Харпер Стивен. Империя Немых

   Мы опять прошли через туннель, через люк и оказались в коридоре, застланном ковром. Закругленные стены были выкрашены в яркие, жизнерадостные цвета. Гарин шел рядом со мной, одной рукой все так же покручивая ус, а другую держа в кармане. Там у него был инжектор.
   — Ты, наверное, хочешь встретиться со своей семьей, — сказал он. — Я тебя к ним провожу.
   Я опять разволновался. Гарин вел меня по длинным запутанным коридорам. Мы проходили мимо множества дверей, через холлы, но никого не встретили. Я совершенно потерял ориентацию. Наконец Гарин остановился у какой-то двери и нажал на кнопку звонка. Во рту у меня пересохло и жгло. Каков мой отец из себя? А с мамой все в порядке?
   Дверь распахнулась. На пороге стояла мама. Она выкрикнула мое имя и бросилась мне на шею. Я так обрадовался, когда ее увидел. Когда понял, что она в порядке. Я совершенно забыл о том, что мы поругались при последней встрече. У меня даже слезинка скатилась, надеюсь, что никто не заметил.
   Позади, за маминой спиной, я увидел мужчину и молодую девушку. У обоих были черные волосы, но у мужчины (то есть у папы?) они уже начали седеть. Я смотрел, на них, не зная, что делать. Мама все еще меня обнимала. Мужчина улыбался немного смущенно, а девушка вообще не проявляла никаких эмоций. Она казалась мне знакомой.
   Наконец мама меня отпустила. Она смотрела на Гарина, который все еще стоял в дверях.
   — Вы свободны, — сказала мама.
   Потом втащила меня внутрь и захлопнула дверь прямо у него перед носом.
   — Тебе надо кое с кем познакомиться, Седжал, — сказала она. — Это твой отец, Прасад Ваджхур.
   Я посмотрел на него. Вот и настала минута, о которой я так много думал. Я встретил своего отца. Когда я был маленький, я представлял себе, как он высоко меня подбрасывает или возится со мной на полу. И сейчас я вспомнил почему-то именно об этом.
   — Привет, — сказал я. Больше ничего не мог придумать.
   — Седжал, — Прасад, то есть мой отец, произнес мое имя так, будто пробовал, как оно звучит. Он протянул было руку, потом в смущении отдернул. Я тоже не знал, что делать. Обнять его? Я ведь его даже не знаю. Пожать ему руку? Глупо здороваться за руку с собственным отцом.
   Мама взяла инициативу в свои руки и спасла нас обоих. Она обхватила меня за плечи и развернула в сторону девушки.
   — А это Катсу, твоя сестра, — сказала она.
   — Привет, — сказала Катсу. Голос у нее был низкий, как у мамы.
   — Привет, — опять сказал я.
   — Пойдемте сядем, — предложила мама.
   Мы прошли в гостиную. Комната была немногим больше, чем наша гостиная в Иджхане. Два окна выходили прямо в океан, и я увидел поля красных водорослей, качающихся в волнах. Я сел рядом с мамой. Катсу села на пол, а Прасад — в кресло.
   — Седжал… — начал Прасад.
   — Почему ты ушел? — выпалил я.
   Я вдруг ужасно разозлился. Всю жизнь я прожил на Рже в глухой трущобе, и только когда мне удалось наконец вырваться оттуда, он вдруг и появился.
   Прасад выглядел расстроенным. Он стал рассказывать о том, как Катсу похитили, и как он попал в лабораторию. Потом мама рассказала, как она встретила Макса Гарина, вирусолога, который переделал мои гены и запрятал мою Немоту поглубже.
   — Его зовут Макс Гарин? — переспросил я. — Это он привел меня сюда. Так это он изменил мои гены?
   Мама кивнула. У меня по всему телу пошли мурашки.
   — Он взял у меня кровь на анализ, когда мы сюда шли, — сказал я. — Сказал, это надо для компьютера, чтобы тот мог меня узнавать.
   Мама и Прасад переглянулись. Катсу все так же сидела на полу. Она еще не сказала ни слова.
   — Я полагаю, жена моя, нам надо бежать как можно скорее, — сказал Прасад.
   — Я полагаю, муж мой и на этот раз оказался прав, — ответила она.
   Как странно. Я никогда не слышал, чтобы мама называла кого-нибудь мужем. Но не успел я об этом подумать, как мама начала расспрашивать, что произошло со мной, когда я улетел вместе с Кенди. Им было известно лишь то, что сообщила им какая-то доктор Сей, — она сказала, что я к ним скоро приеду.
   Я рассказал им все с самого начала, о том, как мы улетели, о смерти Питра, о Беллерофоне и о динозаврах, потом о приказе императрицы и о Падрике Суфуре. Когда я рассказывал о том, что Ара должна была меня убить, мама очень рассердилась.
   — Нигде нельзя чувствовать себя в безопасности! — воскликнула она. — Даже в монастыре.
   Прасад принялся ее успокаивать, чтобы я мог закончить. Потом Прасад рассказал мне о лаборатории и о детях, бьющихся в конвульсиях. Я не знал, как реагировать, и поэтому промолчал.
   — Значит, наш тайный благодетель — Падрик Суфур, — сказал Прасад. — Вопрос в том, зачем он послал тебя сюда?
   — Потому что я ему велел, — ответил я в некотором смущении. — Я случайно услышал, как он с кем-то разговаривал про вас, вот и сказал ему, чтобы он отвез меня к вам.
   Мама покачала головой.
   — Он бы не стал так рисковать только ради того, чтобы дать тебе возможность встретиться с семьей. Даже имея в виду твои способности, Седжал… нет, это был бы неоправданный риск. А если Макс Гарин так стремился взять у тебя кровь, значит, Падрик Суфур имеет на тебя какие-то конкретные виды.
   — Он хочет, чтобы я прекратил войну, — сказал я не без гордости. Пусть Прасад видит, какая я важная птица. Я пустился в подробные объяснения.
   — Глупости, — подытожила мама, когда я закончил.
   — Почему?
   Я уставился на нее, вытаращив глаза.
   — Все это глупости, — повторила мама. — И я не могу поверить, что Суфур не отдает себе в этом отчета.
   — Что ты хочешь сказать? — спросил я. — Все получится.
   — Ну подумай хорошенько, Седжал, — мягко сказал Прасад. — Между разными системами может одновременно идти с полдюжины войн. Ты — всего лишь человек. И неважно, какой силой ты обладаешь, ты не в состоянии заставить всех прекратить сражаться. А правители, чьи планы ты расстроишь, начнут устраивать на тебя покушения. И рано или поздно какой-нибудь наемник до тебя доберется. Одному человеку не под силу прекратить все войны.
   Я в растерянности смотрел то на маму, то на отца.
   — Тогда зачем он платит мне такую кучу денег?
   Мама барабанила пальцами по ручке кресла.
   — По ряду причин. Он хочет быть уверен, что тебя не сможет перекупить никто другой. Или он рассчитывает с твоей помощью получить еще большую финансовую выгоду.
   — Ему нужны гены Седжала, — сказала Катсу.
   Все обернулись к ней. Я почти забыл, что она в комнате. У Катсу были такие же черные волосы, как у меня, а глаза — карие, как у мамы.
   Вот. Прасад стал было ее расспрашивать, но тут вмешалась мама.
   — Анализ крови, — сказала она. — Гарин хотел как можно скорее заполучить твой образец крови, это нужно для его эксперимента. Я отказываюсь предоставить им свои яйцеклетки, но гены Седжала — это же еще лучше. Он — самый одаренный Немой во всей вселенной.
   — А для чего ему понадобились гены Седжала? — спросил Прасад.
   — Здесь все сплошной обман, — говорила Катсу, уставившись в ковер у себя под ногами. — Когда отец только пришел сюда, Кри и Сей сказали ему, что хотят покончить с рабством женщин, способных производить Немое потомство. Это ложь. Когда приехала мама, она сказала, что хочет участвовать в эксперименте. Тоже ложь. Когда Седжал познакомился с Суфуром, Суфур сказал, что хочет покончить с войнами. И это ложь. Суфур обставил все так, будто он оказывает Седжалу огромную услугу, разрешив ему прилететь на Ржу. Это ложь. Здесь повсюду ложь и обман.
   — В чем же правда, дочь моя? — тихо спросила мама.
   — Правда — в Мечте, — ответила Катсу. — В Мечте не бывает лжи.
   — Ты говоришь, что Суфуру нужны гены Седжала, — сказал Прасад. — Ты знаешь, зачем?
   — Гены Седжала нужны Максу Гарину, — поправила его Катсу. — Гарин разрабатывает вирусы, которые изменяют человека.
   — Это для детей, — прошептала мама, и я решил, что она говорит о тех, кого, как Прасад мне рассказывал, вывели в лаборатории.
   — Вскоре в Мечту войдет еще одна группа детей, — продолжала Катсу, — Я уже чувствую, как их сознания бьются о ткань Мечты. Когда это случится, не знаю, смогу ли я удерживать их всех в одном месте.
   После этого она поднялась, ушла в свою комнату и закрыла дверь.
   — Она всегда такая? — спросил я. Мне было немного не по себе.
   — Да, — ответил Прасад. Его голос звучал напряженно.
   — Могу поставить сколько угодно на то, — сказала мама, — что Гарин собирается выделить ретровирус, используя гены Седжала. С помощью этого ретровируса следующая партия детей сможет войти в Мечту гораздо раньше, чем обычно.
   — Но зачем? — Прасад почти кричал. — Катсу говорит, что тогда Мечта погибнет. Зачем им это нужно?
   — Точно не знаю, — сказала мама. — Надо еще выяснить. Мы должны узнать, Немая ли доктор Сей, как подозревает мой муж. Мы должны узнать, на самом ли деле Падрик Суфур собирается уничтожить Мечту и для чего ему это.
   Она помолчала немного.
   — И еще, — заговорила она снова, — мы должны захватить базу.
   И как всегда, стоило начаться чему-то интересному, как зазвонил компьютерный колокольчик и Прасад сказал, что ему пора идти в лабораторию. Сжав мне по пути плечо, он ушел.
   Я сидел на кушетке рядом с мамой, не очень представляя себе, что теперь следует сделать или сказать. Так значит, это и есть мой папа. Вполне приятный человек. Я, наверное, должен был чувствовать какую-то родственную связь между нами, но я не мог думать о нем иначе, как о постороннем человеке.
   Мама опять меня обняла, и я не стал возражать. И мы еще поговорили. Мы не касались ни моих подпольных заработков, ни нашей последней ссоры. Я рассказывал ей про Беллерофон и про динозавров, а она мне — про лабораторию и подопечных из детской. Потом я сказал, что устал и хочу вздремнуть. Она отвела меня в свою с Прасадом комнату. Тоже очень необычно — осознавать, что мама с кем-то спит.
   Вот. Мама закрыла дверь, и я лег. Спать я, конечно, не собирался. Я собирался в Мечту.
   Я закрыл глаза и вошел в транс. В ушах шептали голоса. Я потянулся к ним и оказался на своем морском побережье. И сразу почувствовал, что дела идут все хуже и хуже. Там не осталось почти никого. Тьма бушевала и ревела, вздымаясь над моим океаном, она сделалась огромной и подошла совсем близко. Я вспомнил страшные сказки, которые рассказывала мама, о том, как из моря выходят чудовища и огромными лапами сметают с лица земли целые города.
   Я глубоко вздохнул и подвинулся ближе к границе с тьмой.
   Там по-прежнему раздавались крики. Я попытался заглянуть внутрь, стараясь не обращать внимания на шум. Девушка все так же танцевала внутри, и я понял, что это Катсу. Вот почему раньше она показалась мне знакомой. Сложив ладони рупором, я стал ее звать, но она не слышала. Я все кричал, размахивал руками, и наконец она обернулась. Из-за темноты я не мог как следует разглядеть ее лицо, но это точно была она. Она помахала мне рукой, приглашая подойти поближе. Я сделал шаг.
   И тут я увидел… Из огромного сгустка черноты вырвалась тень. По форме она напоминала бьющегося в конвульсиях человека. Тень побежала по равнине, и там, где она касалась земли, земля трескалась. За спиной тени вздымался маленький вихрь-торнадо, и я чувствовал, как разрывается и трещит сама ткань Мечты. Я замер, не в силах пошевелиться.
   И тут появилась Катсу. Она бросилась следом за тенью, даже опередила ее, не обращая никакого внимания ни на трещины в земле, ни на вихрь. Она прикоснулась к тени рукой, стала с ней разговаривать, но я стоял слишком далеко и не слышал, что говорила моя сестра. Вдруг тень повернулась и бросилась назад в черную массу. Катсу проводила ее взглядом, потом подбежала ко мне. Мы долго смотрели друг другу в глаза.
   — Я все время звала тебя, — сказала она. — Почему ты не отвечал?
   — Звала туда, в черноту? — Я показал пальцем во тьму. — Даже и не думай об этом!
   — Пока я рядом, они не причинят тебе вреда.
   Раздался раскат грома, на нас обрушился ледяной ветер. Я удлинил рукава рубашки и сменил шорты на длинные штаны.
   — Кто они такие? — спросил я.
   — Это дети из лаборатории, кто же еще.
   В Мечте Катсу была одета в обычный спортивный костюм синего цвета. Волосы у нее не такие вьющиеся, как у меня, но намного длиннее. Роста мы с ней почти одинакового.
   — Интересно, как это — провести все детство с Пра… с папой? — спросил я неожиданно для самого себя.
   Она улыбнулась.
   — А я не представляю, как может быть по-другому. Отец — очень мягкий, и он стремится верить тому, что говорят люди. Он хочет думать, что люди добрые, даже если совершенно очевидно, что это не так. Но он вовсе не глупый.
   — Мама тоже умная, — сказал я. — Она умеет делать так, что люди ее слушаются и делают так, как она хочет. Но она хочет для них только добра, по крайней мере, она думает, что так для них будет лучше. Ты на нее похожа.
   — А ты похож на отца.
   Какое-то время мы смотрели друг на друга с улыбкой. Потом ее лицо стало серьезным. Над нашими головами раздался новый раскат грома.
   — Я для них танцую, — сказала Катсу, — и тогда они успокаиваются и не разбегаются. Но иногда бывает, что кто-то один вырывается из толпы и бежит, как вот сейчас. Они представляют себя монстрами, а значит, и другие Немые в Мечте воспринимают их как монстров, когда дети касаются сознаний этих Немых. То есть получается, что это монстры, существующие в Мечте сами по себе. Они очень сильны и потому способны навязывать Немым собственный образ Мечты.
   — Они ведь нам родственники, да? — спросил я.
   Она кивнула.
   — Это наши братья и сестры. Поэтому я для них и танцую, и поэтому они еще не пожрали все разумные сознания на Рже. Иначе я не могла бы попасть в Мечту. И ты тоже. Но их голод возрастает с каждым днем. Когда в Мечту попадут следующие, еще один выводок наших братьев, у меня не хватит сил, чтобы их удержать.
   Я судорожно сглотнул. Мне стало холодно.
   — А если Гарин сделает так, что они смогут раньше…
   — Мечта погибнет, и никто из нас ничего не сможет сделать, — закончила она мою мысль. Я видел, как сильно она устала. Она переживала ужасное напряжение, и ей приходилось нести это бремя в полном одиночестве.
   Сунув руку в карман, я вытащил флейту.
   — Подыграть тебе?
   Она улыбнулась и протянула мне руку.

ГЛАВА 25
ПЛАНЕТА БЕЛЛЕРОФОН

   Немое горе ранит сердце куда сильнее…

Чед-Варид, философ

   Благословенный и наипрекраснейший монастырь ордена Детей Ирфан
 
   Бен и Харен медленно шли по шатким подвесным переходам, с обеих сторон поддерживая Кенди. Ара не брала трубку. Бен отметил про себя, что ему бы следовало сильнее волноваться по этому поводу. Пока они шли, Харен постоянно говорила, что было совсем на нее не похоже.
   — Принято считать, что Мечта — это образ всех сознаний, существующих во вселенной, — говорила она. — Что благодаря ей, мы чувствуем свою взаимосвязь с остальными. Но теперь мы перестали быть частью Мечты. Нас охватило чувство одиночества, страха и безразличия ко всем и всему вокруг. Нас поддерживают только сила привычки или чрезвычайно мощные эмоции.
   — Это не про меня, — резко сказал Бен.
   Харен замолчала.
   Бен тащил Кенди по переходам. Проще было бы оставить его дома, но Бен чувствовал, что этого делать было нельзя. Кенди, как в полусне, едва передвигал ноги, и Бена пугало то, какие у него были холодные руки. Монастырь переменился до неузнаваемости. В нем теперь не бурлили жизнь и привычная активная деятельность. Люди сидели на балконах и тупо смотрели перед собой. Несколько раз им по пути попадались мертвые тела, висевшие на ветвях деревьях или на ограде, раскачиваясь, как привидения в тумане. Где-то далеко прошипели четыре выстрела, долгую минуту выла сирена. Потом все стихло. Поперек одного из переходов лежал мертвый чед-балаарец. Бену пришлось помочь Кенди преодолеть эту преграду. Бен заметил, что голова у чед-балаарца разбита.
   Остальная часть пути была не менее ужасной. Бен не решился воспользоваться гондолой или монорельсовым поездом и по возможности старался избегать контакта и с людьми, и с чед-балаарцами. Если Харен была права, если теперь никому не стало дела до других, то все это может привести к тому, что в людях проснется — или уже проснулась — способность совершать неслыханные преступления…
   Харен молча шла рядом, поддерживая Кенди с другой стороны.
   Наконец они добрались до дома Ары. Бен помог Кенди спуститься с основной трассы к небольшому переходу, ведущему к дому Ары. Странно. Его сердце билось сильно, но только от физического напряжения. Ему было интересно узнать, как обстоят дела у Ары, но… это был какой-то отстраненный интерес, как будто речь шла не о его собственной матери, а, например, о матери Кенди или Харен. Парадная дверь открылась на голос Бена.
   — Подождите здесь, — сказал он, когда они вошли внутрь. Бен прошел дальше в дом, окликая Ару. Ее нигде не было видно. Бен спросил компьютер, знает ли он, где находится Ара.
   — Матушка-наставница Арасейль находится в задней части балкона, — ответил компьютер.
   Испытывая некоторое облегчение, Бен вышел через заднюю дверь. Но Ары не было и там. В недоумении он попросил компьютер еще раз уточнить ее координаты.
   — Матушка-наставница Арасейль находится в задней части балкона, — повторил компьютер.
   И тут Бен заметил, как что-то сверкнуло. На полу балкона он увидел золотой медальон и золотой перстень с синим камнем. Они принадлежали Аре.
   Внутри у него что-то сдвинулось, что-то пробилось сквозь стену апатии. Сердце глухо стучало, тяжело отдаваясь в ушах, кровь бурлила в голове. Того, о чем он подумал, не могло произойти. Не могло. Не могло.
   Не тратя времени на объяснения, он пробежал мимо Харен и Кенди и бросился вниз по лестнице, извивавшейся вокруг ствола дерева и спускавшейся к земле. Лестница глухо стучала и вздрагивала у него под ногами. Доски были скользкими от влаги, но Бен, благодаря частым тренировкам, без труда одолевал ступени. Он промчался мимо соседних домов, расположенных ниже на том же дереве. Он не замечал, что там происходит, а просто со всех ног бежал вниз. Под деревом не было ни тротуара, ни дорожки, потому что лестница предназначалась в основном на случай пожара или другой чрезвычайной ситуации. Внизу, среди подушек зеленого мха, поднимались листья папоротника почти по колено высотой. Ствол огромного дерева вздымался высоко вверх. Отбежав от него на несколько метров, Бен пошел по кругу, стараясь определить место, куда выходил балкон Ары. Его брюки и туфли быстро намокли. Прошло несколько минут, но он ничего не нашел. Может быть, он ошибся. Может быть, он…
   Вдруг его нога наткнулась на что-то. Бен вздрогнул. И увидел сломанные листья папоротника, темные, начавшие увядать… Ара ничком лежала на этих листьях. Со сдавленным криком Бен бросился на колени рядом с телом матери, пытаясь нащупать биение сердца, хотя бы слабый пульс. Дряблая кожа Ары уже начала холодеть и приобрела мертвенно-бледный оттенок. Пульса не было. Судорожными движениями Бен перевернул мать на спину.
   Вместо лица у нее было кровавое месиво, в котором застряли комочки земли и обрывки листьев папоротника. Он коснулся груди и почувствовал, как под его рукой неестественно сдвинулись сломанные ребра.
   — Нет, — прошептал он, — мама, прошу тебя, не надо.
   Ответа не было. Бенджамин Раймар обхватил руками мертвое тело своей матери и безутешно зарыдал, сидя в сырых зарослях папоротника.
   Он не мог сказать, сколько времени провел там. Вдруг кто-то коснулся его плеча. Бен поднял глаза. Над ним стояла Харен.
   — Мне очень жаль, — сказала она.
   — Если бы я пришел чуть пораньше, — заговорил Бен, и горячие слезы катились у него по щекам. — Я мог бы ее остановить. Я мог бы…
   — Пока не произошла катастрофа, у тебя не было никакой причины торопиться сюда, — перебила его Харен. — Никто не мог ничего ни предвидеть, ни предотвратить.
   От ее слов Бену не стало легче.
   — Нельзя оставлять ее здесь, — сказал он. — Кто-нибудь… Динозавры…
   — В одном из домов на этом дереве я заметила гравитационные сани, — сказала Харен. — Подожди меня, я сейчас.
   Бен вновь уставился на тело Ары. Капли воды стекали с листьев папоротника и с тихим звуком шлепались вниз. Бен убрал с ее разбитого лица черные волосы, отер кровь рукавом. Сколько раз он слышал, что люди не могли поверить в реальность смерти кого-то близкого и любимого, а вот он сейчас чувствует боль этой невыносимой, безобразной реальности.
   Харен принесла сани, совсем небольшие, размером с обычные носилки. Они положили на сани маленькое тело, и Бен повел сани вверх. Сани держались параллельно поверхности земли, как-то странно приподнявшись над лестницей. Бен проверял, чтобы Ара не соскользнула вниз. Они поднялись к дому Ары и задвинули сани на балкон. Бен их закрепил, а Харен тем временем пошла в дом за какой-нибудь простыней, чтобы закрыть лицо Ары. И тут же отчаянно закричала. Бен стремглав бросился на крик.
   Харен была в гостиной. Войдя в комнату, Бен замер в безумном оцепенении. В середине комнаты стояла Харен, обхватив руками Кенди, вцепившись в его пояс. Бездвижные ноги Кенди висели в полуметре от пола. На его шею была накинута веревка, второй конец которой был закреплен на высокой потолочной балке. Рядом валялся перевернутый столик.
   — Помоги же мне! — воскликнула Харен. — Быстрее, я не могу его удержать!
   Бен все еще пребывал в оцепенении. Но через секунду его ступор рассеялся, сменившись не менее разрушительным отчаянием. Все бессмысленно. Бен бесконечно одинок, и неважно, жив Кенди или умер. Если Кенди решил умереть, не надо ему мешать.
   — Бен! — произнесла Харен, задыхаясь. Кенди уже выскальзывал у нее из рук.
   На Бена опять нахлынули воспоминания о матери. О том, какие мягкие были у нее руки. Об ее изуродованном теле. О ее смехе. И о его собственной боли. Сердце у него сжалось от горя, от тех слез, которые ему еще предстояло пролить. Он потерял мать. Он не может потерять еще и Кенди.
   — Бен!
   Бен сдвинулся с места. Он бросился к Кенди и обхватил его руками, не давая петле затянуться на шее. Поставив столик на место, Харен взобралась на него. Она достала нож и быстрым движением перерезала веревку. Бен аккуратно опустил Кенди и уже второй раз за сегодняшний день стал щупать пульс. Сердце билось, хотя Кенди не дышал. Тренировки сделали свое дело. Откинув голову Кенди назад, Бен ущипнул его за ноздри и принялся дышать ему в рот. Харен тем временем звонила по телефону. Ее голос доносился до Бена как будто издалека. Весь его мир сузился до дыхания Кенди.
   «Давай же, давай, — думал он. — Кенди, не делай этого, не надо, Кенди. Давай!»
   — Медицинский центр не отвечает, — раздался за его спиной голос Харен, но Бен едва услышал ее. Двенадцать вдохов, опять проверить пульс. Сильный. Еще один вдох, еще и еще.
   «Давай, Кенди. Дыши же, дыши! Я потерял маму, я не могу потерять и тебя тоже!»
   Кенди резко закашлялся. Он неуверенно втянул в себя воздух, потом открыл глаза.
   — Бен, это ты? — произнес он хрипло.
   И только теперь Бен заметил, что снова плачет.
   — Кенди, боже мой, что ты делаешь?
   — Как больно, — пробормотал Кенди. — Жить больно, Бен. Почему ты не дал мне умереть?
   «Потому что я люблю тебя, идиот», — подумал Бен, не в состоянии, однако, произнести это вслух. Вместо этого он сказал:
   — Тебя надо отвезти в больницу.
   — Говорю же тебе, — от голоса Харен Бен чуть не подпрыгнул, он совсем забыл, что она рядом, — говорю же, медицинский центр не отвечает. Они, наверное, перегружены работой, или у них мало персонала. А может, то и другое вместе.
   — Его нельзя оставлять одного. — Бен сел на корточки. — Что, если он опять попытается?
   — Его надо отсюда увезти, — сказала Харен. — Его надо доставить в такое место, где он мог бы снова общаться с Мечтой.
   — «Пост-Скрипт» все еще в порту, так ведь? — уточнил Бен. — Если мы удалимся от Беллерофона на достаточное расстояние, может быть, он придет в себя?
   — Тогда незачем терять время. — Харен помогла Бену поставить Кенди на ноги.
   — Маму нельзя просто так здесь оставлять, — сказал Бен.
   Харен хотела было возразить, но увидела выражение лица Бена.
   — Мы возьмем ее с собой, а на корабле поместим в криокамеру, — предложила она.
   До космического порта пешком было не дойти. Вместе с Кенди и с гравитационными санями им удалось добраться до станции монорельса, где, как по заказу, на путях стоял длинный поезд, похожий на мертвую змею. Бен с опаской заглянул в вагон. Там было около полдюжины людей и один чед-балаарец. Все живые, но на появление Бена никто из них не отреагировал.
   — Мы поведем этот поезд в космический порт, — объявил Бен. — Если не хотите ехать с нами, выходите.
   Никто не пошевелился. Бен втащил Кенди в отсек управления, стараясь не смотреть, как Харен вкатывает в вагон гравитационные сани с их грузом, накрытым белой тканью. Интересно, куда же подевался машинист…
   Управлять поездом оказалось совсем несложно, но поездка все равно была сплошным кошмаром. На Бена то и дело накатывали приступы черной тоски, и тогда ему хотелось все бросить и бежать. Однажды где-то неподалеку прозвучали выстрелы, треснуло окно в вагоне. Это происшествие, однако, добавило Бену адреналина, хотя вспышка длилась недолго.
   Кое-как они все же добрались до космического порта. Бен тащил Кенди, а Харен направляла движение саней. Они со всей возможной скоростью пробирались через порт, не обращая внимания на попадавшихся тут и там апатичных чед-балаарцев и людей.