Страница:
остановился на одной станции, чтобы подкрепить силы свои. Вошед в одну
крестьянскую избу, чтобы что-нибудь закусить (у станционного смотрителя
ничего не было), я увидел, что крестьяне сидели за столом; я к ним подсел -
и с довольно большим аппетитом помог им опростать миску со вкусными щами;
окончивши наш обед, хозяева попотчевали меня земляникою со сливками. Когда я
хотел выйти, мне попался в дверях крестьянин, он остановил меня,
перекрестился, после обратился ко мне и начал говорить невнятным и дрожащим
голосом.
Я сначала думал, что он пьян, но слова моего хозяина, который его
уговаривал, просил, чтоб он молился Богу, наконец отчаянный вид вошедшего
заставили меня обратить на его слова вни-
60
I
мание. Я не все мог понять: он говорил отрывисто и несвязно, но все что
я слышал, было то, что будто бы, ехавши в Ригу с одним чиновником (он
называл его секретарским сыном), он его в лесу заживо зарыл в землю. Голос,
вид его, подробности, с которыми он злодеяние сие рассказывал, изображали
отчаяние и раскаяние. "Иван, помолись Богу! Иван, помолись, - Бог
взми-луется!" слышны были в избе. Наконец, хозяин мой взял его за руку,
привел его к образу Спасителя и, став на колена, начал вслух молиться; они
молились с полчаса, но вдруг несчастный встал, бросился из дверей, -
крестьянин за ним: что там было, я не знаю, но когда я расплатился, то вышел
и увидел страдальца в самом ужасном положении: он лежал на сырой земле,
глаза у него закатились, из рта течет руда (черная кровь), в ужасных
конвульсиях он кидался во все стороны, стонал, как будто бы издает последнее
издыхание. Я возвратился в избу, чтоб что-нибудь о нем узнать; там была одна
хозяйка и вот что она мне об нем сказала: "Иван был нашим соседом и очень
добрый и смышленый мужик, но пять лет тому назад в него вселился нечистый
дух; он прошлое лето ходил в Москву на поклонение, но ему это не помогло".
"Бывал ли он в Риге"? - "Нет, он далее 30 верст отсюда не отлучался". - "Как
же он говорит об Риге, ведь он грамоты не знает и ни от кого не слыхал?" -
"Вестимо так, батюшка, но это - нечистая сила в нем говорит".
Лошади были запряжены, мне нельзя было ее долее расспрашивать... В
станции Ранино я имел удовольствие увидать одного из старых своих товарищей,
Маслова; он выехал 24 часами прежде меня из Москвы. Мы ехали несколько
станций вместе; но в Бронницах он получил прежде меня лошадей и таким
образом мы расстались. Мне запрягли после, и очень худых: я видел, что мне
не проехать на них и половины дороги - нечего делать, надобно от них
как-нибудь избавиться. К счастью, ночевали поблизости цыгане; первому мне
встретившемуся я сунул полтину в руки, и он подошел к возчику, пророческим
голосом ему объявил, что если он сегодня поедет, то одна лошадь у него падет
- и ямщик, коего не могли убедить ни побои, ни деньги, послушался пустых
слов цыгана: он тотчас распряг телегу и нанял за себя тройку.
Между тем как ее запрягали, подошел ко мне старик, показывает на
десятилетнего мальчишку и просит, чтобы я его поберег. Я сначала не понял,
но после увидел, что он его посылает в пер-
61
вый раз - со мной; благословивши его в дорогу, он его сажает на сетку,
подает вожжи и, ударив сам в первый раз лошадей кнутом, провожает его из
деревни глазами. Между тем парнишка мой храбрится на козлах, покрикивает и
пощелкивает, как будто старый ямщик, лошади несутся по гладкой, прямой
дороге,- "Нет ли проселочной дороги?" - "Есть мимо монастыря св. Саввы". -
"Ступай по ней!" Он тотчас своротил с большой дороги прямо в дубовый лес; с
полчаса скакали по пням и кочкам и, наконец, выехали к монастырю св. Саввы;
там переправились через реку, едем далее, более в траву и, наконец - мы в
болоте! Везде кругом густая болотная трава. Лошади пыхтят, тонут в болоте,
колеса увязли, - их уже не видно, и мы почти что (не) плывем. "Куда ты
заехал?" -"Я, барин, здесь никогда не бывал". - "Зачем же сюда ехал?" - "Да
ведь надобно же когда-нибудь побывать: по большой дороге я езжал с отцом". -
Потом встав на сетку, зачал немилосердным образом бить лошадей: они были
хороши и сильны, и через два часа мы выехали опять на чистую дорогу.
Вскоре я догнал Маслова, перегнал его и двумя днями ранее его, 30-го,
увидел Царское Село.
Город лежит на горе: все улицы, все дома видны. Мне казалось, что я
давно там не был. С удовольствием смотрел я на высокие златоглавые церковные
купола, на белые красивые домики, искал глазами тот, где живет мой
благодетель, мой наставник, где живет его любезное семейство, нашел его - и
не мог спустить глаз с него...
Я забыл Москву, когда увидел Царское Село...
ПЕРЕПИСКА ПЕРВЕНЦЕВ ЛИЦЕЯ
Среди сохранившихся обрывков этой переписки бесспорно самое важное и
исключительное место занимают давно уже обнародованные Я. К. Гротом, хотя и
не в полном виде, а в значительных и существенных извлечениях, лицейские
письма одного из товарищей Пушкина А. Д. Илличевского, к его бывшему
гимназическому товарищу и другу П. Н. Фуссу (известному впоследствии
ученому, непременному секретарю Академии Наук).
Издавая здесь, впервые целиком и без всяких пропусков этот любопытный
историке-бытовой материал, я не могу не сказать хоть нескольких слов об
авторе писем, отсылая читателя для более подробного ознакомления с ним, его
ролью и его личностью к трудам прежних бытописателей Лицея, между прочим к
специальному о нем этюду Н. О. Лернера в Венгеровском издании Пушкина1.
Алексей Демьянович Илличевский (южно-русского происхождения), сын
томского губернатора, родился в 1798 г., следовательно был немногим старше
Пушкина, и умер 6 октября 1837 г., т. е. пережив поэта всего на 8 месяцев.
Внешняя фактическая биография Илличевского нам мало известна. По окончании
Лицея он уехал на службу в Сибирь, к своему отцу (будучи причислен к
почтовому ведомству), а потом перешел к сибирскому генерал-губернатору. Но с
начала 20-х годов мы уже видим его опять в Петербурге, на службе в
Министерстве Финансов2, в кружке Пушкина, Дельвига, Баратынского,
Соболевского, кн. Вяземского. С Дельвигом он по-видимому был ближе, но с
Пушкиным в эту эпоху у него уже не было прежней лицейской близости. Он
восторженно чтил вместе с старыми товарищами лицейскую старину, постоянно
участвовал в лицейских собраниях 19-го октября, как живой и
насмешливо-остроумный собеседник, сочинял стихи, экспромты и эпиграммы. Но в
серьезном литературном отношении он не успел заявить себя ничем
значительным, никаких крупных дарований не обнаружил, и несмотря на надежды,
которые подавал в Лицее, оказался так сказать "пустоцветом". Между тем,
слава Пушкина (с которым он некогда соперничал),
'Т. I, стр. 414-428.
2 Он умер в должности начальника отделения тогдашнего департамента
государственных имушеств.
! Лишь в 1827 г., т. е. 10 лет по выходе из Лицея и за 10 лет до
кончины, Илличевский издал томик своих избранных мелких стихотворений, под
заглавием "Опыты в антологическом роде", не стоящие выше посредственности.
См. о них Н. Лернер в указанном очерке.
63
как бесподобного поэтического гения, ярко уже блистала, и эта
поразительная разность в их положениях и духовном значении, быть может,
должна была отразиться и на их отношениях, по крайней мере со стороны
Илличевского. Впрочем, Илличевский, кажется, ни с кем не был в тесной
дружбе, чему причиной был по-видимому его характер; на это указывает отзыв о
нем его товарища М. А. Корфа, который, при всей его обычной резкости и
преувеличении, заслуживает все же в общем доверия.
В своих отзывах о товарищах, помещенных в дневнике его (за 1839г.),
бар. Корф так характеризует Илличевского: "Еще в Лицее он показал явно
желчный и завистливый характер, который после отразился на всей его жизни и
отравил ее для него самого. С острым умом, с большим дарованием в эпиграмме,
он писывал прежде много стихов, но хотя при смерти его (в 1837 г.) в
журналах назвали его "известным нашим литератором", однако, известность эта
умерла вместе с ним. Он служил сперва в Министерстве Финансов, потом долго
жил в отставке и путешествовал за границею, и наконец вступил опять в
Министерство Финансов, в котором и умер начальником отделения. Как
собеседник, он был чрезвычайно приятен, но друзей не имел: подозрительный и
себялюбивый характер удалил его от всякого сердечного сближения"1.
Однако ж, вопреки мнения Корфа, "известность" Илличевского (хотя
правда, и не литературная) не умерла вместе с ним, и она не умрет и в
будущем, так как она не основывается ни на его действительно незначительной
жизненной карьере, ни на его более чем скромном вкладе в нашу литературу, а
всецело на связи его имени с именем Пушкина2, на его роли в кругу лицейских
товарищей поэтам в кругу лицейских товарищей поэта и в лицейском периоде
развития последнего, наконец на значении тех важных письменных и
художественных свидетельств о жизни в Лицее, которые, выйдя из-под пера
этого рано развившегося умственно юноши, сохранились к счастью для
потомства.
Илличевский в Лицее и Илличевский в жизни -это как будто два разных
лица, и насколько последний мало для нас интересен и не внушает особенного
сочувствия, настолько первый возбуждает к себе интерес и симпатию. Искренние
и простодушные лицейские послания его к другу, как и лицейское его
стихотворное острословие и талантливые рисунки-карикатуры, при всем их
ребяческом характере, для нас столь же важны и ценны, сколь мало интересны и
не значительны все его последующие литературные "опыты". И надо сказать
правду: что и безотносительно все, чем проявил себя Илличевский в стенах
Лицея и что сохранилось от него, действительно должно было возбуждать
известные надежды на расцвет и производительность его все же недю-
1 Русская Старина, 1904г., июнь, стр. 554.
2 Вспомним предсказание самого Илличевского, что "лучи славы его
(Пушкина)
будут отсвечиваться и в его товарищах".
64
жинных способностей в будущем, и мы даже склонны думать, что в этом
полном неоправдании ожиданий отчасти виноваты и обстоятельства и условия
жизни, в которые был поставлен Илличевский после Лицея... При иных более
благоприятных условиях, из его хотя бы посредственного дарования могло бы
выйти что-нибудь более значительное.
Илличевский в Лицее (прозвище его у товарищей было "Олосенька" -
уменьшительное от Алексея) принадлежал к лучшим, "превосходным" ученикам и
удостаивался от профессоров самых похвальных аттестаций, что явно
свидетельствует о его способностях. Но уже в этих лицейских аттестациях
отмечаются некоторые шероховатости в его нраве и характере.
Вот, например, отзыв о его успехах по нескольким предметам и поведению
из цитованной уже табели ведомостей профессоров за 1812г. (подписанной дир.
Малиновским):
В русском и латинском языках: Счастливые способности, прилежание
чрезвычайное и успехи отличные.
В логике и нравственности'. Острое понятие, отменно успевает, но
слишком тороплив.
В математике: Судит основательно, но скоро, самонадежен. Успехи
отличные.
В географии и истории: Редких дарований, особенно прилежен, судит
здраво и основательно, успехи прекрасны.
В рисовании: Великих дарований, успехи превосходные.
По нравственной части: Довольно благонравен, остроумен, пылкого
воображения, смел, решителен, с чувством к добродетели; но властолюбив и с
трудом подчиняется!
О деятельном участии Илличевского в литературных упражнениях лицеистов,
о его любви к стихотворству в разных родах, особенно в сатирическом, о
раннем соперничестве его с Пушкиным, о его злых эпиграммах и карикатурах (он
был отличный рисовальщик), которыми он украшал лицейские журналы, об этом
достаточно известно, и ко всему этому мне придется еще возвращаться по
разным поводам.
Здесь же на очереди стоят письма Илличевского к его другу Фуссу.
Значение этих живых современных свидетельств о лицейском быте и порядках, о
педагогах лицея и их учениках, о литературных занятиях, вкусах и настроениях
в среде питомцев I курса и пр. вполне признано и оценено, и излишне было бы
распространяться о том.
П. Н.Фусс, к которому обращены письма, сын непременного секретаря
Академии Наук Н. И. Фусса (впоследствии сам занявший эту должность), был
учеником Петербургской гимназии (ныне 2-й, что на Казанской ул.), где до
Лицея учился и Илличевский. Так возникла их дружба, не прекращавшаяся и
после их разлуки. Видимо она поддерживалась общими рано развитыми духовными
интересами и любовью к литературе. Илличевский, надо думать, поступил в
Лицеи уже с порядочной подготовкой, и в этом смысле мог иметь влияние на
товари-
3 Зак. 689
65
щей. В письмах своих он обнаруживает большую рассудительность,
начитанность в современной литературе, остроту суждений и наблюдательность.
Моему отцу эти письма были переданы сыном П. Н.Фусса лицейским
воспитанником Влад. Павл. Фуссом.
Письма Илличевского к Фуссу1 1812-й год
I
9 февраля (1812 г.).
За добрый твой привет, за лестное желанье Я приношу тебе сердечное
признанье. Благодарю тебя за то, что не забыл Того, кто так тебя, как друга,
век любил. Прошу меня простить за долгое молчанье:
Но чтоб проступок сей, Толико дерзостный, загладить поскорей, Пишу к
тебе, мой друг, стихами я посланье.
Благодаря судьбу, здоров и весел я; Учение ж меня совсем не отягчает;
Вот только чем, мой друг, прискорбна жизнь моя: Разлука от меня любезных
отделяет. Но, может быть, смягчится рок, И в Петербурге я, средь праздного
досуга, Увижу и родных, и милый дом, и друга.
1 Все письма писаны на довольно толстой и грубой бумаге (б ч. в 4-ку)
разного цвета: белой, светло-синей, желтоватой и сероватой и хорошо
сохранились, почерк во всех четкий, но меняется значительно с голами крупный
и детский в 1812 г. (за 1813 г. нет вовсе писем), он обращается в более
мелкий и твердый с 1814-15 г. и по характеру приближается к почерку Пушкина.
Сходство их во многих рукописных набросках порой так велико, что не легко
для неопытного глаза различать их автографы. - Сохраняем подстрочные
примечания Я К Грота к письмам. Первое письмо все - в стихах.
66
Душевно рад, что ты не одинок: Что некто есть к тебе душою
приближенный. Желаю сердцем всем, чтоб сей союз бесценный Продлился - и тебе
век утешеньем был.
Ты пишешь, что и он прокладует дорогу На Пинд утесистый, к
стихотворенья богу, Куда в Гимназии и я подчас ходил, Куда и днесь хожу, но
только что украдкой, Ибо, сказать тишком, нам всем запрещено Шутить с
Парнасскою, опасною лошадкой, Которую седлать еще нам мудрено.
Ты счастлив, что нашел себе в Гимназьи друга, Ты счастлив! У меня ж нет
искренних друзей: Но есть приятели, с коими средь досуга, Делю часы забав и
юности моей.
Пора уж перестать... но сделай одолженье, Товарищам отдать прошу мое
почтенье: Ахматову скажи ты от меня поклон; Преплуту Ольхину мой выговор
строжайший, Зачем писать ко мне не хочет больше он; А Фусу1 объяви почтение
нижайше.
Что? Каково теперь в Гимназии у вас? Пиши, пожалуйста, ни мало не
стыдясь. Скажу же про себя - нет лучше, как в Лицее: Учась с прилежностью,
ведя себя скромнее, Бояться нечего: беда, напасть - пустяк, Счастлив быть
может всяк. Уверен будь всегда, мой друг нелицемерный, Что я тебя любить не
перестану верно, И что писать к тебе я буду средь досуг. Ответа жду -
прощай! Я семь твой верный друг
Алексей Илличевский.
1 Вероятно, брату П. Н. Фусса Александру, о котором упомянуто ниже. К.
Г. 3' 67
II
18 февраля 1812г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Благодарю тебя душевно за приятнейшее письмо: оно мне принесло много
удовольствия. Прошу тебя и впредь продолжать столь для меня приятную
переписку.
Напрасно ты думаешь, что у нас в Лицее не слишком хорошо: потому что не
можешь видеть всякую неделю своих родителей. Средь разлуки привыкнешь к
разлуке; да будто бы и нельзя совсем видеть их? К нам приезжают наши
родители довольно часто. Жаль мне, любезный друг, что ты не в Лицее. Ты
верно бы здесь был из самых лучших. Позволь затруднить тебя маленькой
просьбой: пришли ко мне мои басни: Дуб и Лисица вельможею* и поцелуй
миленьких Виленьку, Егорушку и Сашеньку. Rendez de ma part mes plus profonds
respects a M-me votre mere et M-r votre pere2.
Остаюсь твой верный друг
Алексей Илличевский.
III
25 марта (1812) г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Письмо твое, от 12 марта, к великому удовольствию я получил недавно, и
приношу тебе чувствительную благодарность за то, что ты меня не оставляешь,
подобно плуту-Ольхину, своими ответами. Нет ничего приятнее, как получать
письма от старинных своих приятелей, и при получении оных вспоминать
драгоценные минуты, проведенные некогда вместе; по крайней мере, я всегда
держусь правила: ищи друзей, не забывай старинных; Бог знает, милый друг,
что впредь случится, а что за плечами, то уже сбылось... Но полно! я, мне
кажется, наскучил тебе своей моралью.
Что касается до моих стихотворческих занятий, я в них успел
чрезвычайно, имея товарищем одного молодого человека, который, живши между
лучшими стихотворцами, приобрел много в
1 Басня "Дуб" оказалась приложенною и печатается ниже с другими
стихотворениями автора. Там имеется приписка: "Извини, друг мой! другую
пришлю пост: я ее хочу поправить; правда и эта не слишком хороша. А. И." К.
Г.
1 Свидетельствуйте мое самое глубокое почтение Вашим матушке и батюшке
(франц.)
68
поэзии знаний и вкуса (не правда ль тебе это последнее имя
неизвестно?), и, читая мои прежние стихи, вижу в них непростительные ошибки.
Хотя у нас, правду сказать, запрещено сочинять, но мы с ним пишем украдкою;
по первой почте постараюсь прислать тебе несколько стихотворений1.
Прошу засвидетельствовать нижайшее почтение мое Папеньке и Маменьке
вашей и не забывать истинно тебя любящего друга.
Алексей Илличевский.
IV
26 апреля 1812г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Христос воскресе! Искренно поздравляю тебя с праздником Св. Пасхи и
желаю всем сердцем быть тебе отныне здорову и щастливу. Чувствительно жалею,
друг мой, что у тебя все еще болит рука: потому что это отнимает у меня
удовольствие получать твои письма, а тебе мешает в успехах.
Ты пишешь, что у вас в Гимназии все идет весьма хорошо; вряд ли? Ты, я
думаю, из пристрастия к Миллендорфу2, в этом меня уверяешь! Что же касается
до нашего Лицея, уверяю тебя, нельзя быть лучше: учимся в день только 7
часов, и то с перемена-ми; которые по часу продолжаются; на местах никогда
не сидим; кто хочет учится, кто хочет гуляет; уроки, сказать правду, не
весьма велики; в праздное время гуляем, а нынче ж начинается лето: снег
высох, трава показывается, и мы с утра до вечера в саду, который лучше всех
летних петербургских. Ведя себя скромно, учась прилежно, нечего бояться.
Притом родители нас посещают довольно часто, а чем реже свидание, тем оно
приятнее. Скажу тебе новость: нам позволили теперь сочинять, и мы начали
периоды; вследствие чего посылаю тебе две мои басни и желаю, чтоб они тебе
понравились. Горчаков3 благодарит тебя за поклон,
1 Ниже печатается еще несколько оказавшихся при письмах стихотворений
Илли-чевскогоогШ2г. К. Г
2 Тогдашнему инспектору гимназии, который на деле управлял заведением
Директором был известный, как цензор, Иван Осипович Тимковский. Я. Г.
3 Князь Ал Мих. Горчаков, впоследствии министр иностранных дел,
поступил в Лицей также из гимназии, как и некоторые другие воспитанники 1-го
курса. Получил при выпуске из лицея вторую золотую медаль. Я Г
69
и хотел было писать, да ему некогда. Поверишь ли? Этот человек учится с
утра до вечера, чтоб быть первым учеником, и, кажется, достиг своего
желания.
Побрани, сделай милость, преплута Ольхина (кажется, вы все его так
зовете), что он ленится пять строчек написать к прежнему своему товарищу, и
скажи Гижицкому, что его муза напрасно молчит. Засвидетельствуй мое нижайшее
почтение Папеньке и Маменьке и поцелуй миленьких твоих братьев.
Остаюсь с искренним доброжелательством и верною дружбою
А. Илличевский. 1814-й год
V
Июля 27 дня 1814 года Царское Село.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Странно, что, питая взаимно постоянную дружбу и ведя толь долго
приятную переписку, вдруг оба мы замолкли. Прошел год - и я не получил от
тебя ни одного слова. Обыкновенно дружба подобна огню, который не горит, не
будучи раздуваем; ее истребляет долгое молчание; но мое чувство к тебе
никогда не истощится. Воспоминания о тебе составляют приятнейшие минуты в
моей жизни! Позволь же о тебе мыслить то же, - думать, что ты не позабыл
меня, и надеяться, что примешь ты письмо сие с благосклонностью.
В течение тех трех лет, как я оставил Гимназию, мне кажется, что она
совершенно не изменилась. Прежние товарищи вышли, вступили новые, и ты, мой
друг, скоро оставишь оную. От многих, в том числе и от Матвеева, который
служит теперь в правлении нашего Лицея, слышал я, что ты перешел в 7-й
класс. Желать тебе успехов было бы с моей стороны и не кстати и незачем: я
уверен и без того, что ты из первых в Гимназии. Радуюсь, что тебе не много
остается уже продолжать учение; но мой курс продолжится... еще... еще... три
года! - Хоть не рад, да будь готов!
У нас в Царском Селе завелось теперь новое училище под именем Пансиона
при Императорском Лицее, где за каждого воспи-
70
танника платят по 1000 рублей. Число их простирается уже до 80, и все
они на казенном содержании1. Нельзя жаловаться на смотрение, ни на учение;
но содержание могло бы быть лучше. Отличнейшие из них будут поступать в
лицей: итак, рассуди сам, как трудно теперь к нам попасть! В пансионе много
есть и из Гимназии, именно: Романовский, Бухаров, Рашет, Безаки, Черкасов...
всех не могу вспомнить!
Каково ты проводишь время в Петербурге? здоров ли ты? прошла ли у тебя
болезнь руки, которою ты прежде страдал? У вас теперь каникулы: тебе, я
думаю, весело! И я бы мог проводить также весело время, когда бы не лишен
был удовольствия видеть своих родителей, которые живут теперь в Томске, где
Папенька Губернатором, за 4.500 верст отсюда! Каково расстояние? Часто
случается, что по два месяца не получаю от них писем.
Кланялся ли тебе от меня Гижицкий? Он был у нас в Лицее, когда мы
представляли маленькую пьесу, и видел меня. Не помню фамилии одного вашего
пансионера, который был также у нас и которого я просил именно тебе и
Гижицкому поклониться. Опиши мне, сделай милость, ежели это тебе не труд,
какие у вас теперь перемены в рассуждении прежнего? Кто остался еще в
Гимназии из бывших наших товарищей? Что сделалось с Ильею Ольхиным, где он
теперь и что творит? Поклонись от меня Гижицкому, Шварцу и пр., также твоему
братцу Александру Николаевичу. Уверь миленьких Виленьку и Егорушку, что я их
всегда люблю и невольно о них вспоминаю; я думаю, что первый из них весьма
вырос и уже в Гимназии.
Вот тебе письмо мое,- ты не можешь жаловаться, чтоб оно коротко было;
вдобавок еще посылаю тебе мою Оду на взятие Парижа1. Прости, ежели увидишь
несовершенства. Остаюсь в полной надежде получить от тебя ответ, - от тебя,
которому был и всегда пребуду нелестным другом.
Алексей Илличевский.
P. S. Прошу засвидетельствовать глубочайшее уважение Родителям твоим и
изъявить мое почтение Федору Ивановичу Кат-
1 Лицейский пансион возник из частного училища, основанного в 1813 г.
Гауэншильдом, который потом и назначен был директором новообразованного
казенного заведения. Я. Г.
2 Печатается ниже, в отделе стихотворений на заданные темы. К. Г.
71
терфельду. Он всегда брал во мне особенное участие и помнит меня до сих
пор еще, за что бы я был весьма благодарен, ежели бы не питал к нему
живейших чувствований истинной признательности.
VI
Царское Село. 10-го сентября 1814г.1
Любезный друг, Павел Николаевич!
Приятное письмо твое от 24 августа имел я удовольствие получить. Суди
сколько я был обрадован: оно первое после толь долгого твоего молчания. Но
что делать? не всяк господин своего времени. Beatus, кто свободен, кто может
управлять досугом и может по воле наслаждаться бытием своим; beatus! По
крайней мере, этот удел не наш, не наш, повторю: ибо и я нередко в
зависимости у должности своей.
Так! но не страшись, чтоб это могло прервать переписку нашу - нет! нет!
не захочу я лишиться самых приятных минут в жизни: ибо, по истине, чтение
писем твоих доставляет мне оныя. Но извини, ежели нынешнее письмо мое тебе
коротким покажется: я опоздал, а почта, ты знаешь, никого не дожидается. Все
лучше написать хоть мало, чем ничего не написать.
Свидетельствую мое почтение Федору Ивановичу К. и целую братцев твоих.
Прощай - до будущего раза.
Искренний и всегдашний друг твой
VII
Алексей Илличевский.
Октября 6 дня 1814 года.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Принимаюсь за перо, три недели оставленное мною. Ты простишь мне это
молчание, в котором, однако ж, я не виноват ни мало: признайся, что по
законам справедливости тебе писать сле-
1 Адрес этого письма, как и следующего (написан на одной из сторон
листа): "Его Благородию Милостивому Государю моему Павлу Николаевичу Фуссу -
в Петербург. На Васильевском острову, в 7-й линии, угольный дом на
набережной".
72
довало, - и к величайшему удовольствию, ты исполнил долг свой. На сих
днях получил я письмо твое от 26 сентября.
Что сказать мне о состоянии вашей Гимназии? Жаль! и только; подлинно
только: лучшей перемены ожидать не можно! Если в мою бытность при М. все так
переменилось, что ж должно быть ныне? Ах! с какою сладостию вспоминаю иногда
крестьянскую избу, чтобы что-нибудь закусить (у станционного смотрителя
ничего не было), я увидел, что крестьяне сидели за столом; я к ним подсел -
и с довольно большим аппетитом помог им опростать миску со вкусными щами;
окончивши наш обед, хозяева попотчевали меня земляникою со сливками. Когда я
хотел выйти, мне попался в дверях крестьянин, он остановил меня,
перекрестился, после обратился ко мне и начал говорить невнятным и дрожащим
голосом.
Я сначала думал, что он пьян, но слова моего хозяина, который его
уговаривал, просил, чтоб он молился Богу, наконец отчаянный вид вошедшего
заставили меня обратить на его слова вни-
60
I
мание. Я не все мог понять: он говорил отрывисто и несвязно, но все что
я слышал, было то, что будто бы, ехавши в Ригу с одним чиновником (он
называл его секретарским сыном), он его в лесу заживо зарыл в землю. Голос,
вид его, подробности, с которыми он злодеяние сие рассказывал, изображали
отчаяние и раскаяние. "Иван, помолись Богу! Иван, помолись, - Бог
взми-луется!" слышны были в избе. Наконец, хозяин мой взял его за руку,
привел его к образу Спасителя и, став на колена, начал вслух молиться; они
молились с полчаса, но вдруг несчастный встал, бросился из дверей, -
крестьянин за ним: что там было, я не знаю, но когда я расплатился, то вышел
и увидел страдальца в самом ужасном положении: он лежал на сырой земле,
глаза у него закатились, из рта течет руда (черная кровь), в ужасных
конвульсиях он кидался во все стороны, стонал, как будто бы издает последнее
издыхание. Я возвратился в избу, чтоб что-нибудь о нем узнать; там была одна
хозяйка и вот что она мне об нем сказала: "Иван был нашим соседом и очень
добрый и смышленый мужик, но пять лет тому назад в него вселился нечистый
дух; он прошлое лето ходил в Москву на поклонение, но ему это не помогло".
"Бывал ли он в Риге"? - "Нет, он далее 30 верст отсюда не отлучался". - "Как
же он говорит об Риге, ведь он грамоты не знает и ни от кого не слыхал?" -
"Вестимо так, батюшка, но это - нечистая сила в нем говорит".
Лошади были запряжены, мне нельзя было ее долее расспрашивать... В
станции Ранино я имел удовольствие увидать одного из старых своих товарищей,
Маслова; он выехал 24 часами прежде меня из Москвы. Мы ехали несколько
станций вместе; но в Бронницах он получил прежде меня лошадей и таким
образом мы расстались. Мне запрягли после, и очень худых: я видел, что мне
не проехать на них и половины дороги - нечего делать, надобно от них
как-нибудь избавиться. К счастью, ночевали поблизости цыгане; первому мне
встретившемуся я сунул полтину в руки, и он подошел к возчику, пророческим
голосом ему объявил, что если он сегодня поедет, то одна лошадь у него падет
- и ямщик, коего не могли убедить ни побои, ни деньги, послушался пустых
слов цыгана: он тотчас распряг телегу и нанял за себя тройку.
Между тем как ее запрягали, подошел ко мне старик, показывает на
десятилетнего мальчишку и просит, чтобы я его поберег. Я сначала не понял,
но после увидел, что он его посылает в пер-
61
вый раз - со мной; благословивши его в дорогу, он его сажает на сетку,
подает вожжи и, ударив сам в первый раз лошадей кнутом, провожает его из
деревни глазами. Между тем парнишка мой храбрится на козлах, покрикивает и
пощелкивает, как будто старый ямщик, лошади несутся по гладкой, прямой
дороге,- "Нет ли проселочной дороги?" - "Есть мимо монастыря св. Саввы". -
"Ступай по ней!" Он тотчас своротил с большой дороги прямо в дубовый лес; с
полчаса скакали по пням и кочкам и, наконец, выехали к монастырю св. Саввы;
там переправились через реку, едем далее, более в траву и, наконец - мы в
болоте! Везде кругом густая болотная трава. Лошади пыхтят, тонут в болоте,
колеса увязли, - их уже не видно, и мы почти что (не) плывем. "Куда ты
заехал?" -"Я, барин, здесь никогда не бывал". - "Зачем же сюда ехал?" - "Да
ведь надобно же когда-нибудь побывать: по большой дороге я езжал с отцом". -
Потом встав на сетку, зачал немилосердным образом бить лошадей: они были
хороши и сильны, и через два часа мы выехали опять на чистую дорогу.
Вскоре я догнал Маслова, перегнал его и двумя днями ранее его, 30-го,
увидел Царское Село.
Город лежит на горе: все улицы, все дома видны. Мне казалось, что я
давно там не был. С удовольствием смотрел я на высокие златоглавые церковные
купола, на белые красивые домики, искал глазами тот, где живет мой
благодетель, мой наставник, где живет его любезное семейство, нашел его - и
не мог спустить глаз с него...
Я забыл Москву, когда увидел Царское Село...
ПЕРЕПИСКА ПЕРВЕНЦЕВ ЛИЦЕЯ
Среди сохранившихся обрывков этой переписки бесспорно самое важное и
исключительное место занимают давно уже обнародованные Я. К. Гротом, хотя и
не в полном виде, а в значительных и существенных извлечениях, лицейские
письма одного из товарищей Пушкина А. Д. Илличевского, к его бывшему
гимназическому товарищу и другу П. Н. Фуссу (известному впоследствии
ученому, непременному секретарю Академии Наук).
Издавая здесь, впервые целиком и без всяких пропусков этот любопытный
историке-бытовой материал, я не могу не сказать хоть нескольких слов об
авторе писем, отсылая читателя для более подробного ознакомления с ним, его
ролью и его личностью к трудам прежних бытописателей Лицея, между прочим к
специальному о нем этюду Н. О. Лернера в Венгеровском издании Пушкина1.
Алексей Демьянович Илличевский (южно-русского происхождения), сын
томского губернатора, родился в 1798 г., следовательно был немногим старше
Пушкина, и умер 6 октября 1837 г., т. е. пережив поэта всего на 8 месяцев.
Внешняя фактическая биография Илличевского нам мало известна. По окончании
Лицея он уехал на службу в Сибирь, к своему отцу (будучи причислен к
почтовому ведомству), а потом перешел к сибирскому генерал-губернатору. Но с
начала 20-х годов мы уже видим его опять в Петербурге, на службе в
Министерстве Финансов2, в кружке Пушкина, Дельвига, Баратынского,
Соболевского, кн. Вяземского. С Дельвигом он по-видимому был ближе, но с
Пушкиным в эту эпоху у него уже не было прежней лицейской близости. Он
восторженно чтил вместе с старыми товарищами лицейскую старину, постоянно
участвовал в лицейских собраниях 19-го октября, как живой и
насмешливо-остроумный собеседник, сочинял стихи, экспромты и эпиграммы. Но в
серьезном литературном отношении он не успел заявить себя ничем
значительным, никаких крупных дарований не обнаружил, и несмотря на надежды,
которые подавал в Лицее, оказался так сказать "пустоцветом". Между тем,
слава Пушкина (с которым он некогда соперничал),
'Т. I, стр. 414-428.
2 Он умер в должности начальника отделения тогдашнего департамента
государственных имушеств.
! Лишь в 1827 г., т. е. 10 лет по выходе из Лицея и за 10 лет до
кончины, Илличевский издал томик своих избранных мелких стихотворений, под
заглавием "Опыты в антологическом роде", не стоящие выше посредственности.
См. о них Н. Лернер в указанном очерке.
63
как бесподобного поэтического гения, ярко уже блистала, и эта
поразительная разность в их положениях и духовном значении, быть может,
должна была отразиться и на их отношениях, по крайней мере со стороны
Илличевского. Впрочем, Илличевский, кажется, ни с кем не был в тесной
дружбе, чему причиной был по-видимому его характер; на это указывает отзыв о
нем его товарища М. А. Корфа, который, при всей его обычной резкости и
преувеличении, заслуживает все же в общем доверия.
В своих отзывах о товарищах, помещенных в дневнике его (за 1839г.),
бар. Корф так характеризует Илличевского: "Еще в Лицее он показал явно
желчный и завистливый характер, который после отразился на всей его жизни и
отравил ее для него самого. С острым умом, с большим дарованием в эпиграмме,
он писывал прежде много стихов, но хотя при смерти его (в 1837 г.) в
журналах назвали его "известным нашим литератором", однако, известность эта
умерла вместе с ним. Он служил сперва в Министерстве Финансов, потом долго
жил в отставке и путешествовал за границею, и наконец вступил опять в
Министерство Финансов, в котором и умер начальником отделения. Как
собеседник, он был чрезвычайно приятен, но друзей не имел: подозрительный и
себялюбивый характер удалил его от всякого сердечного сближения"1.
Однако ж, вопреки мнения Корфа, "известность" Илличевского (хотя
правда, и не литературная) не умерла вместе с ним, и она не умрет и в
будущем, так как она не основывается ни на его действительно незначительной
жизненной карьере, ни на его более чем скромном вкладе в нашу литературу, а
всецело на связи его имени с именем Пушкина2, на его роли в кругу лицейских
товарищей поэтам в кругу лицейских товарищей поэта и в лицейском периоде
развития последнего, наконец на значении тех важных письменных и
художественных свидетельств о жизни в Лицее, которые, выйдя из-под пера
этого рано развившегося умственно юноши, сохранились к счастью для
потомства.
Илличевский в Лицее и Илличевский в жизни -это как будто два разных
лица, и насколько последний мало для нас интересен и не внушает особенного
сочувствия, настолько первый возбуждает к себе интерес и симпатию. Искренние
и простодушные лицейские послания его к другу, как и лицейское его
стихотворное острословие и талантливые рисунки-карикатуры, при всем их
ребяческом характере, для нас столь же важны и ценны, сколь мало интересны и
не значительны все его последующие литературные "опыты". И надо сказать
правду: что и безотносительно все, чем проявил себя Илличевский в стенах
Лицея и что сохранилось от него, действительно должно было возбуждать
известные надежды на расцвет и производительность его все же недю-
1 Русская Старина, 1904г., июнь, стр. 554.
2 Вспомним предсказание самого Илличевского, что "лучи славы его
(Пушкина)
будут отсвечиваться и в его товарищах".
64
жинных способностей в будущем, и мы даже склонны думать, что в этом
полном неоправдании ожиданий отчасти виноваты и обстоятельства и условия
жизни, в которые был поставлен Илличевский после Лицея... При иных более
благоприятных условиях, из его хотя бы посредственного дарования могло бы
выйти что-нибудь более значительное.
Илличевский в Лицее (прозвище его у товарищей было "Олосенька" -
уменьшительное от Алексея) принадлежал к лучшим, "превосходным" ученикам и
удостаивался от профессоров самых похвальных аттестаций, что явно
свидетельствует о его способностях. Но уже в этих лицейских аттестациях
отмечаются некоторые шероховатости в его нраве и характере.
Вот, например, отзыв о его успехах по нескольким предметам и поведению
из цитованной уже табели ведомостей профессоров за 1812г. (подписанной дир.
Малиновским):
В русском и латинском языках: Счастливые способности, прилежание
чрезвычайное и успехи отличные.
В логике и нравственности'. Острое понятие, отменно успевает, но
слишком тороплив.
В математике: Судит основательно, но скоро, самонадежен. Успехи
отличные.
В географии и истории: Редких дарований, особенно прилежен, судит
здраво и основательно, успехи прекрасны.
В рисовании: Великих дарований, успехи превосходные.
По нравственной части: Довольно благонравен, остроумен, пылкого
воображения, смел, решителен, с чувством к добродетели; но властолюбив и с
трудом подчиняется!
О деятельном участии Илличевского в литературных упражнениях лицеистов,
о его любви к стихотворству в разных родах, особенно в сатирическом, о
раннем соперничестве его с Пушкиным, о его злых эпиграммах и карикатурах (он
был отличный рисовальщик), которыми он украшал лицейские журналы, об этом
достаточно известно, и ко всему этому мне придется еще возвращаться по
разным поводам.
Здесь же на очереди стоят письма Илличевского к его другу Фуссу.
Значение этих живых современных свидетельств о лицейском быте и порядках, о
педагогах лицея и их учениках, о литературных занятиях, вкусах и настроениях
в среде питомцев I курса и пр. вполне признано и оценено, и излишне было бы
распространяться о том.
П. Н.Фусс, к которому обращены письма, сын непременного секретаря
Академии Наук Н. И. Фусса (впоследствии сам занявший эту должность), был
учеником Петербургской гимназии (ныне 2-й, что на Казанской ул.), где до
Лицея учился и Илличевский. Так возникла их дружба, не прекращавшаяся и
после их разлуки. Видимо она поддерживалась общими рано развитыми духовными
интересами и любовью к литературе. Илличевский, надо думать, поступил в
Лицеи уже с порядочной подготовкой, и в этом смысле мог иметь влияние на
товари-
3 Зак. 689
65
щей. В письмах своих он обнаруживает большую рассудительность,
начитанность в современной литературе, остроту суждений и наблюдательность.
Моему отцу эти письма были переданы сыном П. Н.Фусса лицейским
воспитанником Влад. Павл. Фуссом.
Письма Илличевского к Фуссу1 1812-й год
I
9 февраля (1812 г.).
За добрый твой привет, за лестное желанье Я приношу тебе сердечное
признанье. Благодарю тебя за то, что не забыл Того, кто так тебя, как друга,
век любил. Прошу меня простить за долгое молчанье:
Но чтоб проступок сей, Толико дерзостный, загладить поскорей, Пишу к
тебе, мой друг, стихами я посланье.
Благодаря судьбу, здоров и весел я; Учение ж меня совсем не отягчает;
Вот только чем, мой друг, прискорбна жизнь моя: Разлука от меня любезных
отделяет. Но, может быть, смягчится рок, И в Петербурге я, средь праздного
досуга, Увижу и родных, и милый дом, и друга.
1 Все письма писаны на довольно толстой и грубой бумаге (б ч. в 4-ку)
разного цвета: белой, светло-синей, желтоватой и сероватой и хорошо
сохранились, почерк во всех четкий, но меняется значительно с голами крупный
и детский в 1812 г. (за 1813 г. нет вовсе писем), он обращается в более
мелкий и твердый с 1814-15 г. и по характеру приближается к почерку Пушкина.
Сходство их во многих рукописных набросках порой так велико, что не легко
для неопытного глаза различать их автографы. - Сохраняем подстрочные
примечания Я К Грота к письмам. Первое письмо все - в стихах.
66
Душевно рад, что ты не одинок: Что некто есть к тебе душою
приближенный. Желаю сердцем всем, чтоб сей союз бесценный Продлился - и тебе
век утешеньем был.
Ты пишешь, что и он прокладует дорогу На Пинд утесистый, к
стихотворенья богу, Куда в Гимназии и я подчас ходил, Куда и днесь хожу, но
только что украдкой, Ибо, сказать тишком, нам всем запрещено Шутить с
Парнасскою, опасною лошадкой, Которую седлать еще нам мудрено.
Ты счастлив, что нашел себе в Гимназьи друга, Ты счастлив! У меня ж нет
искренних друзей: Но есть приятели, с коими средь досуга, Делю часы забав и
юности моей.
Пора уж перестать... но сделай одолженье, Товарищам отдать прошу мое
почтенье: Ахматову скажи ты от меня поклон; Преплуту Ольхину мой выговор
строжайший, Зачем писать ко мне не хочет больше он; А Фусу1 объяви почтение
нижайше.
Что? Каково теперь в Гимназии у вас? Пиши, пожалуйста, ни мало не
стыдясь. Скажу же про себя - нет лучше, как в Лицее: Учась с прилежностью,
ведя себя скромнее, Бояться нечего: беда, напасть - пустяк, Счастлив быть
может всяк. Уверен будь всегда, мой друг нелицемерный, Что я тебя любить не
перестану верно, И что писать к тебе я буду средь досуг. Ответа жду -
прощай! Я семь твой верный друг
Алексей Илличевский.
1 Вероятно, брату П. Н. Фусса Александру, о котором упомянуто ниже. К.
Г. 3' 67
II
18 февраля 1812г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Благодарю тебя душевно за приятнейшее письмо: оно мне принесло много
удовольствия. Прошу тебя и впредь продолжать столь для меня приятную
переписку.
Напрасно ты думаешь, что у нас в Лицее не слишком хорошо: потому что не
можешь видеть всякую неделю своих родителей. Средь разлуки привыкнешь к
разлуке; да будто бы и нельзя совсем видеть их? К нам приезжают наши
родители довольно часто. Жаль мне, любезный друг, что ты не в Лицее. Ты
верно бы здесь был из самых лучших. Позволь затруднить тебя маленькой
просьбой: пришли ко мне мои басни: Дуб и Лисица вельможею* и поцелуй
миленьких Виленьку, Егорушку и Сашеньку. Rendez de ma part mes plus profonds
respects a M-me votre mere et M-r votre pere2.
Остаюсь твой верный друг
Алексей Илличевский.
III
25 марта (1812) г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Письмо твое, от 12 марта, к великому удовольствию я получил недавно, и
приношу тебе чувствительную благодарность за то, что ты меня не оставляешь,
подобно плуту-Ольхину, своими ответами. Нет ничего приятнее, как получать
письма от старинных своих приятелей, и при получении оных вспоминать
драгоценные минуты, проведенные некогда вместе; по крайней мере, я всегда
держусь правила: ищи друзей, не забывай старинных; Бог знает, милый друг,
что впредь случится, а что за плечами, то уже сбылось... Но полно! я, мне
кажется, наскучил тебе своей моралью.
Что касается до моих стихотворческих занятий, я в них успел
чрезвычайно, имея товарищем одного молодого человека, который, живши между
лучшими стихотворцами, приобрел много в
1 Басня "Дуб" оказалась приложенною и печатается ниже с другими
стихотворениями автора. Там имеется приписка: "Извини, друг мой! другую
пришлю пост: я ее хочу поправить; правда и эта не слишком хороша. А. И." К.
Г.
1 Свидетельствуйте мое самое глубокое почтение Вашим матушке и батюшке
(франц.)
68
поэзии знаний и вкуса (не правда ль тебе это последнее имя
неизвестно?), и, читая мои прежние стихи, вижу в них непростительные ошибки.
Хотя у нас, правду сказать, запрещено сочинять, но мы с ним пишем украдкою;
по первой почте постараюсь прислать тебе несколько стихотворений1.
Прошу засвидетельствовать нижайшее почтение мое Папеньке и Маменьке
вашей и не забывать истинно тебя любящего друга.
Алексей Илличевский.
IV
26 апреля 1812г.
Любезный друг Павел Николаевич!
Христос воскресе! Искренно поздравляю тебя с праздником Св. Пасхи и
желаю всем сердцем быть тебе отныне здорову и щастливу. Чувствительно жалею,
друг мой, что у тебя все еще болит рука: потому что это отнимает у меня
удовольствие получать твои письма, а тебе мешает в успехах.
Ты пишешь, что у вас в Гимназии все идет весьма хорошо; вряд ли? Ты, я
думаю, из пристрастия к Миллендорфу2, в этом меня уверяешь! Что же касается
до нашего Лицея, уверяю тебя, нельзя быть лучше: учимся в день только 7
часов, и то с перемена-ми; которые по часу продолжаются; на местах никогда
не сидим; кто хочет учится, кто хочет гуляет; уроки, сказать правду, не
весьма велики; в праздное время гуляем, а нынче ж начинается лето: снег
высох, трава показывается, и мы с утра до вечера в саду, который лучше всех
летних петербургских. Ведя себя скромно, учась прилежно, нечего бояться.
Притом родители нас посещают довольно часто, а чем реже свидание, тем оно
приятнее. Скажу тебе новость: нам позволили теперь сочинять, и мы начали
периоды; вследствие чего посылаю тебе две мои басни и желаю, чтоб они тебе
понравились. Горчаков3 благодарит тебя за поклон,
1 Ниже печатается еще несколько оказавшихся при письмах стихотворений
Илли-чевскогоогШ2г. К. Г
2 Тогдашнему инспектору гимназии, который на деле управлял заведением
Директором был известный, как цензор, Иван Осипович Тимковский. Я. Г.
3 Князь Ал Мих. Горчаков, впоследствии министр иностранных дел,
поступил в Лицей также из гимназии, как и некоторые другие воспитанники 1-го
курса. Получил при выпуске из лицея вторую золотую медаль. Я Г
69
и хотел было писать, да ему некогда. Поверишь ли? Этот человек учится с
утра до вечера, чтоб быть первым учеником, и, кажется, достиг своего
желания.
Побрани, сделай милость, преплута Ольхина (кажется, вы все его так
зовете), что он ленится пять строчек написать к прежнему своему товарищу, и
скажи Гижицкому, что его муза напрасно молчит. Засвидетельствуй мое нижайшее
почтение Папеньке и Маменьке и поцелуй миленьких твоих братьев.
Остаюсь с искренним доброжелательством и верною дружбою
А. Илличевский. 1814-й год
V
Июля 27 дня 1814 года Царское Село.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Странно, что, питая взаимно постоянную дружбу и ведя толь долго
приятную переписку, вдруг оба мы замолкли. Прошел год - и я не получил от
тебя ни одного слова. Обыкновенно дружба подобна огню, который не горит, не
будучи раздуваем; ее истребляет долгое молчание; но мое чувство к тебе
никогда не истощится. Воспоминания о тебе составляют приятнейшие минуты в
моей жизни! Позволь же о тебе мыслить то же, - думать, что ты не позабыл
меня, и надеяться, что примешь ты письмо сие с благосклонностью.
В течение тех трех лет, как я оставил Гимназию, мне кажется, что она
совершенно не изменилась. Прежние товарищи вышли, вступили новые, и ты, мой
друг, скоро оставишь оную. От многих, в том числе и от Матвеева, который
служит теперь в правлении нашего Лицея, слышал я, что ты перешел в 7-й
класс. Желать тебе успехов было бы с моей стороны и не кстати и незачем: я
уверен и без того, что ты из первых в Гимназии. Радуюсь, что тебе не много
остается уже продолжать учение; но мой курс продолжится... еще... еще... три
года! - Хоть не рад, да будь готов!
У нас в Царском Селе завелось теперь новое училище под именем Пансиона
при Императорском Лицее, где за каждого воспи-
70
танника платят по 1000 рублей. Число их простирается уже до 80, и все
они на казенном содержании1. Нельзя жаловаться на смотрение, ни на учение;
но содержание могло бы быть лучше. Отличнейшие из них будут поступать в
лицей: итак, рассуди сам, как трудно теперь к нам попасть! В пансионе много
есть и из Гимназии, именно: Романовский, Бухаров, Рашет, Безаки, Черкасов...
всех не могу вспомнить!
Каково ты проводишь время в Петербурге? здоров ли ты? прошла ли у тебя
болезнь руки, которою ты прежде страдал? У вас теперь каникулы: тебе, я
думаю, весело! И я бы мог проводить также весело время, когда бы не лишен
был удовольствия видеть своих родителей, которые живут теперь в Томске, где
Папенька Губернатором, за 4.500 верст отсюда! Каково расстояние? Часто
случается, что по два месяца не получаю от них писем.
Кланялся ли тебе от меня Гижицкий? Он был у нас в Лицее, когда мы
представляли маленькую пьесу, и видел меня. Не помню фамилии одного вашего
пансионера, который был также у нас и которого я просил именно тебе и
Гижицкому поклониться. Опиши мне, сделай милость, ежели это тебе не труд,
какие у вас теперь перемены в рассуждении прежнего? Кто остался еще в
Гимназии из бывших наших товарищей? Что сделалось с Ильею Ольхиным, где он
теперь и что творит? Поклонись от меня Гижицкому, Шварцу и пр., также твоему
братцу Александру Николаевичу. Уверь миленьких Виленьку и Егорушку, что я их
всегда люблю и невольно о них вспоминаю; я думаю, что первый из них весьма
вырос и уже в Гимназии.
Вот тебе письмо мое,- ты не можешь жаловаться, чтоб оно коротко было;
вдобавок еще посылаю тебе мою Оду на взятие Парижа1. Прости, ежели увидишь
несовершенства. Остаюсь в полной надежде получить от тебя ответ, - от тебя,
которому был и всегда пребуду нелестным другом.
Алексей Илличевский.
P. S. Прошу засвидетельствовать глубочайшее уважение Родителям твоим и
изъявить мое почтение Федору Ивановичу Кат-
1 Лицейский пансион возник из частного училища, основанного в 1813 г.
Гауэншильдом, который потом и назначен был директором новообразованного
казенного заведения. Я. Г.
2 Печатается ниже, в отделе стихотворений на заданные темы. К. Г.
71
терфельду. Он всегда брал во мне особенное участие и помнит меня до сих
пор еще, за что бы я был весьма благодарен, ежели бы не питал к нему
живейших чувствований истинной признательности.
VI
Царское Село. 10-го сентября 1814г.1
Любезный друг, Павел Николаевич!
Приятное письмо твое от 24 августа имел я удовольствие получить. Суди
сколько я был обрадован: оно первое после толь долгого твоего молчания. Но
что делать? не всяк господин своего времени. Beatus, кто свободен, кто может
управлять досугом и может по воле наслаждаться бытием своим; beatus! По
крайней мере, этот удел не наш, не наш, повторю: ибо и я нередко в
зависимости у должности своей.
Так! но не страшись, чтоб это могло прервать переписку нашу - нет! нет!
не захочу я лишиться самых приятных минут в жизни: ибо, по истине, чтение
писем твоих доставляет мне оныя. Но извини, ежели нынешнее письмо мое тебе
коротким покажется: я опоздал, а почта, ты знаешь, никого не дожидается. Все
лучше написать хоть мало, чем ничего не написать.
Свидетельствую мое почтение Федору Ивановичу К. и целую братцев твоих.
Прощай - до будущего раза.
Искренний и всегдашний друг твой
VII
Алексей Илличевский.
Октября 6 дня 1814 года.
Любезный друг, Павел Николаевич!
Принимаюсь за перо, три недели оставленное мною. Ты простишь мне это
молчание, в котором, однако ж, я не виноват ни мало: признайся, что по
законам справедливости тебе писать сле-
1 Адрес этого письма, как и следующего (написан на одной из сторон
листа): "Его Благородию Милостивому Государю моему Павлу Николаевичу Фуссу -
в Петербург. На Васильевском острову, в 7-й линии, угольный дом на
набережной".
72
довало, - и к величайшему удовольствию, ты исполнил долг свой. На сих
днях получил я письмо твое от 26 сентября.
Что сказать мне о состоянии вашей Гимназии? Жаль! и только; подлинно
только: лучшей перемены ожидать не можно! Если в мою бытность при М. все так
переменилось, что ж должно быть ныне? Ах! с какою сладостию вспоминаю иногда