Гюго Виктор. Отверженные

   Пока девушка развертывала пакет, раскладывала вещи и одеяла, с участием расспрашивала больную мать и ласково говорила с поранившейся девочкой, он ловил каждое ее движение и старался услышать ее голос. Ему были знакомы ее глаза, лоб, фигура, походка, вся ее краса, но он не знал, как звучит ее голос. Однажды в Люксембургском саду ему показалось, что до него долетело несколько сказанных ею слов, но он был в этом не вполне уверен. Он отдал бы десять лет жизни, чтобы услышать, чтобы запечатлеть в душе музыку ее голоса. Но все заглушалось жалобными причитаниями и высокопарными тирадами Жондрета. И к восхищению Мариуса примешивался гнев. OH не сводил с нее глаз. Ему не верилось, что в отвратительной трущобе, среди человеческого отребья, он нашел это божественное создание. Ему казалось, что он видит колибри среди жаб.
   Когда она вышла, его охватило одно желание - следовать за ней, идти по пятам, не упускать из вида, пока он не узнает, где она живет, чтобы не утратить ее вновь после того, как чудом обрел ее! Он спрыгнул с комода и схватил шляпу. Он уже взялся за дверную ручку и хотел было выйти, но его остановила одна мысль. Коридор был длинный, лестница крутая, -Жондрет болтлив, г-н Белый, разумеется, еще не успел сесть в коляску; если, обернувшись в коридоре или на лестнице, он заметит его, Мариуса, то, разумеется, встревожится и найдет способ снова ускользнуть, и тогда все будет кончено. Как быть? Подождать немного? Но пока будешь ждать, коляска может отъехать... Мариус был в нерешительности. Наконец он рискнул и вышел из комнаты.
   В коридоре уже никого не было. Он побежал к лестнице. Никого не было и на лестнице. Он поспешно спустился и вышел на бульвар как раз в ту минуту, когда экипаж завернул за угол Малой Банкирской улицы и покатил обратно в Париж.
   Мариус бросился бежать в том же направлении. Достигнув угла бульвара, он снова увидел экипаж, быстро ехавший по улице Муфтар; экипаж был уже очень далеко, нечего было и пытаться догнать его. Что делать? Бежать за ним? Напрасно. К тому же из коляски, несомненно, заметили бы человека, бегущего за нею со всех ног, и отец девушки узнал бы его. И тут -чудесная, неслыханная случайность! - Мариус заметил свободный наемный кабриолет, проезжавший по бульвару. Оставалось только одно решение: сесть в кабриолет и поехать за фиакром. Это был верный, реальный и безопасный выход.
   Мариус знаком остановил экипаж.
   - Почасно! - крикнул он.
   Мариус был без галстука, в старом сюртуке, на котором не хватало пуговиц, манишка на сорочке была у него в одном месте разорвана.
   Кучер остановился и, подмигнув, протянул в сторону Мариуса левую руку, слегка потирая один о другой большой и указательный пальцы.
   - Что такое? - спросил Мариус.
   - Плата вперед, - сказал кучер.
   Мариус вспомнил, что у него было всего шестнадцать су.
   - Сколько? - спросил он.
   - Сорок су.
   - Уплачу по приезде.
   Вместо ответа кучер засвистел песенку о Ла Палисе и стегнул лошадь.
   Мариус растерянно смотрел вслед удалявшемуся кабриолету. Из-за двадцати четырех су, которых ему не хватало, он терял свою радость, свое счастье, свою любовь! Он вновь погружался во мрак! Он прозрел, а теперь снова лишился зрения. По правде говоря, он с горечью и глубоким сожалением подумал о пяти франках, отданных им поутру несчастной дочери Жондрета. Имей он эти пять франков, он был бы спасен, он бы возродился, он вышел бы из чистилища, из ада, из одиночества, тоски и душевного вдовства; он вновь связал бы черною нить своей судьбы с дивной золотой нитью, промелькнувшей перед его глазами и еще раз оборвавшейся. Он вернулся в свою каморку в полном отчаянии.
   Он мог бы себя утешить тем, что г-н Белый обещал вернуться вечером, и на этот раз нужно было только получше взяться за дело и постараться не упустить его, но, поглощенный созерцанием девушки, он едва ли что-нибудь слышал.
   В ту минуту, когда Мариус собирался подняться по лестнице, он заметил на другой стороне бульвара, у глухой стены, идущей вдоль улицы заставы Гобеленов, Жондрета, облаченного в редингот "благодетеля". Он разговаривал с одним из тех субъектов, лица которых вселяют беспокойство и которых принято называть "хозяевами застав"; это люди, внешность которых двусмысленна, речь подозрительна, словно на уме у них что-то дурное; спят они обычно днем, следовательно, дают все основания думать, что работают ночью.
   Собеседники, стоявшие неподвижно под хлопьями падавшего снега, представляли собой группу, которая, наверно, остановила бы внимание полицейского, но взгляд Мариуса едва скользнул по ней.
   Однако, как ни был он озабочен и огорчен, он невольно подумал, что "хозяин застав", с которым беседовал Жондрет, похож на человека, у которого была кличка Крючок, он же Весенний, он же Гнус; на него как-то указал ему Курфейрак; в квартале он пользовался репутацией опасного ночного гуляки. В предыдущей книге упоминалось его имя. Крючок, он же Весенний, он же Гнус, позднее фигурировал в нескольких уголовных процессах и стяжал себе славу знаменитого мошенника. В описываемое нами время он был еще просто ловким мошенником. Бандиты и грабители помнят его и сейчас. В конце последнего царствования он создал целую школу. В сумерках, в тот час, когда люди шепчутся, собравшись в кружок, о нем говорили в Львином рву тюрьмы Форс. В этой тюрьме, как раз в том месте, где под дозорной дорожкой проходит сток нечистот, через который в 1843 году тридцать два заключенных среди бела дня совершили неслыханный побег, можно было прочесть над плитой, закрывавшей отверстие сточной трубы, его имя: Крючок. Он дерзко выцарапал его на стене у самой дозорной дорожки при одной из попыток к бегству. В 1832 году полиция уже следила за ним, но он еще в серьезных делах не участвовал.
   Глава одиннадцатая
   НИЩЕТА ПРЕДЛАГАЕТ УСЛУГИ ГОРЮ
   Мариус медленно поднялся по лестнице. Он собирался уже войти в свою каморку, как вдруг заметил, что за ним по коридору идет старшая дочь Жондрета. Ему было очень неприятно видеть эту девушку, - ведь именно к ней и перешли его пять франков, - но требовать их обратно было уже поздно, кабриолет уехал, а коляски и след простыл. К тому же девушка и не вернула бы их. Так же бесполезно было бы расспрашивать ее о том, где жили их посетители; очевидно, она и сама не знала, раз письмо, подписанное Фабанту, было адресовано "господину благодетелю из церкви Сен -Жак -дю -О -Па".
   Мариус вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.
   Однако она не закрылась плотно; он обернулся и заметил, что ее придерживает чья-то рука.
   - Что такое? Кто там? - спросил он и увидел дочь Жондрета.
   - Это вы? - почти грубо продолжал Мариус. - Опять вы? Что вам от меня нужно?
   Но она, казалось, о чем-то думала и не глядела на него. В ней не было прежней самоуверенности. В комнату она не вошла, а осталась стоять в темном коридоре, -Мариус видел ее через неплотно притворенную дверь.
   - Отвечайте же! - воскликнул Мариус. - Что вам от меня нужно!
   Она окинула его тусклым взглядом, в котором, казалось, засветился огонек, и сказала:
   - Господин Мариус! У вас такой печальный вид! Что с вами?
   - Со мной?
   - Да, с вами.
   - Ничего.
   - Что-то все-таки есть!
   - Нет.
   - А я говорю - есть.
   - Оставьте меня в покое.
   Мариус снова толкнул дверь, но девушка продолжала придерживать ее.
   - Слушайте, это вы зря, -сказала она. -Вы небогаты, а какой были добрый утром! Ну станьте опять таким! Вы мне дали на пропитанье. Скажите же: что с вами? Вы огорчены, это сразу видно. А мне не хочется, чтобы вы огорчались. Нельзя ли тут чем-нибудь помочь? Не могу ли я вам пригодиться? Положитесь на меня. Я не собираюсь выведывать ваши секреты, не прошу мне о них рассказывать, но все-таки я могу быть полезной. Я могу вам подсобить, ведь подсобляю же я отцу! Понадобится отнести письмо, обойти дома из двери в дверь, разыскать адрес, выследить кого-нибудь, - посылают меня. Так вот, можете спокойно мне все доверить, я передам кому надо. Иной раз поговоришь с кем надо, и все уладилось. Распоряжайтесь мной.
   У Мариуса промелькнула мысль. За какую только веточку не цепляется человек, когда чувствует, что сейчас упадет!
   Он приблизился к дочери Жондрета.
   - Послушай...- сказал он.
   Девушка прервала его, и глаза ее радостно сверкнули:
   - Да, да, говорите мне "ты", мне так больше нравится.
   - Хорошо, - продолжал он. - Ведь это ты привела сюда старика с дочкой...
   - Да.
   - Ты знаешь их адрес?
   - Нет.
   - Узнай мне его.
   Угрюмый взгляд девушки, ставший радостным, теперь снова стал мрачным.
   - Только это вам и надо? -спросила она.
   - Да.
   - Вы с ними знакомы?
   - Нет.
   - Иначе говоря, -живо перебила его девушка, - вы незнакомы с нею, но хотите познакомиться.
   Это "с нею" вместо "с ними" было произнесено значительно и с горечью.
   - Ну как? Сумеешь? -спросил Мариус.
   - Я добуду вам адрес красивой барышни.
   Тон, каким были произнесены слова: "красивой барышни", почему-то опять покоробил Мариуса. Он сказал:
   - В конце концов не важно! Адрес отца и дочери. Ну, адрес обоих.
   Она пристально посмотрела на него.
   - Что вы мне за это дадите?
   - Все, что пожелаешь.
   - Все, что пожелаю?
   - Да
   - Вы получите адрес.
   Она опустила голову, затем порывистым движением захлопнула дверь.
   Мариус остался один.
   Он упал на стул, оперся локтями о кровать, обхватил руками голову и погрузился в водоворот все время ускользавших мыслей, испытывая состояние, близкое к обмороку. Все, что произошло с утра: появление небесного создания, его исчезновение, слова, только что услышанные им от несчастной девушки, луч надежды, блеснувший в минуту беспредельного отчаяния, - вот что проносилось в его мозгу.
   Вдруг его задумчивость была грубо прервана.
   Громкий и резкий голос Жондрета произнес крайне заинтересовавшие Мариуса загадочные слова:
   - Говорят тебе, я уверен! Я его узнал.
   О ком шла речь? Кого узнал Жондрет? Г-на Белого? Отца его "Урсулы"? Возможно ли! Разве Жондрет был с ним знаком? Неужели ему, Мариусу, неожиданно откроется то, без чего жизнь его была такой беспросветной? Неужели, наконец, он узнает, кого же он любит, узнает, кто эта девушка, кто ее отец? Неужели наступила минута, когда окутывающий этих людей густой туман рассеется, когда таинственный покров разорвется? О небо!
   Он влез, вернее, вскочил на комод и занял место у потайного окошечка в переборке.
   И снова увидел внутренность логова Жондрета.
   Глава двенадцатая
   НА ЧТО БЫЛА ИСТРАЧЕНА ПЯТИФРАНКОВАЯ МОНЕТА Г-НА БЕЛОГО
   С виду в семействе Жондрета все было по-прежнему, если не считать того, что жена и дочки успели вытащить кое-что из свертка, принесенного г-ном Белым, и нарядились в шерстяные чулки и кофточки. Новые одеяла были наброшены на обе кровати.
   Жондрет, по-видимому, только что пришел, так как не успел еще отдышаться. Дочки сидели на полу у камина, старшая перевязывала руку младшей. Жена, казалось, утонула в кровати, стоявшей рядом с камином; лицо ее выражало удивление. Жондрет мерил комнату большими шагами. В его взгляде было что-то необычное.
   Наконец жена, видимо, потрясенная и робевшая перед мужем, осмелилась произнести:
   - Неужели правда? Ты уверен?
   - Конечно, уверен! Прошло восемь лет. И все-таки я его узнал. Еще бы не узнать! Сразу узнал! Неужто тебе ничего не бросилось в глаза?
   - Нет.
   - Но ведь я же тебе говорил: "Обрати внимание!" Тот же рост, то же лицо, почти не постарел, - некоторых даже и старость не берет, не знаю, как это они ухитряются, -ну и голос тот же. Только одет получше, вот и все! Ага, старый проклятый притворщик, попался? Теперь держись!
   Он остановился, крикнул дочерям:
   - Эй, вы, убирайтесь отсюда! -И, обращаясь к жене, добавил: - Чудно, что тебе не бросилось в глаза.
   Дочери покорно встали.
   - С больной рукой!.. -пробормотала мать.
   - Воздух ей на пользу, - отрезал Жондрет. - Убирайтесь.
   Очевидно, он был из породы людей, которым не возражают. Девушки вышли.
   В ту минуту, когда они уже были в дверях, отец удержал старшую за руку и многозначительным тоном сказал:
   - Будьте здесь ровно в пять. Вы обе мне понадобитесь.
   Это заставило Мариуса удвоить внимание.
   Оставшись наедине с женой, Жондрет опять стал ходить по комнате и два-три раза молча обошел ее. Затем несколько минут заправлял и засовывал за пояс штанов подол надетой на нем женской рубашки.
   Вдруг он повернулся к жене, скрестил руки и воскликнул:
   - Хочешь, я скажу тебе еще кое-что? Эта девица...
   - Ну? Что ?акое? - подхватила жена. - Что девица?
   У Мариуса не могло быть сомнений: конечно, разговор шел о "ней". Он слушал с мучительным волнением. Вся его жизнь сосредоточилась в слухе.
   Но Жондрет наклонился к жене и о чем-то тихо заговорил. Потом выпрямился и громко закончил:
   - Это она!
   - Вот эта? - спросила жена.
   - Вот эта! - подтвердил муж.
   Трудно передать выражение, с каким жена Жондрета произнесла слова: "вот эта". Удивление, ярость, ненависть, злоба - все слилось и смешалось в зловещей интонации. Достаточно было нескольких фраз и, вероятно, имени, сказанного ей на ухо мужем, чтобы эта сонная толстуха оживилась и чтобы ее отталкивающее лицо стало страшным.
   - Быть не может! - закричала она. - И подумать только, что мои дочки ходят разутые, что им одеться не во что! А тут! И атласная шубка, и бархатная шляпка, и полусапожки -словом, все! Больше чем на две сотни франков надето! Дама, да и только! Да нет же, ты ошибся. Во-первых, та была уродина, а эта недурна! Совсем недурна! Не может быть, это не она!
   - А я тебе говорю -она. Сама увидишь.
   При столь категорическом утверждении тетка Жондрет подняла широкое кирпично-красное лицо и с каким-то отвратительным выражением уставилась в потолок. В этот миг она показалась Мариусу опасней самого Жондрета. Это была свинья с глазами тигрицы.
   - Вот как, - прошипела она. - Значит, эта расфуфыренная барышня, которая так жалостливо смотрела на моих дочек, и есть та самая нищенка! А-а, так бы все кишки ей и выпустила! Затоптала бы!
   Она соскочила с постели и постояла с минуту, растрепанная, с раздувающимися ноздрями, полуоткрытым ртом, со сжатыми и занесенными словно для удара кулаками. Затем рухнула на свое неопрятное ложе. Жондрет ходил взад и вперед по комнате, не обращая никакого внимания на супругу.
   После нескольких минут молчания он подошел к жене и опять остановился перед ней, скрестив руки.
   - А хочешь, я скажу тебе еще кое-что?
   - Ну что? - спросила она.
   - Да то, что я теперь богач, - ответил он отрывисто и тихо.
   Жена устремила на него взгляд, казалось, говоривший: "Уж не спятил ли ты?"
   Жондрет продолжал:
   - Проклятие! Довольно я хлебнул нищеты! Довольно тащил свое и чужое бремя! Мне уже не до смеха, ничего забавного я больше здесь не вижу, довольно ты тешился надо мной, милосердный боже! Обойдемся без твоих шуток, предвечный бог! Я желаю есть вдоволь, пить вдосталь! Жрать! Дрыхнуть! Бездельничать! Я желаю, чтобы пришел и мой черед, - мой, вот что! Пока не издох! Я желаю немножко пожить миллионером!
   Он прошелся по своей конуре и прибавил:
   - Не хуже иных прочих.
   - Что ты хочешь этим сказать? - спросила жена.
   Он тряхнул головой, подмигнул и, повысив голос, как бродячий лектор, приступающий к демонстрации физического опыта, начал:
   - Что я хочу сказать? Слушай!
   - Тсс...- заворчала тетка Жондрет. - Потише! Если разговор о делах, не к чему посторонним про это слушать.
   - Вот еще! Кому слушать-то? Соседу? Я только что видел, как он выходил из дому. Да и что он поймет, эта глупая башка? А потом, я тебе говорю, что он ушел.
   Тем не менее Жондрет инстинктивно понизил голос, не настолько, однако, чтобы его слова могли ускользнуть от слуха Мариуса. К тому же, на счастье, падал снег и заглушал шум проезжавших по бульвару экипажей, что позволило Мариусу ничего не пропустить из беседы супругов.
   Вот что услышал Мариус:
   - Понимаешь, он попался, богатей! Можно считать, что дело в шляпе. Все сделано. Все устроено. Я видел наших. Он придет сегодня в шесть часов. Принесет шестьдесят франков, мерзавец! Чего только я ему не наплел? Ты заметила? И насчет шестидесяти франков, и насчет хозяина, и насчет четвертого февраля! А какой в этот день может быть срок? Вот олух царя небесного! Значит, он прибудет в шесть часов! В это время сосед уходит обедать. Мамаша Бюргон отправляется в город мыть посуду. В доме никого. Сосед раньше одиннадцати не возвращается. Девчонки будут на карауле. Ты нам поможешь. Он с нами расквитается.
   - А вдруг не расквитается? - спросила жена.
   Жондрет сделал угрожающий жест.
   - Тогда мы расквитаемся с ним.
   И засмеялся.
   Мариус впервые слышал его смех. Это был холодный, негромкий смех, от которого дрожь пробегала по телу.
   Жондрет открыл стенной шкаф около камина, вытащил старую фуражку и надел ее на голову, предварительно почистив рукавом.
   - Ну, я ухожу, - сказал он. - Мне нужно еще кое-кого повидать из добрых людей. Увидишь, как у нас пойдет дело. Я постараюсь поскорее вернуться. Игра стоящая. Стереги дом.
   Засунув руки в карманы брюк, он на минуту остановился в задумчивости, потом воскликнул:
   - А знаешь, хорошо все-таки, что он-то меня не узнал! Узнай он меня -ни за что бы не пришел! Выскользнул бы из рук! Борода меня выручила! Романтическая моя бородка! Миленькая моя романтическая бородка!
   И он опять засмеялся.
   Он подошел к окошку. Снег все еще падал с серого неба.
   - Собачья погода! -сказал он и, запахнув редингот, добавил: - Эта шкура немного широковата. Ну ничего, сойдет, старый мошенник чертовски кстати мне ее оставил! А то ведь мне не в чем выйти. Дело бы опять лопнуло. От какой ерунды иной раз все зависит!
   Нахлобучив фуражку, он вышел.
   Едва ли он успел сделать и несколько шагов, как дверь приоткрылась и между ее створок появился его хищный и умный профиль.
   - Совсем забыл, - сказал он. - Приготовь жаровню с угольями.
   Он кинул в передник жены пятифранковую монету, которую ему оставил "филантроп".
   - Жаровню с углем? - переспросила жена.
   - Да.
   - Сколько мер угля купить?
   - Две с верхом.
   - Это обойдется в тридцать су. На остальное я куплю что-нибудь к обеду.
   - К черту обед!
   - Почему?
   - Не вздумай растранжирить всю монету, все сто су.
   - Почему?
   - Потому что мне тоже нужно кое-что купить.
   - Что же?
   - Да так, кое-что.
   - Сколько тебе на это потребуется?
   - Где тут у нас ближняя скобяная лавка?
   - На улице Муфтар.
   - Ах, да, на углу, знаю!
   - Да скажи ты мне, наконец, сколько тебе потребуется на покупки?
   - Пятьдесят су, а может, и все три франка.
   - Не много остается на обед.
   - Сегодня не до жратвы. Есть вещи поважнее.
   - Как знаешь, мое сокровище.
   Жондрет снова закрыл дверь, и на сей раз Мариус услышал, что его шаги, быстро удалявшиеся по коридору, мало-помалу затихли на лестнице.
   На Сен -Медарской колокольне пробило час.
   Глава тринадцатая
   SOLUS CUM SOLA. IN LOCO REMOTO, NON COGITABUNTUR ORARE "PATER NOSTER"*
   *Если двое встречается с глазу на глаз в пустынном месте, вряд ли они будут читать "Отче наш" (лат.).
   Несмотря на то, что Мариус был мечтателем, он, как мы говорили, обладал решительным и энергичным характером. Привычка к сосредоточенным размышлениям, развив в нем участие и сострадание к людям, быть может, ослабила способность возмущаться, но оставила нетронутой способность негодовать; доброжелательность брамина сочеталась у него с суровостью судьи; он пощадил бы жабу, но, не задумываясь, раздавил бы гадюку. А взор его только что проник в нору гадюк; его глазам предстало гнездо чудовищ.
   "Надо уничтожить этих негодяев", - подумал он.
   Вопреки его надеждам ни одна из мучивших его загадок не разъяснилась; напротив, мрак надо всем как будто сгустился; ему не удалось узнать ничего нового ни о прелестной девушке из Люксембургского сада, ни о человеке, которого он звал г-ном Белым, если не считать того, что Жондрет их, оказывается, знал. Из туманных намеков, брошенных Жондретом, он уловил лишь то, что здесь для них готовится ловушка, -непонятная, но ужасная ловушка; что над ними обоими нависла огромная опасность: над девушкой -возможно, над стариком -несомненно; что нужно их спасти, что нужно расстроить гнусные замыслы Жондрета и порвать тенета, раскинутые этими пауками.
   Мариус взглянул на жену Жондрета. Она вытащила из угла старую жестяную печь и рылась в железном ломе.
   Он осторожно, бесшумно спустился с комода.
   Полный страха перед тем, что готовилось, полный отвращения к Жондретам, Мариус все же испытывал радость при мысли, что ему, быть может, суждено оказать услугу той, которую он любит.
   Но как поступить? Предупредить тех, кому угрожает опасность? А где их найти? Ведь он не знал их адреса. Они на миг появились перед его глазами и вновь погрузились в бездонные глубины Парижа. Ждать Белого у дверей в шесть часов вечера и, как только он приедет, предупредить его о засаде? Но Жондрет и его помощники заметят, что он кого-то караулит; место пустынно, сила на их стороне, они найдут способ схватить и отделаться от него, и тогда тот, кого он хочет спасти, погибнет. Только что пробило час, а злодейское нападение должно совершиться в шесть. В распоряжении у Мариуса было пять часов.
   Оставалось одно.
   Он надел сюртук, еще вполне приличный, повязал шею шарфом, взял шляпу и вышел так бесшумно, как будто ступал босиком по мху.
   Вдобавок тетка Жондрет продолжала громыхать железом.
   Выйдя из дома, Мариус пошел по Малой Банкирской улице.
   Пройдя половину улицы, он увидел отгораживавшую пустырь низкую стену, через которую в иных местах можно было перешагнуть. Поглощенный своими мыслями, он шел медленно, снег заглушал его шаги. Вдруг совсем рядом он услышал голоса. Он оглянулся. Улица была пустынна, хотя дело происходило среди бела дня; нигде не было видно ни души; но он ясно слышал голоса.
   Ему пришло в голову заглянуть за ограду.
   Сидя на снегу и прислонившись к стене, там тихо разговаривали двое мужчин.
   Их лица были ему незнакомы. Один из них был бородатый, в блузе, другой -лохматый, в отрепьях. На бородаче красовалась греческая шапочка, непокрытую голову его собеседника запушил снег.
   Наклонившись над стеной, Мариус мог слышать их беседу.
   Длинноволосый говорил, подталкивая локтем бородача:
   - Уж если дружки из Петушиного часа взялись за это дело, промашки не будет.
   - Так ли? - усомнился бородач.
   - Отхватим по пятьсот монет на брaтa, а ежели обернется худо, получим годков по пять, по шесть, - ну, по десять, не больше! - возразил лохматый.
   - Уж это-то наверняка. Тут не отвертишься, - стуча зубами от холода, нерешительно заметил бородач в греческом колпаке.
   - А я тебе говорю, что промашки не будет, - настаивал лохматый. - Тележка папаши Бесфамильного стоит наготове.
   Затем они стали толковать о мелодраме, которую видели накануне в театре Гете.
   Мариус пошел дальше.
   Ему казалось, что непонятная речь субъектов, подозрительно расположившихся в укромном местечке за стеной, прямо на снегу, возможно, имеет некоторое отношение к гнусным замыслам Жондрета. Должно быть, это и было то самое дело.
   Он направился к предместью Сен -Марсо и в первой же попавшейся лавке спросил, где можно найти полицейского пристава.
   Ему сказали, что на улице Понтуаз, в доме № 14.
   Мариус пошел туда.
   Проходя мимо булочной, он купил на два су хлеба и съел, предвидя, что пообедать не удастся.
   Размышляя дорогой, он возблагодарил провидение. Ведь не дай он утром дочери Жондрета пяти франков, он поехал бы вслед за фиакром Белого и ничего бы не знал. Никакая сила не помешала бы тогда Жондрету устроить засаду, Белый погиб бы, а вместе с ним, без сомнения, и его дочь.
   Глава четырнадцатая
   ПОЛИЦЕЙСКИЙ ДАЕТ АДВОКАТУ ДВА КАРМАННЫХ ПИСТОЛЕТА
   Подойдя к дому № 14 на улице Понтуаз, Мариус поднялся на второй этаж и спросил полицейского пристава.
   - Господин полицейский пристав сейчас в отсутствии, - сказал один из писарей. - но его заменяет надзиратель. Может быть, вы поговорите с ним? У вас спешное дело?
   - Да, - ответил Мариус.
   Писарь ввел его в кабинет пристава. За решеткой, прислонившись к печке и приподняв заложенными назад руками полы широкого каррика о трех воротниках, стоял рослый человек. У него было квадратное лицо, тонкие, плотно сжатые губы, весьма свирепого вида густые баки с проседью и взгляд, выворачивающий вас наизнанку. Этот взгляд, можно сказать, не только пронизывал вас, но обыскивал.
   С виду человек этот казался почти таким же хищным, таким же опасным, как Жондрет; встретиться с догом иногда не менее страшно, чем с волком.
   - Что вам угодно? -обратился он к Мариусу, опуская обращение "сударь".
   - Вы - господин полицейский пристав?
   - Его нет. Я его заменяю.
   - Я по весьма секретному делу.
   - Говорите.
   - И весьма срочному.
   - Говорите скорее.
   Этот спокойный и грубоватый человек пугал и в то же время ободрял. Он внушал и страх и доверие. Мариус рассказал ему обо всем: о том, что человека, которого он, Мариус, знает лишь с виду, собирались нынче вечером заманить в ловушку; что, занимая комнату по соседству с притоном, он, Мариус Понмерси, адвокат, услышал через перегородку об этом заговоре; что фамилия негодяя, придумавшего устроить западню, Жондрет; что у него есть сообщники, по всей вероятности, "хозяева застав", в том числе Крючок, по прозвищу Весенний, он же Гнус; что дочерям Жондрета поручено стоять на карауле; что человека, которому грозит опасность, никоим образом предупредить нельзя, потому что даже имя его неизвестно; что, наконец, все должно произойти в шесть часов вечера, в самом глухом конце Госпитального бульвара, в доме № 50/52.