Карр Филиппа. Лев-триумфатор

   — Я не могу так притворяться!
   — Или притворяйтесь, или предайте свою семью!
   — Значит ли это, что вы решитесь погубить их?
   — Я не шучу. Каждое мое слово сказано всерьез.
   — Сначала попытка изнасилования. Теперь — шантаж…
   — Это еще только начало, — сказал он со смехом. Я потерпела поражение и знала это. Как глупо было принимать в доме священника! Почему никто не подумал о «глазке прокаженных»? Они закрыли дверь в капеллу, но забыли другую, которая вела в комнату, где собирались когда-то те, кому было позволено видеть и слушать мессу только через щель в стене.
   Идя вслед за Джейком через лужайку, я думала:
   «Ну хорошо, пусть помолвка… но ничего больше. Я придумаю выход. Я вернусь к матушке. Хани поможет мне в этом, должна помочь. В конце концов, это они с Эдуардом втянули меня в эту историю».
   Сэр Пени сидел, развалясь в большом кресле с резной деревянной спинкой. Он довольно ухмыльнулся, когда я вошла в холл рука об руку с Джейком. Ни Хани, ни Эдуарда не было. Я подозревала, что они все еще находились в капелле.
   Сэр Пени выбрался из кресла и подошел ко мне. Он обнял меня и крепко поцеловал в губы. Мне показалось, что от его поцелуя должны были остаться кровоподтеки.
   — Ну что ж, — сказал он, — мой сын не из тех, кто теряет время даром. Но вы не прогадали, милая девушка. Я могу за него поручиться.
   Он ткнул Джейка локтем под ребро, и тот рассмеялся.
   — Незачем говорить ей это, отец, — сказал он, — она девица не глупая!
   Они захохотали оба. «Непристойно», — подумала я. Джейк обнял меня за плечи. Я почувствовала, как его пальцы впились в мою плоть.
   — Мы сыграем свадьбу вскоре после помолвки. Нет смысла тянуть с этим. Мы хотим, чтобы вы подарили нам маленького Пенлайона как можно раньше!
   Я хотела крикнуть: «Я никогда не выйду за этого человека! Скорее пойду на костер!»
   Но нет: ведь я позволила им считать меня невестой Джейка именно потому, что боялась. Боялась за всех нас, так как этот беспощадный человек знал, что происходило в капелле этим утром.
   В этот момент появилась Хани, не такая спокойная, как обычно. Лицо у нее пылало, держалась она неуверенно. Очевидно, один из слуг доложил ей о приходе Пенлайонов, и она, должно быть, думала о том, как оградить Томаса Элдерса от этих людей.
   — Добрый день и добро пожаловать! — сказала она. — Вот как, Кэтрин уже здесь! Мне только что сообщили, что вы приехали. Выпьете вина?
   Она дернула за шнур звонка.
   Вошел Эдуард и поздоровался с посетителями.
   — Счастливый повод, — громко заговорил сэр Пенн. — Эти молодые люди… Но и я не терял даром времени. Время терять нельзя. Мы отпразднуем обручение в Лайон-корте, а вслед затем — и свадьбу. Этой парочке не терпится, и не могу сказать, что я виню их за это. Нет, я их совсем не виню!
   Хани пристально смотрела на меня. Она ожидала, что я стану протестовать.
   Я открыла рот, чтобы сказать, что все это ошибка и у меня нет намерения выходить замуж. Но тут я поймала взгляд Джейка — насмешливый, предупреждающий, жестоко непреклонный. Я подумала: «Он в самом деле выдаст. У него нет совести, и он не знает пощады». И я вспомнила, как моя мать поведала мне однажды о своем отце, которого она обожала. Он был заключен в Тауэр, а потом настал день, когда он лег на плаху и его голова была выставлена на Лондонском мосту. Я знала, что она всю жизнь не могла избавиться от воспоминаний о тех днях. Они омрачили все ее счастливые мгновенья. Я потеряла Кэри и была уверена, что никогда больше не обрету полного счастья. И если я предам Хани, как я смогу посмотреть матери в глаза или простить себя?
   На меня вдруг нашло лихорадочное веселье. Я решила, что перехитрю этого человека, который так недавно вошел в мою жизнь и уже заполнил ее. Пусть он верит, что выиграл, но на самом деле этого не будет никогда. Пока я должна согласиться на обручение, ибо отказаться значило подвергнуть опасности Хани и Эдуарда. Но его победа продлится недолго. Если Джейк Пенлайон воображал, что я так легко покорилась, он очень скоро поймет, что ошибся.
   Джейк крепко держал меня за руку. Его пожатие было само по себе предупреждением. «Я могу сломать тебе пальцы, если пожелаю, и также легко могу сломить твой дух».
   — Что ж, Кэтрин, — сказала Хани, — я в самом деле могу поздравить вас обоих?
   — Самое время для поздравлений, — сказал Джейк. — Мы хотим как можно быстрее повенчаться.
   Хани прижалась душистой щекой к моей, вопрошая меня взглядом.
   — Значит, ты решилась, Кэтрин? — сказала она. — Как же так, ведь еще совсем недавно ты заявляла, что никогда не выйдешь замуж?
   — Мой сын знает, как преодолеть сопротивление даже самой застенчивой девицы!
   — Кажется, так.
   Внесли вино и бисквиты. Эдуард наполнил бокалы и провозгласил тост:
   — За жениха и невесту!
   Джейк взял свой бокал и отпил, затем протянул мне. Я пристально взглянула на его полные чувственные губы и отвернулась. Он всунул мне в руки бокал, и я выпила. Мне показалось, что я скрепила печатью свое обещание.
   Они начали говорить об обручении, которое должно было состояться в Лайон-корте. Венчание же будет в нашем доме.
   — Нет, оно должно быть в доме моей матери, — запротестовала я.
   — Как, на другом конце страны? — воскликнул Джейк. — У моряка нет времени на такие причуды. Если ваша матушка хочет танцевать на вашей свадьбе, она должна приехать в Девон.
   — Я придумаю, как поступить, — сказала я и увидела, как улыбка тронула уголки губ Джейка Пенлайона.
   Я рассеянно прислушивалась к разговору. Сэр Пенн задавал вопросы о состоянии моего отца. Эдуард отвечал на них, как мог.
   — Приданое, очевидно, будет солидным, — сказал сэр Пенн, — но даже если это не так, никакие соображения не помешают свадьбе. Помешать моему сыну, когда он что-то решил! Этого я не могу сделать, если б и захотел. А я и не хочу! Мой сын — точная копия своего отца, а я был таким же. При виде молодой кобылки ему не терпится ее объездить, и он не расположен долго ходить в женихах, я уж знаю! — Он наклонился ко мне. — Он горит нетерпением. Вот увидите, он не будет лениться! Единственно верный способ зачать сыновей! Вы ведь не одна из этих бедных чахлых созданий, которые падают в обморок при виде мужчины. Вы не такая, я сразу заметил. Вы будете рожать сильных духом сыновей, потому что сами сильны духом; вы будете без ума от Джейка, как и он от вас, а это и есть лучший способ наделать сыновей. Наделать их пораньше и побольше! Пенлайонских парней!
   Я ненавидела этого человека так же сильно, как и его сына. Их откровенная и простецкая манера разговора будила мое воображение. Я была девственницей, но знала кое-что об отношениях полов. Однажды я наткнулась в поле на совокуплявшуюся парочку. Я слышала разные разговоры. И потому сейчас перед моим мысленным взором одна за другой проплывали картины… я и Джейк, с его похотливым, насмешливым взглядом. В его присутствии эти картины в любую минуту готовы были возникнуть и нарушить мое душевное равновесие.
   Я едва прислушивалась к беседе. Речь шла о свадьбе, но прежде всего о праздновании обручения. Хани была растеряна, и это меня не удивляло: ведь так недавно я говорила ей о своей неприязни к Джейку Пенлайону. Эдуард никогда не выдавал своих чувств; по его виду никто не мог бы заподозрить, что в этой помолвке есть что-то необычное.
   Решили, что обручение состоится на следующей неделе, а венчание — четыре недели спустя.
   — Мы дадим Джейку время на ухаживание.
   Ухмылка старика была отвратительна. Он, конечно, подразумевал время на то, чтобы предвосхитить наши брачные обеты.
   — И чем скорее мы уложим их на законное ложе, тем лучше. Джейк уйдет в море ровно через два месяца после свадьбы. Но на этот раз плаванье будет недолгим. Джейк не захочет задерживаться, когда у него дома будет жена, которая греет ему постель.
   Я почувствовала тошноту. «Нет, — хотелось крикнуть мне, — я никогда не соглашусь, это все только притворство! У меня нет никакого желания выйти за него замуж».
   Но я хранила молчание, потому что каждый раз, как меня подмывало сказать это, я представляла себе брошенных в темницу Хани и Эдуарда и несчастные глаза моей матери. Она и так уже слишком много страдала.
   Во всяком случае, я их обманывала. Я позволяла этому самоуверенному человеку думать, что он усмирил меня. Но ничто не могло побудить меня делить с ним постель, как любил выражаться его отец, и родить ему сына, что, казалось, было главной и навязчивой мыслью в умах обоих.
   Время тянулось бесконечно. Наконец они собрались уйти. И отец, и сын обняли меня на прощанье. Мне было отвратительно то, как они при этом прижимались ко мне.
   Мы стояли во дворе и смотрели им вслед.
   Когда они исчезли из виду, Хани обернулась ко мне:
   — Что случилось? Почему ты вдруг изменила свое решение?
   — Здесь не место для разговора.
   Мы прошли в комнату для гостей. Я сказала:
   — Не здесь.
   Комната сообщалась со столовой и отделялась от нее не дверью, а только занавесом в арочном проеме. Я сказала:
   — Давайте пройдем в капеллу. Давайте запрем там двери и еще ту дверь, которая ведет к «глазку прокаженных».
   Капелла имела свой обычный вид. Не было никаких признаков того, что здесь только что отправляли службу. Я подошла к «глазку прокаженных»и посмотрела сквозь него в маленькую комнатку за стеной.
   — Двери сейчас закрыты, — сказала я, — но как жаль, что вы не закрыли обеих дверей перед тем, как Томас Элдерс начал свою службу.
   — Что ты хочешь сказать? — спросила Хани.
   — Джейк Пенлайон был там. — Я указала на глазок. — Я встретила его, когда он выходил оттуда. Он сказал мне, что, если я не соглашусь выйти за него, он даст знать куда следует о цели визита Томаса Элдерса.
   — Боже мой! — воскликнул Эдуард. Хани положила ладонь на его руку:
   — Что бы с нами случилось, Эдуард? Бережным жестом он накрыл ее пальцы своими. Как он отличался от Джейка Пенлайона! Но почему я должна сравнивать всех мужчин с Джейком? Эдуард был другой — мягкий, оберегающий, любящий, нежный…
   — Не знаю, — сказал Эдуард, — это могло быть чрезвычайно опасным.
   — Итак, ты дала обещание, чтобы спасти нас?
   — Полагаю, что да.
   — Кэтрин!
   — Но не воображай, что я собираюсь выходить за него. Я еще поборюсь с ним!
   Опять этот лихорадочный приступ веселья. Сражаясь с Джейком, я получала огромное удовлетворение. Мне хотелось взять над ним верх, смеяться над ним, осыпать насмешками. Никогда не думала, что можно испытывать по отношению к кому-либо такой накал чувств. Конечно, мои чувства к Кэри были так же сильны, но то была страстная любовь, здесь же — ненависть.
   — Я вынуждена была притворяться, иначе он выдал бы вас. Это — дурной человек. И он, и его отец — оба мне отвратительны!
   — Но, Кэтрин, теперь должно быть обручение!
   — Но брачных обетов пред алтарем я не дам. Я буду с ним бороться!
   Хани очень странно на меня посмотрела. Затем она повернулась к Эдуарду и прижалась к его груди.
   Он сказал:
   — Не бойся, любовь моя. Они ничего не смогут доказать. Впредь мы должны быть осторожнее. Я предупрежу Томаса. Если младший Пенлайон знает про него, он легко может расставить ему западню.
   Я вспомнила моего отца, который принес нашей семье столько горя из-за того, что старался помочь другу. Эдуард был таким же. Еще один такой, как мой отец… рожденный для мученичества. Ужасно родиться таким в наше время!
   Я ушла в свою комнату, и вскоре в ней появилась Хани.
   — О, Кэтрин, какое несчастье мы все навлекли на себя!
   Она казалась беспомощной и напуганной; ее рука мягко покоилась на животе, как бы защищая растущий в нем плод.
   Мне захотелось защитить ее, и я сказала:
   — Не расстраивайся так. Я перехитрю этих самонадеянных Пенлайонов.
   Ее настроение внезапно изменилось.
   — Послушай, Кэтрин, я не видела тебя такой оживленной с тех пор…
   Она не кончила, но я знала, что она имела в виду: с тех пор, как мне стало известно, что Кэри потерян для меня… Она была права. Я впервые с того времени ощутила себя настолько полной жизни.
   На следующий день Пенлайоны уехали на несколько дней по делам, связанным со снаряжением судна для предстоящего плаванья. Но прежде чем они отправились в путь, Джейк Пенлайон заехал в Труинд. Я увидела, как он подъезжал, и побежала к Хани, чтобы попросить ее не оставлять меня с ним наедине.
   Мы приняли его в холле. Он обнял меня так, что мне захотелось отшвырнуть его прочь, но он только засмеялся, почувствовав мое сопротивление. Я думаю, оно ему нравилось. Мое будущее подчинение, в котором он был абсолютно уверен, станет для него еще большей наградой, если ему придется добиться этого силой. Он был охотником, а женщины в его глазах — охотничьей добычей.
   Хани приказала подать вина, и мы втроем перешли в пуншевую.
   — У меня для вас плохие новости, — сказал Джейк. — Я должен вас покинуть.
   Я улыбнулась, а он продолжал:
   — Но не отчаивайтесь. Это всего лишь на несколько дней. Я скоро вернусь, и мы наверстаем упущенное за время разлуки.
   — Я бы не хотела, чтобы вы из-за меня скомкали ваши дела, — ответила я.
   — Я никогда не теряю времени. Будьте спокойны, я покончу очень быстро со всем, что нужно сделать, и вернусь к своей невесте. Мне хотелось бы пройтись с вами по саду. Нам надо кое-что обсудить.
   — Я пойду с вами, — сказала с постным видом Хани.
   — Мадам, нам не хотелось бы вас утруждать.
   — О, мне это в удовольствие! Его глаза зажглись.
   — Мы не нуждаемся в дуэнье!
   — Тем не менее, приличия должны быть соблюдены.
   — У нас здесь не приняты такие церемонии, — возразил Джейк. — Мы простые деревенские люди.
   — Моя сестра должна вести себя так, как этого ожидает от нее наша семья, — сказала Хани.
   Я улыбнулась ей. Милая Хани, она была так благодарна мне за то, что я оберегала ее и Эдуарда от злобы этих Пенлайонов.
   Я сказала:
   — Мы будем прогуливаться на виду под твоими окнами.
   Я сама удивилась своим словам. Но мне хотелось дать ему бой — правда, в безопасном месте. Тем не менее, я не могла удержаться от желания сказать ему, как сильно я его ненавижу.
   Его взгляд просиял. Мысленно я спросила себя, насколько хорошо он понимал меня.
   Когда мы вышли в сад, он сказал:
   — Итак, мы ускользнули от дракона!
   — Хани не дракон. Она просто соблюдает правила приличия.
   — Правила бессмыслицы! — сказал он. — Какой вздор! Вы и я все равно, что женаты. Я ведь не собираюсь повалить вас на траву, наградить ребенком и потом бросить!
   — В соответствии с вашей обычной практикой!
   — Это расхожая практика. Но обуздайте вашу ревность! Когда я получу вас, я буду удовлетворен.
   — Я в этом сомневаюсь!
   — В удовлетворении?
   — Нет, в другом…
   — Надеюсь, вы не пытаетесь уклониться от ваших обязательств. Если вы это сделаете, будет плохо и вам, и вашим родным.
   — Вы жестокий, безжалостный человек. Вы шантажист, насильник, вы — олицетворение всего, что все добрые и честные мужчины… и женщины… презирают!
   — Вы ошибаетесь. Мужчины стремятся соперничать со мной и превзойти; что же касается женщин, то существует множество таких, которые отдали бы десять лет жизни за то, чтобы быть на вашем месте.
   Я засмеялась ему в лицо.
   — К тому же и хвастун!
   — Вы мне нравитесь, — сказал он.
   — Я жалею об этом!
   — Да, — продолжал он, — вы мне нравитесь так же, как я нравлюсь вам!
   — Ваши способности к пониманию равны нулю. Я ненавижу вас.
   — Тот род ненависти, который вы питаете ко мне, очень близок к любви.
   — Вам предстоит еще многое обо мне узнать.
   — И у нас целая жизнь для этого впереди!
   — Не будьте в этом так уж уверены!
   — Как, пытаетесь отказаться от данного слова?
   — Слова… какого слова? Вы угрожаете насилием. Шантажируете. А затем говорите о данном слове!
   Он резко остановился и повернул меня лицом к себе. Я знала, что Хани смотрит в окно, и чувствовала себя в безопасности.
   — Посмотрите мне прямо в глаза, — сказал он.
   — Я могу найти более приятное зрелище!
   Он так крепко стиснул мне руку, что я вскрикнула.
   — Будьте любезны не забывать, что я не привыкла к физическому воздействию. Вы оставите на мне синяки, как в прошлый раз, когда так грубо схватили за руку!
   — Значит, на вас осталась моя метка. Это хорошо. Посмотрите на меня!
   Я посмотрела долгим высокомерным взглядом в свирепые синие глаза.
   — Теперь попробуйте сказать, что я вам безразличен! Слова не шли у меня с языка, и он торжествующе рассмеялся.
   Тогда я быстро проговорила:
   — По-моему, если один человек презирает другого, как я презираю вас, это вряд ли можно назвать безразличием!
   — Так значит, вы презираете меня? Вы уверены?
   — Абсолютно!
   — Но, презирая меня, вы наслаждаетесь этим. Отвечайте честно. Когда вы видите меня, ваше сердце бьется быстрее, ваши глаза начинают блестеть. Вы не обманете меня. Мне многому придется вас научить, моя дикая кошечка. И вы найдете во мне отличного учителя.
   — Как, без сомнения, многие до меня!
   — Вам не стоит ревновать меня к ним. Ради вас я бы бросил их всех!
   — Ах, пожалуйста, не лишайте себя удовольствия. Отправляйтесь, куда угодно. Продолжайте обучать других. Все, чего я прошу, — это оставить меня в покое.
   — Оставить мать моих сыновей?
   — Их еще требуется зачать!
   — Занятие, которого я жду с большим нетерпением. Давайте удерем от дракона… прямо сейчас!
   — Я вижу, что вы понимаете под обучением! Вы забываете, что я — не трактирная гулящая девка и не глупая служанка. Вам придется вести себя по-другому, если хотите произвести впечатление на настоящую леди!
   — Конечно, я не вращался в светских кругах, как вы. Обучите меня подобающим манерам, и, кто знает, может быть я постарался бы угодить вам… если вы угодите мне.
   — Вернемся в дом, — сказала я. — Прогулка была достаточно долгой.
   — А что, если я решу увезти вас с собой?
   — Моя сестра наблюдает за нами. Ее муж немедленно придет ко мне на помощь.
   — Почему я должен их бояться?
   — Если вы хотите жениться на мне, вам не следует создавать ситуацию настолько возмутительную, что они не смогут оставить ее без внимания. Они решат, что вы — неподходящий жених.
   — В тех обстоятельствах…
   — В любых обстоятельствах, — прервала я. — Для такой семьи, как наша, совершение скандального поступка, на который вы намекаете, может означать только одно: какие бы ни были последствия, мы за него отомстим.
   — Язычок у вас острый! Черт возьми! Пожалуй, вы окажетесь настоящей мегерой!
   — И докучной обузой в качестве жены!
   — Для других мужчин, — да! Для меня — нет. Я выжму яд из вашего языка и заставлю его источать мед!
   — Вот уж не подозревала, что вы можете сочинять такие фразы!
   — Вам еще предстоит открыть мои таланты!
   — Но на сегодня я сыта ими по горло и возвращаюсь в дом.
   Он стиснул мне пальцы.
   — Если мы с вами должны пожениться, то вам придется научиться обращаться со мной осторожнее. Вы чуть не сломали мне пальцы!
   — Когда мы поженимся, — ответил он, — я буду обращаться с вами, как вы того заслужите. И это — дело очень близкого будущего!
   Я вырвала руку и направилась к дому.
 
   Пенлайоны уехали в тот же вечер.
   — Как стало спокойно, — сказала я Хани, — от сознания, что их нет поблизости.
   — Что ты будешь делать, Кэтрин? — озабоченно спросила она. — Ты могла бы вернуться домой. Мы скажем, что твоя мать заболела. Пока их нет, самое время уехать.
   — Да, — ответила я, — самое время.
   Но я подумала: если я уеду, он последует за мной. Или, еще хуже, выдаст Томаса Элдерса. И все те, кто принимал у себя священника, предстанут перед трибуналом.
   Эдуард был владельцем многих богатых земель. Между тем чаще всего гонения обрушивались именно на обладателей имений, которые можно было конфисковать.
   Я напомнила об этом Хани, и она побледнела, зная, что это — правда.
   — Я не убегу. Я остаюсь. Я найду выход. Клянусь, найду! Не волнуйся. Это вредно для ребенка.
   В глубине души я сознавала, что мои стычки с Джейком Пенлайоном доставляли мне удовольствие. В этом было что-то извращенное. Хотя по временам меня охватывал страх, но он походил скорее на сладкую жуть, которую испытывает ребенок перед ведьмами и лесной нечистью: и боязно, и влечет неодолимо.
   Я заявила, что остаюсь.
   На третий день после отъезда Пенлайонов я сидела у окна, из которого открывался вид на Мыс, когда прямо подо мной, во дворе, появилась Дженнет; она крадучись шла по направлению к конюшням и что-то несла, прикрывая передником.
   Мне теперь прислуживала Люс — бедная, обиженная судьбой Люс, у которой левое плечо было выше правого, а лицо сильно изрыто оспой. Мне немного недоставало Дженнет. Люс была работящей, верной и послушной девушкой; Дженнет же предала меня и дала начало всей истории с Джейком Пенлайоном, хотя, по-моему, он нашел бы другие способы, если бы этот не удался. Но Дженнет с ее свежим личиком, с мягкими, чувственными губами и густыми непокорными волосами интересовала меня больше, чем Люс. Меня занимал вопрос, как далеко Джейк Пенлайон зашел с Дженнет. Уж он не стал бы даром тратить время на ухаживание за служанкой, в этом я была уверена.
   Но с какой целью она прокрадывалась сейчас в конюшню? Свидание с одним из конюхов? Мне захотелось это выяснить, и я спустилась вниз и выскользнула из дома во двор через боковую дверь.
   Подойдя к конюшням, я услышала голоса. Довольно пронзительный голос Дженнет и другие, более тихие.
   Я открыла дверь и сразу увидела их. Они сидели на ворохе соломы; Дженнет расстелила салфетку, на которой лежали куски холодной баранины и половина большого пирога. С ней были Ричард Рэккел и какой-то незнакомец.
   Вскрикнув от неожиданности, Дженнет вскочила на ноги. Ричард встал и тот, другой, тоже: темноволосый мужчина, на вид лет тридцати с небольшим. Мужчины поклонились. Дженнет застыла в испуге, с широко открытыми глазами.
   — Что это значит? — спросила я.
   — Мистрис, — начала Дженнет. Но Ричард сказал:
   — Это разносчик, мистрис. Он зашел со своим товаром, проделав долгий путь, и очень голоден. Дженнет принесла ему из кухни немного еды.
   — Разносчик? — переспросила я. — Как же он попал на конюшню?
   — Он хотел войти в дом, но выглядел таким усталым, что я предложил ему отдохнуть здесь, прежде чем показать товар господам.
   В Ричарде чувствовалось какое-то внутреннее достоинство, которое выделяло его среди других. Прибытие же коробейника всегда вызывало волнение, здесь еще больше, чем в Аббатстве. Там мы были недалеко от Лондона и могли в любой момент нанять гребную лодку до Чипа и сделать покупки непосредственно в лавках купцов, торгующих шелком, бархатом, кружевами и заморскими товарами.
   Разносчик вышел вперед и поклонился.
   — Его зовут Джон, мистрис, — сказал Ричард, — он умоляет вас о снисхождении. Человек поклонился снова.
   — Он что, не может сам говорить за себя?
   — Я могу, мистрис, — сказал Джон, и его голос показался мне похожим на голос Ричарда.
   — Вы пришли издалека?
   — С севера, — сказал он.
   — Вам следовало пройти на кухню. Там бы вас накормили. Совершенно незачем было девушке брать еду украдкой и нести сюда.
   — Девушка не виновата, — сказал мягким голосом Ричард. — Это я послал ее за едой. Разносчик Джон натер себе ноги, и прилег на солому немного отдохнуть.
   — Ну что ж, пусть поест досыта. А ты, Дженнет, можешь пойти и принести ему пива. Потом он может пройти в прачечную и там разложить свой тюк для нашего обозрения. Дженнет, ты проводишь его в прачечную, когда он поест, а я скажу мистрис Эннис, что к нам прибыл разносчик и хочет показать свои товары.
   Я нашла Хани и рассказала ей о случившемся. Она так же, как и я, загорелась желанием увидеть, что принес коробейник. Он раскрыл свой короб. В нем были шелк для шейных платков, всевозможные безделушки, коробочки, гребни. Я присмотрела великолепный гребень, такой высокий, что, воткнув его в прическу, можно было стать дюйма на три выше ростом.
   Я схватила его и воткнула в волосы. Хани объявила, что он мне очень идет. Оставив ее в размышлении над товарами, я побежала наверх примерять гребень перед зеркалом, уже представляя себя в нем на церемонии обручения — церемонии, которую я еще так недавно намеревалась избежать.
   Я надела платье из золотисто-коричневого бархата, укрепила гребень в прическе и осталась довольна результатом. Мне захотелось показаться Хани в таком виде, и я уже было направилась в ее комнату, когда сообразила, что она, должно быть, еще рассматривает содержимое короба разносчика. Я выглянула из окна и увидела ее на дворе, стоящую рядом с разносчиком, который уже упаковал свои вещи. Они были погружены в серьезный разговор. Затем она повела его через двор и вошла с ним в дом, но не в ту дверь, что вела на кухню, а в ее и Эдуарда апартаменты.
   Это было странно. Когда приходили бродячие торговцы, их никогда не приглашали в эту половину дома. Они показывали свои товары, подкреплялись на кухне и немного отдыхали, пока их мулов кормили и поили на конюшне. После того, как хозяйка дома сделает свои покупки, наступала очередь слуг. Появление разносчика было событием и всех нас приводило в волнение, но никогда их не принимали в господских комнатах.
   Я решила, что, скорее всего, она нашла у коробейника какую-то вещицу, которая, по ее мнению, могла заинтересовать Эдуарда, и мне стало страшно любопытно, что это могло быть.