Холт Виктория. Дочь обмана

   — А ваша семья?
   — Теперь нас осталось немного. Там живет моя сестра Анжель. Она всю свою жизнь провела там. Дочери часто остаются в родительском доме даже после того, как выходят замуж. Когда Анжель вышла замуж за Анри де Каррона, он помогал нам управлять имением. Все шло хорошо. У меня было собственное дело в Париже, а он оставался в имении, присматривал за ним.
   — Он умер?
   — Да, очень молодым. У него случился сердечный приступ. Это очень печально. Жерару исполнилось только семнадцать, когда это случилось.
   — А кто это, Жерар?
   — Это сын моей сестры, мой племянник. Он унаследует Мезон Гриз после моей смерти.
   — У вас нет детей?
   — Увы, нет.
   — Вы ничего не рассказали о своей жене.
   — Вот уже восемь лет, как я потерял ее. До этого в течение нескольких лет она была инвалидом.
   — Так что в Мезон Гриз сейчас живут только ваша сестра и ее сын?
   — Жерар редко бывает там. У него своя студия в Париже — он художник. Анжель руководит домашними делами. И еще там живет Мари-Кристин.
   — Вы упоминали о своей внучатой племяннице — это она?
   — Да, она моя внучатая племянница и дочь Жерара.
   — Значит, Жерар женат.
   — Он вдовец. Это была трагедия. Прошло три года, как она умерла. Мари-Кристин сейчас… да, полагаю, уже двенадцать лет.
   — Таким образом, ваша семья — это ваша сестра Анжель, то есть мадам де Каррон, и ее внучка, Мари-Кристин. Она все время живет там или уезжает к отцу?
   — Она ездит к нему время от времени, но настоящий ее дом — это Мезон Гриз. Естественно, сестра заботится о ней.
   — Да, ваша семья небольшая. Как вы думаете, они не будут против моего приезда?
   — Я уверен, что они будут только рады.
   Я всерьез задумалась о поездке. Мне казалось, что осложнений на этот раз быть не должно.
   В конце концов я приняла решение посетить Мезон Гриз. И с радостью обнаружила, что это решение значительно подняло мое настроение.
   Робер и я благополучно проделали небольшое морское путешествие и, высадившись на французскую землю, поездом добрались до Парижа, где нас поджидала фамильная карета. Это было несколько громоздкое сооружение на колесах, украшенное с обеих сторон гербами рода Бушеров. Меня представили кучеру Жаку и, после того, как наш багаж был погружен, мы тронулись в путь.
   Робер все время что-то оживленно рассказывал, а когда мы ехали по Парижу, обращал мое внимание на некоторые достопримечательности. Я была поражена этим городом, о котором так много слышала. Мельком я успевала взглянуть на широкие бульвары, мосты и парки. Я слушала рассказы Робера, но, думаю, в тот момент меня слишком занимали мысли о том, как меня встретят в Мезон Гриз. По-настоящему же почувствовать и оценить Париж мне еще предстояло.
   — Приготовься к длинному переезду, — сказал Робер, когда мы выехали из города. — Мы сейчас едем на юг. Эта дорога ведет в Ниццу и Канны, но они расположены дальше. Франция — большая страна.
   Я откинулась на спинку сиденья, слушая цокот копыт.
   — Кажется, будто они сами знают дорогу, — заметила я.
   — О, они на самом деле ее знают. Они проделывали этот путь столько раз. Обычно для таких поездок мы берем именно этих двух: Кастор и Поллукс — божественная двойка. К сожалению, должен сказать, они не заслуживают таких имен. Увы, они далеко не божественны. Но зато надежны — до дому довезут, можешь не сомневаться. Вот увидишь, как они навострят ужи и прибавят ходу, когда мы будем в миле от дома.
   Мне показалось, что Робер немного нервничает. Он уж слишком старался поддерживать приятную беседу.
   Было далеко за полдень, когда мы подъехали к дому Сначала мы ехали около полумили по аллее, потом нашим взорам открылся замок. Он вполне соответствовал своему названию, так как действительно был серого цвета, но окружающая его зелень сглаживала мрачноватое впечатление от его вида. С каждой стороны замка возвышались цилиндрические башни, так характерные для французской архитектуры и удачно названные «кубышками». Перед домом располагалась невысокая каменная лестница, ведущая на террасу, это смягчало суровость серого камня и придавало всему строению уютно-домашний вид.
   Карета остановилась, тут же появились два грума Робер вышел и подал мне руку.
   Один из грумов спросил, благополучно ли мы доехали.
   — Да, спасибо, — ответил Робер. — Это мадемуазель Тримастон. Нам надо будет подобрать для нее лошадь, чтобы она могла ездить на прогулки.
   Грум что-то быстро проговорил по-французски.
   — Он сказал, что непременно поможет тебе выбрать. Завтра мы с тобой сходим в конюшню.
   Мне вспомнились уроки верховой езды с Родериком, и горечь утраты захлестнула меня. Мне мучительно захотелось вернуться в Леверсон. Я поняла, что никогда не смогу этого забыть. Как я могла на это надеяться только потому, что уехала оттуда?
   А Робер между тем говорил мне:
   — Я хочу показать тебе округу, деревни. Уверен, они тубе покажутся интересными. Они совсем не такие, как в англии.
   — Буду рада посмотреть их.
   Он взял меня за руку, и мы поднялись по ступеням на террасу. Я заметила, что кустики в белых кадках тщательно ухожены. Я сказала об этом Роберу.
   — Это все Анжель. Она считает, что дом выглядит мрачновато, а кусты его украшают. Возможно, так оно и есть, — объяснил он.
   — Я полностью с ней согласна.
   Перед нами была массивная, обитая железом дверь. Она отворилась и навстречу нам вышел слуга.
   — А, Жорж, добрый день! — сказал Робер. — Вот мы и приехали. Это мадемуазель Тримастон.
   Жорж был маленького роста, с темными волосами и цепкими живыми глазами. Он внимательно посмотрел на меня и кивнул. Я почувствовала, что в этом доме приняты несколько официальные отношения со слугами.
   Я вошла в вестибюль, в глубине которого располагалась лестница. Рядом с ней стояла женщина. Она подошла поздороваться со мной, и я сразу поняла, что это мадам де Каррон, Анжель, так как ее сходство с Робером было достаточно очевидным.
   — Добро пожаловать, мадемуазель Тримастон, — она говорила по-английски с сильным французским акцентом. — Я рада, что вы приехали.
   Она взяла меня за руки, и я невольно подумала: «Это совсем непохоже на то, как встретила меня леди Констанс». И тут же одернула себя. Я не должна постоянно возвращаться к воспоминаниям о том времени.
   — А я рада, что я здесь, — сказала я.
   — Надеюсь, вы доехали благополучно? — она перевела взгляд с меня на Робера. — Добро пожаловать в Мезон Гриз. Рада тебя видеть, Робер. Это путешествие не из легких, не так ли? Ла Манш, вы его называете Английский канал, иногда может быть чудовищем.
   — На этот раз, если он и был чудовищем, то очень добродушным, на наше счастье, — пошутила я.
   — И все же это длинное путешествие. Что вы предпочитаете, сразу в свою комнату? Или, может быть, чашечку кофе? Стакан вина?
   Я сказала, что хотела бы сначала пойти в мою комнату и помыться.
   — Это самое лучшее. Берта! — позвала она.
   Берта, видимо, вертелась где-то поблизости, потому что появилась мгновенно.
   — Это Берта. Она будет о вас заботиться. Берта, горячей воды для мадемуазель.
   — Certainement madame, — улыбнувшись, Берта бросила в мою сторону быстрый взгляд и слегка присела в реверансе.
   — Сюда, пожалуйста, — сказала Анжель. — Когда вы будете готовы, мы с вами сможем побеседовать подольше. И познакомиться получше, не так ли? Если мой английский позволит нам это сделать. Может быть, вы говорите по-французски?
   — Немного. Но, думаю, ваш английский будет надежнее.
   Она засмеялась, и я почувствовала, что все началось хорошо.
   Мы пошли в мою комнату. В первый момент она показалась мне мрачноватой, но когда Анжель отворила ставни и потоки света хлынули через окно, я увидела, какая она приятная. Ковер на полу и гардины одинакового бледно-розового тона, изящная мебель — все это заставило меня почувствовать, будто я перенеслась на сотню лет назад, в атмосферу изысканной элегантности восемнадцатого века. Одну из стен украшал искусный гобелен — восхитительная репродукция «Девушки на камнях» Фрагонара.
   Я не удержалась от восторженного восклицания.
   — Вам нравится? — спросила Анжель.
   — По-моему, она очаровательная.
   — Тогда я довольна. Робер говорит, очень важно, чтобы вы себя чувствовали — как это сказать? — comme chez vous?
   — Как дома. Вы очень добры ко мне, — сказала я.
   — Робер рассказывал о вашем горе. Мы бы хотели помочь.
   — Я очень благодарна вам.
   — Давайте, я покажу вам вот это.
   Она пошла в угол комнаты и отдернула занавеску; за ней оказалась ниша. В ней располагался большой шкаф и столик, на котором были кувшин и умывальный таз. На полу стояла сидячая ванна.
   — Мы называем это melle.
   — Как это удобно, — сказала я. — Большое спасибо.
   Она взяла мою руку и сжала ее. Потом быстро отняла руку, как будто устыдившись этого проявления чувств.
   — Берта сейчас принесет горячей воды, — поспешно проговорила она. — Ваши вещи все здесь. Не хотите ли спуститься вниз, скажем, через час? Я могла бы за вами зайти. Это не слишком долго?
   — Я думаю, в самый раз. Спасибо.
   В этот момент вошла Берта с горячей водой.
   — Вам помочь распаковать вещи?
   — Нет, спасибо. Я справлюсь.
   — Ну, тогда через час?
   — Да, пожалуйста.
   И я осталась одна.
   Как все отличалось от того, как меня приняли в Леверсон Мейнор! Нет, я не должна больше думать о Леверсоне. Он далеко от меня, вне моей жизни. Так должно быть. Лучше бы мне никогда не видеть его, никогда не знать Родерика.
   Я попыталась сосредоточиться на моем новом окружении. Все было чрезвычайно интересно. Мне хотелось больше узнать о жизни Робера здесь, о его овдовевшей сестре и, конечно же, о внучатой племяннице и ее отце.
   Я уже начинала думать, что правильно поступила, приехав сюда.
   Я распаковала свои вещи, приняла ванну и переоделась в голубое шелковое платье. Все это заняло у меня почти час Я села у окна, поглядывая на небольшую рощицу, расположенную за зеленой лужайкой. Дальше простирались поля.
   Послышался стук в дверь. Это пришла Анжель.
   — Я не слишком рано?
   — Нет, нет, я готова.
   — Тогда, пожалуйста, пойдемте.
   Робер уже ждал нас. С ним была девочка. Как я догадалась — Мари-Кристин.
   — Надеюсь, тебе понравилась твоя комната? — спросил Робер.
   — Она восхитительная, — ответила я и повернулась к девочке.
   — Познакомься, это Мари-Кристин, — сказал Робер.
   — Как поживаете? — сказала она и слегка присела в реверансе, что я нашла очаровательным.
   — Я очень рада с тобой познакомиться, — сказала я ей. Она не сводила с меня глаз.
   — Полагаю, Мари-Кристин специально практиковалась в английском, чтобы поприветствовать тебя на твоем родном языке, — сказал Робер.
   — Как это мило с ее стороны.
   Она продолжала все так же смотреть на меня, и под ее изучающим взглядом я почувствовала себя немного неловко.
   — Обед подан, — объявил Робер. — Уверен, что ты проголодалась. Я — да.
   Нельзя сказать, что мне хотелось есть. Я слишком была поглощена знакомством с новой обстановкой.
   — Сегодня мы обедаем в малой столовой, — пояснила Анжель. — Поскольку нас только четверо, там будет удобнее.
   На самом деле она была не такой уж и маленькой и обставлена с той же элегантностью, что и остальные комнаты в доме. Робер сел по одну сторону стола, Анжель — по другую, я — справа от Робера, Мари-Кристин — слева. Нам прислуживали двое слуг. Один был старший дворецкий и присматривал за горничной, подававшей блюда. Робер однажды говорил мне, что у него небольшой штат прислуги, однако мне показалось, что он довольно многочисленный.
   Во время обеда Анжель принялась расспрашивать меня о моем доме в Лондоне. Я сказала, что у меня нет сейчас своего дома в Лондоне, и Робер с упреком взглянул на меня.
   — Ты же знаешь, что дом в твоем распоряжении, — сказал он.
   — Вы очень добры ко мне, Робер, — сказала я. И продолжала, обращаясь к Анжель: — Сейчас я жила у моих друзей за городом. Честно говоря, я пока не решила, что буду делать дальше.
   — Да, я понимаю, ваша тяжелая утрата, конечно… — сказала Анжель. — Мне очень жаль.
   Наступило недолгое молчание. Я прервала его, обратившись к Мари-Кристин:
   — У тебя есть гувернантка?
   — О, да. Мадемуазель Дюпон, — она слегка скривила рот, показывая, что мадемуазель Дюпон слишком строга.
   Я улыбнулась.
   — Она учит тебя английскому?
   — О, да. Но она не так хорошо говорит по-английски, как вы.
   Все засмеялись.
   — Ну, что же, может быть ты у меня чему-нибудь научишься, пока я здесь.
   — О, да, пожалуйста. Я очень этого хочу.
   — Мари-Кристин обязательно должна знать все, — снисходительно заметила Анжель. — Она просто не может быть в стороне от чего-нибудь. Разве не так, Мари Кристин?
   — Именно так.
   — Желание учиться — это же прекрасно, — сказала я.
   — Вы любите ездить верхом? — спросила она меня.
   — Да, люблю. Я недавно этому научилась. Когда я жила в Лондоне, у меня не было такой возможности.
   — Я возьму вас с собой, — пообещала она. — Я очень опытная наездница.
   — Мари-Кристин, как можно? — запротестовала Анжель.
   — А что? Это правда. Жак так сказал. Мы же всегда должны говорить правду, не так ли? Со мной вам нечего бояться, мадемуазель Тримастон.
   — Я в этом не сомневаюсь. И с нетерпением буду ждать нашей поездки.
   — Тогда завтра, — сказала она. — Во второй половине дня. Утром мадемуазель Дюпон меня не отпустит.
   — С нетерпением буду ждать.
   Робер благосклонно поглядывал на нас. Он явно был рад, что у меня установились хорошие отношения с его близкими. Я тоже чувствовала облегчение, видя, как они все стремились сделать так, чтобы мне было здесь хорошо В этот вечер, вернувшись в свою элегантную спальню восемнадцатого века, я поняла, что решение приехать сюда было верным.
   На следующее утро Берта принесла мне горячую воду в половине восьмого и сказала, что сейчас вернется с моим petit dejeuner (маленький завтрак).
   Я догадалась, что здесь все завтракают в своих спальнях. Завтраки были совсем не такие как дома, когда стол ломился от деликатесов, таких как почки в остром соусе, яйца, ветчина и кеджери (жаркое из риса, рыбы и пряностей).
   Моих знаний французского было достаточно лишь для того, чтобы объясняться с Бертой, и я дала себе слово заняться языком во время моего пребывания во Франции.
   Вскоре пришла Берта с подносом, на котором стояла тарелка с хрустящим поджаренным хлебом, кофейник и молочник с горячим молоком.
   Я удивилась тому, что не только смогла с аппетитом все это съесть, но и с нетерпением ожидала событий нового дня.
   Я спустилась в холл, а из него в сад. Воздух был свеж и напоен ароматом цветов. Я направилась к пруду в центре лужайки, украшенному статуями двух нимф со сплетенными руками. Отсюда я оглянулась назад, на замок. Я внимательно рассмотрела его башни, серые стены и закрытые ставнями окна. На первый взгляд он мог показаться угрюмым. Но под лучами солнца серый камень вспыхивал то там, то тут крошечными брилиантами. А была еще и терраса с белыми кадками цветущих кустов, зелень вьющихся растений, усики которых так и льнули к серому камню, как будто хотели смягчить его.
   — Доброе утро! — ко мне подходил Робер.
   Какой он хороший! Как хочет сделать меня счастливой. Чарли был таким же, и его доброта привела меня к горькому разочарованию. Как мне отчаянно хотелось вернуться в старые добрые времена, которые, как мне тогда казалось, будут длиться вечно.
   — Надеюсь, ты хорошо спала, — сказал Робер.
   — Очень хорошо. И комната моя — прелесть. Я ощущаю себя в ней мадам де Помпадур.
   — Не преувеличивай, ничего особенного в ней нет. Но мы и правда хотим, чтобы тебе здесь было удобно.
   — Я заметила. И если я все же не буду вполне счастлива, то не по вашей вине и не по вине вашей сестры.
   Он накрыл своей ладонью мою.
   — Дорогая Ноэль, — сказал он. — Я понимаю твое состояние. Мы хотим попытаться сделать так, чтобы ты оставила все это позади. Это единственный выход.
   — Я знаю. Но это легче сказать, чем сделать.
   — Со временем ты сумеешь. Анжель говорила, что утром хочет показать тебе замок.
   — Это, должно быть, интересно.
   — А после ленча ты обещала Мари-Кристин поехать ней кататься верхом.
   — По-моему, она славная девочка.
   — Насколько я знаю, иногда с ней бывает трудновато. Анжель оправдывает ее. Девочка потеряла мать и воспитывается уже немолодыми людьми. Так что эта мадемуазель, доложу я тебе, временами сущий дьявол. Но, тем не менее, пойдем в конюшню. Я подберу тебе подходящую лошадку.
   — Прямо сейчас? — спросила я.
   — Почему бы и нет?
   Мы прошли через сад к конюшне. Жак был там. «Бонжур», — приветствовал он нас. Робер заговорил с ним о лошади. У Жака все уже было наготове. Он вывел невысокую гнедую кобылку. Ее так и звали, соответственно масти, Маррон (коричневый (фр.)).
   — Она смирная и без фокусов, — сказал Жак. — Любит хороших, спокойных седаков, и на нее можно положиться.
   — Ну, Ноэль, это как раз то, что нужно, — сказал Робер. — Во всяком случае, для начала.
   Он объяснил Жаку, что сегодня днем я собираюсь поехать на прогулку с Мари-Кристин, нужно подготовить Маррон. Жак спросил, к какому часу.
   — Ну, dejeuner бывает в час. Как насчет половины третьего?
   Жак заверил, что все будет в порядке.
   По дороге из конюшни мы встретили Анжель — она искала меня.
   — Я хочу показать Ноэль замок. В этих старинных строениях нетрудно заблудиться. Но потом быстро привыкаешь. Только сначала они выглядят головоломкой.
   Робер передал меня Анжель, и мы начали экскурсию по дому. Она объяснила, что как все старинные сооружения, с годами он много раз ремонтировался и перестраивался. Что-то пристраивалось, что-то менялось в отделке, в результате изменялся характер всей постройки. И сейчас, вероятно, он не совсем похож на то, каким был первоначально.
   — Но это-то и делает его еще более привлекательным, — сказала я.
   — Может быть, в определенной мере. Вот в этом зале, в самом центре, раньше когда-то был очаг. Вполне разумно, потому что люди могли садиться вокруг.
   — Но это опасно, — сказала я.
   — Полагаю, не более, чем любой огонь. А дым, представьте себе, выходил через отверстие в потолке. Крышу столько раз ремонтировали, что сейчас его не разглядишь. Но на полу остался след.
   — Да, я вижу.
   — Сохранилось оружие, использовавшееся в битвах. Все это реликвии Столетней войны, когда ваша страна воевала с моей. А это оружие наполеоновских войн, когда мы опять были врагами.
   — Надеюсь, больше это никогда не повторится.
   — Будем надеяться. Наш император стремится к дружеским отношениям с Англией. Между нами заключены торговые договоры и другие соглашения. Кроме того, у наших стран общие интересы в связи с Суэцким каналом. Так что будем надеяться, что мы больше никогда не будем воевать друг с другом.
   — Полагаю, что император Наполеон III очень популярен здесь, во Франции.
   — О, да. Но и у него есть враги. У какого правителя их нет. Императрица Евгения прекрасна и обворожительна. У них есть сын — наследник. Так что все идет хорошо. Они добры и красивы, и где бы они не появлялись, народ с радостью приветствует их. Робера и меня иногда приглашают на придворные церемонии, и там нас всегда встречают с отменной любезностью.
   — Значит, все идет хорошо.
   — Кто может поручиться, что так будет всегда? Мы помним, что еще не так давно страна переживала революцию. Такое долго не забывается.
   — Но сейчас для этого нет причин.
   — Люди всегда находят причины, — рассудительно заметила Анжель. — Но что за унылую тему для разговора мы выбрали! Все из-за этого оружия. Я посоветую Роберу убрать его и взамен повесить гобелены. Они гораздо привлекательнее. Так вот, это главный зал. Если не считать убранный очаг, в остальном он сохранился почти без изменения.
   — Он выглядит очень внушительно.
   — А там — кухни. Мы, я думаю, туда не пойдем, чтобы не мешать слугам.
   Мы поднялись наверх, и она провела меня по нескольким комнатам. Все они были убраны в том же стиле, что и комната, выделенная для меня. Окна в большинстве из них были закрыты ставнями.
   Мы опять поднялись по лестнице и оказались в галерее, на стенах которой висели картины. Мы остановились перед ними, и она показала мне портреты членов семьи, среди них — Робера и себя.
   — Это мой муж, — продолжала она. — А это — Жерар.
   Я задержалась перед портретом Жерара. Он заинтересовал меня больше, чем другие, потому что Жерар был жив, и я, возможно, увижу его.
   На нем был темный сюртук с белым галстуком. Почти черные волосы оттеняли бледность кожи. Его синие глаза напомнили мне Мари-Кристин. Естественно, что они похожи, она ведь его дочь. В его глазах сквозила та же скрытая тревога, какую я заметила у нее. Как будто их обоих что-то гнетет или даже преследует. Анжель спросила:
   — Тебя заинтересовал мой сын Жерар?
   — Да. Он выглядит несчастным.
   — Это было ошибкой — писать портрет в то время. Но все уже было договорено заранее. Он написан Аристидом Данже. Тебе знакомо это имя?
   — Нет.
   — Он сейчас один из самых модных у нас художников. Да, было ошибкой писать его тогда, вскоре после…
   — После чего?
   — Он тогда только что потерял свою молодую жену. Это было ужасное время.
   — Я понимаю.
   Мы перешли к другому портрету.
   — Это наш отец, мой и Робера.
   Пока мы бродили по галерее, мысли мои все время возвращались к Жерару.
   — Она ведет на Северную башню, — объяснила Анжель, когда мы подошли к винтовой лестнице. — Здесь обычно располагается Жерар, когда приезжает в Мезон Гриз. Ему нравится это освещение — северный свет. Оно идеально подходит для его работы.
   — Можно пройти туда?
   — Ну, конечно.
   Мы подошли к двери на самом верху лестницы. Она открыла ее, и мы оказались в просторной комнате с несколькими окнами. В глубине стоял мольберт, к стене были прислонены картины.
   — Большей частью он работает в Париже, — объясняла Анжель. — Так что здесь он редкий гость. Но когда приезжает — в его распоряжении эта башня. Здесь есть и спальня, и другие комнаты. Поэтому мы называем Северную башню его студией.
   — Вы, наверное, скучаете по нему, раз он так долго живет в Париже?
   Она пожала плечами.
   — Ему так лучше. Там у него друзья, коллеги. А здесь — эти воспоминания.
   — Его жена была, наверное, очень молода, когда погибла.
   Анжель кивнула.
   — Они оба, когда поженились, были молодыми. Сейчас Жерару тридцать два. Она умерла три года назад. Мари-Кристин тогда исполнилось девять лет. Значит, когда она родилась, Жерару было двадцать. Он тогда был слишком молод. И Анри, мой муж, и я — мы были против этого брака, но… — она опять передернула плечами. — Сейчас у него есть любимая работа, своя жизнь там, в Париже. Так лучше. Ехать обратно сюда — о, нет! Здесь ведь все и случилось…
   Я кивнула. Я хорошо знала, что такое воспоминания.
   Потом я заметила еще один портрет. Интересно, кто бы это мог быть, подумала я, прежде чем задать вопрос. Она была очень красива необузданной цыганской красотой, с каштановыми волосами и яркими светло-карими глазами. Своенравный капризный рот и дерзкие глаза делали ее еще более привлекательной.
   — Это Марианна, — сказала Анжель.
   — Марианна?
   — Да, жена Жерара, мать Мари-Кристин.
   — Она очень красива.
   — Да, — спокойно согласилась Анжель.
   Мне хотелось узнать, как она умерла. Но я чувствовала, что за этим, возможно, скрывается какая-то тайна, и мне неудобно было спрашивать вот так, напрямик. Мне казалось, Анжель жалеет, что привела меня сюда, в Северную башню.
   Экскурсия по дому продолжалась. В Западной башне находилась классная комната.
   — Лучше мы не будем прерывать занятия Мари-Кристин, — сказала Анжель, — хотя, вне всякого сомнения, сама девочка не имела бы ничего против.
   За время нашей прогулки по дому она еще раз упомянула Жерара.
   — Полагаю, когда-нибудь он, возможно, приедет и останется здесь жить. Придет время, и он унаследует этот замок. Может быть, женится снова. Я всегда на это надеюсь.
   Я выразила ей свое восхищение домом.
   — Хотя, — добавила я, — пока что сомневаюсь, что смогу сама найти в нем дорогу.
   — Это придет со временем, — улыбнувшись, сказала она.
   Эта первая прогулка на лошадях с Мари-Кристин положила начало нашей дружбе. Думаю, я в той же степени интересовала ее, в какой она — меня. Мы обе были вынуждены столкнуться с языковыми трудностями, и ее решимость преодолеть их была ничуть не меньше моей.
   Мне удалось узнать у нее кое-что новое. Она рассказала, что ездит верхом с двухлетнего возраста, когда ей подарили ее первого пони.
   Я объяснила, что всю жизнь провела в Лондоне и не пробовала заниматься верховой ездой, пока мне не пришлось пожить за городом, а это случилось совсем недавно.
   — Вас кто-нибудь учил?
   Опять меня охватила волна безысходности. Мне так ясно представился Родерик, держащий за повод коня, подбадривающий меня.
   Мари-Кристин сразу заметила перемену в моем настроении.
   — Кто вас учил? — повторила она свой вопрос.
   — Один друг… в том доме, где я жила.
   — Вам понравилось?
   — О, да, очень.
   — Дома вы часто ездите верхом со своим другом?
   — Нет, теперь нет.
   Она задумалась, подыскивая слова.
   — Лондон, он какой?
   — Это очень большой город.
   — Как Париж?
   — Все большие города чем-то похожи друг на друга.