Страница:
— Нет.
— А я знаю. Ты забываешь, что я был рабом ф'дора. — Акмед с такой силой стукнул кулаками по столу, что она подскочила от неожиданности. — В отличие от тебя, я прекрасно понимаю, что испытывает Эши. — Мне известно, каково это, когда часть тебя попадает во власть демона. Ты сделаешь все что угодно, предашь своих самых близких друзей и родных только ради того, чтобы он не забрал остальное. Я не виню его, Рапсодия. Если бы на его месте оказался я, тебе точно так же не следовало бы мне доверять.
Я уже тебе говорил, что ф'дор может использовать свою жертву самыми разными способами. Чтобы верно ему служить, совершенно не обязательно быть вместилищем для его сути. Иногда демон внушает человеку какую-нибудь мысль, которая остается у него в сознании до тех пор, пока человек не выполнит его повеление. Иногда он полностью подчиняет себе тело, смотрит на мир глазами своей жертвы, отдает приказы, но не связывает с ним свой дух. Следовательно, всякий, кого мы встречаем в этих землях, подпадает под подозрение. Почему ты этого не понимаешь?
То, что ты продолжаешь приближать к себе окружающих и заботиться о сиротах, которые могли встретиться с чудовищем, ужасно. Фирболги и дети Стивена, скорее всего, чисты, но мы нашли Джо в Доме Памяти. Она была пленницей Ракшаса. Кто знает, может быть, она связана с ф'дором?
— Я знаю, — сказала Рапсодия, которую начало трясти. — Она не имеет к ф'дору никакого отношения. Ты забыл, Акмед, что он собирался принести в жертву ее и всех остальных детей, ему была нужна их кровь. Зачем ф'дору или Ракшасу тратить время, силы и свою жизненную сущность на то, чтобы захватить человека, которого они собирались убить?
Ярость, пылавшая в глазах Акмеда, не угасла.
— Это единственная причина, по которой я позволил тебе взять Джо с собой. И совершил серьезную ошибку.
— Как ты можешь? — возмутилась Рапсодия. — Мне казалось, что она тебе нравится.
— Она мне нравится, честно. А то, что ты постоянно приводишь столь идиотский довод, подтверждает лишь одно — ты даже не начала понимать серьезность угрожающей нам опасности. Любовь и дружба здесь ничего не значат, ничего. Когда имеешь дело с ф'дором, речь идет о жизни и смерти.
Я знаю, ты любишь Джо. Да и Грунтор тоже. Однако я часто жалею, что не прикончил ее в тот первый раз, когда она сделала глупость и поставила нас в весьма неприятное положение. Должен тебе сказать: она до сих пор не может угомониться и ведет себя как полная дура, при тебе и без тебя. Я начинаю думать, что в ее поступках есть определенная закономерность и причина, которой мы не видим, и что она просто не может быть другой. Если мои подозрения подтвердятся, последствия для нас и для болгов будут такими, что гибель Серендаира покажется детскими игрушками по сравнению с тем ужасом, который всех нас ожидает. Причем даже смерть не станет спасением.
— Ради всех святых, Акмед! Она же подросток! Неужели ты не совершал глупых поступков в ее возрасте?
— Не совершал. Но дело не в этом. Ф'дор или его слуга может быть подростком, или ребенком, или безмозглым красавцем, который прошел мимо тебя на улице и бросил тебе под ноги букет цветов. Он может быть кем угодно, Рапсодия, кем угодно.
— Но он не может быть всеми одновременно, Акмед. Рано или поздно нам придется выбрать, на чьей мы стороне, вмешаться в происходящее. У нас не получится до конца жизни прятаться в Илорке. Если легенды говорят правду и нам суждено почти что бессмертие, нам не избежать встречи с ним. Кроме того, если ты действительно думаешь, будто человек, к которому ты по-настоящему хорошо относишься, стал жертвой ф'дора, разве ты не должен попытаться спасти его от страданий? Вернуть ему ту часть его существа, что отнял у него ф'дор?
Акмед отвернулся и сердито взъерошил рукой волосы.
— Ты ведь сейчас не про Джо говоришь, верно? Ты имеешь в виду Эши. Я не знал, что он уже возвысился до статуса «человека, к которому мы по-настоящему хорошо относимся».
— Мы можем ему помочь, — прошептала Рапсодия. — Можем найти и убить ф'дора. Только мы на это способны. Помнишь предсказание, о котором нам говорил Ллаурон? Неужели ты еще не понял? Мы и есть те Трое. Ты Дитя Крови, Грунтор — Дитя Земли. Я принадлежу к народу лирин, а лиринов называют Дети Неба. Речь шла о нас, Акмед. Наше появление здесь предсказано.
Акмед резко развернулся и ткнул в сторону Рапсодии пальцем.
— Получается, что мы должны, радостно ликуя, броситься исполнять предсказание какого-то спятившего намерьенского пророка? Ты хочешь спасти мир от зла, которое эти люди навлекли на свои головы, позволив ему набрать силу? А где гарантии, что ты не станешь его следующей жертвой?
— А где гарантии, что этого не произойдет, если мы ничего не станем делать? Неужели ты думаешь, что он о нас не знает? Он прибыл сюда на намерьенском корабле. Присутствовал на советах; ему известно о предсказании. И если забыть на время о том, что мы можем наткнуться на него по чистой случайности, существует высокая вероятность того, что он попытается нас уничтожить из-за «предсказания какого-то спятившего намерьенского пророка». Забудь про Эши и про Ллаурона. Мы должны убить это чудовище в любом случае — ради себя.
— А она права, сэр, — заявил Грунтор из угла комнаты, куда он отправился, когда страсти накалились, и Акмед с Рапсодией вздрогнули от неожиданности. — Если он тут, только мы можем его прикончить, Ой говорит, что так и нужно сделать — и забыть. Ой не хочет остаток жизни бояться и оглядываться, Ою так не нравится.
Акмед несколько минут рассматривал сержанта, а потом кивнул.
— Ладно, — буркнул он, наградив Рапсодию сердитым взглядом. — Пожалуй, в твоих словах есть некоторая доля здравого смысла. Нам стоит попытаться добраться до него первыми. Ну, и каков план действий?
— Я попрошу Эши приехать в Элизиум, одного, и дам ему перстень Патриарха. Как только он излечится, мы от правимся на поиски Ракшаса и убьем его.
— А почему бы не позвать его сюда?
Рапсодия подумала о том, что Эши всегда старался держаться чуть в стороне от них всех.
— Потому что он не согласится. Эши придет только туда, где будет чувствовать себя в безопасности. Водопад в Элизиуме идеально скроет отзвук его присутствия от того, кто за ним охотится.
— Нет. Это небезопасно для тебя, — проворчал Акмед. — У нас нет связи через переговорное устройство с Элизиумом, и ты не сможешь позвать на помощь в случае необходимости.
— Ты забыл о беседке, которая усиливает звук. Поверь мне, Акмед, если я отправлю тебе призыв, ты его услышишь.
— Разумеется, — мрачно проговорил Акмед, не сводя с нее глаз. — Интересно, до или после того, как он заставит тебя выложить ему все наши тайны?
— Я не стану помогать Эши, если посчитаю, что он может стать для вас опасным, Акмед, — сказала она, не отводя глаз. — Для меня важнее всего благополучие моей семьи, а потом уже все остальное. — Она улыбнулась Грунтору и с облегчением вздохнула, увидев, что тот прячет ответную улыбку. — Это одна из причин, по которой я помогла тебе захватить земли болгов. Не в том дело, что ты не смог бы справиться самостоятельно, но, если повезет, болги станут именно таким народом, какими ты их себе представляешь. Объединенные намерьены им не будут страшны, в особенности если я не ошиблась насчет Эши. Мы заключим союз. Он будет чувствовать себя нашим должником. А если я ошиблась, обещаю покончить с собой.
— Посмотрим.
— Но наша помощь должна быть добровольной, иначе она бессмысленна.
— Знаешь, Рапсодия, мне не нравится, что ты относишься к стратегии как к товару на рынке. Иногда бывает полезно согласиться на меньшую цену, чем ты просишь.
Рапсодия потянулась вперед и поцеловала его в щеку.
— Значит, ты позволишь мне ему помочь?
— Ты уже взрослая, Рапсодия, и я не вправе разрешать или запрещать тебе что-нибудь.
— Но ты мне поможешь.
Мимолетная улыбка коснулась его губ.
— Да. Но не ради него, а ради тебя. А теперь, прежде чем ты пригласишь в мои земли этого бесполезного идиота, я бы хотел, чтобы ты мне помогла. Принеси-ка ту замечательную бутылочку, что ты привезла с собой, а мы с Грунтором расскажем тебе про Лориториум.
30
31
— А я знаю. Ты забываешь, что я был рабом ф'дора. — Акмед с такой силой стукнул кулаками по столу, что она подскочила от неожиданности. — В отличие от тебя, я прекрасно понимаю, что испытывает Эши. — Мне известно, каково это, когда часть тебя попадает во власть демона. Ты сделаешь все что угодно, предашь своих самых близких друзей и родных только ради того, чтобы он не забрал остальное. Я не виню его, Рапсодия. Если бы на его месте оказался я, тебе точно так же не следовало бы мне доверять.
Я уже тебе говорил, что ф'дор может использовать свою жертву самыми разными способами. Чтобы верно ему служить, совершенно не обязательно быть вместилищем для его сути. Иногда демон внушает человеку какую-нибудь мысль, которая остается у него в сознании до тех пор, пока человек не выполнит его повеление. Иногда он полностью подчиняет себе тело, смотрит на мир глазами своей жертвы, отдает приказы, но не связывает с ним свой дух. Следовательно, всякий, кого мы встречаем в этих землях, подпадает под подозрение. Почему ты этого не понимаешь?
То, что ты продолжаешь приближать к себе окружающих и заботиться о сиротах, которые могли встретиться с чудовищем, ужасно. Фирболги и дети Стивена, скорее всего, чисты, но мы нашли Джо в Доме Памяти. Она была пленницей Ракшаса. Кто знает, может быть, она связана с ф'дором?
— Я знаю, — сказала Рапсодия, которую начало трясти. — Она не имеет к ф'дору никакого отношения. Ты забыл, Акмед, что он собирался принести в жертву ее и всех остальных детей, ему была нужна их кровь. Зачем ф'дору или Ракшасу тратить время, силы и свою жизненную сущность на то, чтобы захватить человека, которого они собирались убить?
Ярость, пылавшая в глазах Акмеда, не угасла.
— Это единственная причина, по которой я позволил тебе взять Джо с собой. И совершил серьезную ошибку.
— Как ты можешь? — возмутилась Рапсодия. — Мне казалось, что она тебе нравится.
— Она мне нравится, честно. А то, что ты постоянно приводишь столь идиотский довод, подтверждает лишь одно — ты даже не начала понимать серьезность угрожающей нам опасности. Любовь и дружба здесь ничего не значат, ничего. Когда имеешь дело с ф'дором, речь идет о жизни и смерти.
Я знаю, ты любишь Джо. Да и Грунтор тоже. Однако я часто жалею, что не прикончил ее в тот первый раз, когда она сделала глупость и поставила нас в весьма неприятное положение. Должен тебе сказать: она до сих пор не может угомониться и ведет себя как полная дура, при тебе и без тебя. Я начинаю думать, что в ее поступках есть определенная закономерность и причина, которой мы не видим, и что она просто не может быть другой. Если мои подозрения подтвердятся, последствия для нас и для болгов будут такими, что гибель Серендаира покажется детскими игрушками по сравнению с тем ужасом, который всех нас ожидает. Причем даже смерть не станет спасением.
— Ради всех святых, Акмед! Она же подросток! Неужели ты не совершал глупых поступков в ее возрасте?
— Не совершал. Но дело не в этом. Ф'дор или его слуга может быть подростком, или ребенком, или безмозглым красавцем, который прошел мимо тебя на улице и бросил тебе под ноги букет цветов. Он может быть кем угодно, Рапсодия, кем угодно.
— Но он не может быть всеми одновременно, Акмед. Рано или поздно нам придется выбрать, на чьей мы стороне, вмешаться в происходящее. У нас не получится до конца жизни прятаться в Илорке. Если легенды говорят правду и нам суждено почти что бессмертие, нам не избежать встречи с ним. Кроме того, если ты действительно думаешь, будто человек, к которому ты по-настоящему хорошо относишься, стал жертвой ф'дора, разве ты не должен попытаться спасти его от страданий? Вернуть ему ту часть его существа, что отнял у него ф'дор?
Акмед отвернулся и сердито взъерошил рукой волосы.
— Ты ведь сейчас не про Джо говоришь, верно? Ты имеешь в виду Эши. Я не знал, что он уже возвысился до статуса «человека, к которому мы по-настоящему хорошо относимся».
— Мы можем ему помочь, — прошептала Рапсодия. — Можем найти и убить ф'дора. Только мы на это способны. Помнишь предсказание, о котором нам говорил Ллаурон? Неужели ты еще не понял? Мы и есть те Трое. Ты Дитя Крови, Грунтор — Дитя Земли. Я принадлежу к народу лирин, а лиринов называют Дети Неба. Речь шла о нас, Акмед. Наше появление здесь предсказано.
Акмед резко развернулся и ткнул в сторону Рапсодии пальцем.
— Получается, что мы должны, радостно ликуя, броситься исполнять предсказание какого-то спятившего намерьенского пророка? Ты хочешь спасти мир от зла, которое эти люди навлекли на свои головы, позволив ему набрать силу? А где гарантии, что ты не станешь его следующей жертвой?
— А где гарантии, что этого не произойдет, если мы ничего не станем делать? Неужели ты думаешь, что он о нас не знает? Он прибыл сюда на намерьенском корабле. Присутствовал на советах; ему известно о предсказании. И если забыть на время о том, что мы можем наткнуться на него по чистой случайности, существует высокая вероятность того, что он попытается нас уничтожить из-за «предсказания какого-то спятившего намерьенского пророка». Забудь про Эши и про Ллаурона. Мы должны убить это чудовище в любом случае — ради себя.
— А она права, сэр, — заявил Грунтор из угла комнаты, куда он отправился, когда страсти накалились, и Акмед с Рапсодией вздрогнули от неожиданности. — Если он тут, только мы можем его прикончить, Ой говорит, что так и нужно сделать — и забыть. Ой не хочет остаток жизни бояться и оглядываться, Ою так не нравится.
Акмед несколько минут рассматривал сержанта, а потом кивнул.
— Ладно, — буркнул он, наградив Рапсодию сердитым взглядом. — Пожалуй, в твоих словах есть некоторая доля здравого смысла. Нам стоит попытаться добраться до него первыми. Ну, и каков план действий?
— Я попрошу Эши приехать в Элизиум, одного, и дам ему перстень Патриарха. Как только он излечится, мы от правимся на поиски Ракшаса и убьем его.
— А почему бы не позвать его сюда?
Рапсодия подумала о том, что Эши всегда старался держаться чуть в стороне от них всех.
— Потому что он не согласится. Эши придет только туда, где будет чувствовать себя в безопасности. Водопад в Элизиуме идеально скроет отзвук его присутствия от того, кто за ним охотится.
— Нет. Это небезопасно для тебя, — проворчал Акмед. — У нас нет связи через переговорное устройство с Элизиумом, и ты не сможешь позвать на помощь в случае необходимости.
— Ты забыл о беседке, которая усиливает звук. Поверь мне, Акмед, если я отправлю тебе призыв, ты его услышишь.
— Разумеется, — мрачно проговорил Акмед, не сводя с нее глаз. — Интересно, до или после того, как он заставит тебя выложить ему все наши тайны?
— Я не стану помогать Эши, если посчитаю, что он может стать для вас опасным, Акмед, — сказала она, не отводя глаз. — Для меня важнее всего благополучие моей семьи, а потом уже все остальное. — Она улыбнулась Грунтору и с облегчением вздохнула, увидев, что тот прячет ответную улыбку. — Это одна из причин, по которой я помогла тебе захватить земли болгов. Не в том дело, что ты не смог бы справиться самостоятельно, но, если повезет, болги станут именно таким народом, какими ты их себе представляешь. Объединенные намерьены им не будут страшны, в особенности если я не ошиблась насчет Эши. Мы заключим союз. Он будет чувствовать себя нашим должником. А если я ошиблась, обещаю покончить с собой.
— Посмотрим.
— Но наша помощь должна быть добровольной, иначе она бессмысленна.
— Знаешь, Рапсодия, мне не нравится, что ты относишься к стратегии как к товару на рынке. Иногда бывает полезно согласиться на меньшую цену, чем ты просишь.
Рапсодия потянулась вперед и поцеловала его в щеку.
— Значит, ты позволишь мне ему помочь?
— Ты уже взрослая, Рапсодия, и я не вправе разрешать или запрещать тебе что-нибудь.
— Но ты мне поможешь.
Мимолетная улыбка коснулась его губ.
— Да. Но не ради него, а ради тебя. А теперь, прежде чем ты пригласишь в мои земли этого бесполезного идиота, я бы хотел, чтобы ты мне помогла. Принеси-ка ту замечательную бутылочку, что ты привезла с собой, а мы с Грунтором расскажем тебе про Лориториум.
30
Через несколько часов бутылка кандеррского бренди, которую Рапсодия привезла для Акмеда, опустела.
— Во время твоих странствий тебя не посещали никакие идеи насчет того, в чьем теле может скрываться ф’дор? — Король фирболгов швырнул пустую бутылку в огонь.
— Ну, кое-какие посещали. Мне кажется, я знаю, что произошло с Гвиллиамом — помогли разговоры с Элендрой. Помните, мы нашли в библиотеке еще одно тело и решили, что оно принадлежало стражнику? — Болги дружно кивнули. — По-видимому, в его теле скрывался ф'дор, он и прикончил Гвиллиама. Думаю, что стражник оказался не таким сильным противником, и королю удалось его убить, прежде чем он умер сам. Помните, вы тогда сказали, что по правилам должен быть второй стражник? — Грунтор и Акмед снова кивнули. — Так вот, второй стражник стал свидетелем происшедшего. Демон переселился в него после того, как первый стражник погиб от руки Гвиллиама, и покинул библиотеку.
— Звучит разумно, — кивнув, сказал Акмед.
— Жаль только, что я не знаю, кто это, — печально проговорила Рапсодия. — Элендра видела ф'дора в теле человека и искала его тысячу лет. Безрезультатно. Но мне удалось обнаружить несколько подсказок.
— Например?
— Я уверена, что вторым убийцей в базилике той ночью был ф'дор. От него исходили точно такие же эманации, как и от Ракшаса. Видимо, дело в том, что у них общая кровь.
— Правильно, — опять кивнул Акмед. — Ты не заметила никаких отличительных черт?
— Я не разглядела его лица, потому что, во-первых, было темно, а во-вторых, на нем был надет массивный шлем. С рогами. Я уже такой видела. Помните, я ездила на встречу с лордом Роландом для подписания мирного договора?
— Да.
— В его свите был Благословенный Кандерр-Ярима. В очень похожем шлеме. А на шее у него висел знак, которые носили ф'доры в старом мире, хотя мне не удалось хорошенько рассмотреть камень в амулете.
— Это часть формы офицеров и представителей знати в Яриме. Когда их делегация явилась сюда к нам, посол был одет точно так же.
— Хм-м-м. Я еще не побывала в Яриме, но у него репутация гиблого места, где все пришло в упадок. Именно там поселилась Мэнвин, Предсказательница Будущего.
— Расскажи мне про Благословенного, — попросил Акмед.
— Он младший брат Тристана Стюарда, самый молодой из пяти орланданских Благословенных. Учитывая его связи с Бетани и отсутствие опыта, у него не слишком много шансов стать новым Патриархом.
— Может быть, убийство старого козла стало бы для него единственным шансом получить титул Патриарха. Если перстень имеет такое огромное значение и обладает особой силой, возможно, Ян Стюард собирался отнять его у Патриарха, когда он проводил свою торжественную службу и был особенно уязвим.
— Вполне возможно, — неуверенно проговорила Рапсодия. — Но знаешь, мне трудно себе представить, что священник, который у всех на виду, может стать жертвой демона. Он столько времени проводит в базилике, на священной земле, что просто не может быть одновременно Благословенным и демоном. Ф'дор, если я не ошиблась и это действительно был он, не мог приблизиться к алтарю в Сепульварте. Он остановился в нефе. И оттуда накрыл своего слугу огненным щитом, чтобы помочь ему бежать.
— В таком случае, может быть, это один из орланданских аристократов, занимающих не менее высокое положение, чем Благословенный. Если между священниками и государством существуют разногласия, кто может оказаться соперником Патриарха в борьбе за власть?
— Наш старый друг, правитель Роланда Тристан Стюард.
— Понятно, — улыбаясь, проговорил Акмед. — Хотелось бы, чтобы это оказался он.
— Почему?
— Ты уже забыла, какой он болван?
— Не забыла.
— Впрочем, ф'доры специализируются на лжи. Он мог надеть шлем, чтобы всех обмануть. Его вранье звучит не менее убедительно, чем правда Дающего Имя, но представляет собой сочетание лжи, полуправды и очень малого количества правды.
— Не удивительно, что он прекрасно себя чувствовал среди намерьенов, — с отвращением сказала Рапсодия.
— А с чего вы взяли, что он обязательно кто-нибудь важный? — спросил Грунтор. — Он вполне мог замаскироваться.
— Это может быть кто-нибудь не слишком заметный, но обладающий властью, — согласилась Рапсодия. — Демон связывает себя с человеком, таким же сильным, как он сам, или более слабым. Он использует его жизнь, чтобы стать могущественнее, затем перебирается в другого, более молодого. Учитывая, что он практически без труда расправился с Эши, следует предположить, что он практически достиг предела своих возможностей. Что бы ты ни думал об Эши, Акмед, тебе придется признать, что с ним необходимо считаться.
— Совершенно верно. — Акмед прислонился к стене. — Я продолжаю думать, что это Ллаурон.
— Ллаурон — отец Эши.
— Ну и что с того? Если он демон, ему все равно, кто стоит у него на пути, пусть даже и собственный сын.
— Нет. Именно потому, что у Ллаурона есть сын, он не может быть ф'дором. Помнишь: «Он подчиняет себе тело, которое не произвело на свет и не зачало детей, иначе его сила пойдет на убыль».
Акмед вздохнул.
— Ты уверена, что известные тебе факты являются правдой? А если Эши незаконнорожденный ребенок? Такое вполне возможно. Поверь мне, Рапсодия, ты даже представить себе не можешь, каких высот лжи они могут достигнуть. Впрочем, лучше тебе даже и не пытаться это понять.
Рапсодия встала и начала собирать свои вещи.
— Наверное, ты прав. — Она поцеловала его в щеку. — Пожалуй, мне следует решить, как все будет, и тогда так и получится. Через пару дней я схожу с вами в Лориториум и Колонию, я хочу посмотреть на Спящее Дитя. Может быть, я смогу что-нибудь сделать. Потом расскажу, как мы поступим с Эши. А сейчас, если мы закончили, я бы хотела побывать в больнице. Там есть пациенты, которые нуждаются в утешительной песне?
— Лично я считаю, что твои песни никому не нужны, — закатив глаза, заявил Акмед.
Грунтор недовольно посмотрел на него и с самым серьезным видом сказал:
— Ой не слишком согласен, сэр.
Рапсодия как-то раз при помощи песни вернула его к жизни.
— Ну, там было совсем другое дело, — поморщившись, возразил король болгов. — Сейчас у нас никто не умирает. Она же собирается облегчить страдания болгов, получивших ерундовые ранения. Пустая трата времени, а ребята смущаются.
Рапсодия фыркнула, закончив собирать вещи.
— Знаешь, Грунтор, ты мог бы мне помочь с пациентами. Ты ведь любишь петь.
На лице сержанта появилось сомнение и удивление одновременно.
— Ты ведь слышала мои песенки, мисси, — сказал он, почесав голову. — Они для пугания. Ой сомневается, что кто-нибудь, будучи в своем уме, примет его за Певца. Ой совсем не обучался.
— Содержание песни не имеет никакого значения, — совершенно серьезно сказала Рапсодия. — Песня может быть любой. Самое главное — чтобы в тебя верили. Ты для них «Могучая Сила, Которой Следует Подчиняться Любой Ценой». В определенном смысле именно они дали тебе это имя. Не важно, о чем ты поешь, они должны знать — ты ждешь, что они пойдут на поправку. И они поправятся. Я рассчитываю, что Акмед споет для меня — в случае необходимости.
Акмед закатил глаза, а великан встал:
— Ну ладно, твоя светлость. Ой идет с тобой. Думаю, парни с удовольствием послушают «Ломайте Все Кости».
Посол испуганно заморгал. Тихий голос звучал мягко и ласково — и совсем не вязался с обведенными красными кругами глазами.
— Какой неприятный сюрприз, а я неожиданностей терпеть не могу. Но я уверен, что ты дашь мне вполне приемлемые объяснения. Если я все правильно помню, Гиттлесон, в отчете о твоем посещении в качестве посла королевского двора Илорка ты сообщил мне, что там находились все Трое.
— Да, ваша милость.
— А когда я спросил тебя, что представляют собой Трое, ты ответил мне, что это король фирболгов, его страж великан и светловолосая женщина, правильно? Ты их видел в Канрифе?
— Да, ваша милость, — испуганно повторил Гиттлесон. — Так говорилось в моем отчете.
— Правильный ответ. Складывается впечатление, что ты действительно их видел. Однако когда мы прибыли в Сепульварту, один из Троих поджидал нас в базилике. Объясни мне, Гиттлесон, как такое могло произойти?
— Я не знаю, ваша милость.
— Она что, прилетела туда на крыльях? — Красные круги вокруг глаз потемнели, стали цвета крови.
— Я… не могу объяснить случившееся, ваша милость. Прошу меня простить.
— И ты расставил посты, чтобы они наблюдали за перевалом в горах и за Илорком, как я приказал?
— Да, ваша милость. Она не могла покинуть королевство фирболгов одна или с почтовым караваном. Я не понимаю, как ей удалось попасть в Сепульварту раньше вас. Это… совершенно невозможно. — Он замолчал под обжигающим взглядом ледяных голубых глаз.
— И тем не менее, Гиттлесон, она там была, верно?
— Именно, — прозвучал третий голос, приятный бархатный баритон.
— Ваша милость, я… — Рука взметнулась вверх, и Гиттлесон, задохнувшись, замолчал на полуслове.
— Тебе известно, чего нам стоила твоя ошибка? — Голос превратился в холодный, угрожающий шепот.
— Она… казалась такой безобидной, ваша милость, — пролепетал посол.
На него уставились две пары голубых намерьенских глаз, затем их владельцы молча переглянулись. Ожиданию, казалось, не будет конца.
— А ты еще глупее, чем я думал, Гиттлесон, — заявил через некоторое время священник прежним светским то ном. — Только слепец не в силах увидеть силу, которой обладает эта женщина. Как тебе удалось настолько ее недооценить?
— Возможно, он не виноват, — задумчиво сказал Ракшас. — Думаю, что даже Гиттлесон в состоянии ее оценить. По правде говоря, я склонен думать, что, если бы он ее увидел, он бы просто стоял, пялился на нее и теребил свой член. — Гиттлесон проглотил оскорбление, радуясь возможному спасению. — Кроме того, если бы ты меня спросил, я бы тебе сказал, что совсем недавно она была в Тириане.
Глаза, обведенные красными кругами, сузились.
— Продолжай.
— Сколько лет женщине, которую ты видел? — спросил Ракшас у Гиттлесона.
— Совсем молоденькая, — с сомнением ответил тот. — Девочка. Лет пятнадцати или шестнадцати.
— Опиши ее, — приказал собеседник, который был постарше.
— Худая, светлые волосы. Бледная. Непримечательная, если не считать того, что она очень ловко управляется с кинжалом. Я видел, как она играла в «ножички».
— А если бы я сказал тебе, Гиттлесон, что женщина в базилике была ослепительно красива, а в ее душе пылает стихия огня…
— Я видел в Илорке не ее, ваша милость.
— Смотри-ка, Гиттлесон, ты меня опередил. Сам пришел к выводу, который я собирался высказать вслух. — Священник налил себе бренди.
— Трое спасли из Дома Памяти девочку, которая подходит под твое описание, — сказал Ракшас. — Наверное, ты видел ее. — Он повернулся к своему господину. — Возможно, мне стоит нанести им визит. Мы провели вместе некоторое время, мне кажется, она ко мне неравнодушна.
— Она видела твое лицо?
— Не полностью. Могла увидеть мельком. Я с радостью займусь этим делом, отец. Она наш шанс вернуться в горы.
— Хорошо, но будь осторожен. Король фирболгов очень хитер, и он может распознать тебя. Кстати, пора переходить к следующему этапу нашего плана. Займись этим, когда будешь в Канрифе.
— Во время твоих странствий тебя не посещали никакие идеи насчет того, в чьем теле может скрываться ф’дор? — Король фирболгов швырнул пустую бутылку в огонь.
— Ну, кое-какие посещали. Мне кажется, я знаю, что произошло с Гвиллиамом — помогли разговоры с Элендрой. Помните, мы нашли в библиотеке еще одно тело и решили, что оно принадлежало стражнику? — Болги дружно кивнули. — По-видимому, в его теле скрывался ф'дор, он и прикончил Гвиллиама. Думаю, что стражник оказался не таким сильным противником, и королю удалось его убить, прежде чем он умер сам. Помните, вы тогда сказали, что по правилам должен быть второй стражник? — Грунтор и Акмед снова кивнули. — Так вот, второй стражник стал свидетелем происшедшего. Демон переселился в него после того, как первый стражник погиб от руки Гвиллиама, и покинул библиотеку.
— Звучит разумно, — кивнув, сказал Акмед.
— Жаль только, что я не знаю, кто это, — печально проговорила Рапсодия. — Элендра видела ф'дора в теле человека и искала его тысячу лет. Безрезультатно. Но мне удалось обнаружить несколько подсказок.
— Например?
— Я уверена, что вторым убийцей в базилике той ночью был ф'дор. От него исходили точно такие же эманации, как и от Ракшаса. Видимо, дело в том, что у них общая кровь.
— Правильно, — опять кивнул Акмед. — Ты не заметила никаких отличительных черт?
— Я не разглядела его лица, потому что, во-первых, было темно, а во-вторых, на нем был надет массивный шлем. С рогами. Я уже такой видела. Помните, я ездила на встречу с лордом Роландом для подписания мирного договора?
— Да.
— В его свите был Благословенный Кандерр-Ярима. В очень похожем шлеме. А на шее у него висел знак, которые носили ф'доры в старом мире, хотя мне не удалось хорошенько рассмотреть камень в амулете.
— Это часть формы офицеров и представителей знати в Яриме. Когда их делегация явилась сюда к нам, посол был одет точно так же.
— Хм-м-м. Я еще не побывала в Яриме, но у него репутация гиблого места, где все пришло в упадок. Именно там поселилась Мэнвин, Предсказательница Будущего.
— Расскажи мне про Благословенного, — попросил Акмед.
— Он младший брат Тристана Стюарда, самый молодой из пяти орланданских Благословенных. Учитывая его связи с Бетани и отсутствие опыта, у него не слишком много шансов стать новым Патриархом.
— Может быть, убийство старого козла стало бы для него единственным шансом получить титул Патриарха. Если перстень имеет такое огромное значение и обладает особой силой, возможно, Ян Стюард собирался отнять его у Патриарха, когда он проводил свою торжественную службу и был особенно уязвим.
— Вполне возможно, — неуверенно проговорила Рапсодия. — Но знаешь, мне трудно себе представить, что священник, который у всех на виду, может стать жертвой демона. Он столько времени проводит в базилике, на священной земле, что просто не может быть одновременно Благословенным и демоном. Ф'дор, если я не ошиблась и это действительно был он, не мог приблизиться к алтарю в Сепульварте. Он остановился в нефе. И оттуда накрыл своего слугу огненным щитом, чтобы помочь ему бежать.
— В таком случае, может быть, это один из орланданских аристократов, занимающих не менее высокое положение, чем Благословенный. Если между священниками и государством существуют разногласия, кто может оказаться соперником Патриарха в борьбе за власть?
— Наш старый друг, правитель Роланда Тристан Стюард.
— Понятно, — улыбаясь, проговорил Акмед. — Хотелось бы, чтобы это оказался он.
— Почему?
— Ты уже забыла, какой он болван?
— Не забыла.
— Впрочем, ф'доры специализируются на лжи. Он мог надеть шлем, чтобы всех обмануть. Его вранье звучит не менее убедительно, чем правда Дающего Имя, но представляет собой сочетание лжи, полуправды и очень малого количества правды.
— Не удивительно, что он прекрасно себя чувствовал среди намерьенов, — с отвращением сказала Рапсодия.
— А с чего вы взяли, что он обязательно кто-нибудь важный? — спросил Грунтор. — Он вполне мог замаскироваться.
— Это может быть кто-нибудь не слишком заметный, но обладающий властью, — согласилась Рапсодия. — Демон связывает себя с человеком, таким же сильным, как он сам, или более слабым. Он использует его жизнь, чтобы стать могущественнее, затем перебирается в другого, более молодого. Учитывая, что он практически без труда расправился с Эши, следует предположить, что он практически достиг предела своих возможностей. Что бы ты ни думал об Эши, Акмед, тебе придется признать, что с ним необходимо считаться.
— Совершенно верно. — Акмед прислонился к стене. — Я продолжаю думать, что это Ллаурон.
— Ллаурон — отец Эши.
— Ну и что с того? Если он демон, ему все равно, кто стоит у него на пути, пусть даже и собственный сын.
— Нет. Именно потому, что у Ллаурона есть сын, он не может быть ф'дором. Помнишь: «Он подчиняет себе тело, которое не произвело на свет и не зачало детей, иначе его сила пойдет на убыль».
Акмед вздохнул.
— Ты уверена, что известные тебе факты являются правдой? А если Эши незаконнорожденный ребенок? Такое вполне возможно. Поверь мне, Рапсодия, ты даже представить себе не можешь, каких высот лжи они могут достигнуть. Впрочем, лучше тебе даже и не пытаться это понять.
Рапсодия встала и начала собирать свои вещи.
— Наверное, ты прав. — Она поцеловала его в щеку. — Пожалуй, мне следует решить, как все будет, и тогда так и получится. Через пару дней я схожу с вами в Лориториум и Колонию, я хочу посмотреть на Спящее Дитя. Может быть, я смогу что-нибудь сделать. Потом расскажу, как мы поступим с Эши. А сейчас, если мы закончили, я бы хотела побывать в больнице. Там есть пациенты, которые нуждаются в утешительной песне?
— Лично я считаю, что твои песни никому не нужны, — закатив глаза, заявил Акмед.
Грунтор недовольно посмотрел на него и с самым серьезным видом сказал:
— Ой не слишком согласен, сэр.
Рапсодия как-то раз при помощи песни вернула его к жизни.
— Ну, там было совсем другое дело, — поморщившись, возразил король болгов. — Сейчас у нас никто не умирает. Она же собирается облегчить страдания болгов, получивших ерундовые ранения. Пустая трата времени, а ребята смущаются.
Рапсодия фыркнула, закончив собирать вещи.
— Знаешь, Грунтор, ты мог бы мне помочь с пациентами. Ты ведь любишь петь.
На лице сержанта появилось сомнение и удивление одновременно.
— Ты ведь слышала мои песенки, мисси, — сказал он, почесав голову. — Они для пугания. Ой сомневается, что кто-нибудь, будучи в своем уме, примет его за Певца. Ой совсем не обучался.
— Содержание песни не имеет никакого значения, — совершенно серьезно сказала Рапсодия. — Песня может быть любой. Самое главное — чтобы в тебя верили. Ты для них «Могучая Сила, Которой Следует Подчиняться Любой Ценой». В определенном смысле именно они дали тебе это имя. Не важно, о чем ты поешь, они должны знать — ты ждешь, что они пойдут на поправку. И они поправятся. Я рассчитываю, что Акмед споет для меня — в случае необходимости.
Акмед закатил глаза, а великан встал:
— Ну ладно, твоя светлость. Ой идет с тобой. Думаю, парни с удовольствием послушают «Ломайте Все Кости».
Посол испуганно заморгал. Тихий голос звучал мягко и ласково — и совсем не вязался с обведенными красными кругами глазами.
— Какой неприятный сюрприз, а я неожиданностей терпеть не могу. Но я уверен, что ты дашь мне вполне приемлемые объяснения. Если я все правильно помню, Гиттлесон, в отчете о твоем посещении в качестве посла королевского двора Илорка ты сообщил мне, что там находились все Трое.
— Да, ваша милость.
— А когда я спросил тебя, что представляют собой Трое, ты ответил мне, что это король фирболгов, его страж великан и светловолосая женщина, правильно? Ты их видел в Канрифе?
— Да, ваша милость, — испуганно повторил Гиттлесон. — Так говорилось в моем отчете.
— Правильный ответ. Складывается впечатление, что ты действительно их видел. Однако когда мы прибыли в Сепульварту, один из Троих поджидал нас в базилике. Объясни мне, Гиттлесон, как такое могло произойти?
— Я не знаю, ваша милость.
— Она что, прилетела туда на крыльях? — Красные круги вокруг глаз потемнели, стали цвета крови.
— Я… не могу объяснить случившееся, ваша милость. Прошу меня простить.
— И ты расставил посты, чтобы они наблюдали за перевалом в горах и за Илорком, как я приказал?
— Да, ваша милость. Она не могла покинуть королевство фирболгов одна или с почтовым караваном. Я не понимаю, как ей удалось попасть в Сепульварту раньше вас. Это… совершенно невозможно. — Он замолчал под обжигающим взглядом ледяных голубых глаз.
— И тем не менее, Гиттлесон, она там была, верно?
— Именно, — прозвучал третий голос, приятный бархатный баритон.
— Ваша милость, я… — Рука взметнулась вверх, и Гиттлесон, задохнувшись, замолчал на полуслове.
— Тебе известно, чего нам стоила твоя ошибка? — Голос превратился в холодный, угрожающий шепот.
— Она… казалась такой безобидной, ваша милость, — пролепетал посол.
На него уставились две пары голубых намерьенских глаз, затем их владельцы молча переглянулись. Ожиданию, казалось, не будет конца.
— А ты еще глупее, чем я думал, Гиттлесон, — заявил через некоторое время священник прежним светским то ном. — Только слепец не в силах увидеть силу, которой обладает эта женщина. Как тебе удалось настолько ее недооценить?
— Возможно, он не виноват, — задумчиво сказал Ракшас. — Думаю, что даже Гиттлесон в состоянии ее оценить. По правде говоря, я склонен думать, что, если бы он ее увидел, он бы просто стоял, пялился на нее и теребил свой член. — Гиттлесон проглотил оскорбление, радуясь возможному спасению. — Кроме того, если бы ты меня спросил, я бы тебе сказал, что совсем недавно она была в Тириане.
Глаза, обведенные красными кругами, сузились.
— Продолжай.
— Сколько лет женщине, которую ты видел? — спросил Ракшас у Гиттлесона.
— Совсем молоденькая, — с сомнением ответил тот. — Девочка. Лет пятнадцати или шестнадцати.
— Опиши ее, — приказал собеседник, который был постарше.
— Худая, светлые волосы. Бледная. Непримечательная, если не считать того, что она очень ловко управляется с кинжалом. Я видел, как она играла в «ножички».
— А если бы я сказал тебе, Гиттлесон, что женщина в базилике была ослепительно красива, а в ее душе пылает стихия огня…
— Я видел в Илорке не ее, ваша милость.
— Смотри-ка, Гиттлесон, ты меня опередил. Сам пришел к выводу, который я собирался высказать вслух. — Священник налил себе бренди.
— Трое спасли из Дома Памяти девочку, которая подходит под твое описание, — сказал Ракшас. — Наверное, ты видел ее. — Он повернулся к своему господину. — Возможно, мне стоит нанести им визит. Мы провели вместе некоторое время, мне кажется, она ко мне неравнодушна.
— Она видела твое лицо?
— Не полностью. Могла увидеть мельком. Я с радостью займусь этим делом, отец. Она наш шанс вернуться в горы.
— Хорошо, но будь осторожен. Король фирболгов очень хитер, и он может распознать тебя. Кстати, пора переходить к следующему этапу нашего плана. Займись этим, когда будешь в Канрифе.
31
Покрытых снежными шапками вершин Зубов коснулись лучи утреннего солнца, и на фоне синего неба ледяные пики ослепительно вспыхнули, будто охваченные пламенем пожара. Пруденс пошире раздвинула занавески на окне экипажа, чтобы насладиться восхитительным видом, потом на мгновение закрыла глаза, подставив лицо первому теплу наступающего дня затем чуть приподнялась с сиденья и высунулась в окно.
В четвертый раз за сегодняшнее утро кучер и стражник показывали бумаги с печатью Тристана очередному остановившему их отряду фирболгов. Пруденс снова посмотрела на горы. Эти земли показались ей прекрасными и одновременно пугающими — сумрачные, разноцветные пики разрывали небо на горизонте, точно клыки огромного зверя, устроившегося вдалеке. За всю свою жизнь Пруденс ни разу не покидала Бетани, и ее заворожила темная магия Илорка, горной страны чудовищ.
Она почувствовала на себе взгляд и, повернувшись, встретилась глазами с одним из чудовищ. Как и у остальных фирболгов, которых они видели после того, как пересекли границу Бет-Корбэра, у него была темная кожа, покрытое шерстью лицо и сильное, мускулистое, но совсем не уродливое тело. Фирболг внимательно, однако совсем не нахально ее разглядывал. Пруденс смутилась и покраснела, сообразив, что выражение его лица является зеркальным отражением ее собственного.
«Они чудовища, человекоподобные звери, которые едят крыс и друг друга, — сказал Тристан. — И кстати, людей, которых им удается поймать».
Но, глядя на них с близкого расстояния, Пруденс решила, что это все-таки преувеличение из серии детских сказок. Всякий раз болги появлялись словно ниоткуда и молча останавливали экипаж, наставив на лошадей луки с натянутой тетивой. Проверив бумаги и убедившись в мирных намерениях гостей, они так же молча показывали знаками, что путники могут ехать дальше. И снова исчезали.
Экипаж тряхнуло, и он покатил по дороге. Пруденс снова откинулась на мягкие подушки сиденья, на котором они с Тристаном множество раз предавались тайным любовным утехам. Через минуту крошечная дверца на противоположной стенке приоткрылась и в ней появилась голова возницы.
— Уже недалеко, мисс. До главного сторожевого поста, где останавливаются почтовые караваны, осталось около часа.
Пруденс кивнула, и маленькая дверца закрылась. Она в последний раз выглянула в окошко и увидела, что разведчик из отряда фирболгов продолжает смотреть вслед экипажу. Выражение его глаз ей совсем не понравилось.
Через некоторое время дорога стала заметно ровнее и экипаж перестало нещадно трясти. Пруденс отодвинула занавеску и вдруг принялась колотить в маленькую дверцу:
— Останови, пожалуйста.
Экипаж еще немного проехал и замер. Пруденс открыла дверь и встала. Кучер не успел помочь ей спуститься по ступенькам. Пруденс подобрала юбки, спрыгнула на дорогу и зашагала к большому зеленому лугу.
Ее глазам предстал похожий на громадную чашу амфитеатр, выдолбленный в земле временем и силами природы и превращенный в произведение искусства руками человека. Забытый всеми и засыпанный пылью истории, он служил местом встреч для огромного количества людей. Разбитое каменное сооружение в самом центре наверняка служило платформой для ораторов. Амфитеатр, окруженный скалистыми уступами, зарос травой и диким кустарником. Пруденс узнала его — Тристан как-то раз читал ей книгу по истории намерьенов.
— Место Великой Встречи, — прошептала она. Именно здесь диковинные, почти бессмертные предки Тристана собирались на свои советы в надежде сохранить мир в Намерьенском королевстве. Они потерпели поражение, но у них были добрые намерения.
— Не понял, мисс, — переспросил кучер.
— Здесь проходили Великие Встречи Гвиллиама, — пояснила Пруденс, повернувшись к нему.
В ее голосе звучало волнение. Чудо, сотворенное природой и руками человека, производило гораздо более сильное впечатление, чем базилика, посвященная Огню, и дворец Тристана, взятые вместе.
Кучер и стражник обменялись ухмылками, а затем кучер открыл дверь экипажа.
— Как скажете, мисс. Пожалуйста, забирайтесь внутрь, нам нельзя терять время. Мы должны добраться до поста через час, иначе мы не сможем выехать назад засветло, и тогда нам ни за что не поспеть к каравану, который мы должны встретить через три дня.
Пруденс оперлась на его протянутую руку и, помрачнев, забралась в экипаж. С тех пор как они покинули Бетани, она уже несколько раз видела эту наглую ухмылку и знала, чем она вызвана. Кучер и стражник считали ее шлюхой Тристана, простой крестьянкой, которая путешествует с роскошью королевской особы или, на худой конец, представительницы аристократического семейства, — их это забавляло. Она услышала, как кучер фыркнул, закрывая за ней дверь.
Экипаж резко дернулся и покатил дальше. Пруденс бросила последний взгляд на древнее чудо, забытое среди заросших зеленой травой склонов гор. Затем она достала зеркало и принялась приводить в порядок лицо, готовясь оказать очередную дурацкую услугу человеку, которого любила.
— Первая Женщина?
Повитухи и Рапсодия одновременно подняли головы. Стражник невольно сделал шаг назад, увидев выражение, появившееся на лицах женщин болгов, когда он прервал объяснения их наставницы.
— Да?
— К вам посыльный. Женщина. Из Бетани.
В четвертый раз за сегодняшнее утро кучер и стражник показывали бумаги с печатью Тристана очередному остановившему их отряду фирболгов. Пруденс снова посмотрела на горы. Эти земли показались ей прекрасными и одновременно пугающими — сумрачные, разноцветные пики разрывали небо на горизонте, точно клыки огромного зверя, устроившегося вдалеке. За всю свою жизнь Пруденс ни разу не покидала Бетани, и ее заворожила темная магия Илорка, горной страны чудовищ.
Она почувствовала на себе взгляд и, повернувшись, встретилась глазами с одним из чудовищ. Как и у остальных фирболгов, которых они видели после того, как пересекли границу Бет-Корбэра, у него была темная кожа, покрытое шерстью лицо и сильное, мускулистое, но совсем не уродливое тело. Фирболг внимательно, однако совсем не нахально ее разглядывал. Пруденс смутилась и покраснела, сообразив, что выражение его лица является зеркальным отражением ее собственного.
«Они чудовища, человекоподобные звери, которые едят крыс и друг друга, — сказал Тристан. — И кстати, людей, которых им удается поймать».
Но, глядя на них с близкого расстояния, Пруденс решила, что это все-таки преувеличение из серии детских сказок. Всякий раз болги появлялись словно ниоткуда и молча останавливали экипаж, наставив на лошадей луки с натянутой тетивой. Проверив бумаги и убедившись в мирных намерениях гостей, они так же молча показывали знаками, что путники могут ехать дальше. И снова исчезали.
Экипаж тряхнуло, и он покатил по дороге. Пруденс снова откинулась на мягкие подушки сиденья, на котором они с Тристаном множество раз предавались тайным любовным утехам. Через минуту крошечная дверца на противоположной стенке приоткрылась и в ней появилась голова возницы.
— Уже недалеко, мисс. До главного сторожевого поста, где останавливаются почтовые караваны, осталось около часа.
Пруденс кивнула, и маленькая дверца закрылась. Она в последний раз выглянула в окошко и увидела, что разведчик из отряда фирболгов продолжает смотреть вслед экипажу. Выражение его глаз ей совсем не понравилось.
Через некоторое время дорога стала заметно ровнее и экипаж перестало нещадно трясти. Пруденс отодвинула занавеску и вдруг принялась колотить в маленькую дверцу:
— Останови, пожалуйста.
Экипаж еще немного проехал и замер. Пруденс открыла дверь и встала. Кучер не успел помочь ей спуститься по ступенькам. Пруденс подобрала юбки, спрыгнула на дорогу и зашагала к большому зеленому лугу.
Ее глазам предстал похожий на громадную чашу амфитеатр, выдолбленный в земле временем и силами природы и превращенный в произведение искусства руками человека. Забытый всеми и засыпанный пылью истории, он служил местом встреч для огромного количества людей. Разбитое каменное сооружение в самом центре наверняка служило платформой для ораторов. Амфитеатр, окруженный скалистыми уступами, зарос травой и диким кустарником. Пруденс узнала его — Тристан как-то раз читал ей книгу по истории намерьенов.
— Место Великой Встречи, — прошептала она. Именно здесь диковинные, почти бессмертные предки Тристана собирались на свои советы в надежде сохранить мир в Намерьенском королевстве. Они потерпели поражение, но у них были добрые намерения.
— Не понял, мисс, — переспросил кучер.
— Здесь проходили Великие Встречи Гвиллиама, — пояснила Пруденс, повернувшись к нему.
В ее голосе звучало волнение. Чудо, сотворенное природой и руками человека, производило гораздо более сильное впечатление, чем базилика, посвященная Огню, и дворец Тристана, взятые вместе.
Кучер и стражник обменялись ухмылками, а затем кучер открыл дверь экипажа.
— Как скажете, мисс. Пожалуйста, забирайтесь внутрь, нам нельзя терять время. Мы должны добраться до поста через час, иначе мы не сможем выехать назад засветло, и тогда нам ни за что не поспеть к каравану, который мы должны встретить через три дня.
Пруденс оперлась на его протянутую руку и, помрачнев, забралась в экипаж. С тех пор как они покинули Бетани, она уже несколько раз видела эту наглую ухмылку и знала, чем она вызвана. Кучер и стражник считали ее шлюхой Тристана, простой крестьянкой, которая путешествует с роскошью королевской особы или, на худой конец, представительницы аристократического семейства, — их это забавляло. Она услышала, как кучер фыркнул, закрывая за ней дверь.
Экипаж резко дернулся и покатил дальше. Пруденс бросила последний взгляд на древнее чудо, забытое среди заросших зеленой травой склонов гор. Затем она достала зеркало и принялась приводить в порядок лицо, готовясь оказать очередную дурацкую услугу человеку, которого любила.
— Первая Женщина?
Повитухи и Рапсодия одновременно подняли головы. Стражник невольно сделал шаг назад, увидев выражение, появившееся на лицах женщин болгов, когда он прервал объяснения их наставницы.
— Да?
— К вам посыльный. Женщина. Из Бетани.