Холли Джоан Хантер. Охотник

порошок костей. Их одежда состояла из одного предмета - одеяла,
небрежно охватывавшего тело и завязанного на плече.
Я сказал молодым воинам, что прибыл с целью уничтожения львов.
Мораны, казалось, нашли эту мысль забавной, и сказали, что мне будет
трудно и хлопотно убивать львов при помощи одного ружья. Они считали
копье единственно подходящим оружием для охоты на львов. К
огнестрельному оружию масаи относятся с глубоким презрением,
унаследованным от тех давних времен, когда военные отряды их племени
легко расправлялись с арабскими работорговцами, вооруженными
заряжающимися с дула мушкетами.
Явно желая запугать меня, один из молодых людей сказал, что знает
место недалеко от лагеря, где прячутся два льва. Его друг заявил, что
эти львы - выдающиеся экземпляры и что он будет рад увидеть, как я с
ними справлюсь. Я никак не предполагал сделать первый выход в
сопровождении столь критически настроенных людей. Собаки еще не были
обучены, и у меня не было представления о характере местности, в
которой скрывались львы. Но под воздействием насмешливых и
полупрезрительных взглядов молодых людей я счел своим долгом сделать
все от меня зависящее, чтобы обеспечить успех охоты. Я попросил их
вести меня к этому месту, приказав одному из носильщиков развязать
собак.
Масаи повели меня по песчаному наносу в лощину, дно которой
представляло собой высохшее русло потока, возникающего в дождливый
сезон. Масаи шли впереди с копьями в руках, балансируя огромными
щитами из шкур буйволов. Эти щиты довольно громоздкие и весят по
пятьдесят с лишним фунтов. Несмотря на это, мораны несут их на плечах,
как перышки. Щиты украшены сложным узором черного, красного и белого
цвета. Этот узор представляет собой некое подобие геральдических
знаков наших предков. Увидев щит, масаи может определить, из какой
части страны пришел его владелец, к какому отряду он принадлежит, его
ранг и положение в отряде, возраст, имя и какими отличиями он удостоен
за участие в боях или охоте на львов.
Русло было песчаное, и масаи, легко обнаружив следы львов, пошли
по нему. Собаки бежали вприпрыжку, опасливо внюхиваясь в странный
запах. Идя по излучине лощины, мы увидели перед собой двух львов,
лежащих на песке, подобно большим кошкам. Львы встали, бросая на нас
угрожающие взгляды. Собаки, увидев зверей, пришли в неописуемый ужас и
большая часть своры, тявкая, обратилась в паническое бегство. Ни одной
из собак не приходилось видеть львов и вряд ли они имели представление
о существовании такого зверя. Однако четыре собаки эрдейльской породы
мужественно остались на месте.
Ни я, ни масаи не могли даже на мгновение отвлечься, чтобы
подумать о собаках. Оба морана подняли свои копья, ожидая нападения.
Это была величественная картина. Я быстро прицелился в грудь более
крупного льва и выстрелил. От удара пули он отскочил назад и, ворча,
тяжело повалился на бок. Его напарник исчез в густых кустах. В один
миг четыре эрдейльских пса бросились вперед и стали тормошить убитого
льва. Я им позволил сколько угодно теребить гриву льва, а когда
вернулись остальные, проявившие трусость собаки, я заставил их сделать
тоже самое. Были еще две смелые собаки, отдаленные предки которых были
из породы колли*. И я надеялся, что эти шесть собак составят основное
ядро своры гончих для охоты на львов. (* Шотландская овчарка.)
Когда собакам надоело теребить мертвого льва, я повел их к
кустам, где спрятался второй лев. Подойдя поближе, я услышал низкий,
угрожающий рев льва. Эрдейли и колли тут же бросились в кусты, яростно
лая, а остальные собаки окружили кустарник, подавая голос, но не
выражая никакого желания приблизиться к зверю. Один из масаи бросил
камень в кустарник. Лев на несколько футов выскочил из зарослей, делая
ложный выпад в сторону одного из наиболее яростных эрдейлей, а затем
скрылся, прежде чем мне удалось выстрелить.
Собаки постепенно осмелели. По движению верхних веток я мог
определить местонахождение льва. Наиболее отважные собаки, яростно
лая, ползком пробирались через кусты, чтобы выгнать зверя. Зная, что
лев вот-вот бросится на нас, я стоял наготове.
Вдруг кусты широко раздвинулись и лев пулей выскочил прямо на
меня. Он почти свернулся в клубок - уши его были прижаты назад, а
спина изогнута крутой дугой. Тотчас через песчаное дно пролетел один
из моих храбрых эрдейлей, бросаясь на льва, чтобы схватить его за
глотку. Лев отбросил его, как ребенок игрушку. Затем, не
останавливаясь и не обращая внимания на остальных собак, тявкавших у
него с фланга, он сделал еще прыжок в моем направлении.
Я выстрелил на расстоянии десяти ярдов. Пуля попала точно между
глаз. Лев упал, даже не вздрогнув. В утреннем воздухе из пулевого
отверстия ясно струился дымок.
Оба масаи с наслаждением исполнили боевую пляску. Напряженное
возбуждение, вызванное нападающим львом, и удовлетворение от вида двух
убитых зверей с прекрасными гривами переполнили их души восторгом.
Держа копья, мораны изгибались, резко выпячивая свои бедра. Затем они
вдруг выпрямлялись, одновременно выгнув грудь колесом. По мере того,
как возрастал их экстаз, темп этих движений увеличивался, пока не
достиг темпа работающего поршня. Это был любопытный вид эмоционального
подъема, широко распространенный среди масаи. У белых людей, живущих
вместе с этим замечательным народом, он носит название "тряска". Мне
ранее не приходилось видеть ничего подобного, и до сих пор не могу
понять, как люди, спокойно стоявшие с одним копьем в ожидании
нападения разъяренного льва, могли так вести себя.
Мое собственное удовлетворение удачной охотой на львов было в
значительной мере омрачено тем, что прекрасный эрдейль, бросившийся на
льва, лежал с переломленным хребтом, а трусливые дворняжки храбро
терзали убитого льва. Мужественная собака молчаливо переживала
смертельную агонию, и я ничем не мог ей помочь. Еще не родилась та
собака, которая бы вышла живой из схватки со львом. Собаки должны
уклоняться от льва, и в то же время выгонять его из зарослей,
пощелкивая зубами и лая. Они не должны бросаться на льва, если он не
рвет одного из их товарищей или хозяина. Гончие капитана Херста это
прекрасно понимали. Все они носили следы старых ранений, которые они
получили, приобретая опыт. Мой несчастный эрдейль издох еще до того,
как ему удалось усвоить эту науку. Я мог лишь надеяться, что для
остальных собак своры его смерть будет хорошим уроком.
Я выпотрошил обоих львов и позволил собакам поесть их мяса, чтобы
на будущее привить им вкус к охоте на львов. Собаки находили мало
удовольствия от странной пищи, но в конце концов все до одной стали
отрывать зубами целые куски, рыча друг на друга. Носильщики сняли со
львов шкуры и мы пошли обратно в лагерь.
Масаи строили свои жилища с таким расчетом, чтобы их трудно было
заметить. В прошлом они временами подвергались ответным набегам со
стороны других племен. Хижины казались грубыми, но в ночное время они
легко обогревались, а днем были прохладными. Мы с триумфом пришли в
селение. Я ожидал увидеть большое число плетеных хижин, которые
напоминали бы деревню племени кикую. Однако я уже почти вошел в
деревню, прежде чем сообразил, что нахожусь в населенном пункте.
Деревня напоминала густые заросли кустарника. Она была окружена бомой
- живой изгородью из колючих кустов высотой в рост человека, а
строения доходили до высоты груди. Они представляли собой плетеные
рамы, оштукатуренные коровьим пометом. Обожженный солнцем коровий
помет по твердости не уступает кирпичу, причем он не издает никакого
запаха. Чтобы войти в хижину, мне пришлось согнуться вдвое.
Каждая хижина разделена плетеной перегородкой на несколько
небольших комнат. Вместо окон в стенах тонкие щели. Внутри темно, но
прохладно и уютно. В мою честь закололи овцу. Мясо с ребрышками было
насажено на вертел и поджарено на костре. Женщины принесли в глиняном
горшке "помбе" - местное пиво. Каждый мужчина брал горшок в руки,
делая глоток, и передавал его дальше. По мере того как напиток
оказывал воздействие на мужчин, они собирались в тесную группу и затем
пустились в странную пляску, движения которой состояли из простого
подпрыгивания в воздух. Я наблюдал, попивая пиво и закусывая бараньими
ребрышками. Вокруг меня под усеянным звездами небом расположились
собаки. Поблизости мычал скот, а издали доносилось рычание львов,
пробиравшихся через кусты, чтобы приступить к ночной охоте. У, меня
возникло такое чувство, будто я принадлежу этой стране и этому народу.
Когда наступило время отдыхать, меня пригласили в самую
просторную хижину. В одной из комнат была устроена большая постель из
мягких камышей, покрытых коровьими шкурами.
Я поинтересовался, где будет проводить ночь сам вождь.
Выяснилось, что он ночует у друзей, чтобы не мешать мне отдыхать по
своему усмотрению.
За моей подушкой на решетке стояли четыре сосуда своей формой
напоминающие тыквы и наполненные молоком. Сначала я не совсем понял их
назначение, но позже узнал, что молоко предназначалось для утоления
жажды и восстановления сил.
После долгого дневного пути я был так утомлен, что сразу же
заснул тяжелым сном.
В течение нескольких дней меня осаждали посыльные масаи,
прибывавшие за много миль с просьбой уничтожить львов. Каждый
посыльный, соперничая с другим, делал неправдоподобные заявления,
надеясь этим привлечь меня в свой район. Один из них заявил, что в его
деревне вряд ли можно пройти пятьдесят ярдов, не увидев нескольких
зверей. У меня создалось впечатление, что куда бы я ни пошел, я
наверняка найду множество львов. В течение нескольких недель с помощью
собак я убил более 50 львов.
Однажды вечером я вышел побродить и заблудился в путанице отрогов
и ущелий в районе предгорий. Я попытался идти обратно по собственному
следу, но уже наступила ночь, и я ничего не видел перед собой.
Собиралась буря, которая уже разразилась над дальними вершинами гор.
Некоторое время я ориентировался по вспышкам молнии, поскольку
приблизительно знал, в каком направлении разразилась буря.
К полуночи ветер разогнал бурю и я шел, вслепую пробираясь в
темноте. Вдруг до меня донесся звон колокольчиков, привязанных к
домашним животным, загоняемым на ночь в крааль. Мне показалось, что
более приятных звуков быть не может. Я пошел по направлению этих
звуков, крича во весь голос. Через некоторое время мне кто-то
откликнулся, впереди появился огонь и я увидел небольшую масайскую
мазанку с обычным загоном для скота из колючей живой изгороди. Здесь
жили муж и жена масаи. Они пригласили меня в дом и зажгли огонь. Мужу
было немногим более сорока лет. Он был слишком стар для морана и с
точки зрения масаи, приближался к тому возрасту, когда его должны были
оставить на съедение львам. Он уже слышал о моих подвигах во время
охоты на львов и стал с увлечением расспрашивать о моем ружье, обо мне
самом и о количестве убитых мною зверей. Я узнал, что моего нового
друга зовут Киракангано, что его отец за несколько лет до этого был
убит носорогом. У Киракангано развилось чувство ненависти к свирепым
диким зверям, и он посвятил свою жизнь охоте на них. Он рассказал
несколько историй об охоте с копьями на львов и буйволов, в которых он
принимал участие. Эти истории казались невероятными, но я знал, что
масаи никогда не лгут.
Многие масаи гордятся своим скотом или количеством имеющихся у
них жен. Киракангано же не проявлял интереса ни к чему, кроме охоты:
он предпочитал ходить по следу дикого зверя через лабиринты
кустарников, а затем встретить нападающего разъяренного зверя со щитом
и копьем в руке. Этот человек был такой же одержимый охотник, как и я.
К этому времени я уже кое-что усвоил из языка масаи и спросил
Киракангано, не желает ли он стать моим проводником и помощником. Не
задумавшись ни на одну минуту, он поднялся, взял свое копье и щит и
спросил, когда мы выступаем. Это было настолько неожиданно, что я
растерялся и спросил, что же будет с его женой и скотом, В ответ он
только пожал плечами.
- Моя жена будет ухаживать за коровами, - сказал он. - Кроме
того, у меня есть хороший друг, который присмотрит за женой.
Я спросил, не имеет ли он возражений против того, чтобы чужой
человек жил вместе с его женой. Киракангано был несколько удивлен.
- А почему я должен возражать? - спросил он. - Ведь она же
останется той же женщиной, когда я вернусь, не так ли?
Таким образом, вопрос был решен. Жена также не имела никаких
возражений, что меня нисколько не удивило: я подозревал, что
Киракангано был довольно равнодушным мужем.
Киракангано стал моей правой рукой и, если можно так выразиться,
вторым стволом моего ружья. Отличный следопыт, бесстрашный охотник он
был настолько надежен, что я мог положиться на него, как на самого
себя. Такие люди встречаются весьма редко. Иной раз приходилось
переживать страшные мгновения: выстрелив впустую по нападающему зверю
из обоих стволов ружья и повернувшись, чтобы взять из рук помощника
второе ружье, вдруг обнаруживаешь, что помощник сбежал.
Он был абсолютно надежным спутником, к тому же прекрасным
следопытом, отлично знающим повадки животных, и почти всегда
предвидел, как поступит зверь в следующий момент.
Я собрал небольшую группу копейщиков во главе с Киракангано для
организованного загона львов вдоль лощин, лежащих между горными
хребтами. В этих лощинах рос густой кустарник, в котором львы
отлеживались днем. Я устраивался в одном конце лощины, а мораны гнали
львов на меня, крича и размахивая копьями и щитами, пробираясь через
кустарник. Лежа на вершине, чтобы видеть, как львы подходили снизу ко
мне, я находился вне их поля зрения и был недосягаем для их чутких
носов. Из такой засады мне однажды удалось убить семь львов подряд.
Когда один лев падал, другой начинал вертеться волчком и рычал,
стараясь узнать, откуда ведется огонь. Но им не приходило в голову
посмотреть вверх.
Иногда я все-таки использовал и собак. Если раненый лев убегал в
кусты, я пускал по его следу собак. Если льва не добить, то он все
равно сдохнет и будет растерзан гиенами. Львы ненавидят и презирают
гиен. Лев никогда не позволит гиене подойти к задранной им жертве,
когда он ест. Однако львы проявляют некоторую симпатию к этим
собакоподобным шакалам: они бросают им лакомые кусочки, как человек
бросает остатки своего обеда любимой собачке. Похоже на то, что гиены
обижаются на гордое высокомерие львов, и, когда эти благородные звери
ранены или же становятся слишком старыми, чтобы защищаться, гиены
нападают на них и мстят. Ни один лев не умирает естественной смертью -
в конце концов его всегда уничтожают гиены. Мне даже кажется, что
гиены предпочитают мясо льва любому другому.
Масаи особенно жаловались на группу львов, которая обитала в
болоте, куда до них нельзя было добраться.
Для того чтобы выманить львов из болота, я убил антилопу хартбист
на довольно большом расстоянии - выстрел не должен был потревожить
львов. После этого мои волы протащили тушу вокруг всего лагеря. С
какой бы стороны львы ни вышли из своего убежища, они наверняка должны
были натолкнуться на следы крови и, вероятно, пошли бы по ним. Я
оставил тушу хартбиста под акацией. По моему указанию помощники
устроили засидку на ветках дерева. Такие засидки на деревьях охотники
называют "маханами". Лично я не очень люблю охотиться с засидки на
дереве, предпочитая стрелять с бомы - укрытия, построенного на земле,
так как, если стрелять сверху, существует большая вероятность
перелета. Однако приходилось учитывать, что в этом районе было большое
количество слонов, которые могли ночью случайно набрести на бому,
поэтому я и решил воспользоваться маханом. Я был уверен, что махан
обеспечит мне полную безопасность, и совершенно не мог предвидеть, что
в течение двух последующих ночей окажусь ближе к смерти, чем
когда-либо за всю эту поездку.
Первая ночь прошла безуспешно. Львы подошли к приманке, но,
приподнимаясь, чтобы сделать выстрел, я потревожил птицу, устроившуюся
на верхних ветках акации. Птица с шумом вылетела из листвы и вспугнула
животных. Мне ничего не оставалось, как только забраться в махан на
следующий вечер.
С наступлением темноты пошел сильный дождь, и я очутился в самом
незавидном положении - насквозь мокрый, окруженный москитами,
принесенными ветром с болота, я даже не мог отогнать их, чтобы не
вспугнуть львов! С другой стороны, дождь оказался очень кстати, так
как обычно внушает львам уверенность. Из кустов до меня доносилось
ворчание и глухой рев львов, выходивших на охоту. Примерно в три часа
утра я почувствовал, что львы находятся совсем близко. Я слышал их
глубокие, тяжелые вздохи - звук, который нельзя спутать ни с каким
другим.
Случай играет большую роль в охоте. В предыдущую ночь я упустил
возможность из-за птицы, а в этот раз хайракс*, сидевший в дупле
дерева, расположенного около моей засидки, стал издавать крики,
которые успокоили львов, поскольку они знали, что он бы не стал
кричать, почуяв опасность. Медленно подошли они к приманке, соблюдая
при этом самую большую осторожность и часто останавливаясь, чтобы
оглядеться. Я лежал в своей засидке на животе, прижав приклад ружья к
плечу, чтобы, стреляя, не делать никаких движений, которые могли бы
насторожить львов. (* Небольшой африканский грызун, похожий на зайца.)
Сначала подошли два льва-самца. Придерживая электрический фонарь
параллельно ружейному стволу, я прицелился во льва справа и выстрелил;
я знал, что в лежачем положении легче повернуть ружье влево, чем
вправо. Лев упал, а его товарищ остался на месте и смотрел на него.
Я дал выстрел по второму льву, и он упал. Для верности я послал в
него еще одну пулю. Никаких признаков присутствия львицы не было
заметно. Я выполз из махана и оттащил обоих львов под дерево, укрыв их
своим плащом, чтобы не дать гиенам возможности испортить их шкуры.
После этого я уснул на своем насесте, укрывшись ветками.
Проснулся я от звука, издаваемого жующими челюстями. Это пришла львица
с тремя львятами. По возможности бесшумно я поднял ружье и выстрелил
ей в голову. Она упалаьпоперек туши приманки, а львята исчезли в
темноте. Таким образом, я, выполнив свою задачу, спустился с махана и,
схватив львицу за хвост, стал ее оттаскивать к убитым ранее львам.
Электрический фонарь я положил на землю, чтобы обеими руками
оттащить львицу под деревья. Внезапно передо мной в темноте возник
силуэт зверя. На какой-то миг я решил, что это один из львят, но потом
сообразил, что очертания слишком велики для львенка. Я остановился и
уставился на него. Передо мной оказался крупный лев-самец, вероятно,
друг убитой львицы.
Ружье свое я оставил в махане. Какое-то мгновение оба мы - и лев
и я - стояли, глядя друг на друга. Мне лев показался величиной с
доброго быка. Он не издал ни единого звука - просто стоял и смотрел на
меня. Я разглядел его огромную мохнатую гриву и черную морду,
находившуюся не более чем в 15 футах от меня. Мои нервы не выдержали
напряжения, и я рванулся к дереву. Хотя на нем не было веток, я
вскарабкался по стволу, как белка. Когда я забрался в махан, то был
весь мокрый не от физического усилия, а от пережитого страха.
Через несколько минут я услышал, как лев подошел к приманке и
стал с шумом поедать ее. Видеть я ничего не мог - фонарь остался
внизу. Прислушиваясь некоторое время, я определил местонахождение
льва.
Взяв по возможности точный прицел, я выстрелил. После выстрела
все затихло. Я едва различил контуры льва, лежащего рядом с приманкой.
Он был убит наповал. Мне не терпелось разглядеть поближе его гриву, но
остаток ночи пришлось просидеть в махане. Все львы Африки с самыми
черными гривами не заставили бы меня спуститься с дерева.
Временами я засыпал и тут же просыпался от кошмарных сновидений.
Мне чудилось, что лежащие внизу звери разрывают меня на части. Утром я
спустился, чтобы осмотреть убитых львов. Последний убитый мною лев
имел роскошную овсяного цвета гриву. Я считаю его одним из лучших
трофеев, взятых мною во время этой поездки.
На рассвете следующего утра мы с Киракангано вышли на поиски
детенышей убитой мною львицы. Мы нашли всех трех львят под пучками
засохшей травы. Они походили на маленьких пушистых медвежат, однако
яростно рычали и плевались на нас. Мы отнесли их в лагерь. Я покормил
их молоком из миски, несколько раз ткнув их в нее мордой. Львята еще
не научились лакать, так как питались молоком своей матери. Однако,
облизав намоченные в молоке носы, они поняли, что это вкусно. Долгое
время они питались, тыча носы или же опуская лапы в миску, а потом
слизывая молоко, приставшее к их шерсти. Со временем они приучились
пить молоко и стали совсем ручными. Я привязывал их к ножке походной
койки. Они доставляли мне массу неприятностей. Всю ночь они дрались
между собой и неистово вопили. Несмотря на то, что они были малы, им
нельзя было отказать в мужестве: они всегда были готовы вступить в
драку или же весело порезвиться. Однажды днем они сорвались с привязи
и устроили целую битву с моей единственной подушкой. Когда я вернулся
в лагерь и заглянул в палатку, мне показалось, будто в нее ворвался
снежный вихрь. Позже я подарил их своему другу, который выпустил их на
волю в районе, где они не могли причинить вреда стадам местных
жителей.
Мне часто приходилось слышать, что дикие животные испытывают
инстинктивный страх перед огнем. Это мнение столь часто повторяется,
что многие принимают его за истину. Я не составлял исключения из
правила, и был уверен, что львы никогда не приблизятся к костру.
Однако во время моего пребывания на территории племени масаи произошел
один случай, который опроверг это представление.
Во второй половине дня я убил зебру для приманки и на волах
приволок животное к лагерю. Как правило, я давал трупу "созреть" в
течение 24 часов или более, прежде чем выставить его в качестве
приманки. Я велел своим помощникам оставить труп зебры у костра,
будучи уверен, что никакой хищник не приблизится к пламени.
Киракангано ушел на ночь в ближайший масайский крааль, взяв с
собой собак и волов. Мы старались не оставлять этих животных в лагере.
Волы в темноте чувствуют львов, бродящих в поисках добычи, и если они
не защищены загоном, то в страхе разбегаются. После того как
Киракангано ушел, мои носильщики, завернувшись в одеяла, улеглись
вокруг костра и заснули. Я уселся в походное кресло и стал смотреть на
костер, покуривая трубку. Мысленно я находился далеко отсюда - на
песчаных дюнах Лохар-Мосс, где я провел свои юношеские годы.
Вдруг я очнулся и с ужасом понял, что гляжу в морды девяти львам,
которые выступили из тени и стояли прямо передо мной.
Я совершенно окаменел. Ружье находилось в палатке, где я оставил
горящий керосиновый фонарь. Сначала львы внимательно рассматривали
меня, потом обошли спящих носильщиков по другую сторону костра и
напали на убитую зебру. Они навалились на труп с рычанием и ревом,
легко отрывая большие куски шкуры, как будто она была сделана из
бумаги.
Я тихонько выбрался из походного кресла и дюйм за дюймом стал
подбираться к клапану палатки, испытывая при каждом движении боль во
всем теле. Львы перестали есть и свирепо смотрели на меня широко
раскрытыми глазами. Рядом с этими огромными зверями я чувствовал себя
карликом. Стоило льву сделать пару прыжков и он добрался бы до меня.
Тем временем носильщики продолжали спать мертвым сном всего лишь в
нескольких футах от львов. Я подождал, пока львы вернулись к зебре, и
фут за футом подобрался к входу в палатку. Затем я быстро вошел в нее
и схватил ружье. Никогда еще прикосновение холодной стали не казалось
мне столь желанным.
Теперь передо мной встала новая дилемма: если я выстрелю, то
носильщики вскочат на ноги и окажутся между мной и львами. Походная
цепь, с помощью которой мы приволокли зебру к лагерю, была все еще
обвязана вокруг шеи убитого животного. Когда львы затевали драку из-за
трупа зебры, они страшно громыхали цепью, отчего стоял невообразимый
шум. Я боялся, что этот шум разбудит носильщиков, которые, увидев
львов, в панике бросятся бежать. Охваченные ужасом люди, бросающиеся
во все стороны между девятью львами, не представляли ничего
утешительного. Все же я решил воспользоваться возможностью стрелять. Я
прицелился в грудь самого крупного льва, и выстрелил. Пуля точно
попала в цель: зверь свалился без звука. Остальные львы при выстреле
отошли на несколько футов, а затем снова бросились на труп животного.
Мои помощники продолжали спать. На какой-то миг я подумал, что они все
мертвые.
Я стал спокойно стрелять по прайду. От выстрелов потух
керосиновый фонарь, и я стал целиться по свету, отбрасываемому
костром. Четыре льва упали; когда я стрелял в последнего льва, пуля
попала в нижнюю часть его груди, он вскочил и стал прыгать на
негнущихся ногах, как будто на пружинах. Я поспешно послал новый
патрон в камеру ружья и покончил с ним. Остальные львы отошли в
темноту.
Выйдя вперед, чтобы лучше прицелиться, я выстрелил по крупной
львице. Когда в нее ударила пуля, она резким движением подняла свой