Касумов Имран. На дальних берегах

   - Спокойной ночи, товарищ полковник. Вернее, удачного утра!
   Сергей Николаевич ушел. Мехти погрузился в долгое раздумье: "Да, полковник прав: не так-то все просто. Я привел сероглазого. Тот оказался врагом. И вот он убит, а я должен оставаться при начальнике штаба. Напрасно, наверное... Карранти направлен сюда из корпуса, а там уж выбирали, конечно, кого получше да понадежней... Он опытен, исполнителен, скромен. Полковник, кажется, склонен сгущать краски. Вот и картина моя ему не понравилась... А разве она задумана неверно? Мир устал от войны. Мы все ждем ее конца: и Сергей Николаевич, и Ферреро, и я, и мой солдат... Скоро, скоро солдат возвратится домой - счастливый, радостный, с ясным, спокойным взглядом... Надо будет достать краски... Ребята обещали найти самые лучшие!.. Да, пора приниматься за картину..." С этими мыслями Мехти уснул.
   * * *
   Был предрассветный час. Все вокруг окунулось з густую и вместе с тем какую-то зыбкую голубизну.
   Отряд во главе с Сергеем Николаевичем спускался по горному склону. На фоне неба и гор четко вырисовывались длинные темные силуэты людей. Партизаны обмотали обувь кусками войлока, чтобы не поскользнуться. Ночью снег шел вперемежку с дождем, а к утру ударил мороз, и двигаться по льду было очень трудно. Впереди шли проводники. Они предупреждали по цепочке об опасных кручах и поворотах.
   В одном из пунктов отряд Сергея Николаевича получил взрывчатку, доставленную туда еще ночью по распоряжению товарища П.
   Когда густая голубизна окончательно растаяла и стали видны покрытые снегом горы и слабые, ровные дымки, поднимающиеся к небу из труб далеких деревенских домиков, затерявшихся среди заснеженных сосен, отряд шел уже по равнине. Старики и подростки, которые, на первый взгляд, случайно встречались партизанам в пути, сообщали о том, что дорога свободна.
   Рельсы железнодорожного полотна причудливо извивались вокруг гор. По этой дороге должен был пройти немецкий эшелон, доотказа набитый солдатами, офицерами, а также боеприпасами. Немцы знали, что все эти районы контролируются партизанами, и поэтому расписание поездов было составлено так, чтобы проезжать здесь только утром; партизаны действовали обычно под покровом ночи.
   Сергей Николаевич разбил свой отряд на несколько групп. Партизаны растянулись далеко по равнине и начали подготовку к взрыву. Не должен остаться целым ни один вагон, хотя состав огромен. Последняя порция взрывчатки была снабжена специальным детонатором, - колесо паровоза, наехав на него, должно вызвать первый сильный взрыв, и взрыв этот передастся "по цепочке" к следующим "порциям" взрывчатки, вплоть, до хвостового вагона.
   Было морозно. Земля между шпалами не поддавалась лопатам и киркам. Приходилось орудовать ломами. Работа шла медленно. Несмотря на сильный мороз, партизанам было жарко; многие сбросили с себя верхнюю-одежду.
   Наконец обледеневший слой земли пройден, и работа начала спориться. Настроение у партизан поднялось, послышались шутки.
   Среди партизан были люди разных характеров. Одни ворчали, обижались на брошенную по их адресу шутку, другие, более находчивые, отвечали новой шуткой. Смеялись все тихо - так, чтобы не наделать лишнего шума.
   Сергей Николаевич шел по полотну, внимательно проверяя ход работы. Он давал короткие указания, только после того, как убеждался, что тут все в порядке, переходил к следующей группе.
   До того как пройдет поезд, оставалось минут пятнадцать-двадцать. Надо было уходить, чтобы не попасться на глаза немецким наблюдателям, которые могли заметить партизан с паровоза.
   Сергей Николаевич отдал приказ об окончании работы. Партизаны быстро замаскировали снегом разрытую землю, собрали инструменты и скрылись за поворотом дороги. Поднимаясь в гору, они увидели сквозь, ветки деревьев бесконечно длинный состав, медленно приближавшийся к своей гибели. Партизаны остановились и залегли в кустах.
   Прошло еще несколько секунд...
   Взрыв заставил содрогнуться окружные горы, и эхо его отдалось в Триесте.
   Сергей Николаевич почувствовал, как земля вздрогнула под его ногами.
   Вагоны охватило пламя. Оставшиеся в живых немцы повыпрыгивали из вагонов и начали пускать в пространство длинные автоматные очереди. Новые взрывы (загорелись боеприпасы, находившиеся в вагонах) заставили их разбежаться в разные стороны.
   Один из растерявшихся солдат скатился вниз по насыпи прямо на притаившуюся во рву Лидию Планичку.
   Приказа стрелять не было. Планичка отбросила в сторону ружье и, схватив в охапку обезумевшего немца, повалила его на землю. Ненависть, лютая ненависть придавала ей силу. Она прижала солдата к земле, и, как он ни извивался, вырваться из ее сильных и цепких рук ему не удалось.
   Наконец полковник, который все это время спокойно выжидал удобную минуту, приказал открыть по немцам огонь.
   * * *
   Утром Анжелика, зябко кутаясь в теплый клетчатый плед, радушно предложенный ей хозяйкой, у которой она провела ночь, побежала по узкой горной тропинке к домам, расположенным чуть выше. Перепрыгнув через низкий плетень у одноэтажного дома, выкрашенного в. темно-зеленый цвет (это делало его незаметным среди сосен), Анжелика направилась к крыльцу и постучала в дверь. Ее впустили в небольшую комнату, отведенную для Васи. Хозяевами дома были словены. Женщина средних лет, впустившая Анжелику, лукаво улыбнулась девушке, так рано поспешившей навестить ее гостя.
   Вася еще спал. Анжелика тихо села у его ног. Вася спал спокойно и безмятежно, как ребенок.
   "А все-таки он совсем еще мальчик", - подумала Анжелика и, протянув руку, отвела волосы со лба спящего. Руки ее были холодны с мороза. Вася лениво приоткрыл глаза и, увидев смеющуюся Анжелику, сладко потянулся и сел на постели.
   - Лентяй, - сказала Анжелика.
   - Ну вот еще, - Вася нахмурил выцветшие брови. - Нельзя уж раз в жизни поспать вдоволь.
   - Ну, вставай, вставай, Вася.
   Вася еще раз потянулся, протер глаза, зевнул и вдруг с детской непосредственностью воскликнул:
   ~ А какой я сон видел, Анжелика!.. Будто брожу я по окраинам Смоленска. Весна. И всюду цветут незабудки, ромашки, колокольчики. Буйно цветут, весело!..
   Вошла хозяйка, позвала их пить горячее молоко.
   В ее комнате, у маленького окна, на потемневшей от времени скамейке сидел гладко выбритый старик - в нем нетрудно было узнать священника, беседовавшего с Михайло в Триесте. Он вырезывал из дерева игрушечного козленка со смешной бородкой. Несколько козлят были уже готовы; старик выстроил их на узком подоконнике. За все время пребывания в этой комнате Анжелики и Васи старик не произнес ни единого слова, - он только бросал на них время от времени короткие взгляды, и на губах у него мелькала еле заметная ласковая и лукавая улыбка.
   Анжелика знала, что священник в большом почете среди партизан, что он доставляет им ценные сведения; знала она также, что иногда он бывает не священником, а продавцом деревянных козлят, играющих немаловажную роль при передаче важных сведений партизанам.
   Если бы католическим церковникам была известна вся правда о лжесвященнике, они стерли бы его в порошок. Но старик не унывал: в душе он надеялся, что доживет до того дня, когда самого папу со всеми его нунциями и кардиналами повесят за покровительство и помощь фашистским молодчикам.
   Поблагодарив хозяйку, Вася и Анжелика вышли во двор. Они решили немного прогуляться и вскоре очутились на узкой горной тропинке. Кругом высились горы, поросшие редкими соснами и елями. На коричневых каменных громадах кое-где клочьями держался снег. Крутые обрывы топорщились колючим кустарником. На склонах гор сиротливо ютились крохотные неплодородные земельные участки... Чуть ниже виднелись села, состоявшие из каменных одноэтажных домов (изредка попадались и двухэтажные). Дома были словно прилеплены друг к другу: они грудились на клочках земли, как нищие, набросившиеся на добычу. Еще ниже начинался небогатый лиственный лес, который был сейчас черным: казалось, пронесся по нему страшный гибельный ураган, ободрал с деревьев листья, обуглил стволы... Где-то, под снегом, журчала вода; местные жители говорили о ней с благоговением: "Наша речка". Люди жили здесь впроголодь; редко можно было увидеть хлеб на столах у крестьян. Да и где ему расти?.. Всюду - камень и камень... Только на равнинах зеленели оливковые рощи, росли каштановые и ореховые деревья. Людей, которые жили там, горцы считали счастливцами: осенью у них бывали чудесные груши, грецкие орехи, каштаны, яблоки, даже апельсины. Совсем-совсем далеко, у самого моря, люди рыбачили и обменивались своей добычей с соседями.
   В горах изредка встречалась крошечная церковка или костел, бог весть когда выстроенный в этом краю. Большинство церквей было давным-давно заброшено, а некоторые действовали и сейчас. Небольшой колокол, размером с обыкновенное ведро, звенел однозвучно, надтреснуто.
   Неприхотлив, однообразен был здешний пейзаж. Но люди живущие в горах, добры и мужественны. Они делились с партизанами последним куском хлеба и делали это с таким видом, словно всего у них вдоволь: и кукурузной муки, и вина, и мяса... Но партизаны редко принимали их дары: кому-кому, а им-то хорошо было известно, что представляют собой эти места...
   - Я вот все думал, как же вы тут живете? - задумчиво сказал Вася. - Ни клочка земли, одни скалы.
   Анжелика грустно вздохнула:
   - Так вот и живем. Представляешь, Вася, сколько надо потратить сил, чтобы разбить здесь садик или развести маленький огород? Приходится издалека в мешках таскать сюда землю. Мой дедушка натаскал три тысячи мешков... Надорвался. А однажды подкатила карета, и дедушке велели убираться на все четыре стороны: австрийский граф решил строить на его участке замок... Анжелика широким жестом указала на окрестные горы: - Посмотри, везде замки и виллы иноземцев! Природа не дала нам земли, а когда люди хотят исправить ошибку природы, пытаются вырвать у нее землю, - находятся "хозяева", которые жадно накладывают свою лапу на отвоеванные у природы поля. Она посмотрела на Васю:
   - Наверное, у вас много земли, Вася?
   - Много! Нет ей ни конца, ни краю, Анжелика!.. И главное: хозяева - мы сами!
   Анжелика улыбнулась:
   - Ну, ты, во всяком случае, совсем не похож на хозяина!
   - А все-таки хозяин!
   Вася вздохнул мечтательно:
   - Люблю я весной пробежаться по родным полям, зло бежишь, а ветер тебе в лицо бьет. Устанешь, упадешь на землю. Лежишь в траве и смотришь на небо. А небо - глубокое, и облака плывут, как льдины по реке в ледоход... И весной пахнет. Жуки жужжат... И вдруг разливается над полем широкая песня, -такая же широкая, как сами поля, такая же глубокая, как небо над ними! Русская песня...
   Чудесное лицо было в это время у Васи. Оно действительно казалось красивым, хотя бровей на этом лице почти не было видно, и выступали веснушки, и часто моргали большие голубые глаза в светлых, мохнатых ресницах. И одет был Вася невзрачно: в обыкновенный ватник, а длинная шея была небрежно обмотана изрядно потрепанным темным шерстяным шарфом, расцвеченным мелким белым горошком, который напоминал Васины веснушки. Но лицо Васи было озарено изнутри таким чистым светом, что сейчас немцы едва ли приняли бы Васю за глуповатого, белобрысого немецкого солдатика.
   - Вася, - проговорила Анжелика, - ты давно знаком с Мехти?
   - Конечно, давно. Уже четыре месяца!
   - А у меня такое впечатление, будто вы с детства росли вместе.
   - Мы росли в одной стране.
   Анжелика понимающе кивнула. Они медленно поднимались в гору.
   - Он азербайджанец?
   - Да, из Баку.
   Анжелика задумалась. Хватаясь за отвисшие ветки сосен, она в молчании взбиралась все выше; Вася шел следом за ней.
   - А какие у них обычаи, Вася?
   Вася улыбнулся:
   - Судя по Мехти, хорошие.
   - Да... - сказала Анжелика. - Он такой смелый... И мне кажется, что у него доброе сердце.
   Потом она снова спросила:
   - Значит, вы знакомы всего четыре месяца?
   - Четыре.
   - Вы очень похожи друг на друга, - сказала Анжелика и тут же добавила: - И... не похожи... Похожи потому, что оба добрые, смелые. А не похожи...
   Анжелике, видимо, трудно было объяснить, чем же они не похожи, и она замолчала. Послышался глухой взрыв, а немного спустя - далекая перестрелка.
   - Что это? - насторожилась Анжелика.
   - Смерть за смерть! - серьезно и тихо произнес Вася.
   - Откуда ты знаешь, что это наши?
   - Мне Мехти еще вчера говорил, что они собираются взорвать немецкий эшелон. Я просился с ним, но он не взял меня. Сказал "отдохни".
   - А Мехти с ними?
   - Не знаю. Ты думаешь, с ним может что-нибудь случиться?
   Анжелика грустно улыбнулась:
   - Я никогда не думаю о таких вещах, Вася. Это может случиться со всеми. Разве каждый из нас, отправляясь на задание, не понимает, что он играет со смертью?.. Скольких хороших людей нет уже среди нас?
   - Вот ты какая... - удивленно протянул Вася.
   - Да, Вася, и я рада, что стала такой. Знаешь, очень тяжело, когда дорогой тебе человек идет на трудную операцию, а ты сидишь, как на иголках, и твердишь про себя: "Пока еще жив... пока еще жив..."
   - И ты больше уж не думаешь так о ком-нибудь... "пока еще жив"?
   Анжелика ответила не сразу:
   - Я же сказала тебе, что нет.
   - Ты славная девушка, Анжелика.
   - Ты тоже славный, - тихо сказала Анжелика. И еще тише: - И Мехти славный.
   - А чем же мы все-таки не похожи? - спросил Вася. Анжелика повернулась к Васе и долго всматривалась в него, словно хотела определить, чем не похож он на Мехти.
   Сердце Анжелики было переполнено смутными чувствами. Она сама не знала, почему вдруг сказала, что два этих отважных парня чем-то не непохожи друг на друга. Мехти и Вася, Вася и Мехти - эти имена произносились всегда вместе, они воспринимались как единое целое, и вдруг Анжелика разделила их... Что же заставило ее сделать это?
   Да Анжелика уходила на задание одна: к товарищу П. или еще куда-нибудь. Возвратившись в отряд, она первым долгом искала глазами Мехти, и, когда взгляды их встречались, сердце девушки начинало биться с непривычной для нее взволнованностью. Мехти встречал ее так же, как встречал он всех остальных партизан, возвращавшихся с задания. С Анжеликой Мехти был всегда даже строже, чем с другими... Но ей, казалось, ничего другого и не нужно было: только бы видеть его; видеть, как он беседует с товарищами, как он смеется, даже как он ест. Анжелике думалось, что все должны двигаться, смеяться, есть, шутить так же, как Мехти. Почему? Она боялась задать себе этот вопрос.
   Однажды Мехти раздобыл лист хорошей бумаги и подозвал к себе Анжелику.
   - Садись вот здесь, на пне, - сказал он, - я тебя нарисую...
   - А зачем это? - смущенно спросила Анжелика, и сердце ее беспокойно забилось.
   - Не хочешь - я нарисую еще кого-нибудь.
   Анжелика опустилась на пень.
   - Рисуйте. А потом вы подарите мне этот рисунок?
   - Если получится хорошо - подарю!
   Мехти устремил на девушку пристальный, изучающий взгляд.
   Трудно было выдержать этот взгляд Анжелике. Она впервые в упор смотрела в глаза Мехти, веселые, умные, ласковые; и ей казалось, что она тонет в них... Анжелика отвернулась и рассмеялась.
   - Ну, полно, что за ребячество! - сердито буркнул Мехти. А Анжелика и сама не понимала, почему ей стало вдруг смешно. Она долго не могла успокоиться. Наконец ей удалось пересилить себя, и она взглянула на Мехти большими, влажными от смеха и немного испуганными глазами...
   - Вот так хорошо! Очень хорошо! - оживился Мехти.
   И руки его начали проворно двигаться по бумаге, а глаза - словно спрашивали о чем-то Анжелику; и казалось, Мехти заносил на бумагу ответы, полученные от ее глаз... Вот, кончит он рисовать, и вместо себя она увидит на бумаге много-много вопросов и ответов, от которых ее не раз бросало в жар, и таких ответов, которые она не произнесла бы ни за что в жизни, только в ее глазах и можно было прочесть их... Какая-то тихая, молчаливая близость установилась между ними. И Анжелике хотелось, чтобы Мехти рисовал ее долго-долго...
   Но работа Мехти близилась к концу. Когда он показал Анжелике ее портрет, она поразилась: ну, словно живая!.. И больше всего поразило ее то, что с бумаги смотрела на нее не растерянная и робкая Анжелика, какой была она недавно перед Мехти, а задорная, сильная, отважная!
   Мехти нарисовал Анжелику, ходившую вместе с ним на разведку, на опасные операции... Другой Анжелики он в ней, кажется, и не видел! Он выразил в рисунке чувства, которые питали по отношению к ней все партизаны бригады Ферреро. И Анжелике стыдно стало за свой недавний смех, за ту растерянность, которая овладела ею, когда она оказалась лицом к лицу с Мехти. Нужно быть только такой, какой он нарисовал ее...
   С Васей Анжелика держалась проще, чем с Мехти. Они дружили, как школьники, у них было много общего. С Васей она чувствовала себя совсем юной, а с Мехти - взрослой. И никак не могла понять: что же лучше?
   Да, Мехти и Вася казались ей не похожими друг на друга. Но не потому ли, что она относилась к ним неодинаково?.. Как объяснить все это Васе? И Анжелика не ответила на его вопрос, а только задумчиво покачала головой.
   - Не знаю, Вася, не знаю...
   Послышались чьи-то шаги, и между соснами показался худенький мальчик. Он еще издали заметил Васю и Анжелику и подбежал к ним.
   - Слышали? - восторженно крикнул он, показывая куда-то рукой.
   - Янко! - радостно воскликнула Анжелика. - Ты был с ними?
   - Нет, я был неподалеку и все видел. Ох, сколько немцев полегло у дороги! А потом я убежал.
   - Почему же ты убежал? - спросил Вася.
   Янко виновато заморгал и насупился.
   - Полковник Сергей не велел мне ходить за ними, - пробормотал он.
   - А ты все-таки пошел? - укоризненно сказал Вася. - Малыш, а путаешься в ногах у взрослых...
   Янко смерил Васю с ног до головы довольно-таки пренебрежительным взглядом. Он, видимо, не ощущал особенной разницы между собой и Васей.
   - Но ведь и тебя они с собой не взяли! - лукаво сказал он.
   Вася и Анжелика переглянулись. Анжелика взяла руки Янко в свои и почувствовала, что они холодны, как лед.
   - Ну, вот что, - сказала она, - сейчас же беги домой и согрейся.
   - Бегу! - отозвался Янко и, задержавшись на секунду, тихо попросил: Вы только не говорите полковнику, что я ходил за ними.
   - А разве они пройдут здесь? - спросила Анжелика.
   - Да. Так не говорите ему, ладно? Они будут здесь только через час. Надо ж покружить в лесу, чтобы замести следы.
   Когда Янко убежал, Вася сказал Анжелике:
   - Этот мальчик знает слишком много для своего возраста!
   - Тут у нас теперь все - взрослые...
   - Пойдем навстречу отряду, - предложил Вася. Анжелика согласилась, и они направились в сторону,
   откуда прибежал Янко.
   На самой вершине горы высилась небольшая церквушка. Давно уж, видно, никто не посещал ее. Колокола были сняты.
   Чтобы еще издали заметить приближение отряда, Вася и Анжелика поднялись по узким лестницам на колокольню.
   Отсюда открывался вид на долину. Множество тропинок перекрещивалось, убегало в горные леса. Трудно было разобраться, куда они ведут! Отряда еще не было видно.
   В ожидании его Вася и Анжелика присели, свесив ноги с холодного каменного барьера. Щеки у Анжелики порозовели от мороза: она была сейчас так красива, что Вася не удержался и обнял ее. Анжелика не оттолкнула его, но и не сделала движения навстречу.
   - Вася, - сказала ока, - расскажи мне, как вы познакомились с Мехти.
   Может быть, кто-нибудь на месте Васи и убрал бы свою руку с плеч девушки, сидящей рядом с ним и думающей о другом. Но Вася не видел ничего дурного в том что она спросила его о Мехти: разве он сам не думал о своем друге?
   Васе не раз приходилось рассказывать историю знакомства с Мехти своим сверстникам-партизанам. Он поправил съехавшую набок ушанку и приступил к рассказу.
   - Вот как это случилось, Анжелика. Мне было шестнатцать лет, когда немцы угнали меня в Германию.
   - Это я знаю, ты мне говорил. Потом ты убежал, тебя снова поймали...
   - Да... Пригнали, значит, нас сюда, в Триест...
   В Триесте Вася и его товарищи чинили железнодорожное полотно, мосты. Это была единственная работа, которая нравилась Васе: не успевали они починить мост - как он опять взлетал на воздух! Работалось в общем весело... А есть им было нечего. Разве только сердобольные словенки подсунут тайком молоко или лепешку...
   Как-то мимо Васи прошла женщина и уронила на землю завернутый в бумагу кусок пирога. Вася позвал ее, но она не оглянулась. Тогда он понял, что она нарочно уронила сверток. Он поднял, развернул его и хотел было поделиться пирогом с соседом, но к нему протянулась чья-то рука и вырвала пирог. Это был немец, надзиратель. А Васе так хотелось есть!.. Вася заметил, что надзиратель спрятал отобранный сверток в свою вещевую сумку, и стал следить за немцем. Тот положил сумку у подножки вагона, а сам вошел внутрь.
   Вася неслышно подкрался к вагону, расстегнул сумку и вытащил свой пирог. Но не успел он отойти от вагона, как увидел перед собой другого немца - плечистого, смуглого унтер-офицера. Немец пристально смотрел на юношу. И Вася понял, что он пропал... Теперь его убьют, замучают... Унтер подошел к пареньку и хмуро предложил Васе следовать за ним. Они отошли шагов на пятнадцать от железнодорожно полотна, и унтер обратился к Васе на чистейшем русском языке:
   - Как тебя зовут, малыш?
   - Вася, - удивленно ответил мальчик.
   - У тебя ведь родителей убили немцы? - спросил унтер.
   Да, это было так. Но почему унтер напомнил ему об этом? Юноша был сбит с толку. Унтера он видел впервые, а тот говорил с ним так, словно вырос на Смоленщине, по соседству с Васей. Он знал многие подробности о Васе. Вдруг унтер сказал тихо, проникновенно:
   - Так как же ты можешь работать на немцев?!
   Ох, на это Вася мог бы ему ответить! Он сказал бы, что работает с удовольствием, потому что партизаны тут же взрывают все, построенное Васей и его товарищами, а заодно отправляют на тот свет и немцев. Но Вася молчал и настороженно смотрел на унтера. Странный это был немец. "А может, он все это нарочно? Чтоб я выдал себя?" - подумал Вася и решил ограничиться вопросом:
   - Мне можно идти работать?
   - Иди! - сухо сказал унтер-офицер.
   Вася ушел.
   Потом Вася долго размышлял - не готовил ли ему унтер какую-нибудь ловушку и кто знает - может, завтра Васю повесят или расстреляют на глазах у всех, как это часто делают с пленными, когда они открыто протестуют против лагерного режима.
   Но на следующий день их снова повели на работу, и снова к Васе подошел унтер. Он незаметно протянул хлеб с маслом. Вася не взял.
   - Возьми, Вася, - сказал унтер.
   Васе показалось, что голос его дрогнул. Вася смутился, взял хлеб и спрятал в карман.
   - Ты не прячь, ты кушай, - ласкового сказал унтер. - А то снова отнимут.
   Вася стал есть. Унтер внимательно смотрел на него из-под припухших век.
   - Вася, а ведь Смоленск освобожден, - тихо проговорил унтер.
   Сердце у Васи вновь заколотилось.
   - Тебе не хотелось бы попасть домой? - спросил унтер у юноши. И Вася почувствовал в его голосе что-то свое, родное. Нет, унтер не был похож на немца. И все-таки Вася продолжал смотреть на него недоверчиво.
   - Ты ешь, Вася, ешь и слушай меня.
   Вася кивнул головой.
   - Есть у вас хорошие ребята?
   И у Васи невольно вырвалось.
   - Есть!
   Было в этом унтере что-то такое, что заставляло доверять ему. Взгляд и голос какой-то особенный - будто Вася не раз уже слышал его. Движения у унтера спокойные, уверенные, а лицо волевое и тоже какое-то знакомое. Бывают такие лица, которые видишь впервые, а кажется, что ты знаешь этого человека давно. В глазах унтера Вася читал тоску, близкую его тоске. Тоску по Родине. Слова, голос, взгляд унтера заставляли Васю тянуться к нему скорее сердцем, чем разумом... Но форма, которую носил новый знакомый Васи, форма немецкого унтера, настораживала...
   И воскликнув: "Есть!", Вася замолчал, решив, что сказал слишком много.
   - Ну, хорошо, иди работай, - спокойно произнес унтер.
   Вася ушел, встревоженный еще больше, чем прежде.
   На третий день унтер появился снова. На этот раз Вася сам подошел к нему, и они отошли далеко в сторону. Унтер-офицер был выше надзирателя по чину, и поэтому никто им не мешал. К тому же, как Вася узнал позже, у унтера был документ, удостоверяющий его принадлежность к немецкой разведке.
   - Вася, - сказал он. - Я... - Он еще раз пристально взглянул на Васю и уже твердо продолжал: - Я советский.
   - Это был Мехти! - тихо воскликнула Анжелика.
   - Да, это был он. И ты не представляешь, Анжелика, как взволновало меня это слово - советский! У мена подкосились колени, я опустился на землю и заплакал. Не помню, чтобы когда-нибудь я так плакал. Слезы лились и лились у меня из глаз...
   Унтер назвал Васе свое настоящее имя и попросил, чтобы Вася столковался с другими парнями, на которых можно было положиться. Он хотел помочь им убежать к местным партизанам.
   Все, с кем Вася договорился о побеге, до утра не смыкали глаз. Перед каждым из них возникала картина родной земли. Хотелось запеть потихоньку! Но все молчали... Был ноябрь, светало поздно. Они с нетерпением ждали рассвета. Наконец рассвело. Ночью партизанами был взорван виадук через овраг, и лагерников повели туда. Унтер-офицер пришел к виадуку. Они увидели его еще издали. Вот он подошел к надзирателю, вытащил из кармана какую-то бумагу и протянул ему с высокомерным видом. Надзиратель пробежал бумагу глазами, потом повернулся к работающим. Вася понял, что это их список. Надзиратель начал выкликать имена. Среди тех, кого называл надзиратель, были только парни, о которых Вася говорил унтеру. Они бросали работу и подходили к надзирателю. Потом их построили, и надзиратель, скривив тонкие губы, сказал: