Джорджетт Хейер
Тени былого

   Посвящается Г. Б. X.

Глава 1
ЕГО СВЕТЛОСТЬ ГЕРЦОГ ЭЙВОН ПОКУПАЕТ ДУШУ

   По парижской улочке, только что покинув дом некой мадам де Вершуре, неторопливо шел господин аристократического вида. Он семенил, так как красные каблуки его башмаков были очень высокими. С его плеч ниспадал длинный лиловый плащ на розовой подкладке, небрежно открывая широкополый кафтан лилового атласа, богато расшитый золотом, а также шелковый в узорах камзол и безупречные кюлоты. Жабо и грудь сверкали драгоценными камнями. Напудренный парик увенчивала треуголка, а в руке щеголь держал длинную трость, украшенную лентами. Послужить защитой от уличных грабителей она вряд ли могла. И хотя с бока щеголя свисала легкая шпага, ее эфес прятался в складках плаща и быстро нащупать его не удалось бы. В столь поздний час было верхом легкомыслия прогуливаться по такой глухой улице без слуг, выставляя напоказ драгоценности, но щеголь, казалось, не подозревал о своем безрассудстве. Он не торопился и не глядел по сторонам, будто не подозревая, какой подвергается опасности.
   Так он шел, поигрывая тростью, как вдруг из зияющего темнотой проулка справа, словно пушечное ядро, вылетела какая-то фигура, наткнулась на него, испуганно вскрикнула и уцепилась за элегантный плащ, чтобы удержаться на ногах.
   Его светлость герцог Эйвон стремительно повернулся, схватил неизвестного за запястья и потянул их вниз с силой, не вязавшейся с его изысканной внешностью. Его жертва охнула от боли и, дрожа, упала на колени.
   – Мосье! Отпустите меня! Я нечаянно… я не знал… Я бы никогда… Ах, мосье, отпустите меня.
   Его светлость нагнулся над мальчишкой, чуть отклонившись, чтобы свет уличного фонаря упал на белое как мел, перепуганное лицо. На герцога растерянно уставились огромные фиалково-синие глаза, в глубине которых прятался ужас.
   – Ты что-то слишком юн для этих игр? – небрежно бросил герцог. – Или ты надеялся захватить меня врасплох?
   Мальчик покраснел, в его глазах вспыхнуло возмущение.
   – Я не хотел вас ограбить! Правда! Правда! Я… я убегал! Я… ах, мосье, отпустите меня!
   – Всему свое время, дитя мое. И от кого же ты убегал, могу ли я узнать? От предыдущей жертвы?
   – Нет! Отпустите меня, прошу вас! Вы… вы не понимаете! Он уже, наверное, гонится за мной. Прошу вас, ваша милость!
   Проницательные глаза герцога под тяжелыми веками были прикованы к лицу мальчика. Внезапно они раскрылись шире, стали сосредоточенными.
   – А кто этот «он», дитя?
   – Мой… мой брат. Прошу вас…
   Из проулка стремглав выскочил мужчина. При виде Эйвона он резко остановился. Мальчик задрожал и теперь сам вцепился в руку герцога.
   – Ага! – рявкнул мужчина. – Если, ваша милость, этот щенок вздумал вас ограбить, он за это поплатится! Паршивец! Неблагодарная тварь! Ты пожалеешь, обещаю тебе! Ваша милость, тысяча извинений. Этот парнишка – мой младший брат. Я хотел проучить его за лень, а он вырвался…
   Герцог поднес к тонко вырезанным ноздрям надушенный платок.
   – Держись подальше, любезный, – произнес он надменно. – Без сомнения, проучить мальчишку розгами всегда полезно.
   Мальчик теснее прижался к нему. Он не пытался убежать, но его руки конвульсивно сжимались. Вновь загадочный взгляд герцога скользнул по нему и задержался на коротко подстриженных медно-рыжих кудрях, растрепанных и спутанных.
   – Как я сказал, розги полезны для мальчишек. Твой брат, говоришь ты? – Он перевел взгляд на смуглое, грубое лицо молодого мужчины.
   – Да, монсеньор, мой брат. Я его растил со смерти наших родителей, а он мне вот как отплачивает. Он сущее проклятие, монсеньор, сущее проклятие!
   Герцог задумался.
   – Сколько ему лет, любезный?
   – Девятнадцать, ваша милость.
   Герцог оглядел мальчика.
   – Девятнадцать. Что-то он не очень высок для своего возраста.
   – Да что вы, ваша милость! А… а коли и так, вина не моя! Я… я хорошо его кормил. Да вы его не слушайте! Он змееныш, волчонок, сущее проклятие!
   – Я тебя избавлю от этого проклятия, – невозмутимо сказал герцог.
   Тот ошарашенно на него уставился.
   – Это как же, ваша милость?
   – Полагаю, он продается?
   В руку герцога прокрались ледяные пальцы и стиснули ее.
   – Продается, ваша милость? Вы…
   – Я, пожалуй, куплю его, мне нужен паж. Его цена? Луидор? Или проклятия ничего не стоят? Интересный вопрос…
   Глаза мужчины заблестели хитрой алчностью.
   – Он хороший мальчик, монсеньор. Работящий. И очень мне нужен. Да я же и люблю его. Я…
   – За твое проклятие я даю золотой.
   – Ну нет, ваша милость! Он стоит больше. Куда, куда больше!
   – Так оставь его себе, – сказал Эйвон и пошел дальше.
   Мальчик нагнал его, вцепился ему в локоть.
   – Ваша милость, возьмите меня к себе! Молю вас! Я буду вам хорошо служить, клянусь! Возьмите, возьмите меня!
   Его светлость остановился.
   – Глупец я или нет? – сказал он по-английски, извлек из жабо брильянтовую булавку и поднял ее так, что камень засверкал и заиграл в свете фонаря. – Ну как, любезный? Этого достаточно?
   Мужчина уставился на булавку, словно не веря своим глазам. Он протер их и шагнул вперед, не отводя от нее взгляда.
   – За это, – сказал Эйвон, – я покупаю твоего брата. Его тело и душу. Ну?
   – Дайте ее, – прошептал мужчина и протянул руку. – Мальчишка ваш.
   Эйвон бросил ему булавку.
   – Мне кажется, я сказал тебе, чтобы ты держался подальше. Ты оскорбляешь мой нос. Дитя, следуй за мной! – И герцог пошел по улице, а мальчик поспешил за ним на почтительном расстоянии.
   Наконец они добрались до улицы Сент-Оноре и до дома Эйвона. Он вошел в ворота, не посмотрев, следует ли за ним его покупка, пересек двор и поднялся к высокой, усаженной шляпками гвоздей двери. Лакеи, низко кланяясь, впустили его, смерив недоуменными взглядами жалкую фигурку, проскользнувшую в дом следом за ним,
   Герцог сбросил плащ на руки лакею и отдал треуголку другому.
   – Мистер Давенант? – спросил он.
   – В библиотеке, ваша светлость.
   Эйвон небрежной походкой направился через вестибюль к двери библиотеки. Она открылась перед ним, и он вошел, кивком велев мальчику следовать за ним.
   Хью Давенант сидел у камина с раскрытым томиком стихов в руке. Он поднял глаза на вошедшего и улыбнулся.
   – Так как же, Джастин? – Тут он увидел у двери съежившегося мальчика. – Хм! А это что такое?
   – Вполне уместный вопрос, – заметил герцог, подходя к камину и протягивая к огню изящно обутую ногу. – Каприз. Этот грязный и оборванный член рода людского принадлежит мне.
   Все это он сказал по-английски, но мальчик, видимо, понял, потому что покраснел и низко опустил кудрявую голову.
   – Твой? – Давенант перевел взгляд с герцога на мальчика. – О чем ты говоришь, Аластейр? Не хочешь же ты сказать, что он… твой сын?
   – О нет! – Его светлость весело усмехнулся. – То есть на этот раз ты ошибся, милый Хью. Я купил крысенка за брильянтовую булавку.
   – Но… но для чего, ради всего святого?
   – Понятия не имею, – ответил герцог безмятежно. – Подойди, крысенок!
   Мальчик робко подошел к нему и покорно позволил Джастину повернуть его лицо так, чтобы на него падал свет.
   – Красивый ребенок, – заметил герцог. – Сделаю его моим пажом. Так забавно иметь пажа, который твой телом и душой!
   Давенант встал и взял руку мальчика в свои.
   – Полагаю, когда-нибудь ты объяснишь, что за этим кроется, – сказал он. – А пока почему бы не накормить бедняжку?
   – Ты всегда такой практичный, – вздохнул герцог и обернулся к столику, на котором стоял ожидавший его холодный ужин. – Чудесно! Ты словно догадывался, что я приведу с собой гостя. Можешь насыщаться, крысенок.
   Мальчик робко посмотрел на него.
   – С позволения вашей милости, я подожду. Мне… мне… Ваш ужин… Я лучше подожду, с вашего позволения.
   – Но позволения я не даю, дитя мое. Садись и ешь. – С этими словами он сел сам, поигрывая лорнетом.
   Чуть поколебавшись, мальчик подошел к столику и подождал, пока Хью не отрезал ему ножку курицы. Затем Хью вернулся к камину.
   – Джастин, ты помешался? —осведомился Хью с легкой улыбкой.
   – Нет, насколько мне известно.
   – Тогда почему ты так поступил? Для чего человеку вроде тебя может быть нужен юнец, совсем еще ребенок?
   – Я подумал, что это может оказаться забавным. Как тебе, бесспорно, известно, меня замучил сплин. С Луизой мне невыносимо скучно. И вот небеса посылают мне развлечение. – Он указал белой холеной рукой на изголодавшегося мальчика.
   Давенант нахмурился.
   – Но ты же не собираешься усыновить этого мальчугана?
   – Это он… э… усыновил меня.
   – Ты намерен воспитывать его как собственного сына? – недоверчиво спросил Хью.
   Брови герцога поднялись с некоторым высокомерием.
   – Мой милый Хью! Уличного оборвыша? Он будет моим пажом.
   – И что же интересного ты в этом найдешь?
   Джастин улыбнулся и посмотрел на мальчика.
   – Вот именно – что? – сказал он негромко.
   – У тебя есть какая-то особая причина?
   – Как ты проницательно заметил, Хью, у меня есть особая причина.
   Давенант пожал плечами и замолчал. Он продолжал смотреть на мальчика, который вскоре встал из-за стола и подошел к герцогу.
   – С разрешения вашей милости, я поел.
   Эйвон поднес лорнет к глазам.
   – Да? – произнес он.
   Внезапно мальчик упал на колени и, к удивлению Давенанта, поцеловал герцогу руку.
   – Да, ваша милость. Благодарю вас.
   Эйвон высвободил руку, но мальчик не встал с колен, глядя снизу вверх на красивое лицо над собой смиренными глазами. Герцог взял щепотку табака.
   – Мое почтенное дитя, вон сидит человек, которого тебе следует благодарить. – Он указал на Давенанта. – Мне бы и в голову не пришло накормить тебя.
   – Я… я поблагодарил вас за то, что вы спасли меня от Жана, ваша милость, – сказал мальчик.
   – Тебе уготован худший удел, – заметил repцог сардонично. – Теперь ты принадлежишь мне. Телом и душой.
   – Да, ваша милость. Раз вам так угодно, – прошептал мальчик и бросил на герцога восхищенный взгляд из-под длинных ресниц.
   Узкие губы чуть изогнулись.
   – Ты находишь такую судьбу приятной?
   – Да, ваша милость. Я… я буду рад служить вам.
   – Но ведь ты меня плохо знаешь, – сказал Джастин со смешком. – Я же бесчеловечный хозяин, э, Хью?
   – Ты не тот человек, чтобы заботиться о ребенке его возраста.
   – Совершенно верно. Отдать его тебе?
   К широкому обшлагу его кафтана прикоснулись дрожащие пальцы.
   – Ваша милость…
   Джастин посмотрел на своего друга.
   – Пожалуй, нет, Хью. Так забавно и… э… так ново выглядеть позолоченным святым в глазах… э… неоперившегося невинного птенчика. Я оставлю его себе, пока это будет меня развлекать. Как тебя зовут, дитя мое?
   – Леон, ваша милость.
   – Такое восхитительно короткое имя! – И вновь ровный тон герцога, казалось, как всегда, таил в себе сарказм. – Леон. Не больше и не меньше. Вопрос заключается в том – и Хью, несомненно, знает ответ, – что делать с Леоном дальше?
   – Уложить его спать, – сказал Давенант.
   – О, конечно… и ванна с горячей водой, как ты считаешь?
   – Непременно.
   – А, да! – вздохнул герцог и позвонил в колокольчик у него под рукой.
   Вошел лакей и глубоко поклонился.
   – Что угодно вашей светлости?
   – Пошли ко мне Уокера, – сказал Джастин. Лакей исчез, и вскоре в библиотеку вошел чопорный седой мужчина.
   – Уокер! Мне надо было вам что-то сказать… А, да, вспомнил! Уокер, вы видите это дитя?
   Уокер взглянул на коленопреклоненного мальчика.
   – Вижу, ваша светлость.
   – Он видит… Великолепно, – пробормотал герцог. – Его, Уокер, зовут Леон. Попытайтесь удержать это в памяти.
   – Всенепременно, ваша светлость.
   – Ему требуются некоторые вещи, и в первую очередь ванна.
   – Слушаю, ваша светлость.
   – Во-вторых, постель.
   – Да, ваша светлость.
   – В-третьих, ночная рубашка.
   – Да, ваша светлость.
   – В-четвертых и в-последних, одежда. Черная.
   – Черная, ваша светлость.
   – Строго, траурно черная, как подобает моему пажу. Вы снабдите его указанным. Полагаю, задача эта вам по плечу. Уведите это дитя, покажите ему ванну, постель, дайте ночную рубашку. А затем оставьте его одного.
   – Слушаюсь, ваша светлость.
   – А ты, Леон, встань. Иди с достопочтенным Уокером. Я позову тебя утром.
   Леон поднялся на ноги и поклонился.
   – Да, монсеньор. И благодарю вас.
   – Прошу, не благодари меня больше. – Герцог зевнул. – Меня это утомляет.
   Он проводил Леона взглядом, а затем обернулся к Давенанту.
   Хью посмотрел ему прямо в глаза.
   – Что все это означает, Аластейр? Герцог закинул ногу за ногу и сказал, покачивая ступней:
   – Да, что? Я думал, ты мне объяснишь, – добавил он любезно. – Ты всегда такой всезнающий, мой милый.
   – Я знаю, ты что-то задумал, – ответил Хью категорично. – Мы слишком давно знакомы, чтобы я мог в этом усомниться. Зачем тебе этот мальчик?
   – Ты порой бываешь таким настойчивым! – пожаловался герцог. – И особенно когда становишься сурово-добродетельным. Прошу, избавь меня от нотаций.
   – Я не собираюсь читать тебе наставления. Скажу только, что ты не можешь сделать этого ребенка своим пажом.
   – Только подумать! – протянул Джастин, задумчиво созерцая огонь.
   – Во-первых, он благородного происхождения. Об этом свидетельствует его манера говорить, а также маленькие изящные руки и ноги. А во-вторых, его глаза светятся невинностью.
   – Какая жалость!
   – Да, будет очень жаль, если эта невинность исчезнет… из-за тебя, – сказал Хью, и в его обычно мягком голосе прозвучала суровость.
   – Ты всегда так любезен! – прожурчал герцог.
   – Если тобой руководят добрые намерения…
   – Хью! Дорогой мой, я думал, ты меня знаешь.
   Тут Давенант улыбнулся.
   – Джастин, ради нашей дружбы, ты не отдашь мне Леона и не поищешь другого пажа?
   – Я не люблю разочаровывать тебя, Хью, и всегда, когда это в моих силах, стараюсь оправдывать твои ожидания. А потому я оставлю Леона у себя. И Невинность будет следовать за Злом – как видишь, я тебя предвосхитил, – облаченная в строгий черный цвет.
   – Но зачем он тебе понадобился? Хоть это объясни мне.
   – У него тициановские волосы, – невозмутимо ответил Джастин. – А тициановские волосы всегда были одной… из моих… правящих страстей. – Карие глаза на мгновение блеснули, и сразу же тяжелые веки полуопустились. – Я уверен, ты согласишься со мной.
   Хью встал, подошел к столу, налил себе бургундского и минуту-другую стоял, молча прихлебывая вино.
   – Где ты был сегодня вечером? – спросил он наконец.
   – Я, право, забыл. Если не ошибаюсь, сначала я отправился к де Туронну. Да, я вспомнил теперь. Я выиграл. Странно!
   – Почему странно? – осведомился Хью. Джастин сощелкнул пылинку табака с широкого обшлага.
   – Потому что, Хью, не в такие уж давние дни, когда… э… всем было известно, что благородный род Аластейров находится на грани разорения… да, Хью, даже когда я был настолько безумен, что надеялся вступить в брак с нынешней… э… леди Меривейл, я всегда проигрывал.
   – Я видел, Джастин, как за один вечер ты выигрывал тысячи.
   – И как проигрывал их на следующий же вечер. Затем, если помнишь, я уехал с тобой в… куда же это мы направились? Ах да! В Рим. Конечно же!
   – Я помню.
   Тонкие губы иронически изогнулись.
   – Да. Я был… э… отвергнутым влюбленным с разбитым сердцем. По правилам мне следовало бы пустить себе пулю в лоб. Но возраст трагедий для меня уже миновал. Вместо этого я – со временем – отправился в Вену. И выиграл. Вот награда за порок, мой милый Хью.
   Хью наклонил рюмку, следя, как заискрился огонек свечи в темном вине.
   – Я слышал, – сказал он медленно, – что человек, у которого ты выиграл это состояние, молодой человек, Джастин…
   – С безупречной репутацией…
   – Да. Так вот этот молодой человек… как я слышал… действительно пустил себе пулю в лоб.
   – Мой милый, тебя ввели в заблуждение. Его застрелили на дуэли. Награда за добродетель. Мораль, мне кажется, достаточно ясна?
   – И ты приехал в Париж с огромным состоянием.
   – Да, недурным. И купил этот дом.
   – Вот именно. Я все думаю, как ты примирил с этим свою душу?
   – У меня нет души, Хью. Мне казалось, ты это знаешь.
   – Когда Дженнифер Бошан вышла за Энтони Меривейла, у тебя было весьма убедительное подобие души.
   – Неужели? – Джастин посмотрел на него и усмехнулся.
   Хью невозмутимо встретил его взгляд.
   – И я все думаю, что для тебя теперь Дженнифер Бошан?
   Джастин поднял белую руку.
   – Дженнифер Меривейл, Хью. Она– напоминание о неудаче и припадке безумия.
   – И все же ты так и не стал прежним. Джастин поднялся. Ирония теперь была очень заметной, превратилась в сарказм.
   – Не далее как полчаса назад, дорогой мой, я сказал тебе, что всегда стараюсь оправдывать твои ожидания. Три года назад… а точнее, когда моя сестрица Фанни сообщила мне о замужестве Дженнифер, ты с обычной своей прямотой заявил, что она, хотя и отвергла мои ухаживания, но создала меня. Voila tout[1].
   – Нет. – Хью задумчиво посмотрел на него. – Я ошибался, но…
   – Мой милый Хью! Прошу, не подрывай мою веру в тебя!
   – Я ошибался, но не так уж сильно. Мне следовало бы сказать, что Дженнифер подготовила путь для другой женщины, которая создаст тебя.
   Джастин закрыл глаза.
   – Изрекая перлы мудрости, Хью, ты всякий раз вынуждаешь меня сожалеть о том дне, когда я принял тебя в избранный круг моих друзей.
   – Их у тебя так много, не правда ли? – заметил Хью.
   – Parfaitement[2]. – Джастин направился к двери. – Где есть деньги, там есть и… друзья. Давенант поставил рюмку на стол.
   – Это подразумевает оскорбление? – спросил он негромко.
   Джастин остановился, положив ладонь на дверную ручку.
   – Как ни странно, вовсе нет. Но, разумеется, если пожелаешь, я приму твой вызов. Хью внезапно рассмеялся.
   – Иди спать, Джастин. Ты невозможен.
   – О чем ты постоянно ставишь меня в известность. Спокойной ночи, мой милый. – Он вышел, но еще не затворил двери, как ему пришла в голову какая-то мысль, и он с улыбкой оглянулся. – A propos[3], Хью. Душа у меня есть. Она только что приняла ванну, а теперь спит.
   – Да хранит ее Бог, – сказал Хью серьезно.
   – Я не совсем уверен, какой должна быть моя реплика. Сказать ли мне «аминь!» или удалиться, сыпля проклятиями? – Его глаза насмешливо блестели, но улыбка была скорее приятной. Не дожидаясь ответа, он закрыл дверь и медленно поднялся к себе в спальню.

Глава 2
ПОЯВЛЯЕТСЯ ГРАФ ДЕ СЕН-ВИР

   На следующий день вскоре после полудня Эйвон послал за своим пажом. Леон тотчас вошел и, преклонив колено, поцеловал руку герцога. Уокер неукоснительно исполнил все распоряжения своего господина: вчерашний чумазый оборвыш бесследно исчез, и перед герцогом явился безукоризненно чистый мальчик, чьи рыжие кудри были аккуратно зачесаны к затылку, а тоненькая фигура облачена в строгую черную одежду. Жабо из накрахмаленного муслина довершало его наряд.
   Эйвон оглядел его с головы до ног.
   – Так-так. Встань, Леон. Я намерен задать тебе несколько вопросов и хочу, чтобы ты отвечал правдиво. Ты понял?
   Леон заложил руки за спину.
   – Да, монсеньор.
   – Для начала объясни, откуда ты знаешь мой родной язык?
   Леон поглядел на него с изумлением.
   – Монсеньор?
   – Прошу, обойдись без бесхитростного удивления. Я не терплю дураков.
   – Да, монсеньор. Я просто удивился тому, что это вам известно. Видите ли, это всего лишь харчевня.
   – Мне казалось, что я не так уж туп, – холодно произнес Эйвон. – Но я не вижу ничего.
   – Простите, монсеньор. Жан держит харчевню, и там часто останавливаются заезжие англичане. Не… не очень знатные, конечно.
   – Ax, так! Ну а теперь ты можешь поведать свою историю. Начни со своей фамилии.
   – Я Леон Боннар, монсеньор. Моей матерью была матушка Боннар, а отцом…
   – …был батюшка Боннар. Это не так уж невероятно. Где ты родился и когда скончались твои достойные родители?
   – Я… я не знаю, монсеньор, где я родился. Но мне кажется, что не в Анжу.
   – Весьма интересно, – заметил герцог. – Но избавь меня от перечисления мест, где ты не родился. Будь столь любезен.
   Леон покраснел.
   – Вы не поняли, монсеньор. Мои родители поселились в Анжу, когда я был грудным младенцем. У нас была ферма в Бассинкуре auprиs de Saumur[4]. И… и мы жили там, пока мои родители не умерли.
   – Они скончались синхронистически? – спросил Эйвон.
   Прямой носик Леона недоуменно наморщился.
   – Монсеньор?
   – Одновременно.
   – От чумы, – объяснил Леон. – Меня отослали к господину кюре. Мне тогда было двенадцать, а Жану двадцать.
   – Почему ты настолько моложе этого Жана? – спросил герцог, против обыкновения подняв тяжелые веки, так что Леон посмотрел ему прямо в глаза.
   У Леона вырвался шаловливый смешок, и под сверлящим взглядом герцога он ответил с безыскусственной простотой:
   – Монсеньор, мои родители скончались, и спросить у них я не могу.
   – Дружок, – мягко сказал Джастин, – ты знаешь, как я поступаю с дерзкими пажами? Леон испуганно покачал головой.
   – Приказываю их высечь. Советую тебе поберечься.
   Леон побледнел, и его глаза перестали смеяться.
   – Простите, монсеньор. Я… не хотел дерзить, – сказал он виновато. – У моей матери была дочь, которая умерла. А потом… потом появился я.
   – Благодарю тебя. А где ты научился говорить, как говорят благовоспитанные люди?
   – У господина кюре, монсеньор. Он научил меня читать и писать и немножко латыни… и еще многому.
   Джастин поднял брови.
   – А твой отец был крестьянином? Почему ты получил такое образование?
   – Не знаю, монсеньор. Видите ли, я был младшим и любимчиком. Матушка не позволяла мне работать на ферме. Я думаю, поэтому Жан меня и ненавидит.
   – Возможно. Дай мне руку.
   Леон протянул тонкую руку для осмотра. Джастин взял ее в свои и исследовал сквозь лорнет. Кисть была маленькой, изящной, с длинными красивыми пальцами, загрубевшими от черной работы.
   – Да, – сказал герцог. – Очень хорошенькая конечность.
   Леон обаятельно улыбнулся.
   – Quant а зa[5], у вас, монсеньор, очень красивые руки.
   Губы герцога дрогнули.
   – Ты меня поражаешь, дитя мое. Но, как ты сказал, твои родители скончались. Что было дальше?
   – Дальше Жан продал ферму! Твердил, что создан для чего-то получше. Но я так не думаю. – Леон чуть-чуть наклонил голову набок, взвешивая этот вопрос. На щеке возникла шаловливая ямочка, но тут же исчезла. Леон посмотрел на своего господина серьезно и с легкой робостью.
   – Способности и возможности Жана мы обсуждать не будем, – невозмутимо сказал Джастин. – Продолжай свою историю.
   – Да, монсеньор. Жан продал ферму и забрал меня от господина кюре. – Лицо Леона омрачилось. – Господин кюре хотел оставить меня у себя, но Жан не согласился. Решил, что я буду ему полезным. Ну, и господин кюре ничего сделать не мог. Жан привез меня в Париж. И тогда он заставил меня… – Леон умолк.
   – Продолжай, – резко приказал Джастин. – Что он заставил тебя делать?
   – Работать на него, – неловко ответил Леон, и его большие глаза опустились под внимательным взглядом герцога.
   – Ну хорошо, – сказал наконец Джастин. – Пока оставим это. Et puis?[6]
   – Тогда Жан купил харчевню на улице Сент-Мари, и… и потом он познакомился с Шарлоттой и… женился на ней. И тогда стало хуже, потому что Шарлотта меня возненавидела. – Синие глаза сверкнули. – Я даже один раз хотел убить ее, – сказал Леон простодушно. – Большим ножом для разрезания жаркого.
   – Ее ненависть объяснить нетрудно, – сказал герцог сухо.
   – Д-да, – произнес Леон неуверенно. – Мне тогда было всего пятнадцать. Помню, я весь день не ел, и… и побои. Вот… вот и все, монсеньор, пока не появились вы и не взяли меня к себе.
   Джастин взял отточенное гусиное перо и пропустил его между пальцами.
   – Могу ли я спросить, почему ты пытался убить эту Шарлотту… э… ножом для разрезания жаркого?
   Леон покраснел и отвел глаза.
   – Для этого… была причина, монсеньор.
   – Не сомневаюсь.
   – Я… она была очень злой, жестокой и… и рассердила меня. Вот и все.
   – Я и жесток и зол, но не советую тебе пытаться меня убить. Или кого-нибудь из моих слуг. Видишь ли, я знаю, что означает цвет твоих волос.
   Темные длинные ресницы снова поднялись, и возникла ямочка.
   – Colиre de diable[7], – сказал Леон.
   – Вот именно. И со мной тебе лучше сдерживаться, дитя мое.
   – Да, монсеньор. Я не пытаюсь убивать тех, кого люблю.
   Губы Джастина саркастически изогнулись.
   – Ты меня успокоил. А теперь послушай меня. С этой минуты ты мой паж. Тебя будут кормить, одевать и обеспечат твое будущее, но взамен я потребую от тебя послушания. Ты понял?
   – Да, монсеньор, конечно.
   – Ты узнаешь, что для моих слуг мое слово – закон. И вот мой первый приказ: если кто-нибудь станет расспрашивать тебя, кто ты или откуда, ты отвечай только, что ты паж герцога Эйвона. Свое прошлое ты забудешь, пока я не разрешу тебе вспомнить. Ты понял?