Ирвин Ян. Тень в зеркале

   Его случайные приятели отдалились от него. Впрочем, этот бойкот оказал прямо противоположное действие на Тандиву. Хотя она и не осмеливалась говорить с Лианом в чужом присутствии, но стала ему улыбаться, и они несколько раз даже потихоньку встречались. Лиану было приятно, что у него остался хоть один друг, но, понимая, чем рискует Тандива, через какое-то время сам перестал с ней видеться. Тяжелее утраты друзей Лиан переживал то, что не может больше работать с Преданиями, дороже которых у него не было ничего на свете.
   Наконец Лиан осознал, что проиграл, и попросил встречи с Вистаном.
   – Твоя взяла, – сказал он. – Чего ты от меня добиваешься?
   – Всего лишь слова мастера-летописца, что ты никогда не будешь рассказывать свое сказание и никогда о нем даже не упомянешь, – ответил Вистан.
   – Хорошо. Даю слово. Но мне хотелось бы получить доступ к архивам. – Лиан постарался напустить на себя смиренный вид, хотя это ему не очень удалось.
   – Конечно, – сказал Вистан и взялся за великолепное павлинье перо, конец которого свисал у него через плечо и плясал в воздухе в такт движениям руки, обмакнул его в чернила и придвинул к себе лист бумаги.
   – А еще я хочу получить обратно текст своего выступления.
   Перо Вистана замерло на полпути к бумаге.
   – На его основании тебе присвоили звание. Я не могу выполнить твою просьбу. Кроме того, настоящий сказитель помнит наизусть свои сказания.
   – Я помню текст, но это всего лишь слова. Я хочу иметь подтверждающие их документы.
   – А зачем они тебе? – спросил его Вистан.
   – Мне надо докопаться до истины. Именно этому меня здесь учили! Неужели ты не понимаешь, что тут пахнет новым Великим Сказанием?! А ведь последнее Великое Сказание в Школе Преданий сложили несколько веков назад! Я прославлю не только себя, но и всю Школу!
   Он затронул слабое место Вистана, о котором все знали. Директор Школы откинулся на спинку стула. Лиан набрал в грудь воздуха и продолжал:
   – Я уверен, что девушку убили, потому что ей стала известна какая-то страшная тайна.
   Вистан вздрогнул и уронил перо, разбрызгав по бумаге чернила.
   – Очень жаль, что ты так думаешь, – сказал он. – Но в любом случае я не могу отдать тебе текст. Он теперь там, откуда мне его не достать. – Произнося эти слова, Вистан поигрывал серебряным браслетом на тощем запястье. – Его сможет извлечь оттуда только новый директор Школы после моей смерти.
   – Она не заставит себя долго ждать! – в ярости заорал Лиан, полагая, что Вистан его обманывает. – Это сказание принадлежит мне! Я трудился над ним четыре года! Ты не имеешь права отнимать его у меня!
   Вистан с ледяным спокойствием промокнул чернильные пятна.
   – Человека нельзя лишить разве что его мыслей. Текста же ты больше не увидишь.
   – Будь ты проклят, Вистан! А теперь напиши мне рекомендательное письмо, верни остаток моего содержания, и я навсегда уеду из Чантхеда.
   Вистан зловеще улыбнулся:
   – Хорошо. Но сначала дай мне слово никогда обо всем этом не упоминать.
   – Я не дам тебе такого слова! Если ты мне откажешь, я обращусь к Мендарку! – Впрочем, Лиан и сам понимал, что не сделает этого.
   На лице Вистана появилось выражение, от которого у Лиана по спине побежали мурашки.
   – Мы с Мендарком – члены Совета. Если ты пойдешь к нему, мне придется сообщить о том, как ты своим безответственным поступком поставил под угрозу и нашу Школу, и сам Совет.
   – Школа создана ради того, чтобы любой ценой разобраться, что в Преданиях правда, а что – вымысел. Ты трус и лицемер! СВистана было довольно.
   – Я запрещаю тебе посещать библиотеку до конца Праздника! Если ты еще что-нибудь выкинешь, я не позволю тебе выступать на нем. А теперь убирайся!
   Несолоно хлебавши Лиан покинул кабинет директора Школы Преданий.
 
   Прошла неделя. Наступило время Праздника. В Чантхед стали съезжаться зрители со всех концов огромного острова Мельдорин и даже из далеких земель, лежавших за Туркадским Морем. На постоялых дворах не было места, а в парках и на пустырях выросли палаточные городки.
   По традиции в начале Праздника звучали короткие сказания, сложенные студентами Школы Преданий, но все ждали Великих Сказаний, которые последние три вечера рассказывали мастера-летописцы. Из двадцати двух Великих Сказаний только три можно было услышать на каждом Празднике, что не влияло на его популярность. Во время Праздника в городе повсеместно собирались группы людей вокруг сказителей, выступавших с более легкомысленными историями, взятыми из романов, или с не очень пристойными сказаниями и даже с апокрифами – сказаниями, не имеющими документального подтверждения, дошедшими из глубины веков или же появившимися либо из далеких стран, либо из одного из Трех Миров. Иногда шепотом рассказывали леденящее душу “Сказание о Бездне”. Но в последний вечер все стекались туда, где выступал мастер-летописец, чье сказание было признано лучшим на последних Выпускных Испытаниях. На этот раз право выступить в последний вечер принадлежало Лиану.
   Теперь его не радовал даже Праздник. Он лишился всего, кроме доброго имени, да и то висело на волоске. Лиан не мог оставаться в Чантхеде, но куда же идти?.. У него не было ни денег, ни рекомендаций, ни друзей. Что ж, терять ему воистину было нечего!
 
   Приближался последний вечер Праздника, когда Лиан наконец решился тайком пробраться в архив и попытаться похитить оттуда текст своего сказания. Он намеревался выступить с ним и навсегда исчезнуть из Чантхеда. Без рекомендаций он больше не рассчитывал получить место летописца но никто не мог помешать ему стать прекрасным бродячим сказителем. Что ж, значит, ему было суждено влачить жалкое существование, зарабатывая себе на хлеб по кабакам и тавернам!
   Настал час, когда Вистан посещал выступления на Празднике. Лиан притаился в коридоре неподалеку от кабинета директора. До ухода Вистана оставалось несколько минут. Юноша прокрался к двери кабинета и заделал кусочком плотной бумаги отверстие в косяке, куда попадал язычок замка, когда дверь захлопывали.
   Вистан был болезненно пунктуален: ровно без десяти семь он вышел из кабинета, надевая на ходу плащ. Чтобы его отвлечь, Лиан сбросил с полки несколько книг, которые грохнулись на пол. Вистан, нахмурившись, обернулся на шум, потом захлопнул за собой дверь и, не оглядываясь, пошел к выходу, шурша длинным плащом. Проходя мимо Лиана, он едва кивнул ему:
   – Ты что, не идешь слушать сказания?
   – Уже иду, – солгал Лиан.
   Он начал собирать книги с пола и, когда коридор опустел, прошмыгнул к двери Вистана. Она сразу же отворилась. Подобрав свою бумажку, Лиан дрожащей рукой закрыл за собой дверь.
   Чего ему бояться?! Ему нечего терять! И все же сердце Лиана громко стучало, пока он двигался по натертому до блеска деревянному полу к старому стенному шкафу, в котором висели ключи от всех помещений Школы. Шкаф был заперт.
   Лиан предвидел это. Он вынул из кармана стамеску и с усилием отжал дверцу шкафа, она со скрипом поддалась, при этом от косяка отлетела длинная щепка. Лиан выругался: такой скол нельзя было не заметить. Он обнаружил в шкафу баночку с клеем и прилепил щепку на место, но трещина все равно была хорошо видна. Что ж, ему оставалось надеяться только на то, что сегодня Вистан больше не вернется к себе в кабинет.
   Лиан быстро рассовал ключи от библиотеки, архивов и кабинета по карманам. “Вот я и стал вором!” – подумал он, открыв дверь в личные апартаменты Вистана и проскользнув внутрь. Его текста там не было. Значит, он в архиве!
 
   В архиве было так душно, что Лиан не стал закрывать за собой дверь. Впрочем, все остальные двери и окна в библиотеке были заперты, и освежающего сквозняка ему создать не удалось. Лиан несколько часов рылся в бумагах, но так ничего и не нашел.
   Наконец, чтобы дать глазам немного отдохнуть, он достал гравюры и картины, на которых были изображены события, связанные с возникновением Непреодолимой Преграды. Таких изображений было сотни: в те давние времена за Шутдаром охотились все кому не лень. Его разыскивали все крупные расы и народы, а десятки военачальников и монархов заставляли своих придворных живописцев запечатлевать подробности происходящих событий, чтобы оставить доказательства решающей роли, которую они в них сыграли. Лиан вытащил акварели, картины маслом и рисунки пастелью, по большей части настолько выцветшие, что на них уже почти ничего не было видно. Зато гравюры в основном сохранились неплохо.
   Лиан видел эти изображения сотни раз, но никогда не уставал их рассматривать. Вот картина, запечатлевшая момент исчезновения флейты: обезумевший Шутдар, исполняющий на вершине башни какой-то бешеный танец на фоне надвигающейся на него огромной волны грозовых облаков. На картине было хорошо видно искаженное лицо Шутдара, разумеется вымышленное живописцем, так как ни одно живое существо не осмелилось бы приблизиться и на полторы лиги к башне, пока Шутдар был жив.
   Лиан достал еще несколько картин, изображавших то, что произошло после исчезновения флейты: толпы глупцов, устремившихся к дымящимся развалинам башни в надежде разыскать и присвоить флейту. Большинство из них скосил загадочный недуг, истреблявший со скоростью паука, высасывающего свою жертву.
   Попались ему и портреты главных действующих лиц того далекого времени: например, портрет Рулька, повелителя каронов, которому и принадлежал замысел создания флейты, принесшей Трем Мирам столько несчастий. Его неподвижная фигура возвышалась над сотнями людей, давивших друг друга, чтобы первыми пролезть в развалины башни
   Особняком стояла и непостижимая Ялкара, Королева Обмана, вторая из трех проникших на Сантенар каронов и единственная, кому удалось скрыться за Непреодолимой Преградой. Как ей удалось это сделать, осталось величайшей загадкой всех Преданий, но это произошло намного позднее того события, правду о котором Лиан пытался найти в архиве. Портрет Ялкары сохранился лучше многих: были неплохо видны золотые украшения на ее запястьях, шее и лбу.
   На другой картине снова была Ялкара, теперь уже выходящая из развалин башни, с обожженными руками и в дымящихся одеждах. На следующем полотне, с которого слоями отставала краска, была нарисована обнаженная Ялкара в момент обыска, который учиняли над всеми, побывавшими в руинах башни. Однако флейту так ни у кого и не нашли. Она погибла, исчезла без следа.
   Хотя Лиану были хорошо знакомы эти изображения, он вдруг поверил, что, если сумеет их лучше понять, они покажут ему нечто скрытое от его глаз прежде. Но было уже очень поздно, а работы оставалось еще много. Лиан аккуратно поставил гравюры и картины на место и достал очередную пачку документов.
   Содержимое этой пачки он тоже видел раньше, хотя и мельком. Это были подлинники эскизов с натуры, сотни рисунков разных художников, пронумерованные в определенном порядке. Хотя чернила выцвели и побурели, а бумага пожелтела и крошилась, на них сохранились почти все подробности. Картины и гравюры, которые он рассматривал раньше, были сделаны по этим эскизам, не считая нескольких акварелей, написанных с натуры, но они его не очень заинтересовали.
   Лиан разложил эскизы в порядке номеров и стал изучать их один за другим. Он нашел целую серию набросков, по которым, судя по всему, была написана картина с толпами людей, рвавшихся в разрушенную башню. На другой же серии были изображены люди, выбиравшиеся из развалин.
   Рассматривая эскизы из обеих серий, Лиан внезапно почувствовал, что между ними есть какая-то неувязка, хотя и не мог понять, в чем же она заключается. Он очень устал, было уже часа три ночи. А может быть, картина и эскизы чем-то противоречили друг другу? Лиан поднес один из эскизов к лампе, словно пытаясь заставить его выдать тайну, и, разглядывая его на свет, к своему величайшему изумлению, заметил, что номер эскиза выглядит несколько странно. Неужели кто-то его изменил?! Лиан впился взглядом в цифры. Да, у эскиза раньше несомненно был другой номер, позднее искусно переправленный! Другой! Но какой?
   В этот момент Лиан услышал звук хлопнувшей двери. Вистан?! Нельзя было, чтобы он застал тут Лиана! Молодой человек засунул эскизы обратно, задул лампу и пополз между полками подальше от того места, где, возможно, заметили ее свет. Теперь в архиве царила кромешная тьма, но Лиан мог выбраться оттуда и с завязанными глазами.
   Раздался глухой стук, кто-то негромко выругался, и там, где Лиан только что рассматривал документы, вспыхнул свет. Человек, державший лампу, находился между Лианом и дверью. Путь к отступлению был отрезан.
   – Здесь никого нет! – раздался голос Траска. – Обыщите все как следует! И следите за дверью!
   Сколько же их?! Лиан на мгновение высунулся из-за полки и увидел свет двух ламп, потом – третьей. Он на цыпочках подбежал к входной двери и собирался уже выскользнуть наружу, как вдруг понял, что за дверью его подкарауливает четвертый человек. Лиан собрался с силами и нырнул в дверной проем, надеясь проскочить мимо стражника, но тот оказался проворнее и успел поймать Лиана за рукав. Одним рывком он затащил Лиана внутрь.
   – Я поймал его! – заорал стражник.
   В отчаянии Лиан боднул его в подбородок. Тот сдавленно хрюкнул и схватился руками за рот, из которого брызнула кровь, – стражник чуть не откусил себе язык!
   Вырвавшись, Лиан помчался вдоль полок к задней двери, которую не закрыл, в надежде проветрить архив.
   – Вистан! Он бежит в твою сторону! – прохрипел стражник.
   Лиан выскочил из-за полок и с силой пушечного ядра врезался в маленького человечка с лампой в руке. Это был Вистан. Он отлетел в сторону. Его лампа разбилась о книжную полку, и из нее во все стороны разлетелись брызги горящего масла.
   Вистан завопил: “Пожар!” – и бросился затаптывать огонь.
   Так Лиан оказался на свободе во второй раз. Он прополз вдоль следующего ряда полок на четвереньках, вскочил на ноги и кинулся к задней двери. Траск бросился за ним, но не догнал. Лиан выскочил из двери, захлопнул ее за собой и запер на засов, прищемив при этом подол своего плаща. Оставив в двери кусок от него, Лиан помчался по коридору вокруг архива к выходу из библиотеки.
   Вдруг он остановился как вкопанный. “А что если им не удастся потушить огонь?!” Несмотря ни на что, он не мог допустить, чтобы библиотека сгорела. Но тут через какую-то приоткрытую дверь он увидел Траска, затаптывавшего последние язычки пламени. Ничего страшного не произошло! Лиан добежал до выхода, бросил ненужные теперь ключи и отправился к себе. Через десять минут он уже лежал на матрасе, хотя и не мог заснуть. Его безумная затея провалилась, и он понимал, что его призовут к ответу еще до рассвета.

7
Подземелья Фиц Горго

   Вот хитрая маленькая стерва! Вельмы нехотя признали, что Карану не так-то просто поймать. Но она скоро допрыгается! Стоит ей попасть к ним в лапы, как ее тут же ожидает жестокая расправа!
   – Найти ее! Доставить сюда живой или мертвой! Идите и без Зеркала не возвращайтесь! – кричал в ярости Иггур, когда он наконец сломил волю Магреты и освободился.
   Прошло много времени, а Карана по-прежнему пряталась где-то в подземном лабиринте Фиц Горго. “Затопить туннели!” – приказал Иггур, хотя нижние проходы и так уже несколько лет стояли полные гниющей воды. Открыли шлюзы, и в лабиринт хлынул настоящий водопад. Через некоторое время вода спала, и вельмы обшарили все закоулки и осмотрели все ржавые решетки, надеясь найти на одной из них посиневшее раздавленное тельце. С каким удовольствием они выковыряли бы из ячеек этой решетки покрытые слизью и ржавчиной куски мяса с прилипшими к ним потускневшими рыжими волосами! Но они ничего не нашли и были пока лишены этой маленькой радости.
 
   Оказавшись на площадке перед стеной, на которой растаяли контуры двери библиотеки Иггура, Карана упала на четвереньки. У нее болело все тело. Ей казалось, что пальцы мансера по-прежнему впиваются в ее плечо. До сих пор ей не приходилось сопротивляться такой чудовищно сильной воле. Образ Иггура все еще стоял у нее перед глазами, а ее мысли были поглощены вельмами, которые вот-вот должны были пуститься за ней в погоню. Что же это были за существа? Почему они наводили на нее такой ужас?
   Карана долго лежала на площадке, ничего не видя вокруг себя и ни о чем не думая. Ее способности приносили ей хлопот не меньше, чем пользы. Наконец у нее перестало шуметь в ушах, и она вспомнила, что в любой момент в стене может возникнуть дверь, а из нее – появиться Иггур. Дрожащими руками она нащупала за пазухой драгоценный шар, который ей дала Магрета, – овал из полированного горного хрусталя размером с куриное яйцо в оправе из пяти серебряных веточек. Она вытащила шар, и лестницу залил молочно-белый свет, сразу же обнаруживший первую опасность, подстерегавшую Карану. Ведь девушка совсем забыла, что на маленькой площадке, где она лежала, не было перил. Одно неосторожное движение, и Карана упала бы в глубокий колодец, вдоль стен которого спускалась винтовая лестница. Выросшая в горах Карана не боялась высоты и спокойно поднялась на ноги. В одной руке она держала осветительный шар, а в другой – Зеркало, снова принявшее форму свитка. На мгновение Карана испытала желание сбросить его вниз, но это был не выход. Оно просто поджидало бы ее у подножия лестницы. Тонкий свиток прекрасно поместился в специальный карман, пришитый к ее рубашке под мышкой. Карана как следует застегнула этот карман и постаралась отогнать от себя все мысли о Зеркале.
   Девушка спустилась по лестнице и отправилась в путь по коридорам. Размышляя, как найти выход из лабиринта, она почти забыла о своих страхах. Наконец она оставила позади пыльный потайной коридор и достигла главного прохода. В этот момент ноги перестали ее слушаться, в висках застучало, а живот свело от боли. Ей снова стало плохо. Эти мучения были платой за то, что она воспользовалась своими способностями. Каране показалась, что она вот-вот упадет в обморок. И в нормальном состоянии ей было бы трудно найти дорогу к подземному резервуару, через который они проникли в крепость. Но даже найди она его, кто мог сказать, не поджидают ли ее с той стороны свирепые собаки и телохранители Иггура?! Двери ловушки захлопнулись, Карана утратила даже ту ничтожную уверенность в себе, которую она испытала ранее. Девушка, едва волоча ноги, брела по туннелю. Каким жалким представлялся ей сейчас брошенный Иггуру вызов! Впрочем, она старалась думать не об этом, а только о том, как ей отсюда выбраться. Но когда голова заболела у нее так сильно, словно собиралась разлететься на тысячу кусков, в глазах потемнело, а из желудка поднялась горькая пена, она перестала думать и об этом.
   Не решаясь пользоваться светящимся шаром, она продвигалась вдоль стены на ощупь. На пересечении двух коридоров она в полной темноте осторожно присела на корточки, схватившись руками за горло, чтобы сдержать тошноту. Она понятия не имела, в какую сторону идти. Вдруг где-то вдалеке замаячил свет лампы. Возникнув так внезапно, он показался нестерпимо ярким Каране, упавшей на четвереньки и едва не закричавшей от ужаса.
   Прятаться было некуда, даже крыса не нашла бы себе щелки в стене туннеля. Немного дальше слева Корана заметила коридор, уходивший куда-то в темноту. Она бросилась туда, подальше от света. От бега ей стало еще хуже. Каждый удар сердца отдавался у нее в голове ослепительной вспышкой боли. Девушка уже не бежала, а ползла на четвереньках и вдруг сильно ударилась виском о выпавшую из стены каменную глыбу. Боль была ужасной: ей пришлось вцепиться зубами в рукав, чтобы не закричать. У Караны потемнело в глазах, она упала на пол и замерла, окончательно выбившись из сил.
 
   Каране стало получше, хотя она и понимала, что голова и живот еще много часов будут давать о себе знать. Она села, недоумевая, как это ее еще не поймали. В этот момент где-то далеко раздался лязг, похожий на грохот огромных цепей, но Карана не стала обращать на него внимания, а просто пошла вперед вслепую, вытянув перед собой руки.
   Стараясь уйти от того места, где ее так напугал свет лампы, она все дальше и дальше уходила от знакомого прохода, продвигаясь куда-то в таинственные глубины лабиринта. Карана карабкалась вверх по каким-то ступеням, шла по туннелям, опускалась в узкие штольни, опять куда-то поднималась. Наконец она окончательно заблудилась.
   Многие из нижних галерей оказались затопленными водой. После пережитого испуга Карана не вынимала светящийся шар, двигаясь на ощупь, но и это было опасно, потому что в полу ее подстерегали скрытые водой провалы. Один раз она уже упала в такое отверстие, искупавшись в ледяной воде. Вскоре после этого из черневшего в стене жерла очередного туннеля с шумом вырвалась волна зловонного воздуха, за которым последовал поток воды, устремившийся вдоль по коридору, где она брела.
   Это было последней каплей, Карана села на камень, опустила ноги в воду и зарыдала от страха, отчаяния и чувства безысходности. В первую очередь она горевала о своем необдуманном согласии помочь Магрете. Она вспомнила, как в далеком детстве боялась темноты и плакала по ночам в своей кроватке, а ее любимый отец Галлиад приходил к ней и брал ее за руку, пытаясь прогнать кошмары. Потом ока вспомнила себя в двенадцать лет. Она уже четыре года жила без отца. Карана влачила жалкое существование с родными своей матери, которая от горя потеряла рассудок и покончила с собой вскоре после смерти мужа. Днем, осыпаемая бранью, она выполняла тяжелую монотонную работу, а ночью – без конца лила слезы. Как-то, вновь лежа без сна в каморке под крышей и глядя на луну и звезды, она подумала о народе ее отца, аркимах, и решила отправиться к ним.
   Может быть, Галлиад предчувствовал испытания, уготованные судьбой его дочери, поэтому как-то раз посадил ее к себе на колени и рассказал о тайной дороге туда, где скрывались аркимы. У Караны было мало пожитков и совсем не было денег, ведь поместье, оставленное ей матерью, находилось в руках управляющего, но она продала материнский браслет, купила все необходимое для путешествия и однажды ночью, когда луна уже зашла, сложила в узелок кое-какую одежду и самые дорогие ей вещи, спустилась по каменной стене и отправилась разыскивать далекую горную крепость Шазмак, в которой жили аркимы. Всю ночь она шагала по дороге, боясь с нее сойти, несмотря на опасность погони, а перед рассветом спряталась в укромном месте. Через пару дней ее перестали искать в горах. Да и зачем было двенадцатилетней девочке лезть на горные кручи?!
   Только через три страшные недели непрерывных скитаний Карана, преодолев перевалы, утопавшие в снегах даже в середине лета, наконец нашла спрятанный от людских глаз Шазмак. Удивительно, но стражи не подняли тревогу, даже когда она была на последнем перевале, а потом стала пробираться по бесконечным тропинкам вдоль пропасти, где над ееголовой высились остроконечные скалы, а далеко внизу ревел на камнях Гарр. У выхода из последнего туннеля Карана остановилась, увидев сверкавшие на солнце остроконечные шпили Шазмака и золотые и серебряные воздушные мостики, перекинутые между его зданиями. Стражи оповестили о ее приближении, только когда она перешла через последний мост и оказалась на огороженной площади перед городскими воротами, но и это их предупреждение прозвучало не как сигнал тревоги, а как звонкий голос труб.
   Карана вспомнила себя такой, какой она тогда предстала перед аркимами, – маленькой чумазой девочкой, похожей на куль из-за одежды, в которую она закуталась, чтобы спастись от холода горных вершин, голодной, выбившейся из сил, с бледным круглым личиком в ореоле огненно-рыжих волос. Она была очень робкой, но обладала не по годам развитым чувством собственного достоинства. Внезапно ее охватил страх перед этим суровым народом. Она боялась не только того, что ее могут прогнать, но и того, что возьмут к себе. Ей захотелось убежать. Но тут среди разглядывавших ее рослых темноволосых аркимов она заметила несколько человек не очень высокого роста с такой же бледной кожей и такими же рыжими волосами, как у нее самой.
   – Я – Карана Элинора Мелузельда Ферн из Баннадора, – сказала она, отчетливо и горделиво перечисляя свои имена. Ферн – фамилия ее матери, Элинорой звали когда-то жившую среди аркимов легендарную красавицу, на которую, по мнению отца, Карана была похожа, а Мелузельда было ее третье имя. – Мой отец Галлиад погиб, и я разыскала его народ.
   Карана была точной копией своей трагически погибшей бабушки, Мантиллы, которую по-прежнему помнили и любили в Шазмаке, так что при виде девочки аркимы не смогли удержаться от слез, и, хотя она все же кое в чем отличалась от них, они полюбили ее не только за то, что в их жилах текла кровь одних предков, но в первую очередь за то, что она была очень хорошим и славным ребенком. Ее приютили в Шазмаке, где все замечательно к ней относились. Хотя аркимы были довольно грустным народом, поглощенным своей историей и культурой, которых Карана так и не смогла постичь, первые пять лет в Шазмаке она была счастлива. На самом деле она никогда не была так счастлива раньше, разве что при жизни отца. Но на шестой все изменилось. Не вынеся назойливых приставаний Эмманта, бывшего лишь наполовину аркимом, и обидевшись на остальных аркимов из-за того, что никто из них за нее не заступился, Карана, едва ей стукнуло восемнадцать, ушла из Шазмака, чтобы больше туда не возвращаться.