Страница:
— Это моя тетя Эмили, — продолжала Джанин. Я взволнованно повернулась к Лавинии.
— Тетя Джанин содержит клинику, куда приезжают рожать… кроме всего прочего.
Лавиния сжала руки, как будто молясь.
— Тетя Эмили очень сдержанна, — сказала Джанин.
— Где это? — спросила Лавиния.
Около Нью-Форест. — Глаза Джанин сверкнули. — Послушайте. Мы поедем туда. Ты должна будешь сообщить своим, что приглашена погостить… можешь сказать, во дворце принцессы.
— Это понравилось бы леди Харриет, — сказала я.
— И когда семестр закончится, ты поедешь туда из Ламазона.
Лавиния взволнованно кивнула.
— Я напишу тете и выясню, примет ли она тебя. Если она согласится, ты напишешь своим, что поживешь во дворце принцессы в… где он там. Я знаю, что он очень далеко, и никогда не слышала об этом месте. Отсюда мы все вместе поедем в клинику к моей тете, и там ты родишь ребенка.
— Это замечательно, — вскричала Лавиния. — Спасибо тебе, Джанин.
— А что будет с ребенком, когда он появится на свет? Лицо Лавинии вытянулось.
— Устраивают усыновление, — сказала Джанин. — Можно платить…
— Я сумею это сделать, — сказала Лавиния. Я поняла, что она уже написала письмо матери о том, что собирается остановиться у благородной принцессы и нуждается в новых нарядах — французских нарядах, а они стоят достаточно дорого. Леди Харриет будет рада, что ее дочь посетит члена королевской семьи, как бы это не было далеко.
Оказалось, что с помощью Джанин мы немного продвинулись в этом деле. Но более важным для нас было решить, что нам делать с ребенком после его рождения.
Тут мне пришла в голову блестящая мысль, которая вернула меня к дому Эфф. Я уже видела Полли и Эфф с «мальчуганами». Полли сделает все, чтобы помочь мне, она всегда говорила об этом. Но она не стала бы делать что-либо также охотно и для Лавинии, которую всегда не любила; и я подумала, что ей будет приятно увидеть Лавинию несчастной, как она ей и предсказывала. Но если ее попрошу я, она, конечно, поможет.
Я поделилась с ними своими мыслями. Лавинию охватило чувство облегчения. Она выразила восхищение, какие мы хорошие подруги, и невозможно было представить что бы она без нас делала. Удивительно было видеть ее в таком смиренном настроении.
С этого момента мы стали тремя заговорщицами.
Должна сказать, что Лавиния хорошо играла свою роль, которая была нелегкой. Некоторое беспокойство относительно ее здоровья возникало, но, к счастью, никто из старших не обнаружил истинной причины.
Я мучительно ожидала, не догадаются ли они. На рынке мы купили ей объемистую юбку, которая хорошо все скрывала. Наступила весна; мы все трое были глубоко погружены в предстоящие хлопоты, и Лавиния была уже в состоянии, находясь в patisserie, не предаваться горьким мыслям.
Мы должны были уехать из замка в конце этого семестра, завершив первый отведенный этап. Мы не могли дождаться как можно скорее претворить в жизнь наш план.
Джанин получила ответ от тети Эмили, написавшей, что такого рода случаи не в первый раз происходят с излишне доверчивыми, подобно Лавинии, девушками, и что мы можем на нее рассчитывать.
Пришел ответ и от Полли. Они с Эфф, конечно, возьмут малыша, когда он родится. Эфф действительно умела обращаться с маленькими детьми и должна была бы иметь своего собственного, но ей надо было ухаживать за «ним». Казалось, что «он», спустя некоторое время после смерти, утратил значительную часть той святости, которая снизошла на «него» сразу после того, как «он» испустил последний вздох. Тем не менее новости были хорошими. И только позже выяснилось, что причина, по которой Полли так быстро согласилась мне помочь, заключалась в том, что она подумала, что этот ребенок мой.
Таким образом, планы были выработаны. Было трогательно видеть, как полагалась на нас Лавиния. Мы с Джанин получали от этого удовольствие.
Недели бежали. Скоро мы завершим первую часть нашей авантюры. Я предполагала, что Мадам знает все. Она не говорила ничего, но я догадывалась, что она предпочла бы, чтобы то, что произошло, никоим образом не касалось Ламазона. Она не хотела скандала в своем безукоризненном заведении.
Итак, настал день, когда мы попрощались со своими соученицами, обменялись адресами, обещая писать и встречаться, если окажемся поблизости.
Мы отправились в Англию с мисс Эллмор. Я видела, как она бросила один или два взгляда на Лавинию, и мы замерли, ожидая, что она все заметит. Но, как и Мадам, мисс Эллмор не хотела осложнений, пока мы были на ее попечении.
Ей было сказано, что мы собираемся ненадолго остановиться у Джанин, и больше расспросов не последовало.
Когда она посадила нас в поезд, мы от облегчения были в состоянии, близком к истерике: без конца смеялись и с трудом смогли остановиться. Лавиния была в хорошем настроении. Мы удачно избежали беды, временами казавшейся неминуемой, и эту победу она приписывала нам.
В должное время мы прибыли в Кендаун вблизи Нью-Форест. «Ели» было огромным белым зданием среди деревьев. Тетя Эмили приняла нас любезно, но ее взгляд тут же обратился к Лавинии.
— Мы проводим вас в вашу комнату, — сказала она. — Вы, мисс Делани, можете жить вместе с мисс Фремлинг. Джанин проводит вас, затем я должна поговорить с мисс Фремлинг. Но сначала мы удобно устроим вас.
Она была крупной женщиной с живыми, но успокаивающими манерами, которые, как я подумала с самого начала, не соответствовали всему остальному ее облику. Она была слегка вкрадчивой. У нее были светлые рыжеватые волосы и проницательные зеленовато-голубоватые глаза. Как только я ее увидела, я подумала, что так будет выглядеть Джанин в тридцать лет, и не могла поверить в то, что между ними нет кровного родства. Несмотря на ее попытки создать то, что она называла «уютной атмосферой», в ней было что-то резкое, какая-то холодность в глазах, а агрессивный кончик носа придавал ее лицу выражение настороженности. Она напоминала мне определенный вид птиц — ворону или, с тревогой подумала я, грифа.
Но мы успешно завершили то, что представлялось нам самой опасной частью нашей авантюры, и должны были радоваться.
Джанин провела нас в нашу комнату. Здесь висели голубые шторы, и мебель была из светлого дерева. В комнате стояли две кровати.
— Я рада, что ты будешь жить в одной комнате со мной, — сказала по-новому смиренная Лавиния.
— Теперь тебе здесь будет хорошо. Остается только ждать, когда наступит время, — сказала Джанин.
— Это еще месяц… по крайней мере, я так думаю, — ответила Лавиния.
— Скоро ты узнаешь точно, — сказала ей Джанин. — Тетя Эмили это выяснит. Она попросит доктора Рамсея осмотреть тебя.
Лавиния слегка вздрогнула.
— Все будет хорошо. Я знаю, — успокоила я ее.
Сглотнув, Лавиния кивнула. Теперь, когда трудности, связанные с ее приездом сюда, успешно завершились, она начала размышлять о предстоящем тяжком испытании.
Джанин принесла поднос с едой и поела вместе с нами.
Когда мы закончили, она обратилась к Лавинии:
— Тетя Эмили хочет тебя видеть и сразу же обсудить с тобой кое-что.
Она увела Лавинию на встречу с тетей Эмилией. Я осталась в комнате одна. Подошла к окну и выглянула в сад. Там, среди кустарников, стояла скамейка, и на ней сидели двое. Один был очень старый мужчина. Даже сидя, он опирался на палку, и я видела, как тряслись его руки; его голова то и дело слегка дергалась. Рядом с ним сидела девушка примерно ровесница Лавинии: было заметно, что она ждала ребенка. Они не разговаривали между собой, а просто сидели, глядя перед собой. Они выглядели очень удрученными.
Я содрогнулась. Внезапно меня охватило чувство, что стены сомкнулись вокруг меня. С того момента, как я вошла сюда, у меня было предчувствие зла… и его не рассеивало живое присутствие тети Эмили.
Через несколько недель, напомнила я себе, все будет закончено. Ребенок будет у Полли, и мы вернемся домой.
Лавиния отсутствовала почти час, и, когда вернулась, вид у нее был, немного испуганный.
— Ну что? — спросила я ее.
— Придется заплатить огромную сумму. Я не подумала об этом.
— Но где мы достанем денег?
— Я не должна платить за все сразу. Она дала мне время. Сейчас мне надо внести какую-то сумму… для начала. Это почти все, чего мне удалось добиться.
— Я не подумала о деньгах, — сказала я. — Джанин не сказала, сколько это будет стоить.
— Я должна как-то достать эти деньги.
— Возможно, тебе следовало рассказать своей матери.
— Нет.
— А как насчет твоего брата?
— Я не могу поведать ему, в какой беде оказалась. Я должна также оплатить и твое пребывание.
— Я могла бы уехать домой.
— О нет, нет. Обещай мне, что ты не уедешь.
— Ладно, если придется платить деньги, мы не…
— Я смогу заплатить. Она дала мне время, Я пообещала ей, что достану, и она сказала, что откроет мне кредит. Я должна буду ежемесячно посылать ей некоторую сумму. Ох, Друзилла, как только я попала в такую историю?
— Спроси у себя самой. Ты знала, как это было с Джосом.
— Ох, Джос. — Она слегка улыбнулась. — Он был всего лишь помощником конюха, но…
— Но совсем не таким опасным, как фальшивый французский аристократ.
— Не знаю, как я могла так обмануться.
— Я знаю, — сказала я. — Ты попалась на лесть. После этого ты должна быть более благоразумной.
— Я знаю. Ох, Друзилла, ты мой лучший друг.
— Не похоже, чтобы ты так думала до того, как это случилось.
— Я всегда так думала. Но именно такие случаи проверяют дружбу.
— Ладно, теперь ты должна только ждать рождения ребенка, и затем мы уедем. Тебе придется заплатить сколько-то и Полли, Ты не можешь просто так рожать детей и отсылать их кому-то.
— Полли всегда очень любила тебя.
— Но она вовсе не любила так тебя. Ты была довольно высокомерна с ней.
— Я знаю, она помогает только потому, что ты попросила ее. Ох, Друзилла, что бы я без тебя делала?
— Или Джанин, — напомнила ей я.
— Я понимаю. Вы обе… замечательные.
— Не нервничай. Помни о ребенке. Она благодарно улыбнулась мне.
Эти несколько недель, проведенные в клинике тети Эмили, были самыми странными из всех в моей жизни.
Я не знаю, представлялась ли мне атмосфера зловещей уже в то время или я домыслила это потом.
Там находились двенадцать пациентов. На лечении были еще четыре беременные женщины. Их всегда называли вымышленными именами. Они оказались в затруднительном положении, и их настоящие имена были для всех тайной. Но во время нашего пребывания в «Елях» я кое-что о них узнала.
Я помню Агату, дерзкую красавицу, которая была любовницей богатого торговца и, к своему огорчению, забеременела от него. У нее был довольно редкий голос кокни и громкий смех. Она единственная, кто не скрывал особенно свою жизнь. Агата рассказала мне, что у нее было множество любовников, но отец ребенка был лучшим; он был староват и благодарен ей за ее благосклонность и готов был щедро осыпать ее богатством.
— То, что устраивает меня, устраивает и его, — подмигивая мне, сказала она.
В ее присутствии мне казалось, что вернулась нормальная жизнь; и поскольку мне хотелось избавиться от чувства нереальности, я постоянно встречалась с ней в саду, где мы садились на скамейку и она рассказывала мне свои истории. Она знала, что я только сопровождаю Лавинию, которая является жертвой небольшого просчета.
— Беда должна была случиться с ней рано или поздно, — продолжала она. — Ей необходимо быть осмотрительной и вскоре постараться выйти замуж. Этот незаконнорожденный ребенок может быть помехой.
Она точно определила характер Лавинии.
Другой беременной женщиной была Эммелин, нежная, с приятным лицом, и уже не очень молодая — мне показалось, около тридцати. Я тоже немного узнала о ней. Она была сиделкой у вечно недовольной леди — инвалида-и влюбилась в ее мужа, а он — в нее. Она получила благородное воспитание, и я поняла, что рассматривает свое теперешнее положение как грех. Ее любовник приходил навестить ее. Я была тронута. Было ясно, что между ними существует подлинная страсть.
Обычно они сидели в саду, держась за руки, он был с ней очень нежен.
Я горячо надеялась, что сварливая жена умрет, они смогут пожениться и жить в достатке и счастье.
Еще там находилась совсем молодая девушка. Она была изнасилована. Обычно она плакала по ночам и приходила в ужас от вида мужчины. Ее звали Дженни, и ей было всего двенадцать лет.
Затем Мириам. Думаю, что со временем я узнала Мириам лучше, чем всех остальных. В ней было что-то сильное. Она была скрытной, не хотела ни с кем знакомиться и замкнулась в своей собственной трагедии.
Дни казались мне длинными и странными. Лавиния много отдыхала. У Джанин были определенные обязанности, выполнения которых ожидала от нее тетя Эмили; я же больше была наблюдателем. Я не могла не чувствовать, что каким-то образом была в мире теней, среди людей, которые в один прекрасный день покинут его и продолжат свою нормальную жизнь. На какое-то время они стали нереальными… потерянными душами в своего роде подземном мире, боясь ада и надеясь на небеса.
Мириам имела обыкновение сидеть в саду, размышляя в одиночестве. Вначале она не поощряла мои попытки сесть с ней рядом, но, может быть, она почувствовала, что моя симпатия и желание поговорить с кем-нибудь были слишком сильны, чтобы противиться им.
Постепенно я выяснила ее историю. Она была страстно влюблена в своего мужа. Он был моряк. Они сильно желали иметь ребенка, но в этом благословении им было отказано. Это был повод для печали, но не такой уж большой, поскольку они любили друг друга. Она искренне любила его и жила от разлуки до разлуки. Ее кузен сказал, что ей не следует сидеть дома и грустить в его отсутствие, а она должна иногда выходить. У нее не было особого желания, но в конце концов он убедил ее.
Она посмотрела на меня трагическими глазами.
— Это повлекло за собой то, что делает все случившееся таким глупым… бессмысленным. — Слезы заструились у нее по щекам. — Тяжело думать, что я смогла сделать такое.
— Не надо говорить об этом, если не можете, — постаралась успокоить ее я.
Она покачала головой.
— Мне лучше рассказать. Иногда я думаю, что сплю и все это ужасный ночной кошмар. Что я делаю в этом месте? Если бы я только могла уйти… если бы только…
— Так говорят многие.
— Я не перенесу, если он узнает. Это убьет его. Это будет конец нашим отношениям.
— Не лучше ли сказать ему обо всем? Что, если он узнает?
— Он не узнает никогда. — Она неожиданно посуровела. — Я скорее убью себя.
— Этот ребенок…
— Это произошло самым глупым образом. Я не знала мужчину. Мне дали слишком много выпить. Я к этому не привыкла. Я рассказывала ему о Джеке — о моем муже — и он сказал, что его тоже зовут Джек. Я не знаю, что произошло. Он куда-то повел меня. Я проснулась на следующее утро рядом с ним. Я чуть не умерла. Затем оделась… и выбежала. Я пыталась все выкинуть из головы, не вспоминать эту ночь. Мне хотелось притвориться, что этого не было. И когда я обнаружила, что забеременела, то захотела умереть.
Я положила свою руку на ее. Она дрожала.
— Почему вы ему не хотите сказать? Он бы понял вас. Вы так сильно любите друг друга. Он, наверное, простил бы вас.
— Я никогда не смогу посмотреть ему в глаза. Понимаете… это было так идеально… и теперь…
— Вы хотели ребенка.
— Его ребенка, — уточнила она.
— Это ваш ребенок.
— Я возненавижу его. Он всегда будет укором.
— Вы не виновны. Вам дали слишком много выпить. Вы к этому не привыкли, и такое случилось. Я уверена, что, если ваш муж действительно любит вас, он должен понять, — пыталась успокоить я ее.
— Нет. Он не сможет. Мы были всем друг для друга.
— А что с ребенком?
— Я найду кого-нибудь, кто усыновит его.
— Бедный малыш, — сказала я. — Он никогда не будет знать своей матери.
— Вы слишком молоды, чтобы понять то, что было между Джеком и мной. Никакой ребенок не может для меня значить больше, чем он… даже его. Я все обдумала. Я поступлю таким образом.
— Но это сделает вас очень несчастной.
— Я больше не надеюсь вновь когда-нибудь быть счастливой, — заметила Мириам.
— Вы должны попытаться, я уверена. Вы лишь на короткий момент потеряли контроль над собой. Вы же не завели себе любовника.
— Это выглядит именно так.
— Да, если вы не скажете ему, — пыталась убедить ее я.
— Он никогда не поймет.
— Почему вы не попробуете? Этот бедный малыш… рожденный против желания. Это самая ужасная из всех трагедий.
— Я знаю. Мой грех тяжким грузом лежит на мне. Думаю, что буду нести его всю жизнь.
— Пожалуйста, не говорите так.
— Если Джек обо всем узнает, это разобьет его сердце, и между нами все изменится. Он никогда не будет мне доверять. Он страстный и ревнивый, и он так сильно хотел ребенка… и знать, что другой мужчина дал мне то, что он не смог… Я знаю Джека. А вы нет. Вы слишком молоды, чтобы понимать такие вещи.
И так она разговаривала со мной, вновь и вновь перебирая свои проблемы. Я пыталась ей что-то посоветовать, но, как она сказала, я была слишком молода, чтобы понять.
Я очень много размышляла об этих детях, которым довелось родиться в клинике тети Эмили, — нежеланных детях — и думала о своих родителях, которые планировали мое обучение, когда еще только ждали меня; я думала о леди Харриет, которая долго упрекала Всевышнего за то, что он отказывал ей в наследнике, и которая, когда ее молитвы были услышаны, на радостях так избаловала своих детей, что Лавиния совершила такой поступок.
Там были и другие пациенты, кроме женщин, ожидающих рождения детей. Там был бедный старик, которого я видела из окна своей спальни сидящим на скамье в первый день моего приезда. Я узнала, что в свое время он был крупным ученым, но произошел удар, лишивший его рассудка. Он находился в этом месте, потому что семья отказалась от него, и его поместили сюда в ожидании смерти, поскольку это было самым удобным способом избавиться от него. Там была женщина, жившая в своем собственном мире. У нее были надменные манеры, и она считала, что властвует над огромным штатом слуг. Она была известна как герцогиня. Был Джордж Томсон, который постоянно складывал поленья в буфетах. Он вызывал большую тревогу, и за ним требовалось постоянное наблюдение. Он никогда не пытался поджечь, но всегда оставался страх, что он может это сделать.
Они были похожи на людей из мира теней.
Я часто думала о Джанин, которую вырастила в этом доме тетя, связь с которой она отрицала. Дом сиял. Всюду были голубые шторы и белая мебель, и тем не менее он казался каким-то темным и таинственным местом, и я никогда не чувствовала себя в нем свободно. Иногда я просыпалась ночью и в страхе поднималась. Я смотрела на кровать, где лежала Лавиния, ее прекрасные волосы обычно были разметаны по подушке, сон часто был беспокойным. Хотелось бы мне знать, как часто она думает о своем любовнике, который хвастливо рассказывал нам сказки о великолепии своего замка с одной-единствен-ной целью — соблазнить легкомысленную девчонку. И вот к чему привели те недели удовольствия. Какой грустный урок.
Ее осмотрел доктор Рамсей — маленький мужчина с темными, немного вьющимися волосами, которые росли даже из носа и ушей. Он обследовал ее и сказал, что она находится в добром здравии, что все идет хорошо и что мы можем ожидать рождения ребенка во второй неделе августа. Это была хорошая новость. Мы думали, что это произойдет на две недели позже.
Я надеялась, что скоро мы уедем из этого странного места. Здесь я чувствовала себя отрезанной от реального мира. Было бы хорошо вернуться обратно в обычный мир. Меня не в первый раз уже пронзала мысль, что здесь может что-то случиться. Тем не менее, казалось, что тетя Эмили решила создать домашнюю атмосферу. Она всегда была бодрой и веселой, желающей знать удобно ли нам. Если бы только у нее не было этих острых зелено-голубых глаз, которые выдавали мне что-то такое, что настораживало меня.
Дни казались довольно обычными, но по ночам я слышала странные шумы. То плакала от ужаса маленькая девочка; то бродил, стуча палкой, ученый, бормоча про себя что-то о лаборатории; иногда во сне ходила герцогиня, и мы слышали, как она отдавала приказания бюсту Георгия IV в холле, думая, что это ее дворецкий.
Это был дом контрастов: крепкая Агата с ее произношением, характерным для кокни; нежная Эммелин, ждущая посещений своего возлюбленного. Да, это был таинственный мир, и хотя я находила его захватывающе интересным в несколько болезненной форме, я страстно желала вырваться из него.
Я знала, что, когда мы уедем отсюда, нас ожидают огромные проблемы… или, по крайней мере, Лавинию. Я догадывалась, что все, живущие здесь, платили тете Эмили значительные суммы, и даже хотя Лавинии было позволено вносить деньги в течение какого-то времени, это будет нелегко для нее.
Было что-то странное вокруг. Это была своего рода частная лечебница, куда приезжали люди, хотевшие что-то скрыть… за исключением таких, как герцогиня и старик, которых их родные отослали сюда, чтобы избавиться от них. Это вызывало жалость, и я не могла освободиться от мысли, что в этом есть что-то дурное.
Мне очень не нравился доктор. На мой взгляд, он походил на человека, который что-то скрывает.
Джанин здесь была совсем другой. Она должна была помогать тете, и та часто посылала ее приглядывать за пациентами. Там был один молодой человек, который пользовался ее особой заботой. Это был досточтимый Кларенсом Колдри, и было очевидно, что он является умственно неполноценным. Он лучезарно улыбался и был доволен, когда кто-нибудь заговаривал с ним. У него самого с речью были затруднения: казалось, его язык слишком велик для его рта, отчего он походил на собаку.
У меня возникала мысль, что Джанин была не очень счастлива. Она не походила на ту девушку, которой была с нами в школе. Я чувствовала коварную натуру, скрывавшуюся за улыбкой тети Эмили, и она бдительно наблюдала за Джанин.
Я очень хотела выбраться отсюда. Оказалось, что мы должны будем пробыть здесь еще месяц. Мы, Джанин и я, гуляли мало. Лавиния была такой громоздкой — ее просторная юбка теперь не спасала ее.
— Скоро вы уедете, — сказала мне однажды Джанин. — Теперь уже недолго. Лавиния почти готова «выдать продукцию».
Я поморщилась. Я больше всех из них любила этого еще не родившегося ребенка. И мне не нравилось слышать, что его называют «продукцией».
— А я по-прежнему останусь здесь, — с легкой гримасой сказала она.
— Ну, это твой дом, — напомнила я ей. Она мрачно кивнула.
— У тети Эмили на меня определенные планы.
— Не достопочтимый ли Кларенс?
— Боюсь, что так.
— О, Джанин… ты не можешь! — только и смогла проговорить я.
— Возможно. В конце концов, он достопочтимый.
— Он не собирается жениться.
— Я должна заставить его зависеть от меня, — пояснила девушка.
— Джанин, почему ты остаешься здесь?
— Я родилась здесь. Я жила здесь всю свою жизнь… кроме времени, проведенного в школе.
— Твоя тетя, должно быть, очень любит тебя, раз послала в Ламазон.
— Она мне не тетя. За меня платит моя настоящая семья.
— Они не могут хотеть, чтобы ты вышла замуж за Кларенса.
— Это желание тети Эмили.
— Оказывается, она обладает большой властью. Я надеюсь, что она позволит Лавинии повременить с оплатой.
— Она позволит. Хотя, если с оплатой будет какая-либо задержка, она может обратиться к леди Харриет.
— Она не должна этого делать. Я не думаю, что Лавиния сознавала, что это будет так дорого.
— Ошибки всегда бывают… не в одном, так в другом. В конце концов, она попала в настоящую беду. Мы вытащили ее оттуда… ты и я. Что бы она делала, если бы мы не привезли ее сюда? Для содержания ребенка тоже нужны будут средства. Ей посчастливилось, лучшего нельзя было придумать.
— Однако мы зашли так далеко, — сказала я.
И вновь подумала: «Теперь уже осталось недолго».
Вскоре после этого разговора Лавиния проснулась однажды ночью, почувствовав, что начались боли.
К ней в комнату пришли доктор и тетя Эмили. Я торопливо надела какую-то одежду, так как меня попросили пойти разбудить одну из горничных, которая всегда помогала при родах.
Роды не были трудными. Лавиния, молодая и здоровая, родила свою девочку на следующий день. В нашу комнату была поставлена колыбель.
— В настоящий момент все переполнено, — извиняющимся тоном объяснила мне тетя Эмили. Я не имела ничего против того, чтобы остаться в комнате, которая теперь превратилась в детскую. Я восхищалась ребенком.
Пройдя через тяжкое испытание, Лавиния очень ослабла. Весь первый день она находилась в постели и вместе со всеми восхищалась ребенком.
Многие приходили ее проведать — Эммелин, Агата и герцогиня; последняя ошибочно принимала Лавинию за свою дочь и упорно называла ребенка Полем. Мириам не пришла.
Для Лавинии должна была быть кратковременная передышка перед тем, как мы двинемся дальше. Я сознавала безграничное облегчение, так как Лавиния благополучно прошла это испытание. Мне доводилось много слышать о том, что роды могут пройти с осложнениями, и у меня возникало много тревожных моментов, когда я спрашивала себя, что мы сможем предпринять, если что-то подобное случится с Лавинией. Но теперь беспокойство по этому поводу отпало. Она была в превосходном состоянии, и ребенок оказался тоже здоровым. Более того, наше пребывание в этом доме определенно подходило к концу.
— Тетя Джанин содержит клинику, куда приезжают рожать… кроме всего прочего.
Лавиния сжала руки, как будто молясь.
— Тетя Эмили очень сдержанна, — сказала Джанин.
— Где это? — спросила Лавиния.
Около Нью-Форест. — Глаза Джанин сверкнули. — Послушайте. Мы поедем туда. Ты должна будешь сообщить своим, что приглашена погостить… можешь сказать, во дворце принцессы.
— Это понравилось бы леди Харриет, — сказала я.
— И когда семестр закончится, ты поедешь туда из Ламазона.
Лавиния взволнованно кивнула.
— Я напишу тете и выясню, примет ли она тебя. Если она согласится, ты напишешь своим, что поживешь во дворце принцессы в… где он там. Я знаю, что он очень далеко, и никогда не слышала об этом месте. Отсюда мы все вместе поедем в клинику к моей тете, и там ты родишь ребенка.
— Это замечательно, — вскричала Лавиния. — Спасибо тебе, Джанин.
— А что будет с ребенком, когда он появится на свет? Лицо Лавинии вытянулось.
— Устраивают усыновление, — сказала Джанин. — Можно платить…
— Я сумею это сделать, — сказала Лавиния. Я поняла, что она уже написала письмо матери о том, что собирается остановиться у благородной принцессы и нуждается в новых нарядах — французских нарядах, а они стоят достаточно дорого. Леди Харриет будет рада, что ее дочь посетит члена королевской семьи, как бы это не было далеко.
Оказалось, что с помощью Джанин мы немного продвинулись в этом деле. Но более важным для нас было решить, что нам делать с ребенком после его рождения.
Тут мне пришла в голову блестящая мысль, которая вернула меня к дому Эфф. Я уже видела Полли и Эфф с «мальчуганами». Полли сделает все, чтобы помочь мне, она всегда говорила об этом. Но она не стала бы делать что-либо также охотно и для Лавинии, которую всегда не любила; и я подумала, что ей будет приятно увидеть Лавинию несчастной, как она ей и предсказывала. Но если ее попрошу я, она, конечно, поможет.
Я поделилась с ними своими мыслями. Лавинию охватило чувство облегчения. Она выразила восхищение, какие мы хорошие подруги, и невозможно было представить что бы она без нас делала. Удивительно было видеть ее в таком смиренном настроении.
С этого момента мы стали тремя заговорщицами.
Должна сказать, что Лавиния хорошо играла свою роль, которая была нелегкой. Некоторое беспокойство относительно ее здоровья возникало, но, к счастью, никто из старших не обнаружил истинной причины.
Я мучительно ожидала, не догадаются ли они. На рынке мы купили ей объемистую юбку, которая хорошо все скрывала. Наступила весна; мы все трое были глубоко погружены в предстоящие хлопоты, и Лавиния была уже в состоянии, находясь в patisserie, не предаваться горьким мыслям.
Мы должны были уехать из замка в конце этого семестра, завершив первый отведенный этап. Мы не могли дождаться как можно скорее претворить в жизнь наш план.
Джанин получила ответ от тети Эмили, написавшей, что такого рода случаи не в первый раз происходят с излишне доверчивыми, подобно Лавинии, девушками, и что мы можем на нее рассчитывать.
Пришел ответ и от Полли. Они с Эфф, конечно, возьмут малыша, когда он родится. Эфф действительно умела обращаться с маленькими детьми и должна была бы иметь своего собственного, но ей надо было ухаживать за «ним». Казалось, что «он», спустя некоторое время после смерти, утратил значительную часть той святости, которая снизошла на «него» сразу после того, как «он» испустил последний вздох. Тем не менее новости были хорошими. И только позже выяснилось, что причина, по которой Полли так быстро согласилась мне помочь, заключалась в том, что она подумала, что этот ребенок мой.
Таким образом, планы были выработаны. Было трогательно видеть, как полагалась на нас Лавиния. Мы с Джанин получали от этого удовольствие.
Недели бежали. Скоро мы завершим первую часть нашей авантюры. Я предполагала, что Мадам знает все. Она не говорила ничего, но я догадывалась, что она предпочла бы, чтобы то, что произошло, никоим образом не касалось Ламазона. Она не хотела скандала в своем безукоризненном заведении.
Итак, настал день, когда мы попрощались со своими соученицами, обменялись адресами, обещая писать и встречаться, если окажемся поблизости.
Мы отправились в Англию с мисс Эллмор. Я видела, как она бросила один или два взгляда на Лавинию, и мы замерли, ожидая, что она все заметит. Но, как и Мадам, мисс Эллмор не хотела осложнений, пока мы были на ее попечении.
Ей было сказано, что мы собираемся ненадолго остановиться у Джанин, и больше расспросов не последовало.
Когда она посадила нас в поезд, мы от облегчения были в состоянии, близком к истерике: без конца смеялись и с трудом смогли остановиться. Лавиния была в хорошем настроении. Мы удачно избежали беды, временами казавшейся неминуемой, и эту победу она приписывала нам.
В должное время мы прибыли в Кендаун вблизи Нью-Форест. «Ели» было огромным белым зданием среди деревьев. Тетя Эмили приняла нас любезно, но ее взгляд тут же обратился к Лавинии.
— Мы проводим вас в вашу комнату, — сказала она. — Вы, мисс Делани, можете жить вместе с мисс Фремлинг. Джанин проводит вас, затем я должна поговорить с мисс Фремлинг. Но сначала мы удобно устроим вас.
Она была крупной женщиной с живыми, но успокаивающими манерами, которые, как я подумала с самого начала, не соответствовали всему остальному ее облику. Она была слегка вкрадчивой. У нее были светлые рыжеватые волосы и проницательные зеленовато-голубоватые глаза. Как только я ее увидела, я подумала, что так будет выглядеть Джанин в тридцать лет, и не могла поверить в то, что между ними нет кровного родства. Несмотря на ее попытки создать то, что она называла «уютной атмосферой», в ней было что-то резкое, какая-то холодность в глазах, а агрессивный кончик носа придавал ее лицу выражение настороженности. Она напоминала мне определенный вид птиц — ворону или, с тревогой подумала я, грифа.
Но мы успешно завершили то, что представлялось нам самой опасной частью нашей авантюры, и должны были радоваться.
Джанин провела нас в нашу комнату. Здесь висели голубые шторы, и мебель была из светлого дерева. В комнате стояли две кровати.
— Я рада, что ты будешь жить в одной комнате со мной, — сказала по-новому смиренная Лавиния.
— Теперь тебе здесь будет хорошо. Остается только ждать, когда наступит время, — сказала Джанин.
— Это еще месяц… по крайней мере, я так думаю, — ответила Лавиния.
— Скоро ты узнаешь точно, — сказала ей Джанин. — Тетя Эмили это выяснит. Она попросит доктора Рамсея осмотреть тебя.
Лавиния слегка вздрогнула.
— Все будет хорошо. Я знаю, — успокоила я ее.
Сглотнув, Лавиния кивнула. Теперь, когда трудности, связанные с ее приездом сюда, успешно завершились, она начала размышлять о предстоящем тяжком испытании.
Джанин принесла поднос с едой и поела вместе с нами.
Когда мы закончили, она обратилась к Лавинии:
— Тетя Эмили хочет тебя видеть и сразу же обсудить с тобой кое-что.
Она увела Лавинию на встречу с тетей Эмилией. Я осталась в комнате одна. Подошла к окну и выглянула в сад. Там, среди кустарников, стояла скамейка, и на ней сидели двое. Один был очень старый мужчина. Даже сидя, он опирался на палку, и я видела, как тряслись его руки; его голова то и дело слегка дергалась. Рядом с ним сидела девушка примерно ровесница Лавинии: было заметно, что она ждала ребенка. Они не разговаривали между собой, а просто сидели, глядя перед собой. Они выглядели очень удрученными.
Я содрогнулась. Внезапно меня охватило чувство, что стены сомкнулись вокруг меня. С того момента, как я вошла сюда, у меня было предчувствие зла… и его не рассеивало живое присутствие тети Эмили.
Через несколько недель, напомнила я себе, все будет закончено. Ребенок будет у Полли, и мы вернемся домой.
Лавиния отсутствовала почти час, и, когда вернулась, вид у нее был, немного испуганный.
— Ну что? — спросила я ее.
— Придется заплатить огромную сумму. Я не подумала об этом.
— Но где мы достанем денег?
— Я не должна платить за все сразу. Она дала мне время. Сейчас мне надо внести какую-то сумму… для начала. Это почти все, чего мне удалось добиться.
— Я не подумала о деньгах, — сказала я. — Джанин не сказала, сколько это будет стоить.
— Я должна как-то достать эти деньги.
— Возможно, тебе следовало рассказать своей матери.
— Нет.
— А как насчет твоего брата?
— Я не могу поведать ему, в какой беде оказалась. Я должна также оплатить и твое пребывание.
— Я могла бы уехать домой.
— О нет, нет. Обещай мне, что ты не уедешь.
— Ладно, если придется платить деньги, мы не…
— Я смогу заплатить. Она дала мне время, Я пообещала ей, что достану, и она сказала, что откроет мне кредит. Я должна буду ежемесячно посылать ей некоторую сумму. Ох, Друзилла, как только я попала в такую историю?
— Спроси у себя самой. Ты знала, как это было с Джосом.
— Ох, Джос. — Она слегка улыбнулась. — Он был всего лишь помощником конюха, но…
— Но совсем не таким опасным, как фальшивый французский аристократ.
— Не знаю, как я могла так обмануться.
— Я знаю, — сказала я. — Ты попалась на лесть. После этого ты должна быть более благоразумной.
— Я знаю. Ох, Друзилла, ты мой лучший друг.
— Не похоже, чтобы ты так думала до того, как это случилось.
— Я всегда так думала. Но именно такие случаи проверяют дружбу.
— Ладно, теперь ты должна только ждать рождения ребенка, и затем мы уедем. Тебе придется заплатить сколько-то и Полли, Ты не можешь просто так рожать детей и отсылать их кому-то.
— Полли всегда очень любила тебя.
— Но она вовсе не любила так тебя. Ты была довольно высокомерна с ней.
— Я знаю, она помогает только потому, что ты попросила ее. Ох, Друзилла, что бы я без тебя делала?
— Или Джанин, — напомнила ей я.
— Я понимаю. Вы обе… замечательные.
— Не нервничай. Помни о ребенке. Она благодарно улыбнулась мне.
Эти несколько недель, проведенные в клинике тети Эмили, были самыми странными из всех в моей жизни.
Я не знаю, представлялась ли мне атмосфера зловещей уже в то время или я домыслила это потом.
Там находились двенадцать пациентов. На лечении были еще четыре беременные женщины. Их всегда называли вымышленными именами. Они оказались в затруднительном положении, и их настоящие имена были для всех тайной. Но во время нашего пребывания в «Елях» я кое-что о них узнала.
Я помню Агату, дерзкую красавицу, которая была любовницей богатого торговца и, к своему огорчению, забеременела от него. У нее был довольно редкий голос кокни и громкий смех. Она единственная, кто не скрывал особенно свою жизнь. Агата рассказала мне, что у нее было множество любовников, но отец ребенка был лучшим; он был староват и благодарен ей за ее благосклонность и готов был щедро осыпать ее богатством.
— То, что устраивает меня, устраивает и его, — подмигивая мне, сказала она.
В ее присутствии мне казалось, что вернулась нормальная жизнь; и поскольку мне хотелось избавиться от чувства нереальности, я постоянно встречалась с ней в саду, где мы садились на скамейку и она рассказывала мне свои истории. Она знала, что я только сопровождаю Лавинию, которая является жертвой небольшого просчета.
— Беда должна была случиться с ней рано или поздно, — продолжала она. — Ей необходимо быть осмотрительной и вскоре постараться выйти замуж. Этот незаконнорожденный ребенок может быть помехой.
Она точно определила характер Лавинии.
Другой беременной женщиной была Эммелин, нежная, с приятным лицом, и уже не очень молодая — мне показалось, около тридцати. Я тоже немного узнала о ней. Она была сиделкой у вечно недовольной леди — инвалида-и влюбилась в ее мужа, а он — в нее. Она получила благородное воспитание, и я поняла, что рассматривает свое теперешнее положение как грех. Ее любовник приходил навестить ее. Я была тронута. Было ясно, что между ними существует подлинная страсть.
Обычно они сидели в саду, держась за руки, он был с ней очень нежен.
Я горячо надеялась, что сварливая жена умрет, они смогут пожениться и жить в достатке и счастье.
Еще там находилась совсем молодая девушка. Она была изнасилована. Обычно она плакала по ночам и приходила в ужас от вида мужчины. Ее звали Дженни, и ей было всего двенадцать лет.
Затем Мириам. Думаю, что со временем я узнала Мириам лучше, чем всех остальных. В ней было что-то сильное. Она была скрытной, не хотела ни с кем знакомиться и замкнулась в своей собственной трагедии.
Дни казались мне длинными и странными. Лавиния много отдыхала. У Джанин были определенные обязанности, выполнения которых ожидала от нее тетя Эмили; я же больше была наблюдателем. Я не могла не чувствовать, что каким-то образом была в мире теней, среди людей, которые в один прекрасный день покинут его и продолжат свою нормальную жизнь. На какое-то время они стали нереальными… потерянными душами в своего роде подземном мире, боясь ада и надеясь на небеса.
Мириам имела обыкновение сидеть в саду, размышляя в одиночестве. Вначале она не поощряла мои попытки сесть с ней рядом, но, может быть, она почувствовала, что моя симпатия и желание поговорить с кем-нибудь были слишком сильны, чтобы противиться им.
Постепенно я выяснила ее историю. Она была страстно влюблена в своего мужа. Он был моряк. Они сильно желали иметь ребенка, но в этом благословении им было отказано. Это был повод для печали, но не такой уж большой, поскольку они любили друг друга. Она искренне любила его и жила от разлуки до разлуки. Ее кузен сказал, что ей не следует сидеть дома и грустить в его отсутствие, а она должна иногда выходить. У нее не было особого желания, но в конце концов он убедил ее.
Она посмотрела на меня трагическими глазами.
— Это повлекло за собой то, что делает все случившееся таким глупым… бессмысленным. — Слезы заструились у нее по щекам. — Тяжело думать, что я смогла сделать такое.
— Не надо говорить об этом, если не можете, — постаралась успокоить ее я.
Она покачала головой.
— Мне лучше рассказать. Иногда я думаю, что сплю и все это ужасный ночной кошмар. Что я делаю в этом месте? Если бы я только могла уйти… если бы только…
— Так говорят многие.
— Я не перенесу, если он узнает. Это убьет его. Это будет конец нашим отношениям.
— Не лучше ли сказать ему обо всем? Что, если он узнает?
— Он не узнает никогда. — Она неожиданно посуровела. — Я скорее убью себя.
— Этот ребенок…
— Это произошло самым глупым образом. Я не знала мужчину. Мне дали слишком много выпить. Я к этому не привыкла. Я рассказывала ему о Джеке — о моем муже — и он сказал, что его тоже зовут Джек. Я не знаю, что произошло. Он куда-то повел меня. Я проснулась на следующее утро рядом с ним. Я чуть не умерла. Затем оделась… и выбежала. Я пыталась все выкинуть из головы, не вспоминать эту ночь. Мне хотелось притвориться, что этого не было. И когда я обнаружила, что забеременела, то захотела умереть.
Я положила свою руку на ее. Она дрожала.
— Почему вы ему не хотите сказать? Он бы понял вас. Вы так сильно любите друг друга. Он, наверное, простил бы вас.
— Я никогда не смогу посмотреть ему в глаза. Понимаете… это было так идеально… и теперь…
— Вы хотели ребенка.
— Его ребенка, — уточнила она.
— Это ваш ребенок.
— Я возненавижу его. Он всегда будет укором.
— Вы не виновны. Вам дали слишком много выпить. Вы к этому не привыкли, и такое случилось. Я уверена, что, если ваш муж действительно любит вас, он должен понять, — пыталась успокоить я ее.
— Нет. Он не сможет. Мы были всем друг для друга.
— А что с ребенком?
— Я найду кого-нибудь, кто усыновит его.
— Бедный малыш, — сказала я. — Он никогда не будет знать своей матери.
— Вы слишком молоды, чтобы понять то, что было между Джеком и мной. Никакой ребенок не может для меня значить больше, чем он… даже его. Я все обдумала. Я поступлю таким образом.
— Но это сделает вас очень несчастной.
— Я больше не надеюсь вновь когда-нибудь быть счастливой, — заметила Мириам.
— Вы должны попытаться, я уверена. Вы лишь на короткий момент потеряли контроль над собой. Вы же не завели себе любовника.
— Это выглядит именно так.
— Да, если вы не скажете ему, — пыталась убедить ее я.
— Он никогда не поймет.
— Почему вы не попробуете? Этот бедный малыш… рожденный против желания. Это самая ужасная из всех трагедий.
— Я знаю. Мой грех тяжким грузом лежит на мне. Думаю, что буду нести его всю жизнь.
— Пожалуйста, не говорите так.
— Если Джек обо всем узнает, это разобьет его сердце, и между нами все изменится. Он никогда не будет мне доверять. Он страстный и ревнивый, и он так сильно хотел ребенка… и знать, что другой мужчина дал мне то, что он не смог… Я знаю Джека. А вы нет. Вы слишком молоды, чтобы понимать такие вещи.
И так она разговаривала со мной, вновь и вновь перебирая свои проблемы. Я пыталась ей что-то посоветовать, но, как она сказала, я была слишком молода, чтобы понять.
Я очень много размышляла об этих детях, которым довелось родиться в клинике тети Эмили, — нежеланных детях — и думала о своих родителях, которые планировали мое обучение, когда еще только ждали меня; я думала о леди Харриет, которая долго упрекала Всевышнего за то, что он отказывал ей в наследнике, и которая, когда ее молитвы были услышаны, на радостях так избаловала своих детей, что Лавиния совершила такой поступок.
Там были и другие пациенты, кроме женщин, ожидающих рождения детей. Там был бедный старик, которого я видела из окна своей спальни сидящим на скамье в первый день моего приезда. Я узнала, что в свое время он был крупным ученым, но произошел удар, лишивший его рассудка. Он находился в этом месте, потому что семья отказалась от него, и его поместили сюда в ожидании смерти, поскольку это было самым удобным способом избавиться от него. Там была женщина, жившая в своем собственном мире. У нее были надменные манеры, и она считала, что властвует над огромным штатом слуг. Она была известна как герцогиня. Был Джордж Томсон, который постоянно складывал поленья в буфетах. Он вызывал большую тревогу, и за ним требовалось постоянное наблюдение. Он никогда не пытался поджечь, но всегда оставался страх, что он может это сделать.
Они были похожи на людей из мира теней.
Я часто думала о Джанин, которую вырастила в этом доме тетя, связь с которой она отрицала. Дом сиял. Всюду были голубые шторы и белая мебель, и тем не менее он казался каким-то темным и таинственным местом, и я никогда не чувствовала себя в нем свободно. Иногда я просыпалась ночью и в страхе поднималась. Я смотрела на кровать, где лежала Лавиния, ее прекрасные волосы обычно были разметаны по подушке, сон часто был беспокойным. Хотелось бы мне знать, как часто она думает о своем любовнике, который хвастливо рассказывал нам сказки о великолепии своего замка с одной-единствен-ной целью — соблазнить легкомысленную девчонку. И вот к чему привели те недели удовольствия. Какой грустный урок.
Ее осмотрел доктор Рамсей — маленький мужчина с темными, немного вьющимися волосами, которые росли даже из носа и ушей. Он обследовал ее и сказал, что она находится в добром здравии, что все идет хорошо и что мы можем ожидать рождения ребенка во второй неделе августа. Это была хорошая новость. Мы думали, что это произойдет на две недели позже.
Я надеялась, что скоро мы уедем из этого странного места. Здесь я чувствовала себя отрезанной от реального мира. Было бы хорошо вернуться обратно в обычный мир. Меня не в первый раз уже пронзала мысль, что здесь может что-то случиться. Тем не менее, казалось, что тетя Эмили решила создать домашнюю атмосферу. Она всегда была бодрой и веселой, желающей знать удобно ли нам. Если бы только у нее не было этих острых зелено-голубых глаз, которые выдавали мне что-то такое, что настораживало меня.
Дни казались довольно обычными, но по ночам я слышала странные шумы. То плакала от ужаса маленькая девочка; то бродил, стуча палкой, ученый, бормоча про себя что-то о лаборатории; иногда во сне ходила герцогиня, и мы слышали, как она отдавала приказания бюсту Георгия IV в холле, думая, что это ее дворецкий.
Это был дом контрастов: крепкая Агата с ее произношением, характерным для кокни; нежная Эммелин, ждущая посещений своего возлюбленного. Да, это был таинственный мир, и хотя я находила его захватывающе интересным в несколько болезненной форме, я страстно желала вырваться из него.
Я знала, что, когда мы уедем отсюда, нас ожидают огромные проблемы… или, по крайней мере, Лавинию. Я догадывалась, что все, живущие здесь, платили тете Эмили значительные суммы, и даже хотя Лавинии было позволено вносить деньги в течение какого-то времени, это будет нелегко для нее.
Было что-то странное вокруг. Это была своего рода частная лечебница, куда приезжали люди, хотевшие что-то скрыть… за исключением таких, как герцогиня и старик, которых их родные отослали сюда, чтобы избавиться от них. Это вызывало жалость, и я не могла освободиться от мысли, что в этом есть что-то дурное.
Мне очень не нравился доктор. На мой взгляд, он походил на человека, который что-то скрывает.
Джанин здесь была совсем другой. Она должна была помогать тете, и та часто посылала ее приглядывать за пациентами. Там был один молодой человек, который пользовался ее особой заботой. Это был досточтимый Кларенсом Колдри, и было очевидно, что он является умственно неполноценным. Он лучезарно улыбался и был доволен, когда кто-нибудь заговаривал с ним. У него самого с речью были затруднения: казалось, его язык слишком велик для его рта, отчего он походил на собаку.
У меня возникала мысль, что Джанин была не очень счастлива. Она не походила на ту девушку, которой была с нами в школе. Я чувствовала коварную натуру, скрывавшуюся за улыбкой тети Эмили, и она бдительно наблюдала за Джанин.
Я очень хотела выбраться отсюда. Оказалось, что мы должны будем пробыть здесь еще месяц. Мы, Джанин и я, гуляли мало. Лавиния была такой громоздкой — ее просторная юбка теперь не спасала ее.
— Скоро вы уедете, — сказала мне однажды Джанин. — Теперь уже недолго. Лавиния почти готова «выдать продукцию».
Я поморщилась. Я больше всех из них любила этого еще не родившегося ребенка. И мне не нравилось слышать, что его называют «продукцией».
— А я по-прежнему останусь здесь, — с легкой гримасой сказала она.
— Ну, это твой дом, — напомнила я ей. Она мрачно кивнула.
— У тети Эмили на меня определенные планы.
— Не достопочтимый ли Кларенс?
— Боюсь, что так.
— О, Джанин… ты не можешь! — только и смогла проговорить я.
— Возможно. В конце концов, он достопочтимый.
— Он не собирается жениться.
— Я должна заставить его зависеть от меня, — пояснила девушка.
— Джанин, почему ты остаешься здесь?
— Я родилась здесь. Я жила здесь всю свою жизнь… кроме времени, проведенного в школе.
— Твоя тетя, должно быть, очень любит тебя, раз послала в Ламазон.
— Она мне не тетя. За меня платит моя настоящая семья.
— Они не могут хотеть, чтобы ты вышла замуж за Кларенса.
— Это желание тети Эмили.
— Оказывается, она обладает большой властью. Я надеюсь, что она позволит Лавинии повременить с оплатой.
— Она позволит. Хотя, если с оплатой будет какая-либо задержка, она может обратиться к леди Харриет.
— Она не должна этого делать. Я не думаю, что Лавиния сознавала, что это будет так дорого.
— Ошибки всегда бывают… не в одном, так в другом. В конце концов, она попала в настоящую беду. Мы вытащили ее оттуда… ты и я. Что бы она делала, если бы мы не привезли ее сюда? Для содержания ребенка тоже нужны будут средства. Ей посчастливилось, лучшего нельзя было придумать.
— Однако мы зашли так далеко, — сказала я.
И вновь подумала: «Теперь уже осталось недолго».
Вскоре после этого разговора Лавиния проснулась однажды ночью, почувствовав, что начались боли.
К ней в комнату пришли доктор и тетя Эмили. Я торопливо надела какую-то одежду, так как меня попросили пойти разбудить одну из горничных, которая всегда помогала при родах.
Роды не были трудными. Лавиния, молодая и здоровая, родила свою девочку на следующий день. В нашу комнату была поставлена колыбель.
— В настоящий момент все переполнено, — извиняющимся тоном объяснила мне тетя Эмили. Я не имела ничего против того, чтобы остаться в комнате, которая теперь превратилась в детскую. Я восхищалась ребенком.
Пройдя через тяжкое испытание, Лавиния очень ослабла. Весь первый день она находилась в постели и вместе со всеми восхищалась ребенком.
Многие приходили ее проведать — Эммелин, Агата и герцогиня; последняя ошибочно принимала Лавинию за свою дочь и упорно называла ребенка Полем. Мириам не пришла.
Для Лавинии должна была быть кратковременная передышка перед тем, как мы двинемся дальше. Я сознавала безграничное облегчение, так как Лавиния благополучно прошла это испытание. Мне доводилось много слышать о том, что роды могут пройти с осложнениями, и у меня возникало много тревожных моментов, когда я спрашивала себя, что мы сможем предпринять, если что-то подобное случится с Лавинией. Но теперь беспокойство по этому поводу отпало. Она была в превосходном состоянии, и ребенок оказался тоже здоровым. Более того, наше пребывание в этом доме определенно подходило к концу.