Джек Хиггинс

Штормовое предупреждение


   Джону Ноулеру — с дубовыми листьями

 
   Из дневника контр-адмирала ВМФ США Кэри Рива:
   «…тогда я понял величайшее из всех таинство — инстинкт человека пожертвовать собой, чтобы другие остались жить. Поэтому храбрость никогда не выходит из моды, и никогда в жизни я не видел ее выраженной лучше, чем в случае с „Дойчланд“. В разгар величайшей войны в истории люди с противоположных сторон оказались способны действовать вместе, разделить риск, стать самими собой в попытке спасти горстку человеческих существ от древнего и неумолимого врага человека — Океана. Я никогда не видел лучше выраженной трагическую ничтожность войны и не чувствовал большей гордости за моих товарищей — людей, чем в это время…»


 

 

 
   Баркентина «Дойчланд», 26 августа 1944 г. Одиннадцатый день из Рио-де-Жанейро. На якорной стоянке в Белеме. Начинается жара. Умеренная торговля. Погружен остаток угля. С балластом песка до Рио. Люки задраены, готовы поднять паруса к отплытию. К вечеру дождь.




1


   Когда Прагер повернул за угол, гром прогрохотал далеко над морем и молния прочертила небо, на мгновение ярко осветив гавань. Обычная стайка небольших судов и три-четыре прибрежных парохода пришвартованы к главному молу. «Дойчланд» стояла на якоре на главном фарватере, подчеркивая, что она — единственное парусное судно в гавани.
   Дождь начался внезапно, теплый и сильный, пропахший гниющими растениями из приречных джунглей. Прагер поднял воротник куртки и, держа под мышкой старый кожаный портфель, заторопился под стеной воды к бару «Огни Лиссабона» в конце рыбного пирса.
   Слышались звуки музыки, слабые, но достаточно ясные: медленная грустная самба, вызывающая ощущение ночи. Он поднялся по ступенькам на веранду, снял очки, вытер капли дождя платком, аккуратно водрузил их на место и заглянул внутрь.
   Место было пустынно, если не считать бармена и Хельмута Рихтера, боцмана с «Дойчланд», сидевшем в конце бара с бутылкой и бокалом перед ним. Это был крупный тяжеловесный мужчина в штормовке и джинсовом кепи с длинными светлыми волосами и бородой, делавшей взгляд старше его двадцати восьми лет.
   Прагер вошел. Бармен, протирающий рюмку, поднял глаза. Прагер проигнорировал и прошел к бару, стряхивая дождь с панамы. Он поставил портфель на пол к ногам.
   — Доброй ночи, Хельмут.
   Рихтер степенно кивнул и поднял бутылку:
   — Глоточек, господин Прагер?
   — Наверное, нет.
   — Мудрый выбор.
   Рихтер наполнил свой бокал:
   — Кашаса. Говорят, она портит мозги и печень. Плохая замена доброму шнапсу, но его не видят здесь с тридцать девятого.
   — Капитан Бергер здесь?
   — Ждет вас на борту.
   Прагер снова поднял портфель:
   — Тогда нам надо идти. Времени немного. Кто-нибудь спрашивал обо мне?
   Прежде чем Рихтер ответил, голос произнес на португальском:
   — Сеньор Прагер, приятный сюрприз.
   Прагер быстро обернулся, занавеска на маленькой кабинке позади него отодвинулась. Человек, сидевший там с бутылкой вина, был полноват, мятая форма цвета хаки в пятнах пота и разошлась по швам.
   Прагер изобразил улыбку:
   — Капитан Мендоса, вы когда-нибудь спите?
   — Не слишком часто. Что на этот раз, дела или удовольствия?
   — Всего понемногу. Вы знаете, положение лиц немецкой национальности в наши дни довольно трудное. Ваше правительство более обычного настаивает на регулярных отчетах.
   — Поэтому необходимо, чтобы вы увидели Бергера и его людей лично?
   — В первый день последней недели каждого месяца. Ваши люди в Рио очень строги в этих вопросах.
   — А добрая сеньора Прагер? Я понял, что вы прилетели вместе.
   — У меня несколько дней отпуска, а она не видела эту часть страны. Идеальный повод.
   Рихтер выскользнул, не говоря ни слова. Мендоса проводил его взглядом:
   — Славный парень — сказал он. — Кем он был? Главным рулевым на подлодке. Оберштойерманн, я правильно произношу?
   — Да.
   — Выпьете со мной?
   Прагер поколебался:
   — Только быстро, если вы не против. У меня встреча.
   — С Бергером? — Мендоса кивнул бармену, тот безмолвно налил бренди в два бокала. — Когда он отчаливает в Рио? Утром?
   — Думаю, да.
   Прагер потягивал бренди, понимая, что находится теперь на опасной почве. Ему было пятьдесят пять, помощник консула германского посольства в Рио до августа 1942 года, когда бразильцы, разъяренные торпедированием немецкими подлодками нескольких торговых судов, объявили войну Германии. Не более, чем жест, но это вызвало проблему, что делать с лицами немецкой национальности — в частности, со все возрастающим числом моряков Кригсмарине, оказавшихся на берегах Бразилии.
   Прагер, пробывший в стране двадцать лет и принятый в высоких сферах, был оставлен справляться со всем этим. Так как, кроме всего прочего, между Бразилией и Германией лежало пять тысяч миль океана, то не было нужды устраивать дорогие лагеря для интернированных. Бразильское правительство довольствовалось ежемесячными отчетами, которые он представлял о своих гражданах. Пока они где-нибудь работали и ни во что не вмешивались, все были счастливы.
   Мендоса сказал:
   — Я начальник этой гавани уже два года и большую часть этого времени «Дойчланд» приходила регулярно. Скажем, раз в два месяца.
   — Да?
   — На судне такого размера обычно есть капитан, помощник, боцман, примерно шесть матросов и кок.
   — Верно.
   Мендоса задумчиво глотнул немного вина:
   — У меня информация, что команда Бергера в этом рейсе что-то около двадцати человек.
   Он дружелюбно улыбнулся, но глаза на толстом лице глядели остро. Прагер осторожно сказал:
   — В Рио много немецких моряков.
   — И каждый день становится все больше. Война, мой друг, для вас идет неважно.
   — Бергер, наверное, хочет многим дать работу.
   Мендоса счастливо улыбнулся:
   — Ну конечно. Это объяснение мне не приходило в голову. Но не буду вас задерживать. Может, найдется время еще глотнуть завтра?
   — Надеюсь, да.
   Прагер быстро вышел. Рихтер ждал, стоя на веранде. Дождь неослабно молотил по земле.
   — Все в порядке? — спросил он.
   — Не совсем — ответил Прагер. — Он понял, что что-то происходит. Но может ли он вообразить себе правду? Никто в здравом уме не поверит. — Он хлопнул Рихтера по плечу: — Пошли.
   Боцман произнес:
   — Я не мог сказать вам в баре, но вас спрашивали.
   Позади послышались шаги, Прагер обернулся, и монахиня в тропически-белом облачении выступила на свет. Это была невысокая женщина, чуть более пяти футов, с ясными, безмятежными глазами и спокойным, чистым лицом.
   — Сестра Анджела — сказала Рихтер.
   — …из сестер милосердия миссии на Рио-Негро. Не надо представления, Хельмут. Сестра Анджела и я — старые знакомые.
   Он снял панаму и протянул руку, которую она кротко пожала с неожиданной силой.
   — Рад снова увидеть вас, сестра.
   — И я рада, господин Прагер. Думаю, вы знаете, почему я здесь.
   — О, да, сестра. — Отто Прагер тепло улыбнулся. — Кажется, знаю.
***
   Якорная лампа висела на носу «Дойчланд», как требовали морские правила, и ее они увидели первой, когда Рихтер повел шлюпку через гавань. Потом внезапно баркентина оказалась очень близко, мачты и перекладины чернели на фоне неба.
   Прагер глядел вверх с явным удовольствием, взбираясь по веревочной лестнице. Это была трехмачтовая баркентина, построенная Хемитом Кемпбеллом в Клайде в 1881 году, и построенная с любовью, пониманием и грацией, с элегантными обводами клиппера и длинными кливерами.
   Она провела жизнь в торговле; из Ньюкасла-на-Тайне с пароходным углем в Вальпараисо; с чилийскими шпротами на американское западное побережье; строевой лес в Австралию; шерсть в Британию… бесконечное кольцо, пока паруса не вымерли в обреченной попытке побороть пар; один пользователь за другим и три смены имени, пока, наконец, она не была куплена бразильской фирмой «Братья Майер» — семейством немецкого происхождения, перекрестившим ее в «Дойчланд» и пославшим на прибрежную торговлю. От Рио до Белема и устья Амазонки — судно как раз для таких глубин, при полной загрузке ей хватало восьми футов.
   Прагер добрался до палубы и протянул руку сестре Анджеле. Рихтер страховал ее на лестнице. Три матроса у главной мачты смотрели в изумлении, как маленькая монахиня подымалась на борт, один из них поспешил вперед и тоже протянул ей руку.
   Она поблагодарила его и Прагер сказал:
   — Думаю, будет лучше, если я вначале поговорю с капитаном Бергером один.
   — Как считаете лучшим, господин Прагер — сказала она спокойно.
   Он повернулся к Рихтеру:
   — Отведите добрую сестру в салон и подождите меня возле каюты капитана.
   Рихтер и сестра Анджела спустились по трапу, а Прагер прошел на корму к квартердеку. Каюта Бергера была внизу. Он поколебался, потом, собравшись, постучал в дверь и вошел.
   Каюта была маленькой, спартанской по обстановке — узкая койка, три шкафа и ничего кроме стола, за которым сидел Бергер, меря линейкой карту, расстеленную перед ним.
   Он поднял глаза с видимым облегчением:
   — Я начал беспокоиться.
   Ему было сорок восемь лет, среднего роста, с хорошими плечами, в жестких темных волосах и бороде просвечивала седина, лицо высушено морем и солнцем.
   — Я извиняюсь — сказал Прагер. — В полете из Рио мы попали в тяжелую грозу. Пилот настоял на посадке в Каролине, пока погода не прояснится. Мы были там четыре часа.
   Бергер открыл ящик сандалового дерева и предложил черуту.
   — Каковы последние военные новости?
   — Все плохо. — Прагер сел в кресло напротив и принял огонек. — С пятнадцатого числа этого месяца американские и французские силы высадились на средиземноморском берегу. Два дня назад французские танки вошли в Париж.
   Бергер тихо присвистнул:
   — Следующая остановка на Рейне.
   — Могу представить.
   — А потом Германия.
   Он встал, подошел к одному из шкафов, открыл его и достал бутылку рома и два бокала.
   — Что у русских?
   — Красная Армия на границах Восточной Пруссии.
   Бергер налил ром в бокалы и подвинул один.
   — Вы знаете, Отто, мы, немцы, не защищали землю фатерланда с Наполеона. Это должно оказаться интересным испытанием.
   — Бразилия, вероятно, лучшее место, где надо быть следующие год-два — сказал Прагер. — Адские времена, чтобы возвращаться домой.
   — Или единственно возможное время — сказал Бергер. — Это зависит от точки зрения. Вы достали бумаги?
   Прагер положил портфель на стол:
   — Все что надо, и я снова проверил баркентину, которую вы упоминали, когда впервые говорили об этом безумном деле, «Гудрид Андерсен». Она все еще в гавани Готенбурга. Не была в море с первого года войны.
   — Превосходно — сказал Бергер. — Тогда поплывем прямо отсюда.
   — Вы полностью готовы?
   Бергер открыл шкаф, достал спасательный жилет и бросил на стол. На спине стояла трафаретная надпись: «Гудрид Андерсен», Готенбург.
   — И это, конечно. — Он показал шведский флаг. — Я думаю, вы согласитесь, что это важнейшая вещь.
   Он улыбнулся:
   — Все готово, поверьте. Название на борту мы сменим сразу, как выйдем за пределы каботажной зоны.
   — А журнал?
   — Я уже приготовил фальшивый на имя «Гудрид Андерсен» чтобы предъявить друзьям с противоположной стороны, если мы будем иметь несчастье натолкнуться на них. Настоящий журнал «Дойчланд» я буду вести тайно. Поступать иначе будет неразумно. — Он положил флаг и жилет обратно в шкаф. — Что же я могу сказать вам, старый друг? Без вашей тяжелой работы в прошедшие несколько месяцев, без информации, которую мы получали, без поддельных документов мы не могли бы даже подумать о таком предприятии.
   Прагер сказал осторожно:
   — Еще одна вещь, Эрих.
   — Что?
   Прагер поколебался, потом сказал:
   — Семь пассажиров.
   Бергер резко засмеялся:
   — Ты наверное шутишь.
   — Нет, я абсолютно серьезен. Ты брал их прежде, не так ли?
   — Черт, ты знаешь, что да. В голосе Бергера было нечто похожее на гнев. — Я могу разместить восемь пассажиров. Две каюты по обе стороны салона, по две койки в каждой. Но я должен заметить, что полная команда на судне состоит из десяти человек, включая меня. А сейчас нас двадцать два, как тебе хорошо известно. Семь пассажиров означает, что дополнительная команда должна спать где придется. Невозможная ситуация.
   — Но у вас только балласт — сказал Прагер. — Груза нет, и, конечно, настоящие пассажиры только усилят вашу легенду.
   — Кто эти пассажиры?
   — Немцы, которые хотят домой, как и твои люди. — Прагер глубоко вздохнул и продолжал. — Ну ладно, надо начать с худшего. Это монахини. Сестры милосердия с миссии на Негро. Я навещал их регулярно в последние два года, как всех других немцев в моем списке. Каждые три месяца необходимо продлить специальное разрешение властей — а туда так трудно попасть.
   Бергер смотрел на него в изумление:
   — Ради бога, Отто, я вышел из ума или ты?
   Прагер молча встал и открыл дверь каюты. Рихтер стоял снаружи, куря сигарету. Прагер кивнул и боцман умчался.
   — Что теперь? — требовательно спросил Бергер.
   — Я взял одну из них с собой. Другие ждут на берегу. По крайней мере выслушай, что она скажет.
   — Ты, наверное, потерял голову. Это единственно мыслимое объяснение.
   Раздался стук в дверь. Прагер открыл и вошла сестра Анджела. Он сказал:
   — Сестра, я рад познакомить вас с фрегаттен-капитаном Эрихом Бергером. Эрих, это сестра Анджела из ордена Малых Сестер Милосердия.
   — Добрый вечер, капитан — сказала она.
   Бергер мгновение смотрел вниз на крошечную монахиню, потом схватил Прагера за руку и, вытащив его под дождь, закрыл дверь каюты.
   — Что, черт побери, я должен делать? Что мне сказать?
   — Ты капитан — сказал ему Прагер. — Ты принимаешь решения и никто другой, по крайней мере, я всегда так думал. Я подожду вас здесь.
   Он подошел к вантам левого борта. Бергер тихо выругался, поколебался и затем вошел.
   Она стояла у стола, склонившись над хронометром в ящике под стеклянной крышкой. Она подняла глаза:
   — Красиво, капитан. Очень красиво. Что это?
   — Морской инструмент для небесных измерений, сестра, вместе с секстантом. Если я могу засечь позицию солнца, луны и звезд, то смогу узнать свою точную позицию на земной поверхности — конечно с доброй помощью таблиц.
   Она повернулась к столу:
   — Карта британского адмиралтейства. Почему?
   — Потому что они лучшие — сказал Бергер, почему-то чувствуя себя невероятно беспомощным.
   — Понимаю.
   Она продолжала тем же спокойным голосом:
   — Вы возьмете нас с собой?
   — Послушайте, сестра, — сказал он. — Присядьте и позвольте мне объяснить. Он положил сверху другую карту. — Мы должны пройти рядом с Внешними Гебридами в Шотландии, кладбищем для парусников, особенно в плохую погоду, которая обычно держится там шесть дней из семи. И если мы останемся живы, то будет еще Оркнейский пролив, путь в Норвегию, а потом через Каттегат в Киль — добавил он с тяжелой иронией. — Пять тысяч миль, это все.
   — И как долго мы будем плыть?
   Он обнаружил, что отвечает:
   — Невозможно сказать. Сорок, может быть, пятьдесят дней. Слишком многое зависит от погоды.
   — Это кажется умеренным, особенно при наших обстоятельствах.
   Бергер сказал:
   — Скажите, когда вы впервые ехали сюда, как проходило ваше плавание?
   — На пассажирском лайнере — Бремен. Это было как раз перед войной.
   — Прекрасное судно. Комфортабельные каюты, горячая и холодная вода. Еда, как в отеле первого класса. Стюарды, чтобы помочь и поднести.
   — Что именно вы хотите сказать, капитан?
   — Что на этом судне жизнь будет совершенно иной. Плохая еда, тесные помещения. Ведро уборной, опустошаемое ежедневно. Только соленая вода для умывания. И буря — а настоящая буря под парусами может быть страшным испытанием. В плохую погоду не будет сухого местечка от киля до клотика. Вы когда-нибудь укладывались на койку с влажным одеялом, когда сильный шторм пытается оторвать доски палубы над вашей головой? — Он сложил карту и твердо сказал — Я извиняюсь. Не вижу смысла продолжать эту дискуссию.
   Она кивнула задумчиво:
   — Расскажите мне еще кое-что. Как случилось, что германский морской офицер командует бразильским торговым судном?
   — Я был капитаном вспомогательного судна подводного флота «Эссен» замаскированного под американское топливное судно «Джордж Грант». В нашем третьем плавание в Южной Атлантике нас торпедировала британская подлодка, которая не обманулась камуфляжем. Ирония в том, что я попытаюсь провести «Дойчланд» сходным образом, как шведское судно.
   — А как вам удалось достичь Бразилии?
   — Был подобран португальским торговым судном и передан бразильским властям, когда мы прибыли в Рио. Бразильцы выпускают под честное слово тех из нас, кто может найти работу. Братья Майер, владельцы «Дойчланд» и прибрежные торговцы, — бразильские граждане немецкого происхождения. Они помогли многим из нас. Мы плавали из Рио в Белем и обратно раз в месяц с обычным грузом.
   — И вы отплатите им, украв их судно?
   — Это ваша точка зрения. Я лишь надеюсь, что они простят меня, когда узнают факты. У нас действительно нет другого шанса.
   — Почему?
   — Бразильцы начинают играть все более активную роль в войне. В прошлом месяце они послали войска в Италию. Думаю, для нас дела здесь могут пойти намного труднее.
   — А другая причина?
   — Вы думаете, у меня есть другая?
   Она ждала, сложив руки и не говоря ни слова. Бергер пожал плечами, открыл ящик стола и достал бумажник. Он вынул фотографию и передал ей. Она была сильно измята и полита соленой водой, но улыбки на лицах трех маленьких девочек были еще видны.
   — Ваши дети?
   — Снято в сорок первом. Хайди слева, теперь ей уже десять. Еве восемь и Эльзе будет шесть в октябре.
   — А их мать?
   — Погибла при бомбардировке Гамбурга три месяца назад.
   Она машинально перекрестилась:
   — Что случилось с детьми?
   — Господин Прагер узнал через наше посольство в Аргентине. Моя мать увезла их в Баварию.
   — Благодарите Господа за его безмерную милость.
   — Надо ли? — Лицо Бергера побледнело. — Германия гибнет, сестра, это дело лишь нескольких месяцев. Можете представить, как будет плохо? А моя мать — старая женщина. Если что-нибудь случится с ней… — Дрожь пробежала по его лицу и он тяжело облокотился на стол. — Я хочу быть с ними, потому что именно там я нужен, а не здесь, на краю мира, так далеко, что сомневаешься, идет ли война.
   — И на что вы пойдете ради этого?
   — На все, включая тысячи миль океана под полным господством британского и американского флота на залатанном паруснике, который не терял из вида землю более двадцати лет. Старая лохань, не бывшая в ремонте дольше, чем я могу вспомнить. Невозможное путешествие.
   — Которое господин Рихтер, ваш боцман, очевидно хочет совершить.
   — Хельмут — это особый случай. Прекраснейший моряк из тех, кого я знаю. У него бесценный опыт под парусами. Служил юнгой на финском паруснике, перевозившем чилийские нитраты. Для вас это ничего не значит, но для любого моряка…
   — Но господин Прагер говорил, что еще двадцать человек вашей команды хотят совершить это, так называемое невозможное путешествие.
   — У большинства из них причины похожи на мои. Я могу припомнить по меньшей мере семьдесят человек в Рио, которые были бы рады залезть в наши башмаки. Они тянули жребий на последние десять мест в немецком баре в гавани Рио две недели назад. — Он покачал головой — Они хотят домой, сестра, понимаете? И для этого, говоря вашими словами, они готовы на все.
   — А я и мои спутницы не таковы? У нас тоже есть семьи, капитан, и они тоже дороги для нас. Более того, в том, что предстоит, дома мы нужнее всего.
   Бергер встал, глядя на нее, потом покачал головой:
   — Нет. В любом случае уже поздно. Вам нужны шведские паспорта, это существенная часть плана. Прагер устроил их для всех нас.
   Она встала, открыла дверь каюты и позвала:
   — Господин Прагер!
   Он вынырнул из дождя:
   — Что?
   — Мой паспорт пожалуйста. Могу я получить его сейчас?
   Прагер открыл портфель. Он поискал внутри, потом достал паспорт и положил на стол перед Бергером. Бергер нахмурился:
   — Шведский.
   Он открыл его и с фотографии на него смотрела сестра Анджела. Он поднял глаза:
   — Не будете ли вы так любезны подождать снаружи, сестра. Я немного поговорю со своим добрым другом.
   Она помедлила, коротко взглянула на Прагера и вышла.
   Прагер сказал:
   — Послушай, Эрих, позволь мне объяснить.
   Бергер держал паспорт:
   — Не та штука, которую можно состряпать за двадцать четыре часа, так что ты должен знать об этом достаточно давно. Почему, черт побери, ты мне не сказал?
   — Потому что знал, что твоя реакция будет именно такой.
   — Так ты думал придержать, пока мне будет слишком поздно сказать нет? Но ты совершил ошибку. Я так не играю. И что с той миссией, где они работали? Она так вдруг стала ненужной?
   — Бразильский департамент внутренних дел изменил свою политику относительно индейцев в этом районе: их хотят переселить и привезти белых фермеров. Из-за этого, миссию в любом случае закроют.
   — Их орден призван к больничному служению, не так ли? Конечно, найдутся другие отдушины для проявления их талантов.
   — Но они тоже немки, Эрих. Представляешь, как пойдут дела, когда первые бразильские раненые начнут поступать из Италии?
   Повисла долгая пауза. Бергер взял шведский паспорт, открыл и снова рассмотрел фото:
   — Похоже, она сулит мне беду. Она добивалась своего всегда.
   — Чепуха — сказал Прагер. — Я очень давно знаю ее семью. Добрый прусский род. Отец был пехотным генералом. В восемнадцатом она работала сестрой милосердия на Западном фронте.
   Бергер не смог скрыть удивления:
   — Суровая биография для Малой Сестры Милосердия. Что же не сложилось? Какой-нибудь скандал?
   — Совсем нет. Был молодой человек, кажется, летчик.
   — … одним прекрасным утром не вернувшийся домой, так что она нашла утешение в совершении добрых дел. — Бергер покачал головой — Звучит, как очень скверная пьеса.
   — Ты все понял неверно, Эрих. Я слышал версию, он заставил ее думать, что погиб. У нее была депрессия, почти стоившая ей жизни и, едва она оправилась, как встретила его гуляющего по Унтер-ден-Линден с другой девушкой под руку.
   Бергер поднял руки:
   — Ни слова больше. Я понимаю, когда побит. Приведи ее.
   Прагер быстро подошел к двери и открыл ее. Она стояла снаружи, разговаривая с боцманом.
   Бергер сказал:
   — Вы победили, сестра. Скажите Рихтеру, чтобы он отвез вас на берег, забрать ваших подруг. Будьте здесь к двум ночи, в это время мы отплываем, и если вас не будет, мы уйдем без вас.
   — Благослови вас Бог, капитан.
   — Думаю, сейчас он достаточно занят и без меня.
   Когда она двинулась к двери, он добавил:
   — Еще одно. Попытайтесь не ставить в известность команду до того, как появитесь.
   — Они будут волноваться из-за нашего присутствия?
   — Весьма вероятно. Моряки по природе суеверны. Среди всего прочего, отплытие в пятницу предрекает беду. То же самое — иметь пассажиром любого священника. Мы, разумеется, привлечем все несчастья мира с семью монахинями среди нас.
   — Пятью, капитан. Только пятью — сказала она и вышла.
   Бергер нахмурился и повернулся к Прагеру:
   — Ты сказал, семь пассажиров.
   — Именно так.
   Прагер порылся в портфеле, выудил еще два шведских паспорта и положил на стол.
   — Один для Гертруды и один для меня. Она тоже ждет на берегу с нашим багажом, в который, я хочу добавить, входит беспроволочный передатчик, что ты просил достать.
   Бергер смотрел на него в остолбенении:
   — Ты с женой? — хрипло сказал он. — Великий боже, Отто, тебе шестьдесят пять на днях. А что ты скажешь своим хозяевам в Берлине?
   — Из того, что я знаю, следует, что русские, похоже, будут там раньше меня, так что это не имеет особого значения.
   Прагер вежливо улыбнулся:
   — Видишь ли, Эрих, мы тоже хотим домой.
***
   Когда незадолго до двух ночи Бергер вышел на квартердек, дождь лил сильнее, чем прежде. Вся команда собралась ниже на палубе; бледные лица и клеенчатые плащи поблескивали в тусклом свете палубных огней.
   Он ухватился за поручень, наклонился вперед и заговорил тихим голосом:
   — Я не хочу много говорить. Вы все знаете наши шансы. Это дьявольски трудное плавание, я не хочу притворяться, но если вы будете выполнять, что я говорю, мы сделаем это вместе — вы, я и старая «Дойчланд».
   Среди них возникло шевеление, не более того, и он продолжал, со слабой иронией в голосе:
   — Еще одна вещь. Как многие из вас заметили, у нас есть пассажиры. Господин Прагер, ранее помощник консула в нашем посольстве в Рио, его жена, и пять монахинь из миссии на Рио-Негро.
   Он помолчал. Они ждали под шелест дождя.
   — Монахини — сказал он, — но все-таки женщины, а это долгое путешествие, так позвольте мне сказать прямо. Я лично застрелю любого, кто зайдет за черту, и потом внесу запись в журнал. — Он выпрямился — Теперь все по местам.
   Когда он повернулся от поручня, из темноты выступил его помощник. Лейтенант-дур-зев Йоханн Штурм, высокий белокурый молодой человек из Миндела в Вестфалии, отпраздновал свой двадцатый день рождения лишь три дня назад. Подобно Рихтеру он был подводником и служил на подлодке вторым вахтенным офицером.