Келлерман Джонатан. Доктор Смерть

   — Беги, беги, но только не думай, что это тебе поможет выйти сухой из воды, — крикнул ей вдогонку Эрик. — Со страданием мы расстаемся, только решительно его вычеркнув.
   Стейси остановилась, вся дрожа. Ее лицо исказилось, в уголках рта появилась белая пена. Развернувшись, она бросилась на брата, сжимая крошечные кулаки. Мне показалось, она его ударит. Стейси тоже раскраснелась. Фамильная краска Доссов.
   — Ты! — воскликнула она. — Ты... ты... злой!
   Она выбежала в коридор. Последовав за ней, я ее догнал у двери в последнюю спальню.
   — Нет! Пожалуйста! Я знаю, вы хотите помочь, но...
   — Стейси...
   Она заскочила в комнату, но оставила дверь открытой. Я вошел следом за ней.
   Спальня не такая просторная, как у Эрика. Обои розовые с голубым, ленточки, листья и цветы. Белая металлическая кровать с бронзовыми украшениями, розовое покрывало, большие плюшевые игрушки, рассевшиеся на кресле. Разбросанные книги и предметы одежды, но до расчетливого беспорядка личного пространства Эрика далеко.
   Подойдя к окну, Стейси прикоснулась к опущенным жалюзи.
   — Мне так стыдно... Вы всё видели.
   — Ничего страшного, со всеми бывает, — попытался успокоить ее я.
   Визит к пациенту на дом. Сколько всего я так и не узнал о тысячах своих пациентов?
   — Этому нет оправдания, — сказала Стейси. — Мы просто... Умолкнув, она сгорбилась, словно старуха, и принялась расчесывать окровавленный сустав.
   — Стейси, я приехал, чтобы помочь вам.
   Молчание. Затем:
   — Это ведь останется в тайне, да? То, о чем мы говорим? Все остается в силе?
   — Да, — заверил ее я.
   Если только ты не собираешься кого-то убить.
   Я ждал, что Стейси заговорит. Она молчала.
   — Стейси, о чем ты думаешь?
   — О нем.
   — Об Эрике?
   Утвердительный кивок.
   — Мне страшно с ним.
   — Стейси, почему тебе с ним страшно?
   — Он... он говорит... говорит такие вещи... Нет-нет, забудьте это. Пожалуйста. Считайте, я ничего не говорила. Эрик отличный парень, с ним все в порядке.
   Просунув палец между створками, Стейси выглянула на улицу.
   — Какие слова Эрика тебя напугали? — спросил я.
   Она стремительно обернулась.
   — Никакие! Я же сказала, забудьте обо всем!
   Я молча стоял перед ней.
   — В чем дело? — не выдержала Стейси.
   — Если тебе страшно, позволь мне помочь.
   — Вы не сможете... это не в ваших силах... просто... просто я... Эрик... Хелен... Вернувшись из полицейского участка, мы сидели здесь, и вдруг Эрик заговорил о Хелен.
   — Вашей собаке?
   — Какая разница? Пожалуйста! Пожалуйста, не заставляйте меня возвращаться к этому!
   — Стейси, я не могу заставить тебя сделать что-то такое, чего ты не хочешь. Но если Эрику действительно грозит опасность...
   — Нет-нет, я имела в виду совсем другое... Он... помните, я рассказывала вам про Хелен...
   — Собака болела. Эрик отвез ее в горы, и больше ты ее не видела. Что он о ней рассказал?
   — Ничего, — упрямо твердила Стейси. — Честное слово, ничего... К тому же, разве он был неправ? Эрик поступил так, как должен был — Хелен болела, она была собака, черт побери, все так поступают, это очень человечно.
   — Эрик окончил ее страдания. Он сам признался?
   — Да... только сейчас, раньше он молчал. То есть я знала, но Эрик ни разу не обмолвился. И вот сегодня вечером мы вернулись домой, папа и мистер Сейфер остались внизу, а мы поднялись сюда, и вдруг Эрик начал говорить. Смеяться.
   Стейси опустилась в кресло, сминая плюшевых зверей. Протянув руку, она взяла одного из них — маленького обтрепанного слоненка.
   — Эрик смеялся над Хелен, — сказал я. — А потом заговорил о том, что людским страданиям также надо класть конец.
   — Нет, забудьте обо всем. Слабым голосом, неубедительно.
   — Ты забеспокоилась, — продолжал я. — Если Эрик смог поступить так с Хелен, возможно, он мог так поступить и с человеком. Быть может, он имеет какое-то отношение к смерти вашей матери.
   — Нет! — крикнула Стейси. — Да! В том-то все дело — Эрик, можно сказать, мне признался! То есть, конечно, не открыто, но он ходил вокруг до около, постоянно на это намекая. Говорил о Хелен, о том, какие у нее были глаза — спокойные, умиротворенные. Она ничего не имела против. Посмотрела ему в глаза, лизнула руку, а он ударил ее по голове камнем. Один раз, сказал Эрик. Больше не потребовалось. А потом похоронил ее — это был мужественный поступок, правда? Я бы так не смогла, но сделать это было надо, Хелен очень мучилась.
   Она покачивалась в кресле, прижимая своего слоненка к груди.
   — А потом он так улыбнулся, что у меня мурашки по коже побежали. Сказал что-то о том, что иногда надо брать все в свои руки, потому что никто не разберет, что хорошо, а что плохо, если не побывает в твоей шкуре. Сказал, что, быть может, добра и зла не существует, есть только правила, которые выдумали люди, боящиеся самостоятельно принимать решения. Сказал, что такая помощь Хелен была самым благородным поступком в его жизни.
   Стейси крепче стиснула слоненка, и его плюшевая мордочка приобрела гротескный вид.
   — Мне так страшно. А что если Эрик помог еще одной Хелен?
   — Нет никаких причин так думать, — солгал я, потому что теперь у меня было объяснение, почему Мейт не пытался приписать Джоанну себе. Я продолжал как можно ласковее: — Эрик очень взволнован, как и ты. Все уляжется, и Эрик успокоится.
   Мои слова и мысли разошлись в разные стороны. Продолжая утешать Стейси, я тем временем думал: мать и сын, вина и покаяние. Джоанна и Эрик составляют план... Эрик делает фотографии, зная, что скоро матери не станет, пытаясь хоть что-то сохранить в памяти.
   Жуткие мысли, но я не мог остановиться. Оставалось только надеяться, что отвращение не проникло в мой голос. Судя по всему, притворство удалось мне неплохо, потому что Стейси перестала плакать.
   — Все будет хорошо? — спросила она голосом маленькой девочки.
   — Держись!
   Она улыбнулась. Но тотчас улыбка превратилась во что-то ужасное и отталкивающее.
   — Нет, не будет. Хорошо больше никогда не будет.
   — Знаю, что сейчас тебе так кажется...
   — Эрик прав, — вдруг сказала Стейси, — Ничего сложного нет. Человек рождается, жизнь его засасывает, он умирает.
   Расковыряв ранку, она слизнула кровь и принялась ковырять дальше.
   — Стейси...
   — Слова, но такие хорошие.
   — Стейси, это правда.
   — Хотелось бы верить... Все будет лучше?
   Не столько вопрос, сколько высказанная вслух потребность.
   — Да, — сказал я. Да храни меня Господи.
   Новая улыбка.
   — В Стэндфорд я определенно не пойду. Мне нужно найти себя. Спасибо, доктор Делавэр, вы были очень...
   Ее слова прервали донесшиеся снизу звуки.
   Достаточно громкие, чтобы пробиться с первого этажа, из противоположного конца дома. Крики, удары, яростный топот ног — опять крики, переходящие в безумный рев.
   Мелодичный звон бьющейся посуды.

Глава 28

   Выскочив из комнаты, я бросился вниз по лестнице навстречу шуму.
   Гостиная. Фигуры в черном.
   Две фигуры, застывшие в боевых позах.
   — Ты что сделал, мать твою? — крикнул Ричард, надвигаясь на сына.
   Эрик замахнулся бейсбольной битой.
   У него за спиной валялось на полу то, что осталось от шкафчика. Погнутая бронза, разбитые стеклянные дверцы. На ковре необработанными алмазами сверкали осколки. Внутри шкафчика и на полу фарфоровые черепки. Фигурки лошадей, верблюдов и людей, превращенные в мусор.
   Ричард шагнул ближе. Дыхание с хрипом вырывалось из его раскрытого рта.
   Эрик, сжимая биту обеими руками, тоже дышал учащено.
   — Даже не думай!
   — Брось биту! — приказал Ричард.
   Эрик не шелохнулся.
   — Брось, мать твою!
   Презрительно рассмеявшись, Эрик нанес новый удар по фарфору. Ричард, метнувшись вперед, успел перехватить биту. Эрик закряхтел, пытаясь вырвать ее у отца.
   Две фигуры в черном, упав на пол, переплелись, покрываясь пылью и осколками. Я бросился к ним, не обращая внимания на биту, наоборот, стремясь оказаться рядом с ней. Мне удалось вцепиться в твердую древесину, мокрую от пота. В мои колени впились острые осколки. Я потянул за биту. Сначала она подалась, затем кто-то рванул ее из моих рук. Мне в челюсть воткнулся чей-то кулак, но я не выпускал биту.
   Отец и сын, рыча и брызжа слюной, молотили друг друга, меня, все окружающее.
   В сражение вступила еще одна пара рук.
   — Прекратите!
   Я поднялся с пола. Рядом стоял Джо Сейфер, прижимая руки к щекам. Его глаза пылали. Эрик и Ричард продолжали спор за обладание битой.
   — Прекратите, идиоты, или я уйду и больше не вернусь, и вам придется самим выкарабкиваться из той ямы, куда вы попали!
   Ричард опомнился первым. Эрик продолжал что-то бурчать, но его руки разжались. Мы с Сейфером бросились к нему и вырвали биту.
   Ричард бессильно опустился на пол, рассеянно перебирая фарфоровые черепки. Он был словно оглушен — казалось, находился под действием наркоза. На его руках и лице алели мелкие порезы, один глаз заплыл. В нескольких футах от него стоял на коленях Эрик, устремив взгляд в пространство. За исключением разбитой губы, других следов драки у него не было видно. Челюсть у меня гудела. Я потрогал ее рукой: горячая, начала распухать. Но, похоже, все кости целы.
   — Во имя всего святого, — воскликнул Сейфер, — только посмотрите, что вы сделали с доктором Делавэром. Что с вами случилось? Вы что, дикари?
   Эрик усмехнулся.
   — Мы — элита. Очень трогательно, не правда ли?
   Сейфер ткнул в него пальцем.
   — А ты, дружок, помолчи. Держи свой рот на замке в не смей меня перебивать...
   — Это еще почему...
   — Слушай, парень, не выводи меня из себя. Еще одно слово, и я вызываю полицию. Тебя упрячут за решетку, а я прослежу за тем, чтобы тебя не выпускали подольше. Не сомневайся, я это сделаю.
   — Какое мне...
   — Вот такое. Не пройдет и часа, как тебя изнасилуют в задницу, а то и произойдет что-нибудь похуже. Так что, придержи язык!
   У Эрика задрожали руки. Взглянув на разруху, устроенную им, он улыбнулся. И вдруг заплакал.
   Все молчали. Оглянувшись вокруг, Сейфер покачал головой.
   — Я очень сожалею, — обратился он ко мне. — Как вы?
   — Ничего страшного.
   — Эрик, — с мольбой в голосе произнес Ричард. — Почему? Чем я тебя обидел?
   Эрик посмотрел на Сейфера, прося слова.
   — Действительно, Эрик, почему? — спросил тот.
   Повернувшись к отцу, Эрик пробормотал что-то невнятное.
   — Что? — переспросил Ричард.
   — Извини.
   — Извини, — повторил тот. — И это все?
   Опять бормотание, чуть громче.
   — Ради Бога, говори нормально, — не выдержал Ричард. — Какого черта ты...
   Осекшись, он покачал головой.
   — Извини, папа, — сказал Эрик. — Извини, извини, извини.
   — Эрик, почему?
   Эрик начал всхлипывать. Ричард шагнул к нему, чтобы утешить, но тут же передумал и отступил назад.
   — Почему, сын?
   — Прощение, — сказал Эрик. — Прощение — это все.
   Ричард побледнел. Бледность нездоровая, с зеленоватым отливом. Он подобрал осколок фарфора. Зеленый, синий и желтый — часть лошадиной морды.
   — О Господи! — раздался голос у нас за спиной.
   В дверях гостиной стояла Стейси. Бессильно опустив руки, выпучив глаза так, что они, казалось, готовы были вот-вот вывалиться из орбит.
   Всего несколько минут назад, услышав, как Стейси рассуждает о том, что нашла свой путь в жизни, я поздравил себя с первой маленькой победой. Сейчас этот успех превратился в шутку, оказался разбитым так же непоправимо, как тысячелетний фарфор, выкопанный из древних могил.
   — Нет! — прошептала Стейси.
   — В чем дело, дорогая? — спросил Сейфер.
   Она не ответила, и адвокат повторил:
   — Что ты имела в виду?
   Казалось, девушка его не слышала. Она повернулась ко мне.
   — Нет. Я больше этого не хочу.
   — Больше ничего и не будет, дорогая, — заверил ее Сейфер. — Доктор Делавэр, с вами точно все в порядке?
   — Жить буду.
   — Ричард, — продолжал адвокат, — горничная здесь?
   — Нет, — пробормотал тот. — У нее сегодня выходной.
   — Стейси, пожалуйста, принеси доктору Делавэру ледяной компресс.
   — Сейчас, — ответила Стейси и ушла.
   Сейфер повернулся к Ричарду и Эрику.
   — Сейчас вы оба наведете порядок после разгрома, а я тем временем подумаю, стоит ли мне продолжать заниматься вашим делом, Ричард.
   — Пожалуйста! — взмолился тот.
   — За работу! — приказал Сейфер. — Займитесь чем-нибудь полезным. Займитесь чем-нибудь вместе.
   Выпроводив меня из гостиной, адвокат прошел через обеденный зал на кухню. Просторное помещение, сверкающее черным гранитом и белой полировкой — такое очень любят риэлторы. На самом деле, еще одно притворство: чем выше по социальной лестнице, тем меньше стремление общаться с другими людьми.
   Стейси заворачивала кубики льда в полотенце.
   — Секундочку.
   — Спасибо, дорогая, — поблагодарил ее Сейфер.
   Я приложил полотенце к подбородку.
   — Извините, — сказала Стейси, — мне так стыдно!
   — Ничего страшного, — успокоил ее я. — Честное слово.
   Мы постояли, прислушиваясь. Ни звука из-за закрытой двери.
   — Стейси, пожалуйста, поднимись к себе, — сказал Сейфер. — Мне нужно поговорить с доктором.
   Она послушно вышла.
   — По крайней мере, хоть один человек в семье производит впечатление нормального, — сказал адвокат.
   Сдвинув ермолку на затылок, он снял пиджак, повесил его на спинку стула и сел за стол.
   — Что там произошло?
   — Не стану даже гадать, — ответил я.
   — Не то чтобы это повлияет на стратегию моих действий в отношении Ричарда. Я отведу от него непосредственную угрозу... Но мальчишка... Он очень несдержан, вы не находите?
   — Из него злость хлещет через край, — согласился я.
   "Тут будешь и не таким злым, если ты помог умереть собственной матери и не можешь ни с кем поделиться этим ".
   — Как вы считаете, он представляет опасность для себя и окружающих? В этом случае, я устрою так, чтобы его задержали на семьдесят два часа.
   — Возможно, и представляет, но только я вам тут не помощник. Если хотите, ищите кого-нибудь другого.
   Адвокат провел ладонью по столу.
   — Понимаю, конфликт интересов.
   Еще один.
   — Кстати, — продолжал Сейфер, — давайте поговорим о детективе Стерджисе. Знаю, мы уже об этом говорили. Пожалуйста, не обижайтесь, но я считаю, что то, чему вы были свидетелем сегодня, не должно повториться.
   — Разумеется.
   — Хорошо. Мы об этом позаботимся. И снова я приношу вам свои извинения. Теперь насчет Стейси. Вы согласны, что ей лучше временно побыть в другом месте? Хотя бы эту ночь?
   — Вы можете что-нибудь предложить?
   — Я могу пригласить ее к себе домой. Я живу в Хэнкок-Парк. Места свободного у меня предостаточно, жена отнесется к этому нормально. Ей не привыкать развлекать гостей.
   — Клиентов?
   — В том числе и клиентов. Она человек очень общительный. Послезавтра у нас суббота, священный день отдохновения. Стейси узнает много интересного о том, как отмечают этот день иудеи. Ну что, я звоню миссис Сейфер?
   — Если вы уговорите Стейси.
   — Надеюсь, уговорю, — заверил меня Сейфер. — Она мне кажется очень рассудительной девушкой. Вполне возможно, единственный здравомыслящий человек в этом музее психопатологии.
   Он пошел наверх, а я остался сидеть на кухне, растирая подбородок. Размышляя о буйной выходке Эрика.
   Прощение — это все.
   А Ричард не простил, и теперь за это расплачивается. Отец и сын, две бочки с порохом, но мне нет до них дела. Нет до тех пор, пока это не влияет на Стейси. Я должен сосредоточиться на Стейси.
   Сейфер прав, ее нужно увезти отсюда. Одну-две ночи она проведет у него дома, ну а дальше...
   Вернулся Сейфер.
   — Я уговорил Стейси, она собирает вещи. Надо пойти предупредить Ричарда.
   Я пошел вместе с ним. Уборка в гостиной в основном была завершена: мусор и осколки сметены в кучки, щетки прислонены к стене.
   Ричард и Эрик сидели на полу, прислонившись к дивану. Ричард обнимал сына за плечо. Эрик уронил голову отцу на грудь. Его глаза были закрыты, лицо опухло от слез.
   Скульптура «Плач богоматери» в Палисейдз.
   Ричард выглядел совсем другим. Его лицо не было ни бледным, ни раскрасневшимся. Он казался отрешенным, сломленным, доведенным до предела и сорвавшимся в пропасть.
   Меня с Сейфером Ричард заметил только тогда, когда мы подошли совсем близко. Медленно повернувшись к нам, он крепче прижал к себе сына. Тело Эрика обмякло. Глаза оставались закрытыми.
   — Он устал, — прошептал Ричард. — Я отнесу его в кровать. Я так делал, пока он был маленьким. Укладывал его спать и рассказывал сказки.
   Сейфер вздрогнул. Вспомнил собственного сына?
   — Хорошо, — сказал он. — Займитесь им. Я увожу Стейси к себе домой.
   Ричард поднял бровь.
   — К вам? Зачем?
   — Так будет лучше, Ричард. Обещаю заботиться о ней. Завтра утром я отвезу ее в школу, и выходные она проведет с нами. Или со своими друзьями — как захочет.
   Только не с Маниту, подумал я.
   — Она сама захотела уехать? — спросил Ричард.
   — Я ей предложил, она согласилась, — ответил Сейфер.
   Облизав губы, Ричард повернулся ко мне.
   Я кивнул.
   — Ладно, — согласился он. — Попросите ее перед отъездом заглянуть ко мне. Я ее поцелую на прощание.

Глава 29

   Прижимая к подбородку компресс, я поднялся по лестнице. Стейси сидела на кровати у себя в комнате. Ее голос прозвучал едва слышно.
   — Я устала. Пожалуйста, не заставляйте меня говорить.
   Посидев с ней немного, я вернулся на кухню. Там Джо Сейфер разговаривал по телефону, облокотившись на стол рядом со сверкающей черной кофеваркой из Германии. Отыскав в одном из холодильников банку растворимого кофе, я насыпал себе дозу, которой хватило бы на шесть чашек. Усевшись в углу, я под звуки монотонного голоса адвоката стал размышлять о том, что значит вина и покаяние для Эрика. Сейфер, не переставая говорить, вышел в коридор. Я допил кофе в одиночестве. Через некоторое время раздался звонок в дверь, и Сейфер вернулся на кухню в сопровождении рослого широкоплечего молодого парня со светлыми вьющимися волосами, держащего в руке чемоданчик.
   — Это Байрон. Он останется здесь на ночь.
   Подмигнув, Байрон занялся изучением кухонной техники. На нем были синяя клетчатая рубашка, брюки цвета хаки и штиблеты. Вместо глаз у него были узкие щелочки, а мышцы лица казались парализованными. Когда мы обменялись рукопожатием, мне показалось, что рука Байрона вырезана из куска кости. Сейфер ушел наверх. Воцарилось молчание.
   Из гостиной не доносилось ни звука. Во всем доме царила зловещая тишина. Наконец на втором этаже послышались шаги, и через минуту Стейси вошла на кухню в сопровождении адвоката. В руках Сейфер держал небольшую пеструю сумку.
   Я проводил их на улицу. Сейфер помог девушке сесть в свой «Кадиллак». Байрон остался стоять в дверях.
   — Кто он такой? — спросил я.
   — Скажем так: мой помощник. Кажется, Ричард и Эрик угомонились, но лишняя осторожность не помешает.
   — Джо, вы были старшим в семье?
   — Да, старшим из семи детей. А что?
   — Вам нравится обо всех заботиться.
   Он устало улыбнулся.
   — Не надейтесь, что я заплачу за этот небольшой психологический анализ.
   Я провожал взглядом красные огоньки «Кадиллака» до тех пор, пока они не растаяли в темноте. Полицейская машина, караулившая у соседнего дома, не тронулась с места. Сырой воздух был насыщен запахом гниющих водорослей. У меня болела скула, одежда промокла насквозь от пота. Я медленно побрел к «Севилю». Вместо того чтобы развернуться и поехать на юг, двинулся на север и остановился только тогда, когда нашел то, что искал.
   Седьмой дом выше в гору. Большой особняк в стиле Тюдоров, обнесенный кирпичной стеной, увитой виноградом, с чугунными воротами. Опознавательный знак: белый «Лексус» Джуди, виднеющийся за решеткой. Еще одно свидетельство тщеславия: наклейка «ЭЕС».
   «Это едет судья». Впервые я увидел эту наклейку, провожая Джуди из здания суда на автостоянку. Нам с ней довольно часто приходилось работать вместе.
   Наверное, теперь этому придет конец.
   Я остановился перед ее домом, ища взглядом... что именно?
   В двух окнах через шторы пробивался свет. На втором этаже в среднем окне что-то мелькнуло. Смазанный силуэт, застывший на мгновение и тотчас же скрывшийся из виду. Я успел различить, что это был человек, — но и только.
   Разворачиваясь в три приема, я направил свет фар сквозь решетку ворот и задержался на мгновение, теша себя глупой надеждой, что кто-нибудь обратит на это внимание и выглянет на улицу. Разумеется, этого не произошло, и я направился назад к бульвару Сансет. Проезжая мимо полицейской машины, я заметил в салоне какое-то движение, но серый седан остался стоять у обочины.
   Я поехал на восток, пытаясь ни о чем не думать. Заглянув по дороге в круглосуточную аптеку на Брентвуд, я купил самое сильное обезболивающее, какое только смог найти.
   В пятницу я проснулся раньше Робин, как только первые лучи солнца пробились сквозь занавески. Подбородок тупо ныл, но опухоль оказалась не такой уж страшной. Забравшись с головой под одеяло, я притворился, что сплю, и дождался, пока Робин встала, приняла душ и ушла. Мне не хотелось ничего объяснять, хотя, конечно, рано или поздно сделать это придется.
   Я позвонил Сейферу на работу.
   — Доброе утро, доктор Делавэр. Как боевая рана?
   — Заживает. А как Стейси?
   — Спала как убитая. Мне пришлось ее будить, чтобы она успела в школу вовремя. Замечательная девочка. Она даже попыталась приготовить завтрак для нас с женой. Надеюсь, семья не убьет ее морально.
   Вспомнив слова Стейси о том, что ей нужно найти себя, я подумал, хватит ли у нее на это сил.
   — В первую очередь ее нужно разлучить с семьей, — сказал я вслух. — Дать ей возможность самоопределиться в жизни. Ричард хочет, чтобы она поступила в Стэндфорд, потому что он сам и Джоанна учились там. Стейси следует идти куда угодно, только не в Стэндфорд.
   — Эрик тоже учится в Стэндфорде, — заметил Сейфер.
   — Именно.
   — А его не разлучили с семьей?
   — Не знаю, — сказал я. — Мне слишком мало известно о нем, так что я не хочу строить предположения. — Ия не хочу знать, сидел ли он у изголовья кровати в дешевом мотеле, втыкая иглу в вену матери. — Если вы можете повлиять на Ричарда, попробуйте уговорить его разрешить Стейси сделать выбор самостоятельно.
   — Разумно, — сказал Сейфер, но мысли его были заняты чем-то другим. — Понимаю, что в первую очередь вы занимаетесь не Эриком, но мальчишка меня очень беспокоит. Такая безудержная ярость... У вас есть какие-нибудь мысли по поводу того, что могло стать причиной подобного взрыва?
   — Никаких. Как он провел ночь?
   — Байрон докладывает: отец с сыном убрали в гостиной и отправились спать. Эрик до сих пор в постели.
   — А Ричард?
   — Ричард давно встал и полон новых идей.
   — Не сомневаюсь. Послушайте, Джо, мне нужно заглянуть в историю болезни Джоанны Досс.
   — Это еще зачем?
   — Хочу разобраться в причинах ее смерти. Для оказания помощи Стейси, мне нужно как можно больше информации. Джоанну обследовали в клинике Святого Михаила. Ричард сказал, что вы официально представляете его интересы. Пожалуйста, подпишите разрешение и отправьте его по факсу в канцелярию клиники.
   — Считайте дело сделанным. Разумеется, вы поставите меня в известность, если выясните что-то такое, о чем я должен знать.
   — Например? — спросил я.
   — Например, все то, что я должен знать. — Его голос стал жестким. — Договорились?
   Я подумал обо всем, о чем не говорил адвокату. Не сомневаюсь, что и он рассказал мне далеко не все.
   — Конечно, Джо, — сказал я. — Нет проблем.

* * *

   Приняв новую дозу обезболивающего, я пробежался, принял душ и пришел к Робин в студию. Просунув голову в дверь, я получил хорошую порцию оглушительного шума. Моя возлюбленная, в комбинезоне и очках, стояла за перегородкой с краскопультом в руке. Понимая, что Робин нельзя мешать, и сознавая, что она вряд ли меня заметит, я помахал ей рукой и поехал в клинику Святого Михаила.
   С Сансета прямо на Баррингтон, с Баррингтона на Уилшир. Я мчался в Санта-Монику. Спешить не было никакого смысла. Я собирался рыться в архивах, чтобы найти Майкла Ферриса Берка или как там он называет себя сейчас. Однако в свете свежих подозрений относительно Эрика надежда найти какую-то связь между Майклом Берком и последней поездкой Джоанны сильно уменьшилась.
   Неизвестного злодея не было. Все оставалось в кругу семьи.
   — Но что еще мне оставалось делать?
   И вдруг я все же что-нибудь найду.
   При этой мысли я рассмеялся вслух. Отговорка психиатра. Я хотел, чтобы тогда в номере мотеля находился кто угодно, только не Эрик.
   Воспоминание о необузданной ярости мальчишки волной накатило на меня. От фактов никуда не деться.
   Хелен — собака. Вина и покаяние.
   Такая безудержная ярость.
   Самый благородный поступок в его жизни.
   Смерть Мейта разбередила в Эрике чувство вины. Попытка отомстить, предпринятая его отцом, подлила масла в огонь.
   Эрик знал, что целью мести был невиновный, потому что Мейт не имел никакого отношения к смерти Джоанны.
   И гадал, что бы сделал отец с ним, если бы узнал вдруг правду. А потом направил злость в обратную сторону — на отца. Потому что первопричиной было нежелание Ричарда простить.