Холли Джоан Хантер. Охотник

хвост, а затем, повернувшись, исчезла в темноте. За ней ушли все
остальные львы.
Это невероятно, но носильщики все еще спали без задних ног. Ни
рычание львов, ни мои выстрелы нисколько не побеспокоили их. Мне часто
приходилось наблюдать этот трансоподобный сон местных жителей, но
никогда еще я не видел столь эффектного примера такого сна.
Я подложил веток в костер, а затем обошел носильщиков, щекоча
подошвы их ног. Один из них проснулся, потянулся и сел. Зевнув, он
увидел перед собой четырех убитых львов, лежавших в нескольких футах
от него. Он издал неистовый крик и подскочил высоко в воздух;
продолжая кричать, он помчался в палатку. Остальные носильщики, как
овцы, бросились за ним. Они даже не представляли, что произошло во
время их сна. Они сидели в палатке и дрожали, пока я им не рассказал
все, что случилось. Через несколько минут они уже опять спали,
устроившись на полу моей палатки. В общем бессонницей они не страдали.
На другое утро вернулся Киракангано с собаками, и мы сразу же
пошли по следу раненой львицы. Некоторое время до нас доносились
веселые, не очень пристойные песенки, которые пели носильщики, снимая
шкуры со львов. Они тщательно собрали уже попахивавший внутренний жир
львов. Местные жители убеждены, что при помощи этого жира можно
регулировать пол новорожденного. Столовая ложка львиного жира,
"обеспечивает" мальчика, от половины ложки жира родится девочка.
Местные жители мало ценят шкуру льва, но этот жир у них считается
большой ценностью.
Примерно в ста ярдах от лагеря мы напали на кровавый след, по
которому определили, что львица тяжело ранена. Она несколько раз
ложилась на землю. Остальные львы прайда задерживались, дожидаясь,
пока она встанет. В течение некоторого времени след шел по негустым
зарослям кустарника. Местность для охоты была идеальной, так как
просматривалась на двадцать ярдов вперед. Мы энергично продвигались
вперед, надеясь настигнуть львицу в этих редких зарослях. Однако след
повернул в густые перепутавшиеся кустарники. Вот тут нас действительно
ожидали неприятности.
В густых зарослях была мертвая тишина. Не было слышно даже
щебетания птиц. Я знал, что мы недалеко от раненой львицы и в любой
момент она могла броситься на нас из укрытия.
Собаки проявляли все больше и больше беспокойства. Мои эрдели
взволнованно выли. Наконец, я скомандовал им преследовать зверя. Они
бросились вперед. Почти в то же мгновение послышались яростные вопли и
рев из кустов прямо перед нами. Остальные собаки тоже побежали гуськом
мимо меня, исчезнув в густом кустарнике. Сквозь кусты доносились
знакомые звуки разгоревшейся борьбы - низкое злобное рычание львицы
смешалось с визгом собак.
Мы с Киракангано пробирались сквозь кустарник, ориентируясь на
эти звуки. Едва прошли десяток шагов, как напали на круглое логово в
высокой траве, покрытой пятнами крови. Здесь отлеживалась львица.
Рядом с логовом два моих отважных эрделя лежали мертвыми с открытыми
глазами, разинув пасти. Они нарвались на львицу и приняли на себя
первый удар. Мы были обязаны своей жизнью этим собакам, так как львица
настолько хитро укрылась, что мы никогда бы вовремя ее не заметили.
Остальные собаки все еще дрались с львицей, и мы слышали, как они
бегали по кустам и яростно лаяли на загнанного зверя. Мы торопливо
пробивались вперед. Собаки гнали львицу из густых зарослей в открытый
кустарник. Мы следовали за ними. Киракангано держал свое копье
наготове; он грациозно балансировал зажатым между большим и
указательным пальцами длинным древком копья. Все мышцы его были
напряжены и играли.
Одна из собак породы колли, прихрамывая, подбежала ко мне. У нее
была большая рваная рана. Я видел, что несчастному животному уже ничем
нельзя помочь и застрелил его, чтобы прекратить страдания. От звука
моего выстрела раненая львица внезапно выскочила из-за пучка засохшей
травы в нескольких футах от нас. В этот же миг из-за кустарника справа
от меня выскочила вторая львица.
Думать не было времени. Обе кошки быстро приближались с разных
сторон. Я выстрелил по второй львице, ибо мне показалось, что она
нападала более решительно. Пуля попала ей чуть повыше левого глаза. В
тот же самый момент я увидел, как Киракангано всадил копье в другую
раненую львицу, приземлившуюся рядом с нами. Львица яростно схватила
лапами древко копья и пыталась вытащить его из тела. Киракангано
схватился за "сими" - большой нож с двухфутовым обоюдоострым лезвием,
заткнутый за пояс, но прежде, чем он успел его выхватить, я прикончил
львицу выстрелом в шею.
Молча мы пожали друг другу руки. Если бы не Киракангано, то одна
из двух львиц наверняка бы покончила со мной.
Из всех местных жителей, с которыми мне приходилось встречаться в
Африке, этот человек, несомненно, был самым храбрым и сохранял
неизменное хладнокровие в решающие минуты.
Срок моего пребывания на территории племени масаи уже истекал, К
этому времени я убил семьдесят львов и все же у племени было
достаточно основания для жалоб. Капитан Ритчи высказал пожелание,
чтобы я уничтожил всех хищников, наносящих вред стадам масаи. Я решил
попытаться бить львов ночью из бомы, сделанной из колючего кустарника.
Должен сказать, что такой вид охоты не представляет спортивного
интереса. Но я прибыл на эту территорию для дела, а не для спорта, и
поэтому стал готовиться к ночной охоте.
К упряжке волов я прицепил убитую мною зебру и заставил их
проволочить приманку по равнине несколько миль. После этого я оставил
зебру с наветренной стороны предполагаемого логова львов. Если бы в
этой чаще оказались львы, то ветер донес бы до них запах зебры. Другие
львы, которые ночью бродят по равнине в поисках добычи, обязательно
нападут на след зебры и пойдут по нему, как охотничьи собаки. Таким
образом, вероятность, что львы подойдут к приманке, увеличивалась.
Носильщики нарезали кустарника и колючих деревьев и соорудили
подковообразную бому около приманки. Мы с Киракангано крепко привязали
зебру к колышкам, чтобы львы не могли ее оттащить в другое место. Я
заставил носильщиков накрыть крышу бомы двойным слоем колючих
кустарников, чтобы через нее не проникал свет. Мне часто приходилось
наблюдать, как львы пускались в бегство от приманки, стоило мне
сделать малейшее движение внутри бомы.
Долгое время я не мог понять, каким образом львы узнавали, что я
нахожусь в ней. Позже я обнаружил, что представители семейства
кошачьих хорошо различают движущиеся тени, даже при свете звезд,
проникавшем через крышу бомы.
Когда все было готово, мы с Киракангано устроились в боме на
ночь. Я передал ему электрический фонарь и показал, как освещать
приманку, когда понадобится взять прицел и стрелять. Киракангано был
необычайно заинтересован фонарем и постоянно включал и выключал его,
пока я ему не посоветовал прекратить это занятие. Возле меня лежали
два нарезных ружья, пояс с патронами; патронами были набиты карманы.
Куда бы я ни протянул руку, я наверняка мог взять горсть патронов.
С наступлением темноты несколько гиен осторожно подошли к
приманке. За ними следовали два шакала. Шакалы уселись невдалеке. Их
горящие голодным блеском глаза были устремлены на зебру. Гиены же
ходили взад и вперед, чтобы удостовериться в том, что поблизости
никого нет. В конце концов одна из гиен бросилась на приманку,
схватила выпущенные наружу внутренности и тут же бросилась бежать,
издавая звуки, похожие на хохот с завыванием. Тем временем остальные
гиены тоже подошли к приманке и стали дергать ее.
Затем я увидел, как гиены спешно ретировались, а вслед за ними
отошли шакалы. Это означало, что приближаются львы. Я приготовил ружье
и стал ждать.
Через несколько минут я безошибочно узнал низкое, глухое и
глубокое дыхание львов позади бомы. Они окружили нас и внезапно
набросились на зебру. Я шепотом сказал Киракангано, чтобы он включил
свет. К моему удивлению, он шепотом мне сказал:
- Табалло1. (* Подожди.)
Я глянул на него и увидел, что он парализован страхом. Необычная
ночная охота на львов сильно подействовала на него. Днем этот человек
мог подойти к разъяренному льву, вооруженный всего лишь одним копьем.
Я выхватил из его рук фонарь и направил на приманку сноп света через
небольшое отверстие. Что это оказалось за зрелище! Всего лишь в
нескольких ярдах от нас было по крайней мере двадцать львов и львиц.
Некоторые стояли у приманки, а другие лежали и лизали ее. Два
прекрасных черногривых льва во все глаза смотрели на свет, выражая
полное презрение к нему. Их гривы и груди были замазаны кровью и
нечистотами из желудка зебры. Они уже приступили к трапезе. К этому
времени Киракангано буквально трясся от страха, но я знал, что к нему
вернется самообладание, едва я начну стрелять. Закрепив фонарь между
двумя ветками колючего кустарника, чтобы он освещал эту картину, я
просунул ствол ружья в щель между ветками и выстрелил по наиболее
крупному из двух самцов. Весь прайд хором яростно заревел. Я дал
несколько выстрелов подряд. Звери отошли за сноп света, бросаемого
фонарем. Я прекратил огонь и перезарядил оружие. Киракангано уже
приходил в себя после испуга, и я дал ему кусочек табаку, чтобы он
пожевал его. Масаи очень любят табак. Возбуждающий ожог табака,
казалось, восстановил его силы, а вид трех убитых львов не мог
оставить масаи равнодушным. Прайд уже начал возвращаться. Киракангано
схватил фонарь и стал переносить сноп света с одного льва на другого,
причем из-за нервного возбуждения он делал это столь быстро, что у
меня едва хватало времени прицелиться. После каждого выстрела падал
лев. Это была довольно суровая мера, но она была необходима. Львы не
обращали на выстрелы никакого внимания. Они поворачивали головы к
убитому товарищу, обнюхивали его, а потом продолжали есть.
Вокруг зебры лежало десять убитых львов. Затем по какой-то
причине красавец лев с черной гривой подкрался к нашей боме сбоку. Он
остановился, издавая леденящие кровь звуки. Казалось, что от его
рычания трясется земля. Эти неистовые вопли встревожили остальных
львов, и они медленно отошли, а за ними последовал и старый самец.
Я не имел никакого желания позволить хищным гиенам разорвать в
клочки эти прекрасные шкуры. Удостоверившись, что львы ушли, я сказал
Киракангано, чтобы он осветил всю сцену. Я же вышел наружу и подтащил
убитых зверей поближе к боме. Масаи к этому времени уже преодолел
страх и вполне освоился с обстановкой. Выйдя из бомы, я направился к
мертвым львам, и уже почти дошел до них, когда внезапно погас свет.
Крикнув Киракангано, чтобы он включил свет, я сделал еще
несколько шагов и вдруг споткнулся о мягкое, еще теплое тело льва и
упал на него. Тотчас же я почувствовал под собой приглушенное дыхание
льва, а затем он на низкой ноте зарычал. Лев все еще дышал. Я изо всех
сил бросился к боме, каждую секунду ожидая, что он окажется у меня на
спине, и, добежав до бомы, молниеносно нырнул в нее. Внутри сидел
Киракангано с разобранным фонарем. Он полюбопытствовал, как работает
это странное приспособление.
Выслушав мои суровые нотации, он извинился. Я вновь собрал фонарь
и дал еще один выстрел по льву, чтобы наверняка убить его. Потом мы
сели и стали ожидать. В течение ночи к приманке подходили еще два
прайда. Когда наступил рассвет, перед моими глазами развернулось
зрелище, которое вряд ли кто-либо видел в прошлом и когда-либо увидит
в будущем. Передо мной лежало восемнадцать убитых львов. После шумной
и беспокойной ночи вся эта сцена выглядела неправдоподобно мирно.
Ничто не двигалось, кроме мух, которые ползали и прыгали между задними
ногами львов. Удостоверившись в том, что поблизости нет раненых львов,
Киракангано и я вышли из бомы и встали среди убитых животных. Должен
сказать, что я был охвачен чувством сожаления, хотя знал, что эти
животные должны были погибнуть, иначе масаи продолжали бы страдать.
Искусственные условия создали избыток львов и потребовались
искусственные меры, чтобы восстановить равновесие. Несмотря на
храбрость и ловкость, масаи не смогли бы самостоятельно справиться с
этой задачей.
Теперь правительством запрещены замечательные охоты на львов,
устраиваемые масаи с одними копьями. Когда я впервые прибыл на
территорию масаи, такие охоты были обычным явлением. Слишком много
молодых людей погибло, сражаясь с копьем и щитом против клыков и
когтей. Поскольку среди оставшихся в живых лишь очень немногие были
свидетелями этих отчаянных битв, я позволю себе в следующей главе
описать, как они происходили.

Глава седьмая
Копейщики масаи - храбрейшие из храбрых

Впервые мне пришлось увидеть охоту на львов с копьями, когда я
остановился в небольшой масайской деревне недалеко от озера Магади. В
предшествующую ночь лев перепрыгнул через двенадцатифутовую живую
изгородь из колючего кустарника, окружавшую деревню, схватил корову и,
держа ее зубами, снова преодолел барьер. Это может показаться
невероятным, так как лев весит не более 400 фунтов, а корова,
вероятно, вдвое больше. И все же лев-самец совершает подобный подвиг
так же легко, как лиса уносит цыпленка.
Схватив корову, лев ловко подлезает под нее, тем самым перемещая
вес на спину, но не выпуская горла жертвы из зубов. Когда лев берет
препятствие, то хвост его становится совершенно жестким и, по всей
видимости, служит для сохранения равновесия. Масаи уверяли меня, что
без хвоста лев не смог бы взять такое препятствие.
Я уже собрался выступить по следу льва на следующий день, но
мораны этой деревни небрежно заметили, что моя помощь не понадобится:
они справятся с задачей самостоятельно. В это время мне казалось
невероятным, чтобы группа людей могла убить взрослого льва копьями. Я
попросил разрешения пойти вместе с ними, взяв с собой ружье. В ту ночь
я зарядил свое магазинное нарезное ружье Ригби калибра 416*, ничуть не
сомневаясь, что если и состоится встреча со львами, то убить их
придется мне. (* Примерно 10,5 миллиметра.)
Мы выступили на рассвете. Я шел следом за копейщиками. Их было
десять человек. Это были красивые, стройные мужчины с хорошо развитой
мускулатурой и ростом не менее шести футов. Чтобы получить полную
свободу движений, каждый снял с себя единственную одежду - длинный
кусок материи, который набрасывался на плечи и перекидывался через
левую руку. Свои ярко раскрашенные щиты они держали на плече, копье
несли в правой руке. Для боя воины надели плюмажи из страусовых
перьев, а также меховые браслеты вокруг щиколоток. Никакой другой
одежды на них не было.
Мы обнаружили след льва, и мораны пошли по нему. Ночью лев досыта
наелся мяса коровы и сейчас отлеживался в густых зарослях. Мораны
бросали камнями в кустарник куда попало до тех пор, пока раздавшееся
яростное рычание не указало, где находится лев. Обнаружив зверя по
злобному рычанию, мораны стали забрасывать его камнями. Затем
кустарник задрожал и внезапно из зарослей в ста футах от нас выскочил
лев и пустился бежать по равнине. Его туго набитое брюхо качалось из
стороны в сторону в такт бегу.
В тот же миг масаи пустились за ним, издавая дикие крики во время
бега по высокой пожелтевшей траве. Лев, не успевший переварить пищу,
не мог уйти далеко. Он остановился, как загнанный. Копейщики
развернулись, чтобы окружить его. Лев оказался в средине кольца и
вращал глазами во все стороны. По мере того как копейщики медленно
приближались к нему, он издавал рев, леденящий кровь.
Лев дал воинам приблизиться ярдов на сорок. Тут я понял, что он
готовился броситься на людей. Он держал голову низко, чуть выше
вытянутых вперед лап. Его задняя часть была слегка изогнута, чтобы
подальше занести вперед задние ноги и со всей силой оттолкнуться от
земли. Он стал царапать когтями землю, как спринтер шипами перед
первым рывком.
Я сосредоточил все свое внимание на зловеще повернутом изгибе
хвоста зверя. Перед тем как лев бросается, он быстро встряхивает
кисточку своего хвоста три раза подряд. После третьего раза он
бросается на охотника с невероятной быстротой. При этом он как бы
сжимается в комок, уменьшившись в размерах в несколько раз.
Копейщики не хуже меня знали, что лев готовится к атаке.
Казалось, что пики под воздействием единого импульса отодвинулись
назад, готовые к броску. Воины еле сдерживали возбуждение, напрягшиеся
мускулы их плеч слегка подергивались, наточенные до блеска наконечники
копий отражали лучи солнца. В этот момент в любого из моранов можно
было бы вколотить гвоздь и он бы этого не почувствовал. Вдруг хвост
льва начал трястись. Раз! Два! Три! - И зверь бросился на копейщиков.
В один миг с полдесятка копий воткнулось во льва. Я видел, как одно из
них впилось в плечо и в тот же миг, прорвав шкуру, вышло из другого
бока. Но это не остановило льва; на его пути стоял самый молодой
моран, которого впервые взяли на охоту. Мальчик и не думал уклоняться:
он весь собрался, чтобы принять удар, держа перед собой щит и слегка
откинувшись назад, намереваясь со всей силой метнуть копье. Лев
бросился на него. Одним ударом, словно картонку, зверь выбил щит из
рук молодого морана. Затем лев стал на дыбы, стремясь вытянутыми
лапами обхватить юношу.
Молодой воин на два фута вогнал копье в грудь льва. В тот же миг
все остальные мораны окружили погибающего зверя. Подойдя слишком
близко, чтобы добивать его копьями, они пустили в ход "сими". Оттесняя
друг друга, масаи в неистовстве наносили удары по голове льва. В
течение каких-то секунд голова льва была рассечена на куски по
нескольку дюймов каждый. Я видел, как один из воинов нанес страшный
удар, который начисто расколол череп зверя. Был ли в этот момент лев
живой, я сказать не могу.
В ходе этого боя я был совершенно лишен возможности
воспользоваться своим ружьем. Охотник с ружьем представляет большую
опасность в такой момент. Раз возбужденные воины начали окружать льва,
охотник уже не может стрелять, не рискуя попасть в кого-нибудь из них.
Я осмотрел раненого юношу. Ему были нанесены действительно
страшные раны, а он, казалось, относился к ним совершенно безразлично.
Я зашил его раны иглой и ниткой; он обратил на это не больше внимания,
чем если бы я его похлопал по плечу.
Шкура льва была настолько изрезана копьями и "сими", что в
качестве трофея не представляла никакой ценности. Это была изрезанная
кровавая масса грязных желтых волос. Величие и достоинство
благородного зверя совершенно исчезли.
Когда мы вернулись в масайскую маньятту, раненого юношу
заставляли есть в большом количестве сырую говядину. Затем ему дали в
качестве слабительного коровью кровь, чтобы он мог опять побольше
принять сырого мяса. Случалось, что и другие мораны страдали от когтей
льва, но они не принимали никаких мер против инфекции, кроме того, что
промывали свои раны простой водой. Позже мне пришлось видеть, как в
некоторых масайских деревнях в воде отмачивается корень кустарника под
названием "олкилорит". При этом вода приобретает цвет
марганцовокислого калия или поташа. Кажется, этот настой применяется в
качестве антисептического и, по-видимому, помогает заживлению ран. (*
Деревня.)
Я надеюсь, что юноша поправился. Он, безусловно, был удостоен
высоких почестей в тот день, и молодые девушки заглядывались на него с
восхищением. Если он остался жив, то он наверняка без труда мог
выбрать любую.
По мнению масаи, самый храбрый поступок воина - это схватить льва
за хвост и удержать зверя, пока к нему не приблизятся остальные воины
с копьями и "сими". Тот, кто совершит такой подвиг четыре раза,
удостаивается звания "меломбуки", что приравнивается к капитану. По
неписаному закону получивший это звание должен быть готов драться с
любым живым существом. Несмотря на то, что среди моранов стремление
получить звание "меломбуки" чрезвычайно сильно, сомневаюсь, чтобы им
были удостоены более двух из тысячи.
Во время охоты мне несколько раз приходилось наблюдать, как масаи
хватали льва за хвост. Удивительно, как люди, совершающие такой
подвиг, выходят из него живыми.
Вспоминаю одну охоту, в которой участвовало пятьдесят, а может
быть и больше копейщиков. Они обложили двух львов и львицу. Звери
пытались прорваться в густые заросли, от которых их отрезали воины.
Львы отступили в небольшой кустарник около высохшего песчаного русла
потока. Когда это возможно, преследуемый лев бросается к такому
высохшему руслу, над которым кроны кустов образуют навес. В течение
нескольких минут мораны окружили кустарник и стали медленно
продвигаться, чтобы уничтожить львов.
По мере того как кольцо воинов, издававших воинственные крики,
сужалось, скрывшиеся львы стали рычать. Затем внезапно самый крупный
лев выскочил из зарослей, пытаясь прорваться на свободу. Он
представлял собой прекрасное зрелище, когда пошел по высохшему руслу.
Хвост его был опущен: зверь делал большие прыжки. Он прямо шел на двух
моранов, которые подняли копья, готовясь встретить нападающего льва.
Однако крупный самец не проявлял никакого желания дать бой:
единственно, чего он желал, - это бежать. Он сделал большой прыжок над
головами обоих копейщиков, и, ударив одного из них в бок, заставил его
завертеться волчком.
Другие мораны защелкали языками, выражая этим свое неодобрение
тому, что оба молодых человека выпустили льва, а также тому, что лев
отказался принять бой. Я часто замечал, что старые львы с самыми
хорошими гривами принимают бой с большей неохотой, чем молодые львы
или львицы. То же относится и к слонам. Старые слоны с замечательными
клыками дерутся с меньшей охотой, чем молодые слоны - самцы или самки.
Полагаю, что с возрастом к ним приходит благоразумие. Мне также
кажется, что львы прекрасно распознают молодых неопытных моранов и
нападают именно на них. Возможно, что это плод моего воображения, но
более молодые люди проявляют колебания и неуверенность в действиях и,
мне кажется, что львы это замечают.
Сужая кольцо вокруг зарослей, копейщики собирались группами,
оттесняя друг друга в своем стремлении быть первым из тех, кто прольет
кровь. Оставшихся двух львов уже можно было безошибочно разглядеть в
кустах. Они стояли плечом к плечу, издавая отчаянный рев. Подойдя на
десять ярдов к львам, мораны стали метать копья. Одно копье попало
львице повыше крестца. Она рванулась с криком, выражавшим ярость и
боль. На какое-то мгновение львица встала на задние лапы, ударяя по
воздуху передними. В тот момент она походила на изображение на гербе.
Затем она изогнулась, чтобы зубами перекусить копье, впившееся в бок.
В этот миг один из моранов, бросив копье, рванулся вперед и схватил ее
за хвост под самый корень. Моран никогда не хватается за кисточку на
конце хвоста льва. Лев может напрячь свой хвост и сделать его жестким,
как ружейный ствол, и единым ударом смахнуть человека.
Сразу же товарищи морана набросились на львицу и пустили в ход
свои "сими", нанося ими страшные удары. В такие моменты копейщики
доводят себя до исступления. Порой кажется, что они автоматически
наносят удары ножами. Их лица теряют всякое выражение. Львица задними
лапами врывалась в землю, пытаясь сделать прыжок, а державший ее за
хвост моран оттягивал ее назад. Вдруг львица встала на задние лапы и
передними стала наносить удары по воинам направо и налево. Хотя я
видел, что удары ее попадали в цель, никто из моранов не уклонялся.
Позже они сказали мне, что боли они не чувствуют в этот момент, ибо
слишком возбуждены. По всей вероятности, и лев не чувствует никакой
боля. Обе стороны продолжают борьбу, пока кто-то из них не падет от
потери крови.
Львица медленно опускалась на землю. После этого я ничего не
видел, кроме сверкающих лезвий "сими" в руках исступленных людей.
Когда все кончилось, голова зверя была исполосована на мелкие кусочки.
В теле львицы было по меньшей мере до десятка копий. Она напоминала
залитую кровью подушку для булавок.
По шуму, который доносился с другой стороны зарослей кустарника,
я определил, что с другим львом расправляется вторая группа
копейщиков. Я увидел, как один из воинов встал на колени и небрежным
движением уперся в свой щит. Тут же лев набросился на щит, сбив воина
на землю. Лежащий воин тщетно пытался проткнуть льва копьем, в то
время как зверь терзал его неприкрытое плечо. Я крикнул остальным,
чтобы они отступили и дали мне возможность выстрелить. Однако мой
голос потонул в диком вое моранов, кричавших фальцетом, и в низком
ворчании льва, который рвал распростертого на земле человека. Я видел,
как в льва впились два копья, после чего мораны набросились на
разъяренного зверя с "сими" в руках.
Прежде чем лев был убит, он нанес серьезную рану одному из
нападавших, помимо того, что разорвал плечо у воина, лежавшего под
щитом. Я сделал все что мог для пострадавших. На телах обоих были
глубокие раны от когтей и клыков зверя. Оба потеряли много крови.
Когда я зашивал рану одного из пострадавших, он небрежно посмотрел на
глубокие надрезы, презрительно пощелкивая языком на манер того, как
это делали воины, когда первому льву удалось вырваться из кольца.