Хэйдон Элизабет. Пророчество: Дитя Земли

   — Так следует ли считать их намерьенами?
   Обжигающе голубые глаза продолжали пристально смотреть на Рапсодию, вертикальные разрезы зрачков расширились в темноте комнаты, купаясь в отсветах, словно в солнечных лучах.
   — Да, — задумчиво проговорил он. — Даже если они и не приветствовали местное население афоризмом Гвиллиама, я считаю, что серенны, покинувшие Серендаир перед катастрофой, должны считаться намерьенами. Ведь и Второй флот тоже никого не приветствовал таким образом они высадились в Маноссе или Гематрии, а на континент перебрались только в следующих поколениях, когда был созван Первый Совет намерьенов. И они считаются намерьенами; когда заиграл рожок, созывающий всех на совет, и они услышали его зов в своих душах, то посчитали, что должны на него откликнуться, и прибыли на Великую Встречу. Да, всякого, кто родился на Серендаире, а потом покинул его, следует считать намерьеном Первого поколения.
   Рапсодия отвернулась, чтобы он не увидел, как она вздыхает, и повесила свой плащ на крючок.
   — Ну, тогда меня следует отнести к Первому поколению намерьенов, — сказала она, разглаживая складки плаща и стряхивая грязь.
   Потом она повернулась и посмотрела на Эши. Ей не удалось увидеть в его глазах победного блеска, в них лишь промелькнула тень улыбки.
   — Но как тебе удалось уцелеть? Куда ты направилась? Тебе не пришлось воспользоваться лодкой или паромом, поскольку ты сказала, что никогда не плавала на корабле. Как же тебе удалось попасть сюда, преодолев половину мира?
   — Но это уже много больше чем два вопроса, — торопливо возразила Рапсодия. Вновь ожили воспоминания о бесконечном путешествии в чреве Земли; она тряхнула головой, чтобы избавиться от нахлынувших неприятных ощущений. Всякий раз, когда она начинала думать о том времени, ее охватывало отчаяние. — Кроме того, мы договорились, что постараемся как можно меньше говорить о Прошлом.
   — Извини, — быстро сказал Эши. — Ты, конечно, права. Спасибо тебе за то, что ответила на мои вопросы.
   Рапсодия с некоторым беспокойством посмотрела на него.
   — И что ты собираешься делать теперь, когда получил ответы на мучившие тебя вопросы?
   Эши встал.
   — Мыться.
   Рапсодии не удалось скрыть своего удивления.
   — И это все? Ты столько времени приставал ко мне, а теперь собираешься идти мыться?
   — Да, — со смехом ответил Эши. — На случай, если ты не заметила, скажу: всякий раз, когда мы оказывались рядом с речкой или прудом, ты купалась, а мне приходилось довольствоваться туманом моего плаща. Едва ли это следует считать справедливым, к тому же мы собираемся про вести ночь в одной комнате. Так что извини, я ухожу. — Рапсодия с улыбкой наблюдала, как Эши подобрал с пола нечто, когда-то служившее полотенцем, и, насвистывая, вы шел из домика.
   Эши закончил надевать штаны, когда дверь хижины широко распахнулась и наружу посыпались горы грязи и мусора. Рапсодия наломала веток, сделала из них метлу и теперь энергично подметала пол. Когда она выглянула наружу, их глаза встретились, и Рапсодия ахнула. Она смотрела на его грудь.
   От пупка до левого плеча шел след от ужасной раны, черный и изогнутый. Ранение было давним, но оно так и не зажило и продолжало гноиться, обожженная плоть выглядывала из-под обугленной кожи. Голубые вены радиально расходились по груди, образуя звезду вокруг сердца. На глазах Рапсодии выступили слезы.
   «Обычно я вырезаю им сердце, хотя некоторые уже давно его лишились».
   Эши быстро отвернулся и надел через голову рубашку. Когда он обернулся, Рапсодия скрылась в домике. Он провел рукой по чистым волосам и подождал, не появится ли она. Наконец он решил нарушить молчание.
   — Рапсодия?
   Она показалась в проеме двери.
   — Да?
   Он махнул в сторону водоема:
   — Я сделал маленькую дамбу, там удобно искупаться.
   Ее лицо прояснилось.
   — Превосходно! Спасибо. Я сейчас же туда отправляюсь. — Она вновь исчезла в домике, а через мгновение появилась с корзинкой, доверху набитой одеждой.
   Эши опустил глаза — большая часть вещей принадлежала ему.
   — Что ты собираешься делать?
   — Устроить стирку. — Она решительно направилась к маленькой запруде, которую сделал для нее Эши, и одну за другой побросала туда вещи, вслед за ними там же оказался большой кусок твердого мыла.
   В воду полетели грязные штаны, рубашка с огромным жирным пятном и несколько пар нижнего белья, что окончательно смутило Эши. Он подошел к берегу и потянулся к корзине.
   — Отдай белье мне, я сам постираю.
   Глаза Рапсодии сверкнули.
   — Ерунда! Ты предложил мне должность служанки, и я ее приняла, во всяком случае на сегодняшний день. Таким способом я смогу отблагодарить тебя за то, что ты был моим проводником. Стирка в обмен на постель. Более того, если ты снимешь то, что на тебе надето, я постираю всю твою одежду.
   — Нет, спасибо.
   — Тебе следует воспользоваться моими услугами, пока у тебя есть такая возможность. Как только я расплачусь с тобой, тебе придется самостоятельно стирать белье и убирать свою лачугу… точнее, дом. — Вода в запруде забурлила, над ней начал подниматься пар.
   Рапсодия воспользовалась своим магическим даром, что бы прокипятить белье, и теперь ей оставалось лишь шевелить его палкой — камни и дно запруды сделают все остальное.
   Когда со стиркой было покончено, Рапсодия вытащила белье из воды, которая мгновенно стала прохладной, и раз весила его на веревке, натянутой между деревьями. Эши подошел к выстиранным вещам и дотронулся до них — все мгновенно высохло.
   — Так ты собираешься купаться? — спросил он. Рапсодия взглянула на небо сквозь густую листву. Там сгущались тучи, стало темнеть.
   — Нет, лучше не стоит. Похоже, скоро будет дождь. Эши тоже посмотрел на небо.
   — Ты права. Давай вернемся в дом.
   Они быстро собрали белье, вошли в хижину и закрыли за собой дверь как раз в тот момент, когда первые капли дождя застучали по крыше. Эши потрясенно огляделся. Его комната была приведена в порядок и чисто вымыта, более того, ему показалось, что еще никогда в его доме не царил такой идеальный порядок. Кровать застелена, пол подметен, над чайником с чаем поднимается пар, да и сам стол тщательно вымыт.
   — Как тебе удалось все это сделать за такое короткое время?
   — Опыт.
   — Понятно. В общем-то в этом не было необходимости, но все равно спасибо.
   Рапсодия улыбнулась ему:
   — Это является частью моей работы в качестве служанки. Но мы предоставляем некоторые услуги бесплатно, когда становимся женами. — И она неожиданно замолчала — ведь она до сих пор не знала, есть ли у Эши супруга.
   Он рассмеялся:
   — В таком случае, я бы предпочел воспользоваться услугами другого рода. — Его глаза весело заискрились.
   — Извини, — сказала Рапсодия, бросая чистое белье на постель. — Это временное соглашение, которое мы заключили, чтобы погасить мой долг. Ведение домашнего хозяйства. Другие услуги стоят дороже, а некоторые из них тебе не по карману.
   Эши с улыбкой отвернулся.
   — Есть вещи, которых стоит добиваться мольбами, или пытаться получить в долг, или даже украсть.
   Рапсодия принялась аккуратно складывать белье.
   — Да, но я не думаю, что это одна из них.
   Эши взял с постели батистовую рубашку и повесил ее в шкаф.
   — Я сомневаюсь, что ты понимаешь, о каких услугах я говорю, Рапсодия.
   Она взяла дорожную сумку, открыла ее и принялась укладывать туда свои вещи, которые постирала вместе с грязным бельем Эши.
   — Я догадываюсь, — сухо проговорила она.
   — Ты можешь ошибаться, — улыбнулся Эши. — Почему бы тебе не попробовать угадать. Какую услугу из арсенала жены я бы хотел получить?
   Она достала несколько мешочков со дна сумки.
   Я не люблю разгадывать ребусы. Почему бы тебе не сказать самому, а я попытаюсь не бить тебя, если ты не нанесешь мне оскорбления, конечно.
   Эши взял кожаные перчатки и надел их. Затем он уселся в старое кресло и поудобнее вытянул ноги, заранее рассчитывая получить удовольствие от предстоящей пикировки.
   — Ладно. — Он оглядел ее с ног до головы, но она не обращала на него внимания, продолжая разбирать свои припасы.
   «Вырастить ребенка», — подумал он.
   — На южных нейтральных территориях есть город под названием Галло. Мужчины из этого города во время сражений используют жен в качестве щитов. Женщины идут перед ними, и стрелы врагов пронзают их беззащитные тела. — Он ждал ее возмущения, но Рапсодия молчала. Тог да он предпринял новую попытку. — Кроме того, когда они продают лошадей и не могут договориться о цене… — Он замолчал, увидев, что Рапсодия с удивлением разглядывает свою руку. — Что случилось?
   — Посмотри, — недоуменно проговорила она. Эши подошел к ней. Рапсодия держала в руке кинжал из когтя дракона, который вернула Элинсинос. — Я отдала ей коготь.
   — Значит, она хотела, чтобы он остался у тебя.
   — Наверное. Интересно, как он попал ко мне в сумку. Эши улыбнулся:
   — Никогда не следует недооценивать дракона, когда речь идет о том, что он любит, Рапсодия. Он всегда найдет способ получить то, что хочет. — Он положил стопку аккуратно сложенного чистого белья в шкаф и вышел под дождь.

14

   — Чай готов. Хочешь?
   — Да, благодарю, — ответила Рапсодия.
   Пока Эши носил влажный хворост, который собрал возле хижины, Рапсодия еще раз оглядела комнату. Она подошла к камину и отодвинула в сторону небольшой каминный экран, чтобы разжечь огонь.
   — Чай на столе, — сказал Эши.
   — Спасибо.
   Рапсодия посмотрела на ветки, которые только что были влажными и зелеными, теперь они стали совершенно сухими, словно лежали под навесом целый год, в них не осталось ни капли воды. Она коснулась приготовленных для растопки щепок и произнесла слово, зажигающее огонь. Во все стороны полетели искры, в камине вспыхнуло пламя. Рапсодия улыбнулась и посмотрела на Эши, который ногой заталкивал под кровать полотенце.
   — Скажи, ты и сам связан с водой или только через меч? — Рапсодия встала, взяла чашку и устроилась в ста ром кресле.
   Он было насторожился, но, взглянув на Рапсодию, опять расслабился. Отстегнув потертые ножны, Эши положил меч себе на колени и провел рукой по потрескавшейся коже.
   — Я не знаю. Кирсдарк у меня так давно, что я уже и не помню времени, когда стихия воды мне не подчинялась.
   Я всегда ощущал море в своей крови, даже ребенком. В моей семье было много моряков, так что все произошло естественно. — Рапсодия подождала продолжения, но вместо этого он подошел к камину и взял в руки кочергу.
   Она заерзала в кресле — таком старом и продавленном, что ей никак не удавалось сесть ровно.
   — Ну и чего ты хочешь от меня теперь? — спросила она.
   Эши наклонился, чтобы пошевелить тлеющие угольки, и Рапсодия вдруг почувствовала, как ее охватывает возбуждение, словно он не возится с огнем, а касается ее тела. На мгновение ее охватила паника, но почти сразу же она сообразила, что дело в ее внутренней связи с огнем, а вовсе не в Эши. Она постаралась отгородиться от необычных ощущений. Вскоре Эши закрыл камин экраном и повернулся к ней.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Ты так долго пытался выудить у меня сведения о моей принадлежности к намерьенам, и теперь, когда твое желание осуществилось, я хочу знать, что ты собираешься делать. Что тебе нужно от нас? От меня?
   — Ничего из того, что ты не готова дать.
   — Ты знаешь, — вздохнула Рапсодия, — из меня не получится хорошей намерьенки, к тому же я не слишком к этому стремлюсь. Ваш народ не может прямо ответить на вопрос даже ради спасения собственной жизни.
   Эши не удержался от улыбки.
   — Ты права, извини. Знаю, это раздражает, но тяжело бороться с наследственностью и недоверием, которое пришло после ужасной войны. Боюсь, все намерьены таковы, и я, наверное, один из самых худших.
   — Что верно, то верно. Кто еще добровольно ходит, закутавшись в туманный плащ, прячась от людских глаз?
   Его блестящие голубые глаза встретились с глазами Рапсодии.
   — А кто сказал, что добровольно?
   Она не сумела отвести глаз и сразу найти достойный ответ.
   — Прости.
   Она снова замолчала.
   — Когда я в первый раз увидела твое лицо, я поняла, почему ты его прячешь.
   — В самом деле?
   Рапсодия задумалась над ответом. До тех пор пока он не скинул капюшон, она предполагала, что Эши скрывает какое-то уродство: следствие несчастного случая, ранения в сражении или родовую травму. Она даже сочувствовала ему, иногда Рапсодии тоже хотелось закрыть свое лицо, чтобы люди перестали на нее глазеть.
   Она тщательно изучила свое отражение в зеркале, пытаясь понять, почему привлекает всеобщее внимание, и пришла к выводу, что ее кровь лиринглас придала ее внешности нечто непривычное и люди воспринимают ее как чужака. И хотя она не считала себя уродливой, пристальные взгляды заставляли ее испытывать неприятные чувства.
   Но Эши не урод. Напротив, красоту его лица не могли скрыть даже чахлая бородка и нечесаные волосы. В нем было нечто аристократическое, несмотря на простую одежду и мускулистое тело. Не вызывало сомнений, что ему пришлось немало путешествовать — доказательством тому служили длинные сильные ноги. Широкие плечи, узкая талия и могучие руки, как у человека, много работавшего на ферме или рубившего дрова. Увидев зрачки его глаз, Рапсодия поняла, что Эши носит туманный плащ по необходимости, а вовсе не из тщеславия — за ним охотились очень опасные хищники, наделенные немалым могуществом. Страшная черная рана на груди убедила Рапсодию в истинности ее предположений. И хотя она мало знала Эши, у нее болело за него сердце.
   Капли дождя с шумом ударяли о торфяную крышу, воздух в хижине стал влажным.
   — Ты не ответил на мой вопрос, — наконец проговорила Рапсодия. — Так чего же ты от меня хочешь?
   Он подошел к кровати, сел и внимательно посмотрел на нее.
   — Было бы неплохо иметь тебя в качестве союзника. Как и твоих друзей, но прежде всего тебя.
   — Почему именно меня?
   Он слегка улыбнулся:
   — Мне нравится сражаться, чувствуя рядом твое плечо.
   Рапсодия расхохоталась.
   — Ну, спасибо тебе, однако ты плохо разбираешься в воинах. Если ты намерен с кем-нибудь сражаться, то лучше Грунтора может быть только Акмед.
   — Почему Акмед?
   — Акмед… ну, Акмед обладает талантом. — Она решила, что и так сказала слишком много. — Но прежде чем я смогу стать твоим союзником, мне бы хотелось выяснить, с кем ты собираешься воевать. Ты можешь мне рассказать?
   — Нет. — Ответ получился очень резким, и улыбки исчезли с их лиц. — Извини.
   — Вот почему мне трудно заключить с тобой союз.
   — Я знаю. — И он тяжело вздохнул.
   — А ты хоть кому-нибудь можешь довериться?
   — Нет.
   — Какая страшная у тебя жизнь. — Она провела пальцем по краю пустой чашки. — А тебе не кажется, что есть вещи, ради которых стоит рискнуть? — Она говорила очень тихо.
   — К сожалению, я не склонен к риску. И тем более теперь.
   Повисла тяжелая тишина. Рапсодия посмотрела на огонь, потрескивающий за каминной решеткой, а потом перевела взгляд на Эши, чьи необычные зрачки с вертикальным разрезом еще сильнее привлекали к себе внимание в яр ком свете пламени. И что-то во взгляде этих голубых глаз вызвало у Рапсодии грусть, от которой защемило сердце.
   — Но ты оставляешь такую возможность на будущее? — спросила она.
   — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Рапсодия вновь посмотрела на свою чашку.
   — Мое прошлое есть коридор с множеством дверей, которые я оставляю открытыми и не собираюсь их закрывать. Я никогда не запираю дверь, если в этом нет необходимости, в надежде, что все будет хорошо и я смогу вернуться. Может быть, сейчас ты не готов рискнуть, но такой день придет. Такое возможно?
   Эши долго смотрел на огонь.
   — Едва ли. Дверь не только закрыта, но и заперта. И за печатана.
   Вновь наступила тишина. Рапсодия поставила чашку.
   — Тогда нам следует придерживаться нашего договора и не говорить о Прошлом, — мягко сказала она.
   — Согласен.
   — Быть может, мне стоит в общих чертах поведать тебе о том, с чем намерена сражаться я и во имя чего бороться, и тогда, если наши цели окажутся близкими, ты будешь знать, что я твой союзник, и тебе не придется рассказывать о своих врагах.
   Его лицо прояснилось, в глазах появилась надежда.
   — Возможно.
   — Хорошо. Во-первых, если ты собираешься сражаться с болгами и отнять у Акмеда Канриф, нам придется воевать друг с другом.
   — Нет. Вовсе нет.
   — Я так и предполагала, но лучше знать наверняка. Всякий, кто собирается обидеть ребенка, мой враг, то же самое могу сказать о любом невинном человеке, святом дереве лиринов или лиринском лесе. Я бы хотела, чтобы мир длился как можно дольше. Обычно я на стороне защищающейся, а не атакующей стороны, если только нет каких-то особых причин. Я готова кастрировать любого насильника или совратителя детей.
   А в остальном, кто знает? Возможно, настанет день, когда я построю себе хижину в лесу, если лирины примут меня, и буду жить в мире, никому не причиняя вреда, занимаясь растениями и сочиняя музыку. Еще я бы хотела построить дом, где можно было бы исцелять людей, используя для этих целей мою музыку. Впрочем, я уже говорила: мне кажется, что мне не суждено пережить опасные времена, поэтому я не особенно рассчитываю на осуществление своих дальних планов. Скорее всего, я погибну, защищая то, во что верю, пытаясь сделать мир немного лучше. Ну, так мы союзники?
   Эши улыбался.
   — Похоже на то.
   Рапсодия серьезно посмотрела на него:
   — А ты бы сказал мне, если бы это было не так?
   — Нет, наверное.
   Она вздохнула:
   — Я так не думаю. — Где-то далеко загрохотал гром. — Значит, ты больше ничего не хочешь?
   На лице Эши отразились самые разнообразные эмоции, но когда он заговорил, его слова получились простыми.
   — Я бы хотел, чтобы ты стала моим другом.
   — И я бы хотела, — ответила она, поставив ноги на край его постели. — До тех пор пока ты останешься тем, кем кажешься, можешь на это рассчитывать.
   — А ты та, кем кажешься?
   Она рассмеялась:
   — Абсолютно. Уж не знаю, какой я кажусь, но я совершенно открыта. Похоже, я так и не научилась скрывать свои недостатки, и вдобавок слишком наивна. Ты знаешь, я стараюсь никогда не лгать, если меня к тому не вынуждают.
   На его лице появился интерес.
   — А как человека можно заставить лгать?
   Рапсодия вспомнила о Майкле, Ветре Смерти, и о жестком блеске в его глазах, когда он сообщал ей о своих условиях:
   «Ты не только будешь удовлетворять все мои желания, ты станешь делать это с радостью и готовностью. С разными ласковыми словечками, стонами и соответствующими звуками. Я намерен уехать, забрав с собой твое сердце, после того как я множество раз с удовольствием трахну тебя, моя милочка. Сможешь выполнить мое условие? Обещаешь демонстрировать ответную страсть?»
   Она закрыла глаза и попыталась заблокировать воспоминания о бесконечном ужасе, застывшем в глазах той девочки.
   «Хорошо, Майкл. Я буду говорить все, что ты пожелаешь. Отпусти ее».
   Рапсодия обхватила себя руками. Она подумала о победной улыбке на лице Майкла: она либо станет искренне говорить то, что он хочет услышать, либо будет вынуждена лгать, что еще хуже. В любом случае он победил.
   — Уж поверь мне, такое бывает, — наконец сказала она.
   Ее глаза встретились с глазами Эши, и она затаила дыхание. У него были такие же голубые радужные оболочки, как у Майкла.
   — Что-то не так?
   Она потрясла головой, и все сразу встало на свои места. Да, у Майкла могли быть такие же глаза, но в его зрачках отсутствовали вертикальные разрезы. Возможно, именно из-за этого странного каприза природы за Эши и охотились.
   — Нет, — покачала головой Рапсодия. — Все в порядке. Надеюсь, ты никогда не попадешь в ситуацию, когда тебе придется лгать. Это едва ли не самое страшное, что может быть в жизни. Но, возвращаясь к началу разговора, — твое желание вполне выполнимо. Я попытаюсь быть твоим другом и союзником. Не могу говорить за Грунтора и Акмеда, но, если я замолвлю за тебя словечко и ты не станешь им предлагать то, что противоречит их убеждениями, они охотно станут твоими союзниками. — Она увидела, что на лице Эши появилось неудовольствие. — В чем дело?
   — Извини. — Казалось, Эши о чем-то сожалеет. — Иногда меня поражает, что ты связалась с этой парочкой, особенно с Акмедом.
   — Но почему?
   — Он отвратителен, вот почему.
   Рапсодия ощетинилась:
   — Ты его совсем не знаешь. Как ты можешь так говорить?
   — Я уже дважды был его гостем и не могу сказать, что это доставило мне удовольствие.
   — Мне очень жаль, — искренне сказала Рапсодия. — Он действительно бывает излишне резким. Но почему ты остался?
   Эши подошел к огню и снова взялся за кочергу. Огонь не желал разгораться.
   — Мне симпатичны ты и Джо. А когда ты упомянула Элинсинос, я понял, что могу тебе помочь ее отыскать. Я один из немногих ныне живущих лесничих, которые бывали рядом с ее логовом.
   Рапсодия удивилась, услышав слово «лесничий».
   — Ты официально занимаешь должность лесничего? — Он кивнул. — Ты проходил обучение у Ллаурона?
   — Да.
   — Я там была! Он очень милый человек. Ты получил от него конкретные указания?
   Эши передвинул каминный экран.
   — Да, кое-какие. Обычно сам Ллаурон не занимается подготовкой лесничих, предоставляя это Гэвину, которому иногда помогает Ларк.
   — Да, с ними я тоже встречалась. Ларк показала мне много лекарственных трав. Извини, я отвлеклась. Акмед совсем не такой плохой, как кажется. К нему не просто подступиться, у него очень необычный взгляд на жизнь, но мне хорошо рядом с ним. У нас очень много общего.
   Эши содрогнулся.
   — Если не считать того, что вы оба намерьены в Первом поколении, я не вижу у вас ничего общего.
   — Я не говорила, что Акмед намерьен Первого поколения, ты сам сделал такой вывод. Могу привести в пример нашу внешность, здешние люди одинаково на нас реагируют.
   Эши потрясенно посмотрел на Рапсодию.
   — Что?
   — Да, и если ты сам не заметил, мы оба носим плащи с капюшонами, потому что в противном случае на нас сразу начинают глазеть или еще того хуже.
   Он удивленно потряс головой, окончательно убедившись в том, что Рапсодия действительно не понимает, почему все так на нее смотрят. Хотя он и раньше это подозревал, по трясение не проходило.
   — Акмед чрезвычайно уродлив.
   Она начала терять терпение.
   — Ты склонен к поспешным выводам! Глупо считать, что внешность человека равнозначна его личным качествам.
   — А я как раз и говорю о личных качествах.
   — Я уже сказала, что ты его совсем не знаешь.
   Эши прислонился к стене рядом с камином.
   — Ты так и не ответила на вопрос о нем и тебе.
   — Какой вопрос?
   — О том, смогла бы ты жить с Акмедом, я имел в виду, выйти за него замуж. — Последние слова он произнес сквозь зубы.
   — Может быть, — ответила она. — Но мы никогда не обсуждали подобную перспективу. Возможно, эта мысль приведет его в ужас. Как я уже тебе говорила, я не собираюсь выходить замуж, но если мне суждено после всего остаться в живых, то он один из лучших кандидатов.
   Эши заметно помрачнел.
   — Почему?
   — Ну, давай посмотрим: он знает обо мне больше, чем любой ныне живущий человек, ему известны мои сильные и слабые стороны, и его не смущает моя внешность.
   — Рапсодия, никого не смущает твоя внешность. Она не обратила ни малейшего внимания на его последние слова.
   — И я не думаю, что он ждет от супружества того же, что большинство других людей.
   — Чего, например?
   — Любви. Акмед знает, что у меня нет сердца, и ему все равно. Вероятно, он будет удовлетворен тем, что я могу дать. Конечно, эти рассуждения носят сугубо теоретический характер. Как я уже сказала, мы никогда не обсуждали данную тему.
   — Мне кажется, Рапсодия, что ты напрасно заранее отказываешься от любви, тем более что ты сама так высоко ценишь это чувство.
   Рапсодия вновь рассердилась.
   — Какая разница! И почему тебя так тревожит проблема моего супружества?
   Эши отвернулся. Теперь, когда его лицо больше не скрывал капюшон, ему стало гораздо труднее разговаривать с Рапсодией.
   — Меня оно не тревожит.
   — А мне кажется странным, что тебя огорчает возможность моего брака без любви.
   Он повернулся и посмотрел ей в глаза.
   — А меня удивляет, как ты можешь говорить об этом так спокойно. Ты же сама утверждала, что очень серьезно относишься к семье.
   Рапсодия обдумала его слова.
   — Ты прав. Однако мои рассуждения касаются только тех людей, которые способны любить.
   — А ты к ним не относишься.
   — Совершенно верно.
   — Но почему?
   Она вздохнула и посмотрела на огонь, который тут же начал разгораться.
   — Я отреклась от любви, мне она запрещена.
   Эши присел на кровать напротив Рапсодии.
   — Почему? Ты вступила в религиозный орден и дала обет безбрачия?
   Рапсодия фыркнула:
   — Едва ли.
   — Тогда почему?
   Рапсодия опустила глаза.
   — Еще в старом мире я обменяла способность любить на то, что хотела сохранить.