Страница:
— Этот психопат Гоад имел такую сумму наличными?
— Он утверждает, что эти деньги были отложены про запас. Их должно было хватить на обустройство на новом месте, но он все же решил провернуть дело в кафе. Алекс, а разве есть другое объяснение? Ты хочешь сказать, все свидетели лгут? Организован заговор, призванный очернить бедного Ричарда, потому что он когда-то сыграл в гольф не с тем, с кем надо? Признай, это типичное преступление, такое, к каким мы привыкли: помпезное, предсказуемое, глупое. Пусть Досс великолепно разбирается в своем бизнесе, но тут он оказался в незнакомой среде и наломал дров. Он все время был в моем списке, вместе с Хейзелденом и Донни. А теперь переместился на первую строчку.
— Ричард объяснил Гоаду, почему хочет убить Мейта? Что по этому поводу говорит Гоад?
— Ричард считал, что Мейт убил его жену. Что на самом деле она не была больна, и Мейт как врач должен был это знать. Он должен был бы попытаться отговорить ее от самоубийства. Еще Ричард сказал, что Гоад принесет обществу большую пользу, убрав этого типа. Как будто Гоаду было какое-то дело до общественной пользы своего поступка; но твой умник, хотя и тешит себя обратным, совершенно не разбирается в людях из низов. Алекс, черт побери, я склонен верить рассказу нашего грабителя-неудачника.
— Даже если на банкнотах обнаружат отпечатки пальцев Ричарда, что это докажет? — не сдавался я. — Гоад работал на Ричарда, а ты сам только что говорил, что Ричард частенько расплачивался наличными.
Майло бросил на меня усталый взгляд.
— Что это ты вдруг заделался адвокатом? Если позволишь высказать мое скромное суждение, ты лучше занимайся детьми, а не трать время напрасно, пытаясь защитить их папочку. Извини, что все так получилось, но как человек, до сих пор бредший в этом деле наугад, я очень рад получить первую настоящую улику.
На самом деле он вовсе не выглядел обрадованным.
— Еще один вопрос, — сказал я. — Где сейчас дети? Майло ткнул большим пальцем в сторону двери.
— Я поместил их в комнату для родственников жертвы. Чтобы они не скучали, приставил к ним милую чувственную женщину-следователя.
— И как они?
— Не знаю. Честное слово, я все время общался по телефону с начальством и пытался разговорить папочку, заявившего, что без своего адвоката не скажет ни слова. Не могу обещать, что детей не вызовут на допрос, но сейчас они просто ждут. Хочешь с ними повидаться?
— Если они захотят меня видеть, — грустно усмехнулся я. — Появление твоей мрачной парочки у двери моего дома едва ли добавило мне очков.
— Алекс, извини. Следователь, ведущий дело Гоада, сразу же позвонил наверх, а дальше уже большие шишки выясняли отношения между собой. Попробуй на минуту забыть про детей и взгляни на все вот с какой стороны: громкое нераскрытое убийство, следствие зашло в тупик, и вдруг появляются внушающие доверие доказательства, что человек, имеющий мотив и средства для достижения цели, уже угрожал жертве. По крайней мере, мы можем обвинить Досса в подстрекательстве к убийству, что позволит продержать его под стражей, пока не появятся новые улики.
— Как Корн и Деметри узнали, где он находится?
— Заехали к его секретарше. — Майло покусал губу. — Увидели твою фамилию в расписании деловых встреч. — Замечательно.
— Алекс, ну ты-то должен понимать, что я сам не рад.
— Когда должен появиться адвокат Ричарда?
— Скоро. Это какой-то крутой болтун по фамилии Сейфер, специализируется на том, что вытаскивает сливки общества из разных передряг. Он наверняка посоветует Доссу молчать, мы постараемся добиться предварительного задержания по обвинению в подстрекательстве. Так или иначе, предстоит большая бумажная волокита, так что уж эту ночь твой друг точно проведет у нас.
Встав, Майло потянулся.
— Все мышцы затекли. Приходится слишком много сидеть.
— Бедный малыш.
— Ты хочешь, чтобы я еще раз извинился? Ну хорошо, приношу свои извинения, приношу свои извинения.
— А как насчет досье Фаско? — спросил я. — Что насчет картины? Какое отношение имеет к этому Досс?
— Кто сказал, что картина имеет какое-то отношение к убийству? Не волнуйся, ничего не забыто, просто все это временно отложено. Если можешь заставить себя, просмотри эту чертову папку. Если нет, я тебя пойму.
Толкнув дверь, он прошел в коридор.
Комната для родственников жертвы находилась рядом с лестницей. У двери стояла молодая женщина с волосами цвета меда.
— Детектив Марчези, доктор Делавэр, — представил нас Майло.
— Здравствуйте, — улыбнулась она. — Майло, я предложила ребятам кока-колу, но они отказались.
— Как они?
— Не могу сказать — я почти все время провела за дверью. Они настояли на том, чтобы остаться одним — точнее, на этом настоял мальчишка. Похоже, он у них главный.
— Спасибо, Шейла, — сказал Майло. — Можешь отдохнуть.
— Хорошо. Если что, я буду у себя.
Марчези прошла в комнату следователей.
— Они твои, — сказал Майло.
Я повернул ручку.
Два стула были заняты. На них сидели Эрик и Стейси.
Стейси молча посмотрела на меня.
— Убирайтесь, — бросил Эрик.
— Эрик... — начала было Стейси.
— Пусть убирается отсюда к такой-то матери, — и не спорь, Стейси. Он с ними заодно, ему нельзя доверять.
— Эрик, — сказал я, — понимаю, ты решил...
— Хватит! Жирный фараон твой друг, и ты подставил моего отца, мать твою!
— Позволь мне...
— Пошел к такой-то матери! — рявкнул Эрик.
Вскочив, он бросился на меня. Стейси вскрикнула. Прилившая к лицу Эрика кровь окрасила его кожу в шоколадный цвет. Глаза округлились от бешенства, кулаки судорожно сжались, и я понял, что он собирается меня ударить. Я отступил назад, приготовившись защититься, не делая ему слишком больно. Стейси издала пронзительный кошачий вой, наполненный страхом. Я успел выскочить за дверь, а Эрик, остановившись на пороге, погрозил мне кулаком. Губы у него были покрыты пеной.
— Не смей больше соваться к нам! Мы сами о себе позаботимся! Стейси стояла у него за спиной, уронив голову и закрыв лицо руками.
— Мы больше не нуждаемся в твоих услугах, трахнутый неудачник! — бросил на прощание Эрик.
Глава 22
Глава 23
— Он утверждает, что эти деньги были отложены про запас. Их должно было хватить на обустройство на новом месте, но он все же решил провернуть дело в кафе. Алекс, а разве есть другое объяснение? Ты хочешь сказать, все свидетели лгут? Организован заговор, призванный очернить бедного Ричарда, потому что он когда-то сыграл в гольф не с тем, с кем надо? Признай, это типичное преступление, такое, к каким мы привыкли: помпезное, предсказуемое, глупое. Пусть Досс великолепно разбирается в своем бизнесе, но тут он оказался в незнакомой среде и наломал дров. Он все время был в моем списке, вместе с Хейзелденом и Донни. А теперь переместился на первую строчку.
— Ричард объяснил Гоаду, почему хочет убить Мейта? Что по этому поводу говорит Гоад?
— Ричард считал, что Мейт убил его жену. Что на самом деле она не была больна, и Мейт как врач должен был это знать. Он должен был бы попытаться отговорить ее от самоубийства. Еще Ричард сказал, что Гоад принесет обществу большую пользу, убрав этого типа. Как будто Гоаду было какое-то дело до общественной пользы своего поступка; но твой умник, хотя и тешит себя обратным, совершенно не разбирается в людях из низов. Алекс, черт побери, я склонен верить рассказу нашего грабителя-неудачника.
— Даже если на банкнотах обнаружат отпечатки пальцев Ричарда, что это докажет? — не сдавался я. — Гоад работал на Ричарда, а ты сам только что говорил, что Ричард частенько расплачивался наличными.
Майло бросил на меня усталый взгляд.
— Что это ты вдруг заделался адвокатом? Если позволишь высказать мое скромное суждение, ты лучше занимайся детьми, а не трать время напрасно, пытаясь защитить их папочку. Извини, что все так получилось, но как человек, до сих пор бредший в этом деле наугад, я очень рад получить первую настоящую улику.
На самом деле он вовсе не выглядел обрадованным.
— Еще один вопрос, — сказал я. — Где сейчас дети? Майло ткнул большим пальцем в сторону двери.
— Я поместил их в комнату для родственников жертвы. Чтобы они не скучали, приставил к ним милую чувственную женщину-следователя.
— И как они?
— Не знаю. Честное слово, я все время общался по телефону с начальством и пытался разговорить папочку, заявившего, что без своего адвоката не скажет ни слова. Не могу обещать, что детей не вызовут на допрос, но сейчас они просто ждут. Хочешь с ними повидаться?
— Если они захотят меня видеть, — грустно усмехнулся я. — Появление твоей мрачной парочки у двери моего дома едва ли добавило мне очков.
— Алекс, извини. Следователь, ведущий дело Гоада, сразу же позвонил наверх, а дальше уже большие шишки выясняли отношения между собой. Попробуй на минуту забыть про детей и взгляни на все вот с какой стороны: громкое нераскрытое убийство, следствие зашло в тупик, и вдруг появляются внушающие доверие доказательства, что человек, имеющий мотив и средства для достижения цели, уже угрожал жертве. По крайней мере, мы можем обвинить Досса в подстрекательстве к убийству, что позволит продержать его под стражей, пока не появятся новые улики.
— Как Корн и Деметри узнали, где он находится?
— Заехали к его секретарше. — Майло покусал губу. — Увидели твою фамилию в расписании деловых встреч. — Замечательно.
— Алекс, ну ты-то должен понимать, что я сам не рад.
— Когда должен появиться адвокат Ричарда?
— Скоро. Это какой-то крутой болтун по фамилии Сейфер, специализируется на том, что вытаскивает сливки общества из разных передряг. Он наверняка посоветует Доссу молчать, мы постараемся добиться предварительного задержания по обвинению в подстрекательстве. Так или иначе, предстоит большая бумажная волокита, так что уж эту ночь твой друг точно проведет у нас.
Встав, Майло потянулся.
— Все мышцы затекли. Приходится слишком много сидеть.
— Бедный малыш.
— Ты хочешь, чтобы я еще раз извинился? Ну хорошо, приношу свои извинения, приношу свои извинения.
— А как насчет досье Фаско? — спросил я. — Что насчет картины? Какое отношение имеет к этому Досс?
— Кто сказал, что картина имеет какое-то отношение к убийству? Не волнуйся, ничего не забыто, просто все это временно отложено. Если можешь заставить себя, просмотри эту чертову папку. Если нет, я тебя пойму.
Толкнув дверь, он прошел в коридор.
Комната для родственников жертвы находилась рядом с лестницей. У двери стояла молодая женщина с волосами цвета меда.
— Детектив Марчези, доктор Делавэр, — представил нас Майло.
— Здравствуйте, — улыбнулась она. — Майло, я предложила ребятам кока-колу, но они отказались.
— Как они?
— Не могу сказать — я почти все время провела за дверью. Они настояли на том, чтобы остаться одним — точнее, на этом настоял мальчишка. Похоже, он у них главный.
— Спасибо, Шейла, — сказал Майло. — Можешь отдохнуть.
— Хорошо. Если что, я буду у себя.
Марчези прошла в комнату следователей.
— Они твои, — сказал Майло.
Я повернул ручку.
* * *
Комната мало чем отличалась от камеры для допросов; скорее всего, когда-то она использовалась именно для этого. Крохотная, без окна, стены выкрашены в ядовито-желтый цвет. Но вместо металлических табуретов три стула, обтянутых тканью с разным рисунком. Вместо металлического стола с ушками для наручников невысокое деревянное сооружение, похожее на столик для пикника с отпиленными ножками. Журналы: «Пипл», «Домашний очаг», «Современный компьютер».Два стула были заняты. На них сидели Эрик и Стейси.
Стейси молча посмотрела на меня.
— Убирайтесь, — бросил Эрик.
— Эрик... — начала было Стейси.
— Пусть убирается отсюда к такой-то матери, — и не спорь, Стейси. Он с ними заодно, ему нельзя доверять.
— Эрик, — сказал я, — понимаю, ты решил...
— Хватит! Жирный фараон твой друг, и ты подставил моего отца, мать твою!
— Позволь мне...
— Пошел к такой-то матери! — рявкнул Эрик.
Вскочив, он бросился на меня. Стейси вскрикнула. Прилившая к лицу Эрика кровь окрасила его кожу в шоколадный цвет. Глаза округлились от бешенства, кулаки судорожно сжались, и я понял, что он собирается меня ударить. Я отступил назад, приготовившись защититься, не делая ему слишком больно. Стейси издала пронзительный кошачий вой, наполненный страхом. Я успел выскочить за дверь, а Эрик, остановившись на пороге, погрозил мне кулаком. Губы у него были покрыты пеной.
— Не смей больше соваться к нам! Мы сами о себе позаботимся! Стейси стояла у него за спиной, уронив голову и закрыв лицо руками.
— Мы больше не нуждаемся в твоих услугах, трахнутый неудачник! — бросил на прощание Эрик.
Глава 22
Я ехал домой, пытаясь удушить холодными руками рулевое колесо, чувствуя, как старается вырваться из груди бешено колотящееся сердце.
Надо забыть о детях. Теперь они уже не моя забота. Необходимо сосредоточиться на фактах.
Майло прав. Все факты сходятся. Нюх полицейского сразу указал Майло на Ричарда. Если быть честным, и мой тоже. Впервые услышав о смерти Мейта, я сразу же подумал о Ричарде. Я бегал от правды, прятался за отговорками профессиональной этики, но теперь пришла пора взглянуть правде в глаза.
Я вспомнил злорадство Ричарда по поводу убийства Мейта: «Это был просто праздник. Наконец-то сукин сын получил по заслугам». Наконец-то. Значило ли это, что после неудачи с Гоадом Ричард обратился к кому-то еще?
Мотив, средства. Возможность перепоручить дело кому-то другому. Наготове алиби. Майло сразу заподозрил Ричарда. Такие люди делают грязную работу чужими руками.
Неужели, несмотря на все мои теории относительно кооптации и издевки, кровавое преступление в фургоне сводится к обыкновенной мести?
Но почему? Что могло заставить такого умного человека, как Ричард Досс, рисковать так сильно только ради того, чтобы расквитаться с тем, кто лишь помог его жене осуществить ее последнее желание?
Проблемная недвижимость. Человек, процветающий на затруднениях других. Не пытался ли Ричард бежать от правды? От того факта, что Джоанна начисто исключила его из своей жизни, предпочла смерть в дешевом мотеле жизни вместе с мужем в роскошном особняке?
Умереть в обществе другого мужчины... интимная близость смерти. Феминистский журнал, задававшийся вопросом о преобладании женщин среди «путешественников» Мейта, рассуждал насчет сексуальных обертонов самоубийств, осуществленных с посторонней помощью. Быть может, Ричард увидел в последней ночи Джоанны самую страшную форму измены? Такая возможность существовала, но мне она казалась уж слишком... притянутой.
Стоит ли Ричард за фальшивой книгой и сломанным стетоскопом? «Док, твоя карьера закончена».
Мое беспокойство росло. Мне стало не по себе. «Счастливого пути, ненормальный ублюдок...» Почему через неделю после убийства Ричард связался со мной? Действительно ли его волновало только будущее Стейси, которой предстояло поступать в университет, как он утверждал? Или же, зная об аресте Квентина Гоада, Ричард готовился именно к тому, что в конце концов и произошло?
Он попросил меня встретиться и с Эриком.
Присмотри за детьми в мое отсутствие... Вот как все сложилось.
Но тут мысли завели меня совсем в плохое место. Эрик, разговор о чувстве вины и искуплении.
Правильный ребенок, одаренный первенец, взявший академический отпуск, чтобы ухаживать за больной матерью так и не смог свыкнуться с неизбежным. Он сбегает из общежития, просиживает всю ночь один в глухом месте... одержимый чувством вины, единственным, что он испытывает?
Соучастие. Неужели его отец настолько жесток, настолько глуп, что втянул в преступление своего сына?
Я дал волю фантазии, рассуждая, может ли Эрик быть убийцей Мейта. Теперь, после того как я лично был свидетелем его вспышки гнева, эти предположения приобретали больший вес.
Сделка с Гоадом лопнула, поэтому Ричард решает в будущем не выходить из семейного круга.
Папочка отбывает в Сан-Франциско, сынок возвращается на пару дней в Лос-Анджелес, имея ключи от отцовской машины.
Я пытался убедить себя в том, что Ричард слишком хитер для этого. Но раз он пошел на такой риск, передавая деньги в людном месте, можно ли доверять его рассудительности?
Семейная жизнь дала трещину. Основой этому послужила смерть Джоанны — вопросы как и почему. Боб Маниту утверждал, что ухудшение состояния объяснялось исключительно депрессией, и, возможно, он был прав. Но даже в этом случае эмоциональный коллапс проявляется не за один день. Что заставило женщину с двумя университетскими дипломами медленно уничтожить себя?
Что-то продолжительное... и Ричард, зная об этом, терзается сознанием вины? Таким мучительным, что ему пришлось выплеснуть свои чувства на Мейта?
Убить посланника.
Устроить кровавую бойню.
Отец и сын. И дочь.
Стейси, сидящая одна на берегу. Эрик, сидящий один под деревом. Все стремятся к одиночеству. Бегут друг от друга... эту тенденцию породило убийство Мейта? Ну вот, я снова строю догадки. Просто мания какая-то.
Давным-давно, когда мне было лет девять, я прошел через маниакальную фазу. Я прикреплял бирки на каждый ящик письменного стола, выравнивал по линейке обувь в шкафу. Не мог заснуть, не натянув одеяло на голову особым образом. Впрочем, возможно, я просто пытался укрыться от звуков отцовского гнева.
Я повернул с бульвара Ветеранов на Сансет и понесся по лощине, продолжая вести с собой бесконечный спор. Дорожка к моему дому появилась так неожиданно, что я едва не проскочил мимо. Свернув на щебень, я взлетел в гору, проскочил в ворота и резко затормозил перед своим куском «американской мечты».
Дом, милый сердцу дом. А дом Ричарда тем временем разваливается по кирпичику.
Робин наводила порядок в гостиной. Спайка нигде не было видно.
— Он в саду, — сказала Робин. — У него свои дела, если тебе интересно.
— Какая деловая псина!
Рассмеявшись, Робин поцеловала меня и только теперь заметила выражение моего лица. Она посмотрела на папку под мышкой.
— Похоже, ты тоже весь в делах.
— Ты вряд ли захочешь слушать об этом, — сказал я.
— Опять Мейт? В новостях говорили, полиция кого-то арестовала.
— Да уж.
Я рассказал о визите Корна и Деметри.
— Сюда? О господи!
— Позвонили в дверь, а затем забрали его на глазах у детей.
— Это ужасно — как Майло мог допустить такое?
— Решение принял не он. Начальство его обошло.
— Все равно, это просто ужасно — представляю, что ты пережил.
— Ребятам было гораздо хуже.
— Бедняжки... Алекс, а их отец способен на такое? Извини, они по-прежнему твои пациенты, и мне не следовало задавать этот вопрос.
— Не уверен, что они захотят и дальше иметь со мной дело, — печально усмехнулся я. — А на твой вопрос у меня нет однозначного ответа.
Однако в действительности это и было самым красноречивым ответом.
Да, способен.
— Дорогой! — вдруг сказала Робин, обнимая меня за шею.
Приподнявшись на цыпочках, она уткнулась носом мне в щеку. Только тут до меня дошло, что я уже довольно долго стою молча, погруженный в свои мысли. Папка показалась мне налитой свинцом. Я крепче прижал ее к груди.
Робин обвила меня рукой за талию, и мы прошли на кухню. Робин налила нам чай. Я сел за стол, отодвинув опус Фаско так, чтобы его не видеть. Мне приходилось прилагать все силы, чтобы не бросить Робин и не уйти с головой в крестовый поход, начатый агентом ФБР. Мне хотелось проникнуться верой в предположения Фаско, найти какие-то неопровержимые улики, доказывающие невиновность Ричарда, что сделало бы меня героем в глазах Стейси. И в глазах Эрика.
Но я вместо этого взял пульт дистанционного управления и включил телевизор. В углу экрана вспыхнула красная надпись: «Свежий выпуск!» Счастливый корреспондент радостно щебетал, вцепившись в микрофон:
— ...убийства «доктора Смерть» Элдона Мейта. Источник в полиции сообщил нам, что задержанным является Ричард Теодор Досс, сорока шести лет, состоятельный бизнесмен из Палисейдз, бывший муж Джоанны Досс, женщины, которой доктор Мейт помог покончить с собой около года назад. Пока нет никаких доказательств версии о нанятом убийце. Несколько минут назад в Западное управление полиции Лос-Анджелеса прибыл адвокат Досса. Мы будем сообщать вам о дальнейшем развитии событий. Специально для экстренного выпуска новостей Брайан Фробаш.
На заднем плане виднелось здание, которое я покинул совсем недавно. Судя по всему, телевизионщики появились сразу же после моего отъезда.
Я выключил телевизор. Робин села рядом.
Мы чокнулись.
— Твое здоровье, — сказал я.
Общество Робин я вытерпел еще десять минут. Затем, извинившись, я взял папку и ушел к себе.
Глубокие порезы.
Время было далеко за полночь. Робин заснула больше часа назад, и я не сомневался, что она не слышала, как я тихо встал и пошел к себе в кабинет.
Первая моя попытка уединиться оказалась неудачной. Не успел я раскрыть папку, в кабинет вошла Робин. Она стала уговаривать меня отправиться вместе в ванну. Пойти погулять на улицу. Съездить в Санта-Монику и поужинать в итальянском ресторане. Остаться дома и поиграть в «балду», выпить джина и усесться рядом в кровати, разгадывая кроссворд.
— Как нормальные люди, — сказал я.
— Работай, гений, — зевнула Робин.
— Я тебя люблю, — вот видишь, я сказал это, а мы не занимались любовью.
— Смотри-ка, это что-то новенькое.
— То есть?
— Ты сказал это до того. Как мило.
Она обняла меня.
И вот теперь я, накинув халат, крался по темному дому, чувствуя себя грабителем.
Зайдя в кабинет, я зажег настольную лампу с зеленым абажуром, бросившую мутное пятно света на папку.
В комнате было холодно. Во всем доме было холодно. Старый махровый халат местами вытерся до тончайшего газа. Носки я не надел. Холод, вцепившись в пятки, медленно пополз вверх к бедрам. Сказав себе, что это как нельзя лучше подходит для предстоящей работы, я пододвинул папку и развязал веревку.
Фаско предоставил полный отчет о своем исследовании жизни Гранта Раштона — Майкла Берка.
Все аккуратно и упорядочено, с ссылками и подзаголовками, листы вставлены в скоросшиватель с тремя дужками. Бесстрастные заключения патологоанатомов, ступени деградации.
Страница за страницей описаний мест преступлений — замечания и выводы Фаско, а также копии полицейских протоколов. Проза агента ФБР была более гладкой, чем корявые фразы простых следователей, и все же ей было далеко до Шекспира. Мне показалось, Фаско с упоением копается в этой мерзости, но, может быть, все дело было в том, что я устал и замерз.
Постепенно я втянулся, поймав себя на том, что не могу оторваться от страниц, покрытых мелкими буквами, от мгновенных фотографий, сделанных на местах преступлений.
Снимки жертв. Жуткие, зловещие, неестественные краски человеческого тела, изувеченного, тронутого гниением. Снимки, от которых встают волосы дыбом и мурашки бегают по коже, сделанные во имя правды. Вселенные размером три на пять дюймов, а в обрамлении мертвой плоти цветущие орхидеи выпотрошенных внутренностей, реки застывшего гемоглобина.
Мертвые лица. Эти взгляды. Лишенные души.
У меня вдруг мелькнула мысль: Мейту бы это понравилось.
Чувствовал ли он то, что происходило с ним?
Я снова вернулся к фотографиям. Женщины — то, что когда-то было женщинами, — привязанные к деревьям. Страница снимков крупным планом: резаные раны в области живота, линии цвета спелой сливы на фоне похожей на серую бумагу мертвой кожи. Ровные, аккуратные разрезы. Геометрия.
Холод достиг моей груди. Медленно вдыхая и выпуская воздух из легких, я изучал эти узоры, пытаясь восстановить в памяти посмертные снимки Мейта, которые показал мне на месте преступления Майло.
Желая найти сходство между всем этим и вложенными друг в друга квадратами, выгравированными на дряблом белом животе Мейта.
Некоторое сходство есть, но опять же Майло был прав. Многие убийцы любят заниматься резьбой по телу.
Татуировка...
Где сейчас Донни Салсидо Мейт, самопровозглашенный Рембрандт по коже? «Урок анатомии». Давайте разрежем и узнаем.
Давайте разрежем папашу? Потому что мы его ненавидим, но хотим стать таким, как он? Искусство смерти... Почему это не может быть Донни? Может.
Тут я вспомнил Гиллерму Мейт, застывшую в крохотном убогом гостиничном номере после того, как я задал вопрос относительно ее единственного ребенка. Быть может, вера сама по себе является наградой, и все же судьба обошлась с этой женщиной сурово. Брошенная мужем, не видящая радости от единственного ребенка, Гиллерма Мейт обречена на одиночество.
Она постоянно молится, благодарит Бога.
Живет надеждой на грядущий лучший мир, или же действительно обрела спокойствие? Поездка на автобусе в Л.-А. опровергает последнее.
Ричард и его дети, Гиллерма и ее сын.
Одиноки, все одиноки.
Надо забыть о детях. Теперь они уже не моя забота. Необходимо сосредоточиться на фактах.
Майло прав. Все факты сходятся. Нюх полицейского сразу указал Майло на Ричарда. Если быть честным, и мой тоже. Впервые услышав о смерти Мейта, я сразу же подумал о Ричарде. Я бегал от правды, прятался за отговорками профессиональной этики, но теперь пришла пора взглянуть правде в глаза.
Я вспомнил злорадство Ричарда по поводу убийства Мейта: «Это был просто праздник. Наконец-то сукин сын получил по заслугам». Наконец-то. Значило ли это, что после неудачи с Гоадом Ричард обратился к кому-то еще?
Мотив, средства. Возможность перепоручить дело кому-то другому. Наготове алиби. Майло сразу заподозрил Ричарда. Такие люди делают грязную работу чужими руками.
Неужели, несмотря на все мои теории относительно кооптации и издевки, кровавое преступление в фургоне сводится к обыкновенной мести?
Но почему? Что могло заставить такого умного человека, как Ричард Досс, рисковать так сильно только ради того, чтобы расквитаться с тем, кто лишь помог его жене осуществить ее последнее желание?
Проблемная недвижимость. Человек, процветающий на затруднениях других. Не пытался ли Ричард бежать от правды? От того факта, что Джоанна начисто исключила его из своей жизни, предпочла смерть в дешевом мотеле жизни вместе с мужем в роскошном особняке?
Умереть в обществе другого мужчины... интимная близость смерти. Феминистский журнал, задававшийся вопросом о преобладании женщин среди «путешественников» Мейта, рассуждал насчет сексуальных обертонов самоубийств, осуществленных с посторонней помощью. Быть может, Ричард увидел в последней ночи Джоанны самую страшную форму измены? Такая возможность существовала, но мне она казалась уж слишком... притянутой.
Стоит ли Ричард за фальшивой книгой и сломанным стетоскопом? «Док, твоя карьера закончена».
Мое беспокойство росло. Мне стало не по себе. «Счастливого пути, ненормальный ублюдок...» Почему через неделю после убийства Ричард связался со мной? Действительно ли его волновало только будущее Стейси, которой предстояло поступать в университет, как он утверждал? Или же, зная об аресте Квентина Гоада, Ричард готовился именно к тому, что в конце концов и произошло?
Он попросил меня встретиться и с Эриком.
Присмотри за детьми в мое отсутствие... Вот как все сложилось.
Но тут мысли завели меня совсем в плохое место. Эрик, разговор о чувстве вины и искуплении.
Правильный ребенок, одаренный первенец, взявший академический отпуск, чтобы ухаживать за больной матерью так и не смог свыкнуться с неизбежным. Он сбегает из общежития, просиживает всю ночь один в глухом месте... одержимый чувством вины, единственным, что он испытывает?
Соучастие. Неужели его отец настолько жесток, настолько глуп, что втянул в преступление своего сына?
Я дал волю фантазии, рассуждая, может ли Эрик быть убийцей Мейта. Теперь, после того как я лично был свидетелем его вспышки гнева, эти предположения приобретали больший вес.
Сделка с Гоадом лопнула, поэтому Ричард решает в будущем не выходить из семейного круга.
Папочка отбывает в Сан-Франциско, сынок возвращается на пару дней в Лос-Анджелес, имея ключи от отцовской машины.
Я пытался убедить себя в том, что Ричард слишком хитер для этого. Но раз он пошел на такой риск, передавая деньги в людном месте, можно ли доверять его рассудительности?
Семейная жизнь дала трещину. Основой этому послужила смерть Джоанны — вопросы как и почему. Боб Маниту утверждал, что ухудшение состояния объяснялось исключительно депрессией, и, возможно, он был прав. Но даже в этом случае эмоциональный коллапс проявляется не за один день. Что заставило женщину с двумя университетскими дипломами медленно уничтожить себя?
Что-то продолжительное... и Ричард, зная об этом, терзается сознанием вины? Таким мучительным, что ему пришлось выплеснуть свои чувства на Мейта?
Убить посланника.
Устроить кровавую бойню.
Отец и сын. И дочь.
Стейси, сидящая одна на берегу. Эрик, сидящий один под деревом. Все стремятся к одиночеству. Бегут друг от друга... эту тенденцию породило убийство Мейта? Ну вот, я снова строю догадки. Просто мания какая-то.
Давным-давно, когда мне было лет девять, я прошел через маниакальную фазу. Я прикреплял бирки на каждый ящик письменного стола, выравнивал по линейке обувь в шкафу. Не мог заснуть, не натянув одеяло на голову особым образом. Впрочем, возможно, я просто пытался укрыться от звуков отцовского гнева.
Я повернул с бульвара Ветеранов на Сансет и понесся по лощине, продолжая вести с собой бесконечный спор. Дорожка к моему дому появилась так неожиданно, что я едва не проскочил мимо. Свернув на щебень, я взлетел в гору, проскочил в ворота и резко затормозил перед своим куском «американской мечты».
Дом, милый сердцу дом. А дом Ричарда тем временем разваливается по кирпичику.
Робин наводила порядок в гостиной. Спайка нигде не было видно.
— Он в саду, — сказала Робин. — У него свои дела, если тебе интересно.
— Какая деловая псина!
Рассмеявшись, Робин поцеловала меня и только теперь заметила выражение моего лица. Она посмотрела на папку под мышкой.
— Похоже, ты тоже весь в делах.
— Ты вряд ли захочешь слушать об этом, — сказал я.
— Опять Мейт? В новостях говорили, полиция кого-то арестовала.
— Да уж.
Я рассказал о визите Корна и Деметри.
— Сюда? О господи!
— Позвонили в дверь, а затем забрали его на глазах у детей.
— Это ужасно — как Майло мог допустить такое?
— Решение принял не он. Начальство его обошло.
— Все равно, это просто ужасно — представляю, что ты пережил.
— Ребятам было гораздо хуже.
— Бедняжки... Алекс, а их отец способен на такое? Извини, они по-прежнему твои пациенты, и мне не следовало задавать этот вопрос.
— Не уверен, что они захотят и дальше иметь со мной дело, — печально усмехнулся я. — А на твой вопрос у меня нет однозначного ответа.
Однако в действительности это и было самым красноречивым ответом.
Да, способен.
— Дорогой! — вдруг сказала Робин, обнимая меня за шею.
Приподнявшись на цыпочках, она уткнулась носом мне в щеку. Только тут до меня дошло, что я уже довольно долго стою молча, погруженный в свои мысли. Папка показалась мне налитой свинцом. Я крепче прижал ее к груди.
Робин обвила меня рукой за талию, и мы прошли на кухню. Робин налила нам чай. Я сел за стол, отодвинув опус Фаско так, чтобы его не видеть. Мне приходилось прилагать все силы, чтобы не бросить Робин и не уйти с головой в крестовый поход, начатый агентом ФБР. Мне хотелось проникнуться верой в предположения Фаско, найти какие-то неопровержимые улики, доказывающие невиновность Ричарда, что сделало бы меня героем в глазах Стейси. И в глазах Эрика.
Но я вместо этого взял пульт дистанционного управления и включил телевизор. В углу экрана вспыхнула красная надпись: «Свежий выпуск!» Счастливый корреспондент радостно щебетал, вцепившись в микрофон:
— ...убийства «доктора Смерть» Элдона Мейта. Источник в полиции сообщил нам, что задержанным является Ричард Теодор Досс, сорока шести лет, состоятельный бизнесмен из Палисейдз, бывший муж Джоанны Досс, женщины, которой доктор Мейт помог покончить с собой около года назад. Пока нет никаких доказательств версии о нанятом убийце. Несколько минут назад в Западное управление полиции Лос-Анджелеса прибыл адвокат Досса. Мы будем сообщать вам о дальнейшем развитии событий. Специально для экстренного выпуска новостей Брайан Фробаш.
На заднем плане виднелось здание, которое я покинул совсем недавно. Судя по всему, телевизионщики появились сразу же после моего отъезда.
Я выключил телевизор. Робин села рядом.
Мы чокнулись.
— Твое здоровье, — сказал я.
Общество Робин я вытерпел еще десять минут. Затем, извинившись, я взял папку и ушел к себе.
* * *
Раны.Глубокие порезы.
Время было далеко за полночь. Робин заснула больше часа назад, и я не сомневался, что она не слышала, как я тихо встал и пошел к себе в кабинет.
Первая моя попытка уединиться оказалась неудачной. Не успел я раскрыть папку, в кабинет вошла Робин. Она стала уговаривать меня отправиться вместе в ванну. Пойти погулять на улицу. Съездить в Санта-Монику и поужинать в итальянском ресторане. Остаться дома и поиграть в «балду», выпить джина и усесться рядом в кровати, разгадывая кроссворд.
— Как нормальные люди, — сказал я.
— Работай, гений, — зевнула Робин.
— Я тебя люблю, — вот видишь, я сказал это, а мы не занимались любовью.
— Смотри-ка, это что-то новенькое.
— То есть?
— Ты сказал это до того. Как мило.
Она обняла меня.
И вот теперь я, накинув халат, крался по темному дому, чувствуя себя грабителем.
Зайдя в кабинет, я зажег настольную лампу с зеленым абажуром, бросившую мутное пятно света на папку.
В комнате было холодно. Во всем доме было холодно. Старый махровый халат местами вытерся до тончайшего газа. Носки я не надел. Холод, вцепившись в пятки, медленно пополз вверх к бедрам. Сказав себе, что это как нельзя лучше подходит для предстоящей работы, я пододвинул папку и развязал веревку.
Фаско предоставил полный отчет о своем исследовании жизни Гранта Раштона — Майкла Берка.
Все аккуратно и упорядочено, с ссылками и подзаголовками, листы вставлены в скоросшиватель с тремя дужками. Бесстрастные заключения патологоанатомов, ступени деградации.
Страница за страницей описаний мест преступлений — замечания и выводы Фаско, а также копии полицейских протоколов. Проза агента ФБР была более гладкой, чем корявые фразы простых следователей, и все же ей было далеко до Шекспира. Мне показалось, Фаско с упоением копается в этой мерзости, но, может быть, все дело было в том, что я устал и замерз.
Постепенно я втянулся, поймав себя на том, что не могу оторваться от страниц, покрытых мелкими буквами, от мгновенных фотографий, сделанных на местах преступлений.
Снимки жертв. Жуткие, зловещие, неестественные краски человеческого тела, изувеченного, тронутого гниением. Снимки, от которых встают волосы дыбом и мурашки бегают по коже, сделанные во имя правды. Вселенные размером три на пять дюймов, а в обрамлении мертвой плоти цветущие орхидеи выпотрошенных внутренностей, реки застывшего гемоглобина.
Мертвые лица. Эти взгляды. Лишенные души.
У меня вдруг мелькнула мысль: Мейту бы это понравилось.
Чувствовал ли он то, что происходило с ним?
Я снова вернулся к фотографиям. Женщины — то, что когда-то было женщинами, — привязанные к деревьям. Страница снимков крупным планом: резаные раны в области живота, линии цвета спелой сливы на фоне похожей на серую бумагу мертвой кожи. Ровные, аккуратные разрезы. Геометрия.
Холод достиг моей груди. Медленно вдыхая и выпуская воздух из легких, я изучал эти узоры, пытаясь восстановить в памяти посмертные снимки Мейта, которые показал мне на месте преступления Майло.
Желая найти сходство между всем этим и вложенными друг в друга квадратами, выгравированными на дряблом белом животе Мейта.
Некоторое сходство есть, но опять же Майло был прав. Многие убийцы любят заниматься резьбой по телу.
Татуировка...
Где сейчас Донни Салсидо Мейт, самопровозглашенный Рембрандт по коже? «Урок анатомии». Давайте разрежем и узнаем.
Давайте разрежем папашу? Потому что мы его ненавидим, но хотим стать таким, как он? Искусство смерти... Почему это не может быть Донни? Может.
Тут я вспомнил Гиллерму Мейт, застывшую в крохотном убогом гостиничном номере после того, как я задал вопрос относительно ее единственного ребенка. Быть может, вера сама по себе является наградой, и все же судьба обошлась с этой женщиной сурово. Брошенная мужем, не видящая радости от единственного ребенка, Гиллерма Мейт обречена на одиночество.
Она постоянно молится, благодарит Бога.
Живет надеждой на грядущий лучший мир, или же действительно обрела спокойствие? Поездка на автобусе в Л.-А. опровергает последнее.
Ричард и его дети, Гиллерма и ее сын.
Одиноки, все одиноки.
Глава 23
Прошло уже три часа четверга.
В двадцать минут четвертого утра я прочитал последние слова творения Фаско. Никаких громоподобных заключений. Затем я снова просмотрел все фотографии и, наконец, увидел то, что искал.
Снимок, сделанный на месте преступления в штате Вашингтон, — так и оставшегося нераскрытым. Одна из четырех жертв, погибших во время обучения Майкла Берка в медицинском колледже. Четыре убийства, которые Фаско посчитал соответствующими стилю Берка, потому что жертвы были привязаны к деревьям.
Двадцатилетнюю официантку по имени Марисса Бонпейн живой последний раз видели на работе в кафе в Сиэттле. Четыре недели спустя ее тело было обнаружено распятым у подножия сосны в глухом уголке Олимпийского парка. На месте преступления никаких отпечатков ног; ковер иголок и опавших листьев должен был быть великолепным хранилищем улик, однако экспертам ничего не удалось найти. Одиннадцать дней проливных дождей, место преступления стало чистым, словно операционная — как того и хотел преступник.
Труп Мариссы Бонпейн был изуродован в уже ставшем мне знакомом стиле: разрезанное горло, раны на животе, издевательства над половыми органами. Одну глубокую трапециевидную рану прямо над лобковой костью можно было считать геометрически правильной, хотя ее края были неровными. Смерть от шока и потери крови.
На голове нет ран от грубого удара. Я решил, что Фаско приписал это возросшей самоуверенности убийцы, а также уединенности места преступления. Подонок хотел, чтобы несчастная девушка оставалась в сознании, смотрела на то, что он с ней делает, и мучилась. Он действовал не спеша.
Я снова взглянул на антропометрические данные Бонпейн. Четыре фута одиннадцать дюймов, сто один фунт. Совсем крошечная, с такой легко справиться, не оглушая ее.
Но мой взгляд привлекло не это; за три часа копания в страданиях и садизме я успел привыкнуть к подобным ужасам.
Я заметил какой-то блик на буром ковре иголок и листвы, в нескольких футах от откинутой левой руки Мариссы Бонпейн. Что-то поймало жалкий свет, пробивающийся через густую хвою, и отразило его. Пролистав папку, я нашел протокол осмотра места преступления.
Тело обнаружил случайный прохожий, гулявший по лесу. Лесники и полицейские из трех департаментов тщательно прочесали лес в радиусе двухсот ярдов от тела, и все их находки были перечислены в «Списке улик, обнаруженных на месте преступления». Сто восемьдесят три предмета, в основном мусор — пустые банки и бутылки, сломанные очки от солнца, консервный нож, полусгнившая бумага, окурки — как табак, так и конопля; скелеты мелких животных, крупные свинцовые дробинки, две пули с латунными рубашками — прошедшие баллистическую экспертизу, но признанные не относящимися к делу, поскольку на теле Мариссы Бонпейн не было огнестрельных ран. Эксперты тщательно исследовали три пары кроссовок, обжитых насекомыми, и другие брошенные предметы одежды, и пришли к заключению, что все это попало на место преступления задолго до убийства.
А где-то в середине списка было:
Улика № 76. Игрушечный шприц, производство тайваньской компании «Томи-той», предмет из детского набора «Хочу быть врачом», импортировавшегося в США в 1989 — 95 годах. Местонахождение: на земле, в 1,4 м от левой руки жертвы. Отпечатков пальцев нет, органических остатков нет.
Отсутствие органических остатков могло указывать на то, что игрушка недавно попала на место преступления; с другой стороны, их могли смыть дожди. Я дочитал до конца дело Бонпейн. Никаких указаний на то, что кто-то обратил внимание на игрушечный шприц. Я вновь просмотрел материалы всех остальных преступлений, совершенных в штате Вашингтон. Больше никаких упоминаний о медицинских игрушках.
Марисса Бонпейн была последней из четырех жертв в Вашингтоне. Ее труп был обнаружен 2 июля, однако убийство предположительно было совершено 17 июня. Опять листать страницы. Майкл Берк получил диплом врача 12 июня.
Выпускной вечер?
Я стал врачом, вот мой шприц! Я врач!
Стетоскоп, шприц. Одна игрушка сломанная, другая целая. Я знал, что ответит на это Майло. Занятно, и что с того?
Возможно, он прав — пока что он всегда оказывался прав, черт его дери. И в действительности игрушку оставил в лесу какой-то малыш, гулявший с родителями.
И все же я не мог не строить догадок.
Послание... еще одно послание.
Мариссе: я врач.
Мейту: я врач, а ты нет.
Я перечитал заново примечания Фаско. Никаких упоминаний о шприце.
Возможно, следует сообщить об игрушке Майло. Если, конечно, у нас появится возможность поговорить.
Я снова раскрыл первую тетрадь, внимательно вгляделся в фотографии различных перевоплощений Майкла Берка. У меня в голове звучали слова дурацкой песенки: «Я узнаю тебя, узнаю все про тебя». Увы, Берк по-прежнему оставался незнакомцем.
Психопат с высоким интеллектом, похотливый убийца, мастер эвтаназии. Утешающий смертельно больных женщин, жестоко расправляющийся со здоровыми девушками. Между ними четкая грань. Такое помогает не только убийце, но и политику.
Или бизнесмену. Специалисту по недвижимости, по проблемной недвижимости.
У Майло заслуживающий доверия свидетель, у меня две игрушки. И все же характер ран одинаков. К тому же, Майло сам просил меня ознакомиться с папкой Фаско.
Отныне ты не у дел, и я занимаю твое место.
Разговаривая с Алисой Зогби, мы спросили, не было ли у Мейта сообщников, и она, практически признав их существование, небрежно отмахнулась от предположения, что доктора Смерть убил кто-нибудь из близких.
Элдон был гений. Он не стал бы доверять первому встречному.
Но Мейту пришлась бы по душе мысль взять в помощники профессионального врача. Это еще больше возвысило бы его в собственных глазах — практикант набирается опыта, следит за прекращением клеточной жизнедеятельности.
В двадцать минут четвертого утра я прочитал последние слова творения Фаско. Никаких громоподобных заключений. Затем я снова просмотрел все фотографии и, наконец, увидел то, что искал.
Снимок, сделанный на месте преступления в штате Вашингтон, — так и оставшегося нераскрытым. Одна из четырех жертв, погибших во время обучения Майкла Берка в медицинском колледже. Четыре убийства, которые Фаско посчитал соответствующими стилю Берка, потому что жертвы были привязаны к деревьям.
Двадцатилетнюю официантку по имени Марисса Бонпейн живой последний раз видели на работе в кафе в Сиэттле. Четыре недели спустя ее тело было обнаружено распятым у подножия сосны в глухом уголке Олимпийского парка. На месте преступления никаких отпечатков ног; ковер иголок и опавших листьев должен был быть великолепным хранилищем улик, однако экспертам ничего не удалось найти. Одиннадцать дней проливных дождей, место преступления стало чистым, словно операционная — как того и хотел преступник.
Труп Мариссы Бонпейн был изуродован в уже ставшем мне знакомом стиле: разрезанное горло, раны на животе, издевательства над половыми органами. Одну глубокую трапециевидную рану прямо над лобковой костью можно было считать геометрически правильной, хотя ее края были неровными. Смерть от шока и потери крови.
На голове нет ран от грубого удара. Я решил, что Фаско приписал это возросшей самоуверенности убийцы, а также уединенности места преступления. Подонок хотел, чтобы несчастная девушка оставалась в сознании, смотрела на то, что он с ней делает, и мучилась. Он действовал не спеша.
Я снова взглянул на антропометрические данные Бонпейн. Четыре фута одиннадцать дюймов, сто один фунт. Совсем крошечная, с такой легко справиться, не оглушая ее.
Но мой взгляд привлекло не это; за три часа копания в страданиях и садизме я успел привыкнуть к подобным ужасам.
Я заметил какой-то блик на буром ковре иголок и листвы, в нескольких футах от откинутой левой руки Мариссы Бонпейн. Что-то поймало жалкий свет, пробивающийся через густую хвою, и отразило его. Пролистав папку, я нашел протокол осмотра места преступления.
Тело обнаружил случайный прохожий, гулявший по лесу. Лесники и полицейские из трех департаментов тщательно прочесали лес в радиусе двухсот ярдов от тела, и все их находки были перечислены в «Списке улик, обнаруженных на месте преступления». Сто восемьдесят три предмета, в основном мусор — пустые банки и бутылки, сломанные очки от солнца, консервный нож, полусгнившая бумага, окурки — как табак, так и конопля; скелеты мелких животных, крупные свинцовые дробинки, две пули с латунными рубашками — прошедшие баллистическую экспертизу, но признанные не относящимися к делу, поскольку на теле Мариссы Бонпейн не было огнестрельных ран. Эксперты тщательно исследовали три пары кроссовок, обжитых насекомыми, и другие брошенные предметы одежды, и пришли к заключению, что все это попало на место преступления задолго до убийства.
А где-то в середине списка было:
Улика № 76. Игрушечный шприц, производство тайваньской компании «Томи-той», предмет из детского набора «Хочу быть врачом», импортировавшегося в США в 1989 — 95 годах. Местонахождение: на земле, в 1,4 м от левой руки жертвы. Отпечатков пальцев нет, органических остатков нет.
Отсутствие органических остатков могло указывать на то, что игрушка недавно попала на место преступления; с другой стороны, их могли смыть дожди. Я дочитал до конца дело Бонпейн. Никаких указаний на то, что кто-то обратил внимание на игрушечный шприц. Я вновь просмотрел материалы всех остальных преступлений, совершенных в штате Вашингтон. Больше никаких упоминаний о медицинских игрушках.
Марисса Бонпейн была последней из четырех жертв в Вашингтоне. Ее труп был обнаружен 2 июля, однако убийство предположительно было совершено 17 июня. Опять листать страницы. Майкл Берк получил диплом врача 12 июня.
Выпускной вечер?
Я стал врачом, вот мой шприц! Я врач!
Стетоскоп, шприц. Одна игрушка сломанная, другая целая. Я знал, что ответит на это Майло. Занятно, и что с того?
Возможно, он прав — пока что он всегда оказывался прав, черт его дери. И в действительности игрушку оставил в лесу какой-то малыш, гулявший с родителями.
И все же я не мог не строить догадок.
Послание... еще одно послание.
Мариссе: я врач.
Мейту: я врач, а ты нет.
Я перечитал заново примечания Фаско. Никаких упоминаний о шприце.
Возможно, следует сообщить об игрушке Майло. Если, конечно, у нас появится возможность поговорить.
Я снова раскрыл первую тетрадь, внимательно вгляделся в фотографии различных перевоплощений Майкла Берка. У меня в голове звучали слова дурацкой песенки: «Я узнаю тебя, узнаю все про тебя». Увы, Берк по-прежнему оставался незнакомцем.
Психопат с высоким интеллектом, похотливый убийца, мастер эвтаназии. Утешающий смертельно больных женщин, жестоко расправляющийся со здоровыми девушками. Между ними четкая грань. Такое помогает не только убийце, но и политику.
Или бизнесмену. Специалисту по недвижимости, по проблемной недвижимости.
У Майло заслуживающий доверия свидетель, у меня две игрушки. И все же характер ран одинаков. К тому же, Майло сам просил меня ознакомиться с папкой Фаско.
Отныне ты не у дел, и я занимаю твое место.
Разговаривая с Алисой Зогби, мы спросили, не было ли у Мейта сообщников, и она, практически признав их существование, небрежно отмахнулась от предположения, что доктора Смерть убил кто-нибудь из близких.
Элдон был гений. Он не стал бы доверять первому встречному.
Но Мейту пришлась бы по душе мысль взять в помощники профессионального врача. Это еще больше возвысило бы его в собственных глазах — практикант набирается опыта, следит за прекращением клеточной жизнедеятельности.