Страница:
появление львов.
Львы довольно общительные животные и обычно собираются группами.
Хотя они и не испытывают особого удовольствия, находясь в обществе,
как например, собаки, но и одиночества не любят. Группу львов принято
называть "прайд". Мне приходилось видеть до восемнадцати львов в
прайде, от величественного старого самца до новорожденных львят,
забавно игравших хвостами своих матерей. В период течки лев удаляется
с самкой на несколько дней, затем вновь присоединяется к прайду. В
прайде может быть несколько львов-самцов, причем у каждого из них
имеется свой гарем. Однако, как правило, во главе прайда стоит самец,
которому подчиняются все.
Нельзя сказать, что львы охотятся стаями, но в их охоте есть
определенная организация. Убивают чаще всего львицы или молодые
активные самцы. Старый лев-патриарх часто остается в стороне, как бы
руководя охотой, и вступает в дело в самом крайнем случае. Во время
охоты львы подают друг другу сигналы глухим ворчанием, которое
отличается странными чревовещательными свойствами. Откуда идет звук -
определить невозможно. Ревут львы очень редко. За всю жизнь мне только
раз пришлось услышать рев льва. В самую темную ночь львы видят
прекрасно. Мне кажется, что во время охоты они больше полагаются на
свое зрение, чем на обоняние. Ворчанием они обращают жертву в бегство,
загоняя ее в определенное место, где дожидаются другие львы. Конечно,
если они видят добычу прямо перед собой, они подкрадываются и
бросаются на нее, как это свойственно кошкам.
Прайд львов охотится не каждую ночь. После охоты львы наедаются
до отвала; в следующую ночь возвращаются к туше и доедают ее до конца,
в эту же ночь они чаще всего отлеживаются, чтобы переварить пищу и
отдохнуть. На третью ночь они опять выходят на охоту.
Обнаружить льва в районе Тсаво не представляло никаких
трудностей. Местные жители очень охотно оказывали мне помощь в этом. В
дождливый сезон львы иногда уходят за пределы обитаемой ими территории
и бродят на большом расстоянии. В это время они чаще ходят в одиночку.
Если лев появляется в районе, где нет диких животных, он убивает
домашний скот местных жителей. Ночью местные жители держат скот в
краалях - загонах из колючего кустарника. Обычно лев не заходит туда,
он подходит к краалю с подветренной стороны, чтобы напугать животных
своим запахом; если животные тотчас же не обращаются в бегство, зверь
мочится на землю; едкий запах мочи приводит животных в неистовство, от
страха они вырываются из крааля и рассеиваются в кустарнике, где лев,
не торопясь, убивает их. Я не сомневаюсь, что лев таким же способом
нападает на стадо диких животных.
Когда я узнавал, что лев убил домашних животных, мы с кем-либо из
местных юношей приходили туда, где зверь совершил разбой, и шли по
следу. В песчаной местности, заросшей кустарником, идти по следу льва
не трудно: днем он обычно отлеживается в чаще, не очень далеко от
места нападения. При нашем приближении лев злобно рычал, и по рычанию
мы определяли его местонахождение. Тогда мой помощник бросал в заросли
камни, отчего зверь рычал еще громче и яростнее. Наконец, он бросался
на нас с такой быстротой, что едва хватало времени выстрелить.
В природе редко можно встретить более ужасное зрелище, чем вид
нападающего льва. Зверь приближается со скоростью сорока миль в час,
причем он набирает эту скорость с первого же прыжка. Если льву,
подкрадывающемуся к антилопе, удастся подойти на пятьдесят ярдов, -
антилопу можно считать погибшей. Хотя у антилопы резвые ноги, лев
догоняет ее за десять прыжков. Охотник, стоящий на расстоянии тридцати
ярдов от нападающего льва, должен бить наверняка. Взрослый лев весит
около 450 фунтов, и если он настигает охотника на полной скорости, то
сбивает его так же легко, как человек подбрасывает гриб носком сапога.
Когда мой помощник кидал камни в льва, чтобы заставить его
броситься на нас, я уже стоял с ружьем наготове. Увидев прыгнувшего
льва, я немедленно стрелял в рыже-коричневую массу, летящую со
скоростью артиллерийского снаряда. Мне часто приходила в голову мысль,
что тренировка в раннем возрасте с дробовым ружьем во время охоты на
водоплавающую птицу, пролетавшую над болотом Лохар-Мосс, очень помогла
мне овладеть искусством охоты на львов. Если выстрел точен, то лев
делает сальто-мортале и падает в десяти футах от ног охотника. В
случае промаха можно считать, что охотнику очень повезло, если он
успеет сделать второй выстрел. Иначе зверь настигнет его и начнет
рвать клыками и терзать когтями.
И все же охотник, уверенный в себе и в своем оружии, может
охотиться на львов, не слишком подвергая свою жизнь опасности. Это
занятие становится весьма опасным, если приходится думать о
недостатках своего спутника. Первое время я вошел в компанию с опытным
охотником, который считался великим мастером охоты на львов. Он
пользовался очень простым способом - "ружьем-ловушкой". Этот способ
заключается в том, что ружье привязывают к дереву, а от спуска
протянута веревочка к приманке. Когда лев подходит и начинает есть
приманку, он дергает за веревочку, и происходит выстрел.
Когда мне пришлось первый раз идти с этим охотником к его
ловушкам, оказалось, что выстрел из одного ружья только ранил льва. Мы
обнаружили обрывки волос и следы крови: лев ушел. Мой спутник пожал
плечами и собрался идти к следующей ловушке. Я придерживался мнения,
что не следует обрекать раненого зверя на медленную смерть в
кустарнике, и предложил идти по его следу. Мой партнер считал, что это
связано с ненужным риском, но я настаивал, и мы пошли по кровавым
следам. По виду крови я определил, что зверь близко. Мой спутник решил
залезть на дерево, чтобы просмотреть кусты.
Я был рад избавиться от него, поскольку он проявлял столько
нервозности, что я не знал, как поведет он себя в следующий момент. Я
не люблю иметь дело с нервным человеком, держащим ружье за моей
спиной, поэтому охотно согласился с его предложением, а сам пошел по
следу.
Продвигаясь в зарослях, я внезапно увидел льва, притаившегося в
высокой траве в нескольких ярдах от меня. Он смотрел на меня в упор.
Лучшей цели нельзя было желать. Я стал медленно поднимать ружье, как
вдруг раздался выстрел из ружья моего партнера, сидящего на дереве.
Лев взревел от боли и бросился на меня. Целиться было некогда, и я
выстрелил, не целясь. Лев упал мертвый почти у самых моих ног.
Мой друг, сидевший на дереве, крикнул:
- Ты жив, Джон?
- Жив, черт бы тебя побрал! - крикнул я в ответ.
Когда мы осмотрели льва, оказалось, что мой друг выстрелом
оторвал у него хвост, заставив броситься на меня. К тому же шкура была
испорчена. К счастью, у нас была совершенно негодная шкура старого
запаршивевшего льва. Мы отрезали хвост от этой шкуры и пришили к шкуре
убитого льва. Все было сделано так искусно, что шкура была продана в
Момбасе без всяких осложнений.
После этого случая я решил вернуться к охоте с
помощником-туземцем: на охоте без помощника не обойтись. Даже снять
шкуру льва могут только два человека: один держит убитого льва,
раздвинув его ноги, а другой делает надрез на шкуре.
Обычно мы с помощником ехали на поезде до одной из станций, а
оттуда шли пешком в кустарники, имея при себе нарезное ружье, патроны,
охотничий нож и флягу с водой. Мы шли по зарослям, пока не подходили к
донге - неглубокому оврагу, обычно поросшему высокой травой, -
хорошему укрытию для львов. В самое жаркое время дня львы часто
отлеживаются в донгах. Я стоял с ружьем наготове у одного края донги,
а помощник подходил с другого и бросал камни. Если раздавалось
рычание, он продолжал бросать камни, пока не поднимал льва. Убив льва,
мы вытаскивали его из оврага и подвешивали задними лапами к ветке
дерева, прежде чем начинать охоту на следующего. Мне никогда не
приходилось убивать более четырех львов за одну охоту. Сырая шкура
весит сорок фунтов, и две шкуры представляют собой довольно большой
груз для одного человека.
Основной опасностью в этом виде охоты было то, что никогда не
угадаешь, сколько львов может выскочить из укрытия, когда помощник
забрасывает донгу камнями. Однажды, идя по краю донги, я услышал
храпение льва, спавшего в высокой траве. Я бросил камень и вспугнул
его. Однако вместо одного льва на меня бросились два. Времени на
размышление не было. Я выстрелил в одного и увидел, как он упал.
Второй сделал страшный прыжок и пронесся у меня над головой, сбив при
этом мою шляпу. Эти львы не напали на меня. Камни лишь вспугнули их и
они пытались обратиться в бегство, но случилось так, что я оказался на
их пути.
Через несколько месяцев такой охоты я вообразил себя
мастером-следопытом. Как это свойственно молодым людям, я стал излишне
самоуверенным.
Каждый охотник, по-моему, проходит три стадии. Сначала он
нервничает и не уверен в себе. Затем, по мере того, как он овладевает
основами охоты в кустарниках, становится самоуверенным и считает себя
неуязвимым. Позже он познает, что охота в кустах связана с большим
риском и что риск - часто следствие глупости.
В то время я находился во второй стадии и чуть не погиб при
переходе в третью. В семи милях от Тсаво находилась гора Кьюлу, где
команда подрывников устроила лагерь и занималась добычей камня для
строительства железной дороги. Между Тсаво и горой Кьюлу простиралась
полоса диких кустарников, через которые не проходила ни одна дорога и
ни одна тропа. Считали, что в этих кустарниках водится очень много
львов. Я решил выйти из Тсаво и дойти до горы, пробиваясь через
кустарники и охотясь по дороге.
Семь миль в моем представлении было небольшим расстоянием, и я
вышел рано утром, предполагая, что приду к горе Кьюлу в полдень. При
мне не было компаса, и я даже не позаботился взять с собой коробку
спичек и фляжку с водой - взял лишь винтовку-маузер и набил карманы
патронами. Больше у меня ничего не было. Мой помощник ушел к своим
родственникам, и я был в одиночестве.
Первые несколько часов я прошел благополучно. Густая листва
колючих деревьев, словно зонтом, закрывала солнце, и идти было легко.
Повсюду виднелись следы носорогов и львов. Все шло хорошо. Вдруг я
увидел перед собой следы человеческих ног.
"Вот это да, - подумал я про себя. - Что же это такое?" Я был
уверен, что, кроме меня, никого в кустарнике не было.
Изучив следы, я пришел к выводу, что это были мои собственные
следы. Оказалось, что я петлял.
Я был довольно нахальным самоуверенным парнем, но при виде
собственных следов потерял всякую веру в себя. Это может показаться
пустым делом, но должен сказать, что когда охотник идет в кусты в
одиночку, без помощника, - он испытывает довольно неприятное ощущение.
Впервые в жизни я почувствовал, что не владею собой, и понял,
насколько я зависел от своего помощника, ибо местные жители имеют
собственный компас в голове и никогда не теряют направления.
Я присел и задумался. Сначала я хотел забраться на дерево, чтобы
определить местонахождение по солнцу, но пробраться через
четырехдюймовые шипы было невозможно. Можно было идти обратно по
собственным следам к Тсаво, но на это потребовалось бы много времени.
Провести ночь в кустах мне совсем не хотелось. Я решил рискнуть и
пройти к югу.
Когда наступила ночь, я был еще в кустах, понимая, что заблудился
окончательно. Я с трудом пробирался вперед, не смея остановиться, так
как боялся, что без воды в этих бесплодных кустарниках не проживу и
одного дня. Вдруг из чащи выбежали вспугнутые носороги. Они пробежали
мимо меня со скоростью экспресса. То, что они не задели меня, было
чудом. Когда наступил рассвет, я чуть не падал от изнеможения, а
выхода из кустарника не было видно.
Через несколько часов я опять наткнулся на свои следы. По
собственным следам не было смысла возвращаться, поскольку я бы не
дожил до того момента, когда мне удастся распутать свои следы. Я шел и
шел, пробиваясь через бесконечные заросли. Нередко я натыкался на
носорога, стоявшего у колючего дерева. Если носорог убегал, я его не
трогал. Если же он бросался на меня, я стрелял, так как был слишком
слаб, чтобы бежать и увертываться от него. Я оставлял их мертвыми, не
трогая ни рогов, ни шкур, несмотря на то, что рога носорога ценились
выше, чем слоновая кость: фунт стерлингов за фунт.
Снова наступила ночь, а я все еще блуждал в полубредовом
состоянии по кустарнику. Увидев что-либо в темноте, я стрелял. Когда
вновь наступил рассвет, я совсем потерял голову. Помнится, что ветки
колючих деревьев били меня по лицу, когда я, шатаясь, пробивался
сквозь кусты. Я уже совершенно не понимал, что делается вокруг, и умер
бы в тот же день, если бы случайно не наткнулся на водопой носорогов -
вонючую яму липкой жижи и грязи, полную помета. Я припал к этой яме и
пил, пока не напился досыта. Пролежав у водопоя пару часов, я
почувствовал себя лучше и возобновил свой путь. Но мое положение не
изменилось. К утру я дошел до отчаяния от голода и чуть ли не до
бешенства от жажды. Я чувствовал, что теряю разум, и едва держался на
ногах, пробираясь через бесконечные кустарники. У меня кончились
патроны, когда я вдруг столкнулся с носорогом. Мне пришлось уступить
дорогу. Чтобы обойти животное при моей слабости, я потерял чуть ли не
час времени. Это очень задержало мое продвижение.
Вдруг сквозь кустарники замерцало что-то, похожее на серебристую
волну. Оказалось, что это телеграфные провода, которые шли от железной
дороги к горе Кьюлу. Я стал пробиваться сквозь кустарник по
направлению к проводам, все еще опасаясь, что это плод моего бредового
воображения. Дойдя до телеграфных столбов, я упал на колени и зарыдал.
Я был спасен. Мне оставалось лишь идти по телеграфным проводам к горе
Кьюлу, чтобы выйти к лагерю.
Восстановив свои силы после этой прогулки, я остался в Найроби. Я
уже имел неплохую репутацию охотника-профессионала, и меня часто
приглашали на танцы. На одном из таких вечеров я познакомился с мисс
Хильдой Бэнбури, дочерью владельца музыкального магазина в Найроби.
Хильда показалась мне самой милой и нежной из всех девушек, с которыми
я встречался. Казалось, что и я не был ей противен. Я был самым
счастливым человеком, когда она ответила мне "да" на мое предложение
стать госпожой Хантер.
Взяв на себя ответственность за судьбу этой замечательной
девушки, я решил перевернуть новую страницу в своей жизни и раз
навсегда покончить с профессией охотника, связанной с риском и
неуверенностью. В Шотландии умер один из моих родственников, оставив
мне в наследство небольшое состояние. Я решил заняться извозным делом.
Найроби стал быстро расти, и там появился большой спрос на товары.
Вложив свои деньги в мулы, лошадей и повозки, я занялся перевозкой
грузов для переселенцев. Однако, не смотря на то, что я много работал,
делец из меня вышел плохой. Через год я обанкротился и потерял все
деньги до последнего пенса.
Когда я сказал Хильде об этой беде, она, несмотря на то, что
ожидала ребенка, восприняла это сообщение очень спокойно.
- Джон, - сказала она весело, - я ожидала этого. Ведь ты же не
родился дельцом. Теперь, когда мы потеряли деньги, ты можешь вновь
заняться профессиональной охотой. Ты же всегда хотел быть
охотником-профессионалом. Не так ли?
Когда в тебя верят так, как верила в меня жена, что остается
делать? Я пошел к своему другу - профессиональному охотнику,
американцу Лесли Симпсону. Когда Лесли услышал, что я хотел бы
сопровождать партию охотников-спортсменов и что мне сейчас требуется
работа, он потер свой подбородок.
- В город, - сказал он, - прибыли два американца. Это
охотники-спортсмены, которые ищут проводника через равнину Серенгети.
В глубине этого района огромный потухший вулкан, называемый
Нгоронгоро. Говорят, что в кратере вулкана столько дичи и зверей,
сколько ни один охотник не встречал за всю жизнь. Насколько мне
известно, ни один настоящий сафари* никогда еще не пересекал равнину
Серенгети. Правда, несколько охотников, промышляющих слоновой костью,
бывали там. Более того, некий странный человек по имени капитан Херст
будто бы имеет там дом. Я уже говорил американцам, что не знаю, кто бы
мог их туда провести, но если ты хочешь, то можешь взяться за это
дело. (* Охотничий караван.)
Я поблагодарил Лесли и поспешил домой, чтобы сказать Хильде о
том, что я вновь начинаю карьеру профессионального охотника и гида.
Глава четвертая
Сафари через равнины Серенгети
На следующий день я встретился со своими американскими клиентами
в номере гостиницы, где они проживали. Это были рослые добродушные
ребята, удачливые бизнесмены из западной части Соединенных Штатов.
- Кептен, нам бы хотелось, чтобы вы нас провели в нетронутую
местность, где звери еще не выбиты, - объяснял один, в то время как
другой кивал головой, подтверждая свое согласие. - Мы приехали сюда
поохотиться и не боимся трудностей, лишь бы получить первосортные
трофеи.
Если не считать Лесли Симпсона, это были первые американцы, с
которыми мне пришлось встретиться. Их манера говорить в нос резала
слух, хотя мой картавый шотландский говор, вероятно, был для них не
менее странным. Жаргон, на котором они говорили, был совершенно
бесподобен. После часовой беседы я уже говорил, ну! еще бы! да это
замечательная идея! Вернувшись домой, я обратился к Хильде:
- Кажется, все о'кей.
Она глянула на меня с удивлением, а я не мог понять - почему.
Мои клиенты горели желанием поскорее прибыть в Нгоронгоро. Я им
честно сказал, что ничего не знаю об этом месте, но если судить по
слухам, то в кратере вулкана диких животных водилось больше, чем во
всей остальной Африке. Я беспокоился, как мы пройдем в сухой сезон
Серенгети - бескрайнюю, полупустынную равнину, простирающуюся на сотни
миль через Южную Кению. Я не имел понятия, где расположены колодцы,
где какие животные водятся, чтобы, охотясь на них, добывать пищу для
носильщиков. Я предупредил американцев, что дорога в крытых фургонах,
запряженных волами, будет тяжелой, а возможно и опасной. Однако мои
предостережения лишь раззадорили их.
Я был очень доволен их энтузиазмом, но, сознавая трудности
проведения сафари через такую местность, обратился к Лесли Симпсону за
советом. Он сделал замечательное предложение.
- Я знаю одного старого охотника-голландца по имени Фурье, -
сказал он. - Этот охотник в некотором роде находится под подозрением.
Он в прошлом браконьер, промышлявший слоновой костью. Кроме того,
Фурье занимался перегоном скота. Но он один из немногих людей, которые
прошли через эту местность. Фурье сейчас в Найроби, и я думаю, он
согласится провести вас в Нгоронгоро.
Фурье оказался худощавым человеком с умным взглядом. По возрасту
он годился мне в дедушки. В молодости на него напал носорог и так
распорол мышцы бедра, что он ходил прихрамывая. Как многие старые
охотники за слоновой костью, он нажил и потерял несколько состояний,
каждый раз вкладывая деньги, добытые в результате удачной охоты, в еще
большие по масштабу сафари. Пока ему сопутствовало счастье, доходы от
экспедиций росли. Однако несколько неудачных сафари поглотили все его
деньги. Тогда Фурье стал заниматься перегоном скота. Он перегонял
стада, минуя государственные охранные посты, в районы, где на скот
стояли высокие цены. Несмотря на несколько неустойчивые моральные
взгляды, этот старый охотник был одним из лучших следопытов, с
которыми мне когда-либо приходилось встречаться. Поскольку Фурье
переживал период неудач, он охотно согласился провести нас к кратеру
всего лишь за несколько фунтов.
Все снаряжение мы закупили в городе Аруше, расположенном в 200
милях к югу от Найроби на пути к равнине Серенгети. Первой нашей
заботой были носильщики. В этом отношении мы могли надеяться только на
туземцев из племени ва-аруша. Люди этого племени занимаются
земледелием. Вся основная работа лежит на женщинах.
К счастью, Лесли Симпсон отпустил со мной одного из своих
помощников, который должен был стать во главе носильщиков. Звали его
Андоло. Он считался одним из лучших набивальщиков чучел в Африке.
Этому делу его обучили за несколько лет до описываемых событий члены
экспедиции, организованной Американским музеем естественной истории в
Нью-Йорке. Я рассчитывал, что Андоло окажет нам значительную помощь в
сохранении наших трофеев, а также в роли старшины непривычных к
дисциплине носильщиков.
Современному охотнику-профессионалу нелегко представить себе все
трудности, связанные с организацией старомодных пеших сафари. Теперь
сафари отправляются на тяжелых, приспособленных к бездорожью
грузовиках. В такую машину можно взять с собой большое количество
снаряжения и ехать по сто миль в день; пройти же в день двадцать миль
пешком - тяжелая задача. Но самым ценным свойством грузовиков является
полное отсутствие темперамента. Грузовик не может, подобно носильщику,
сбежать из-за того, что он соскучился по жене или же ему надоело
переносить трудности. Если раньше вам не приходилось сталкиваться с
настроением нескольких десятков носильщиков, то вряд ли вы сможете в
полной мере оценить надежность грузовика.
Наш сафари состоял тогда из 150 носильщиков. Все, что могло
потребоваться во время трехмесячного путешествия, носильщики должны
были нести на головах. Почти треть носильщиков несла продовольствие.
Но и при этих условиях нам приходилось делать остановки и охотиться
для пополнения запасов свежего мяса, чтобы не израсходовать остальные
запасы продовольствия. На первый взгляд охота в Африке может
показаться простым делом, однако она требует много времени - надо
выследить животное и подкрасться к нему. Все это замедляет движение.
Можно оказаться в местности, где очень мало или совсем нет воды. Нести
воду в большом количестве невозможно, поэтому мы могли рассчитывать
только на колодцы.
Все снаряжение было разделено на отдельные партии по шестьдесят
фунтов - вес, принятый для носильщика, переносящего груз на голове.
Что касается продовольствия, я сделал большой запас консервов.
Консервы очень удобны, несмотря на их большой вес. Помимо палаток,
походных коек, москитных сеток, кухонной посуды, ружей и патронов, нам
пришлось взять с собой несколько сот фунтов соли для сохранения
трофеев.
Фурье предложил для поднятия настроения носильщиков перед
выступлением из Аруши устроить для них пиршество. Поскольку у племени
ва-аруша мало скота, да к тому же они плохие охотники, им редко
приходится есть мясо, и мясная пища является для них самым излюбленным
лакомством. Мы купили жирного бычка, и носильщики приготовились к
банкету. Они пригласили на пир всех своих знакомых и родственников.
Поскольку каждый носильщик состоит хотя бы в дальнем родстве со всеми
остальными, на ужин прибыло все племя.
За много часов до пира представители племени бесконечным потоком
стали стекаться со всех сторон к нашему лагерю. У мужчин вокруг пояса
были повязки из засаленного ситца. Все они носили священные амулеты
(приобретенные у местного шамана), которые должны были охранять их во
время пути. Женщины в основном были голыми. Они обмазали тело жиром и
украсили себя большим количеством лесных цветов. Обычная туземная
женщина, на мой взгляд, мало привлекательна, особенно если она бреет
голову, чтобы на черепе выделялись волнообразные шишки. Однако
некоторые из девушек были довольно красивы.
В ожидании раздачи мяса люди постепенно возбуждались и шумно
разговаривали. В безудержном веселье они беспрерывно и с невероятной
быстротой перекидывались колкостями. Каждую остроту встречал взрыв
безудержного смеха. Девушки помоложе от удовольствия катались по
земле.
Один из американцев сказал мне:
- Я полагаю, что у нас не будет никаких хлопот с этими
добродушными ребятами.
Я был такого же мнения. Однако Фурье, казалось, в чем-то
сомневался. На другое утро его опасения полностью оправдались.
Прохладные часы раннего утра - лучшее время для выступления, но и
через несколько часов после восхода солнца наши носильщики все еще
сидели вокруг лагерных костров, доедая свой завтрак. Мы выступили с
большим запозданием. Длинная линия мрачных носильщиков вытянулась на
полмили. Нам повезло - удалось достать несколько ослов для несения
наиболее тяжелых грузов. Эти терпеливые животные принесли нам большую
пользу. Из-за неровной местности мы не взяли колесных повозок,
запряженных волами, которые значительно облегчили бы нам путь.
В первый день мы прошли всего несколько миль, чтобы подготовить
носильщиков к долгому пути, который нам предстояло пройти. Кроме того,
в первые дни обычно возникает бесчисленное количество непредвиденных
трудностей, которые мешают продвигаться с намеченной скоростью. Ночью
кое-кто из носильщиков дезертировал. Надо всегда рассчитывать на то,
что кто-то сбежит, пока находишься вблизи родной деревни носильщиков.
Мы учли это, наняв большее количество носильщиков, и поэтому могли
спокойно выступить без убежавших.
По мере продвижения в глубь территории в нашем сафари установился
довольно твердый порядок. Носильщики многое усвоили в отношении своих
Львы довольно общительные животные и обычно собираются группами.
Хотя они и не испытывают особого удовольствия, находясь в обществе,
как например, собаки, но и одиночества не любят. Группу львов принято
называть "прайд". Мне приходилось видеть до восемнадцати львов в
прайде, от величественного старого самца до новорожденных львят,
забавно игравших хвостами своих матерей. В период течки лев удаляется
с самкой на несколько дней, затем вновь присоединяется к прайду. В
прайде может быть несколько львов-самцов, причем у каждого из них
имеется свой гарем. Однако, как правило, во главе прайда стоит самец,
которому подчиняются все.
Нельзя сказать, что львы охотятся стаями, но в их охоте есть
определенная организация. Убивают чаще всего львицы или молодые
активные самцы. Старый лев-патриарх часто остается в стороне, как бы
руководя охотой, и вступает в дело в самом крайнем случае. Во время
охоты львы подают друг другу сигналы глухим ворчанием, которое
отличается странными чревовещательными свойствами. Откуда идет звук -
определить невозможно. Ревут львы очень редко. За всю жизнь мне только
раз пришлось услышать рев льва. В самую темную ночь львы видят
прекрасно. Мне кажется, что во время охоты они больше полагаются на
свое зрение, чем на обоняние. Ворчанием они обращают жертву в бегство,
загоняя ее в определенное место, где дожидаются другие львы. Конечно,
если они видят добычу прямо перед собой, они подкрадываются и
бросаются на нее, как это свойственно кошкам.
Прайд львов охотится не каждую ночь. После охоты львы наедаются
до отвала; в следующую ночь возвращаются к туше и доедают ее до конца,
в эту же ночь они чаще всего отлеживаются, чтобы переварить пищу и
отдохнуть. На третью ночь они опять выходят на охоту.
Обнаружить льва в районе Тсаво не представляло никаких
трудностей. Местные жители очень охотно оказывали мне помощь в этом. В
дождливый сезон львы иногда уходят за пределы обитаемой ими территории
и бродят на большом расстоянии. В это время они чаще ходят в одиночку.
Если лев появляется в районе, где нет диких животных, он убивает
домашний скот местных жителей. Ночью местные жители держат скот в
краалях - загонах из колючего кустарника. Обычно лев не заходит туда,
он подходит к краалю с подветренной стороны, чтобы напугать животных
своим запахом; если животные тотчас же не обращаются в бегство, зверь
мочится на землю; едкий запах мочи приводит животных в неистовство, от
страха они вырываются из крааля и рассеиваются в кустарнике, где лев,
не торопясь, убивает их. Я не сомневаюсь, что лев таким же способом
нападает на стадо диких животных.
Когда я узнавал, что лев убил домашних животных, мы с кем-либо из
местных юношей приходили туда, где зверь совершил разбой, и шли по
следу. В песчаной местности, заросшей кустарником, идти по следу льва
не трудно: днем он обычно отлеживается в чаще, не очень далеко от
места нападения. При нашем приближении лев злобно рычал, и по рычанию
мы определяли его местонахождение. Тогда мой помощник бросал в заросли
камни, отчего зверь рычал еще громче и яростнее. Наконец, он бросался
на нас с такой быстротой, что едва хватало времени выстрелить.
В природе редко можно встретить более ужасное зрелище, чем вид
нападающего льва. Зверь приближается со скоростью сорока миль в час,
причем он набирает эту скорость с первого же прыжка. Если льву,
подкрадывающемуся к антилопе, удастся подойти на пятьдесят ярдов, -
антилопу можно считать погибшей. Хотя у антилопы резвые ноги, лев
догоняет ее за десять прыжков. Охотник, стоящий на расстоянии тридцати
ярдов от нападающего льва, должен бить наверняка. Взрослый лев весит
около 450 фунтов, и если он настигает охотника на полной скорости, то
сбивает его так же легко, как человек подбрасывает гриб носком сапога.
Когда мой помощник кидал камни в льва, чтобы заставить его
броситься на нас, я уже стоял с ружьем наготове. Увидев прыгнувшего
льва, я немедленно стрелял в рыже-коричневую массу, летящую со
скоростью артиллерийского снаряда. Мне часто приходила в голову мысль,
что тренировка в раннем возрасте с дробовым ружьем во время охоты на
водоплавающую птицу, пролетавшую над болотом Лохар-Мосс, очень помогла
мне овладеть искусством охоты на львов. Если выстрел точен, то лев
делает сальто-мортале и падает в десяти футах от ног охотника. В
случае промаха можно считать, что охотнику очень повезло, если он
успеет сделать второй выстрел. Иначе зверь настигнет его и начнет
рвать клыками и терзать когтями.
И все же охотник, уверенный в себе и в своем оружии, может
охотиться на львов, не слишком подвергая свою жизнь опасности. Это
занятие становится весьма опасным, если приходится думать о
недостатках своего спутника. Первое время я вошел в компанию с опытным
охотником, который считался великим мастером охоты на львов. Он
пользовался очень простым способом - "ружьем-ловушкой". Этот способ
заключается в том, что ружье привязывают к дереву, а от спуска
протянута веревочка к приманке. Когда лев подходит и начинает есть
приманку, он дергает за веревочку, и происходит выстрел.
Когда мне пришлось первый раз идти с этим охотником к его
ловушкам, оказалось, что выстрел из одного ружья только ранил льва. Мы
обнаружили обрывки волос и следы крови: лев ушел. Мой спутник пожал
плечами и собрался идти к следующей ловушке. Я придерживался мнения,
что не следует обрекать раненого зверя на медленную смерть в
кустарнике, и предложил идти по его следу. Мой партнер считал, что это
связано с ненужным риском, но я настаивал, и мы пошли по кровавым
следам. По виду крови я определил, что зверь близко. Мой спутник решил
залезть на дерево, чтобы просмотреть кусты.
Я был рад избавиться от него, поскольку он проявлял столько
нервозности, что я не знал, как поведет он себя в следующий момент. Я
не люблю иметь дело с нервным человеком, держащим ружье за моей
спиной, поэтому охотно согласился с его предложением, а сам пошел по
следу.
Продвигаясь в зарослях, я внезапно увидел льва, притаившегося в
высокой траве в нескольких ярдах от меня. Он смотрел на меня в упор.
Лучшей цели нельзя было желать. Я стал медленно поднимать ружье, как
вдруг раздался выстрел из ружья моего партнера, сидящего на дереве.
Лев взревел от боли и бросился на меня. Целиться было некогда, и я
выстрелил, не целясь. Лев упал мертвый почти у самых моих ног.
Мой друг, сидевший на дереве, крикнул:
- Ты жив, Джон?
- Жив, черт бы тебя побрал! - крикнул я в ответ.
Когда мы осмотрели льва, оказалось, что мой друг выстрелом
оторвал у него хвост, заставив броситься на меня. К тому же шкура была
испорчена. К счастью, у нас была совершенно негодная шкура старого
запаршивевшего льва. Мы отрезали хвост от этой шкуры и пришили к шкуре
убитого льва. Все было сделано так искусно, что шкура была продана в
Момбасе без всяких осложнений.
После этого случая я решил вернуться к охоте с
помощником-туземцем: на охоте без помощника не обойтись. Даже снять
шкуру льва могут только два человека: один держит убитого льва,
раздвинув его ноги, а другой делает надрез на шкуре.
Обычно мы с помощником ехали на поезде до одной из станций, а
оттуда шли пешком в кустарники, имея при себе нарезное ружье, патроны,
охотничий нож и флягу с водой. Мы шли по зарослям, пока не подходили к
донге - неглубокому оврагу, обычно поросшему высокой травой, -
хорошему укрытию для львов. В самое жаркое время дня львы часто
отлеживаются в донгах. Я стоял с ружьем наготове у одного края донги,
а помощник подходил с другого и бросал камни. Если раздавалось
рычание, он продолжал бросать камни, пока не поднимал льва. Убив льва,
мы вытаскивали его из оврага и подвешивали задними лапами к ветке
дерева, прежде чем начинать охоту на следующего. Мне никогда не
приходилось убивать более четырех львов за одну охоту. Сырая шкура
весит сорок фунтов, и две шкуры представляют собой довольно большой
груз для одного человека.
Основной опасностью в этом виде охоты было то, что никогда не
угадаешь, сколько львов может выскочить из укрытия, когда помощник
забрасывает донгу камнями. Однажды, идя по краю донги, я услышал
храпение льва, спавшего в высокой траве. Я бросил камень и вспугнул
его. Однако вместо одного льва на меня бросились два. Времени на
размышление не было. Я выстрелил в одного и увидел, как он упал.
Второй сделал страшный прыжок и пронесся у меня над головой, сбив при
этом мою шляпу. Эти львы не напали на меня. Камни лишь вспугнули их и
они пытались обратиться в бегство, но случилось так, что я оказался на
их пути.
Через несколько месяцев такой охоты я вообразил себя
мастером-следопытом. Как это свойственно молодым людям, я стал излишне
самоуверенным.
Каждый охотник, по-моему, проходит три стадии. Сначала он
нервничает и не уверен в себе. Затем, по мере того, как он овладевает
основами охоты в кустарниках, становится самоуверенным и считает себя
неуязвимым. Позже он познает, что охота в кустах связана с большим
риском и что риск - часто следствие глупости.
В то время я находился во второй стадии и чуть не погиб при
переходе в третью. В семи милях от Тсаво находилась гора Кьюлу, где
команда подрывников устроила лагерь и занималась добычей камня для
строительства железной дороги. Между Тсаво и горой Кьюлу простиралась
полоса диких кустарников, через которые не проходила ни одна дорога и
ни одна тропа. Считали, что в этих кустарниках водится очень много
львов. Я решил выйти из Тсаво и дойти до горы, пробиваясь через
кустарники и охотясь по дороге.
Семь миль в моем представлении было небольшим расстоянием, и я
вышел рано утром, предполагая, что приду к горе Кьюлу в полдень. При
мне не было компаса, и я даже не позаботился взять с собой коробку
спичек и фляжку с водой - взял лишь винтовку-маузер и набил карманы
патронами. Больше у меня ничего не было. Мой помощник ушел к своим
родственникам, и я был в одиночестве.
Первые несколько часов я прошел благополучно. Густая листва
колючих деревьев, словно зонтом, закрывала солнце, и идти было легко.
Повсюду виднелись следы носорогов и львов. Все шло хорошо. Вдруг я
увидел перед собой следы человеческих ног.
"Вот это да, - подумал я про себя. - Что же это такое?" Я был
уверен, что, кроме меня, никого в кустарнике не было.
Изучив следы, я пришел к выводу, что это были мои собственные
следы. Оказалось, что я петлял.
Я был довольно нахальным самоуверенным парнем, но при виде
собственных следов потерял всякую веру в себя. Это может показаться
пустым делом, но должен сказать, что когда охотник идет в кусты в
одиночку, без помощника, - он испытывает довольно неприятное ощущение.
Впервые в жизни я почувствовал, что не владею собой, и понял,
насколько я зависел от своего помощника, ибо местные жители имеют
собственный компас в голове и никогда не теряют направления.
Я присел и задумался. Сначала я хотел забраться на дерево, чтобы
определить местонахождение по солнцу, но пробраться через
четырехдюймовые шипы было невозможно. Можно было идти обратно по
собственным следам к Тсаво, но на это потребовалось бы много времени.
Провести ночь в кустах мне совсем не хотелось. Я решил рискнуть и
пройти к югу.
Когда наступила ночь, я был еще в кустах, понимая, что заблудился
окончательно. Я с трудом пробирался вперед, не смея остановиться, так
как боялся, что без воды в этих бесплодных кустарниках не проживу и
одного дня. Вдруг из чащи выбежали вспугнутые носороги. Они пробежали
мимо меня со скоростью экспресса. То, что они не задели меня, было
чудом. Когда наступил рассвет, я чуть не падал от изнеможения, а
выхода из кустарника не было видно.
Через несколько часов я опять наткнулся на свои следы. По
собственным следам не было смысла возвращаться, поскольку я бы не
дожил до того момента, когда мне удастся распутать свои следы. Я шел и
шел, пробиваясь через бесконечные заросли. Нередко я натыкался на
носорога, стоявшего у колючего дерева. Если носорог убегал, я его не
трогал. Если же он бросался на меня, я стрелял, так как был слишком
слаб, чтобы бежать и увертываться от него. Я оставлял их мертвыми, не
трогая ни рогов, ни шкур, несмотря на то, что рога носорога ценились
выше, чем слоновая кость: фунт стерлингов за фунт.
Снова наступила ночь, а я все еще блуждал в полубредовом
состоянии по кустарнику. Увидев что-либо в темноте, я стрелял. Когда
вновь наступил рассвет, я совсем потерял голову. Помнится, что ветки
колючих деревьев били меня по лицу, когда я, шатаясь, пробивался
сквозь кусты. Я уже совершенно не понимал, что делается вокруг, и умер
бы в тот же день, если бы случайно не наткнулся на водопой носорогов -
вонючую яму липкой жижи и грязи, полную помета. Я припал к этой яме и
пил, пока не напился досыта. Пролежав у водопоя пару часов, я
почувствовал себя лучше и возобновил свой путь. Но мое положение не
изменилось. К утру я дошел до отчаяния от голода и чуть ли не до
бешенства от жажды. Я чувствовал, что теряю разум, и едва держался на
ногах, пробираясь через бесконечные кустарники. У меня кончились
патроны, когда я вдруг столкнулся с носорогом. Мне пришлось уступить
дорогу. Чтобы обойти животное при моей слабости, я потерял чуть ли не
час времени. Это очень задержало мое продвижение.
Вдруг сквозь кустарники замерцало что-то, похожее на серебристую
волну. Оказалось, что это телеграфные провода, которые шли от железной
дороги к горе Кьюлу. Я стал пробиваться сквозь кустарник по
направлению к проводам, все еще опасаясь, что это плод моего бредового
воображения. Дойдя до телеграфных столбов, я упал на колени и зарыдал.
Я был спасен. Мне оставалось лишь идти по телеграфным проводам к горе
Кьюлу, чтобы выйти к лагерю.
Восстановив свои силы после этой прогулки, я остался в Найроби. Я
уже имел неплохую репутацию охотника-профессионала, и меня часто
приглашали на танцы. На одном из таких вечеров я познакомился с мисс
Хильдой Бэнбури, дочерью владельца музыкального магазина в Найроби.
Хильда показалась мне самой милой и нежной из всех девушек, с которыми
я встречался. Казалось, что и я не был ей противен. Я был самым
счастливым человеком, когда она ответила мне "да" на мое предложение
стать госпожой Хантер.
Взяв на себя ответственность за судьбу этой замечательной
девушки, я решил перевернуть новую страницу в своей жизни и раз
навсегда покончить с профессией охотника, связанной с риском и
неуверенностью. В Шотландии умер один из моих родственников, оставив
мне в наследство небольшое состояние. Я решил заняться извозным делом.
Найроби стал быстро расти, и там появился большой спрос на товары.
Вложив свои деньги в мулы, лошадей и повозки, я занялся перевозкой
грузов для переселенцев. Однако, не смотря на то, что я много работал,
делец из меня вышел плохой. Через год я обанкротился и потерял все
деньги до последнего пенса.
Когда я сказал Хильде об этой беде, она, несмотря на то, что
ожидала ребенка, восприняла это сообщение очень спокойно.
- Джон, - сказала она весело, - я ожидала этого. Ведь ты же не
родился дельцом. Теперь, когда мы потеряли деньги, ты можешь вновь
заняться профессиональной охотой. Ты же всегда хотел быть
охотником-профессионалом. Не так ли?
Когда в тебя верят так, как верила в меня жена, что остается
делать? Я пошел к своему другу - профессиональному охотнику,
американцу Лесли Симпсону. Когда Лесли услышал, что я хотел бы
сопровождать партию охотников-спортсменов и что мне сейчас требуется
работа, он потер свой подбородок.
- В город, - сказал он, - прибыли два американца. Это
охотники-спортсмены, которые ищут проводника через равнину Серенгети.
В глубине этого района огромный потухший вулкан, называемый
Нгоронгоро. Говорят, что в кратере вулкана столько дичи и зверей,
сколько ни один охотник не встречал за всю жизнь. Насколько мне
известно, ни один настоящий сафари* никогда еще не пересекал равнину
Серенгети. Правда, несколько охотников, промышляющих слоновой костью,
бывали там. Более того, некий странный человек по имени капитан Херст
будто бы имеет там дом. Я уже говорил американцам, что не знаю, кто бы
мог их туда провести, но если ты хочешь, то можешь взяться за это
дело. (* Охотничий караван.)
Я поблагодарил Лесли и поспешил домой, чтобы сказать Хильде о
том, что я вновь начинаю карьеру профессионального охотника и гида.
Глава четвертая
Сафари через равнины Серенгети
На следующий день я встретился со своими американскими клиентами
в номере гостиницы, где они проживали. Это были рослые добродушные
ребята, удачливые бизнесмены из западной части Соединенных Штатов.
- Кептен, нам бы хотелось, чтобы вы нас провели в нетронутую
местность, где звери еще не выбиты, - объяснял один, в то время как
другой кивал головой, подтверждая свое согласие. - Мы приехали сюда
поохотиться и не боимся трудностей, лишь бы получить первосортные
трофеи.
Если не считать Лесли Симпсона, это были первые американцы, с
которыми мне пришлось встретиться. Их манера говорить в нос резала
слух, хотя мой картавый шотландский говор, вероятно, был для них не
менее странным. Жаргон, на котором они говорили, был совершенно
бесподобен. После часовой беседы я уже говорил, ну! еще бы! да это
замечательная идея! Вернувшись домой, я обратился к Хильде:
- Кажется, все о'кей.
Она глянула на меня с удивлением, а я не мог понять - почему.
Мои клиенты горели желанием поскорее прибыть в Нгоронгоро. Я им
честно сказал, что ничего не знаю об этом месте, но если судить по
слухам, то в кратере вулкана диких животных водилось больше, чем во
всей остальной Африке. Я беспокоился, как мы пройдем в сухой сезон
Серенгети - бескрайнюю, полупустынную равнину, простирающуюся на сотни
миль через Южную Кению. Я не имел понятия, где расположены колодцы,
где какие животные водятся, чтобы, охотясь на них, добывать пищу для
носильщиков. Я предупредил американцев, что дорога в крытых фургонах,
запряженных волами, будет тяжелой, а возможно и опасной. Однако мои
предостережения лишь раззадорили их.
Я был очень доволен их энтузиазмом, но, сознавая трудности
проведения сафари через такую местность, обратился к Лесли Симпсону за
советом. Он сделал замечательное предложение.
- Я знаю одного старого охотника-голландца по имени Фурье, -
сказал он. - Этот охотник в некотором роде находится под подозрением.
Он в прошлом браконьер, промышлявший слоновой костью. Кроме того,
Фурье занимался перегоном скота. Но он один из немногих людей, которые
прошли через эту местность. Фурье сейчас в Найроби, и я думаю, он
согласится провести вас в Нгоронгоро.
Фурье оказался худощавым человеком с умным взглядом. По возрасту
он годился мне в дедушки. В молодости на него напал носорог и так
распорол мышцы бедра, что он ходил прихрамывая. Как многие старые
охотники за слоновой костью, он нажил и потерял несколько состояний,
каждый раз вкладывая деньги, добытые в результате удачной охоты, в еще
большие по масштабу сафари. Пока ему сопутствовало счастье, доходы от
экспедиций росли. Однако несколько неудачных сафари поглотили все его
деньги. Тогда Фурье стал заниматься перегоном скота. Он перегонял
стада, минуя государственные охранные посты, в районы, где на скот
стояли высокие цены. Несмотря на несколько неустойчивые моральные
взгляды, этот старый охотник был одним из лучших следопытов, с
которыми мне когда-либо приходилось встречаться. Поскольку Фурье
переживал период неудач, он охотно согласился провести нас к кратеру
всего лишь за несколько фунтов.
Все снаряжение мы закупили в городе Аруше, расположенном в 200
милях к югу от Найроби на пути к равнине Серенгети. Первой нашей
заботой были носильщики. В этом отношении мы могли надеяться только на
туземцев из племени ва-аруша. Люди этого племени занимаются
земледелием. Вся основная работа лежит на женщинах.
К счастью, Лесли Симпсон отпустил со мной одного из своих
помощников, который должен был стать во главе носильщиков. Звали его
Андоло. Он считался одним из лучших набивальщиков чучел в Африке.
Этому делу его обучили за несколько лет до описываемых событий члены
экспедиции, организованной Американским музеем естественной истории в
Нью-Йорке. Я рассчитывал, что Андоло окажет нам значительную помощь в
сохранении наших трофеев, а также в роли старшины непривычных к
дисциплине носильщиков.
Современному охотнику-профессионалу нелегко представить себе все
трудности, связанные с организацией старомодных пеших сафари. Теперь
сафари отправляются на тяжелых, приспособленных к бездорожью
грузовиках. В такую машину можно взять с собой большое количество
снаряжения и ехать по сто миль в день; пройти же в день двадцать миль
пешком - тяжелая задача. Но самым ценным свойством грузовиков является
полное отсутствие темперамента. Грузовик не может, подобно носильщику,
сбежать из-за того, что он соскучился по жене или же ему надоело
переносить трудности. Если раньше вам не приходилось сталкиваться с
настроением нескольких десятков носильщиков, то вряд ли вы сможете в
полной мере оценить надежность грузовика.
Наш сафари состоял тогда из 150 носильщиков. Все, что могло
потребоваться во время трехмесячного путешествия, носильщики должны
были нести на головах. Почти треть носильщиков несла продовольствие.
Но и при этих условиях нам приходилось делать остановки и охотиться
для пополнения запасов свежего мяса, чтобы не израсходовать остальные
запасы продовольствия. На первый взгляд охота в Африке может
показаться простым делом, однако она требует много времени - надо
выследить животное и подкрасться к нему. Все это замедляет движение.
Можно оказаться в местности, где очень мало или совсем нет воды. Нести
воду в большом количестве невозможно, поэтому мы могли рассчитывать
только на колодцы.
Все снаряжение было разделено на отдельные партии по шестьдесят
фунтов - вес, принятый для носильщика, переносящего груз на голове.
Что касается продовольствия, я сделал большой запас консервов.
Консервы очень удобны, несмотря на их большой вес. Помимо палаток,
походных коек, москитных сеток, кухонной посуды, ружей и патронов, нам
пришлось взять с собой несколько сот фунтов соли для сохранения
трофеев.
Фурье предложил для поднятия настроения носильщиков перед
выступлением из Аруши устроить для них пиршество. Поскольку у племени
ва-аруша мало скота, да к тому же они плохие охотники, им редко
приходится есть мясо, и мясная пища является для них самым излюбленным
лакомством. Мы купили жирного бычка, и носильщики приготовились к
банкету. Они пригласили на пир всех своих знакомых и родственников.
Поскольку каждый носильщик состоит хотя бы в дальнем родстве со всеми
остальными, на ужин прибыло все племя.
За много часов до пира представители племени бесконечным потоком
стали стекаться со всех сторон к нашему лагерю. У мужчин вокруг пояса
были повязки из засаленного ситца. Все они носили священные амулеты
(приобретенные у местного шамана), которые должны были охранять их во
время пути. Женщины в основном были голыми. Они обмазали тело жиром и
украсили себя большим количеством лесных цветов. Обычная туземная
женщина, на мой взгляд, мало привлекательна, особенно если она бреет
голову, чтобы на черепе выделялись волнообразные шишки. Однако
некоторые из девушек были довольно красивы.
В ожидании раздачи мяса люди постепенно возбуждались и шумно
разговаривали. В безудержном веселье они беспрерывно и с невероятной
быстротой перекидывались колкостями. Каждую остроту встречал взрыв
безудержного смеха. Девушки помоложе от удовольствия катались по
земле.
Один из американцев сказал мне:
- Я полагаю, что у нас не будет никаких хлопот с этими
добродушными ребятами.
Я был такого же мнения. Однако Фурье, казалось, в чем-то
сомневался. На другое утро его опасения полностью оправдались.
Прохладные часы раннего утра - лучшее время для выступления, но и
через несколько часов после восхода солнца наши носильщики все еще
сидели вокруг лагерных костров, доедая свой завтрак. Мы выступили с
большим запозданием. Длинная линия мрачных носильщиков вытянулась на
полмили. Нам повезло - удалось достать несколько ослов для несения
наиболее тяжелых грузов. Эти терпеливые животные принесли нам большую
пользу. Из-за неровной местности мы не взяли колесных повозок,
запряженных волами, которые значительно облегчили бы нам путь.
В первый день мы прошли всего несколько миль, чтобы подготовить
носильщиков к долгому пути, который нам предстояло пройти. Кроме того,
в первые дни обычно возникает бесчисленное количество непредвиденных
трудностей, которые мешают продвигаться с намеченной скоростью. Ночью
кое-кто из носильщиков дезертировал. Надо всегда рассчитывать на то,
что кто-то сбежит, пока находишься вблизи родной деревни носильщиков.
Мы учли это, наняв большее количество носильщиков, и поэтому могли
спокойно выступить без убежавших.
По мере продвижения в глубь территории в нашем сафари установился
довольно твердый порядок. Носильщики многое усвоили в отношении своих