Холт Виктория. Индийский веер

   — Как? — спросил Дугал.
   — Забрав ее отсюда.
   — Вас увидят, когда вы будете уезжать, — сказал Дугал.
   — Нет, если мы сделаем это так, как придумали. Она не уедет, пока не стемнеет.
   — Ее могут хватиться в доме Хансама, — сказал я.
   — Мы надеемся, что там полагают, будто она осталась одна в своей комнате, убитая горем от потери своего мужа. Согласно традиции она должна была бы проводить последнюю, как они считают, ночь на земле в медитации и молитве. Для этого они оставят ее в одиночестве. Все, что она должна сделать, это выскользнуть из своего дома, но не входить в этот. Она пойдет в бельведер.
   — В траве вокруг него полно змей, — напомнил Дугал. — Могу вас уверить, что укус некоторых из них… смертелен.
   — Мне известно, Дугал, как ты интересуешься различными их видами, — нетерпеливо проговорил Фабиан, — но сейчас нет времени на их обсуждение.
   — Я просто подумал, что к этому месту опасно приближаться.
   — Эта опасность меньше по сравнению с той, с которой нам придется столкнуться, если мы не предпримем соответствующих действий. Слушаем тебя, Том.
   — Ладно, — продолжил Том, — мы должны похитить Рошанару. И вот здесь нам должны помочь вы, леди, У меня есть парик, который изменит ее вид. — Он открыл небольшую сумку и вынул его. Он был сделан из человеческих волос и выглядел очень естественно. По цвету он был светло-каштановым.
   — Он позволит очень сильно изменить ее внешность, — отметила я.
   — Немного пудры может осветлить ее кожу, — подсказала Элис.
   — Я в этом уверена, — воскликнула я. — У Лавинии на туалетном столике масса всяческих баночек и бутылочек. Я спрошу ее.
   — Нет, — сказал Фабиан. — Не спрашивайте ее. Возьмите то, что хотите.
   — Она может хватиться их.
   — Нужно сделать так, чтобы она не хватилась. Вы должны только воспользоваться ими на короткое время и вернуть на место до того, как она заметит, что их брали. Так вы действительно думаете, что можете изменить ее внешность… придать ей вид… европейки?
   — Я думаю, что сможем, — сказала я. — Нам надо попробовать.
   — Но вы не должны говорить Лавинии ни слова.
   — Это значит стащить ее вещи.
   — Тогда стащите.
   — План заключается в следующем, — продолжал Том. — В полночь необходимо доставить Рошанару сюда. Она не должна ни при каких обстоятельствах заходить в этот дом. У слуг зоркие глаза и тонкий слух, и они всегда настороже, особенно сейчас. Она должна пойти в бельведер.
   Невзирая на возможных змей, — добавил Фабиан, бросая взгляд на Дугала.
   — Там, — продолжал Том, — на нее наденут одежду, которую вы найдете… европейского фасона. Ее внешний вид совершенно изменится. Мы с ней тотчас же уйдем. Я доставлю ее в дом на краю города. Приедут мистер и миссис Шелдрейк. Шелдрейк — один из людей Компании. Его жена будет помогать. Рошанара должна играть роль их дочери. Миссис Шелдрейк и «ее дочь» могут путешествовать в паланкине… мы скажем, что «дочь» болеет. Это оградит от слишком большого количества вопросов, ибо никто не захочет слишком близко подходить к ней, боясь заразиться какой-нибудь инфекционной болезнью. Таким образом мы доставим ее в безопасный дом, где она сможет оставаться, пока мы присматриваемся к ситуации.
   Фабиан посмотрел на меня.
   — Вам это представляется слегка мелодраматичным? Вас удивляет, почему мы просто не остановим это действие? Поверьте мне, если бы это было возможно, я сам предпочел бы так поступить.
   — Я прекрасно понимаю, — уверила я его. — Нужно сделать именно так, как вы планируете. Мы с Элис постараемся как можно лучше замаскировать ее.
   — Дело за тем, чтобы найти что-то подходящее для нее, — сказала Элис. — Она такая юная и хрупкая.
   — Подойдет любая одежда, — сказал Фабиан. — Большую часть времени она будет в паланкине… кроме самого первого дня.
   — И который, должна признаться, является самым опасным, — уточнила я и повернулась к Элис. — Где мы найдем платье?
   Элис несколько секунд изучала меня.
   — Вы очень тонкая, хотя намного выше, чем эта девушка. Мы можем отрезать часть подола у одного из ваших платьев.
   — Вот и решение, — обрадовался Том, с гордостью посмотрев на Элис, внесшую это предложение.
   — И не забудьте, — сказал Фабиан, — моя сестра не должна быть посвящена в тайну. Она не в состоянии заставить себя не сболтнуть что-нибудь об этом.
   — В первую очередь мы должны дать весточку Рошанаре, — проговорил Том.
   — Я сразу же поговорю с айей, — сказала я ему.
   — Мне не хотелось бы вмешивать сюда кого-то из местных, — вставил Фабиан.
   Я посмотрела на него с раздражением.
   — Разве вы не понимаете, что айя не меньше нас хочет, чтобы план прошел успешно. Она ее тетя. Она вырастила Рошанару. Чтобы спасти ее, она сделает все, что может. Я знаю.
   — Не следует слишком поддаваться эмоциям. Это ведет к не правильным действиям. Воздействуйте на айю…
   — Конечно, я так и сделаю, но она поймет и без всяких слов. Мы можем полностью доверять ее благоразумию.
   — Это ошибка — доверять полностью.
   «Почему, — спросила я себя, — я не могу находиться с ним рядом без охватывающего меня настроения спорить? На это нет времени. Мы должны сконцентрировать все свои усилия на том, чтобы заработал наш план».
   Как только я покинула дом, я увидела айю. Я предложила ей пойти в бельведер, где мы могли поговорить. Фабиан был прав: не следовало никому слишком доверять. И хотя я была уверена, что многие из слуг опечалились бы, увидев, как Рошанара сгорала в костре, они никогда не знали, где кончается гнев Хансама, а некоторые могли ощущать патриотическое желание вывести англичан из Индии и открыто бросить вызов их законам.
   Я рассказала айе о наших планах. Рошанара же услышит то, что она должна делать, когда придет в бельведер. Мы расскажем ей тогда, когда будем ее одевать. Было трогательно увидеть надежду в глазах айи. Она верила, что шанс Рошанары на выживание связан с моей подобно божественной силой. Я хотела ей объяснить, что это Фабиан и Том Кипинг разработали этот план.
   Она внимательно выслушала то, что я сказала. Рошанара должна прийти в бельведер в полночь, когда в доме большого Хансама все затихнет, все уснут. Она знала, это можно сделать, потому что все члены семьи будут в своих комнатах, предаваясь молитвам в ночь перед похоронами.
   Днем мы с Элис заходили в бельведер, прихватив некоторые вещи, которые нам понадобятся, чтобы изменить внешность Рошанары. Больше всего мы боялись, что каким-то образом можем себя выдать, действуя не гак, как обычно.
   По-видимому, этого не произошло, потому что все шло спокойно.
   Мы с Элис одели Рошанару. Бедный ребенок дрожал от страха. Она не могла поверить, что кто-то смог бросить вызов приказам Большого Хансама; но в то же время она испытывала ко мне огромное доверие.
   Не было необходимости предупреждать обеих женщин о последствиях для них в случае, если план сорвется. Они осознавали это так же, как и мы.
   Итак, в должное время Рошанара была готова. Она стала нисколько не похожа на самою себя. Подрезанное платье на ней слегка висело, но оно сидело неплохо, а парик из светло-каштановых волос полностью преобразил ее. Она выглядела как евразийка. Нельзя было замаскировать только ее грациозные движения и замечательные темные глаза.
   Я поняла, каким удачным был наш план, когда несколько дней спустя получила записку от Тома Кипинга.
   «Все хорошо, — писал он. — Груз будет в безопасности доставлен из города сегодня ночью».
   Это было прекрасно. Мы спасли Рошанару.
   На следующий день, когда стала известна новость об исчезновении Рошанары, начался большой переполох.
   Хансам ничего не сказал, но я знала, что он впал в страшный гнев. Он желал буквального исполнения древнего обычая сати. Он не хотел повиноваться англичанам, что, по-видимому, было настроением, распространившимся по всей стране.
   Айя сказала мне, что ей было задано много вопросов. Ее он допрашивал особо. Что она знала? Что она думала по поводу этого? Ушла ли девушка по собственной воле? Они все равно найдут ее. Она погибнет в костре, уже потому что должна принести себя в жертву своему мужу и своей стране. Она умрет потому, что пренебрегла приказом Большого Хансама, и потому, что оказалась предателем своей страны.
   Бедная Рошанара. Я надеялась, что она навсегда спаслась от своей ужасной участи.
   По приказу Фабиана Лавинию держали в неведении относительно всего этого, но теперь она узнала о бегстве Рошанары.
   Причина этого открылась, и все говорили о ней.
   — Бедная девочка, — проговорила она. — Ты знала, что они хотели заставить Рошанару прыгнуть в погребальный костер?
   — Ну, одно время был такой древний обычай.
   — Но сейчас он запрещен.
   — Да. Слава Богу, он запрещен.
   — Но они до сих пор совершают это. Большой Хансам хотел, чтобы его выполнили и на этот раз. Это как бы дань его сыну. Он кажется раздраженным из-за того, что не выполняются его желания.
   — Так ему и надо.
   — Он только следовал старинному обычаю.
   — Удивляюсь, был бы он готов сам прыгнуть в костер для сохранения старинного обычая.
   — Конечно, он не стал бы. Хорошо, что Рошанара избежала этого. Я удивляюсь, как ей это удалось? Я никак не думала, что у нее хватит духу.
   — Перед лицом смерти находятся силы на любое действие.
   — Откуда ты знаешь? Ты никогда не стояла перед смертью.
   — Ты права. Никто из нас не знает, как бы мы повели себя при определенных обстоятельствах, если мы никогда с ними не сталкивались.
   — Опять философствуешь! Старая верная Друзилла. Б.Х. спрашивал всех. Он пытался выяснить, кто ослушался его приказа.
   — Он говорил тебе?
   — Не он! Он стал очень высокомерный… с того времени, как я дала ему отпор.
   — Насколько я помню, ты не делала ничего подобного. Столкновение окончилось, когда я вошла и спасла тебя.
   — Поскольку ты однажды проделала это с тем раздражающим старым графом, ты думаешь, что будешь это делать все время.
   — Я рада, что он стал «раздражающим старым графом». Одно время он был восхитительным.
   — Ладно, последнее время Хансам ведет себя очень достойно.
   — Очень хорошо! Стараясь заставить свою невестку сжечь себя?
   — Я говорила о его отношениях со мной.
   — Конечно. У тебя никогда и мысли не возникнет поговорить о том, что не касается тебя.
   Лавиния засмеялась.
   — Останься со мной. Мне нравится, как ты со мной обращаешься. Я не знаю, почему. Мама давно бы уволила тебя за дерзость.
   — Но ты не мама, и если бы меня уволили, я бы тут же уехала без проволочек.
   — Опять капризничаешь! Я, конечно, хочу, чтобы ты осталась. Друзилла, ты мой самый лучший друг. Что за имя! Оно тебе подходит. Ты выглядишь как настоящая Друзилла.
   — Чопорная? Не одобряющая веселье?
   — Точно.
   — Это не правда. Я только не одобряю такое веселье, которое ты любишь устраивать с противоположным полом и которое однажды привело к последствиям, о которых ты должна бы помнить.
   — Опять мы возвращаемся к тому же!
   — Да… и берегись Хансама. Он может оказаться не тем, что ты о нем думаешь.
   — О, он всегда вежлив со мной. Он теперь совсем смирный.
   — Я бы не доверяла ему.
   — Ты не доверяла бы и своей незамужней тетушке, которая по четыре раза в день ходит в церковь и каждый вечер молится по часу на коленях у своей кровати.
   — У меня нет такой незамужней тетушки.
   — Ты, должно быть, сама станешь такой — только не имея семьи, у тебя нет того, кому ты станешь тетей. Именно поэтому ты давишь своей чопорностью на меня.
   — Я скажу тебе…
   — Я уезжаю домой! — передразнила она. — О, нет, ты не уедешь. Знаешь, что я собиралась рассказать тебе? Как у Б.Х. со мной. Он, правда, довольно любезный. Представляешь, на другой день он принес мне подарок. Я знаю, за что. Он просит прощение за ту вспышку. Конечно, я простила его. Он просто так сильно обожает меня.
   — Я полагаю, что если бы я не вошла, ты бы сдалась.
   — Оставь в покое мою добродетель! Какое бы это было приключение!
   — Добродетели у тебя так мало, что вряд ли ты заметила бы ее потерю. Что же касается приключения… то это — прыгнуть в море и утопиться, но я не предлагаю тебе пытаться сделать это, чтобы набраться опыта.
   — Ох, перестань и посмотри на подарок, который принес мне Б.Х.
   Она подошла к ящику и вынула коробку.
   — Ты имеешь в виду, что приняла подарок… от него!
   — Конечно, я его приняла. Следует принимать подарки с такой же душой, с какой их дарят. Поступать иначе крайне невежливо.
   Она открыла коробку и вынула содержимое. Она держала его перед лицом, кокетливо выглядывая поверх него. Я с ужасом уставилась на веер из павлиньих перьев.
   Следующая неделя была отмечена растущим напряжением. В некоторых частях страны вспыхнули открытые восстания, но пока ситуация сохранялась под контролем.
   В начале марта этого 1857 года Элис и Том Кипинг стали мужем и женой. Это была простая церемония, на которой я присутствовала вместе с Дугалом, Лавинией и Фабианом, который прибыл по этому случаю с мимолетным визитом и сразу же вернулся обратно. Он сказал, что у него неотложное дело Компании, и он должен поддерживать связь с армией. Он собирался в Пенджаб, где пока все было спокойно.
   Дугал оставался в Дели, и я несколько раз имела возможность поговорить с ним.
   Он сказал, что ему очень хотелось бы уехать из страны, и Фабиан согласен с ним в этом. Повсюду возникали вспышки восстания, и путешествие на побережье могло оказаться очень опасным. Но из-за детей, считал он, было бы разумнее попытаться уехать. Оба, он и Фабиан, согласились, что в конечном счете Дели, возможно, будет для нас самым безопасным местом, поскольку здесь сконцентрировано наибольшее количество армейских служащих.
   Я очень много думала о подарке Хансама Лавинии — веере из павлиньих перьев. Я не могла себя заставить не предполагать, что в нем не заложен дурной смысл. Я упрекала себя. Это была мелочь по сравнению с тем неопределенным положением, в которое мы попали. Веера, сделанные из павлиньих перьев, были достаточно обычным товаром на базарах и торговых точках. Действительно, они раскупались главным образом иностранцами, которые не знали об их плохой репутации… Но каково было значение подарка Хансама Лавинии?
   Она полагала, что это была форма извинения за его поведение, но ведь Лавиния всегда считала так, как ей хотелось.
   Я спросила Дугала о перьях павлина. Он очень интересовался древними обычаями и, возможно, слышал о том, что их считают несчастливыми. Он не слышал, но, будучи Дугалом, поставил перед собой задачу выяснить это.
   Когда он узнал о возможности посетить Индию, то посчитал своим долгом выяснить все, что можно, об этой стране; у него было несколько книг, которые он привез из Англии с собой.
   Хотя у него сведений было немного, но он точно обнаружил, что относительно павлиньих перьев имеются предположения, как отмечалось в одном или двух источниках, что в некоторых местах их считают приносящими несчастье.
   Я сказала ему, что мне принадлежит один, который оставила мне мисс Люси Фремлинг, которая была уверена в его пагубном влиянии.
   — Странно, что она хотела распространить это на Вас, — удивился он.
   Я рассказала ему об инциденте, когда брала этот веер. Он улыбнулся и сказал:
   — Я полагаю, что она была немножко неуравновешенной.
   — Да, она пережила огромную трагедию. Ее любимый был убит, и ей казалось, что все это было связано именно с веером.
   — Ну, это сплошная чушь.
   Я не сказала ему о таком же подарке Хансама Лавинии. Мне было интересно, что бы он сделал, узнав, что она слегка флиртует с мужчиной. Иногда мне казалось, что ему все равно, чем занимается Лавиния.
   — Это восходит к легенде об Аргусе, чьи глаза перешли на хвост павлина. Некоторые верят, что Аргус жаждал мщения и что пятна — это глаза, которые видят все, что происходит… они следят не только за тем, что можно видеть, но и за мыслями. В этой стране довольно много людей, которые никогда не держат в своих домах павлиньи перья.
   — Я полагаю, что так думают не все. Некоторые могут считать веер приятным подарком. Они действительно великолепны.
   — Может быть, именно это и делает их в глазах суеверных еще более пагубными.
   Я пыталась забыть, что Хансам подарил Лавинии веер. Видит Бог, были гораздо более важные дела, волновавшие меня.
   Я получила письмо от Элис. Она была очень счастлива. Она писала:
   +++
   «Том чудесный, и мы часто удивляемся тому счастливому случаю, что мы встретились. Тому хотелось бы знать, как дальше сложится ситуация. Я думаю, что он больше других осознает опасность, поскольку дела заставляют его ездить по всей стране. Его работа такая волнующая, и я бываю счастлива, когда могу помочь ему. Вы будете рады узнать, что груз доставлен и о нем заботятся. Я с нетерпением жду нашей встречи. Возможно, мы вернемся в Дели. Том никогда не бывает уверен, куда его закинут дела, и сейчас они немного неопределенные. Было бы замечательно поговорить обо всем при встрече».
   +++
   Я была так рада ее письму. Как чудесно повернулась для Элис жизнь!
   Между тем, по мере того как проходили нелегкие недели, слухи разрастались. Прошел апрель, и настал май. Лорд Кэннинг сделал заявление, заверяя войска сипаев о том, что используемые ими патроны не смазаны свиным или говяжьим жиром, но это было встречено, как я полагала, с недоверием.
   Дугала отозвали. Он уехал неохотно.
   — Мне не хочется оставлять вас здесь одних, — сказал он.
   — Майор Каммингс будет наблюдать за домом. Вы должны выполнять все, что он скажет.
   Лавиния была, скорее, довольна. Она уже влюбилась в майора Каммингса.
   В день отъезда Дугала вернулся Фабиан.
   Он попросил меня зайти в его кабинет, и когда я пришла, то увидела, насколько он был серьезен.
   Он сказал:
   — Я не могу говорить с Лавинией. У нее нет чувства ответственности. Друзилла, не могу вам передать, как все это беспокойно. Мне кажется, что после отъезда Элис Филрайт вы здесь теперь единственный разумный человек. Очень жаль, что она уехала. Она практичная молодая женщина.
   — Что случилось?
   — Одному Богу известно. В Компании и армии царит ужасное чувство тревоги. Было ошибкой низвергать властителя Дели — старый Бахадур Шах был совершенно безвредным. — и еще большей — пытаться выселить их из семейного дворца. Понимаете, Друзилла, с помощью войск сипаев мы выиграли много сражений. Теперь они говорят: «Кто выиграл эти сражения? Именно мы, солдаты, выиграли эти битвы… а вовсе не командиры. То, что мы смогли сделать для англичан, мы смогли бы сделать для самих себя». Они против нас, Друзилла… и они являются частью армии.
   — Вы действительно думаете, что они могут восстать?
   — Некоторые могут. Сикхи лояльны… пока. Я думаю, что они понимают, какие блага получают благодаря нам, и они достаточно беспокоятся о своей стране, чтобы хотеть продолжения нашего присутствия. Но этот безудержный национализм… мы не можем его остановить. То, что меня волнует — это вы и Лавиния с детьми. Я бы хотел попытаться отправить вас домой.
   — Я не думаю, что это было бы легко, да?
   — Очень нелегко… но пока еще возможно. Понимаете, если мы вас вызволим из Дели, куда бы вы поехали? Никто не знает, где с часу на час вспыхнет восстание. Мы можем отправить вас в беду… в то время как здесь, в Дели… мы, по крайней мере, хорошо представляем и знаем ситуацию.
   — Должны быть более важные, чем мы, проблемы для беспокойства.
   — Это не так, — сказал он. — Я молился бы Богу, чтобы вы никогда не приезжали сюда. Я хотел бы сам остаться здесь. Я хотел бы следить за всем… здесь. Но я не могу. Друзилла, вы должны будете позаботиться о себе и Лавинии.
   — Вы говорили с Лавинией?
   — Я пытался, однако не производит впечатления, что она понимает. Она просто не видит опасности. Я не могу оставлять вас здесь с Хансамом, Мне хотелось бы от него освободиться. Я уверен, что он ответственен за ту вспышку тхаггери. Понимаете, он рассматривал ее как жест пренебрежения нашими законами… против нас. Он противостоит законам, потому что мы их ввели. Но кто-то отомстил ему, потому что убийство юного Ашрафа было местью семьи одной из жертв. Теперь он может заподозрить, что мы вовлечены в заговор тайного похищения Рошанары. Я хочу, чтобы вы готовы были уехать сразу же при первом предупреждении.
   — Я буду готова.
   — Я не могу предупреждать много раз. Я хотел бы остаться в Дели, но должен вечером уехать.
   — Не беспокойтесь о нас. Я буду готова.
   — Дети…
   — Это я устрою. Я скажу им, что это новая игра. С ними договориться будет нетрудно.
   — Я уверен, что вы справитесь. Иногда я благодарю Бога за то, что вы здесь, а иногда проклинаю себя, что привез вас сюда.
   Я улыбнулась ему.
   — Пожалуйста, не делайте этого, — попросила я. — Это было так… интересно.
   Мгновение он серьезно смотрел на меня, а затем вдруг обнял и крепко прижал к себе.
   Тогда я почувствовала, что все имело смысл.
   Когда он уехал, я ощутила пугающее одиночество. Казалось, вокруг была какая-то особая тишина… напряжение, как будто что-то ужасное пряталось рядом, готовое выпрыгнуть и уничтожить нас.
   Это произошло ранним вечером. Дети были в постели. Кузина айи была вместе с ней, помогая ухаживать за детьми. Она была тихой, нежной девушкой, и Луиза и Алан, оба, уже полюбили ее.
   Я услышала легкий стук в дверь. Я подошла, там стояла айя.
   — Что-то случилось? — в тревоге воскликнула я. Она приложила палец к губам и вошла в комнату.
   — Я хочу, чтобы вы пошли… к моему брату. Он должен вас видеть.
   — Почему он хочет со мной встретиться?
   — Он хочет поблагодарить, — она понизила голос, — за спасение Рошанары.
   — В этом нет необходимости.
   — Есть… большая необходимость.
   Зная, как легко можно было ранить ее чувства, я сказала:
   — Я завтра буду дома. Возможно, он тогда нанесет визит.
   — Он не приходит. Он говорит, вы идете к нему.
   — Когда?
   — Сейчас.
   — Дети…
   — О них хорошо заботятся.
   Я знала, что она оставила свою маленькую кузину смотреть за ними.
   — Очень важно, — сказала она. И таинственно добавила:
   — Из-за плана. — Я была очень удивлена, и она продолжала:
   — Идите в бельведер. Ждите там.
   Мне было очень любопытно, так как по ее манере я почувствовала крайнюю необходимость выполнить ее просьбу, и поэтому поняла, что должна быть готова к экстраординарному происшествию, в которое попаду по ее приглашению.
   Я зашла взглянуть на детей. Они мирно спали, и кузина айи сидела у кровати Алана.
   — Я послежу, — сказала она.
   Я как можно быстрее отправилась в бельведер. Айя была уже там. Она открыла коробку и вынула оттуда синее сари, которое попросила меня надеть на себя. Это, казалось, становилось все более и более таинственным, но, помня предупреждения Фабиана и опасность, в которой мы находились, я согласилась. Она дала мне кусок материи, похожий на шаль, чтобы я обвязала его вокруг головы.
   — Мы идем, — сказала она.
   Мы вышли из сада, стараясь не показываться у дома, и вскоре заспешили по улице.
   Я хорошо знала дорогу. Это было около базара.
   Мы подошли к дому. Я замечала его раньше, поскольку перед ним росло роскошное манговое дерево. Сейчас оно было все в цвету.
   — Это дом моего брата, — сказала айя.
   Брат вышел, приветствуя нас. Дважды поклонился и провел нас в дом. Он раздвинул нанизанную штору и пригласил нас в комнату, которая оказалась заполненной резной деревянной мебелью.
   — Салар очень счастлив, — сказал он. — Я хочу поблагодарить за Рошанару… — Он покачал головой, и в глазах его стояли слезы. — Она теперь в безопасности… с ней все в порядке. Она счастлива. Она сказала, что мисси Друзилла очень хорошая леди.
   — О, в этом ничего такого нет, — сказала я ему. — Естественно, мы не могли бы допустить такое преступление. Это противозаконно.
   — Салар… он хотел бы оказать услугу. Он хочет сказать, что в большом доме нехорошо. Нехорошо оставаться.
   — Да, — сказала я, — везде тревожно.
   — Нехорошо, — кивая, продолжал он. — Салар хотел сказать большое спасибо.
   — Хорошо, вы не должны больше думать об этом. Мы любили Рошанару. Мы не могли позволить допустить то, что они от нее хотели. Естественно, мы сделали, что смогли.
   Айя пояснила:
   — Мой брат не понимает. Он говорит, что вы должны уехать из большого дома. Там нехорошо.
   — Я знаю, — сказала я. — Мы уедем, когда сможем.
   — Мой брат говорит, что лучше всего уехать за море.
   — Скажите ему, что мы уедем, когда появится такая возможность.
   Они поговорили между собой, Салар, качая головой, и айя, качая вместе с ним.
   — Он сказал, что поможет, — сказала мне она.
   — Если можно, скажите ему большое, большое спасибо и еще скажите, что я не забуду его доброту.
   — Он имеет долг. Он не любит быть должником. Он любит платить.
   — Я в этом уверена и ценю это. Скажите ему, что, если мне потребуется помощь, я обращусь к нему.
   Когда разговор был закончен, нас вывели из дома.
   Салар, по-видимому, почувствовал облегчение, так как дал мне знать о своей благодарности.
   Прошло несколько дней, когда я услышала, что по всему Мератху³² вспыхивали поджоги и что там разразился мятеж.
   Напряжение в доме усилилось. За последние недели вид Хансама стал еще важнее. Он ходил по дому с такой напыщенностью, словно был хозяином над всеми нами. Я была очень напугана тем, что он может сделать.