Холт Виктория. Индийский веер

   Этот визит стал для меня большим откровением. Я попала в другой мир, который взволновал меня. Полли была его частью, и я хотела узнать о нем побольше.
   Вначале Эфф из-за меня немного нервничала. Она за все извинялась.
   — Уверена, что это не то, к чему вы привыкли. Но Полли успокоила ее:
   — Эфф, не беспокойся о Друзилле. Мы с ней быстро и легко подружились, не так ли?
   Я уверила Эфф, что это так и есть.
   Полли и Эфф часто начинали смеяться и тут же вспоминали, что «он» лежит в передней гостиной, выставленный для торжественного прощания.
   — Он прекрасно выглядит, — сказала Эфф. — Миссис Грин пришла и убрала покойного, она хорошо сделала свое дело.
   Мы сидели на кухне и разговаривали о «нем». Я не узнавала в «нем» бывшее чудовище; я собиралась напомнить об этом Полли, но при первой же попытке она слегка толкнула меня под столом, вовремя напомнив об уважении, которое следует оказывать мертвым.
   Меня поселили в одной комнате с Полли. В ту первую ночь мы лежали в постелях и разговаривали о похоронах и о «его» болезни, которую «он» тщательно скрывал, пока Господь внезапно не призвал «его». Мне было спокойно в этом странном доме рядом с Полли. Внизу в гостиной лежал покойник.
   Великий день наступил. Теперь я смутно помню тех торжественных служащих похоронного бюро в их цилиндрах и черных костюмах, лошадей с плюмажами, «настоящий дубовый с настоящей латунной гарнитурой», как гордо объяснила Эфф, гроб.
   Он был завален цветами. Эфф торжественно провозгласила:
   — Небесные Ворота приоткрылись.
   Мы с Полли поспешили в цветочный магазин и купили венок в форме лиры, который вряд ли соответствовал случаю. Но я поняла, что смерть все меняет.
   Состоялась торжественная служба, на которой Эфф поддерживали с одной стороны Полли, а с другой — мистер Бренчли, которому она сдавала комнаты в своем доме. Она наклонялась и прикладывала к глазам носовой платок с черной каймой. Я подумала, что Полли говорила мне о нем не правду.
   В гостиной нам подали сандвичи с ветчиной и шерри. Теперь шторы были подняты, и без гроба комната выглядела совсем по-иному — немного строгой и нежилой, но без траурного оттенка.
   Я поняла, что между Полли и Эфф существовали очень тесные узы, хотя они были немного критичны по отношению друг к другу — Полли к Эфф из-за замужества с «ним», и Эфф к Полли — поскольку последняя «пошла в услужение». Эфф постоянно напоминала, что их отец никогда бы этого не одобрил.
   Я поняла, что Эфф не испытывала финансовых затруднений. Полли рассказывала мне, что именно Эфф вела все дела в доме. «Он» не работал годами из-за своей груди. Эфф вынуждена была пустить жильцов. Семья Бренчли жила у них уже два года, и они стали, скорее друзьями, чем арендаторами. Конечно, когда-нибудь, когда мальчуган вырастет, они подумают о приобретении своего дома с собственным садом, но пока что Бренчли были постоянными жильцами.
   Я осознала, что привязанность Эфф к Бренчли связана главным образом с мальчуганом. Малышу было шесть месяцев, и он пускал слюни и вопил без всякой причины. Эфф разрешила им держать детскую коляску в холле — большая уступка, которую отец никогда бы не одобрил — и миссис Бренчли выносила его вниз, так что он мог подышать воздухом в саду. Эфф это нравилось, и я пришла к выводу, что и Полли тоже. Когда он лежал в коляске, Эфф находила повод выйти в сад и взглянуть на него. Если он плакал — что случалось нередко — они бормотали ему всякую бессмыслицу типа: «Хочет Дидумс свою Мумумс?» — или что-нибудь в таком же роде. Но так странно это звучало из их уст, потому что они обе слыли «особами с острым язычком». Этот ребенок полностью изменял их.
   Я решила, что в жизни Полли и Эфф больше всего не хватало собственных детей. Оказалось, что дети были очень желанной мечтой — даже Фабиану хотелось ребенка.
   Я очень хорошо помню случай, произошедший через два дня после похорон. На следующий день после этого события мы с Полли собирались возвращаться домой. Полли старалась как можно интереснее провести наш последний день и взяла меня в «Вест», что означало Уэст-Энд Лондона.
   Вечером мы сидели на кухне. Меня усадили у огня, но я так хотела спать, что клевала носом.
   Я смутно слышала, как Полли сказала:
   — Посмотри на Друзиллу. Она совсем уже спит. Что ж, могу сказать, что мы много побродили. — Затем я действительно задремала.
   Внезапно я проснулась. Эфф и Полли сидели за столом с большим коричневым керамическим чайником.
   Эфф говорила:
   — Я считаю, что могу взять сюда еще двоих.
   — Не знаю, что подумал бы отец об этом.
   — Они называют себя «платящими» гостями… за пользование моим помещением. Знаешь, Полл, Мартенсы по соседству выезжают, и я думаю, что могла бы приобрести их дом.
   — Это еще зачем?
   — Конечно, чтобы больше было «платящих» гостей. Полл, я думаю, что могла бы неплохо на этом заработать.
   — Я считаю, что могла бы.
   — Подумай, мне нужна помощь.
   — Что тебе надо… взять кого-то в компаньоны?
   — Я хочу кого-то, кого я знаю, кому я могла бы доверять.
   — Хорошее дело.
   — Как насчет тебя, Полл?
   Последовало долгое молчание. Теперь я уже окончательно проснулась.
   — Вдвоем мы могли бы это легализовать, — сказала Эфф. — Это было бы прекрасное небольшое предприятие. Ты в услужении… ну, ты знаешь, что отцу это никогда бы не понравилось.
   — Я не хотела бы оставлять Друзиллу. Этот ребенок… она много для меня значит.
   — Милая крошка. Не красавица… но сообразительная, и я думаю, что она своего добьется.
   — Тише! — сказала Полли.
   Она посмотрела в мою сторону, и я сразу же закрыла глаза.
   — Полл, ведь так не будет продолжаться вечно. Я считаю, что сестры должны держаться вместе.
   — Если бы не Друзилла, я не раздумывая приняла бы твое предложение, Эфф.
   — Тебе там нравится, да?
   — Мне здесь нравится. Сельская местность смертельно скучная. Я люблю небольшое оживление.
   — Разве я не знаю! Ты всегда это любила и всегда будешь любить. Ты такая, Полл.
   — Я буду с ней, пока она нуждается во мне.
   — Подумай. Ведь ты не хочешь всю жизнь быть у кого-то на побегушках. Ты никогда не была такой.
   — О, нельзя сказать, чтобы я была на побегушках. Он мягкий… и она как мой собственный ребенок.
   — А это была бы прекрасная жизнь. Мы работали бы вместе.
   — Эфф, прекрасно сознавать, что ты есть.
   Так в мою жизнь вошел новый страх. Я поняла, что может наступить день, когда я потеряю Полли.
   — Полли, — сказала я ей в тот же вечер, — ты не собираешься уйти от меня, ведь правда?
   — О чем ты говоришь?
   — Ты можешь войти в дело к Эфф.
   — Вот что! Кто слушает то, что ему не предназначалось? Притворялась спящей?! Я знаю. Вижу тебя насквозь.
   — Но ведь ты не уйдешь, правда, Полли? — почти прокричала я.
   — Нет. Я буду с тобой, пока буду нужна тебе. Обняв, я крепко прижалась к ней, боясь, как бы она не убежала.
   И должно было пройти много времени, прежде чем я забыла брошенную Эфф наживку свободы для Полли.

Французская история

   Прошли годы, и я достигла четырнадцатилетия, занимаясь примерно тем же, что делала всегда. Мисс Йорк все еще была со мной, и Полли оставалась моим гидом, утешителем и учителем. Время от времени я ходила в Дом, но не подчинялась уже так Лавинии. Мне стоило только намекнуть, что перестану приходить, и она меняла свое задиристое поведение. Она втайне уважала меня — хотя никогда не признала бы этого. Я помогла ей в одной-двух трудных ситуациях, и это дало мне некоторое преимущество.
   С Полли мы стали еще ближе. Мы несколько раз навещали Эфф, у которой теперь был дом по соседству и которая успешно справлялась со своими «платящими» гостями. Казалось, ее значительность возросла, и она, управляя двумя своими домами, оставалась доброй и вежливой. Полли вынуждена была согласиться, что у отца было мало поводов для недовольства. Бренчли съехали, и их заменили Пакстоны. «Намного лучше, — комментировала Эфф. — Миссис Пакет всегда заворачивает свой мусор, прежде чем бросить его в мусорный ящик. Миссис Бренчли никогда так не делала. Хотя я должна сказать, что скучаю по парнишке». Но, кроме утраты малыша, в действительности изменения были к лучшему.
   — Эфф правильно делает, — сказала Полли. — Все это прямо по ее части.
   И я знала это, но, с моей точки зрения, Полли должна была бы быть с Эфф, поддерживая ее и втайне посмеиваясь вместе с ней над маленькими слабостями их «платящих» гостей. Но Полли поклялась никогда не покидать меня, пока она мне нужна, и я верила ей.
   В жизни наступили изменения. В Доме появился архитектор, потому что в восточном крыле здания что-то разрушилось и для его восстановления потребовался эксперт. Это был мистер Руммель, и он очень подружился с мисс Эзертон. Леди Харриет не знала об этом, пока не стало слишком поздно. Мисс Эзертон объявила о своей помолвке с мистером Руммелем, заявив леди Харриет, что через месяц она покинет свое место, чтобы подготовиться к свадьбе.
   Леди Харриет была в ярости. До приезда мисс Эзертон уже прошла целая череда гувернанток, и она была единственной, оставшейся в доме.
   — Люди совсем не считаются с окружающими, — сказала леди Харриет. — Где же благодарность? Все эти годы у нее здесь был хороший дом.
   Но у мисс Эзертон, чувствующей себя в безопасности благодаря любви мистера Руммеля, не было причин волноваться. Теперь она находилась вне пределов досягаемости леди Харриет и ее неодобрения.
   Когда пришло время, она уехала. Из двух прибывших новых гувернанток ни одна не оставалась больше двух месяцев.
   Тогда леди Харриет заявила, что довольно бессмысленно держать двух гувернанток для двух так близко живущих девочек одного возраста. На нее произвела впечатление эффективность работы мисс Йорк, и она не видела причин, по которым эта молодая женщина не могла бы учить нас с Лавинией одновременно.
   Отец колебался и сказал, что он должен посоветоваться с мисс Йорк, что и сделал. Мисс Йорк, так же как и две гувернантки, пребывание которых в Доме было кратковременным, не жаждала браться за воспитание Лавинии. Но ее привлекло обещание большей, и, кроме того, на нее оказала влияние властная личность леди Харриет. Она согласилась, в результате чего Лавиния иногда приходила ко мне домой, а я ходила на урок в Дом. Мисс Йорк, которая благодаря своим знаниям могла до некоторой степени диктовать свои условия, отказалась обосноваться в Доме и настояла на том, чтобы ее нанимателем был пастор. Так мы с Лавинией стали учиться вместе.
   Я не испытывала неудовольствия, поскольку классная комната была местом моего триумфа. Мисс Йорк постоянно шокировало невежество Лавинии, и хотя она частенько списывала мои работы и я во многих случаях помогала ей, Лавиния намного отставала от меня в учебе.
   В душе я очень любила ее, хотя и не могла понять почему. Возможно, это было чувство близкого знакомства, поскольку мы знали друг друга уже много лет. Она была высокомерной, эгоистичной и властной; но я принимала это как своего рода вызов. Мне в достаточной степени льстило сознание того, что втайне она полагается на меня. Я думаю, что знала ее лучше, чем кто-либо другой, поэтому я поняла те черты ее характера, которые, без сомнения, явились причиной некоторых событий, произошедших с ней позже.
   Ей была свойственна глубокая чувственность, и она рано созрела. В пятнадцать лет она была уже женщиной, в то время как я, несмотря на свои выдающиеся знания, физически оставалась ребенком. У нее была узкая талия, и она прилагала большие усилия, чтобы подчеркнуть фигуру, демонстрируя признаки зрелости. Она всегда чрезмерно гордилась своими великолепными волосами. У нее были превосходные белоснежные зубы, и она любила их демонстрировать, даря свои улыбки налево и направо, чтобы люди могли восхищаться ими, и это создавало обманчивое впечатление приветливости.
   Поскольку она не успевала в учебе, она решила, что учение — удел тех, кто обделен физическим обаянием.
   Мне приходило в голову, что Лавиния постоянно была влюблена. Она расцветала, когда около нее были мужчины. Она улыбалась и сверкала и становилась совершенно другим человеком.
   Время от времени я видела Фабиана. Он почти все время отсутствовал: сначала был в школе, потом — в университете. Иногда он приезжал домой, чаще всего с другом. Мне доводилось видеть его скачущим на лошади или иногда в Доме, когда я бывала на уроке.
   Когда Лавиния говорила о молодых людях, приезжающих в Дом с ее братом, ее глаза искрились, и она начинала хихикать. Фабиан не обращал на меня внимания, и я полагала, что он забыл о том времени, когда ухаживал за мной и устроил переполох из-за того, что меня захотели отнять у него. Хотя это было всего лишь детской игрой, я всегда думала, что это создало между нами какую-то особую связь.
   Через несколько дней после моего пятнадцатилетия я встретила Дугала Каррузерса, Сокращая путь через церковный двор к пасторскому дому, я заметила, что дверь церкви открыта, и, когда приблизилась, услышала звук шагов по каменным плитам. Я подумала, что там, возможно, мой отец и что он должен был бы уже идти домой, поскольку миссис Янсон будет недовольна, если он не явится вовремя к ланчу. Ему приходилось напоминать об этом постоянно.
   Я заглянула в церковь и увидела молодого человека, который стоял там, обозревая своды.
   Когда я вошла, он повернулся и улыбнулся мне.
   — Хелло, — сказал он. — Я просто восхищен церковью. Она очень красивая, не так ли?
   — Я думаю, что она одна из самых старинных в округе.
   — Норманнская, по-видимому. И прекрасно сохранилась. Это просто удивительно, как такие старинные здания противостоят времени. Знаете ли вы историю этого места?
   — Нет. Но мой отец знает. Он пастор.
   — А… понятно.
   — Он был бы очень рад рассказать вам обо всем.
   — Очень любезно.
   У меня возникли противоречивые чувства. Если я возьму его в дом встретиться с отцом, нам придется пригласить его на ланч, а миссис Янсон не жалует неожиданных гостей во время еды. С другой стороны, если мы не пригласим его, отец заговорится с ним и пропустит свой ланч. В любом случае мы навлекли бы неудовольствие cо стороны миссис Янсон.
   Я сказала:
   — Почему бы вам не прийти как-нибудь и не увидеться с моим отцом? Сегодня после обеда он будет свободен. Вы остановились здесь неподалеку?
   — Да, — махнув рукой, сказал он. — Там.
   Я подумала, что он показывает на местную гостиницу, где иногда останавливались «платящие» гости.
   Оставив его в церкви, я пошла домой. За ланчем я сказала отцу, что встретила в церкви человека, который интересуется историей и архитектурой этого места.
   Отец обрадовался, предвкушая встречу с тем, кто разделял его энтузиазм.
   — Он собирается прийти после обеда. Я обещала, что ты встретишься с ним.
   Я ждала прихода этого молодого человека, и мой отец с удовольствием принял его. К нашему удивлению, он сказал, что остановился в Фремлинге. Я оставила их и отправилась кататься на лошади.
   Мы с Лавинией были хорошими наездницами, но нам не разрешалось кататься на лошади без сопровождения грума⁴. Обычно нас сопровождал главный конюх Рейбен Карри. Это был молчаливый человек, абсолютно нечувствительный к уловкам Лавинии, и он умело справлялся с нами, имея твердый характер. Он был интересным человеком, очень религиозным. Я слышала от Полли или миссис Янсон, что его жена «сбилась с пути», когда поблизости остановился цыганский табор. Среди них был один восхитительный парень. С белыми зубами, в золотых серьгах, он мог вызывать наслаждение игрой на скрипке. Он повергал в трепет всех девушек, но ни на что хорошее он не был способен… Бог знает, что произошло. Парень увез ее, и правда заключается в том, что он соблазнил ее. Когда в конце лета цыгане снялись с места, оказалось, что она беременна. Этим ребенком был Джошуа Карри — средоточие несчастий с первого дня рождения. Такой же, как его отец, как считали все в округе, и один из тех, кого должны остерегаться девушки.
   Услышав о необычном происхождении Джошуа, я заинтересовалась им. У него были черные вьющиеся волосы и искрящиеся, всегда смеющиеся глаза. Он был очень смуглый, гибкий и не похож ни на кого из моих знакомых.
   На этот раз, когда мы с Лавинией пришли в стойла, Джошуа был там один. Когда мы вошли, он широко улыбнулся нам. Я сразу же заметила перемену в Лавинии, поскольку хотя он и был слугой, но являлся представителем противоположного пола. На щеках у нее появились ямочки, и глаза засияли.
   Джошуа приветствовал ееэ но не так, как это делало большинство. Создавалось впечатление, что это было как бы в шутку, а в действительности не являлось выражением приветствия и уважения.
   — Наши лошади оседланы? — высокомерно спросила Лавиния.
   — О да, миледи. Они ждут вас, — поклонился Джошуа.
   — А где Рейбен?
   — Он работает. Я думаю, что могу сопровождать вас сегодня.
   — Обычно это делает Рейбен или кто-то из старших, — сказала Лавиния, но я сразу поняла, что втайне она довольна.
   — Ну что же, сегодня это сделаю я… в том случае, если юные леди позволят мне.
   — Я полагаю, что мы позволили, — медленно сказала Лавиния.
   Мы пошли к лошадям.
   Я вскочила на лошадь, воспользовавшись колодой, и обернулась, чтобы взглянуть на Лавинию. Джошуа помогал ей сесть в седло. Это заняло совсем немного времени. Я увидела его лицо совсем радом с ее и заметила, как его рука задержалась на ее бедре. Я была уверена, что она рассердится за такую фамильярность, но ничего подобного не произошло. Ее щеки покрыл румянец, глаза искрились.
   — Спасибо, Джошуа, — сказала она.
   — Я откликаюсь на Джос, — ответил он ей. — Более дружески, как вы думаете?
   — Я об этом ничего не думала, — сказала Лавиния. — Но полагаю, что так и есть.
   Я увидела, что его рука лежит на ее руке.
   — Тогда пусть будет Джос.
   — Хорошо, Джос.
   Мы выехали из конюшни и вскоре поскакали легким галопом. Лавиния пропустила меня вперед, а они с Джосом остались позади. Я слышала ее смех и подумала, что это странно. Обычно она была так высокомерна со слугами!..
   На уроках она была еще более невнимательной: постоянно изучала в зеркале свое лицо, причесывая волосы, оттягивая небольшие завитки и отпуская их обратно. Она улыбалась самой себе так, будто скрывала какой-то секрет.
   — Я отчаялась научить чему-нибудь эту девочку, — вздыхала мисс Йорк. — Да я просто пойду к леди Харриет и скажу, что это безнадежно. Она становится все хуже. — Лавиния не обращала на ее слова никакого внимания. Самодовольство полностью завладело ею. Она была довольна жизнью. Что-то произошло. Мне было жаль, что я одна обнаружила, что именно.
   Дугал Каррузерс очень подружился с моим отцом и в течение своего пребывания во Фремлинге несколько раз приходил к нам и однажды даже остался ни ланч.
   Он рассказал, что находился в Доме в течение трех недель и что его отец был большим другом сэра Уильяма Фремлинга. Они были связаны с Ост-Индской компанией и ему вскоре придется покинуть страну. Он признался моему отцу в том, что с большим удовольствием изучал бы средневековое искусство и архитектуру, и, пожав плечами, добавил, что по семейной традиции сын семейства должен вступить в компанию, также как впоследствии это придется сделать и Фабиану Фремлингу.
   Миссис Янсон не выразила неудовольствия по поводу присутствия гостя. Она считала, что может приготовить такой же хороший ланч, как и миссис Брайт в Доме. Все, чего она желала — это внимания, и на этот раз она не была обделена им.
   Мне понравился Дугал. Он был очень мил со мной и не относился ко мне как Фабиан и его друзья — не то чтобы дерзко или грубо, а просто не замечая меня.
   Обычно когда Дугал говорил, он смотрел в мою сторону, создавая впечатление, будто включает меня в беседу, и если случайно я отпускала замечание, он внимательно слушал.
   Мне хотелось проявить больше внимания, когда отец говорил о древности нашей норманнской церкви, с тем, чтобы мое участие в разговоре было более активным.
   Однажды вместе с ним в пасторский дом пришел Фабиан. Они сели в саду и пили вино с моим отцом. Дугал с отцом вскоре углубились в разговор, и мне ничего не оставалось, как говорить с Фабианом.
   Я заметила, что он изучает меня с некоторым интересом, и спросила:
   — Вы помните, как украли меня? Он улыбнулся.
   — Да, помню. Мне казалось, что если я захочу ребенка, надо только найти его.
   Мы засмеялись.
   — И вы нашли меня, — сказала я.
   — Я думаю, вы были очень терпеливым ребенком, — продолжал он.
   — Я ничего не помню. Я была несколько польщена, когда услышала об этом. Я имею в виду, польщена тем, что выбрали меня. Но, думаю, что это мог быть и любой другой малыш.
   — Вы показались мне очень подходящим объектом для удочерения.
   — Да, был большой переполох.
   — Люди всегда устраивают переполох, если случается что-то неординарное.
   — Но вы же не ожидали, что моя семья без возражений позволит увести меня, не так ли?
   — Нет. Но я продержал вас две недели.
   — Я часто слышала эту историю. Но в то время я не понимала, что происходит.
   — Вероятно, если бы вы догадались, что это такое, вы бы протестовали. Но вы приняли это очень спокойно.
   Я была очень довольна, потому что мне казалось, что разговаривая в такой манере, мы разрушили какой-то барьер. Я вообразила, что он почувствовал то же самое и что с этого момента нам будет легче общаться друг с другом.
   Внезапно мы оказались вовлеченными в общий разговор, и вскоре они с Дугалом ушли. На следующий день Дугал покидал Фремлинг, а в конце недели должен был уехать и Фабиан.
   Я не могла не сказать Лавинии, что они заходили к нам.
   — Что ж, они приходили не к тебе, — таков был ее комментарий.
   — Мне это известно, но когда они были у нас, я поговорила с ними обоими.
   — Дугал милый, но он интересуется исключительно древностями. — Она состроила гримасу. Я представила, как она щеголяла перед ним, размахивая своими пламенеющими волосами и ожидая, что он будет восхищен ею. Я была очень довольна, что этого, видимо, не произошло.
   — Фабиан говорил о том времени, когда он похитил меня, — продолжила я.
   — Ах, это, — сказала она. — Это все уже довольно надоело.
   Но я могла видеть, что моя встреча с Дугалом мучила ее. Когда в тот день мы занимались выездкой, она была очень раздражена.
   Джос был с нами. Конечно, он старался, как мог, и это приводило Лавинию в хорошее настроение.
   В тот день она была одновременно и высокомерна и фамильярна с Джосом. Он мало говорил и только ухмылялся, глядя на нее.
   Мы подъехали к полю, по которому обычно скакали галопом и соревновались с Лавинией, кто первой доскачет до противоположного края.
   Я бросилась вперед и, когда подъехала к краю поля, оглянулась: я была одна. Удивленная, я крикнула:
   — Лавиния, где ты?
   Ответа не было. Я пустилась легким галопом к другому краю поля, думая, что, когда я припустилась галопом, они могли не последовать за мной.
   Я объехала вокруг, но через полчаса вернулась в конюшню. Не было никаких признаков их присутствия. Я не хотела возвращаться в Дом одна, ведь могла подняться суматоха. Предполагалось, что мы не ездим верхом без конюха. Прошло по крайней мере полчаса, пока они вернулись.
   Лавиния выглядела покрасневшей и взволнованной. У нее появилось раздраженное выражение.
   — Куда ты делась? — спросила она. — Мы повсюду искали тебя.
   — Я думала, что ты скачешь через поле галопом за мной.
   — Какое поле?
   — Ты знаешь — где мы обычно скачем.
   — Я не могу понять, что случилось, — сказала Лавиния. Она ухмыльнулась, и я успела заметить, как они с Джосом обменялись взглядами.
   Полагаю, что если бы я была мудрее и более опытной, я бы догадалась, что происходит. Это было бы очевидно более взрослому человеку, а я действительно поверила, что произошло недоразумение и что они не поняли, что я пустилась вперед галопом.
   Миссис Янсон вела секретный разговор с Полли.
   — Я предупреждала ее вновь и вновь. Но разве она обращает внимание? Эта Холли всегда была взбалмошной… а теперь я думаю, совсем лишилась чувств.
   — Вы же знаете каковы девушки, — успокаивала Полли.
   — Ну, так эта девушка накличет на себя несчастье, вот что. Милое будет дело.
   Когда мы остались с Полли одни, я спросила:
   — Что Холли делает?
   — А… просто глупости.
   — Это выглядело так, будто было довольно опасным.
   — О, это очень опасно… тем, кому это нравится.
   — Кому нравится… Холли?
   — Нет, ему.
   — Расскажи мне об этом.
   — Ты опять подслушивала. Дети любят подслушивать.
   — Полли, я не маленькая, и мои уши нормальные, как у всех. Перестань обращаться со мной как с маленькой.
   Полли сложила руки и пристально посмотрела на меня.
   — Быстро взрослеешь, — сказала она с ноткой грусти.
   — Я не собираюсь всегда оставаться ребенком, Полли. Настало время узнать кое-что о мироздании.
   Полли проницательно посмотрела на меня.
   — В этом может быть есть какая-то истина, — сказала она. — Молодые девушки должны быть осторожны. Не то, чтобы я волновалась о тебе. Ты разумная девочка. Правильно воспитана. Я всегда заботилась об этом. Дело в том, что Джоес.. Он один из…