, это сложно.
Финк взглянул на Харди и изо всех сил старался придумать какой-нибудь блестящий оригинальный вопрос.
– Сержант, в прошлый понедельник вас отправили на место, где происходила стрельба?
Гарри снова поднял руку, и Финк повесил голову.
– Мистер Финк, я не знаю, как вы там ведете судебное заседание у себя в Новом Орлеане, но здесь, в Мемфисе, мы обычно просим наших свидетелей поклясться, что они будут говорить правду, прежде чем начать задавать им вопросы. Это называется “привести к присяге”. Когда-нибудь о таком слышали?
Финк потер виски и сказал:
– Да, сэр. Пожалуйста, разрешите привести свидетеля к присяге.
Пожилая женщина, сидящая за столом, неожиданно оживилась. Она вскочила на ноги и громко закричала, хотя Харди находился от нее всего в пятнадцати футах, если не меньше.
– Поднимите вашу правую руку!
Харди выполнил указание и поклялся говорить только правду. Она вернулась на свое место и снова задремала.
– А теперь, мистер Финк, продолжайте, – сказал Гарри с ехидной улыбкой, довольный, что ему удалось застать Финка врасплох. Он откинулся в массивном кресле и принялся внимательно слушать быстрый обмен вопросами и ответами.
Харди отвечал охотно и, стараясь угодить, приводил малейшие подробности. Он описал сцену самоубийства, положение тела, состояние машины. Есть фотографии, если Его Честь пожелает с ними познакомиться. “Его Честь” отказался. Они не имеют никакого отношения к делу. Харди представил запись телефонного разговора Марка с номером 911 и предложил прослушать пленку, если Его Честь пожелает. Нет, сказал “Его Честь”.
Затем Харди с большим воодушевлением описал, как поймал Марка в лесу недалеко от места самоубийства, затем рассказал об их разговорах в трейлере, по дороге в больницу и за ужином в кафетерии. Он сообщил, что нутром чувствовал: Марк не говорил полной правды. В рассказе мальчика концы с концами не сходились, так что, умело и ненавязчиво задавая вопросы, Харди удалось обнаружить в повествовании Марка много дыр.
Уличить его во вранье было несложно. Мальчик говорил, что они с братом наткнулись на машину и мертвеца, что они не слышали выстрелов, что они просто играли в лесу, занимались своими делами и случайно обнаружили тело. Разумеется, все это было неправдой, что прозорливый Харди немедленно обнаружил.
С большими подробностями Харди описал состояние лица Марка, опухший глаз и разбитую губу, кровь вокруг рта. Мальчик сказал, что подрался в школе: еще одна маленькая ложь.
Через полчаса Харди выбился из сил, и Финк перехватил инициативу. Реджи отказалась от перекрестного допроса, так что, когда Харди встал и вышел из комнаты, ни у кого из присутствующих не осталось сомнений, что Марк Свей врун, пытавшийся надуть полицейских. Хуже некуда.
Когда судья спросил Реджи, есть ли у нее вопросы к сержанту Харди, она просто ответила:
– У меня не было времени подготовиться к допросу этого свидетеля.
Следующим вызвали Мактьюна. Он поклялся говорить только правду и сел в свидетельское кресло. Реджи медленно полезла в портфель и достала оттуда кассету. Она подержала ее в руке, а когда Мактьюн взглянул на нее, постучала ею по блокноту. Мактьюн закрыл глаза.
Она аккуратно положила кассету на блокнот и принялась обводить ее контуры карандашом.
Финн задавал четкие и быстрые вопросы, поскольку уже несколько привык избегать вопросов не по существу. Такое экономное обращение со словами было для него внове, и чем больше он практиковался, тем больше ему это нравилось.
* * *
Мактьюна вывернули наизнанку. Он рассказал об отпечатках пальцев внутри машины, на пистолете и на бутылке, а также на заднем бампере. Он высказал некоторые предположения насчет ребятишек и огородного шланга и показал Гарри окурки сигарет “Вирджиния Слимз”, найденные под деревом. Он также показал Гарри посмертную записку Клиффорда и высказал свои предположения насчет добавленных слов и разных ручек. Он показал Гарри шариковую ручку, найденную в машине, и объяснил, что не вызывает сомнений: мистер Клиффорд именно этой ручкой пытался что-то приписать. Он поведал о пятне крови на руке Клиффорда. Кровь Клиффорду не принадлежала, но была одной группы с кровью. Марка Свея, у которого была разбита губа и нашлись еще кое-какие травмы.
– Вы полагаете, мистер Клиффорд в какой-то момент ударил мальчика? – спросил Гарри.
– Я так думаю, Ваша Честь.
Против мыслей и предположений Мактьюна можно было бы возражать, но Реджи молчала. Она много раз присутствовала на подобных слушаниях вместе с Гарри и знала по опыту, что он сначала все выслушает, а уж потом решит, чему верить, а чему нет. Возражать было бесполезно.
Гарри поинтересовался, откуда ФБР взяло отпечаток пальца ребенка, чтобы сравнить с найденными в машине. Мактьюн глубоко вздохнул и поведал о банке из-под “Спрайта” в больнице, быстро добавив, что, когда они это делали, они не рассматривали ребенка в качестве подозреваемого, а видели в нем только свидетеля и считали, что нет ничего особенного в том, чтобы снять отпечаток с банки. Гарри все это сильно не понравилось, но он промолчал. Мактьюн еще раз подчеркнул, что если бы ребенок в чем-либо подозревался, им никогда не пришло бы в голову брать отпечатки негласно. Никогда.
– Ну, конечно, – заметил Гарри с сарказмом, заставив Мактьюна покраснеть.
Финк провел его через события вторника, следующего дня за самоубийством, когда Марк нанял адвоката. Они тщетно пытались поговорить с ним, потом с его адвокатом, но так ничего и не добились.
Мактьюн держался в рамках и излагал только факты. Когда ему разрешили удалиться, он рванулся к дверям, оставив четкое впечатление, что Марк врун, каких мало.
Пока Харди и Мактьюн давали показания, Гарри время от времени посматривал на Марка. Ребенок казался невозмутимым, невозможно было понять, о чем он думает. Казалось, все его внимание сосредоточено на каком-то пятне на полу. Он забился как можно глубже в кресло, почти не глядя на Реджи. Глаза у него были мокрыми, но он не плакал. Он выглядел усталым и печальным и изредка бросал взгляд на свидетелей, когда они изобличали его очередную ложь.
Гарри приходилось много раз наблюдать Реджи в подобных обстоятельствах. Она обычно садилась поближе к своим юным клиентам и что-то шептала им на ухо в процессе слушания. Она их гладила по голове, сжимала руку, подбадривала, если нужно, учила. Обычно она постоянно находилась в движении, пытаясь защитить своих клиентов от тяжелого воздействия юридической системы, управляемой взрослыми. Но не сегодня. Она время от времени посматривала на Марка, как бы ожидая сигнала, но он не обращал на нее внимания.