Казанцев Александр Петрович. Арктический мост

   Каждому из присутствующих он говорил, здороваясь, какую-нибудь шутку.
   Позже явились адвокаты, представляющие интересы концернов Моргана и Рокфеллера.
   Мистер Брукман раставлял на столиках содовую воду. В воздухе плавали ароматные клубы сигарного дыма. Вскоре все кресла были заняты.
   Заседание Особого Комитета с недавнего времени велось без председателя и походило больше на непринужденную беседу, в которой мистер Брукман улавливал главное, устраивающее всех, облекая это в форму решений.
   Мистер Рипплайн, который, страдая какой-то тяжелой болезнью, всегда был раздражен, начал первым: - Никогда не ждал ничего хорошего от этой дурацкой выставки реконструкции. Черт бы побрал эту реконструкцию! Нашли способ затуманивания мозгов этим нелепым мостам между континентами, который якобы может заменить мои пароходные линии.
   - О'кэй, - подтвердил огромный Хиллард, сразу наливаясь краской. Затея мистера Игнэеа с выставкой - не из лучших! Я предупреждал. Военные заказы сокращаются. Я скоро остановлю часть своих заводов.
   - Мне будет нечего возить по железным дорогам, - поддержал Бьгк-Бильт, выпуская клуб дыма.
   - Будьте дальновидными, джентльмены, - улыбаясь, взывал мистер Боб Игнэс. - Все дело в выгоде, прежде всего в выгоде. Но большая выгода никогда не валяется под ногами, ее нужно уметь видеть. А ваши военные заказы, мистер Бильт, подобны воздуху в резиновой жилетке клоуна. Он разбухает, а не полнеет. А нам всем нужна настоящая полнота нашей экономики, а не видимость. Если реконструированный мир заживет общей экономической жизнью, то будут заказы и вам, мистер Бильт, и вам, мистер Хиллард, и мне, джентльмены.
   - К черту! - выкрикнул Риптлайн, поднимаясь во весь рост. - К черту, говорю Вам я! Вся эта затея с мостом через Северный полюс- всего лишь ловкая игра на понижение моих акций.
   - Если говорить о сближении, джентльмены, -сказал молчавший до оих пор текстильный фабрикант, - то нужно помнить о Китае. У меня неплохая информация. Китайцы уже перестали носить одни только синие куртки, им нужны костюмы для шестисот миллионов человек! О, джентльмены! Когда-то мы мечтали о моде для китайцев, которая на один сантиметр удлинила бы их одежду. Это означало множество новых текстильных фабрик. А сейчас перед нами не сантиметры ткани на каждого китайца, а метры, метры! Нельзя проходить мимо этого. Я согласен с мистером Игнэсом насчет выгоды.
   - Как будто существует только ваша ничтожная выгода! - зло заговорил снова Рипплайн. - Мы с Бильтом и Хиллардоад достаточно весомая группа, чтобы с нами считались. На носу президентские выборы. Нам нужен крепкий парень, который продолжил бы американскую политику в традиционном духе делового использования всех ресурсов мира. Нам и дальше нужна та политика, которую мы подсказали в свое время отсюда...
   - Слушайте, Джон! - перебил мистер Игнэс. - Вам нужно познакомиться с тем, что такое диалектика.
   - Избавьте нас от коммунистической философии!
   - У меня только одна философия, философия выгоды. Но выгоду надо понимать, джентльмены. Диалектика в том, что сейчас эта выгода не в разделений мира, а в его экономическом сплочении. Поймите, что, торгуя с коммунистами, мы скорее завоюем их своей продукцией, проникнем в их экономику, сделаем невозможным их существование без нас, найдем рычаг, с помощью которого будем поворачивать мир... Коммунисты сами согласны, что при мирном соревновании идеологическая борьба будет продолжаться. Но в мире, как я говорил, существует один только закон, закон выгоды.
   - К черту всякие законы! - уже рычал Рипплайн.
   - Не выдумывайте нам законов, - вторил ему Хиллард.
   - Я не вдаюсь в философские тонкости, я бизнесмен, - осторожно сказал Бык-Бильт, - однако нельзя не заметить, что будь сооружение, подобное плавающему туннелю, построено, это тотчас потребовало бы увеличения сети железных дорог.
   - Вот видите, - обрадовался Ипнэс.
   - Отлично вижу, что минуту назад он был с нами, а теперь... заскрежетал голос Рипплайна. - Вам бы лучше помолчать, Бильт, с вашими дорогами. Вы так скаредничаете, что катастрофы у вас стали нормой. Я никогда не прощу вам гибели моей супруга в специально нанятом у вас салон-вагоне.
   - Может быть, вы думаете, что я прощу вам историю с моей дочерью,огрызнулся Бык-Бильт, - которую увез на папенькиной яхте в.аш молодой оболтус.
   - Не троньте моего сьша, сэр. Он будет заседать здесь вместо меня! А жену никто не вернет мне. Что же касается вашей дочери, вы ее получили в полном здоровье.
   - Однако не в прежнем виде.
   - Джентльмены, джентльмены! Мы сами отказались от председателя! вскочил мистер Игнэс. - Джентльмены, еще раз прошу вас. Вы только доказываете своими спорами, что Ленин прав.
   - Почему прав? - возмутился Рипилайн.
   - Он говорил, что разногласия между капиталистами никогда не исчезнут! Умоляю вас, ради того, чтобы доказать, что коммунистический философ не прав, придемте к соглашению.
   - Вы слишком часто ссылаетесь на коммунистов, Игнэс. От вас слишком пахнет Россией, я не хочу напоминать вам о вашем происхождении, но предпочел бы слышать от вас более американские слава, - прокаркал из кресла Рипплайн.
   - Выставка уже существует. С этим ничего не поделаешь. Интерес к ней во всем мире огромен. Вы все скоро почувствуете, какую выгоду нам сулит более тесное общение со всеми странами, - продолжал убеждать Игнэс.
   Но другие магнаты не хотели его слушать.
   Мистер Артур Брукман был растерян и несколько раз проверил, хорошо ли закрыты двери.
   Адвокаты Моргана и Рокфеллера покинули заседание, не дождавшись окончания.
   Воздух стал синим, члены Комитета кашляли и продолжали кричать хриплыми голосами.
   Выработать выгодную для всех политику оказалось делом нелегким.
   Мистер Брукман еще никогда не был в таком затруднительном положении. В особом Комитете произошел раскол.
   И виной, как ему казалось, был этот коммунистический плавающий туннель, который как бы символизировал возможное сближение двух разных миров.
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
   "АССОЦИАЦИЯ ПЛАВАЮЩЕГО ТУННЕЛЯ"
   Тяжелое серое небо осело над городом. Отточенная вершина Эмпайретейт билдинга, зазубренная - Рокфеллерцентр глубоко вонзились в рыхлые облака. Между каменными домами-башнями небо низко прогибалось к земле, истекая мелкими каплями дождя.
   К подъезду большого отеля на Седьмой авеню в Нью-Йорке один за другим подкатывали заново отлакированные водой автомобили.
   Полисмен следил за тем, чтобы машины тотчас же отъезжали, уступая место новым.
   Несмотря на непрекращающийся дождь, на тротуаре толпились люди. Мужчины подняли воротники пальто, женщины накрыли головы прозрачными капюшонами, напоминающими куклуксклановские, спасая шляпы и художественные прически.
   На дверях отеля висела афиша, приглашавшая леди и джентльменов воспользоваться услугами отеля и его ресторана именно сегодня, так как в этот день здесь состоится столь знаменитое собрание "Ассоциации плавающего туннеля".
   У подъезда остановился дельфинообразный, самый модный и самый шикарный автомобиль.
   Из него выскочил деятельный мистер Медж.
   Засверкали вспышки. Фотографы запечатлели респектабельную фигуру широко шагающего мистера Меджа. Он на бегу бросал ответы обступившим его репортерам.
   .Метрдотель величественно опускался со второго этажа, еще издали низко кланяясь. Полицейские в мокрых капюшонах стали оттеснять любопытную толпу.
   Подлетел низкий, словно придавленный к мостовой, спорт-кар нежно-розового цвета; изза руля выпрыгнула мисс Амелия Медж. На лице ее застыла привычная обаятелыная улыбка, а в прищуренных глазах крылось торжество.
   - О! Сам мистер Каедербль прибыл на учредительное собрание. Это уже реклама!
   Привезти Герберта Кандербля на заседание на глазах у публики входило в планы мисс Амелии Медж. О! Мисс Амелия Медж не только хотела, но и умела торжествовать! Но главное было еще впереди. Герберт Кандербль, сопровождаемый мисс Амелией, скрылся в подъезде, не удостоив подлетевших репортеров даже поворотом головы.
   Автомобили прибыли один за другим, привозя известных инженеров, промышленников, - седые виски, безукоризненные костюмы, лакированные ботинки, палки с золотыми набалдашниками, благородные, чисто выбритые лица и энергичные складки у губ.
   По толпе любопытных лронеооя легкий ропот. Взоры всех устремились вдоль улицы.
   Из-за угла показалась высокая тощая фигура человека с зонтиком. Он шел неторопливо, как на деловое свидание.
   К нему бросилось несколько человек, по-видимому, репортеров.
   - Если президент Вашингтон ездил на шестерке лошадей, то его преемник, президент Джефферсон, пришел в Белый дом пешком,сказал один из них, стараясь во что бы то ни стало обогнать другого.
   Репортеры обступили пешехода, который по-старомодному отвечал каждому на приветствие, всякий раз снимая шляпу.
   - Мистер Мор...
   - Ваша честь!
   - Несколько слов для "Нью-Йорк тайме". Что вы думаете о создании "Ассоциации плавающего туннеля"?
   - Как вы думаете, ваша честь, окажет ли влияние вопрос о плавающем туннеле на президентские выборы?
   Мистер Мор остановился, держа высоко над собой зонтик.
   - Я полагаю, джентльмены, что всякий вопрос, касающийся благосостояния нации, играет роль при народном голосовании. Таковы благородные традиции старой американской демократии.
   - Благодарим вас, мистер Мор. Вот слова, достойные Вашингтона и Линкольна.
   Член Верховного Суда Мор с высоты своего роста строго посмотрел на репортеров.
   - Президенты Вашингтон и Линкольн никогда не произносили громких слов, джентльмены; они действовали во имя народа.
   И он пошел по направлению к отелю, попрежнему высоко держа зонтик над головой.
   Полицейские оттеснили толпу, освободив ему проход. Старик под одобрительный ропот присутствующих скрылся в подъезде.
   У подъезда одновременно остановились два автомобиля; из одного из них выпорхнула маленькая японка. Следом за ней вышел пожилой невысокий мужчина. На тротуаре они столкнулись с двумя джентльменами из другой машины.
   Послышался свист и рукоплескания: то и другое выражало у американцев одобрение и симпатию.
   - Русские инженеры!-выкрикнули в толпе.
   О'Кими шла с Андреем.
   - Вот мы опять встретились. Вы каждый раз забываете меня.
   - Нет, нет, - смущенно сказал Андрей. - Я, кажется, припоминаю...
   - Так же сказали вы и в прошлый раз,медленно произнесла О'Кими. Потом добавила громко: - Смотрите, как вас любят американцы. Они чтят автора величайшего проекта.
   - Нет, леди, я думаю, что дело не только в этом. Они видят во мне и моем брате представителей страны, которую им хочется приветствовать.
   О'Кими быстро вскинула ресницы.
   - Да, это верно, - тихо сказала она и еще тише добавила: - И я тоже присоединяюсь к ним.
   Швейцары снимали пальто с молодых людей.
   - Вы читали мою последнюю статью о вашем проекте? Я послала ее вам.
   - Статьи поступают к брату. Он перечитывает их все.
   О'Кими умышленно задержалась у зеркала. Чуть скосив глаза, она увидела, что Андрей стоит в нерешительности: Усуда и Степан Григорьевич уже поднимались по лестнице.
   Значит, он ждет ее.
   О'Кими улыбнулась Андрею и, подойдя к нему, сказала: - Я рада, что мы встречаемся с вами в такой день. Создание "Ассоциации плавающего туннеля" первый шаг к осуществлению вашей мечты.
   - Да, вы правы. Это первый шаг к тому, чтобы американская техника также приняла участие в строительстве.
   Андрей чувствовал себя почему-то очень неловко в обществе О'Кими. Но у него не хватало духа покинуть ее. Они вместе поднялись по лестнице.
   Степан Григорьевич с Усудой шли впереди.
   - Мы благодарны вам, Господин Усуда, - Как всегда неторопливо говорил Степан Григорьевич.- Ваши статьи о проекте подводного плавающего туннеля доказывают, что вы придаете ему большое значение.
   - Конечно, мой уважаемый молодой друг.
   Усуда улыбнулся; при этом нос его смешно сморщился, узкие же глаза оставались попрежнему серьезными.
   - Но борьба уже начинается, господин Корнев, - продолжал он. Извините, читали ли вы сегодняшний номер газеты "Солнце"? Это наиболее консервативный орган.
   Степан Григорьевич и Усуда вошли в длинный зал, одна из стен которого, сделанная целиком из зеркального стекла, была совершенно прозрачна - через нее виднелась улица.
   Два ряда длинных столов занимали почти все неумеренно украшенное золотом помещение.
   Приглашенные расхаживали в одиночку по залу или, собираясь группами, громко говорили и смеялись.
   Усуда развернул перед Степаном Григорьевичем газету.
   - Вот что там пишут: "Сегодня, в последний день нью-йоркской Выставки реконструкции мира, полезно подвести итоги. Бросается в глаза, что наряду с такими ценными вкладами в технику, как автоматизированный секретарь и другие промышленные роботы, на выставке были представлены вредные утопические проекты вроде большевистского полярного моста, которому уделяется, несомненно, ничем не оправданное внимание. Не говоря уже о технической абсурдности этой затеи, мы укажем лишь на совершенную бессмысленность соединения Аляски с удаленным пунктом Восточной Европы. Экономическая невыгодность создания транзитной точки в Европу на отдаленном севере американского континента ясна сама по себе и не требует никаких комментариев".
   Усуда посмотрел на Степана Григорьевича. Едва заметная усмешка пробежала по лицу Корнева.
   - Извините, господин Корнев. Позвольте предостеречь вас: самое опасное в борьбе - это недооценить врага.
   - Кого вы имеете в виду, господин Усуда? - вежливо спросил Степан Григорьевич.
   Усуда показал пальцем на газету.
   - Того, кто заказал эту статью - океанские пароходные компании.
   К Степану Григорьевичу подошел Кандербль и дружески хлопнул его по плечу.
   - Хэлло, Стэппен! Мне надо сказать вам пару слов. - Он отвел его в сторону. - Все идет прекрасно. Я уже передал заказ в одну из своих мастерских. Через два месяца я сообщу вам в Россию о результатах.
   - Я не сомневаюсь в них, мистер Кандербль.
   - О'Кэй! Мне нравится ваша уверенность. Но, несмотря на это, вам придется подождать с опубликованием наших технических планов.
   - Мне несколько неприятно, что я не ставлю в известность своего брата. Ведь проект принадлежит нам обоим, - серьезно сказал Степан Григорьевич.
   Кандербль похлопал его по плечу: - О'кэй, Стэппен! Вы хороший старший брат! В свое время мне был бы очень полезен такой брат... когда я толкал груженные углем вагонетки. Мне пришлось пробивать себе дорогу одному.
   Степан Григорьевич сделал движение, пытаясь возразить, но американец не стал его слушать.
   Мисс Амелия Медж сидела неподалеку и, закинув ногу на ногу, нервно курила папиросу. Она поглядывала на Кандербля взглядом охотника, уверенного, что дичь никуда не уйдет от него.
   Мисс Амелия была убеждена, что ненавидит этого человека. Герберт Кандербль заинтересовался Арктическим мостом? Прекрасно, мистер инженер! Постараемся сделать это действительно мечтой вашей жизни; отец тем временем станет во главе строительства, а там посмотрим...
   Мисс Амелия глубоко затянулась, сощурила глаза и тряхнула локонами, потом бросила папиросу на пол.
   Гости стали усаживаться за стол. Около каждого прибора лежала карточка с фамилией приглашенного. Андрей и Степан Григорьевич сидели по обе стороны мистера Меджа.
   Рядом с Андреем оказалась О'Кими, а за ней - Усуда. Соседями Степана были Амелия Медж и Герберт Кандербль. Лакеи в парадных фраках выстроились позади гостей, готовясь угадывать их малейшие желания.
   Мистер Медж поднялся. Лицо его было торжественно.
   Разговоры постепенно затихли. Лакеи, ловКо изворачиваясь за спинами сидящих, наполняли бокалы.
   - Уважаемые леди и джентльмены! Я счастлив, что мне пришлось поднять первый кубок на нашем обеде - учредительном заседании плавающего туннеля. Я поднимаю этот кубок не только за начало деятельности, но и за его конец за осуществление русскими и американцами грандиозного проекта подводного плавающего туннеля между Аляской и Россией. Я пью за успех и победу технической мысли!
   Мистер Медж был, безусловно, и прост и великолепен. Все встали со своих мест и подняли бокалы.
   Мистер Медж вдохновенно продолжал: - Уважаемые члены ассоциации! Сегодня последний день существования нью-йоркской Выставки реконструкции мира. Сегодня перестанет существовать выставка мечтаний, и сегодня же начнет жить и действовать организация, призванная превратить самые смелые мечтания в действительность.
   Раздался гром аплодисментов и пронзительный одобрительный свист. Воодушевленный, мистер Медж повысил голос: - Недалеко то время, леди и джентльмены, когда вопрос "за" или "против" плавучего туннеля будет определять политическое лицо любого общественного деятеля: стремление его к прогрессу или злобно-упрямое желание всунуть палку в колесницу блистательной истории. Я еще раз поднимаю бокал, чтобы не только наши дети или внуки, - мистер Медж с любовью посмотрел на Амелию, - но и мы сами, вот эти самые ребята, что сидят здесь, могли бы, как то волшебству, перенестись из Аме...
   Очевидцы утверждают, что именно в этом месте блестящая речь председателя только что возникшего общества была прервана самым необычным образом.
   Мистер Медж покачнулся и сделал судорожное движение ртом, словно ловил воздух.
   Задребезжала посуда, со звоном вылетели оконные стекла. На пол посыпались осколки тарелок и блюд, из разбитых бокалов по скатерти разливалось вино.
   Мисс Амелия взвизгнула, и этот визг заглушил все: и грохот бьющейся посуды, и треск выстрелов, доносящихся с улицы.
   Вскочив, Степан Григорьевич поддержал раненого мистера Меджа.
   - На пол, на пол ложитесь! - послышалась спокойная команда высокого старика.
   Все бросились на пол. Многие сжимали в руках вилки и салфетки. Некоторые стонали: может быть, они были ранены.
   В это время по Седьмой авеню, не нарушая правил уличного движения, проезжали автомобили, наружно ничем не отличавшиеся от миллионов других американских автомобилей.
   Пользуясь тем, что светофор был открыт, они неторопливо двигались мимо зеркальных окон отеля и выпускали по ним очереди из ручных пулеметов. Все это происходило на глазах у джентльменов под зонтиками и полицейских, толпившихся около отеля.
   Один из полицейских насчитал восемнадцать автомобилей, которые из восемнадцати пулеметов обстреляли обед-заседание. Полицейский был истинным американцем и впоследствии гордился, что этот "его" случай превосходит по размаху инцидент 1926 года в квартале Цицеро города Чикаго. Ведь тогда, уверял он, колонна автомобилей, обстрелявшая из ручных пулеметов отель Гоуторн, где помещалась штаб-квартира бандита Аль-Капонэ, состояла всего лишь из четырех машин, а здесь целых восемнадцать!
   Члены вновь организованной ассоциации лежали под столом. Лишь посредине зала возвышалась тощая фигура судьи Мора, скрестившего руки на груди.
   Андрей заметил, что рядом с ним лежит О'Кими. Ее миндалевидные глаза были почти круглыми.
   По другую сторону стола неуклюже скорчился Герберт Кандербль. Амелия Медж держала его за руку. Нет! Она не позволит ему умереть от шальной пули. Он еще нужен ей, этот несносный гордец, унизивщий ее. Она еще насладится местью! Если не сенатор Никсон, то инженер Кандербль!
   Стрельба прекратилась.
   О'Кими умелыми руками делала перевязку мистеру Меджу. Пострадавших было сравнительно немного. Судья Мор, раненный в руку, отказавшись от помощи, сам делал себе перевязку.
   Улыбаясь, он говорил: - Я научился этому еще в штате Монтана, когда меня придавило срубленным деревом.
   Тогда я был один, и поневоле мне пришлось обходиться без посторонней помощи.
   - Мистер Мор был еще два раза ранен во время мировой войны,- заметил кто-то из гостей, пододвигая Мору стул.
   Старик сел и, видя, как дрожащие лакеи собирают разбитую посуду, сказал: - Вот к чему приводит боязнь правительства ограничить так называемую "личную свободу" американцев. С толпой надо обращаться, как с детьми: любовно, строго, заботясь об их благе. Нельзя детям играть с ножами, нельзя любому желающему американцу позволить разъезжать с ручным пулеметом, продающимся в каждом магазине.
   - Мистер Мор, что же произошло? Что случилось?
   Старик отечески посмотрел на вопрошавшего.
   - Свободная конкуренция, джентльмены. Кое-кто заинтересован в процветании пароходных линий, а не в создании нашей ассоциации. Этих людей не занимает прогресс нации: они живут лишь ради личной выгоды. Нечего удивляться поэтому методам, заимствованным у гангстеров. Нет, все, все в стране надо исправлять! Конкуренцию надо делать подлинно свободной, а не позволять злонамеренным людям, как им угодно, "свободно" конкурировать. Но мы призовем к порядку этих людей, мы докажем, что Америка прежде всего страна здравого смысла!
   Репортеры поспешно записывали импровизированную речь маститого судьи.
   Воодушевление понемногу возвращалось к членам новой ассоциации. Начали даже поговаривать о продолжении заседания, но вдруг какое-то известие пронеслось из одного конца зала в другой.
   Люди перешептывались, пожимали плечами, удивлялись, возмущались, посмеивались - словом, реагировали каждый по-своему. Многие стали поспешно прощаться.
   В первый момент сообщение не коснулось братьев Корневых. Степан Григорьевич был занят Андреем, который старался скрыть рану. Его выдала О'Кими: увидев кровь на рукаве Андрея, она стала настаивать на перевязке.
   Андрей отказывался, и О'Кими обратилась за помощью к Степану Григорьевичу.
   Тот встревожился.
   - Андрей, ну ведь ты же не маленький! Сними пиджак... Надо обязательно сделать перевязку, - заговорил он с неожиданной теплотой.
   Андрей долго упрямился, но, взглянув на О'Кими, на озабоченное лицо брата, почувствовал себя неловко, смутился и послушно стал стягивать пиджак. Степан Григорьевич и О'Кими помогали ему.
   Вдруг они услышали слова: "...выставка... толпа... разрушение...".
   О'Кими первая поняла, что произошло. Она выразительно посмотрела на Степана Григорьевича.
   - Мне нужно быть там, - сказал он выпрямляясь.
   Андрей, ни слова не говоря, стал натягивать пиджак.
   - Мистер Эндрью, я же не кончила перевязки... мистер Эндрью!.. запротестовала О'Кими.
   Но Андрей уже вставал с кресла.
   - Ты останешься здесь, тебе нельзя, - сказал Степан Григорьевич тоном, каким говорят с непослушными детьми.
   Андрей, не отвечая, застегивал пуговицы пиджака.
   Степан Григорьевич понял, что уговаривать брата бесполезно. Почти бегом они направились к выходу. О'Кими с тревогой смотрела им вслед.
   Дорогу Корневым преградил полицейский офицер: - Джентльмены, осмелюсь предложить вам свою полицейскую машину. Я могу не задерживаться у светофоров и доставлю вас скорее всех.
   Корневы вместе с полицейским офицером покинули зал.
   Усуда подошел к дочери. Ничто не ускользнуло от него в поведении Кими-тян. Он не сказал ни слова, но тяжело вздохнул и пожалел, что привез ее в Нью-Йорк.
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
   ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
   Вой сирены не смолкал ни на минуту. Полицейские, еще издали заслышав этот звук, останавливали движение. Со страшным свистом проносилась мимо них приземистая машина с кремовым верхом. Прохожие с любопытством оглядывались. Они еще ничего не знали о том, что происходит на выставке, иначе тоже помчались бы туда, чтобы оказаться в числе двух миллионов американцев, принявших участие в событиях последнего, самого знаменательного дня выставки.
   - Это возмутительно! - горячился Андрей. - Что же смотрит полиция, ответьте мне, сэр? Как вы можете оставаться безучастным?
   - Иногда полиция бессильна, - ответил полицейский офицер, отрывая картонную спичку и закуривая. - Мы знаем по опыту Чикагской выставки 1931 года, что наше вмешательство все равно не даст никаких результатов. Что можно сделать с сотнями тысяч американцев, воодушевленных одним общим и к тому же вполне понятным намерением.
   - Ему это понятно! - воскликнул Андрей по-русски. - Наверное, он и сам спешит туда за тем же.
   Подъезжая к территории выставки, автомобиль едва смог пробраться через густую толпу возбужденных людей и брошенных в самых недозволенных местах машин. Только надрывный визг сирены и ковбойская лихость полицейского драйвера позволили Корневым добраться почти до самых турникетов.
   Дальше двигаться было невозможно. Поблагодарив полицейского офицера, братья смешались с толпой.
   Толпа колыхалась из стороны в сторону, как волны прибоя. Дюжие американцы - любители бейзбола и бокса, тоненькие леди, суровой диетой добившиеся.мальчишеской фигуры, монашки с любопытными глазами, бизнесмены, не знающие, куда девать деньги, и люди, не знающие, откуда их взять, стояли рядом, плечом к плечу. Они дружно качались, беспомощно повторяя движение своих соседей. Все кричали, свистели, напрягались изо всех сил, наступали друг другу на ноги, сбивали с соседей шляпы и очки, но не ссорились. Они только прилагали максимум усилий, чтобы тоже попасть на нью-йоркскую выставку в последний день ее существования.
   Андрею больно сдавили раненое плечо, и он едва удержался от крика. Степан, стараясь защитить его, говорил: - Проталкиваться вперед не надо. Когда качнет вперед, двигайся со всеми, качнет назад, держись за меня. Толпа будет нас обтекать. Береги плечо.