Все в Мехти противилось мысли о смерти. Умереть сейчас, когда осталось сделать всего несколько шагов по пути борьбы, чтобы иметь право вернуться домой, как возвращается солдат на его картине! Умереть, когда столько картин еще не написано, когда столько еще не сделано, когда надо будет защищать тяжело доставшуюся победу!
Короткое решительное движение пальца - и на этот раз он не промахнулся... Тело его перегнулось через перекладину чердачного окна, и в него впились десятки пуль. Пронзительно закричали женщины Витовле; ахнули мужчины; а нацисты, галдя, устремились к дому... Они отыскали приставную лестницу, и первым взобрался наверх капитан. Еще не дойдя до тела Мехти, он с торжествующим хохотом стал стрелять по нему. На чердаке собралось около сорока гитлеровцев; им не терпелось поближе взглянуть на партизана, доставившего немцам за последнее время столько хлопот. Они с жадным любопытством разглядывали Мехти... Ничего необыкновенного... Такой же, как многие другие партизаны.
- Стреляйте, стреляйте! - вопил, хохоча, капитан, и уже десятки пуль изрешетили тело Мехти. Но он не чувствовал боли. Лицо его было спокойным и грозным!.. Даже мертвое - оно пугало гитлеровцев, и те стреляли, стреляли в Мехти, радуясь, что он не может им ответить. Пробитое пулями тело Мехти постепенно сползало из окна вниз и, наконец, тяжело упало на улицу. И одновременно громовой взрыв потряс воздух. Нацистам не удалось выбраться с чердака живыми: все до одного оказались погребенными под дымящимися развалинами.
Мехти мстил. Он мстил даже мертвый.
Оставшиеся в живых нацисты в страхе побежали по дороге, которая привела их сюда, в деревню, где дома сами взрывались! Они бежали, не оглядываясь, и им казалось, что вот сейчас взорвется под их ногами земля, как взрывались казармы, где они жили, ресторан, где обедали, кинотеатр, казино, в которых они развлекались. Скорее бы унести отсюда свои головы!
А в это время дети и женщины, юноши и старики - все население деревни Витовле прощалось с телом Мехти.
- Он сказал, - тихо начал старик Тинти, повернувшись к народу, - что мы честные люди. Он сказал, чтобы мы дорожили своей честью, берегли ее. Он сказал, что впереди еще много суровых испытаний...
И жители Витовле поклялись навсегда запомнить Михайло.
Мехти похоронили у подножия высокого живописного холма. И люди день и ночь сторожили могилу прославленного героя.
На могилу Михайло приходили крестьяне из других сел и деревень; пришли девушки из села Граник, положили на свежий холм цветы. У русских они назывались "анютины глазки". И все росла над могилой гора свежих цветов. А люди шли и шли...
* * *
Стоял погожий апрельский день, и на поле учебного аэродрома, среди безбрежных украинских степей один за другим садились легкие учебные самолеты с красными звездами на крыльях.
Близ аэродрома теснились сборные домики с черепичными крышами, выкрашенными в веселые голубые цвета. Здесь размещался один из спортивных авиационных клубов, которых так много в самых различных уголках советской земли. Сегодня сюда приехал встретиться с молодыми пилотами полковник авиации Сергей Николаевич Любимов.
Пилоты - загорелые чубатые ребята - хорошо знали о том, какой трудный и славный путь прошел полковник.
В прохладный вечер, которым сменился жаркий день, пилоты упросили Сергея Николаевича рассказать им что-нибудь из пережитого.
И, сидя с ними в столовой, полковник рассказал им о том, как жил и погиб партизан Михайло, через какие испытания он прошел, какие подвиги совершил в гитлеровском тылу, с какой вдумчивостью пытался разобраться в больших событиях того времени, как писал картину, как сражался во имя того, чтобы люди могли строить города, сажать сады, писать книги, растить детей.
И казалось всем в этот вечер, что Мехти незримо присутствовал здесь, среди летчиков аэроклуба...
А по улицам Праги шла Лидия Планичка. Она вела из школы своего сына Василия, родившегося в партизанской бригаде на Адриатическом побережье.
По мостовой шагал пионерский отряд. И Лидия рассказывала сыну о советском человеке, сложившем в бою голову за то, чтобы и ее Вася мог стать пионером.
Уже пионерами настал своих детей огненно-рыжий Маркос Даби, возвратившийся в новую Венгрию после долгих мытарств в лагерях для перемещенных лиц.
Он стал председателем крупного сельского кооператива, который владел землями, принадлежавшими прежде отпрыску фамилии Эстергази. В бывшей усадьбе Эстергази, на стене парадного зала, Даби повесил те два кремневых пистолета, с которыми он начинал битву за новую, светлую жизнь.
Рассказывая об этой битве, он часто упоминал имя Михайло. Настоящее его имя - Мехти Гусейн-заде - Маркос Даби произносил неправильно; но это не мешало крестьянам слушать его, затаив дыхание.
Сотням тысяч человек рассказывал Луиджи Ферреро со страниц итальянских прогрессивных газет о тех людях, которыми он командовал в дни смертельной схватки с фашизмом, о тех отважных партизанах, которых потом в Италии бросили в тюрьмы или воровски расстреляли в оливковых рощах у Неаполя и за городской чертой Рима.
Ферреро поведал людям и о Михайло, о том, что партизаны перенесли его останки и похоронили около местечка Чеповани, отдали ему последние почести и объявили день его похорон траурным днем.
Близ Чеповани и ныне возвышается камень с высеченной на ней надписью:
"Спи, наш любимый Мехти, славный сын азербайджанского народа! Твои подвиг во имя свободы навсегда останется в сердцах твоих друзей".
Да, люди не забудут Мехти: он погиб, чтобы они жили, чтобы буйно цвела земля!..
До самого последнего часа своего ждала Мехти старая биби - она так и умерла, продолжая верить, что он жив. Сестры, товарищи Мехти по школе, его друзья всегда говорили ей о нем, как о живом, так, словно его со дня на день, с часа на час можно ждать домой
Они, собственно, и не лгали старой биби: для них Мехти жив, - жив в своем вечно живом подвиге.
Долго будут помнить Мехти и враги! Не забудет его и капитан Мильтон, он теперь наверное, повыше чином, и по его указке на разных континентах разрушаются деревни, чтоб освободилось место для военных аэродромов. Не забудет его и Шульц. Отсутствие ноги не мешает ему развивать лихорадочную деятельность по возрождению "вермахта", и он, очевидно, успокоится лишь тогда, когда потеряет и голову.
Сражаясь вдали от родной земли, на дальних адриатических берегах, Мехти не смог закончить свою картину. Однако врагам Мехти было бы полезно взглянуть на эту незаконченную картину: на ней изображен кровью добывший победу, идущий навстречу встающему солнцу, могучий советский солдат. Вокруг - весенняя, радостная, ликующая родная земля, солдат счастлив, но одновременно и насторожен и зорок - горе тому, кто попытается посягнуть на его счастье.
Конец
Короткое решительное движение пальца - и на этот раз он не промахнулся... Тело его перегнулось через перекладину чердачного окна, и в него впились десятки пуль. Пронзительно закричали женщины Витовле; ахнули мужчины; а нацисты, галдя, устремились к дому... Они отыскали приставную лестницу, и первым взобрался наверх капитан. Еще не дойдя до тела Мехти, он с торжествующим хохотом стал стрелять по нему. На чердаке собралось около сорока гитлеровцев; им не терпелось поближе взглянуть на партизана, доставившего немцам за последнее время столько хлопот. Они с жадным любопытством разглядывали Мехти... Ничего необыкновенного... Такой же, как многие другие партизаны.
- Стреляйте, стреляйте! - вопил, хохоча, капитан, и уже десятки пуль изрешетили тело Мехти. Но он не чувствовал боли. Лицо его было спокойным и грозным!.. Даже мертвое - оно пугало гитлеровцев, и те стреляли, стреляли в Мехти, радуясь, что он не может им ответить. Пробитое пулями тело Мехти постепенно сползало из окна вниз и, наконец, тяжело упало на улицу. И одновременно громовой взрыв потряс воздух. Нацистам не удалось выбраться с чердака живыми: все до одного оказались погребенными под дымящимися развалинами.
Мехти мстил. Он мстил даже мертвый.
Оставшиеся в живых нацисты в страхе побежали по дороге, которая привела их сюда, в деревню, где дома сами взрывались! Они бежали, не оглядываясь, и им казалось, что вот сейчас взорвется под их ногами земля, как взрывались казармы, где они жили, ресторан, где обедали, кинотеатр, казино, в которых они развлекались. Скорее бы унести отсюда свои головы!
А в это время дети и женщины, юноши и старики - все население деревни Витовле прощалось с телом Мехти.
- Он сказал, - тихо начал старик Тинти, повернувшись к народу, - что мы честные люди. Он сказал, чтобы мы дорожили своей честью, берегли ее. Он сказал, что впереди еще много суровых испытаний...
И жители Витовле поклялись навсегда запомнить Михайло.
Мехти похоронили у подножия высокого живописного холма. И люди день и ночь сторожили могилу прославленного героя.
На могилу Михайло приходили крестьяне из других сел и деревень; пришли девушки из села Граник, положили на свежий холм цветы. У русских они назывались "анютины глазки". И все росла над могилой гора свежих цветов. А люди шли и шли...
* * *
Стоял погожий апрельский день, и на поле учебного аэродрома, среди безбрежных украинских степей один за другим садились легкие учебные самолеты с красными звездами на крыльях.
Близ аэродрома теснились сборные домики с черепичными крышами, выкрашенными в веселые голубые цвета. Здесь размещался один из спортивных авиационных клубов, которых так много в самых различных уголках советской земли. Сегодня сюда приехал встретиться с молодыми пилотами полковник авиации Сергей Николаевич Любимов.
Пилоты - загорелые чубатые ребята - хорошо знали о том, какой трудный и славный путь прошел полковник.
В прохладный вечер, которым сменился жаркий день, пилоты упросили Сергея Николаевича рассказать им что-нибудь из пережитого.
И, сидя с ними в столовой, полковник рассказал им о том, как жил и погиб партизан Михайло, через какие испытания он прошел, какие подвиги совершил в гитлеровском тылу, с какой вдумчивостью пытался разобраться в больших событиях того времени, как писал картину, как сражался во имя того, чтобы люди могли строить города, сажать сады, писать книги, растить детей.
И казалось всем в этот вечер, что Мехти незримо присутствовал здесь, среди летчиков аэроклуба...
А по улицам Праги шла Лидия Планичка. Она вела из школы своего сына Василия, родившегося в партизанской бригаде на Адриатическом побережье.
По мостовой шагал пионерский отряд. И Лидия рассказывала сыну о советском человеке, сложившем в бою голову за то, чтобы и ее Вася мог стать пионером.
Уже пионерами настал своих детей огненно-рыжий Маркос Даби, возвратившийся в новую Венгрию после долгих мытарств в лагерях для перемещенных лиц.
Он стал председателем крупного сельского кооператива, который владел землями, принадлежавшими прежде отпрыску фамилии Эстергази. В бывшей усадьбе Эстергази, на стене парадного зала, Даби повесил те два кремневых пистолета, с которыми он начинал битву за новую, светлую жизнь.
Рассказывая об этой битве, он часто упоминал имя Михайло. Настоящее его имя - Мехти Гусейн-заде - Маркос Даби произносил неправильно; но это не мешало крестьянам слушать его, затаив дыхание.
Сотням тысяч человек рассказывал Луиджи Ферреро со страниц итальянских прогрессивных газет о тех людях, которыми он командовал в дни смертельной схватки с фашизмом, о тех отважных партизанах, которых потом в Италии бросили в тюрьмы или воровски расстреляли в оливковых рощах у Неаполя и за городской чертой Рима.
Ферреро поведал людям и о Михайло, о том, что партизаны перенесли его останки и похоронили около местечка Чеповани, отдали ему последние почести и объявили день его похорон траурным днем.
Близ Чеповани и ныне возвышается камень с высеченной на ней надписью:
"Спи, наш любимый Мехти, славный сын азербайджанского народа! Твои подвиг во имя свободы навсегда останется в сердцах твоих друзей".
Да, люди не забудут Мехти: он погиб, чтобы они жили, чтобы буйно цвела земля!..
До самого последнего часа своего ждала Мехти старая биби - она так и умерла, продолжая верить, что он жив. Сестры, товарищи Мехти по школе, его друзья всегда говорили ей о нем, как о живом, так, словно его со дня на день, с часа на час можно ждать домой
Они, собственно, и не лгали старой биби: для них Мехти жив, - жив в своем вечно живом подвиге.
Долго будут помнить Мехти и враги! Не забудет его и капитан Мильтон, он теперь наверное, повыше чином, и по его указке на разных континентах разрушаются деревни, чтоб освободилось место для военных аэродромов. Не забудет его и Шульц. Отсутствие ноги не мешает ему развивать лихорадочную деятельность по возрождению "вермахта", и он, очевидно, успокоится лишь тогда, когда потеряет и голову.
Сражаясь вдали от родной земли, на дальних адриатических берегах, Мехти не смог закончить свою картину. Однако врагам Мехти было бы полезно взглянуть на эту незаконченную картину: на ней изображен кровью добывший победу, идущий навстречу встающему солнцу, могучий советский солдат. Вокруг - весенняя, радостная, ликующая родная земля, солдат счастлив, но одновременно и насторожен и зорок - горе тому, кто попытается посягнуть на его счастье.
Конец