Хаецкая Елена Владимировна. Космическая тетушка

   Адвокатишка не стал возражать, и Бугго мысленно поставила ему еще один минус.
   – Повторите, – велела Бугго, отнимая руки от лица.
   – Правительство Овелэ снимает свое обвинение. Вас больше не обвиняют в государственном преступлении.
   – А моих людей?
   – Естественно, тоже!
   Бугго громко, горлом, всхлипнула.
   – Теперь уйдите, – приказала она адвокату. – Встретимся в зале.
   – Ну, вообще-то, это уже скоро, – сказал адвокат.
   На мгновение мелькнуло плечо охранника, затем все скрылось.
   Бугго неверными шагами подошла к койке. Повалилась на нее боком. Затем ощутила на себе чужой взгляд и открыла один глаз. Охранник глядел на нее и лыбился. Бугго бросила в него жесткой подушкой, набитой опилками. Опилки давно отсырели и свалялись комьями.
   Подушка угодила в экран, вспыхнула и загорелась. Спустя несколько минут от нее остался только отвратительный запах.
   Охранник сказал приветливо:
   – Хулиганишь?
   – Нечего пялиться, – огрызнулась Бугго. – Я все еще капитан.
   – Ага, – согласился охранник и отошел.

* * *

   Сегодня Бугго впервые рассмотрела зал суда, куда ее привели под конвоем полтора часа спустя после пробуждения. От завтрака она отказалась, о чем впоследствии сильно пожалела, и у нее чуть кружилась голова, но именно вследствие этого все происходящее она воспринимала обостренно и преувеличенно ярко: галереи, нависающие над залом, набитые людьми, блики записывающей и увеличивающей аппаратуры, назойливо расписанные абстрактные узоры на стенах и несколько витражей. Полное отсутствие гармонии неприятно резало нервы. Казалось, мальчишки разбили здесь окна, а потом сами же и залепили их как попало, первым попавшимся стеклянным осколком.
   Все Анео в принципе не любят абстракционистские изыски в искусстве. Я об этом уже говорил. Мы – поклонники консервативного в живописи и декорации и вообще – большие ретрограды.
   Бугго ввели в переполненный зал последней. Она прошла по его центру, уверенно попадая в шаг с конвоирами, и остановилась возле вчерашнего кресла. Хугебурка был уже на месте – ждал возле кресла напротив. Его не усадили и не привязали, как вчера, а оставили стоять. Бугго повернулась к нему лицом.
   Выждав минуту, поднялся Главный Обвинитель, еще одна абстрактная фигура правосудия. Он не закрывал лица, но во всем остальном подражал Вопрошателю: носил такую же лишенную признаков моды и пола одежду, говорил таким же ровным, лишенным интонации голосом.
   – Уточнение по поводу обвинений, выдвинутых в адрес Бугго Анео и Галлги Хугебурки, – произнес он.
   Воцарилась тишина. Перестали вспыхивать блики, и Бугго увидела своего старшего офицера по-настоящему. И подумала, что в этом зале он – самый тусклый из людей. Вот бы уметь посылать импульсы горячей любви, как это делают овелэйцы! Это бы его подбодрило.
   – Уточнение, – продолжал громким, лишенным интонаций голосом Обвинитель. – Правительство Овелэ снимает обвинение в государственном преступлении. Правительство и народ Овелэ прислало сертификат, согласно которому Бугго Анео и Галлга Хугебурка признаются Почетными Гражданами Овелэ. Торговые сделки, совершаемые Бугго Анео и Галлгой Хугебуркой на территории и в воздушном пространстве, а также в сфере влияния Северного Овелэ, не будут облагаться никакими налогами. К этому ходатайству присоединилось Содружество государств Южного Овелэ. Прошу конвой снять с обвиняемых наручники.
   Поднялся оглушительный крик. Бугго зажмурила глаза, такими назойливыми стали вдруг вспышки. Хугебурку повернули, точно тряпичную куклу, и пока один конвоир держал его под локти, другой возился с замком наручников и шипел: «Да не тряси ты руками».
   Мир для Бугго сразу обрел все свои былые богатства, и всё к ней вернулось: и планы, связанные с «Императрицей Эхео», и те пять платьев, погребенных в коробках из золотой бумаги, что остались в отеле, и идея посетить заповедники Овелэ и увидеть те самые воздушные замки в ущельях…
   – Мы скоро домой? – спросила она у конвоира.
   – Погоди ты – «домой», – фыркнул он, наслаждаясь. – Ее чуть не повесили, а она уж рвется плясать…
   – А ты бы на моем месте не рвался?
   – Я бы обоссался, – признался конвоир. – Или бы повалился, вон как тот… – Он мотнул головой в сторону Хугебурки.
   Бугго повернулась и увидела, как ее старшего офицера усаживают в кресло. Она тотчас схватила конвоира за рукав:
   – Усади и меня в кресло. Точно как его. Будто и я ослабела.
   – Чудная ты, – фыркнул он, но просьбу выполнил.
   Они снова сидели друг против друга, и Бугго тихонечко покачивала ногой. Хугебурка пустыми глазами смотрел, как мелькает ее ступня.
   Тем временем Обвинитель извлек из рукава второй лист.
   – Поскольку первое обвинение было снято, в силу вступает второе обвинение, также выдвинутое против Анео и Хугебурки. Теперь оно обладает приоритетом и будет оглашено во всех подробностях. – Он повысил голос. – Бугго Анео и Галлга Хугебурка, вы обвиняетесь в совершении незаконной торговой сделки на космической территории Пятого сектора. Вами была реализована партия оружия. Таможенные службы Пятого сектора не были поставлены в известность об этой операции. Ни один налог на продажу не был заплачен. Галактическое сообщество не было оповещено о последнем перемещении тысячи стволов. Согласно действующему законодательству, такое преступление карается лишением свободы до десяти лет, а также конфискацией корабля, участвовавшего в незаконной торговой операции. Галлга Хугебурка, что вы можете сказать по существу дела?
   Хугебурка встал и, кашлянув, проговорил:
   – Капитан Анео отбыла на «Императрице» в порт приписки этого корабля, чтобы зарегистрировать находку на свое имя. Я исполнял обязанности капитана во время ее отсутствия. При встрече овелэйского прогулочного корабля в Пятом секторе я совершил незаконную торговую операцию, не поставив в известность таможенные службы сектора и не оповестив сообщество о перемещении тысячи стволов. Капитан Анео не знала об этой сделке.
   – Вы признаете себя виновным?
   – Целиком и полностью.
   – Как вы объясните тот факт, что названная вами в показаниях от вчерашнего сумма – шесть тысяч экю – до сих пор не появилась на вашем личном счете?
   – Да, овелэйцы обещали заплатить лично мне шесть тысяч экю, если я втайне от капитана Анео продам им стволы, предназначенные для охоты во владениях Анео на Вио. Я полагаю, что сумма в шесть тысяч экю в ближайшее время появится на моем счете, – сказал Хугебурка. – Возможно, задержка объясняется обычными банковскими проволочками.
   – Объяснение принято, – сказал Обвинитель. И повернулся к Бугго: – Бугго Анео, вы подтверждаете факт вашего отсутствия на борту «Ласточки» в момент совершения Галлгой Хугебуркой незаконной торговой операции?
   – Подтверждаю, – ответила Бугго. – Я находилась на Эхео.
   – Вы подтверждаете его показания о том, что вы не были поставлены в известность об этой незаконной торговой операции?
   – Да, – сказала Бугго, – я ничего не знала. Господин Хугебурка превысил свои полномочия и, воспользовавшись моим отсутствием, продал ружья на сторону.
   – Вы намерены возбудить против него дело?
   – Какое? – удивилась Бугго.
   – Галлга Хугебурка втайне от вас реализовал оружие, которое было предназначено для охоты на вредного грызуна в ваших владениях. Намерены вы возбудить дело по ущербу, который нанесло отсутствие этих стволов владениям Анео на планете Вио?
   – Нет, – сказала Бугго. – Этот вопрос будет улажен административным путем. Благодарю.
   Обвинитель обернулся к заседателям и провозгласил:
   – Таким образом, все обвинения с Бугго Анео сняты. Бугго Анео освобождается из-под стражи. Ей будет предоставлен транспорт для возвращения на Эльбею или в любое другое место по ее желанию.
   Грянул гром аплодисментов. История о романтической любви капитана Анео и кровавого диктатора Тоа Гирахи уже разошлась по утренним новостям, переданная корреспондентом слово в слово, и интерес публики к этой женщине подскочил до небес. В ожидании смертного приговора скандально известная Бугго Анео раскрывает свои сердечные тайны! Государственный переворот на Овелэ позволяет Анео избежать казни! Ее освобождают прямо в зале суда! Всю вину по делу о контрабанде взял на себя старший офицер!
   – А зачем предоставлять для меня какой-то транспорт? – удивилась Бугго.
   – Это необходимо, поскольку «Ласточка» находится под арестом и по окончании следствия будет конфискована, – объяснил Обвинитель и взмахнул рукой. – Сейчас вы можете занять место среди зрителей. Процесс еще не закончен. Будет предъявлено обвинение Галлге Хугебурке и младшему офицеру Исиодору Калмине, повинным в контрабанде.
   Бугго пожала плечами и устроилась в первом ряду, бесцеремонно оттеснив какого-то толстого, с толстой же камерой.
   – Убью, – шепнул он, вынужденный встать.
   Бугго показала пальцем на своего конвоира, теперь уже бывшего:
   – Только тронь – я вон ему пожалуюсь.
   Толстяк зашипел и отошел, потому что ему кричали:
   – Мешаешь! Не видно!
   Обвинитель продолжал:
   – Галлга Хугебурка, нам известно, что у вас имеется судимость. Вы отбыли четыре года принудительных работ за преступную халатность, вследствие которой погиб офицер. Капитану Анео было известно это обстоятельство?
   – Нет, – сказал Хугебурка. – Я скрыл от нее свою биографию. Мне необходимо было полное доверие моего нового капитана.
   – Следовательно, вы имели изначальный умысел обогатиться за ее счет?
   – Скажем так: я не упустил возможности, когда она представилась, – сказал Хугебурка.
   Выждав паузу, Обвинитель сказал:
   – Предварительный прогноз приговора: Галлга Хугебурка – десять лет принудительных работ; Исиодор Калмине – четыре года. «Ласточка» подлежит конфискации. Капитан Бугго Анео полностью оправдана и будет отправлена домой или в любое другое место по ее выбору. Сегодняшнее заседание закрыто. Завтра объявляется перерыв. Дальнейшие обстоятельства дела будут разбираться при закрытых дверях, поскольку они касаются подробностей экономического характера, не подлежащих оглашению.
   Бугго встала и пошла к двери. Она сильно хромала. Сотни глаз смотрели ей в спину, и она, конечно, отлично знала, что тюремная одежда невыгодно подчеркивает ее задранное плечо. «Ну и пусть! – думала она. – Глазейте, дураки. Бугго Анео уходит из зала суда, оправданная».
   Ей стоило больших трудов не обернуться.

Часть одиннадцатая

   В то время я ужасно много думал. Где заканчивается справедливость и начинается зло? Есть ли разница между воспоминанием, фантазией и реальностью? Почему одни любят бумажные книги, а другие признают только планшетки? Отчего не все злодеи – плохие люди?
   Ростовой образ Ангела-Сохранителя смотрел на меня глазами Гатты, из неизмеримых глубин задумчивости, и безмолвно отвечал… Я сам чувствовал, как меняюсь, как ответы начинают прорастать сами собой, не столько в рассудке, сколько в душе и даже ниже души, где-то внутри живота, в утробе. У меня там помещается жалость. У других людей от жалости щемит сердце, а у меня сразу стискивает живот, и щекотка бежит оттуда по всему телу.
   Вообще я сделался очень чувствительный. Я думал о чужом детстве и плакал, представляя себе, как испортятся эти невинные руки после множества греховных вещей, которые они сделают. И старые игрушки будут выброшены, потому что только игрушки обличат человека после того, как он предаст свое детство. Я плакал о грехе, который стал уделом человечества, и взгляд Ангела смягчался, словно бы желая меня утешить.
   А вот тетя Бугго даже в мыслях не посягнула на своих кукол. Они все остались на месте, кроткое немое племя, тряпичные с пришитыми глазами, пластиковые с гнущимися ручками-ножками и настоящими волосами, фаянсовые в платьях из натуральной ткани, с вышивкой золотым бисером и жемчужинками… Бугго перекладывала их с полки на полку, подолгу любуясь их тихими, преданными лицами. Одну она даже велела почистить и починить, поскольку страшно замусолила ее еще в детские годы. Тетя Бугго всегда существовала в полном согласии с миром своего детства. Куклы не осуждали ее ни за пиратство, ни за пьянство, они легко сносили даже соседство кровавого диктатора Тоа Гирахи, чей портрет красовался на стене, над полками.
   Вообще появление в доме тети Бугго оказалось для меня настоящим благом. Нянька постаралась на славу, и я вырос истинным другом Бугго Анео, о существовании которой до поры даже не подозревал. Просто когда она вернулась домой, сразу же выяснилось, что мы с ней – самые близкие по духу люди на свете.
   Думаю, и папа ее любил, хотя все время ругал за склонность устраивать скандалы. В первую же неделю после ее возвращения я слышал, как отец кричит на Бугго в саду:
   – Для чего тебе это понадобилось? Вот объясни мне, глупому генеральному директору крупной компании, зачем ты рассказывала для стерео о своих интимных отношениях с Тоа Гирахой? У тебя что, были с ним интимные отношения?
   – Ну, это смотря какие отношения считать интимными… – смеялась Бугго.
   Надо же! Папа надсаживался от гнева, а она смеялась!
   – Ты получаешь удовольствие, разрушая карьеру других людей? – возмущался отец.
   – Да он сам виноват, этот стереоболтун! – сказала Бугго. – Надо же такое придумать: явиться к женщине, которая ждет смертного приговора, и приставать к ней с неприличными вопросами! Должна же я была отомстить за себя… и за всех других женщин, которые ждут смертного приговора.
   – О других можешь не беспокоиться, Бугго. Ты – единственная.
   – Так меня же оправдали, – напомнила Бугго.
   – Зато журналиста лишили лицензии за плагиат.
   – Туда ему и дорога, – безжалостно сказала Бугго. – Нужно знать культовых писателей. Он, конечно, мог не читать «Сердца в океане», но узнать стиль Абелы Меноэса был просто обязан! У него диск в диктофоне закончился, а то я пересказала бы больше. Мне очень понравился Меноэс. Надо будет, кстати, всем вместе махнуть на Арзао. Там изумительная природа… И, между прочим, на Аталянском море нет никаких зеленых пятен, и солнце там не проникает до морского дна. Такое есть только на севере Арзао.
   Папа мог теперь только вздыхать и бессильно шипеть. Тетя Бугго торжествовала. Потом отец поцеловал ее в щеку, пробормотал: «Я все равно очень рад, что ты с нами, Бугго» – и я сразу простил ей все. Даже то, что она вывела папу из себя.
   Однажды тетя Бугго спросила меня, умею ли я держать язык за зубами.
   – Я поручила бы дело Тагле, – добавила она, называя мою няньку ее несуществующим именем, – но, к сожалению, там нужно будет кое-что объяснять.
   – Где – «там»? – не понял я.
   – Сперва обещай никому не говорить, – потребовала тетя.
   От волнения я лишился дара речи и смог только кивнуть.
   Тетя Бугго вздохнула.
   – Если твой отец узнает, – сказала она не без удовольствия, – будет еще один литературный скандал.
   И положила мне на колени, вынув из-под подушки, толстую тетрадь в простом зеленом переплете. Я почему-то сразу догадался, что это.
   На Эльбее много способов распространять и хранить информацию. Самый изощренный из них – так называемые «подлинники». Это бумажные книги, однако не напечатанные, а переснятые с рукописи, причем непременно написанной лично автором. Такая книга, помимо обаяния бумаги, обладает еще максимально возможным авторским присутствием.
   Я раскрыл тетрадь. На первой странице тетя изобразила девушку в причудливом платье, с оленьей головой на стройной шее. В одной руке девушка держала веер, в другой – лучевик. Было очевидно, что мастерство в создании этого рисунка тетя Бугго оттачивала еще в годы учебы, многократно воспроизводя его в тетрадках, на запотевшем стекле и крышках столов Звездной Академии.
   Над головой девушки кривоватым полукругом шла надпись: «Капитан Бугго Анео. Избранные полеты».
   – Это фрагменты, – пояснила тетя. – Наиболее шокирующее я приберегла на потом.
   – Ты хочешь это напечатать?
   Я полистал рукопись. Кое-где были еще рисунки – карикатуры на Хугебурку, зарисовки пейзажей, по большей части неудачные, и несколько чертежей модных платьев. В двух, как минимум, местах имелись жирные пятна. Местами поля рукописи были исчирканы невнятными черновыми пометками: цифровые ряды, несколько комбинаций из чисел и букв, наброски координат с тремя осями, варианты написания имени «Исиодор»…
   Бугго сказала:
   – Ну да. Мне надо опубликовать все это. А что?
   – Ничего, – сказал я. – Скандал все равно будет.
   – Вот и хорошо, – молвила тетя Бугго. – Твой дед придет в восторг. – Она придвинулась ближе ко мне. – Я договорилась с издательством «Поток».
   – Тетя! – слабенько ахнул я.
   Бугго улыбнулась, выставив клычок с левой стороны губ, – она была довольна впечатлением.
   «Поток» представлял собой весьма бойкое новообразование в издательском мире Эльбеи. Поскольку рынок электронных версий был заполнен старыми, весьма солидными фабриками текстов, «Поток» плавал на мели – но плавал исключительно быстро и вертко. Он выпускал только бумажные книжки. Новшество заключалось в том, что книжки «Потока» были чрезвычайно дешевы. На Эльбее платят не за материал, из которого создано тело книги, а за содержание. Самые дорогие произведения – классика, а на последнем месте – развлекательное чтиво. Особое место в тарифной сетке занимает Священное Писание: любой человек может по заявке получить его бесплатно, но может и купить за огромные деньги, если желает сделать пожертвование.
   «Поток» поступил дерзко. Во-первых, он начал издавать на бумаге любовно-приключенческие фантазии, чего раньше никто не делал. Во-вторых, продавал их чуть дешевле, чем планшетки. В результате плебс приучился к бумажной продукции и даже стал мнить себя эстетом. Ежемесячный рекламный буклет «Потока» стал разбухать и однажды вышел вдвое толще обычного, поскольку помимо обычной информации о новинках содержал некий эксклюзив – поразительную историю одной писательницы.
   Сочинительница любовных фантазий Квенно А., как известно из ее биографии, всю жизнь прожила в замке А., где и скончалась в возрасте девяноста лет по счету Земли Спасения. Вдохновение она черпала в старинном альбоме гравюр, который достался ей от предков. Многие из этих гравюр найдены и опубликованы. Но недавно внучатая племянница Квенно А., носящая то же имя, сделала в замке сенсационную находку. В сундуке, где покойная сочинительница хранила платья своих героинь, в которые переодевалась, работая над очередным романом, Квенно А. – младшая обнаружила подлинную рукопись самого знаменитого произведения бабушки – «Осыпалось золото». И в ближайшее время поклонники смогут насладиться не только текстом, но и почерком, которым этот текст был написан изначально. Со всеми поправками, зачеркиваниями и каракулями на полях, сделанными в минуты раздумья. Стоимость книги по сравнению с первым изданием не будет увеличена.
   Бугго оценила идею. Разумеется, она ни мгновения не верила в существование подлинной рукописи Квенно А. и не сомневалась в том, что кто-то из ушлых редакторов «Потока» полгода корпел над стопкой бумаг, переписывая «Осыпалось…» от руки и время от времени делая помарки или вписывая где-нибудь сбоку: «Боже!», «О, эти луга!» или: «Я так измучена!».
   – В своем роде они, конечно, пираты, – сказала мне тетя Бугго. – Во всяком случае, не без выдумки.
   – Ты сама им предложила? – спросил я.
   Бугго радостно закивала.
   – Естественно! Коль скоро они начали выпускать «подлинники»… Они ухватились за меня всеми конечностями. И потом, – добавила она, кося глазами, – твой отец, может быть, ничего и не узнает. Разве что мне дадут какую-нибудь крупную литературную премию.
   И я потащился в издательство «Поток».
   Прежде мне очень редко доводилось выходить за пределы нашего суверенного государства – усадьбы Анео. Дом и сад поглощали меня целиком, столько в них содержалось важного. Я уверен, что никогда не смог бы исчерпать их до конца – такое никому не под силу.
   Но тетино поручение выгнало меня во внешний мир, и неожиданно я обнаружил в себе ненасытную жадность: мне вдруг захотелось разинуть пасть пошире и заглотнуть вселенную-другую.
   Поначалу я сильно волновался, боясь заблудиться и явить себя смешным; но спустя короткое время, когда я понял, что действительно заплутал, меня охватил покой. Я погрузился в городские улицы, и они тотчас принялись меня развлекать – совершенно как моя нянька, безмолвно, изобретательно, разнообразными гримасами, то смешными, то жуткими.
   В первую очередь меня поразило то, что выглядело столь различно в саду Анео и за его пределами, в городе, – то есть женщины и нищие. Женщин было невероятно много, неиссякаемое изобилие женщин. Они как будто изливались из бесконечного источника. Они казались мне на одно лицо, одетые с неуловимым сходством и очень строгие, почти сердитые, а вместе с тем, как я понял, доступные – пусть не мне, а каким-то другим мужчинам. У нас дома, конечно, тоже водились женщины, и в немалом числе, и многих я видел целующимися с гостями и приживалами; более того – я находился почти в эпицентре любовной истории моего брата, но все это меня как будто не затрагивало. А тут любая – я это как-то нутром ощутил – могла бы стать моей, как стала уже чьей-то. От этого обильного течения женщин, несущих на своих телах бесконечные прикосновения мужских рук, я едва не потерял сознание и даже ухватился за стену какого-то дома. Стена была с архитектурными завитушками и оказалась очень кстати. Я даже подумал, что ее нарочно здесь возвели, чтобы поддерживать бедолаг, вроде меня.
   Нищие внешнего мира тоже удивили меня, но совсем в другом роде. Наши домашние попрошайки – существа смиренные и веселые, а здешние – угрюмы и горды, и я их так боялся, что старательно обходил стороной. Один даже плюнул мне вслед.
   Улицы раскрывались в проемах между домами, и я поддавался каждой новой, которую видел перед собой, а они то бежали прямо, то вдруг изгибались, точно я плутал по чьим-то подвижным пальцам, то растопыренным стрелами, а то сплетенным между собой, чтобы «вранье не считалось».
   Наконец я посмотрел в бумажку с адресом и невнятной схемой и начал спрашивать прохожих, и те познакомили меня с каменными людьми, которые служили ориентиром. Сперва я должен был дойти до дома с двумя танцующими ангелами, а там спросить еще. Я отыскал этот дом и долго ходил перед ним взад-вперед, глядя, как танцуют каменные ангелы. Свет по-разному переливался в тонких тугих складках их одежды и стекал по мелким каменным перьям, как вода, и от этого они выглядели подвижными. Потом я спохватился, и следующий прохожий – женщина в полосатом платке, большом, как скатерть для стола на пятнадцать персон, – указала мне путь к дому с четырьмя атлантами. Я слушал, как мне казалось, вполне осмысленно, а потом вдруг подумал, что эти губы, которые сейчас что-то мне объясняют, совсем недавно кого-то целовали, и не только щеки или рот, но и все тело, и я тут же удрал от нее на подгибающихся ногах.
   Атланты оказались огромные, в два с половиной человеческих роста, и невероятно юные. Они смотрели на меня из-под тяжеленного балкона, представлявшего собой весь верхний этаж здания, их полудетские лица были кроткими и усталыми, и мне захотелось купить их и приказать, чтобы их отвезли в наш сад, где никто больше не заставит этих каменных мальчиков делать такую тяжелую и скучную работу. Я протянул руку и погладил одного из них по босой ноге. Нога оказалась очень гладкой и, что странно, на ощупь теплой.
   Потом меня отправили к трем подругам на шаре – эти украшали угол красивого небольшого здания. Они были похожи на моих сестер, и я впервые в жизни как будто посмотрел на них со стороны. Каменные подруги хихикали между собой, но при этом каждая из них пристально наблюдала за прохожими: они тут были в засаде, они охотились, но таким образом, что хотелось сразу попасться и закричать: «Я здесь, держите меня!» Они балансировали на большом шаре, крепко ухватывая его маленькими гибкими ступнями. Как-то у них все получалось одновременно: и завлекать мужчин и не падать с шара.
   Почти сразу за этим домом был другой, после – садик, а за садиком – толстенький розовый особнячок.
   На моем путеводном листке этот особнячок был отмечен крестиком, после чего начиналась какая-то странная схема. Некоторое время я по-разному вращал ее перед глазами, пытаясь сориентироваться по нервным коротеньким стрелочкам, которые показывали, как мне чудилось, сразу по всем направлениям, а затем я увидел двух непрерывно разговаривающих человек. Они исторгали из себя потоки слов оба сразу и при этом, несомненно, хорошо понимали друг друга, потому что то и дело одновременно заливались громким смехом.
   Мне подумалось почему-то, что это люди из издательства. Я даже подбежал к ним и спросил: «Вы – редакторы?», но они меня не услышали. Они обошли особнячок сзади и нырнули в проходной двор. Я пошел следом. Их голоса то пропадали совсем, то выскакивали и принимались гулко прыгать среди голых стен. Флигель во дворе пышного, как розочка, особнячка был совсем другой, похожий на обглоданную кость.
   Двое вошли в дверь с надписью: «Общественная станция переливания крови». На плане тети Бугго эта дверь была обозначена как «Ст.крови» – и далее следовала стрелка вверх. Я вбежал вслед за говорящими и поскакал по ступенькам так быстро, словно они обваливались прямо у меня под ногами. Между третьим и четвертым этажами находилось большое растение в кадке – куст с мясистыми листьями. Листья были очень пыльные, а кадка полна комков пожеванной лассы – слабонаркотической жвачки. Под кадкой сидел прямо на полу хмурый человек с длинными волосами и пил из бутылки.