Хаецкая Елена Владимировна. Космическая тетушка

   На незнакомой женщине был летный комбинезон, изумительно грязный. Невозможно было понять, молода она или стара, хороша или безобразна: она все время гримасничала и терла лицо ладонями, размазывая по нему мокрую землю. Когда дети окружили ее, она метнулась из стороны в сторону, потом опустилась на корточки и замотала головой.
   И снова Гатта решил взять ситуацию в свои руки. Он выступил вперед и провозгласил, обращаясь к незнакомке:
   – Ты – в саду семьи Анео, знаешь это? А теперь немедленно отвечай: кто ты!
   Неожиданно она вскочила с громким ревом и протянула к детям растопыренные пальцы. Сестры, вереща, разбежались, а Гатта ловко увернулся, подхватил с земли палку и двинулся навстречу чужой женщине.
   Она вызывающе захохотала, откинув назад голову. Гатта огрел ее палкой. В тот же миг от ее свирепой веселости не осталось и следа: она завизжала, разбрызгивая слезы, и бросилась удирать. Гатта с боевым кличем погнался за ней.
   Он настиг ее в чаще и повис на ее длинных сальных волосах. Она громко закричала и повалилась спиной вперед, с явным намерением раздавить прилепившегося к ее плечам ребенка. В последний момент Гатта выпустил ее и откатился в сторону.
   Она упала. Повернула голову. Гатта лежал рядом и смотрел на нее. Потом она чуть улыбнулась.
   – Ты кто? – спросил Гатта. – Ну? Я не обижу. Кто ты, а?
   Вместо ответа она разинула рот, и Гатта увидел, что у женщины нет языка. Это было уже чересчур: мальчик завопил и, вскочив на четвереньки, спасся бегством.
   Отец стоял у входа в дом, смотрел на беседку, слушал печальную музыку кентавров в исполнении надтреснутой трубы, и что-то пил. Что-то мутное, зеленоватого цвета.
   Завидев мальчика, взъерошенного, выпачканного и сильно напуганного, отец вытянул к нему руку и велел остановиться. Гатта замер, тяжело дыша.
   – Я внимательно слушаю, – медленно проговорил отец. – Что ты скажешь?
   – О чем? – выпалил Гатта.
   – С кем ты подрался?
   – Там, в саду, какая-то женщина… Она без языка. Она мне показала свой рот.
   – Приведи ее сюда, – велел отец.
   Гатта молча уставился на него. Но отец уже не видел старшего сына, взгляд его расплылся, сделался неопределенным: отец думал о чем-то своем и погружался в воспоминания все глубже, все безнадежней.
   Тогда Гатта повернулся и побрел обратно, к саду, навстречу жуткой женщине.
   Она ждала его на том самом месте, где они расстались. Сидела, расставив ноги, точно пластиковая кукла, и таращилась вокруг. Завидев Гатту, она улыбнулась, и он сразу понял, что она не старая и вовсе не безобразная. Просто чумазая и сильно напуганная одинокая женщина.
   Гатта плюхнулся рядом с ней.
   – Привет, – сказал он.
   Она покивала, фыркая.
   – Кто же ты такая? – задумчиво вопросил Гатта. Тут его осенило: – Ты писать умеешь? Я еще не очень хорошо умею. Только большими буквами. Не скорописью. Или на планшетке. Но если ты напишешь на земле, я разберу.
   Она задумчиво покачала головой. Потом вдруг махнула рукой каким-то отчаянным жестом, словно желая сказать: «была – не была!» – и принялась расстегивать комбинезон.
   Гатте сделалось нехорошо: он боялся, что она сейчас разденется догола и что-нибудь дикое отмочит. Начнет дразнить, к примеру. Он пересилил себя и коснулся ее нечистой ладони.
   – Хватит. Я велю, чтоб тебя устроили и накормили, слышишь? Я все сделаю.
   Она снова покачала головой и оттолкнула его руку.
   Гатта с тоской решил ждать, что будет дальше.
   А дальше она вытащила из одного из внутренних карманов запечатанный конверт и показала его с торжеством. Гатта взял конверт. Женщина следила за ним настороженно – как кошка, у которой хозяин берет полюбоваться новорожденного котенка.
   – Что это? – Гатта понюхал конверт. Пахло почему-то машинной смазкой.
   Женщина быстро отобрала у него письмо.
   – Хорошо, – вздохнул Гатта. – Я отведу тебя к отцу. Мой отец – господин Анео. Он решит, что с тобой делать. Ты отдашь письмо ему. Да?
   Она кивнула, сразу просияв. Гатта встал, взял ее пальцами за рукав. И так, придерживая незнакомку, точно неприятную на ощупь вещь, провел ее через весь сад и представил отцу.
   – Что это? – вопросил господин Анео.
   Женщина резко выбежала вперед, несколько раз поклонилась – на разные лады, а затем подала ему письмо.
   Отец повертел письмо, глянул на заискивающе улыбавшуюся женщину, на конверт, а затем, искивив губы, проговорил:
   – Ну конечно! Я должен был сразу догадаться… Бугго.
   Женщина отбежала назад и устроилась рядом с Гаттой.
   Бугго писала:
 
   «Дорогой братик, я получила известие о твоей беде. Я могла бы сказать тебе в утешение, что у тебя все равно осталась еще здоровенная куча других родственников, не говоря уж о паре десятков детей, которых ты успел зачать за те годы, пока мы не виделись. Но я знаю, что такие вещи не утешают. Поэтому я решила оказать тебе единственную помощь, какая только возможна в подобной ситуации от заботливой старшей сестры. Присылаю твоему младшенькому идеальную няньку, которая навсегда избавит тебя от хлопот по воспитанию хотя бы одного ребенка. Она не может говорить, поскольку получила травму языка, зато отлично слышит, обладает недурной реакцией, не сентиментальна, устойчива к спиртному и исключительно предана команде. Навеки твоя – любящая сестричка Бугго Анео, капитан «Ласточки».
 
   Отец поднял голову, перевел взгляд с листка на приплясывающую от нетерпения незнакомку.
   – Ты знаешь содержание письма?
   Она сделала крайне неопределенный жест, который можно было истолковать и как «да», и как «нет».
   – Тебя прислала Бугго?
   Лицо женщины озарилось радостной улыбкой.
   – Она говорила тебе, зачем?
   Женщина вытянула губы трубочкой и испустила тонкий протяжный вопль, очень похожий одновременно и на младенческий плач, и на рыдание семейного призрака, запертого в заплесневелом склепе.
   Отец поморщился и обратился к Гатте:
   – Пусть ее умоют, переоденут и поместят в новой детской. И в ближайшие пять лет я не желаю ничего слышать ни о младенце, ни о его кошмарной няньке. И пусть мне принесут еще выпить.
   Гатта в точности выполнил распоряжение. Пока новоиспеченная няня смывала с себя грязь и сражалась с колтунами в косах, Гатта сторожил ее под дверью. Будучи старшим братом, он желал лично убедиться в нянькиной благонадежности.
   На самом деле самой старшей среди детей была Одило; Гатта шел сразу за ней, после Гатты – Марцероло и Кнойзо и последним при крайне мрачных обстоятельствах появился я. Но Одило как девочка не могла тягаться с Гаттой, поэтому он легко и естественно присвоил все права старшинства и при случае охотно брал командование на себя.
   Нянька вылупилась из ванной, точно бабочка из слюнявого кокона: благоухающая, молодая, в ярко-фиолетовом с золотыми полосами платье, которое облепляло ее фигуру так, что она едва могла переставлять ноги. Синие глаза няньки, устрашающе яркие на темном лице, нахально сияли.
   – Н-да, – проговорил Гатта, чуть отступая. – А тебе рассказывали, сколько лет тому мужчине, которому ты должна понравиться?
   Она сморщила нос и выставила чуть согнутый мизинец.
   – Ладно, – смилостивился Гатта. – Ты права. Все маленькие дети любят яркое. Ты придешься ему по душе. Идем.
   Она все глядела на него, не мигая, словно желая внушить нечто. Но Гатте было не до того. Он схватил няньку поперек живота и поволок, подталкивая коленями, в детскую, где надрывался возмущенный младенец.
   Отец, конечно, преувеличивал, когда утверждал, будто не хочет видеть ни меня, ни мою няньку. Очень даже хотел он нас видеть, потому что приходил в детскую тем же вечером. Проверял, как идут дела. Нянька потом очень любила разыгрывать передо мной пантомиму: «Явление господина Анео к новорожденному Теоде». С исключительной выразительностью она показывала, как отец входит в комнату и настороженно оглядывается по сторонам; как она, нянька, являет наилучшие свои манеры и извиваясь всем телом кланяется и низкопоклонничает, как господин Анео наконец начинает улыбаться, как протягивает руки и осторожно берет младенца. Словом, чрезвычайно умилительно.
   Наслаждаясь нянькиным спектаклем, я всегда как-то забывал о том, что младенец – это я сам, и в груди у меня все начинало трепетать от радости и сострадания. Мне было очень жаль и бедного папу, и несчастного младенца, который, естественно, никак не понимал, почему его не любит мама, и даже няньку, которую тетя Бугго не дрогнувшей рукой отправила в незнакомую семью и заставила ухаживать за чужим ребенком…
   Несмотря на весь трагизм ситуации, все поразительно скоро улеглось и пришло в гармонию: я сделался полноправным членом семьи, мама – добрым золотистым Ангелом, отец – тихим тираном, а нянька – моим лучшим другом.
   И когда тетя Бугго наконец вернулась в фамильное гнездо, малолетние единомышленники были ей там обеспечены. Точнее, один единомышленник, зато какой! В те годы я был готов пойти за тетю Бугго в огонь и воду.

* * *

   – Я вечно забывала о том, что не весь мир от меня в полном восторге, – призналась мне как-то раз тетя Бугго. – На «Ласточке» я привыкла ко всеобщему преклонению. Я была для них и сестрой, и матерью, и командиром, и духом корабля, и мистической возлюбленной… Я принадлежала им безраздельно, а они были частью меня. Живя в такой обстановке как-то перестаешь помнить о том, что далеко не все видят в тебе Прекрасную Даму. Кое для кого ты остаешься просто пронырливой бабенкой, норовящей перехватить выгодный фрахт прямо под носом у конкурента. И этот конкурент мало что от тебя не в восторге – он готов гнаться за тобой через несколько секторов и вырваться за пределы обитаемого круга, лишь бы проделать несколько отверстий в твоем корпусе…
   – В корпусе Бугго Анео или в корпусе «Ласточки»? – уточнил я.
   Бугго подумала немного и ответила:
   – И так, и эдак. Это – вещи абсолютно взаимосвязанные…
   Тот человек на Даланнео, в порту. Он-то совершенно не был в восторге от Бугго! Более того, она была ему отвратительна. Он ненавидел ее. Не уважал как достойного врага, не злился на нее как на красивую недоступную женщину, – нет, он брезгливо кривил губы и с отвращением цедил: «Ты об этом еще горько пожалеешь, белобрысая стерва…»
   Его звали Еххем Ерхой. Эльбеец, как и Бугго, и тоже знатного рода. Капитан большого торгового корабля «Барриера». Выше Бугго почти на голову, благополучный, победительный мужчина. Бугго таких всегда терпеть не могла. Но все равно ей хотелось его покорить. Чтобы и он, как все остальные, смотрел ей вслед и думал: «Вот идет Бугго Анео, сущая чертовка. Говорят, она сумела посадить корабль, который развалился на куски еще в космосе. Говорят, она – большая приятельница кровавого диктатора Гирахи, которому некогда спасла жизнь. Говорят, ее побаиваются даже пираты с Бургариты…»
   Ничего подобного Еххем Ерхой не думал. Потому что за сутки до его появления в порту Даланнео Бугго перехватила фрахт, негласно предназначенный для Ерхоя.
   Даланнейская светящаяся древесина для Стенванэ. Когда в портовой конторе прозвучали эти слова, Бугго даже задохнулась. Произнесший их чин посмотрел на Бугго кисло, поправил свой огромный, наполовину закрывающий уши, жесткий воротник с золотым шитьем (на Даланнео портовыми перевозками ведают военные), затем вздохнул и добавил:
   – В принципе, я оказываю вам дурную услугу, капитан Анео, поскольку этот груз традиционно возит у нас капитан Ерхой. Неписаные правила, понимаете?
   Он снова вздохнул.
   «Интересно, как такой сугубо штатский человек сделался портовым чином? – размышляла между тем Бугго. Она нарочно переключила мысли на совершенно отвлеченную тему – чтоб хотя бы в малой степени утихомирить свое волнение. – Он ведь боится. Боится этого Ерхоя. Да и меня, пожалуй, тоже».
   И послала своему собеседнику обольстительную улыбку.
   Портовый чин посмотрел, как блестит клычок Бугго, выставленный в ухмылке, как сверкают ее белые глаза, и тихо, обреченно вздохнул.
   – Я сообщаю вам о наличии этого фрахта прежде всего потому, что таковы общие правила: следует извещать капитанов о всех наличествующих предложениях… – продолжал он, нервно потыкивая палочкой в свою планшетку. – Но если между нами, – он лег грудью на край стола и просительно заглянул Бугго в глаза, – то вам бы лучше отказаться и предпочесть овощи для Варидотэ… Очень неплохое дело, кстати. Условия почти конфетные. Подумайте!
   – Продолжайте насчет древесины, – распорядилась Бугго. – Просто так, для сведения. Разумеется, я еще подумаю.
   Чин перевел взгляд на Хугебурку, словно прося его – как мужчина мужчину – вмешаться и урезонить капризную дамочку. Хугебурка внимательнейшим образом изучал сводки перемещений грузов в Шестом секторе. Сводки были позапрошлогодние, планшетка старая, она то искрила и кололась током, то проглатывала половину букв, так что разобраться в написанном было почти невозможно.
   – А? – сказал Хугебурка, поднимая голову и откладывая планшетку. – Простите, я отвлекся. Разумеется, светящаяся древесина для Стенванэ – изумительно хороший фрахт. Желательно только ознакомиться с суммой страховки и прочими подробностями.
   Бугго устремила на чиновника торжествующий взор.
   Тот сказал:
   – Я вас предупредил.
   – Мы ведь не нарушаем закон? – осведомилась Бугго ледяным тоном. – Надеюсь, на Даланнео еще не издан закон, согласно которому исключительное право на данный фрахт принадлежит господину Ерхою и никому более?
   – Негласные законы тоже бывают важны… – уныло протянул чин. – Впрочем, поступайте как знаете. – Неожиданно он приободрился. – В конце концов, давно следовало дать бой этому Еххему Ерхою на его же территории. В самом деле!
   Он взялся за документы и начал что-то быстро подсчитывать. Время от времени он поправлял воротник, затем отстегнул и бросил рядом на стол. Бугго сочувственно сказала:
   – Да, не слишком удобная форма.
   Чин на мгновение оторвался от своих подсчетов.
   – Форма, моя дорогая капитан Анео, никогда не бывает удобной. Это делается нарочно – для духа самодисциплины. Господин Хугебурка может подтвердить. Вы ведь бывший военный, господин Хугебурка?
   – Неужели это так бросается в глаза? – удивился Хугебурка.
   – Нет, – сказал чин с хмурой улыбкой. – Вы меня не помните. Мы с вами вместе служили на «Стремлении». Я был тогда кадетом… Вы меня не помните. Зато я вас помню. Боцманюга из вас был – жуткий. Знаете, я вас боялся. Особенно потом, когда вас снова повысили. – Он снова улыбнулся и стал жалким.
   Хугебурка каменно проговорил:
   – Напротив, я отлично вас помню.
   – Я ушел с военного флота, – продолжал чин, – перевелся в торговый. Потом получил назначение в этот порт. Здесь хорошо. Даланнео – спокойная планета.
   – Вы сменили гражданство?
   – Нет, просто служу как вольнонаемный. Бывает интересно.
   – Расскажите про этого Ерхоя, – попросил Хугебурка.
   Бугго вмешалась:
   – Лично мне это совершенно неинтересно. Лучше дайте документацию. Я пока буду читать. Рассказывайте вполголоса, пожалуйста, чтобы мне не мешать. А еще лучше – выйдите отсюда и болтайте где-нибудь возле складов. И пусть мне принесут чоги.
   Хугебурка кивнул бывшему кадету:
   – Ну же, давайте. Не обращайте на нее внимания. Только насчет чоги действительно распорядитесь.
   – Учтите, она все слышит, – предупредила Бугго.
   – Ничего бесполезного она не услышит, – сказал Хугебурка.
   Секретарша, вертя хорошенькой головкой, утопленной в гигантском форменном воротнике, подала три плоских чашечки с местным аналогом чоги и удалилась. «А вот ей удобно в форме, – подумал Хугебурка, провожая девушку взглядом равнодушного исследователя. – Бывают такие люди, которым идет любая форма. Даже военная».
   – Еххем Ерхой – здешний заправила, – пояснил чин, бывший кадет. – Обычно для него мы придерживаем самые лучшие грузы. У него какие-то связи на Эльбее…
   – Ерхои – древний род, – подала голос Бугго. – Влиятельный. А эти, на Стенванэ, должно быть, большие эстеты… Куда им такая огромная партия драгоценного дерева? М-да…
   – Несколько раз случалось, что хороший фрахт перехватывали другие капитаны. С ними всегда потом что-то происходило. Концов, естественно, не найти: космос велик, затеряться кораблю ничего не стоит. Ищи потом или доказывай… Однако я всегда считаю своим долгом предупредить капитанов о том, на какой фрахт положил глазок господин Ерхой. На всякий случай. И, как правило, встречаю полное понимание с их стороны. На торговом флоте рискуют редко.
   – Не реже, чем на военном, – вставила Бугго, бойко перелистывая электронные странички контракта. – Это так, к слову. Любой купец должен быть пиратом и контрабандистом, иначе грош цена и ему, и его грузу.
   – В смысле? – не понял чин, бывший кадет.
   Бугго изволила на миг поднять глаза.
   – В смысле, что еда невкусна без соли и специй. Продавать партию подштанников – если предварительно не убить за них десяток-другой конкурентов и не провезти в них тонну-другую злостной контрабанды – просто дурной тон.
   – Госпожа Анео немного преувеличивает, – мягко произнес Хугебурка, видя, как покрывается зеленью их собеседник, – однако в общем и целом она совершенно права.
   – Нет, фрахт просто сказочный, – объявила Бугго, откладывая планшетку. – Мы берем!
   – Как угодно. – И чин начал заполнять документы.
   Когда Бугго со своим старшим офицером покидала контору, она спросила:
   – А вы, господин Хугебурка, действительно были жутким боцманюгой?
   – А что? – осведомился он, вздергивая бровь. – Не верится?
   – Почему же? Превосходнейше верится. Лично я сразу почуяла в вас настоящего космоволка…
   – Я совершенно не помню этого типа, – признался Хугебурка. – «Стремление». – Он провел рукой по волосам. – Тысяча лет назад!
   – Это там, на «Стремлении», вам припаяли преступную халатность, в результате которой погиб офицер? Как ваш капитан, настоятельно рекомендую и дальше не вспоминать этого типа.
   И Бугго отправилась на «Ласточку» – обрадовать команду.

* * *

   А через два дня на Даланнео появился этот самый Еххем Ерхой. Он отыскал Бугго в одном из баров.
   Вертя узкими бедрами в пугающе тугой юбке, Бугго расхаживала вокруг стола, где играли в треугольники и шары, и азартно пускала фигуры, которыми требовалось попасть на определенное поле (каждый цвет означал сколько-то очков).
   Несколько завсегдатаев толкались рядом и откровенно рассматривали остренькую девическую грудь Бугго, обтянутую почти прозрачным белым шелком. Еще двое или трое обрели временный смысл существования в том, чтобы задевать капитана «Ласточки» локтями или мимоходом проводить ладонью по ее заду. Поглощенная игрой, Бугго не обращала на это никакого внимания.
   Хугебурка сидел в углу и тянул сквозь зубы местное спиртное пойло, густое, с резким травяным привкусом. Он заметил рослого красавца сразу – и почти мгновенно понял, кто это такой.
   Очень высокий даже для эльбейца. Много ухоженных мышц, тщательно подчеркнутых облегающей одеждой. Плечи, и без того широкие, горделиво развернутые, увеличивались острыми, торчащими в стороны, накрахмаленными «крыльями», с которых свисал короткий, наискось обрезанный плащик. На любом другом такой плащик выглядел бы фиглярски, но только не на Еххеме Ерхое. Можно подумать, нет на свете такой тряпки, которая не была призвана подчеркивать мужскую неотразимость капитана «Барриеры».
   Растолкав играющих и танцующих, Еххем Ерхой вырос перед Бугго и постучал ее пальцем по плечу.
   Бугго обернулась, смахнула с лица прядь.
   – Привет, – сказала она равнодушно.
   – Это ты – Бугго Анео?
   – Всегда рада встретить земляка, – откликнулась она. – Да, это я.
   Он наклонил голову и приблизил губы прямо к ее уху.
   – Слушай ты, белобрысая стерва, – прошипел Еххем Ерхой, – ты еще горько пожалеешь о том, что перехватила мой фрахт…
   У Бугго дрогнули губы. Хугебурка видел, что она обижена. Не испугана – о, нет, не так-то просто напугать капитана Анео! – а вот разобижена просто вдребезги. «Еще бы, – подумал он, – еще бы ей не обидеться: кто-то посмел не влюбиться в нее! Да и то, каким же дураком надо быть, чтобы в нее не влюбиться!»
   Старший офицер «Ласточки» еще раз посмотрел на Ерхоя и счел его полным неудачником.
   Ерхой повернулся и уверенно зашагал к выходу из бара. Бугго уставилась в одну точку, больше не интересуясь происходящим вокруг, и слезы дрожали на ее густых, завивающихся ресницах.
   Хугебурка встал, приблизился к ней, взял под локоть. Она сделала несколько яростных попыток вырваться, но он неумолимо потащил ее прочь. Несколько раз ей удавалось наступить ему на ногу, но к подобным выходкам Хугебурка давно привык и даже иногда успевал уворачиваться.
   – Пустите! – крикнула Бугго своему старшему офицеру, когда они уже выбрались на улицу. – Пустите! Ненавижу вас! Что вы всё вокруг меня скачете?
   – Просто я, как всякая старая дева, беспокоюсь за поведение молодых девиц, – ответил Хугебурка, выпуская капитана. – Когда молодые девицы становятся слишком развязными, их ведут домой, умывают и дают им в руки душеполезную книжку. К тому же, полагаю, завтра нам следует заканчивать погрузку и отбывать без промедления.
   Бугго оскалила зубы.
   – По-вашему, я все-таки должна бояться эту… эту тушу мужского мяса?
   – Боже, какое блистательное оскорбление! Жаль, что в баре вы не были столь остроумны. Да, госпожа Анео, полагаю, именно так. Надо бояться. Но – бояться разумно, с ясным взором и холодным сердцем.
   – И желательно в компании хорошей фазерной пушки, – добавила Бугго, остывая. Она вздохнула. – Ладно, идем.
   – Вот и умница, – пробормотал Хугебурка. – Обожаю, когда вы такая.
   Бугго покосилась на него с ехидством, которого Хугебурка совершенно не заслужил:
   – А вообще?
   Хугебурка протяжно, со стоном перевел дух.
   – И вообще обожаю, – отозвался он. – Идемте же, наконец, домой! На сегодня, по-моему, хватит.

* * *

   «Ласточка» находилась в пути уже два дня, когда на приборах слежения появился новый объект.
   Хугебурка явился к капитану в каюту и сказал, глядя в обложку дешевой планшетки – белый, захватанный пальцами пластик с аляповатыми буквами на корпусе: «Семьсот страшных любовных историй. Лучшие авторы пугают, развлекают вас – и вышибают из вас слезу!»:
   – Право, неловко беспокоить вас такими пустяками, госпожа Анео, однако приборы слежения показывают появление нового объекта.
   Планшетка чуть сдвинулась, и рядом со словом «слезу!» появился немигающий глаз Бугго.
   – Возможно, наш сканер – такой же параноик, как и вы, господин Хугебурка. Говорят, приборы частенько заражаются от людей разными психическими расстройствами, так что по свойствам приборной доски легко судить о характере старшего штурмана…
   – Как вы правы, госпожа Анео! – подхватил Хугебурка, но с таким фальшивым энтузиазмом, что планшетка сдвинулась еще немного вбок, и теперь оба светлых капитанских глаза недовольно сверлили помощника. – Как вы правы! Вот у нас на «Стремлении», к примеру, был один штурман – он носил, вообразите, здоровенный перстень и при том имел гнусную привычку разговаривать с собой во время корректировки курса. «Ах, мы отклонились на сотую градуса? Непоря-адочек!» И – хрясь кулаком о панель! «Ах, тут у нас граница нечетко обозначена? Это еще что? Ну, шалишь!» И снова – бум начальственной ручкой о панель! Так что вся панель была совершенно исцарапана…
   – Кажется, господин Хугебурка, я запретила вам вспоминать о «Стремлении», – строго проговорила Бугго, опуская планшетку и усаживаясь на койке. Она видела, что старший офицер не на шутку встревожен. – Мне что, вывесить приказ в письменном виде?
   Хугебурка отмолчался.
   Бугго сказала:
   – А что эхолот?
   Ручной прибор наружного сканирования, который старые космоволки обычно называли эхолотом, на «Ласточке» имелся. Одно время его на борту не было, но Хугебурка настоял на восстановлении этого прибора. И прибор был куплен и подключен. Хугебурка уверял, что это – совершенно необходимая предосторожность. «Будь мы на военном флоте – тогда, естественно, обошлись бы и без него, – уговаривал он капитана, поскольку Бугго по обыкновению вцепилась в кошелек бледными пальцами и долго не хотела их разжимать. – Вояки специально обучаются этому в Академии – рисковать попусту и совершать бессмысленные героизмы. А мы – мирные торговцы. Нам лучше дублировать важные приборы. Пусть будет. Жалко вам, что ли?» И Бугго сдалась, хотя ей действительно было жалко.
   – Дополнительная ручная проверка с помощью эхолота полностью подтверждает показания автоматического сканера, – холодно произнес Хугебурка. – За нами кто-то гонится.
   – Предположения? – Бугго чуть сморщила нос.
   – Практически уверенность, госпожа Анео. Это тот самый тип, который толкнул вас в баре.
   – Какое точное определение! – сказала Бугго. – От человека, который толкнул женщину в баре, можно ожидать любой подлости, не так ли?
   – Даже пиратского нападения, госпожа Анео.
   Бугго со вздохом принялась обуваться.
   – Идемте в рубку. Я хочу все увидеть собственными глазами.
   – Смотреть особенно не на что. Просто точка на экране.