Страница:
Огромный фюзеляж раздувался, как мяч, а по возвращении на землю опадал. И так раз за разом, каждый взлет и посадку. Дюраль не резина, в уголках квадратных иллюминаторов «Кометы» постепенно стали появляться трещинки, чем дальше, тем глубже. И наконец – взрыв на высоте в несколько километров, порой над океаном. Неожиданный, таинственный, необъяснимый… Прошло немало времени, пока доискались до истины, заменили квадратные окошки на круглые, без предательских уголков.
Туполев учел опыт англичан, но попытался забраться еще выше, где воздух еще разряженнее, еще меньше сопротивляется полету. К самой границе со стратосферой, еще совсем недавно доступной лишь исследователям и испытателям. Вот этот тоненький пограничный слой между атмосферой и стратосферой, называемый тропопаузой, и оказался источником всех несчастий. «Чем больше высота, тем меньше плотность воздуха, тяга двигателей уменьшается, а угол атаки (это такой авиационный термин, определяющий устойчивость полета самолета) увеличивается. Достаточно случайного порыва воздуха или небольшого движения штурвала на себя, чтобы угол атаки стал недопустимым, самолет потерял устойчивость», – я процитировал слова участника разбора этого «летного происшествия», заслуженного летчика-испытателя генерала Степана Микояна.[16] Никто тогда не ведал, что весной и осенью, когда природа просыпается от зимней спячки или готовится ко сну, там происходят бурные процессы, вздымаются, подобно взрыву, мощнейшие воздушные потоки. Для них многотонный самолет что сорванный с дерева осенний лист – закрутит, швырнет о землю, не успеешь и пикнуть.
От неприятностей избавились просто – решили летать пониже, где атмосфера поспокойнее.
Вот как далеко увели меня воспоминания о первых полетах нашего Ту-104. Вернемся в Лондон…
При отбытии героем дня стала служба безопасности. С самого начала, с согласовывания системы охраны делегации в Великобритании, наткнулись на взаимонепонимание. Их секретная служба категорически возражала против нашей вооруженной охраны. Так, утверждали они, принято во всем мире, за неприкосновенность гостей ответственность несут хозяева.
Серов настаивал, ссылался на Женеву, куда в прошлом году московские чекисты поехали полностью экипированными. Англичане уперлись: одно дело международное совещание, швейцарцы только предоставили, грубо говоря, помещение для переговоров, другое дело – государственный визит; в Лондоне КГБ делать нечего. Пререкания грозили вылиться в серьезное столкновение. Когда Серов пошел к отцу советоваться, он занял сторону англичан: они порядки знают лучше. По существу, считал отец, в чужой стране наша охрана все равно бессильна, что могут сделать три, пять, пусть даже десять человек? Тем не менее Серов настоял на компромиссе, ограниченное число сотрудников КГБ англичане согласились принять, но без оружия. Иван Александрович махнул рукой и тут же распорядился: «Пистолеты иметь при себе, но так, чтобы никто не унюхал». Взамен привычных «Вальтеров» и «наганов» всех вооружили новенькими «Макаровыми». Они еще только осваивались, числились секретными. Конечно, англичане не были столь наивны, чтобы поверить, что гости приедут налегке, без оружия. Но главного они достигли, все громоздкие вещи остались дома. Сходившие по трапу крейсера советские коллеги выглядели весьма мирно.
Взаимопонимание между службами установилось быстро, но наши с «Макаровым» не расставались: днем в кармане, ночью под головой. До последнего дня обходилось без инцидентов. А тут случился прокол: в суете кто-то позабыл свой «Макаров» под подушкой. Когда гости покинули отведенный советской делегации этаж, горничная пошла убирать номера и наткнулась на забытую «мелочь». Сам факт обнаружения пистолета ее не удивил – и не такое попадалось. Она поспешила вернуть находку хозяину. Накинув на руку с пистолетом салфетку, девушка бросилась вдогонку. На крыльце горничная с облегчением вздохнула: успела. Гости рассаживались по автомобилям. Вот только как найти хозяина пистолета в эдакой суете? Рассеянного жильца в лицо она помнила, но там была такая толкотня. Тогда горничная приняла, по ее мнению, единственно правильное решение. Она отбросила салфетку и, подняв пистолет над головой, громко крикнула: «Мистеры, вы забыли!!!»
Присутствующие на мгновение оцепенели, но только на мгновение. Хозяин нашелся. Лихорадочно засовывая пропажу в карман, он что-то возбужденно говорил горничной на своем непонятном языке. Только «спасибо» сказал по-английски.
Трудно себе вообразить те идиллические времена, когда посторонний человек мог, размахивая пистолетом, бегать в непосредственной близости от государственных гостей. Сейчас бы незадачливую горничную изрешетили пулями при первой попытке освободить свою находку из-под салфетки. Ни сомневаться, ни разбираться никто не стал бы.
Через восемь лет, в 1964 году, мне пришлось еще раз побывать в Великобритании. На сей раз в составе делегации авиационной промышленности.
К слову, эта поездка оказалась для меня последней. В капиталистические страны на долгие годы мне ход оказался заказан. В октябре 1964 года к власти пришел Брежнев, и клетка захлопнулась. Отныне меня причислили к «неблагонадежным» и, естественно, «невыездным».
Как и в 1956 году, в Лондон мы прилетели весной, в конце апреля. Так же ярко светило солнце. Мы объехали большинство авиастроительных фирм. Побывали и на знаменитом «Роллс-Ройсе». Среди специалистов он более славится авиационными двигателями, чем знаменитыми на весь мир престижными автомобилями. Принимали нас хорошо. Не сказал бы по-дружески, но по-добрососедски. В столице авиадвигателестроения на реке Эвон делегацию поселили в уютном коттедже, гостинице, принадлежащей фирме. В доме оказалась небольшая бильярдная. Мы ее облюбовали под свой клуб. Там по вечерам после ужина собирались, обменивались впечатлениями, предавались воспоминаниям. Иногда подходили к столу, расставляли шары, но настоящей игры не получалось. Здесь собрались специалисты иного профиля. Генеральный конструктор Челомей, сделав пару ударов, мог вдруг увлечься обсуждением тонкостей механики упругих соударений. Ему вторил академик Леонид Иванович Седов. А вот Артем Иванович Микоян, тоже генеральный, к кию вообще не прикасался. Чем больше Микоян отнекивался, тем настойчивее становились попытки вовлечь его в игру. Наконец Артему Ивановичу надоело и он предложил откупиться, рассказать историю, связанную именно с этим бильярдом.
– Я уже играл на этом бильярде, и даже выиграл очень важную партию, – заинтриговал нас Микоян. – Выиграл я ни больше ни меньше – будущее нашей реактивной авиации, а для себя – МиГ-15.
Игроки отложили кии, начало звучало многообещающе. Вокруг кресла в углу, в котором сидел Микоян, образовался тесный кружок слушателей.
Артем Иванович держал паузу, только глаза его поблескивали хитринкой. Все навострили уши.
– Как известно, в конце войны приличных турбореактивных двигателей у нас не было. Велись, конечно, разработки, но до серийного производства предстояло еще пахать и пахать, – пока Микоян рассказывал общеизвестные вещи, не называя фамилий, помнил, что нас наверняка прослушивают.
– Помните, сколько шума наделали немецкие реактивные истребители, принимавшие участие в боевых действиях в последний год войны. Последовала строжайшая команда: срочно сделать такие же!
Слушатели закивали головами, подобные указания не раз получали и они. Руководитель нашей делегации, заместитель председателя Государственного комитета по авиационной технике Кобзарев попытался вставить слово, он о событиях тех лет знал многое, но Микоян удержал его.
– Того, что я рассказываю, даже вы не знаете, Александр Александрович, – мягко произнес он. – У нас тогда еще сохранились вполне приличные отношения с англичанами, и мы быстро договорились. Они обещали продать нам несколько своих новейших двигателей. Мне поручили оформить сделку. Собрался я в Англию. Пока утрясали и увязывали все дела дома, оформляли документы, не только война успела закончиться, но и дружба наша дала трещину. До «холодной войны» дело еще не дошло, но встречали нас кисловато, без прежнего радушия.
В гостинице нам было одиноко. Даже словом не с кем перемолвиться, только по вечерам иногда заходил кто-нибудь из местных на коктейль, демонстрировал гостеприимство, да еще регулярные звонки в посольство. С ними много не наговоришь… – Артем Иванович неопределенно пожал плечами.
– Ходил на фирму регулярно, каждое утро, как на работу. Принимали меня любезно, подолгу обсуждали разные второстепенные детали, но ответа не давали. Как у нас, – улыбнулся Микоян, хитро зыркнув в сторону Кобзарева. – Мой хозяин чувствовал себя очень неудобно. Каждый день он звонил в Лондон, пытался согласовать условия продажи в коридорах власти, но тщетно. Правительство сменилось, на смену консерваторам пришли лейбористы, о прежних обещаниях они не то что не вспоминали, но наступали новые времена, отношения становились все прохладнее. Правда, они еще не настолько ухудшились, чтобы сказать твердое «нет». Сначала англичане скрывали от меня свои трудности, потом признались.
Я понимал, что все висит на волоске и каждый день ожидания не в нашу пользу. Но что поделаешь? Приходилось ждать. Вот только тактику я свою изменил, при каждой встрече стал подначивать: де, они только говорят, что сами распоряжаются на своей фирме, а по делу, как и мы, шагу не способны ступить без министерства. Англичане хмурились, шутки не принимали. Но, видно, и без внимания мои разговоры не оставались.
Артем Иванович сделал паузу. Никто не пошевелился, ждали развязки.
– Вот как-то вечером ко мне пожаловал, – Микоян назвал фамилию одного из самых главных начальников на «Роллс-Ройсе», но я ее за эти годы запамятовал. – Конечно, разговор крутился вокруг двигателей. Я стал его прижимать, снова корил министерством. Хозяин отшучивался, но чувствовалось, задел я его за живое. А разговаривали мы как раз в этом зальчике. Сидели в уголке в креслах, совсем как сейчас. Наконец он не выдержал, решил отплатить той же монетой: – «Господин Микоян, я готов продемонстрировать вам свою самостоятельность, но и вы должны ответить тем же».
Я молчу, жду продолжения.
И тут мой хозяин предложил пари – партию на бильярде: я выиграю, он немедленно подписывает контракт и отгружает двигатели. Проиграю, значит, не судьба, никаких переговоров, собираем чемоданы, и домой.
Микоян налил себе воды, испытывая нашу выдержку, не спеша осушил стакан.
– Положение мое, сами понимаете, оказалось не из легких, – Артем Иванович почмокал губами. – Я уж не говорю о том, что играть на бильярде практически не умел и не умею, так, изредка гонял шары, не более того. Проиграть мне ничего не стоило. Выиграть – другое дело! Тут оставалось надеяться на чудо. (Артем Иванович для красного словца схитрил, в биллиард он играл отлично, я сам тому свидетель.)
Ставка в игре – два лучших английских мотора «Нин» и «Дервент». Как я в Москве появлюсь без них, мне и думать не хотелось. С другой стороны, уже стало ясно, что правительство вряд ли разрешит продажу, промурыжит и откажет.
Главное, посоветоваться не с кем, спросить инструкций не у кого. До посольства не дозвонишься, игру надо начинать немедленно. К тому же стыдно. Сколько я его допекал разговорами о самостоятельности. И не скажут ничего мне в посольстве…
А тут хоть маленький, но шанс. От слова своего, я чувствовал, он не отступится.
И я решился. Напустил на себя равнодушный вид:
«Пожалуйста, – говорю, – вот только играю я неважно».
Мне показалось, хозяин на мгновение пожалел о своих словах. Он не сомневался, что я откажусь. Хорошо изучил нашего брата, знал, что без директив мы и шага не сделаем. Но тут делать нечего. Расставили шары, начали игру…
Микоян поднялся со своего места, обошел вокруг.
– Точно, стол тот же самый.
Вернувшись на прежнее место, он поудобнее устроился в кресле.
– Не знаю, что мне помогло: везенье или Бог? А может, он решил мне проиграть, боялся, что в противном случае я у него навсегда останусь? Вернее всего, с перепугу у меня просто какой-то талант проснулся. Забиваю шары один за другим. Последний вон в ту лузу.
Он указал рукой в дальний конец стола.
– Закончили игру. Хозяин выглядел немного расстроенным. Принесли шампанское. Выпили за наше пари. На следующий день подписали контракт. Двигатели я с собой увез. Не доверял никому, – засмеялся вдруг Артем Иванович. – Дома меня все поздравляли, а я никому не сказал, как они мне достались. Вот только сейчас вспомнил. Образцы послали Микулину Александру Александровичу. Через короткое время получили реактивный мотор – первый, советский. Его и поставили на МиГ-15. И остальные микулинские двигатели из него вышли.
Мы слушали эту историю, как сказку. Бывают же в жизни невероятные случаи! От чего только не зависит наше будущее!
Действительно, приобретение Артема Ивановича позволило нашим мотористам перескочить через несколько ступеней. Английские двигатели послужили прототипами для советских разработок. Роллс-ройсовский «Дервент» с тягой в 1 600 кг превратился в советский РД-500, а его немного более мощный собрат «Нин» с тягой в 2 000 кг – в РД-45. Последние цифры означали географическую привязку, один копировали на 500-м заводе, а другой – на 45-м.
Другая ветвь нашего двигателестроения произросла из прививки на немецком подвое. Из юнкерсовского ЮМО-004 получился РД-10, а БМВ-003 послужил прототипом для РД-20.
Охота за образцами началась при Сталине, продолжалась она и после его смерти. Отец не раз вспоминал, как командующий в те годы Группой советских войск в Германии будущий маршал Гречко затеял в Западном Берлине покупку американской ракеты. Настоящей…
Отец отнесся к этой операции скептически, он не считал Гречко хитроумным коммерсантом, подозревал, что ему просто морочат голову. Уж очень долго тянулось дело, все шло хорошо, за исключением мелочи, товара не было. Гречко клялся: продавцы не подведут, люди надежные.
Наконец ракету купили. Генерал просто сиял. Драгоценный груз со всеми предосторожностями доставили в Москву, передали в одно из конструкторских бюро. Сейчас уж не так важно, в какое. Специалистам потребовалось немного времени, чтобы разобраться. Новейшая американская ракета оказалась подделкой, и не очень искусной. Деньги оказались потраченными впустую.
Приехав к отцу на подмосковную дачу, Гречко прятал глаза. Еще бы – так опростоволоситься. Но разноса не последовало. Отец считал, что в таком деле издержки неизбежны, разведки для того и существуют, чтобы надувать друг друга. Да и относился он к Андрею Антоновичу с нескрываемой симпатией. Прощал ему многое. За плечами у них обоих осталась война. Отец впервые встретился с командиром кавалерийской дивизии генерал-майором Гречко в дни отступления. Затем дивизия, корпус, армия под командованием поднимающегося по служебной лестнице долговязого генерала не раз появлялись в расположении фронтов, где отец пребывал в неизменной должности члена Военного совета и неизменном звании генерал-лейтенанта. Для него, как представителя верховной власти в действующей армии, количество звезд на погонах не имело особого значения. Во время операции по форсированию Днепра Гречко уже обошел отца в чине, стал генерал-полковником, заместителем командующего фронтом.
После 1945 года Гречко вновь появился в Киеве, теперь уже в качестве командующего военным округом, одним из наиболее престижных в нашей стране. Здесь они с отцом еще больше сблизились, встречались не только по службе.
Дружеские отношения отца с Гречко сохранились и после того, как судьба их снова развела по разным сторонам. Генерал отправился командовать советскими оккупационными войсками в Германии, а наша семья перебралась в Москву. После смерти Сталина Гречко, теперь уже генерал армии, снова зачастил на отцовскую дачу.
В тот летний день Гречко всеми силами старался сохранить лицо, а отец с интересом наблюдал, как генерал старается вывернуться из неприятного положения. Гречко с комическими подробностями рассказывал, с какими сложностями они заполучали заветную ракету, как хлопотали, чтобы ничего не случилось по пути в Москву. В его интерпретации неприятная история приобретала забавный оттенок.
– Ладно бы старье продали, не так обидно. А то, черти, нарочно, чтоб посмеяться, какую-то чепуху подсунули, – притворно сокрушался Гречко и повторял: – Бес попутал, Никита Сергеевич. Надули, чтоб их черти взяли.
При этом в глазах у него плясали знакомые мне искорки – генерал понял, что гроза прошла стороной: в его изложении доклад о провале операции превратился в рассказ о смешном приключении.
Отец оставлял без последствий и более дурацкие идеи Гречко. К примеру, уже после возвращения из Германии и назначения на пост командующего сухопутными войсками Гречко у нас на даче во время воскресной прогулки с отцом вдруг начал рассуждать о завоевании Западной Европы.
Естественно, что в каждом уважающем себя Генеральном штабе есть планы войн на все случаи жизни, даже с сегодняшними союзниками. Но одно дело иметь их, другое – докладывать, пусть даже на даче, главе правительства.
Сначала я подумал, что Андрей Антонович шутит. Но нет. Глаза его смотрели серьезно, без обычного лукавства. Мысли свои он излагал точно, без запинки, видно, каждый шаг тщательно обкатали в штабе сухопутных сил.
Я не запомнил, почему он считал целесообразным нанести удар, начать войну. Политический аспект его не особенно волновал, генерал жонглировал танками, самолетами, пушками. Здесь, по его мнению, американцам с нами не совладать.
Отец насупленно слушал разглагольствования гостя. А тот, приняв молчание хозяина за одобрение, ринулся в бой.
По расчетам Гречко, на второй день после начала боевых действий он с ходу намеревался форсировать Рейн. В его тоне звучало ликование, голос прямо-таки раскатывался победными литаврами. Отец изумленно глядел на двухметрового генерала. Подобного фанфаронства он не ожидал даже от Гречко. Тем не менее он молчал, видимо решив проверить, как далеко простирается фантазия у его собеседника.
Гречко заливался соловьем. На пятый или шестой день он овладел Парижем и без задержки двинулся дальше, к Пиренеям, оставив без внимания Великобританию. Горы его тоже не остановили, он перемахнул их с ходу и остановился только на берегу Атлантического океана. Тут генерал замолчал, перевел дух и вопросительно поглядел на отца. Он весь светился восторгом победителя.
Отец все молчал. Так продолжалось, наверное, минуты две. Затем он снова поднял голову.
– А дальше что? – глухо спросил отец. Гречко продолжал улыбаться.
– А дальше что вы собираетесь делать? – начинал сердиться отец.
– Дальше?… – переспросил генерал и как-то неуверенно произнес: – Дальше… Все…
Он развел руками.
– Что, все? – продолжал напирать отец. – Какие ваши предложения по дальнейшим действиям? Вы же докладываете Председателю Совета министров!
– По дальнейшим – никаких, – отрапортовал генерал.
Отец просто взорвался. Последовал грандиозный разнос. Я отошел в сторону, но и на почтительном расстоянии слышалось каждое слово.
Отец бушевал. Он не понимал, как подобные мысли могли прийти в голову современному генералу, а тем более, как он посмел со своими сумасбродными идеями соваться к главе правительства.
– Вы что, не слыхали об атомном оружии? – восклицал отец. – Какое наступление? Какой Париж? В Наполеоны метите? От вас в первый же день и мокрого места не останется!
Гречко только переминался с ноги на ногу, на лице у него застыло выражение провинившегося школьника.
– Мы исходим из оборонительной концепции. А тут доморощенный агрессор выискался. На вас не распространяются решения Совета обороны? – отец постепенно остывал. – И вообще, следует разобраться, чем вы там занимаетесь в своем штабе. Вам что, совсем делать нечего? – громыхнули последние громовые раскаты.
Гречко мгновенно уловил, что гроза проходит. На лице у него появилась улыбка шкодника, вдруг уловившего, что наказание его миновало.
– Вы что, на самом деле воевать собираетесь? – уже с некоторым любопытством переспросил отец.
– Да нет, – промямлил Гречко.
– Так да или нет? – не унимался отец.
– Нет, – четко отрапортовал Гречко.
– Тогда чтобы я подобных прожектов больше не слышал, – строго сдвинул брови отец и, остывая, добавил: – До Атлантики он, видите ли, дойдет…
Гречко отделался разносом. Другому подобная фантазия стоила бы должности, а не исключено, и звания.
После отставки отца маршал Гречко стал министром обороны СССР.
С Брежневым у него сложились приятельские отношения. В отличие от отца, тот ни в чем не мог отказать своему другу. Именно во времена Гречко мы наводнили Европу десятками тысяч танков, пушек, самолетов, не говоря уже о ракетах.
Не мерещился ли дряхлеющему военачальнику по ночам шум атлантического прибоя?
Незадолго до 1964 года, когда восхваление отца разрослось безудержно, Гречко решил внести свою лепту. Ему, к тому времени уже ставшему маршалом Советского Союза, пришла идея осчастливить и отца. Об их встрече отец рассказывал не раз. Аргументы у маршала звучали по-солдатски прямолинейно: отец, как его в начале войны произвели в генерал-лейтенанты, так ее и закончил. В нынешние времена ситуация в корне поменялась – он теперь Первый секретарь ЦК, Председатель Совета министров СССР, главнокомандующий Вооруженными силами. Чин же генерал-лейтенанта подобной должности не соответствует. Недосмотр следует поправить.
– Мы, военные, люди своеобразные, – убеждал Гречко отца, – нам не по душе, если команды отдает младший по званию. Вот если вам присвоить звание маршала, все станет на свои места.
Он замолк, ожидая реакции. Она оказалась явно не той, которая ожидалась. Отцу предложение пришлось не по душе, и он пробурчал:
– Не занимайтесь глупостями, маршал. Воевать мы не собираемся, а в мирное время я с вами и в генеральском звании управлюсь. Если же, не дай бог, война, тогда и решать будем. Звание не самое сложное дело.
И эта выдумка Гречко осталась без неприятных последствий. У отца лишь появилась новая тема для шуток. Гречко не забыл о своей идее. К ней он снова вернулся, уже став министром обороны. Новый Верховный главнокомандующий Брежнев предложение благосклонно одобрил.
Несмотря на все накладки, отец с Булганиным остались довольны визитом. Он прошел в духе Женевы, казалось, европейская политика всерьез начала разворачиваться к миру.
В День Победы 9 мая 1956 года газеты опубликовали проект закона о пенсиях. Его давно вынашивал отец, перетряхивая бюджет, выискивал крохи, чтобы хоть немного улучшить поистине нищенскую жизнь стариков. А денег требовалось много и отобрать их у могущественных ведомств стоило большого труда. Оборонные министерства пожирали астрономические суммы.
Источником высвобождения омертвленных средств стал пересмотр нашей военной доктрины. Свои основные надежды отец возлагал на ракеты. Их, правда, можно было пересчитать по пальцам, качество тоже оставляло желать лучшего, да и задачи они решали ограниченные, но отец с оптимизмом смотрел в будущее. Он готовился к грандиозному сокращению вооруженных сил. Чтобы стране распрямиться, необходимо снять груз с ее плеч.
Сокращение вооруженных сил сулило многое. Но главным капиталом отец по-прежнему считал рабочие руки здоровых, работящих молодых людей, способных на многое и в сельском хозяйстве, и в промышленности. А если к этому еще добавить технику! Отец потребовал справку: сколько грузовиков, тракторов, тягочей стоит без дела в арсеналах.
Представленные цифры его просто потрясли. «Раскулачивание» военных стало одной из ближайших задач. А она была не из легких. В те дни продолжала действовать старая установка – все, даже мелочи, в первую очередь примеривались на военный мундир.
Призрак войны отцу приходилось выдавливать из пор государственного организма, вытряхивать из щелей, дело оказалось хлопотным. Его попытки сократить армию, уменьшить производство военной техники воспринимались почти как предательство.
Решение о новом сокращении вооруженных сил к началу мая обросло деталями, превратилось из политической декларации в добротный бюрократический документ. Дело было за окончательным решением. Тут многое, если не все, зависело от визита в Великобританию. Посланцы вернулись с миром.
В кабинете на Старой площади отца ожидали подготовленные в его отсутствие последние варианты. Они показались ему куцыми. Военные жались. Пришлось переделывать самому. Наконец определилась окончательная цифра: миллион двести тысяч человек, даже чуть больше, чем отец называл в январе… Но каких трудов это стоило. Вместе с прошлогодними сокращениями вооруженные силы уменьшились без малого более чем на два миллиона. Правда, истинной численности вооруженных сил тогда не называли.
Туполев учел опыт англичан, но попытался забраться еще выше, где воздух еще разряженнее, еще меньше сопротивляется полету. К самой границе со стратосферой, еще совсем недавно доступной лишь исследователям и испытателям. Вот этот тоненький пограничный слой между атмосферой и стратосферой, называемый тропопаузой, и оказался источником всех несчастий. «Чем больше высота, тем меньше плотность воздуха, тяга двигателей уменьшается, а угол атаки (это такой авиационный термин, определяющий устойчивость полета самолета) увеличивается. Достаточно случайного порыва воздуха или небольшого движения штурвала на себя, чтобы угол атаки стал недопустимым, самолет потерял устойчивость», – я процитировал слова участника разбора этого «летного происшествия», заслуженного летчика-испытателя генерала Степана Микояна.[16] Никто тогда не ведал, что весной и осенью, когда природа просыпается от зимней спячки или готовится ко сну, там происходят бурные процессы, вздымаются, подобно взрыву, мощнейшие воздушные потоки. Для них многотонный самолет что сорванный с дерева осенний лист – закрутит, швырнет о землю, не успеешь и пикнуть.
От неприятностей избавились просто – решили летать пониже, где атмосфера поспокойнее.
Вот как далеко увели меня воспоминания о первых полетах нашего Ту-104. Вернемся в Лондон…
При отбытии героем дня стала служба безопасности. С самого начала, с согласовывания системы охраны делегации в Великобритании, наткнулись на взаимонепонимание. Их секретная служба категорически возражала против нашей вооруженной охраны. Так, утверждали они, принято во всем мире, за неприкосновенность гостей ответственность несут хозяева.
Серов настаивал, ссылался на Женеву, куда в прошлом году московские чекисты поехали полностью экипированными. Англичане уперлись: одно дело международное совещание, швейцарцы только предоставили, грубо говоря, помещение для переговоров, другое дело – государственный визит; в Лондоне КГБ делать нечего. Пререкания грозили вылиться в серьезное столкновение. Когда Серов пошел к отцу советоваться, он занял сторону англичан: они порядки знают лучше. По существу, считал отец, в чужой стране наша охрана все равно бессильна, что могут сделать три, пять, пусть даже десять человек? Тем не менее Серов настоял на компромиссе, ограниченное число сотрудников КГБ англичане согласились принять, но без оружия. Иван Александрович махнул рукой и тут же распорядился: «Пистолеты иметь при себе, но так, чтобы никто не унюхал». Взамен привычных «Вальтеров» и «наганов» всех вооружили новенькими «Макаровыми». Они еще только осваивались, числились секретными. Конечно, англичане не были столь наивны, чтобы поверить, что гости приедут налегке, без оружия. Но главного они достигли, все громоздкие вещи остались дома. Сходившие по трапу крейсера советские коллеги выглядели весьма мирно.
Взаимопонимание между службами установилось быстро, но наши с «Макаровым» не расставались: днем в кармане, ночью под головой. До последнего дня обходилось без инцидентов. А тут случился прокол: в суете кто-то позабыл свой «Макаров» под подушкой. Когда гости покинули отведенный советской делегации этаж, горничная пошла убирать номера и наткнулась на забытую «мелочь». Сам факт обнаружения пистолета ее не удивил – и не такое попадалось. Она поспешила вернуть находку хозяину. Накинув на руку с пистолетом салфетку, девушка бросилась вдогонку. На крыльце горничная с облегчением вздохнула: успела. Гости рассаживались по автомобилям. Вот только как найти хозяина пистолета в эдакой суете? Рассеянного жильца в лицо она помнила, но там была такая толкотня. Тогда горничная приняла, по ее мнению, единственно правильное решение. Она отбросила салфетку и, подняв пистолет над головой, громко крикнула: «Мистеры, вы забыли!!!»
Присутствующие на мгновение оцепенели, но только на мгновение. Хозяин нашелся. Лихорадочно засовывая пропажу в карман, он что-то возбужденно говорил горничной на своем непонятном языке. Только «спасибо» сказал по-английски.
Трудно себе вообразить те идиллические времена, когда посторонний человек мог, размахивая пистолетом, бегать в непосредственной близости от государственных гостей. Сейчас бы незадачливую горничную изрешетили пулями при первой попытке освободить свою находку из-под салфетки. Ни сомневаться, ни разбираться никто не стал бы.
Через восемь лет, в 1964 году, мне пришлось еще раз побывать в Великобритании. На сей раз в составе делегации авиационной промышленности.
К слову, эта поездка оказалась для меня последней. В капиталистические страны на долгие годы мне ход оказался заказан. В октябре 1964 года к власти пришел Брежнев, и клетка захлопнулась. Отныне меня причислили к «неблагонадежным» и, естественно, «невыездным».
Как и в 1956 году, в Лондон мы прилетели весной, в конце апреля. Так же ярко светило солнце. Мы объехали большинство авиастроительных фирм. Побывали и на знаменитом «Роллс-Ройсе». Среди специалистов он более славится авиационными двигателями, чем знаменитыми на весь мир престижными автомобилями. Принимали нас хорошо. Не сказал бы по-дружески, но по-добрососедски. В столице авиадвигателестроения на реке Эвон делегацию поселили в уютном коттедже, гостинице, принадлежащей фирме. В доме оказалась небольшая бильярдная. Мы ее облюбовали под свой клуб. Там по вечерам после ужина собирались, обменивались впечатлениями, предавались воспоминаниям. Иногда подходили к столу, расставляли шары, но настоящей игры не получалось. Здесь собрались специалисты иного профиля. Генеральный конструктор Челомей, сделав пару ударов, мог вдруг увлечься обсуждением тонкостей механики упругих соударений. Ему вторил академик Леонид Иванович Седов. А вот Артем Иванович Микоян, тоже генеральный, к кию вообще не прикасался. Чем больше Микоян отнекивался, тем настойчивее становились попытки вовлечь его в игру. Наконец Артему Ивановичу надоело и он предложил откупиться, рассказать историю, связанную именно с этим бильярдом.
– Я уже играл на этом бильярде, и даже выиграл очень важную партию, – заинтриговал нас Микоян. – Выиграл я ни больше ни меньше – будущее нашей реактивной авиации, а для себя – МиГ-15.
Игроки отложили кии, начало звучало многообещающе. Вокруг кресла в углу, в котором сидел Микоян, образовался тесный кружок слушателей.
Артем Иванович держал паузу, только глаза его поблескивали хитринкой. Все навострили уши.
– Как известно, в конце войны приличных турбореактивных двигателей у нас не было. Велись, конечно, разработки, но до серийного производства предстояло еще пахать и пахать, – пока Микоян рассказывал общеизвестные вещи, не называя фамилий, помнил, что нас наверняка прослушивают.
– Помните, сколько шума наделали немецкие реактивные истребители, принимавшие участие в боевых действиях в последний год войны. Последовала строжайшая команда: срочно сделать такие же!
Слушатели закивали головами, подобные указания не раз получали и они. Руководитель нашей делегации, заместитель председателя Государственного комитета по авиационной технике Кобзарев попытался вставить слово, он о событиях тех лет знал многое, но Микоян удержал его.
– Того, что я рассказываю, даже вы не знаете, Александр Александрович, – мягко произнес он. – У нас тогда еще сохранились вполне приличные отношения с англичанами, и мы быстро договорились. Они обещали продать нам несколько своих новейших двигателей. Мне поручили оформить сделку. Собрался я в Англию. Пока утрясали и увязывали все дела дома, оформляли документы, не только война успела закончиться, но и дружба наша дала трещину. До «холодной войны» дело еще не дошло, но встречали нас кисловато, без прежнего радушия.
В гостинице нам было одиноко. Даже словом не с кем перемолвиться, только по вечерам иногда заходил кто-нибудь из местных на коктейль, демонстрировал гостеприимство, да еще регулярные звонки в посольство. С ними много не наговоришь… – Артем Иванович неопределенно пожал плечами.
– Ходил на фирму регулярно, каждое утро, как на работу. Принимали меня любезно, подолгу обсуждали разные второстепенные детали, но ответа не давали. Как у нас, – улыбнулся Микоян, хитро зыркнув в сторону Кобзарева. – Мой хозяин чувствовал себя очень неудобно. Каждый день он звонил в Лондон, пытался согласовать условия продажи в коридорах власти, но тщетно. Правительство сменилось, на смену консерваторам пришли лейбористы, о прежних обещаниях они не то что не вспоминали, но наступали новые времена, отношения становились все прохладнее. Правда, они еще не настолько ухудшились, чтобы сказать твердое «нет». Сначала англичане скрывали от меня свои трудности, потом признались.
Я понимал, что все висит на волоске и каждый день ожидания не в нашу пользу. Но что поделаешь? Приходилось ждать. Вот только тактику я свою изменил, при каждой встрече стал подначивать: де, они только говорят, что сами распоряжаются на своей фирме, а по делу, как и мы, шагу не способны ступить без министерства. Англичане хмурились, шутки не принимали. Но, видно, и без внимания мои разговоры не оставались.
Артем Иванович сделал паузу. Никто не пошевелился, ждали развязки.
– Вот как-то вечером ко мне пожаловал, – Микоян назвал фамилию одного из самых главных начальников на «Роллс-Ройсе», но я ее за эти годы запамятовал. – Конечно, разговор крутился вокруг двигателей. Я стал его прижимать, снова корил министерством. Хозяин отшучивался, но чувствовалось, задел я его за живое. А разговаривали мы как раз в этом зальчике. Сидели в уголке в креслах, совсем как сейчас. Наконец он не выдержал, решил отплатить той же монетой: – «Господин Микоян, я готов продемонстрировать вам свою самостоятельность, но и вы должны ответить тем же».
Я молчу, жду продолжения.
И тут мой хозяин предложил пари – партию на бильярде: я выиграю, он немедленно подписывает контракт и отгружает двигатели. Проиграю, значит, не судьба, никаких переговоров, собираем чемоданы, и домой.
Микоян налил себе воды, испытывая нашу выдержку, не спеша осушил стакан.
– Положение мое, сами понимаете, оказалось не из легких, – Артем Иванович почмокал губами. – Я уж не говорю о том, что играть на бильярде практически не умел и не умею, так, изредка гонял шары, не более того. Проиграть мне ничего не стоило. Выиграть – другое дело! Тут оставалось надеяться на чудо. (Артем Иванович для красного словца схитрил, в биллиард он играл отлично, я сам тому свидетель.)
Ставка в игре – два лучших английских мотора «Нин» и «Дервент». Как я в Москве появлюсь без них, мне и думать не хотелось. С другой стороны, уже стало ясно, что правительство вряд ли разрешит продажу, промурыжит и откажет.
Главное, посоветоваться не с кем, спросить инструкций не у кого. До посольства не дозвонишься, игру надо начинать немедленно. К тому же стыдно. Сколько я его допекал разговорами о самостоятельности. И не скажут ничего мне в посольстве…
А тут хоть маленький, но шанс. От слова своего, я чувствовал, он не отступится.
И я решился. Напустил на себя равнодушный вид:
«Пожалуйста, – говорю, – вот только играю я неважно».
Мне показалось, хозяин на мгновение пожалел о своих словах. Он не сомневался, что я откажусь. Хорошо изучил нашего брата, знал, что без директив мы и шага не сделаем. Но тут делать нечего. Расставили шары, начали игру…
Микоян поднялся со своего места, обошел вокруг.
– Точно, стол тот же самый.
Вернувшись на прежнее место, он поудобнее устроился в кресле.
– Не знаю, что мне помогло: везенье или Бог? А может, он решил мне проиграть, боялся, что в противном случае я у него навсегда останусь? Вернее всего, с перепугу у меня просто какой-то талант проснулся. Забиваю шары один за другим. Последний вон в ту лузу.
Он указал рукой в дальний конец стола.
– Закончили игру. Хозяин выглядел немного расстроенным. Принесли шампанское. Выпили за наше пари. На следующий день подписали контракт. Двигатели я с собой увез. Не доверял никому, – засмеялся вдруг Артем Иванович. – Дома меня все поздравляли, а я никому не сказал, как они мне достались. Вот только сейчас вспомнил. Образцы послали Микулину Александру Александровичу. Через короткое время получили реактивный мотор – первый, советский. Его и поставили на МиГ-15. И остальные микулинские двигатели из него вышли.
Мы слушали эту историю, как сказку. Бывают же в жизни невероятные случаи! От чего только не зависит наше будущее!
Действительно, приобретение Артема Ивановича позволило нашим мотористам перескочить через несколько ступеней. Английские двигатели послужили прототипами для советских разработок. Роллс-ройсовский «Дервент» с тягой в 1 600 кг превратился в советский РД-500, а его немного более мощный собрат «Нин» с тягой в 2 000 кг – в РД-45. Последние цифры означали географическую привязку, один копировали на 500-м заводе, а другой – на 45-м.
Другая ветвь нашего двигателестроения произросла из прививки на немецком подвое. Из юнкерсовского ЮМО-004 получился РД-10, а БМВ-003 послужил прототипом для РД-20.
Охота за образцами началась при Сталине, продолжалась она и после его смерти. Отец не раз вспоминал, как командующий в те годы Группой советских войск в Германии будущий маршал Гречко затеял в Западном Берлине покупку американской ракеты. Настоящей…
Отец отнесся к этой операции скептически, он не считал Гречко хитроумным коммерсантом, подозревал, что ему просто морочат голову. Уж очень долго тянулось дело, все шло хорошо, за исключением мелочи, товара не было. Гречко клялся: продавцы не подведут, люди надежные.
Наконец ракету купили. Генерал просто сиял. Драгоценный груз со всеми предосторожностями доставили в Москву, передали в одно из конструкторских бюро. Сейчас уж не так важно, в какое. Специалистам потребовалось немного времени, чтобы разобраться. Новейшая американская ракета оказалась подделкой, и не очень искусной. Деньги оказались потраченными впустую.
Приехав к отцу на подмосковную дачу, Гречко прятал глаза. Еще бы – так опростоволоситься. Но разноса не последовало. Отец считал, что в таком деле издержки неизбежны, разведки для того и существуют, чтобы надувать друг друга. Да и относился он к Андрею Антоновичу с нескрываемой симпатией. Прощал ему многое. За плечами у них обоих осталась война. Отец впервые встретился с командиром кавалерийской дивизии генерал-майором Гречко в дни отступления. Затем дивизия, корпус, армия под командованием поднимающегося по служебной лестнице долговязого генерала не раз появлялись в расположении фронтов, где отец пребывал в неизменной должности члена Военного совета и неизменном звании генерал-лейтенанта. Для него, как представителя верховной власти в действующей армии, количество звезд на погонах не имело особого значения. Во время операции по форсированию Днепра Гречко уже обошел отца в чине, стал генерал-полковником, заместителем командующего фронтом.
После 1945 года Гречко вновь появился в Киеве, теперь уже в качестве командующего военным округом, одним из наиболее престижных в нашей стране. Здесь они с отцом еще больше сблизились, встречались не только по службе.
Дружеские отношения отца с Гречко сохранились и после того, как судьба их снова развела по разным сторонам. Генерал отправился командовать советскими оккупационными войсками в Германии, а наша семья перебралась в Москву. После смерти Сталина Гречко, теперь уже генерал армии, снова зачастил на отцовскую дачу.
В тот летний день Гречко всеми силами старался сохранить лицо, а отец с интересом наблюдал, как генерал старается вывернуться из неприятного положения. Гречко с комическими подробностями рассказывал, с какими сложностями они заполучали заветную ракету, как хлопотали, чтобы ничего не случилось по пути в Москву. В его интерпретации неприятная история приобретала забавный оттенок.
– Ладно бы старье продали, не так обидно. А то, черти, нарочно, чтоб посмеяться, какую-то чепуху подсунули, – притворно сокрушался Гречко и повторял: – Бес попутал, Никита Сергеевич. Надули, чтоб их черти взяли.
При этом в глазах у него плясали знакомые мне искорки – генерал понял, что гроза прошла стороной: в его изложении доклад о провале операции превратился в рассказ о смешном приключении.
Отец оставлял без последствий и более дурацкие идеи Гречко. К примеру, уже после возвращения из Германии и назначения на пост командующего сухопутными войсками Гречко у нас на даче во время воскресной прогулки с отцом вдруг начал рассуждать о завоевании Западной Европы.
Естественно, что в каждом уважающем себя Генеральном штабе есть планы войн на все случаи жизни, даже с сегодняшними союзниками. Но одно дело иметь их, другое – докладывать, пусть даже на даче, главе правительства.
Сначала я подумал, что Андрей Антонович шутит. Но нет. Глаза его смотрели серьезно, без обычного лукавства. Мысли свои он излагал точно, без запинки, видно, каждый шаг тщательно обкатали в штабе сухопутных сил.
Я не запомнил, почему он считал целесообразным нанести удар, начать войну. Политический аспект его не особенно волновал, генерал жонглировал танками, самолетами, пушками. Здесь, по его мнению, американцам с нами не совладать.
Отец насупленно слушал разглагольствования гостя. А тот, приняв молчание хозяина за одобрение, ринулся в бой.
По расчетам Гречко, на второй день после начала боевых действий он с ходу намеревался форсировать Рейн. В его тоне звучало ликование, голос прямо-таки раскатывался победными литаврами. Отец изумленно глядел на двухметрового генерала. Подобного фанфаронства он не ожидал даже от Гречко. Тем не менее он молчал, видимо решив проверить, как далеко простирается фантазия у его собеседника.
Гречко заливался соловьем. На пятый или шестой день он овладел Парижем и без задержки двинулся дальше, к Пиренеям, оставив без внимания Великобританию. Горы его тоже не остановили, он перемахнул их с ходу и остановился только на берегу Атлантического океана. Тут генерал замолчал, перевел дух и вопросительно поглядел на отца. Он весь светился восторгом победителя.
Отец все молчал. Так продолжалось, наверное, минуты две. Затем он снова поднял голову.
– А дальше что? – глухо спросил отец. Гречко продолжал улыбаться.
– А дальше что вы собираетесь делать? – начинал сердиться отец.
– Дальше?… – переспросил генерал и как-то неуверенно произнес: – Дальше… Все…
Он развел руками.
– Что, все? – продолжал напирать отец. – Какие ваши предложения по дальнейшим действиям? Вы же докладываете Председателю Совета министров!
– По дальнейшим – никаких, – отрапортовал генерал.
Отец просто взорвался. Последовал грандиозный разнос. Я отошел в сторону, но и на почтительном расстоянии слышалось каждое слово.
Отец бушевал. Он не понимал, как подобные мысли могли прийти в голову современному генералу, а тем более, как он посмел со своими сумасбродными идеями соваться к главе правительства.
– Вы что, не слыхали об атомном оружии? – восклицал отец. – Какое наступление? Какой Париж? В Наполеоны метите? От вас в первый же день и мокрого места не останется!
Гречко только переминался с ноги на ногу, на лице у него застыло выражение провинившегося школьника.
– Мы исходим из оборонительной концепции. А тут доморощенный агрессор выискался. На вас не распространяются решения Совета обороны? – отец постепенно остывал. – И вообще, следует разобраться, чем вы там занимаетесь в своем штабе. Вам что, совсем делать нечего? – громыхнули последние громовые раскаты.
Гречко мгновенно уловил, что гроза проходит. На лице у него появилась улыбка шкодника, вдруг уловившего, что наказание его миновало.
– Вы что, на самом деле воевать собираетесь? – уже с некоторым любопытством переспросил отец.
– Да нет, – промямлил Гречко.
– Так да или нет? – не унимался отец.
– Нет, – четко отрапортовал Гречко.
– Тогда чтобы я подобных прожектов больше не слышал, – строго сдвинул брови отец и, остывая, добавил: – До Атлантики он, видите ли, дойдет…
Гречко отделался разносом. Другому подобная фантазия стоила бы должности, а не исключено, и звания.
После отставки отца маршал Гречко стал министром обороны СССР.
С Брежневым у него сложились приятельские отношения. В отличие от отца, тот ни в чем не мог отказать своему другу. Именно во времена Гречко мы наводнили Европу десятками тысяч танков, пушек, самолетов, не говоря уже о ракетах.
Не мерещился ли дряхлеющему военачальнику по ночам шум атлантического прибоя?
Незадолго до 1964 года, когда восхваление отца разрослось безудержно, Гречко решил внести свою лепту. Ему, к тому времени уже ставшему маршалом Советского Союза, пришла идея осчастливить и отца. Об их встрече отец рассказывал не раз. Аргументы у маршала звучали по-солдатски прямолинейно: отец, как его в начале войны произвели в генерал-лейтенанты, так ее и закончил. В нынешние времена ситуация в корне поменялась – он теперь Первый секретарь ЦК, Председатель Совета министров СССР, главнокомандующий Вооруженными силами. Чин же генерал-лейтенанта подобной должности не соответствует. Недосмотр следует поправить.
– Мы, военные, люди своеобразные, – убеждал Гречко отца, – нам не по душе, если команды отдает младший по званию. Вот если вам присвоить звание маршала, все станет на свои места.
Он замолк, ожидая реакции. Она оказалась явно не той, которая ожидалась. Отцу предложение пришлось не по душе, и он пробурчал:
– Не занимайтесь глупостями, маршал. Воевать мы не собираемся, а в мирное время я с вами и в генеральском звании управлюсь. Если же, не дай бог, война, тогда и решать будем. Звание не самое сложное дело.
И эта выдумка Гречко осталась без неприятных последствий. У отца лишь появилась новая тема для шуток. Гречко не забыл о своей идее. К ней он снова вернулся, уже став министром обороны. Новый Верховный главнокомандующий Брежнев предложение благосклонно одобрил.
Несмотря на все накладки, отец с Булганиным остались довольны визитом. Он прошел в духе Женевы, казалось, европейская политика всерьез начала разворачиваться к миру.
В День Победы 9 мая 1956 года газеты опубликовали проект закона о пенсиях. Его давно вынашивал отец, перетряхивая бюджет, выискивал крохи, чтобы хоть немного улучшить поистине нищенскую жизнь стариков. А денег требовалось много и отобрать их у могущественных ведомств стоило большого труда. Оборонные министерства пожирали астрономические суммы.
Источником высвобождения омертвленных средств стал пересмотр нашей военной доктрины. Свои основные надежды отец возлагал на ракеты. Их, правда, можно было пересчитать по пальцам, качество тоже оставляло желать лучшего, да и задачи они решали ограниченные, но отец с оптимизмом смотрел в будущее. Он готовился к грандиозному сокращению вооруженных сил. Чтобы стране распрямиться, необходимо снять груз с ее плеч.
Сокращение вооруженных сил сулило многое. Но главным капиталом отец по-прежнему считал рабочие руки здоровых, работящих молодых людей, способных на многое и в сельском хозяйстве, и в промышленности. А если к этому еще добавить технику! Отец потребовал справку: сколько грузовиков, тракторов, тягочей стоит без дела в арсеналах.
Представленные цифры его просто потрясли. «Раскулачивание» военных стало одной из ближайших задач. А она была не из легких. В те дни продолжала действовать старая установка – все, даже мелочи, в первую очередь примеривались на военный мундир.
Призрак войны отцу приходилось выдавливать из пор государственного организма, вытряхивать из щелей, дело оказалось хлопотным. Его попытки сократить армию, уменьшить производство военной техники воспринимались почти как предательство.
Решение о новом сокращении вооруженных сил к началу мая обросло деталями, превратилось из политической декларации в добротный бюрократический документ. Дело было за окончательным решением. Тут многое, если не все, зависело от визита в Великобританию. Посланцы вернулись с миром.
В кабинете на Старой площади отца ожидали подготовленные в его отсутствие последние варианты. Они показались ему куцыми. Военные жались. Пришлось переделывать самому. Наконец определилась окончательная цифра: миллион двести тысяч человек, даже чуть больше, чем отец называл в январе… Но каких трудов это стоило. Вместе с прошлогодними сокращениями вооруженные силы уменьшились без малого более чем на два миллиона. Правда, истинной численности вооруженных сил тогда не называли.