Страница:
– Придется вам не ехать, – подвел он итог, – думаю, что с безопасностью англичане и сами неплохо справятся. Опыт у них богатый. Если же что и замыслят, вы все равно помешать не сможете.
Больше Серов за границу не выезжал.
Подошло время формирования делегации. Состав официальных лиц определили легко: Булганин, отец, Громыко, еще кто-то из начальства, советники. Но отцу хотелось блеснуть. Так ему пришла в голову мысль включить в состав делегации академика Игоря Васильевича Курчатова.
Почему именно его? С одной стороны, Маленков рассказал об увлечении англичан атомной энергетикой, а мы себя в этом деле считали пионерами. С другой – во время их недавней встречи Курчатов зажег отца своей идеей термоядерного синтеза, неограниченного источника энергии. Курчатов считал, что мы не только приблизились к практическому получению энергии, но и существенно обогнали Запад.
Отец пришел в восторг: не так давно мы объявили о пуске первой в мире атомной электростанции, первые сделали водородную бомбу, теперь очередь за термоядерной электростанцией.
Курчатов объяснил, что до электростанции еще далеко, пока есть лишь обнадеживающие результаты. Отец подробно расспросил Игоря Васильевича, можно ли ими воспользоваться для производства оружия. Тот однозначно ответил: «Нет». Отец удивился: зачем их держать в секрете?
Хочу отметить, что отец преследовал не только пропагандистские цели. Он считал: пришло время наладить сотрудничество ученых в разных областях, в том числе и в области термоядерной энергетики. И не только ученых. Если мы не собираемся воевать, то следует дружить с соседями. И мы должны протянуть руку первыми.
Немедленно посыпались возражения. Серов в разговоре с отцом посетовал: «Как бы чего не вышло. Курчатов возглавляет программу создания ядерного оружия». Подобным людям путь за рубеж заказан.
Отец обезоружил оппонента простым вопросом:
– Вы ему не доверяете?
После XX съезда, не имея весомых аргументов, ответить утвердительно на такой вопрос стало непросто. Курчатова внесли в список.
Англичане на наше предложение отреагировали положительно, хотя не без колебаний. Запланировали для Курчатова лекцию в ядерном центре Великобритании в Харуэлле. Советскую же сторону продолжали мучить сомнения. Ведь придется сделать ответный дружеский жест, пригласить ученых Великобритании к себе, открыть ворота объектов, опутанных колючей проволокой. Было от чего прийти в ужас. Отца стращали: они нам ничего не покажут, а сами выведают всё.
К возникшей проблеме отец отнесся серьезно, ведь речь шла о безопасности страны. Он вызвал Курчатова и долго с ним советовался. Тот заверил: никакой опасности нет.
– Конечно, в Харуэлле секретов нам не покажут, но это и не требуется ни нам, ни английским ученым. И без разглашения военных тайн есть о чем поговорить. Не секреты интересны, а ход мыслей, постановка проблем, – говорил Игорь Васильевич.
Страхи по поводу посещения англичанами наших секретных объектов Курчатов просто высмеял.
– Конечно, там все секретное, даже сортиры. Ничего не поделаешь. По делу же мы знаем, куда и каким путем вести гостей. Все произойдет на основе взаимности: мы им покажем не больше, чем они нам.
На том и порешили.
Триумф Ту-104 побудил отца включить в делегацию Андрея Николаевича Туполева. Вместе с Курчатовым им предстояло послужить как бы визитной карточкой новой советской России. И тут возникли осложнения. Против кандидатуры Туполева никто не возразил, но в справке, представленной отцу, подчеркивалось, что Туполев за рубеж всегда ездил только с женой и на сей раз вряд ли согласится ехать один. Отец не видел препятствий: с женой так с женой. Решение отца вызвало целую бурю. Возможно, «буря» звучит слишком сильно, но разговоры пошли: «Туполев едет с женой!..» По нашим деформированным нравам, поездка в заграничную командировку с женой не поощрялась.
Жена Андрея Николаевича Юлия Николаевна принять приглашение не смогла. Она плохо себя чувствовала. Как и предсказывали, один Туполев ехать отказался, ссылаясь на преклонный возраст и нездоровье. Отец предложил ему взять в поездку дочь Юлию Андреевну.
Естественно, решение о включении в состав делегации Юлии Андреевны не могло не обсуждаться на Президиуме ЦК. Уж не знаю, происходило это на официальном заседании или в перерыве, когда они, как говорил отец, занимались зубоскальством. Именно тогда Микоян, слывший в их кругу знатоком протокола, «подбросил» (это выражение отца) еще одну идею: негоже и главе делегации путешествовать в одиночку, в мире такое почитается за дурной тон.
Булганин попал в затруднительное положение. В силу семейных неурядиц брать с собой жену ему вовсе не хотелось. Повисла мучительная пауза.
Анастас Иванович разрядил ее, сказав, что этикет не исключает возможности участия в поездке и других членов семьи. Особенно, если жена по каким-то соображениям не может сопровождать мужа. Заметив, что и этот вариант Булганину не по душе, тут же предложил, обращаясь к отцу:
– Может быть, тебе взять с собой сына или дочь?
Отец остановил свой выбор на мне.
Когда вечером отец рассказал обо всем дома, я почувствовал себя на седьмом небе. Все домашние мне завидовали. Никому из них, за исключением Аджубея, съездившего по заданию «Комсомолки», кажется, в Финляндию, еще не доводилось покидать страну. Мама неодобрительно покачала головой, но промолчала.
Неожиданно снова, как и перед Женевой, встал вопрос о фраках. Теперь отец отверг предложение с порога, не помогла даже ссылка на планирующийся визит к королеве. Запросили хозяев. Англичане ответили, что фрак общепринят, но если он стесняет гостей, то они могут явиться в любой приличной одежде, предпочтительно темного цвета.
Отцу срочно сшили черный пиджак, служивший потом ему верой и правдой не один год и при зарубежных визитах, и при посещении приемов в Москве.
В последний момент, почти накануне отъезда, свалилась еще одна проблема. Посольство Великобритании запросило у МИДа согласие направить на крейсере вместе с делегацией своего военно-морского атташе. Так принято при государственных визитах. Наш протокол подтвердил правомочность просьбы. Военные пришли в ужас. На крейсере английский шпион! Доложили отцу. Он распорядился: международные нормы не нарушать, но принять меры, чтобы гость в секретные места носа не совал.
Наконец настал день отъезда, 14 апреля 1956 года. Делегация поездом направилась в Калининград. Булганин и отец расположились в специальных салон-вагонах, так еще с Гражданской войны привыкли передвигаться высшие советские руководители. Там они и жили, и работали. Еще два вагона заняли другие члены делегации и многочисленные сопровождающие лица. Атташе, в сопровождении команды морских контрразведчиков, разместился там же.
В Калининград поезд прибыл на следующий день под вечер. По-весеннему светило заходящее солнце, истосковавшийся по теплу воздух разнеженно застыл. Ни ветерка, ни дуновения. На вокзале делегацию встречала целая толпа: местное начальство, штатское, сухопутное и морское, и еще какие-то люди, видимо заблаговременно прибывшие из Москвы, сопровождавшие делегацию лица. До отхода крейсера оставалась пара часов, секретарь обкома и командующий Балтийским флотом предложили проехаться по городу, осмотреть окрестности.
ЗИС колесил по узеньким улицам, отец расположился впереди, Булганин на заднем сиденье, рядом с ним примостился я, сидевший на откидном креслице генерал давал пояснения. Они, в основном, касались минувших боев. Отец молчал, он погрузился в свои мысли. Все это – штурм, атаки его давно перестали интересовать, ушли, как он надеялся, в безвозвратное прошлое.
Покрутившись по городу, миновали шлагбаум, въехали на территорию военно-морской базы. Нас встречал адмирал, уже знакомый нам старший морской начальник, здешний хозяин. ЗИС на минуту приостановился, и вот уже на приставном сиденьи к генералу присоединился адмирал.
Территория базы оказалась огромной. Покрашенные темно-серой морской краской бесконечные здания складов и пакгаузов сменялись какими-то заросшими насыпями с торчащими из земли трубами вентиляции. Запомнился мне огромный бетонный куб орудийной башни береговой обороны. Она подавляла своей внушительностью. В голове мелькнула мысль: «Как бы его не увидел английский атташе». Чему-чему, а бдительности нас выучили.
Вот наконец и стенка с привалившимся к ней высоким серым бортом крейсером. Ждут только нас. Булганин с отцом поднимаются на корабль, командир отдает рапорт о готовности к дальнему походу и спрашивает разрешения на отход и тут же спешит на мостик. Улучив момент, я задаю знакомому охраннику мучивший меня всю дорогу вопрос:
– Как англичанин?
– Все в порядке, он у себя в каюте, – улыбается мой собеседник. Мне этого мало:
– А как вы его провезли через территорию базы?
– И провезли, и на борт пронесли, и в постель уложили, – откровенно смеется чекист, – он, наверное, вообще не представляет, на каком свете находится.
Я успокаиваюсь и с восхищением смотрю на улыбающегося детину.
Отца и Булганина поселили с комфортом. Отца – в адмиральской каюте, Булганина – в командирской. Остальные члены делегации выселили из кают практически всех офицеров. Так что у команды в дополнение к хлопотам, связанным с присутствием на борту столь высокопоставленных пассажиров, добавились и бытовые неурядицы.
Крейсер сопровождали два миноносца: «Смотрящий» и «Совершенный». Командовал нашей небольшой эскадрой контр-адмирал Котов. Поход проходил спокойно, только в проливах вдруг началась качка, крейсер лениво переваливался с борта на борт. На отца она не действовала, он устроился у обширного стола командирской кают-компании, перелистывая объемистые справки. Остальные один за другим расползлись по каютам. Правда, вскоре волнение прекратилось.
Делегация на крейсере разделилась на две неравные части. Большинство предавалось вынужденному безделью. Жизнь отца и Булганина заполняли бумаги. К чтению рутинной почты, доставленной вчера самолетом в Калининград, добавились справки о местах, которые предстояло посетить, о людях, с которыми намечались встречи. В них скрупулезно описывалась не только служебная карьера будущего собеседника, но и его привычки, рассказывалось о семье, порой поминались и знакомства.
Особое внимание уделялось речам. В отдельных папках лежали протокольные приветствия в пару страниц и обстоятельные выступления, заранее написанные в Москве. Выступать предстояло Булганину, но отец придирчиво вчитывался в каждое слово, отпечатанное на маленьких, в пол-листа, бумажках. Их размер соответствовал величине кармана пиджака Председателя Совета министров.
Конечно, чтение бумаг не заполняло весь день, оставалось время и для прогулок. От носа до кормы добрая сотня метров устланной деревянными рейками палубы. По утрам матросы выскребали ее до блеска осколками стекла. На прогулках отец времени даром не терял: то он что-то выяснял у Курчатова, то дружески беседовал с Туполевым.
Поход занял несколько дней. На полдороге в проливах надо было еще подзаправиться, чтобы хватило топлива на обратный путь. О возможности пополнения запасов на месте не велось и речи, не столько жалели валюту, сколько опасались. Ведь шли мы не к друзьям, рассчитывали на худшее.
Из книг о морских приключениях все знают, что верным признаком приближающегося берега служат морские птицы. Чайки не сохранились в моей памяти. В воздухе кружили небольшие самолетики, арендованные местными кинохроникерами. Заход за заходом они опускались все ниже, им хотелось снять кадр поэффектнее, ухватить объективом отца с Булганиным. Наши кинооператоры оказались в более выгодном положении, они действовали прямо на палубе крейсера.
Вокруг крейсера, то неосторожно приближаясь к бортам, то бросаясь в рассыпную, суетились яхты, катера, пароходики. Чем ближе к берегу, тем больше их становилось.
После краткой церемонии встречи делегация погрузилась в поезд. Премьер-министр Антони Иден ожидал нас на вокзале в Лондоне.
Специальный поезд двигался неспешно. Делегация расположилась вокруг большого четырехугольного стола в просторном, как зал, салоне. Вагон очень походил на тот, которым отец пользовался в Москве. Англичане рассказали о программе визита. Отец слушал невнимательно, каждый пункт обговорили и согласовали еще из Москвы. Затем нас пригласили к ланчу. Чужая пища, из чужих рук. Держались настороженно. И не напрасно. На первое подали черепаховый суп. Разве можно такое есть? В чашке с бульоном плавали какие-то коричневые кубики. Туполев разрядил неловкую напряженность, заметив, что, когда ему до войны приходилось посещать Англию, он пробовал такой суп: ничего страшного, даже вкусно. Первую ложку зачерпнул отец, похвалил, за ним рискнули и остальные. Нельзя сказать, что понравилось, но есть можно. Кто-то не преминул вставить: наш борщ лучше.
Наконец прибыли в Лондон. С Иденом отец и Булганин поздоровались, как со старым знакомым. По завершении всех протокольных формальностей, положенных главе правительства, отправились в отель «Кларидж», расположенный в самом центре Лондона.
Отец забеспокоился, почему делегацию селят в гостинице, а не в специальной резиденции, как это принято у нас? Нет ли здесь дискриминации? Как только оставили одних, отец попросил меня позвать Громыко. Андрей Андреевич за свою бытность послом в Лондоне хорошо изучил местные порядки и пояснил, что в Англии нет специальных резиденций, все гости правительства живут в гостиницах, а в нашем отеле высшего класса отведенные отцу и Булганину апартаменты называются королевскими. Отец успокоился.
На следующее утро 19 апреля началась работа. В переговорах я, естественно, не участвовал, но по выражению лиц, репликам и отца, и Булганина видел, что они довольны. Обе стороны стремились сохранить и развить возникшие в Женеве зачатки взаимопонимания, подчеркивали взаимную благорасположенность.
Так, в день нашего прибытия в Портсмут Московское радио объявило о прекращении деятельности Коминформа, органа, созданного Сталиным в 1947 году для координации действий коммунистических сил. Хозяева по достоинству оценили этот жест. Со своей стороны, они старались не поднимать вопросов, которые могли бы затронуть чувствительные струны у гостей.
Главной темой бесед стали события, происходившие далеко от наших границ. Англичан особенно беспокоили выходящие из-под их контроля события на Ближнем и Среднем Востоке. Суэцкий канал, иракскую нефть и многое другое им совсем не хотелось выпускать из рук.
Еще несколько лет тому назад правительству Великобритании и в голову бы не пришло советоваться с Москвой. Мы в дела арабского мира не ввязывались. Поначалу переворот, совершенный группой молодых офицеров в Египте, события в далеком Йемене не привлекли внимания Москвы. Отец осторожно приглядывался. Не торопился. Да и вообще весь этот мир пирамид, верблюдов, сфинксов представлялся тогда таким далеким…
Отец переменился после встречи с Тито. Югославы по горячим следам установили добрые отношения с новым президентом Египта Гамалем Абдель Насером. Во время визита в Югославию Тито настойчиво советовал отцу приглядеться к молодым офицерам, пришедшим к власти.
Примерно в то же время постучался в наши двери и наследный принц Йемена Эль Бадр. Королевство нуждалось в оружии для борьбы с англичанами. О закупке его в Западной Европе не приходилось и думать, и король решил послать своего сына к коммунистам. Приезд в Советский Союз наследника престола пусть не самого значительного государства вызвал массу толков. Отцу докладывали о каждом шаге высокого гостя. Принца обнадежили: поможем, борьба с колониализмом – святое дело. Вот только как?
Отец всерьез задумался. Раньше мы оружием не торговали. Более того, все, что касалось обороны, держалось под семью замками. Автоматы Калашникова, танки Т-55 не показывали даже союзникам. Да что там союзникам, и в своей-то армии не всякий офицер имел возможность ознакомиться с новинками. А тут продать оружие неизвестно кому! Военные встали на дыбы. Отец настаивал. Он не верил в скорую войну, но свято исповедовал солидарность с борющимися за свою независимость народами. Мы обязаны помогать. Если не мы, то кто же? И снова вставал проклятый вопрос: как? Отец колебался. Выходить самим на рынок вооружений он счел слишком рискованным. Решил найти посредника. Первой пришла в голову Югославия, Тито, проложивший мостик между нами и арабами. Отец собрался было поговорить с ним, но раздумал. Полным доверием югославы не пользовались, они принимали американскую военную помощь, допустили в свою армию западных советников. Никто не мог гарантировать, что наши секреты не уплывут за океан. Да и не взял бы Тито на себя подобную миссию. Одно дело советовать, другое – перепродавать танки. Он дорожил своим положением неприсоединившейся страны.
Отец остановился на Чехословакии. Высокоразвитая промышленная страна сама производила вооружение. Этому обстоятельству отец придавал особое значение. Он не хотел оставлять следы. С Новотным договорились без проволочек и тут же порекомендовали арабам обратиться к чехам: мы оружием не торгуем, а они продавцы этого товара с большим стажем. Сделка состоялась. Правда, долго удержаться в тени нам не удалось.
Отец любил вспоминать, как он ловко ушел от прощупывания англичанами:
«Ллойд заехал за нами… Мы были вдвоем, и был, конечно, Громыко. Мы поехали. По дороге Ллойд вел себя очень любезно, шутил. Он обращается ко мне и говорит:
– Ко мне прилетела и на ухо прощебетала птичка, что вы продаете вооружение Йемену.
Я говорю:
– Разные птички летают и разное шепчут. Ко мне вот тоже птичка подлетала и пошептала, что вы продаете оружие Египту, вы продаете его Ираку (а тогда в Ираке было самое реакционное правительство), продаете его Ирану. Всем вы продаете оружие, кто только хочет купить его у вас. А если не хочет, так птичка говорит, что вы его навязываете. Так что птички разные бывают.
Он говорит:
– Верно, разные птички бывают: и нам шепчут, и вам шепчут. Я говорю:
– Вот пусть бы птички нашептали, чтобы мы взяли взаимное обязательство никому не продавать оружия. Это было бы выгодно для дела мира.
…Мы таки действительно вели переговоры… и согласились поставить некоторое количество оружия Йемену. Мы были заинтересованы в том, чтобы Йемен стал полностью независимым государством».
«Птичка» не прочирикала собеседникам, что ровно через полгода нашим странам придется столкнуться лоб в лоб именно там, на Среднем Востоке.
Отец считал себя готовым померяться силами. После февральских испытаний Р-5 он получил в руки дубинку, которой можно в случае надобности пригрозить несговорчивому европейскому собеседнику. Не употребить, а именно пригрозить.
Он выработал свою стратегию: предпочитал использовать ядерное оружие за столом, а не применять его на поле боя. А раз так, то какой смысл хранить тайну, тут не вредно и прихвастнуть. В Лондоне он позволял себе проговариваться то за одним обедом, то за другим.
Отец гнул свою линию: наступила эра ракет, сделавших все прежние виды вооружений лишь мишенями. Баланс сил, твердил он, кардинально изменился. Кому нужны все эти бомбардировщики, если одна, пусть несколько ракет могут больше, чем целый воздушный флот. А Советский Союз обладает ракетами в достатке. Его слова заставляли собеседников крепко задуматься.
Я не понимал, в чем дело, переживал: как можно столь небрежно обращаться с секретами. Однажды, оставшись вдвоем с отцом в гостинице, я попытался осторожно сказать ему об этом, но он состроил гримасу и молча ткнул пальцем в потолок. Он не сомневался, что его комната прослушивается.
Отец атаковал непрерывно. Дело доходило до бестактностей. То у одного, то у другого собеседника он вдруг начинал выяснять, знает ли тот, сколько ядерных зарядов потребуется для того, чтобы уничтожить его страну.
К примеру, вот как вспоминает отец то, что произошло в Чекерсе:
«За обедом к нам обратилась с вопросом жена Идена:
– Какие у вас ракеты? Далеко они могут летать? Я говорю:
– Да, далеко. Наши ракеты не только могут доставать ваши Британские острова, но и дальше полетят.
Она прикусила язык. Это было несколько грубовато и могло быть расценено как какая-то угроза. Во всяком случае, мы преследовали и такую цель. Угрожать мы не собирались, но хотели показать, что приехали не как просители, что мы сильная страна…»
С тех пор тема ракет стала доминирующей в дипломатии отца. Он ее эксплуатировал шесть лет, до Карибского кризиса. Этот прием неизменно давал неплохие результаты, хотя обычно отец оперировал ракетами, которые только собирались устанавливать на позиции или вообще только начали испытывать. Кто сможет проверить, сколько и где стоит ракет? Знакомясь с рассекреченными сегодня оценками тех лет советского ракетного потенциала, поражаешься разнобою цифр. Есть среди них и близкие к действительности. Но это мы знаем сейчас. А тогда политики предпочитали перестраховаться. Тем более что регулярный контроль радарами, установленными на территории Ирана, за полигонными испытаниями подтверждал слова отца – ракеты у него имеются. А вот где они установлены и сколько, оставалось только гадать.
Вечером 20 апреля советскую делегацию ждали к обеду в Королевском морском колледже в Гринвиче. Гости прибыли на крейсере, и английские моряки взяли на себя роль любезных хозяев. Правда, не обошлось без накладок. Командующий флотом лорд Маунтбеттен отказался встречаться с коммунистами. Как доложили отцу, он состоял в родстве с расстрелянной в Свердловске царской семьей. В ответ отец только неопределенно хмыкнул, но я заметил, что это сообщение его задело.
В Гринвиче была устроена торжественная встреча. Адмирал-президент, сопровождаемый молоденькими курсантами в парадной форме, приветствовал гостей. Затем нас провели в зал. Булганину и отцу предназначалось место в президиуме, на сцене, остальных гостей рассадили за столами.
В те дни всеобщее внимание привлекал наш крейсер. К профессиональному интересу, вызванному новшествами в его конструкции, добавилась и некоторая скандальная популярность: накануне у его борта обнаружили подводного пловца. Мелькнув на поверхности, на глазах публики он исчез, и теперь со страниц газет сыпались версии одна фантастичнее другой.
Вскоре начались речи. Первыми выступили хозяева, следом настала очередь гостей. По рангу выступать следовало Булганину, но отец постоянно перехватывал инициативу.
В своих воспоминаниях он оправдывается тем, что Булганин, в силу своей пассивности, передоверял острые дискуссии ему, шепотом просил ответить. Возможно, это и так: в официальных случаях Булганин зачитывал свою речь по бумажке, в незапланированных перепалках он пасовал, отделывался общими фразами, а отец за словом в карман не лез, тут же обрушивал на оппонента острый, порой даже слишком, ответ по существу.
Так или иначе, но подобная практика не укрепила дружбы Председателя Совета министров и секретаря ЦК КПСС, Булганин постоянно ощущал некую ущербность, и это непроходящее чувство раздражало его. Он не всегда мог сдержаться, его раздражение подчас прорывалось в реплике, жесте, взгляде. Но только на мгновение, тут же на лице Николая Александровича восстанавливалась благожелательная улыбка.
В Гринвиче, когда подошла пора держать ответное слово, Булганин, по словам отца, подтолкнул его:
– Говори ты.
Просить отца дважды не пришлось. Он рвался в бой.
После бурного спора с адмиралом Кузнецовым в прошлом году обсуждение роли надводного и подводного флота в современной войне стало его коньком. Вот и тут отцу не терпелось поделиться с английскими военными моряками своими взглядами на современную стратегию войны на море.
Говорил он увлеченно и долго, все больше входил в раж, и уже казалось, что нет для него более важного вопроса, чем боеспособность Королевского военно-морского флота. Английские моряки слушали отца с вниманием. Ощущалось, что это не просто дань уважения заезжему гостю, а глубокая заинтересованность темой.
Вот что отец вспоминает об этой «лекции».
«Я выступил. Это была вольная встреча и вольное выступление. Я избрал такую тему, чтобы показать нашу страну и ее возможности, пойти, если грубо сказать, в наступление на англичан.
Я поставил перед ними такой вопрос:
– Господа, вы представляете Великобританию. Великобритания – владычица морей, но это все в прошлом. Нужно реально смотреть на вещи. Сейчас изменилось все, изменилась техника, и изменилось положение морского флота. Раньше он был плавающей артиллерией, она наводила страх на врага, прокладывала путь морской пехоте. Сейчас, когда имеются самолеты-ракетоносцы и имеются ракеты, которые можно пускать на цель на большом расстоянии, на расстоянии, недосягаемом для артиллерии кораблей, сложилось другое положение. Поэтому можно сказать, что сейчас линкоры и крейсеры – это плавающие гробы, они устарели.
Вот и мы прибыли на крейсере. Наш крейсер современный, хороший, я слышал оценку ваших специалистов. Они высоко оценили наш крейсер. Но… мы можем его продать. Продать, потому что он устарел и его вооружение устарело. В будущей войне не крейсеры будут решать военные вопросы, и даже не бомбардировочная авиация. Она тоже стареет. Еще не устарела так, как морской флот, но стареет. Выходит на арену как главное оружие на море подводный флот, а в воздухе – ракеты, которые наносят удар по цели на большом расстоянии, а в будущем – на неограниченном расстоянии.
Больше Серов за границу не выезжал.
Подошло время формирования делегации. Состав официальных лиц определили легко: Булганин, отец, Громыко, еще кто-то из начальства, советники. Но отцу хотелось блеснуть. Так ему пришла в голову мысль включить в состав делегации академика Игоря Васильевича Курчатова.
Почему именно его? С одной стороны, Маленков рассказал об увлечении англичан атомной энергетикой, а мы себя в этом деле считали пионерами. С другой – во время их недавней встречи Курчатов зажег отца своей идеей термоядерного синтеза, неограниченного источника энергии. Курчатов считал, что мы не только приблизились к практическому получению энергии, но и существенно обогнали Запад.
Отец пришел в восторг: не так давно мы объявили о пуске первой в мире атомной электростанции, первые сделали водородную бомбу, теперь очередь за термоядерной электростанцией.
Курчатов объяснил, что до электростанции еще далеко, пока есть лишь обнадеживающие результаты. Отец подробно расспросил Игоря Васильевича, можно ли ими воспользоваться для производства оружия. Тот однозначно ответил: «Нет». Отец удивился: зачем их держать в секрете?
Хочу отметить, что отец преследовал не только пропагандистские цели. Он считал: пришло время наладить сотрудничество ученых в разных областях, в том числе и в области термоядерной энергетики. И не только ученых. Если мы не собираемся воевать, то следует дружить с соседями. И мы должны протянуть руку первыми.
Немедленно посыпались возражения. Серов в разговоре с отцом посетовал: «Как бы чего не вышло. Курчатов возглавляет программу создания ядерного оружия». Подобным людям путь за рубеж заказан.
Отец обезоружил оппонента простым вопросом:
– Вы ему не доверяете?
После XX съезда, не имея весомых аргументов, ответить утвердительно на такой вопрос стало непросто. Курчатова внесли в список.
Англичане на наше предложение отреагировали положительно, хотя не без колебаний. Запланировали для Курчатова лекцию в ядерном центре Великобритании в Харуэлле. Советскую же сторону продолжали мучить сомнения. Ведь придется сделать ответный дружеский жест, пригласить ученых Великобритании к себе, открыть ворота объектов, опутанных колючей проволокой. Было от чего прийти в ужас. Отца стращали: они нам ничего не покажут, а сами выведают всё.
К возникшей проблеме отец отнесся серьезно, ведь речь шла о безопасности страны. Он вызвал Курчатова и долго с ним советовался. Тот заверил: никакой опасности нет.
– Конечно, в Харуэлле секретов нам не покажут, но это и не требуется ни нам, ни английским ученым. И без разглашения военных тайн есть о чем поговорить. Не секреты интересны, а ход мыслей, постановка проблем, – говорил Игорь Васильевич.
Страхи по поводу посещения англичанами наших секретных объектов Курчатов просто высмеял.
– Конечно, там все секретное, даже сортиры. Ничего не поделаешь. По делу же мы знаем, куда и каким путем вести гостей. Все произойдет на основе взаимности: мы им покажем не больше, чем они нам.
На том и порешили.
Триумф Ту-104 побудил отца включить в делегацию Андрея Николаевича Туполева. Вместе с Курчатовым им предстояло послужить как бы визитной карточкой новой советской России. И тут возникли осложнения. Против кандидатуры Туполева никто не возразил, но в справке, представленной отцу, подчеркивалось, что Туполев за рубеж всегда ездил только с женой и на сей раз вряд ли согласится ехать один. Отец не видел препятствий: с женой так с женой. Решение отца вызвало целую бурю. Возможно, «буря» звучит слишком сильно, но разговоры пошли: «Туполев едет с женой!..» По нашим деформированным нравам, поездка в заграничную командировку с женой не поощрялась.
Жена Андрея Николаевича Юлия Николаевна принять приглашение не смогла. Она плохо себя чувствовала. Как и предсказывали, один Туполев ехать отказался, ссылаясь на преклонный возраст и нездоровье. Отец предложил ему взять в поездку дочь Юлию Андреевну.
Естественно, решение о включении в состав делегации Юлии Андреевны не могло не обсуждаться на Президиуме ЦК. Уж не знаю, происходило это на официальном заседании или в перерыве, когда они, как говорил отец, занимались зубоскальством. Именно тогда Микоян, слывший в их кругу знатоком протокола, «подбросил» (это выражение отца) еще одну идею: негоже и главе делегации путешествовать в одиночку, в мире такое почитается за дурной тон.
Булганин попал в затруднительное положение. В силу семейных неурядиц брать с собой жену ему вовсе не хотелось. Повисла мучительная пауза.
Анастас Иванович разрядил ее, сказав, что этикет не исключает возможности участия в поездке и других членов семьи. Особенно, если жена по каким-то соображениям не может сопровождать мужа. Заметив, что и этот вариант Булганину не по душе, тут же предложил, обращаясь к отцу:
– Может быть, тебе взять с собой сына или дочь?
Отец остановил свой выбор на мне.
Когда вечером отец рассказал обо всем дома, я почувствовал себя на седьмом небе. Все домашние мне завидовали. Никому из них, за исключением Аджубея, съездившего по заданию «Комсомолки», кажется, в Финляндию, еще не доводилось покидать страну. Мама неодобрительно покачала головой, но промолчала.
Неожиданно снова, как и перед Женевой, встал вопрос о фраках. Теперь отец отверг предложение с порога, не помогла даже ссылка на планирующийся визит к королеве. Запросили хозяев. Англичане ответили, что фрак общепринят, но если он стесняет гостей, то они могут явиться в любой приличной одежде, предпочтительно темного цвета.
Отцу срочно сшили черный пиджак, служивший потом ему верой и правдой не один год и при зарубежных визитах, и при посещении приемов в Москве.
В последний момент, почти накануне отъезда, свалилась еще одна проблема. Посольство Великобритании запросило у МИДа согласие направить на крейсере вместе с делегацией своего военно-морского атташе. Так принято при государственных визитах. Наш протокол подтвердил правомочность просьбы. Военные пришли в ужас. На крейсере английский шпион! Доложили отцу. Он распорядился: международные нормы не нарушать, но принять меры, чтобы гость в секретные места носа не совал.
Наконец настал день отъезда, 14 апреля 1956 года. Делегация поездом направилась в Калининград. Булганин и отец расположились в специальных салон-вагонах, так еще с Гражданской войны привыкли передвигаться высшие советские руководители. Там они и жили, и работали. Еще два вагона заняли другие члены делегации и многочисленные сопровождающие лица. Атташе, в сопровождении команды морских контрразведчиков, разместился там же.
В Калининград поезд прибыл на следующий день под вечер. По-весеннему светило заходящее солнце, истосковавшийся по теплу воздух разнеженно застыл. Ни ветерка, ни дуновения. На вокзале делегацию встречала целая толпа: местное начальство, штатское, сухопутное и морское, и еще какие-то люди, видимо заблаговременно прибывшие из Москвы, сопровождавшие делегацию лица. До отхода крейсера оставалась пара часов, секретарь обкома и командующий Балтийским флотом предложили проехаться по городу, осмотреть окрестности.
ЗИС колесил по узеньким улицам, отец расположился впереди, Булганин на заднем сиденье, рядом с ним примостился я, сидевший на откидном креслице генерал давал пояснения. Они, в основном, касались минувших боев. Отец молчал, он погрузился в свои мысли. Все это – штурм, атаки его давно перестали интересовать, ушли, как он надеялся, в безвозвратное прошлое.
Покрутившись по городу, миновали шлагбаум, въехали на территорию военно-морской базы. Нас встречал адмирал, уже знакомый нам старший морской начальник, здешний хозяин. ЗИС на минуту приостановился, и вот уже на приставном сиденьи к генералу присоединился адмирал.
Территория базы оказалась огромной. Покрашенные темно-серой морской краской бесконечные здания складов и пакгаузов сменялись какими-то заросшими насыпями с торчащими из земли трубами вентиляции. Запомнился мне огромный бетонный куб орудийной башни береговой обороны. Она подавляла своей внушительностью. В голове мелькнула мысль: «Как бы его не увидел английский атташе». Чему-чему, а бдительности нас выучили.
Вот наконец и стенка с привалившимся к ней высоким серым бортом крейсером. Ждут только нас. Булганин с отцом поднимаются на корабль, командир отдает рапорт о готовности к дальнему походу и спрашивает разрешения на отход и тут же спешит на мостик. Улучив момент, я задаю знакомому охраннику мучивший меня всю дорогу вопрос:
– Как англичанин?
– Все в порядке, он у себя в каюте, – улыбается мой собеседник. Мне этого мало:
– А как вы его провезли через территорию базы?
– И провезли, и на борт пронесли, и в постель уложили, – откровенно смеется чекист, – он, наверное, вообще не представляет, на каком свете находится.
Я успокаиваюсь и с восхищением смотрю на улыбающегося детину.
Отца и Булганина поселили с комфортом. Отца – в адмиральской каюте, Булганина – в командирской. Остальные члены делегации выселили из кают практически всех офицеров. Так что у команды в дополнение к хлопотам, связанным с присутствием на борту столь высокопоставленных пассажиров, добавились и бытовые неурядицы.
Крейсер сопровождали два миноносца: «Смотрящий» и «Совершенный». Командовал нашей небольшой эскадрой контр-адмирал Котов. Поход проходил спокойно, только в проливах вдруг началась качка, крейсер лениво переваливался с борта на борт. На отца она не действовала, он устроился у обширного стола командирской кают-компании, перелистывая объемистые справки. Остальные один за другим расползлись по каютам. Правда, вскоре волнение прекратилось.
Делегация на крейсере разделилась на две неравные части. Большинство предавалось вынужденному безделью. Жизнь отца и Булганина заполняли бумаги. К чтению рутинной почты, доставленной вчера самолетом в Калининград, добавились справки о местах, которые предстояло посетить, о людях, с которыми намечались встречи. В них скрупулезно описывалась не только служебная карьера будущего собеседника, но и его привычки, рассказывалось о семье, порой поминались и знакомства.
Особое внимание уделялось речам. В отдельных папках лежали протокольные приветствия в пару страниц и обстоятельные выступления, заранее написанные в Москве. Выступать предстояло Булганину, но отец придирчиво вчитывался в каждое слово, отпечатанное на маленьких, в пол-листа, бумажках. Их размер соответствовал величине кармана пиджака Председателя Совета министров.
Конечно, чтение бумаг не заполняло весь день, оставалось время и для прогулок. От носа до кормы добрая сотня метров устланной деревянными рейками палубы. По утрам матросы выскребали ее до блеска осколками стекла. На прогулках отец времени даром не терял: то он что-то выяснял у Курчатова, то дружески беседовал с Туполевым.
Поход занял несколько дней. На полдороге в проливах надо было еще подзаправиться, чтобы хватило топлива на обратный путь. О возможности пополнения запасов на месте не велось и речи, не столько жалели валюту, сколько опасались. Ведь шли мы не к друзьям, рассчитывали на худшее.
Из книг о морских приключениях все знают, что верным признаком приближающегося берега служат морские птицы. Чайки не сохранились в моей памяти. В воздухе кружили небольшие самолетики, арендованные местными кинохроникерами. Заход за заходом они опускались все ниже, им хотелось снять кадр поэффектнее, ухватить объективом отца с Булганиным. Наши кинооператоры оказались в более выгодном положении, они действовали прямо на палубе крейсера.
Вокруг крейсера, то неосторожно приближаясь к бортам, то бросаясь в рассыпную, суетились яхты, катера, пароходики. Чем ближе к берегу, тем больше их становилось.
После краткой церемонии встречи делегация погрузилась в поезд. Премьер-министр Антони Иден ожидал нас на вокзале в Лондоне.
Специальный поезд двигался неспешно. Делегация расположилась вокруг большого четырехугольного стола в просторном, как зал, салоне. Вагон очень походил на тот, которым отец пользовался в Москве. Англичане рассказали о программе визита. Отец слушал невнимательно, каждый пункт обговорили и согласовали еще из Москвы. Затем нас пригласили к ланчу. Чужая пища, из чужих рук. Держались настороженно. И не напрасно. На первое подали черепаховый суп. Разве можно такое есть? В чашке с бульоном плавали какие-то коричневые кубики. Туполев разрядил неловкую напряженность, заметив, что, когда ему до войны приходилось посещать Англию, он пробовал такой суп: ничего страшного, даже вкусно. Первую ложку зачерпнул отец, похвалил, за ним рискнули и остальные. Нельзя сказать, что понравилось, но есть можно. Кто-то не преминул вставить: наш борщ лучше.
Наконец прибыли в Лондон. С Иденом отец и Булганин поздоровались, как со старым знакомым. По завершении всех протокольных формальностей, положенных главе правительства, отправились в отель «Кларидж», расположенный в самом центре Лондона.
Отец забеспокоился, почему делегацию селят в гостинице, а не в специальной резиденции, как это принято у нас? Нет ли здесь дискриминации? Как только оставили одних, отец попросил меня позвать Громыко. Андрей Андреевич за свою бытность послом в Лондоне хорошо изучил местные порядки и пояснил, что в Англии нет специальных резиденций, все гости правительства живут в гостиницах, а в нашем отеле высшего класса отведенные отцу и Булганину апартаменты называются королевскими. Отец успокоился.
На следующее утро 19 апреля началась работа. В переговорах я, естественно, не участвовал, но по выражению лиц, репликам и отца, и Булганина видел, что они довольны. Обе стороны стремились сохранить и развить возникшие в Женеве зачатки взаимопонимания, подчеркивали взаимную благорасположенность.
Так, в день нашего прибытия в Портсмут Московское радио объявило о прекращении деятельности Коминформа, органа, созданного Сталиным в 1947 году для координации действий коммунистических сил. Хозяева по достоинству оценили этот жест. Со своей стороны, они старались не поднимать вопросов, которые могли бы затронуть чувствительные струны у гостей.
Главной темой бесед стали события, происходившие далеко от наших границ. Англичан особенно беспокоили выходящие из-под их контроля события на Ближнем и Среднем Востоке. Суэцкий канал, иракскую нефть и многое другое им совсем не хотелось выпускать из рук.
Еще несколько лет тому назад правительству Великобритании и в голову бы не пришло советоваться с Москвой. Мы в дела арабского мира не ввязывались. Поначалу переворот, совершенный группой молодых офицеров в Египте, события в далеком Йемене не привлекли внимания Москвы. Отец осторожно приглядывался. Не торопился. Да и вообще весь этот мир пирамид, верблюдов, сфинксов представлялся тогда таким далеким…
Отец переменился после встречи с Тито. Югославы по горячим следам установили добрые отношения с новым президентом Египта Гамалем Абдель Насером. Во время визита в Югославию Тито настойчиво советовал отцу приглядеться к молодым офицерам, пришедшим к власти.
Примерно в то же время постучался в наши двери и наследный принц Йемена Эль Бадр. Королевство нуждалось в оружии для борьбы с англичанами. О закупке его в Западной Европе не приходилось и думать, и король решил послать своего сына к коммунистам. Приезд в Советский Союз наследника престола пусть не самого значительного государства вызвал массу толков. Отцу докладывали о каждом шаге высокого гостя. Принца обнадежили: поможем, борьба с колониализмом – святое дело. Вот только как?
Отец всерьез задумался. Раньше мы оружием не торговали. Более того, все, что касалось обороны, держалось под семью замками. Автоматы Калашникова, танки Т-55 не показывали даже союзникам. Да что там союзникам, и в своей-то армии не всякий офицер имел возможность ознакомиться с новинками. А тут продать оружие неизвестно кому! Военные встали на дыбы. Отец настаивал. Он не верил в скорую войну, но свято исповедовал солидарность с борющимися за свою независимость народами. Мы обязаны помогать. Если не мы, то кто же? И снова вставал проклятый вопрос: как? Отец колебался. Выходить самим на рынок вооружений он счел слишком рискованным. Решил найти посредника. Первой пришла в голову Югославия, Тито, проложивший мостик между нами и арабами. Отец собрался было поговорить с ним, но раздумал. Полным доверием югославы не пользовались, они принимали американскую военную помощь, допустили в свою армию западных советников. Никто не мог гарантировать, что наши секреты не уплывут за океан. Да и не взял бы Тито на себя подобную миссию. Одно дело советовать, другое – перепродавать танки. Он дорожил своим положением неприсоединившейся страны.
Отец остановился на Чехословакии. Высокоразвитая промышленная страна сама производила вооружение. Этому обстоятельству отец придавал особое значение. Он не хотел оставлять следы. С Новотным договорились без проволочек и тут же порекомендовали арабам обратиться к чехам: мы оружием не торгуем, а они продавцы этого товара с большим стажем. Сделка состоялась. Правда, долго удержаться в тени нам не удалось.
Отец любил вспоминать, как он ловко ушел от прощупывания англичанами:
«Ллойд заехал за нами… Мы были вдвоем, и был, конечно, Громыко. Мы поехали. По дороге Ллойд вел себя очень любезно, шутил. Он обращается ко мне и говорит:
– Ко мне прилетела и на ухо прощебетала птичка, что вы продаете вооружение Йемену.
Я говорю:
– Разные птички летают и разное шепчут. Ко мне вот тоже птичка подлетала и пошептала, что вы продаете оружие Египту, вы продаете его Ираку (а тогда в Ираке было самое реакционное правительство), продаете его Ирану. Всем вы продаете оружие, кто только хочет купить его у вас. А если не хочет, так птичка говорит, что вы его навязываете. Так что птички разные бывают.
Он говорит:
– Верно, разные птички бывают: и нам шепчут, и вам шепчут. Я говорю:
– Вот пусть бы птички нашептали, чтобы мы взяли взаимное обязательство никому не продавать оружия. Это было бы выгодно для дела мира.
…Мы таки действительно вели переговоры… и согласились поставить некоторое количество оружия Йемену. Мы были заинтересованы в том, чтобы Йемен стал полностью независимым государством».
«Птичка» не прочирикала собеседникам, что ровно через полгода нашим странам придется столкнуться лоб в лоб именно там, на Среднем Востоке.
Отец считал себя готовым померяться силами. После февральских испытаний Р-5 он получил в руки дубинку, которой можно в случае надобности пригрозить несговорчивому европейскому собеседнику. Не употребить, а именно пригрозить.
Он выработал свою стратегию: предпочитал использовать ядерное оружие за столом, а не применять его на поле боя. А раз так, то какой смысл хранить тайну, тут не вредно и прихвастнуть. В Лондоне он позволял себе проговариваться то за одним обедом, то за другим.
Отец гнул свою линию: наступила эра ракет, сделавших все прежние виды вооружений лишь мишенями. Баланс сил, твердил он, кардинально изменился. Кому нужны все эти бомбардировщики, если одна, пусть несколько ракет могут больше, чем целый воздушный флот. А Советский Союз обладает ракетами в достатке. Его слова заставляли собеседников крепко задуматься.
Я не понимал, в чем дело, переживал: как можно столь небрежно обращаться с секретами. Однажды, оставшись вдвоем с отцом в гостинице, я попытался осторожно сказать ему об этом, но он состроил гримасу и молча ткнул пальцем в потолок. Он не сомневался, что его комната прослушивается.
Отец атаковал непрерывно. Дело доходило до бестактностей. То у одного, то у другого собеседника он вдруг начинал выяснять, знает ли тот, сколько ядерных зарядов потребуется для того, чтобы уничтожить его страну.
К примеру, вот как вспоминает отец то, что произошло в Чекерсе:
«За обедом к нам обратилась с вопросом жена Идена:
– Какие у вас ракеты? Далеко они могут летать? Я говорю:
– Да, далеко. Наши ракеты не только могут доставать ваши Британские острова, но и дальше полетят.
Она прикусила язык. Это было несколько грубовато и могло быть расценено как какая-то угроза. Во всяком случае, мы преследовали и такую цель. Угрожать мы не собирались, но хотели показать, что приехали не как просители, что мы сильная страна…»
С тех пор тема ракет стала доминирующей в дипломатии отца. Он ее эксплуатировал шесть лет, до Карибского кризиса. Этот прием неизменно давал неплохие результаты, хотя обычно отец оперировал ракетами, которые только собирались устанавливать на позиции или вообще только начали испытывать. Кто сможет проверить, сколько и где стоит ракет? Знакомясь с рассекреченными сегодня оценками тех лет советского ракетного потенциала, поражаешься разнобою цифр. Есть среди них и близкие к действительности. Но это мы знаем сейчас. А тогда политики предпочитали перестраховаться. Тем более что регулярный контроль радарами, установленными на территории Ирана, за полигонными испытаниями подтверждал слова отца – ракеты у него имеются. А вот где они установлены и сколько, оставалось только гадать.
Вечером 20 апреля советскую делегацию ждали к обеду в Королевском морском колледже в Гринвиче. Гости прибыли на крейсере, и английские моряки взяли на себя роль любезных хозяев. Правда, не обошлось без накладок. Командующий флотом лорд Маунтбеттен отказался встречаться с коммунистами. Как доложили отцу, он состоял в родстве с расстрелянной в Свердловске царской семьей. В ответ отец только неопределенно хмыкнул, но я заметил, что это сообщение его задело.
В Гринвиче была устроена торжественная встреча. Адмирал-президент, сопровождаемый молоденькими курсантами в парадной форме, приветствовал гостей. Затем нас провели в зал. Булганину и отцу предназначалось место в президиуме, на сцене, остальных гостей рассадили за столами.
В те дни всеобщее внимание привлекал наш крейсер. К профессиональному интересу, вызванному новшествами в его конструкции, добавилась и некоторая скандальная популярность: накануне у его борта обнаружили подводного пловца. Мелькнув на поверхности, на глазах публики он исчез, и теперь со страниц газет сыпались версии одна фантастичнее другой.
Вскоре начались речи. Первыми выступили хозяева, следом настала очередь гостей. По рангу выступать следовало Булганину, но отец постоянно перехватывал инициативу.
В своих воспоминаниях он оправдывается тем, что Булганин, в силу своей пассивности, передоверял острые дискуссии ему, шепотом просил ответить. Возможно, это и так: в официальных случаях Булганин зачитывал свою речь по бумажке, в незапланированных перепалках он пасовал, отделывался общими фразами, а отец за словом в карман не лез, тут же обрушивал на оппонента острый, порой даже слишком, ответ по существу.
Так или иначе, но подобная практика не укрепила дружбы Председателя Совета министров и секретаря ЦК КПСС, Булганин постоянно ощущал некую ущербность, и это непроходящее чувство раздражало его. Он не всегда мог сдержаться, его раздражение подчас прорывалось в реплике, жесте, взгляде. Но только на мгновение, тут же на лице Николая Александровича восстанавливалась благожелательная улыбка.
В Гринвиче, когда подошла пора держать ответное слово, Булганин, по словам отца, подтолкнул его:
– Говори ты.
Просить отца дважды не пришлось. Он рвался в бой.
После бурного спора с адмиралом Кузнецовым в прошлом году обсуждение роли надводного и подводного флота в современной войне стало его коньком. Вот и тут отцу не терпелось поделиться с английскими военными моряками своими взглядами на современную стратегию войны на море.
Говорил он увлеченно и долго, все больше входил в раж, и уже казалось, что нет для него более важного вопроса, чем боеспособность Королевского военно-морского флота. Английские моряки слушали отца с вниманием. Ощущалось, что это не просто дань уважения заезжему гостю, а глубокая заинтересованность темой.
Вот что отец вспоминает об этой «лекции».
«Я выступил. Это была вольная встреча и вольное выступление. Я избрал такую тему, чтобы показать нашу страну и ее возможности, пойти, если грубо сказать, в наступление на англичан.
Я поставил перед ними такой вопрос:
– Господа, вы представляете Великобританию. Великобритания – владычица морей, но это все в прошлом. Нужно реально смотреть на вещи. Сейчас изменилось все, изменилась техника, и изменилось положение морского флота. Раньше он был плавающей артиллерией, она наводила страх на врага, прокладывала путь морской пехоте. Сейчас, когда имеются самолеты-ракетоносцы и имеются ракеты, которые можно пускать на цель на большом расстоянии, на расстоянии, недосягаемом для артиллерии кораблей, сложилось другое положение. Поэтому можно сказать, что сейчас линкоры и крейсеры – это плавающие гробы, они устарели.
Вот и мы прибыли на крейсере. Наш крейсер современный, хороший, я слышал оценку ваших специалистов. Они высоко оценили наш крейсер. Но… мы можем его продать. Продать, потому что он устарел и его вооружение устарело. В будущей войне не крейсеры будут решать военные вопросы, и даже не бомбардировочная авиация. Она тоже стареет. Еще не устарела так, как морской флот, но стареет. Выходит на арену как главное оружие на море подводный флот, а в воздухе – ракеты, которые наносят удар по цели на большом расстоянии, а в будущем – на неограниченном расстоянии.