Холт Виктория. Индийский веер

   — Двоюродная бабушка Люси занимает западное крыло. Это восточное крыло, — сказала она мне. — Мы идем в комнату монахини. Будь осторожной. Монахиня не любит чужих. Со мной все в порядке, я один из членов семьи.
   — Ну, а почему же ты боишься идти одна?
   — Я не боюсь. Я подумала, что тебе захочется увидеть все самой. Ведь в пасторском доме нет призраков, не так ли?
   — Кому нужны призраки? Что от них хорошего?
   — В больших домах они есть всегда. Они предупреждают людей.
   — В таком случае, если монахиня не хочет видеть меня, иди сама по своим делам.
   — Нет, нет. Тебе тоже придется пойти со мной.
   — Предположим, я не хочу.
   — Тогда я больше никогда не позволю тебе снова приходить в этот дом.
   — Неважно. Ты не очень-то приятна… и остальные.
   — О, как ты смеешь! Ты всего лишь дочь пастора, и он обязан своим проживанием здесь нам.
   Я боялась, что в этом что-то было. Возможно, леди Харриет, если будет недовольна мной, выкинет нас. Я понимала Лавинию. Она хотела взять меня с собой потому, что боялась идти в комнату монахини одна.
   Мы пошли по коридору. Она повернулась и взяла меня за руку.
   — Пошли, — прошептала она. — Это совсем рядом.
   Она открыла дверь. Мы оказались в маленькой комнате, которая выглядела как монашеская келья. Обстановка там была аскетичной. В ней были голые стены, и над узкой кроватью висело распятие. Здесь стояли всего один стол и один стул.
   Она быстро поставила кубок на стол, и мы вместе выбежали из комнаты. Мы поспешили по коридору. Ее обычное высокомерие и самообладание вернулись к ней. Она направилась обратно в ту комнату, где незадолго до этого Фабиан возлежал на софе, а я обмахивала его веером из павлиньих перьев.
   — Понимаешь, — сказала Лавиния, — история нашего рода начинается еще со времен Завоевателя. Я считаю, что ваши предки были рабами.
   — О нет, они ими не были.
   — Да, были. Так вот, монахиня была одним из наших предков. Она влюбилась в неподходящего человека… Я думаю, он был викарием или пастором. Люди подобного рода не заключают браки с такими знатными людьми, как мы.
   — Смею заметить, они должны были быть более образованными, чем ваши.
   — Мы можем не заботиться об образовании. Об этом должны думать только люди вроде тебя. Мисс Эзертон говорит, что ты знаешь больше моего, хотя и на год моложе. Мне не надо быть образованной. Для меня это неважно.
   — Образование — самое большее из всех имеющихся благ, — сказала я, цитируя своего отца. — Расскажи мне о монахине.
   — Он был настолько ниже ее по происхождению, что она не могла выйти за него замуж. Отец запретил ей это и отправил в монастырь. Но она не могла без него жить, поэтому сбежала к нему. Ее брат отправился за ней и убил любовника. Ее привезли домой и поместили в этой похожей на келью комнате. В ней никогда ничего не меняли. Она выпила из кубка яд. Считают, что после смерти она вернулась в эту комнату и обитает здесь.
   — Ты веришь этому?
   — Конечно, верю.
   — Ты, должно быть, очень боялась, когда пришла сюда за кубком.
   — Когда играешь в игры с Фабианом, приходится это делать. Я думаю, что, поскольку меня послал Фабиан, призрак не мог сделать мне ничего плохого.
   — Ты считаешь своего брата кем-то вроде Бога.
   — Он такой и есть.
   Казалось, все в доме считали его таким.
   Когда мы возвращались домой, мисс Йорк сказала:
   — Бог мой, какой устроили переполох с веером. Если бы за этим не стоял мистер Фабиан, была бы настоящая беда.
   Я все больше восхищалась Домом. Я часто думала о монахине, которая из-за любви выпила яд и этим убила себя. Я говорила об этом с мисс Йорк, которая выяснила от мисс Эзертон, что, когда мисс Люси обнаружила пропажу веера из павлиньих перьев, она просто заболела.
   — Неудивительно, — сказала она, — что вокруг него поднялась такая суматоха. Мистер Фабиан не должен был просить, чтобы вы взяли его. Вы же никак не могли знать всего.
   — Как может веер иметь такое значение?
   — О, это что-то связано с павлиньими перьями. Я слышала, они приносят несчастье.
   Мне хотелось знать, имеет ли эта теория что-то общее с греческой мифологией, и, если да, мой отец наверняка должен об этом знать. Я решила спросить его.
   — Отец, — обратилась я. — У мисс Люси из Дома есть веер из павлиньих перьев. В нем что-то особенное. Есть ли какая-нибудь причина, почему он имеет какое-то важное значение?
   — Ну что ж, ты, конечно, помнишь эту историю, как Гера поместила глаза Аргуса на павлиний хвост?
   Я не знала и попросила рассказать ее.
   Оказалось, что это очередная история о Зевсе, соблазняющем кого-то. На этот раз это была дочь царя Аргоса, и Гера, жена Зевса, узнала об этом.
   — Она не должна была удивляться. — сказала я. — Он постоянно соблазнял, кого только мог.
   — Верно. Он превратил прекрасную девушку в белую корову.
   — Это что-то новое. Обычно он превращался сам.
   — На этот раз было по-другому. Гера была ревнива.
   — Не удивительно… с таким-то мужем. Но она должна была привыкнуть к его выходкам.
   — Она заставила следить за ним чудовище Аргуса, у которого было сто глаз. Узнав об этом, Зевс послал Гермеса усыпить его своей лирой и убить спящим. Узнав, что случилось, Гера рассердилась и поместила глаза убитого чудовища на хвост своего домашнего павлина.
   — И поэтому перья приносят несчастье?
   — Разве? Признаюсь, что когда-то я слышал что-то в этом роде.
   Но ничего больше он сказать мне не мог. Про себя я подумала: «Это из-за глаз. Они все время следят… потому что Аргус потерпел неудачу. Почему мисс Люси должна так беспокоиться из-за того, что там не стало глаз, чтобы следить за ней?»
   Тайна углублялась. Что это был за удивительный Дом! Там жил призрак в виде давно умершей монахини и был магический веер с глазами, следящими за своим владельцем. Было ли это, размышляла я, предупреждением о приближающейся катастрофе?
   Я чувствовала, что в доме может что-то случиться; там было еще так много загадочного, и, несмотря на то, что я была некрасивой и меня приглашали только потому, что другой подходящей для Лавинии компании не было, я хотела продолжать ходить в этот Дом.
   Это произошло примерно через неделю после инцидента с веером, когда я стала замечать, что за мной следят. Когда я скакала в паддоке, я почувствовала непреодолимое желание взглянуть на то окно, высоко на стене. Мне показалось, что за мной следят именно оттуда. За окном была тень, которая на мгновение появлялась и затем исчезала. Несколько раз мне казалось, что я там кого-то вижу. На меня это произвело жуткое впечатление.
   Я спросила как-то у мисс Эзертон:
   — Какая часть дома смотрит прямо на паддок?
   — Это западное крыло. Им мало пользуются. Там живет мисс Люси. Его считают ее частью дома.
   Я предполагала, что это так, а теперь подтвердилось.
   Однажды, когда я поставила лошадь в стойло, Лавиния убежала вперед, и, когда я собиралась вернуться в дом, увидела Айшу. Она быстро подошла ко мне и, взяв за руку, посмотрела мне в лицо.
   — Мисс Друзилла, я ждала, когда вы останетесь одна. Мисс Люси очень хочет поговорить с вами.
   — Что? — вскричала я. — Сейчас?
   — Да, — ответила она. — Тотчас же.
   — Лавиния будет ждать меня.
   — Сейчас это неважно.
   Я последовала за ней в дом и далее вверх по лестнице и по коридору в комнату в западном крыле дома, где меня ждала мисс Люси.
   Она сидела в кресле у окна, выходящего на паддок, откуда она могла за мной наблюдать.
   — Подойди сюда, детка, — сказала она.
   Я пошла к ней. Взяв меня за руку и посмотрев мне в лицо, она приказала:
   — Айша, принеси стул.
   Айша принесла и поставила его совсем рядом с мисс Люси.
   Затем она удалилась, и мы остались наедине.
   — Скажи мне, что заставило тебя это сделать, — сказала она. — Что заставило тебя унести веер?
   Я объяснила, что мы играли: Фабиан был благородным римлянином, а мы с Лавинией его рабами. Он испытывал нас, давая трудные задания. Мое заключалось в том, чтобы принести ему веер из павлиньих перьев, и я знала, что такой был в этой комнате, поэтому я пришла и взяла его.
   — Так, значит, и Фабиан втянут в это. Вас двое. Не только ты брала его. Значит, некоторое время он был в твоем распоряжении… был твоим. Это не пройдет бесследно, она это запомнит.
   — Кто запомнит?
   — Судьба, моя дорогая детка. Мне очень жаль, что ты брала веер. Ты могла брать что-то другое для своих игр без всякого вреда, но в павлиньих перьях есть что-то такое… мистическое и угрожающее.
   Я вздрогнула и оглянулась.
   — Они несчастливые? — спросила я.
   Она выглядела печальной.
   — Ты — милая маленькая девочка, и я сожалею, что ты их трогала. Теперь ты должна быть осторожной.
   — Почему? — взволнованно спросила я.
   — Потому что этот веер приводит к трагедии.
   — Как это возможно?
   — Я не знаю, как, я только знаю, что приводит.
   — Если вы знаете это, зачем вы держите его у себя?
   — Потому что я заплатила за владение им.
   — Как заплатили?
   — Я заплатила счастьем своей жизни.
   — Не выбросить ли вам этот веер?
   Она покачала головой.
   — Нет. Это нельзя сделать. Сделать это — значит, передать проклятие.
   — Проклятие, — Это становилось все более и более фантастичным. Это казалось еще более диким, чем рассказ моего отца о девушке, превратившейся в белую корову.
   — Почему? — спросила я.
   — Потому что это записано.
   Она покачала головой, а я продолжала:
   — Как может приносить несчастье веер из перьев? В конце концов, это просто веер, и кто может причинить вред его владельцу? Павлин, из перьев которого он сделан, давным-давно умер.
   — Ты не была в Индии, дитя мое. Там происходят странные вещи. Там, на базаре, я видела людей, которые заколдовывали ядовитых змей и делали их послушными. Я видела то, что называется трюком с веревкой, когда провидец заставлял веревку стоять вертикально без всякой поддержки, а мальчик взбирался по ней. Если бы ты побывала в Индии, ты бы поверила в такие вещи. Люди здесь слишком материалистичны; они не в ладах с мистикой. Если бы у меня не было этого веера, я стала бы счастливой женой и матерью.
   — Почему вы следили за мной? Почему вы послали за мной и рассказываете все это!
   — Потому что ты некоторое время владела этим веером. Несчастье могло коснуться тебя. Я хочу, чтобы ты была осторожна.
   — Я ни на минуту не думала, что он мой. Я только ненадолго взяла его, потому что Фабиан приказал мне сделать это. Это была всего лишь игра.
   Я подумала: "Она сумасшедшая. Как может веер приносить несчастье? Как может кто-то превратить женщину в белую корову? Но мой отец, казалось, верит в это, по крайней мере он рассказывал об этом так, будто верит. Но ведь греки были для него большей реальностью, чем его собственные прихожане.
   — Как вы можете быть уверенной, что этот веер несчастливый? — спросила я.
   — Из-за того, что случилось со мной. — Она повернулась ко мне, и ее трагические глаза остановились, казалось, на мне, но на самом деле ее взгляд был устремлен куда-то за меня, как будто она смотрела на что-то, что находилось за пределами этой комнаты.
   — Я была счастлива, — сказала она. — Возможно, это было противоестественно — быть такой счастливой. Это было испытанием судьбы. Джеральд был восхитителен. Я встретила его в Дели. Наши семьи имели там свои интересы. Считалось, что для меня будет хорошо вскоре выйти за него замуж. Англичане и члены Компании — это была Ост-Индская компания — вели оживленную светскую жизнь, и мы, также как и семья Джеральда, участвовали в ней. Он был таким симпатичным, таким очаровательным… не было никого похожего на него. Мы были влюблены друг в друга с первой встречи. — Повернувшись, она улыбнулась мне. — Дитя мое, ты слишком молода, чтобы понять. Это было… прекрасно. Его семья была довольна… как и моя. Не было причин, мешавших нам вступить в брак. Мы объявили о нашей помолвке, к всеобщему удовольствию. Моя семья устроила бал, чтобы отметить это событие. Он был действительно великолепен. Моя дорогая, мне хотелось бы описать тебе Индию. Мы вели великолепную жизнь. Кто бы мог угадать, что нас ожидала трагедия? Она пришла внезапно… как вор в ночи.
   — Она произошла из-за веера? — с дрожью спросила я.
   — Ах, веер. Как мы были молоды! Как простодушны! Мы пошли на базар вместе. Это разрешалось, поскольку мы были официально помолвлены. Это было чудесно. Базары были такими восхитительными, хотя я всегда немного боялась их, но, конечно, не с Джеральдом. Это было так захватывающе… заклинатели змей… улицы, странная музыка… этот острый запах — это и есть Индия. Прекрасные шелка, слоновая кость… и странная кухня. Все было волнующим. И вдруг мы увидели человека, торгующего веерами. Я была мгновенно потрясена ими. «Как они красивы!» — воскликнула я. Джеральд подтвердил: «Они очень хороши. Ты должна взять один». Я помню продававшего их человека. Он был сильно искалечен и не мог стоять. Он сидел на циновке. Я помню, как он улыбался, глядя на нас. Тогда я не обратила на это внимания, но потом я вспомнила эту улыбку. Она была… злой. Джеральд раскрыл веер, и я взяла его. Он был дорог мне вдвойне, потому что мне дал его он. Джеральд смеялся над моим восхищением веером. Он крепко взял меня за руку. Когда мы шли, все кругом смотрели на нас. Я думаю потому, что мы выглядели такими счастливыми. Вернувшись к себе в комнату, я открыла веер. Я поставила его на стол, так чтобы все время видеть его. Когда моя служанка-индианка вошла, она в ужасе уставилась на него. Она сказала: «Веер из павлиньих перьев… О нет, нет, мисс Люси… они приносят зло… Вы не должны его держать здесь». Но я возразила: «Не глупи. Мне дал его мой жених, и поэтому он всегда будет мне дорог. Это первый его подарок мне». Покачав головой и закрыв лицо руками, будто закрываясь от веера, она сказала: «Я отнесу его обратно тому мужчине, который продал его вам… Хотя сейчас он ваш… в нем находится зло… но, возможно, небольшое зло». Я подумала, что она сумасшедшая и что я не должна разрешать ей дотронуться до него.
   Она остановилась, и по ее щекам побежали слезы.
   — Мне был дорог этот веер, — продолжала она через некоторое время. — Это была первая вещь, которую он подарил мне после помолвки. Когда я проснулась утром, то сразу увидела его. Я поклялась, что всегда буду помнить тот момент, когда Джеральд купил мне его на базаре. Он смеялся над моей одержимостью в отношении этого веера. Тогда я этого не понимала, но теперь знаю. Он уже тогда околдовал меня. «Это всего лишь веер, — сказал Джеральд. — Почему ты питаешь к нему такую любовь?» Я объяснила ему, почему, и он продолжал: «Тогда я сделаю его еще более достойным твоего внимания. Я вложу в него что-нибудь драгоценное, и каждый раз, когда ты будешь смотреть на него, он будет напоминать, как сильно я люблю тебя». Он сказал, что отнесет его к знакомому ювелиру в Дели. Этот человек большой мастер. Когда я получу его обратно, он будет чем-то особенным, чем можно гордиться. Я была счастлива. Я должна была догадаться, что такое счастье не может быть продолжительным. Он взял веер и отправился в центр города. Мне никогда не забыть тот день. Каждая его секунда навсегда отпечаталась у меня в памяти. Он зашел в ювелирную лавку и находился там достаточно долго. А когда вышел… они ждали его. Неприятности были часто. Компания держала их под контролем, но всегда находились какие-то сумасшедшие. Они не понимали, какое благо мы приносили их стране. Они хотели избавиться от нас. Семья Джеральда была влиятельной… как и моя. Среди них он был хорошо известен. Они убили его, когда он выходил из ювелирной лавки. Он умер там же, на улице.
   — Какая грустная история. Мне очень жаль, мисс Люси, — сказала я.
   — Я это вижу, мое дорогое дитя. Ты добрый ребенок. Мне жаль, что ты брала веер.
   — Вы верите, что все это случилось из-за веера?
   — Он оказался в том месте именно из-за веера. Мне никогда не забыть взгляда моей служанки. Каким-то образом эти люди обладают мудростью, которой мы лишены. Как бы мне хотелось, чтобы я никогда не видела этого веера… не ходила в то утро на базар. Какой я была беспечной и веселой… и мой глупый порыв унес его жизнь и разрушил мою.
   — Это могло случиться где-то и в другом месте.
   — Нет. Причиной тому был именно веер. Понимаешь, он понес его в ювелирную лавку. Они последовали за ним и ждали его на улице.
   — Я думаю, что это могло случиться и без веера. Она покачала головой.
   — Со временем он вернулся ко мне. Я покажу тебе, что было сделано. — Некоторое время она сидела, и слезы струились у нее по щекам. Вошла Айша.
   — Тихо, тихо, — сказала она. — Вы не должны вновь возвращаться ко всему этому. Дорогая, моя дорогая, это нехорошо… маленькая хозяйка… нехорошо.
   — Айша, — сказала она. — Принеси мне веер.
   Айша сказала:
   — Нет, забудьте о нем… Не расстраивайтесь.
   — Айша, принеси его, пожалуйста.
   Ей пришлось подчиниться.
   — Посмотри, детка, вот что он сделал для меня. Надо знать, как выдвинуть эту панель. Видишь. Здесь есть маленькое приспособление. Ювелир был большим мастером. — Она отодвинула панель на оправе веера, открывая сияющий изумруд, окруженный маленькими бриллиантами. У меня перехватило дыхание. Это было так великолепно.
   — Здесь заключено целое состояние, сказали мне как бы в утешение. Как будто меня могло что-то утешить. Это было его подарком мне. Вот почему этот веер драгоценен.
   — Но если он будет приносить вам несчастья…
   — Он уже сделал это. Он больше не сможет мне причинить вреда. Айша, положи его обратно. Туда. Я тебе рассказала, потому что на непродолжительное время этот веер был твоим. Ты должна быть осторожнее. Ты хорошая девочка. А теперь иди к Лавинии. Я выполнила свой долг. Будь настороже… с Фабианом. Понимаешь, он взял часть вины на себя. Возможно, поскольку ты владела им такое короткое время, тебя это минует. А он также не может считаться невиновным…
   — А теперь время уходить, — напомнила мне Айша. Она проводила меня к двери и пошла рядом по коридору.
   — Не надо придавать большого значения ее словам, — сказала она мне. — Она очень страдает, и ее мысли блуждают. Это был ужасный удар, ты понимаешь. Не беспокойся о том, что услышала. Возможно, мне не следовало приводить тебя к ней, но она этого хотела. Она не могла успокоиться, пока не поговорит с тобой. Теперь она освободилась от этих мыслей. Понимаешь?
   — Да, понимаю.
   И я успокоила себя: «То, что произошло, помутило ее разум».
   И мысли о монахине-призраке в восточном крыле и о сумасшедшей женщине в западном делали для меня Дом все более и более завораживающим.
   С течением времени я перестала думать о веере из павлиньих перьев и страшиться, что что-то ужасное может произойти со мной из-за того, что я однажды владела им. Я по-прежнему посещала Дом. Гувернантки оставались в дружеских отношениях со мной, а мои отношения с Лавинией немного изменились. Я по-прежнему была некрасивой и меня приглашали лишь потому, что в округе я была единственной девочкой — ровесницей Лавинии и мое социальное положение не было настолько низким, чтобы меня можно было игнорировать. Я добилась некоторого превосходства над Лавинией, поскольку была умнее ее, хотя она была исключительно хорошенькой. Мисс Йорк испытывала некоторое чувство гордости за меня. Когда случилось так, что мисс Эзертон заболела, мисс Йорк перешла в Дом, чтобы заменить ее до выздоровления. Тогда и обнаружился разрыв между мной и Лавинией. Это многое дало мне и не прошло незамеченным для Лавинии.
   Я становилась взрослой. Меня нельзя было больше дурачить. Я даже угрожала перестать посещать Дом, если Лавиния не будет вести себя лучше, и было очевидным, что она этого не хотела. Мы становились ближе — даже союзниками, когда этого требовали обстоятельства. Я была некрасивой, но зато умной. Она же была красивой, но не умела, как я, думать и изобретать; и она полагалась во всем на меня, принимая мое лидерство — хотя и не признавая этого.
   Временами я видела Фабиана. Он приезжал домой на каникулы и иногда прихватывал с собой друзей. Обычно они не обращали на нас внимания, но я начала понимать, что он не столько не замечает моего присутствия, сколько хотел бы заставить меня так думать. Иногда я ловила на себе его незаметный взгляд. Связывала я это с тем давнишним приключением, когда я была маленькой и он меня украл.
   Теперь все шептались о том, что мисс Люси сошла с ума. Миссис Янсон была очень дружна с поваром из Дома, поэтому, как она сказала, у нее это было «прямо из первых уст». Полли была как галка. Она схватывала малейший намек, слух и накапливала их, с тем чтобы, по ее словам, «собрать удовольствие».
   Мы часто говорили о Доме, потому что он завораживал Полли так же, как и меня.
   — Старая леди сошла с ума, — сказала она. — В этом нет ни малейшего сомнения. У нее с головой не все в порядке с тех пор, как она потеряла в Индии свою любовь. Человек должен понимать, что с ним может случиться беда, если он едет в такие диковинные края. Так и произошло с мисс Люси. Миссис Брент говорит, что теперь она взялась бродить по дому… приказывая всем вокруг, словно они черные слуги. Это все из-за того, что она ездила в Индию. Почему люди не могут оставаться дома, не понимаю. Она думает, что все еще в Индии. Все, что Айша может сделать, это присматривать за ней. И у нее там есть еще один темный слуга.
   — Это Имам. Он тоже приехал из Индии. Я думаю, что она взяла его с собой, когда поехала домой… вместе с Айшей, конечно.
   — Меня бросает в дрожь. Эти заморские одежды и черные глаза и какой-то тарабарский разговор.
   — Это не тарабарщина, Полли. Это их родной язык.
   — Почему для того, чтобы ухаживать за собой, она не держит какую-нибудь приятную британскую пару? И потом, эта комната с призраками и что-то, связанное с монахиней. И любовные страдания. Не понимаю. По-моему, любовь — это то, от чего надо держаться подальше.
   — Ты так не думала, когда у тебя был Том.
   — Я должна сказать, что тебе не найти человека, как две капли воды похожего на Тома.
   — Но каждый надеется на это. Именно поэтому и влюбляются.
   — Девочка моя, ты становишься слишком умной. Посмотри на нашу Эфф.
   — Он все так же плох?
   Полли только прищелкнула языком. Очень странно, но после этого разговора появились новости о «нем». Как сказала Полли, его в течение некоторого времени мучила грудь. Я помню день, когда он умер.
   Полли была глубоко потрясена. Она не знала, как это отразится на Эфф.
   — Я должна поехать на похороны, — сказала она. — В конце концов, надо проявить немного уважения.
   — Ты не слишком уважала его, пока он был жив, — заметила я.
   — Когда человек умирает, другое дело.
   — Почему?
   — Ох, ты со своими «что» и «почему». Это… просто это так.
   — Полли, — спросила я. — Не могла бы я поехать с тобой на похороны?
   Она в изумлении воззрилась на меня.
   — Ты? Для Эфф это будет неожиданностью.
   — Посмотрим…
   Полли молчала. Я видела, что она обдумывает эту идею.
   — Хорошо, — сказала она наконец. — Это было бы проявлением уважения.
   Я уяснила, что выразить уважение совершенно необходимо в такой ситуации.
   — Мы должны спросить твоего отца, — сказала она в конце концов.
   — Он бы не заметил, уехала я или нет.
   — Не следует говорить так о своем отце.
   — Почему, если это правда? И мне так нравится. Я не хотела бы, чтобы он действительно интересовался мною. Я скажу ему сама.
   Когда я сообщила об этом, он показался мне несколько встревоженным.
   Он поднял руку, думая, что очки на голове. Их там, конечно, не было, и он беспомощно искал, как будто не мог решить этот вопрос, пока не найдет их. К счастью, очки лежали у него на письменном столе, и я быстро принесла их ему.
   — Это сестра Полли, и это будет выражением уважения и сочувствия.
   — Я надеюсь, это не означает, что она захочет нас покинуть?
   — Покинуть нас! — У меня не возникало таких мыслей. — Конечно, не захочет.
   — Она может остаться жить со своей сестрой.
   — О нет, — воскликнула я. — Но я думаю, что должна поехать на эти похороны.
   — Они могут быть ужасными. Простые люди придают им большое значение… тратя больше денег, чем могут себе позволить.
   — Я хочу поехать, папа. Мне хочется увидеть ее сестру. Она всегда рассказывает о ней.
   Он кивнул.
   — Ну что ж, тогда тебе следует поехать.
   — Мы пробудем там несколько дней.
   — Я надеюсь, что все будет хорошо. Полли будет с тобой.
   Полли была довольна, что я еду с ней. Она сказала, что Эфф это будет приятно.
   Я приняла участие в похоронном обряде и нашла его очень поучительным.
   Меня поразили размеры дома Эфф. Он смотрел на общинные земли, окруженные четырехэтажными домами, стоявшими как часовые.
   — Эфф всегда любила зелень, — сказала мне Полли. — И здесь все это есть. Кусочек сельской местности и стук копыт, чтобы чувствовать, что она не в дебрях.
   — Это то, что ты называешь лучшим из двух миров, — заметила я.
   — Что же, я не хочу с этим спорить, — согласилась она.
   Эфф была примерно на четыре года старше Полли, но выглядела еще старше. Когда я это заметила, Полли ответила:
   — Это все жизнь, которую она вела.
   Она не упомянула «его», поскольку он умер, и я поняла, что когда люди умирают, их грехи забываются и остается только уважение; но я знала, что жизнь с «ним» состарила Эфф на несколько лет. Я была удивлена, потому что она не производила впечатления женщины, которую даже «он» мог бы легко запугать. Она была во многом похожа на Полли: тот же трезвый взгляд на жизнь и та же уверенность, что никто ее не перехитрит, даже если кто-то попытается это сделать. Во время моего короткого пребывания я поняла, что так же думают и другие. Это было характерно для кокни и несомненно является порождением лондонских улиц.