Страница:
– Дальше, дальше, Джойс.
– Если ваш дурной вкус толкает вас к... не пойму, братанию...с идиотами... ступайте в какой-то «Спазмик»... но адреса не оставил. Даже для нас это странно, доктор.
– Все?
– Сказал, чтобы больше не звонили, вы ему не интересны. Какая наглость, а?
– Ужасная. Но может, у него были на то свои причины?
– Теперь кому-то стало ясно, что мы разыскиваем «Мету». Прости, Майло.
– Зато теперь мы знаем, что книжная лавка заслуживает внимания. – Он повернулся к Шарави. – Как насчет того, чтобы прощупать этого Буковски и мисс Ламберт по твоим нелегальным каналам?
Даниэл поставил кружку с чаем на стол и придвинул к себе клавиатуру. Через секунды на экране появилась строчка: «Лорин А. Буковски, проживает в Лос-Анджелесе, на Коринф-авеню, 90064».
– Вест-сайд, – заметил Майло. – В шаге от полицейского участка. Можем нанести ему визит.
– Так когда мне отправляться в «Спазм»?
– Подожди, сначала я хочу проверить Буковски.
– Если он сообщит что-нибудь интересное, – заметил Шарави, – то поход доктора в книжный магазин может оказаться более результативным.
– То есть?
– Если «Мета» до сих пор проводит свои заседания, почему бы не поприсутствовать на одном из них? Доктор наук – прекрасная кандидатура. Алекс может сделать вид, что...
– Выбрось это из головы, – категорично заявил Майло.
– Как скажешь. – Шарави кивнул.
– И не вздумай сунуться туда сам, суперинтевдант.
– Я? – Даниэл улыбнулся. – Внешность не соответствует.
– Это относится и к твоим людям.
– Моим людям?
– Как я уже сказал: забудь. Никаких шпионских операций у меня за спиной.
– Как скажешь.
– Как скажешь? Так просто?
– Так просто.
Проговорив эту фразу почти шепотом, израильтянин впервые выказал какие-то эмоции: золотистые глаза чуть сузились, около рта пролегла едва заметная складка.
– Я прилагаю все усилия, чтобы помочь, – мягко проговорил он.
– А я по натуре скептик и пессимист, – отозвался Майло. – Меня настораживает, когда все идет слишком гладко.
Стиснутые челюсти Шарави разжались, на губах появилась механическая, как по нажатию клавиши, улыбка.
– Я опять усложняю твою жизнь, Майло?
– Зачем ломать ход событий?
– Мне нужно что-нибудь съесть. – Даниэл покачал головой.
Он покинул комнату, и Майло рассеянно ткнул большим пальцем в сторону корзины для бумаг.
– Постараюсь переговорить с Буковски сегодня же. И позвоню родителям Понсико. Хотелось бы надеяться, что его самоубийство не уводит нас в сторону.
Он поднялся, заходил по комнате. В маленьком домике было хорошо слышно, как Шарави возится на кухне.
– Если бы я сходил в магазин, стало бы ясно, как вести себя с мадам Ламберт. Может, удастся вытянуть у нее что-нибудь о «Мете».
– Алекс...
– Самым непринужденным образом. Допустим, киллер – один из «Меты», но это еще не превращает всю их контору в сборище убийц. На заседании я смог бы увидеть их всех и...
– Оставь эту затею, Алекс.
– Почему?
– А как ты думаешь?
– Потому что ее предложил Шарави?
Майло развел руками.
– На редкость неудачный ответ. Десять штрафных очков.
– Эй, Майло, я говорю совершенно искренне.
– Послушай, – он опустил вздернутые плечи, рассмеялся, – я хочу обезопасить тебя, а ты лезешь на рожон. По-твоему, это очень остроумно – сунуть свой нос в гнездо высокомерных снобов, один из которых может оказаться серийным убийцей?
– Не думаю, что присутствие на одном-единственном собрании членов клуба представляет для меня какую-либо опасность.
Майло не произнес ни слова.
– К тому же, сдается мне, присутствие Шарави беспокоит тебя настолько, что вместе с водой ты готов выплеснуть и ребенка, – продолжал я.
– Здорово. – Он энергично растер щеки. – С одной стороны он, с другой – ты... Убежден, что он и тут напихал своих микрофонов.
– О'кей, молчу. Извини.
Майло скорчил гримасу. Улыбнулся. Захохотал, принявшись кружить по комнате.
– Чем я здесь занимаюсь? Для чего? Да, да, ты прав – мне противноиметь с ним дело. Не люблю, когда в кучу собираются... слишком много законников. – Он замахал в воздухе руками, подобно человеку, плывущему брассом. – Задыхаюсь, мне душно, как под сотней одеял.
– Понимаю. Но их будет еще больше, если мы не найдем ничего нового по убийствам.
– Что же ты предлагаешь? Любовьчерез силу?
– Для твоего собственного блага, мой мальчик.
– А теперь уже вам, доктор Касторка, хочется сыграть в Джеймса Бойца. Пару дней общения с мистером Моссадом, и у вас руки зачесались по ручке-пистолету и фотоаппарату в зажигалке.
– Угадал. Агент ноль-ноль-псих. Лицензия на интерпретацию.
С сандвичем на дешевой пластиковой тарелке вернулся Шарави. Кусочек тунца и листик салата на пластинке хлеба. Очень тоненький кусочек тунца. Тарелку Шарави поставил родом с телефонами. По лицу было видно, что никакого аппетита у него нет.
– Здесь есть два полицейских сканера. Тот, что на кухне, был включен. Минуту назад по одному из ваших рабочих каналов прошло сообщение: детективы центрального отдела убийств вызваны к мертвому телу, обнаруженному в переулке, с ножевыми ранениями. Сто восемьдесят седьмая статья. К нам, похоже, отношения не имеет, но родом с трупом нашли белую тросточку, с какой ходят слепые. Мне показалось, что вам следует знать об этом.
Взяв с тарелки сандвич, Шарави решительно впился в него зубами.
Глава 35
Глава 36
Глава 37
– Если ваш дурной вкус толкает вас к... не пойму, братанию...с идиотами... ступайте в какой-то «Спазмик»... но адреса не оставил. Даже для нас это странно, доктор.
– Все?
– Сказал, чтобы больше не звонили, вы ему не интересны. Какая наглость, а?
– Ужасная. Но может, у него были на то свои причины?
* * *
– Довольно резкие суждения, – проговорил Майло, записав имя звонившего.– Теперь кому-то стало ясно, что мы разыскиваем «Мету». Прости, Майло.
– Зато теперь мы знаем, что книжная лавка заслуживает внимания. – Он повернулся к Шарави. – Как насчет того, чтобы прощупать этого Буковски и мисс Ламберт по твоим нелегальным каналам?
Даниэл поставил кружку с чаем на стол и придвинул к себе клавиатуру. Через секунды на экране появилась строчка: «Лорин А. Буковски, проживает в Лос-Анджелесе, на Коринф-авеню, 90064».
– Вест-сайд, – заметил Майло. – В шаге от полицейского участка. Можем нанести ему визит.
– Так когда мне отправляться в «Спазм»?
– Подожди, сначала я хочу проверить Буковски.
– Если он сообщит что-нибудь интересное, – заметил Шарави, – то поход доктора в книжный магазин может оказаться более результативным.
– То есть?
– Если «Мета» до сих пор проводит свои заседания, почему бы не поприсутствовать на одном из них? Доктор наук – прекрасная кандидатура. Алекс может сделать вид, что...
– Выбрось это из головы, – категорично заявил Майло.
– Как скажешь. – Шарави кивнул.
– И не вздумай сунуться туда сам, суперинтевдант.
– Я? – Даниэл улыбнулся. – Внешность не соответствует.
– Это относится и к твоим людям.
– Моим людям?
– Как я уже сказал: забудь. Никаких шпионских операций у меня за спиной.
– Как скажешь.
– Как скажешь? Так просто?
– Так просто.
Проговорив эту фразу почти шепотом, израильтянин впервые выказал какие-то эмоции: золотистые глаза чуть сузились, около рта пролегла едва заметная складка.
– Я прилагаю все усилия, чтобы помочь, – мягко проговорил он.
– А я по натуре скептик и пессимист, – отозвался Майло. – Меня настораживает, когда все идет слишком гладко.
Стиснутые челюсти Шарави разжались, на губах появилась механическая, как по нажатию клавиши, улыбка.
– Я опять усложняю твою жизнь, Майло?
– Зачем ломать ход событий?
– Мне нужно что-нибудь съесть. – Даниэл покачал головой.
Он покинул комнату, и Майло рассеянно ткнул большим пальцем в сторону корзины для бумаг.
– Постараюсь переговорить с Буковски сегодня же. И позвоню родителям Понсико. Хотелось бы надеяться, что его самоубийство не уводит нас в сторону.
Он поднялся, заходил по комнате. В маленьком домике было хорошо слышно, как Шарави возится на кухне.
– Если бы я сходил в магазин, стало бы ясно, как вести себя с мадам Ламберт. Может, удастся вытянуть у нее что-нибудь о «Мете».
– Алекс...
– Самым непринужденным образом. Допустим, киллер – один из «Меты», но это еще не превращает всю их контору в сборище убийц. На заседании я смог бы увидеть их всех и...
– Оставь эту затею, Алекс.
– Почему?
– А как ты думаешь?
– Потому что ее предложил Шарави?
Майло развел руками.
– На редкость неудачный ответ. Десять штрафных очков.
– Эй, Майло, я говорю совершенно искренне.
– Послушай, – он опустил вздернутые плечи, рассмеялся, – я хочу обезопасить тебя, а ты лезешь на рожон. По-твоему, это очень остроумно – сунуть свой нос в гнездо высокомерных снобов, один из которых может оказаться серийным убийцей?
– Не думаю, что присутствие на одном-единственном собрании членов клуба представляет для меня какую-либо опасность.
Майло не произнес ни слова.
– К тому же, сдается мне, присутствие Шарави беспокоит тебя настолько, что вместе с водой ты готов выплеснуть и ребенка, – продолжал я.
– Здорово. – Он энергично растер щеки. – С одной стороны он, с другой – ты... Убежден, что он и тут напихал своих микрофонов.
– О'кей, молчу. Извини.
Майло скорчил гримасу. Улыбнулся. Захохотал, принявшись кружить по комнате.
– Чем я здесь занимаюсь? Для чего? Да, да, ты прав – мне противноиметь с ним дело. Не люблю, когда в кучу собираются... слишком много законников. – Он замахал в воздухе руками, подобно человеку, плывущему брассом. – Задыхаюсь, мне душно, как под сотней одеял.
– Понимаю. Но их будет еще больше, если мы не найдем ничего нового по убийствам.
– Что же ты предлагаешь? Любовьчерез силу?
– Для твоего собственного блага, мой мальчик.
– А теперь уже вам, доктор Касторка, хочется сыграть в Джеймса Бойца. Пару дней общения с мистером Моссадом, и у вас руки зачесались по ручке-пистолету и фотоаппарату в зажигалке.
– Угадал. Агент ноль-ноль-псих. Лицензия на интерпретацию.
С сандвичем на дешевой пластиковой тарелке вернулся Шарави. Кусочек тунца и листик салата на пластинке хлеба. Очень тоненький кусочек тунца. Тарелку Шарави поставил родом с телефонами. По лицу было видно, что никакого аппетита у него нет.
– Здесь есть два полицейских сканера. Тот, что на кухне, был включен. Минуту назад по одному из ваших рабочих каналов прошло сообщение: детективы центрального отдела убийств вызваны к мертвому телу, обнаруженному в переулке, с ножевыми ранениями. Сто восемьдесят седьмая статья. К нам, похоже, отношения не имеет, но родом с трупом нашли белую тросточку, с какой ходят слепые. Мне показалось, что вам следует знать об этом.
Взяв с тарелки сандвич, Шарави решительно впился в него зубами.
Глава 35
Сквозь щель меж штор гостиной Даниэл смотрел, как двое, сев в машину, отъехали от дома.
Скептик и пессимист.
На это и можно будет сослаться.
В течение всего разговора он сохранял на лице предупредительно-вежливое выражение. Впитывал в себя информацию, почти никакой не давая взамен.
Понял ли это Делавэр?
Он держал себя вполне доброжелательно, но, имея дело с психоаналитиком, ни в чем нельзя быть уверенным.
Еще один разговор. Сколько их приходилось вести на протяжении многих лет, испытывая в конце одно и то же ощущение безысходности.
Как и Стерджис, Даниэл предпочитал работать в одиночку.
Как и Стерджису, удавалось ему это очень редко.
Приходится натягивать маску дружелюбия и лояльности, горя, как и Стерджис, желанием послать всех к черту.
Убитые дети...
Нечасто ему случалось проявлять свои чувства, даже при Лауре он старался избегать этого.
Дауда и его жену он оплакивал дважды, оба раза в темном и прохладном углу маленькой, похожей на пещеру пустой синагоги, что неподалеку от рынка Махане Иегуда. Пустой, так как он выбирал такое время, когда между утренней shaharitи послеобеденной minhahв храме никого не было.
Прочитывал несколько псалмов и возвращался вечером домой, к Лауре и детям, стерев с лица всякие следы переживаний и боли.
К чему ранить еще и их?
Возмездие не найдет вифлеемских палачей.
Во всяком случае, в этом мире.
А теперь это. Айрит и другие. Плюс, наверное, еще слепой. Да есть ли предел человеческой мерзости?
Куда приведет ниточка от «Меты»? Скорее всего, опять в тупик.
Человек рыщет по пустынным пескам, роет скважины, надеясь на фонтан нефти...
Похоже, у них со Стерджисом весьма близкие позиции: эй, парни, давайте-ка сколотим объединенную группу! Такие создаются, когда в жилых кварталах гремит взрыв или тайный агент получает удар ножом в переулках Старого города.
Вот сидят они со Стерджисом друг против друга – каждый сомневаясь в своем собеседнике. А между ними – Делавэр, этот... как бы его назвать... посредник.
Стерджис недовольно бормочет. Этакий медведь, увалень с дурными манерами. Но голова соображает.
А ведь сначала Зев Кармели был о нем другого мнения.
Как и большинство дипломатов, Кармели не умел прощать. Вынужденный постоянно играть в сдержанность и вежливость, по сути своей Зев являлся законченным, убежденным мизантропом.
Даниэл хорошо помнит его звонок.
– Догадайся, кого они мне подсунули, Шарави. Гомосексуалиста.
Сидя в задней комнате посольства в Нью-Йорке, Даниэл молча слушал по телефону жалобы Кармели на «идиотов из Лос-Анджелеса».
– Гомосексуалиста, – повторил он. – Мне плевать, с кем он трахается, но иметь дело с изгоем? Как же он сможет работать? Я просил лучшего детектива, и вот кого они мне дали.
– Думаешь, от тебя отмахнулись?
– А что думаешь ты?Ну и город, Шарави. Кругом сплошные кланы, и все ненавидят друг друга. Как в Бейруте.
Или Иерусалиме, подумал Даниэл.
– Может, он действительно лучший, Зев. Стоит сначала хотя бы посмотреть на него.
Молчание.
– И это говоришь ты? Носишь ермолку и готов оправдать даже такое?
– Если у него лучшие показатели и достаточный опыт, то выбор правилен.
– Я поражаюсь, Шарави.
– Чему?
– Подобной терпимости. Для ортодокса уж больно нетипично.
Даниэл не ответил.
– Ладно, – сказал Кармели. – Я звоню вот зачем: приедешь сюда, посмотришь сам все как следует. Если решишь, чтобы он остался, так и будет. Но ответственность полностью на тебе.
В трубке послышались гудки.
Бедный Зев.
Давным-давно они оба были студентами университета. Двадцатипятилетний Даниэл с тремя годами военной службы, и Зев, моложе и неопытнее – он оказался одним из немногих умников, чьи высокие баллы и семейные связи позволили избежать тягот армейской жизни. Уже тогда Зев проявлял серьезность своих намерений и изрядное честолюбие. С ним можно было разговаривать, даже спорить. Но не больше.
Потерять дочь.
Но Даниэл и сам – отец.
Зеву можно простить все.
Два последующих часа, проведенных у компьютера, не дали ничего, кроме тупой, тянущей боли в руке. Лучезапястный сустав. Хирург в полицейском госпитале предупреждал: «Вы можете потерять обе руки. Будьте бережнее к себе, не перенапрягайтесь».
Совет специалиста. Даниэл едва подавил желание расхохотаться и вышел из кабинета, пытаясь представить себя безруким.
В восемь вечера он отправился в кошерный магазин на Пико-стрит запастись продовольствием – в ермолке, чтобы не выделяться из толпы покупателей. Услышав традиционный шаломот женщины у кассы, Шарави сразу почувствовал себя лучше, почти как дома.
По возвращении, около десяти, он позвонил в Иерусалим Лауре.
– Я так ждала твоего звонка, милый. С детьми поговоришь?
Сердце заныло.
Скептик и пессимист.
На это и можно будет сослаться.
В течение всего разговора он сохранял на лице предупредительно-вежливое выражение. Впитывал в себя информацию, почти никакой не давая взамен.
Понял ли это Делавэр?
Он держал себя вполне доброжелательно, но, имея дело с психоаналитиком, ни в чем нельзя быть уверенным.
Еще один разговор. Сколько их приходилось вести на протяжении многих лет, испытывая в конце одно и то же ощущение безысходности.
Как и Стерджис, Даниэл предпочитал работать в одиночку.
Как и Стерджису, удавалось ему это очень редко.
Приходится натягивать маску дружелюбия и лояльности, горя, как и Стерджис, желанием послать всех к черту.
Убитые дети...
Нечасто ему случалось проявлять свои чувства, даже при Лауре он старался избегать этого.
Дауда и его жену он оплакивал дважды, оба раза в темном и прохладном углу маленькой, похожей на пещеру пустой синагоги, что неподалеку от рынка Махане Иегуда. Пустой, так как он выбирал такое время, когда между утренней shaharitи послеобеденной minhahв храме никого не было.
Прочитывал несколько псалмов и возвращался вечером домой, к Лауре и детям, стерев с лица всякие следы переживаний и боли.
К чему ранить еще и их?
Возмездие не найдет вифлеемских палачей.
Во всяком случае, в этом мире.
А теперь это. Айрит и другие. Плюс, наверное, еще слепой. Да есть ли предел человеческой мерзости?
Куда приведет ниточка от «Меты»? Скорее всего, опять в тупик.
Человек рыщет по пустынным пескам, роет скважины, надеясь на фонтан нефти...
Похоже, у них со Стерджисом весьма близкие позиции: эй, парни, давайте-ка сколотим объединенную группу! Такие создаются, когда в жилых кварталах гремит взрыв или тайный агент получает удар ножом в переулках Старого города.
Вот сидят они со Стерджисом друг против друга – каждый сомневаясь в своем собеседнике. А между ними – Делавэр, этот... как бы его назвать... посредник.
Стерджис недовольно бормочет. Этакий медведь, увалень с дурными манерами. Но голова соображает.
А ведь сначала Зев Кармели был о нем другого мнения.
Как и большинство дипломатов, Кармели не умел прощать. Вынужденный постоянно играть в сдержанность и вежливость, по сути своей Зев являлся законченным, убежденным мизантропом.
Даниэл хорошо помнит его звонок.
– Догадайся, кого они мне подсунули, Шарави. Гомосексуалиста.
Сидя в задней комнате посольства в Нью-Йорке, Даниэл молча слушал по телефону жалобы Кармели на «идиотов из Лос-Анджелеса».
– Гомосексуалиста, – повторил он. – Мне плевать, с кем он трахается, но иметь дело с изгоем? Как же он сможет работать? Я просил лучшего детектива, и вот кого они мне дали.
– Думаешь, от тебя отмахнулись?
– А что думаешь ты?Ну и город, Шарави. Кругом сплошные кланы, и все ненавидят друг друга. Как в Бейруте.
Или Иерусалиме, подумал Даниэл.
– Может, он действительно лучший, Зев. Стоит сначала хотя бы посмотреть на него.
Молчание.
– И это говоришь ты? Носишь ермолку и готов оправдать даже такое?
– Если у него лучшие показатели и достаточный опыт, то выбор правилен.
– Я поражаюсь, Шарави.
– Чему?
– Подобной терпимости. Для ортодокса уж больно нетипично.
Даниэл не ответил.
– Ладно, – сказал Кармели. – Я звоню вот зачем: приедешь сюда, посмотришь сам все как следует. Если решишь, чтобы он остался, так и будет. Но ответственность полностью на тебе.
В трубке послышались гудки.
Бедный Зев.
Давным-давно они оба были студентами университета. Двадцатипятилетний Даниэл с тремя годами военной службы, и Зев, моложе и неопытнее – он оказался одним из немногих умников, чьи высокие баллы и семейные связи позволили избежать тягот армейской жизни. Уже тогда Зев проявлял серьезность своих намерений и изрядное честолюбие. С ним можно было разговаривать, даже спорить. Но не больше.
Потерять дочь.
Но Даниэл и сам – отец.
Зеву можно простить все.
* * *
Доев в одиночестве сандвич, напоминавший по вкусу сухие опилки, Даниэл позвонил в Нью-Йорк знакомому адвокату, который половиной своего дохода был обязан посольству, и попросил его без ненужного шума навести справки о «Мете» и его коллеге Фэрли Санджере, авторе статьи о том, что ущербные люди – не люди.Два последующих часа, проведенных у компьютера, не дали ничего, кроме тупой, тянущей боли в руке. Лучезапястный сустав. Хирург в полицейском госпитале предупреждал: «Вы можете потерять обе руки. Будьте бережнее к себе, не перенапрягайтесь».
Совет специалиста. Даниэл едва подавил желание расхохотаться и вышел из кабинета, пытаясь представить себя безруким.
В восемь вечера он отправился в кошерный магазин на Пико-стрит запастись продовольствием – в ермолке, чтобы не выделяться из толпы покупателей. Услышав традиционный шаломот женщины у кассы, Шарави сразу почувствовал себя лучше, почти как дома.
По возвращении, около десяти, он позвонил в Иерусалим Лауре.
– Я так ждала твоего звонка, милый. С детьми поговоришь?
Сердце заныло.
Глава 36
– Тело в мешке и готово к отправке, – сообщил детектив из Управления. – Обычная бездумная поножовщина.
Его звали Боб Пирс – лет пятидесяти, с тяжелой нижней челюстью, животиком и растрепанными седыми волосами, в голосе – заметный чикагский акцент. По дороге Майло рассказал мне, что одно время Пирс считался среди лучших, но теперь, за два месяца до пенсии, его мысли занимал только собственный домик в Айдахо.
Этим вечером, несмотря на смиренно-отсутствующий вид, пальцы Пирса нервно бегали по борту пиджака – то сминая его, то расправляя образовывавшиеся складки.
Втроем мы стояли на Четвертой улице, глядя на работу оперативной группы, запившей место убийства светом переносных ламп, которые бросали на стены соседних домов уродливо-бесформенные тени. По улице полз отвратительный запах гниющих отбросов.
– Ты сегодня один, Боб? – спросил Майло.
– Брюс подхватил грипп. А тебе что вдруг приспичило приехать?
– Повесили старое дело, интересуюсь теперь всеми жертвами с умственными или физическими недостатками.
– У этого они явно имелись. Коронер заявил, что глаза мужчине были просто ни к чему – полностью атрофированная склера или что-то такое. Вероятно, родился слепым. Твои жертвы – черные?
– Нет.
– А он из них.
– Документы при нем были?
– Куча. – Пирс вытащил блокнот. – Медицинская карточка, радом с телом еще несколько бумаг и пустой кошелек. – Он надел очки. – Мелвин Майерс, чернокожий, мужской пол, двадцать пять лет, жил на Стокер-авеню.
– Стокер – это где-то в районе Криншо, – заметил Майло.
– Не знаю, что он делал здесь, но один из наших парней сказал, что рядом находится школа для неполноценных – на соседней улице, за оптовым магазином одежды. Завтра выясню, был ли Майерс в числе слушателей.
– Как все произошло?
– Шея по переулку, кто-то сзади нанес ему десяток ударов огромным ножом в спину, а потом столько же – в грудь.
– Переусердствовал.
– Пожалуй. – Пальцы его забегали еще проворнее. – Можешь себе представить – ведь он ничего не видел, только чувствовалудары. Вот тебе так называемая наша цивилизация, в которой все мы как бы живем.
Последние слова были обращены ко мне, вместе со взглядом, где сквозило явное пренебрежение. Вызвала ли его моя неопрятная щетина или же причиной послужило то, что Майло представил меня своим консультантом?
– Можешь предположить время убийства? – спросил Майло.
– Ближе к вечеру. Медик говорит, что тело было еще теплым.
– Кто его обнаружил?
– Одна из патрульных машин. Проезжали мимо и заметили ногу, торчавшую из-за помойного ящика. Сначала подумали, что заснул какой-то пьянчужка, ну и решили разбудить его.
– Ближе к вечеру. Когда люди еще работают. Довольно рискованно.
– Брось. Если ты безмозглый психопат, то при чем здесь риск? К тому же ему удалось скрыться. – Пирс нахмурился. – Видишь ли, на этой улочке даже в рабочее время совсем тихо, большинство зданий здесь пустует. А люди, что работают в округе, избегают этого места, потому как одно время тут торговали наркотиками, крэком. Сюда наведываются только уборщики, чтобы забрать мусор.
Майло посмотрел вдоль улицы.
– Ящики обеспечивают неплохое укрытие.
– Да уж. Выстроились один за другим, как на параде. Напоминают мне игрушечные домики.
– Но теперь торговли уже нет?
– Во всяком случае, на этой неделе нет. Полиция получила распоряжение сверху: мэр потребовал пару-тройку громких дел, чтобы под их предлогом еще раз попытаться навести порядок, сделать вид, что мы живем в приличном городе. Управление приказало убрать к чертям наркотики с улиц, но без привлечения дополнительного персонала и машин. Лицемеры. Получается, что, когда патруль проезжает по одной улице, торговцы спокойно переходят на параллельную. Игра в кошки-мышки.
– Как часто появляется патруль?
– Несколько раз в день. – Пирс вытащил полоску мятной жвачки. – К бедному мистеру Майерсу они опоздали. Для слепого заблудиться в таком месте...
– Заблудиться?
– А что же еще? Если только он сам не был клиентом и просто не знал, что его благодетели находятся сегодня в паре кварталов отсюда. Но поскольку доказательств этому у нас никаких, я считаю, что он заблудился.
– Мне всегда казалось, что у слепых хорошо развито чувство ориентации в пространстве, – заметил Майло. – Тем более если он посещал эту школу и знал район. Мог бы быть и поосторожнее.
– Что на это сказать? – Пирс вновь смерил меня взглядом.
Помощники коронера взвалили черный пластиковый мешок на носилки с колесиками и покатили их по растрескавшемуся асфальту к стоявшему неподалеку фургону с урчащим двигателем.
– А вы, значит, консультируете? – обратился ко мне Пирс. – У меня дочка учится в университете, мечтает стать психиатром и работать с детьми.
Голос Майло заставил нас обоих повернуть головы. Миновав фургон коронера, он стоял склонившись за огромным помойным ящиком в дальнем конце улицы.
– В чем дело? – крикнул Пирс, и мы направились к Майло.
На грязном тротуаре неровной меловой линией был обведен контур согнутого, сложенного пополам человеческого тела в окружении ржавых пятен крови.
Символической раной зияла выбоина в асфальте.
Майло указал на стену. Блестящие его глаза светились яростным удовлетворением.
Почерневшая от смога, копоти и зловонных испарений, копившихся десятилетиями, когда-то красная кирпичная стена вся была исписана и разрисована.
Кроме абсурдной мазни я на ней ничего не видел. Пирс – тоже.
– Ну и что? – озадаченно спросил он.
Майло приблизился к стене и ткнул пальцем в самый ее низ, туда, где кирпич встречался с асфальтом.
Туда, где нашел свое последнее изголовье мистер Мелвин Майерс.
Мы с Пирсом подошли вплотную. От контейнера с мусором невыносимо разило.
Палец Майло указывал на четыре белые буквы высотой примерно в половину кирпича.
Выписанные мелом, как и контур на асфальте. Чуть бледнее, пожалуй.
Аккуратные печатные буквы.
DVLL.
– И что это значит? – спросил Боб Пирс.
– То, что я добавил тебе проблем, Боб. Пирс надел очки и выставил вперед нижнюю челюсть, едва не касаясь ею кирпичной стены.
– Как-то несолидно она сделана. Придурки обычно пользуются баллончиками с краской.
– А ей и не нужно держаться вечно, – сказал я. – Суть здесь в том, чтобы сообщить.
Его звали Боб Пирс – лет пятидесяти, с тяжелой нижней челюстью, животиком и растрепанными седыми волосами, в голосе – заметный чикагский акцент. По дороге Майло рассказал мне, что одно время Пирс считался среди лучших, но теперь, за два месяца до пенсии, его мысли занимал только собственный домик в Айдахо.
Этим вечером, несмотря на смиренно-отсутствующий вид, пальцы Пирса нервно бегали по борту пиджака – то сминая его, то расправляя образовывавшиеся складки.
Втроем мы стояли на Четвертой улице, глядя на работу оперативной группы, запившей место убийства светом переносных ламп, которые бросали на стены соседних домов уродливо-бесформенные тени. По улице полз отвратительный запах гниющих отбросов.
– Ты сегодня один, Боб? – спросил Майло.
– Брюс подхватил грипп. А тебе что вдруг приспичило приехать?
– Повесили старое дело, интересуюсь теперь всеми жертвами с умственными или физическими недостатками.
– У этого они явно имелись. Коронер заявил, что глаза мужчине были просто ни к чему – полностью атрофированная склера или что-то такое. Вероятно, родился слепым. Твои жертвы – черные?
– Нет.
– А он из них.
– Документы при нем были?
– Куча. – Пирс вытащил блокнот. – Медицинская карточка, радом с телом еще несколько бумаг и пустой кошелек. – Он надел очки. – Мелвин Майерс, чернокожий, мужской пол, двадцать пять лет, жил на Стокер-авеню.
– Стокер – это где-то в районе Криншо, – заметил Майло.
– Не знаю, что он делал здесь, но один из наших парней сказал, что рядом находится школа для неполноценных – на соседней улице, за оптовым магазином одежды. Завтра выясню, был ли Майерс в числе слушателей.
– Как все произошло?
– Шея по переулку, кто-то сзади нанес ему десяток ударов огромным ножом в спину, а потом столько же – в грудь.
– Переусердствовал.
– Пожалуй. – Пальцы его забегали еще проворнее. – Можешь себе представить – ведь он ничего не видел, только чувствовалудары. Вот тебе так называемая наша цивилизация, в которой все мы как бы живем.
Последние слова были обращены ко мне, вместе со взглядом, где сквозило явное пренебрежение. Вызвала ли его моя неопрятная щетина или же причиной послужило то, что Майло представил меня своим консультантом?
– Можешь предположить время убийства? – спросил Майло.
– Ближе к вечеру. Медик говорит, что тело было еще теплым.
– Кто его обнаружил?
– Одна из патрульных машин. Проезжали мимо и заметили ногу, торчавшую из-за помойного ящика. Сначала подумали, что заснул какой-то пьянчужка, ну и решили разбудить его.
– Ближе к вечеру. Когда люди еще работают. Довольно рискованно.
– Брось. Если ты безмозглый психопат, то при чем здесь риск? К тому же ему удалось скрыться. – Пирс нахмурился. – Видишь ли, на этой улочке даже в рабочее время совсем тихо, большинство зданий здесь пустует. А люди, что работают в округе, избегают этого места, потому как одно время тут торговали наркотиками, крэком. Сюда наведываются только уборщики, чтобы забрать мусор.
Майло посмотрел вдоль улицы.
– Ящики обеспечивают неплохое укрытие.
– Да уж. Выстроились один за другим, как на параде. Напоминают мне игрушечные домики.
– Но теперь торговли уже нет?
– Во всяком случае, на этой неделе нет. Полиция получила распоряжение сверху: мэр потребовал пару-тройку громких дел, чтобы под их предлогом еще раз попытаться навести порядок, сделать вид, что мы живем в приличном городе. Управление приказало убрать к чертям наркотики с улиц, но без привлечения дополнительного персонала и машин. Лицемеры. Получается, что, когда патруль проезжает по одной улице, торговцы спокойно переходят на параллельную. Игра в кошки-мышки.
– Как часто появляется патруль?
– Несколько раз в день. – Пирс вытащил полоску мятной жвачки. – К бедному мистеру Майерсу они опоздали. Для слепого заблудиться в таком месте...
– Заблудиться?
– А что же еще? Если только он сам не был клиентом и просто не знал, что его благодетели находятся сегодня в паре кварталов отсюда. Но поскольку доказательств этому у нас никаких, я считаю, что он заблудился.
– Мне всегда казалось, что у слепых хорошо развито чувство ориентации в пространстве, – заметил Майло. – Тем более если он посещал эту школу и знал район. Мог бы быть и поосторожнее.
– Что на это сказать? – Пирс вновь смерил меня взглядом.
Помощники коронера взвалили черный пластиковый мешок на носилки с колесиками и покатили их по растрескавшемуся асфальту к стоявшему неподалеку фургону с урчащим двигателем.
– А вы, значит, консультируете? – обратился ко мне Пирс. – У меня дочка учится в университете, мечтает стать психиатром и работать с детьми.
Голос Майло заставил нас обоих повернуть головы. Миновав фургон коронера, он стоял склонившись за огромным помойным ящиком в дальнем конце улицы.
– В чем дело? – крикнул Пирс, и мы направились к Майло.
На грязном тротуаре неровной меловой линией был обведен контур согнутого, сложенного пополам человеческого тела в окружении ржавых пятен крови.
Символической раной зияла выбоина в асфальте.
Майло указал на стену. Блестящие его глаза светились яростным удовлетворением.
Почерневшая от смога, копоти и зловонных испарений, копившихся десятилетиями, когда-то красная кирпичная стена вся была исписана и разрисована.
Кроме абсурдной мазни я на ней ничего не видел. Пирс – тоже.
– Ну и что? – озадаченно спросил он.
Майло приблизился к стене и ткнул пальцем в самый ее низ, туда, где кирпич встречался с асфальтом.
Туда, где нашел свое последнее изголовье мистер Мелвин Майерс.
Мы с Пирсом подошли вплотную. От контейнера с мусором невыносимо разило.
Палец Майло указывал на четыре белые буквы высотой примерно в половину кирпича.
Выписанные мелом, как и контур на асфальте. Чуть бледнее, пожалуй.
Аккуратные печатные буквы.
DVLL.
– И что это значит? – спросил Боб Пирс.
– То, что я добавил тебе проблем, Боб. Пирс надел очки и выставил вперед нижнюю челюсть, едва не касаясь ею кирпичной стены.
– Как-то несолидно она сделана. Придурки обычно пользуются баллончиками с краской.
– А ей и не нужно держаться вечно, – сказал я. – Суть здесь в том, чтобы сообщить.
Глава 37
Майло рассказал Пирсу детали.
– Разный способ действия, различные районы в каждом отдельном случае, – заключил Пирс. – Подонок, решивший вступить в игру с полицией?
– Так, по крайней мере, это выгладит.
– Кто еще привлечен к расследованию?
– Хукс и Макларен из Юго-западного сектора и Мэнни Альварадо в Ньютоне. Только что мы узнали о новом случае, который совсем не вписывался бы в схему, если бы не DVLL. Это уже в Голливуде, его ведет Петра Коннор, работает у Бишопа.
– Не знаю такой, – буркнул Пирс. – А Бишоп станет все-таки в один прекрасный день боссом. Что же емуне поручили?
– Он в отпуске.
– Так о чем мы сейчас говорим? О координации усилий?
– Пока и координировать-то нечего, – ответил Майло. – Копаем информацию, на сегодняшний день ее очень немного. Горобич и Рамос занимались этим вместе с ФБР, но тоже не добились никакого успеха.
Пирс клацнул зубами. Отличные зубы – дантисту с ним бы стало скучно.
– Что вам требуется от меня здесь?
– Эй, Боб, – Майло присвистнул, – не мне указывать, что ты должен делать.
– Почему бы нет? Жена наставляет меня постоянно, равно как и ее мать. И мои дочери. И все остальные, кого Господь не обделил языком... Ну ладно. Значит, вечером я напишу рапорт по сто восемьдесят седьмой – убийство, совершенное во время ограбления. Потом постараюсь узнать, была ли у мистера Майерса семья. И проверю его на наркотики. Если семья существует, сообщу туда об этом.Если нет – отправлюсь завтра в школу, наведу справки о том, являлся ли он их слушателем, заберу бумаги. – Пирс улыбнулся. – Не дай Бог завязну по горло – придется звонить среди ночи Брюсу. Обрадую его перспективой сесть на дело, когда сам я уже буду забрасывать удочки в Хэйденское озеро, размышляя над тем, кто из моих ближайших соседей окажется тронувшимся арийцем, а кто ненавидит окружающих из принципа, без всякой причины.
– А тебя не слишком ранит, если вечерком я тоже попытаюсь заняться Майерсом? – осведомился Майло. – Проверю по компьютеру, может, загляну в школу.
– Школа закрыта.
– Вдруг у них там есть кто-то на телефоне? Мне нужно удостовериться в том, что он был их слушателем, может, они смогут еще что-то сказать.
Пирс округлил глаза, но выражение лица его при этом не изменилось.
– Ночью? У тебя бессонница?
– Уже который год, Боб.
– Ну-ну, давай, отчего же. Звякни тогда и в семью. А если ты будешь настолько любезен, отведи еще моего пса к ветеринару, пусть тот перетянет ему яйца.
– Брось. Я не собираюсь переходить тебе дорогу.
– Да я в шутку. Делай, что сочтешь нужным. Мне осталось сорок восемь дней, а за этот срок в одиночку такое дело ни за что не раскрутишь. Держи меня в курсе, и все. – Пирс повернулся ко мне лицом. – Вот так работает наша полиция. Будете консультировать?
Он вывернул руль, направив машину по Шестой улице на запад. Мы мчались по вымершим полутемным закоулкам, где единственными двигающимися фигурами были рабочие, разгружавшие пикапы с товарами у дверей редких магазинчиков.
– Зарезать слепого, инсценировав Ограбление, – задумчиво произнес Майло. – Как бы говоря этим: вот какой я умный, зачтите еще одно очко в моюпользу.
Мы выехали на скоростную дорогу.
– По телу что-нибудь удалось определить? – спросил я.
– Нет. Бедняга превратился в фарш.
– Значит, с чистотой и аккуратностью покончено, как и с убийствами из сострадания к жертве. Он набрал необходимый разбег и теперь поддает газу, наращивая не только степень насилия, но и уровень риска. Орудует при свете дня, чуть ли не у всех на виду. Видимо, считает, что руководствуется высокой философией, хотя на самом деле он всего лишь еще один психопат.
– Меня больше волнует его действительно возросшая уверенность в себе, Алекс. У него и мысли нет о том, что мы начинаем понимать ситуацию, а с запретом Кармели на публикации в прессе нам и в самом деле еще труднее его вычислить. Хотя как нам разговаривать с газетчиками? Сказать им, что потенциальной жертвой является любой человек с темной кожей и физическими недостатками? Населению только этого и не хватает.
– Темная кожа, физические недостатки плюс Малькольм Понсико, вступивший в клуб, члены которого не считают инвалидов людьми. Смерть Майерса диктует необходимость присмотреться к «Мете» повнимательнее, Майло. Мы должны использовать преимущество того, что киллеру ничего не известно пока о наших действиях. Я отправлюсь в магазин, посмотрю, нет ж там доски объявлений, заговорю с Зиной. Вдруг удастсяоказаться приглашенным на следующее заседание «Меты»?
С приличной скоростью мы пронеслись под эстакадой развязки на Криншо.
– Если Ламберт буквально окажется femme fatale,[7]то разговор с ней будет значить куда больше, чем непринужденная светская болтовня, – заметил Майло.
– Femme fatale, – повторил я. – Значит, тебе все же пришлась по вкусу идея команды из мужчины и женщины?
– На данный момент я ничего не отвергаю.
– Такой союз кое-что проясняет и в разнообразии способов действия. Два, по их собственной оценке, гения сошлись вместе, чтобы сыграть партию в шахматы, только на доске вместо точеных фигурок стоят человеческие жизни. Леди выступает в роли приманки, затем внезапно появляется джентльмен и избавляет даму от необходимости заниматься грязной и тяжелой работой. Так когда я должен буду нанести визит в «Спазм»?
– Мне казалось, что ты терпеть не можешь всякие светские сходки.
– Временами меня так и тянет пообщаться.
На Ла-Сьенеге Майло остановил машину у какой-то закусочной, чтобы выпить по чашке кофе, а я успел позвонить Робин, сообщить ей о новом убийстве и предупредить, что вернусь домой поздно.
– О Боже! Опять несчастный ребенок?
– Слепой мужчина.
– Ох, Алекс...
– Прости. Наверное, задержусь.
– Да... конечно. Как это случилось?
– Инсценировано ограбление, – кратко пояснил я.
– Делай то, что считаешь нужным. – В трубке послышался вздох. – Только разбуди меня, когда вернешься. Если я буду спать.
– Пластиковый «глок», – бросил Майло.
– Нет, еще скромнее. – Шарави сунул оружие в карман. – Выходит, слепой тоже былчастью игры.
Майло ввел Даниэла в курс последних событий, и мы перешли в комнату с компьютером. Через несколько минут стало известно, что к Мелвину А. Майерсу у полиции никаких претензий не имелось, что большую часть своей жизни он являлся объектом различных социальных программ помощи. Семьи не существовало.
– Попробуем школу, – предложил Майло. – Городской центр профессионального обучения.
К телефону, естественно, никто не подошел, и Шарави минут пять поиграл на клавиатуре, в результате чего обнаружилась двухлетней давности статья в «Лос-Анджелес таймс», посвященная интересовавшему нас учебному заведению. Директором школы в то время была некая Дарлен Гросперрин.
– Слава Богу, не Смит, – проворчал Майло. – Разыщи ее.
Он раскачивался на складном стуле, не осознавая того, что делает это в такт ритмичным движениям здоровой руки Даниэла.
– Вот, пожалуйста. Дарлен Гросперрин, Амхерст-стрит, Брентвуд.
Майло схватил телефонную трубку, набрал 411, пролаял несколько слов и записал в блокнот номер.
– Д. Гросперрин – ни полного имени, ни точного адреса, черт побери. Хотя сколько у нее может быть тезок... Вот вам за вашу исключительность, мисс Гросперрин, ответьте на полночный звонок. – Он принялся тыкать в кнопки.
– Разный способ действия, различные районы в каждом отдельном случае, – заключил Пирс. – Подонок, решивший вступить в игру с полицией?
– Так, по крайней мере, это выгладит.
– Кто еще привлечен к расследованию?
– Хукс и Макларен из Юго-западного сектора и Мэнни Альварадо в Ньютоне. Только что мы узнали о новом случае, который совсем не вписывался бы в схему, если бы не DVLL. Это уже в Голливуде, его ведет Петра Коннор, работает у Бишопа.
– Не знаю такой, – буркнул Пирс. – А Бишоп станет все-таки в один прекрасный день боссом. Что же емуне поручили?
– Он в отпуске.
– Так о чем мы сейчас говорим? О координации усилий?
– Пока и координировать-то нечего, – ответил Майло. – Копаем информацию, на сегодняшний день ее очень немного. Горобич и Рамос занимались этим вместе с ФБР, но тоже не добились никакого успеха.
Пирс клацнул зубами. Отличные зубы – дантисту с ним бы стало скучно.
– Что вам требуется от меня здесь?
– Эй, Боб, – Майло присвистнул, – не мне указывать, что ты должен делать.
– Почему бы нет? Жена наставляет меня постоянно, равно как и ее мать. И мои дочери. И все остальные, кого Господь не обделил языком... Ну ладно. Значит, вечером я напишу рапорт по сто восемьдесят седьмой – убийство, совершенное во время ограбления. Потом постараюсь узнать, была ли у мистера Майерса семья. И проверю его на наркотики. Если семья существует, сообщу туда об этом.Если нет – отправлюсь завтра в школу, наведу справки о том, являлся ли он их слушателем, заберу бумаги. – Пирс улыбнулся. – Не дай Бог завязну по горло – придется звонить среди ночи Брюсу. Обрадую его перспективой сесть на дело, когда сам я уже буду забрасывать удочки в Хэйденское озеро, размышляя над тем, кто из моих ближайших соседей окажется тронувшимся арийцем, а кто ненавидит окружающих из принципа, без всякой причины.
– А тебя не слишком ранит, если вечерком я тоже попытаюсь заняться Майерсом? – осведомился Майло. – Проверю по компьютеру, может, загляну в школу.
– Школа закрыта.
– Вдруг у них там есть кто-то на телефоне? Мне нужно удостовериться в том, что он был их слушателем, может, они смогут еще что-то сказать.
Пирс округлил глаза, но выражение лица его при этом не изменилось.
– Ночью? У тебя бессонница?
– Уже который год, Боб.
– Ну-ну, давай, отчего же. Звякни тогда и в семью. А если ты будешь настолько любезен, отведи еще моего пса к ветеринару, пусть тот перетянет ему яйца.
– Брось. Я не собираюсь переходить тебе дорогу.
– Да я в шутку. Делай, что сочтешь нужным. Мне осталось сорок восемь дней, а за этот срок в одиночку такое дело ни за что не раскрутишь. Держи меня в курсе, и все. – Пирс повернулся ко мне лицом. – Вот так работает наша полиция. Будете консультировать?
* * *
– Человеку незнающему надпись не рассмотреть, – сказал я Майло, когда мы отъехали. – Очень личное послание.Он вывернул руль, направив машину по Шестой улице на запад. Мы мчались по вымершим полутемным закоулкам, где единственными двигающимися фигурами были рабочие, разгружавшие пикапы с товарами у дверей редких магазинчиков.
– Зарезать слепого, инсценировав Ограбление, – задумчиво произнес Майло. – Как бы говоря этим: вот какой я умный, зачтите еще одно очко в моюпользу.
Мы выехали на скоростную дорогу.
– По телу что-нибудь удалось определить? – спросил я.
– Нет. Бедняга превратился в фарш.
– Значит, с чистотой и аккуратностью покончено, как и с убийствами из сострадания к жертве. Он набрал необходимый разбег и теперь поддает газу, наращивая не только степень насилия, но и уровень риска. Орудует при свете дня, чуть ли не у всех на виду. Видимо, считает, что руководствуется высокой философией, хотя на самом деле он всего лишь еще один психопат.
– Меня больше волнует его действительно возросшая уверенность в себе, Алекс. У него и мысли нет о том, что мы начинаем понимать ситуацию, а с запретом Кармели на публикации в прессе нам и в самом деле еще труднее его вычислить. Хотя как нам разговаривать с газетчиками? Сказать им, что потенциальной жертвой является любой человек с темной кожей и физическими недостатками? Населению только этого и не хватает.
– Темная кожа, физические недостатки плюс Малькольм Понсико, вступивший в клуб, члены которого не считают инвалидов людьми. Смерть Майерса диктует необходимость присмотреться к «Мете» повнимательнее, Майло. Мы должны использовать преимущество того, что киллеру ничего не известно пока о наших действиях. Я отправлюсь в магазин, посмотрю, нет ж там доски объявлений, заговорю с Зиной. Вдруг удастсяоказаться приглашенным на следующее заседание «Меты»?
С приличной скоростью мы пронеслись под эстакадой развязки на Криншо.
– Если Ламберт буквально окажется femme fatale,[7]то разговор с ней будет значить куда больше, чем непринужденная светская болтовня, – заметил Майло.
– Femme fatale, – повторил я. – Значит, тебе все же пришлась по вкусу идея команды из мужчины и женщины?
– На данный момент я ничего не отвергаю.
– Такой союз кое-что проясняет и в разнообразии способов действия. Два, по их собственной оценке, гения сошлись вместе, чтобы сыграть партию в шахматы, только на доске вместо точеных фигурок стоят человеческие жизни. Леди выступает в роли приманки, затем внезапно появляется джентльмен и избавляет даму от необходимости заниматься грязной и тяжелой работой. Так когда я должен буду нанести визит в «Спазм»?
– Мне казалось, что ты терпеть не можешь всякие светские сходки.
– Временами меня так и тянет пообщаться.
На Ла-Сьенеге Майло остановил машину у какой-то закусочной, чтобы выпить по чашке кофе, а я успел позвонить Робин, сообщить ей о новом убийстве и предупредить, что вернусь домой поздно.
– О Боже! Опять несчастный ребенок?
– Слепой мужчина.
– Ох, Алекс...
– Прости. Наверное, задержусь.
– Да... конечно. Как это случилось?
– Инсценировано ограбление, – кратко пояснил я.
– Делай то, что считаешь нужным. – В трубке послышался вздох. – Только разбуди меня, когда вернешься. Если я буду спать.
* * *
Майло остановил машину у дома Шарави. Было уже начало двенадцатого. На крыльце нам пришлось ждать, а когда дверь распахнулась, мы увидели Даниэла с красными от усталости глазами. На нем висела просторная белая майка и зеленые спортивные шорты. Проходя мимо, я заметил в его опущенной и прижатой к бедру руке матово блеснувший черный ствол пистолета.– Пластиковый «глок», – бросил Майло.
– Нет, еще скромнее. – Шарави сунул оружие в карман. – Выходит, слепой тоже былчастью игры.
Майло ввел Даниэла в курс последних событий, и мы перешли в комнату с компьютером. Через несколько минут стало известно, что к Мелвину А. Майерсу у полиции никаких претензий не имелось, что большую часть своей жизни он являлся объектом различных социальных программ помощи. Семьи не существовало.
– Попробуем школу, – предложил Майло. – Городской центр профессионального обучения.
К телефону, естественно, никто не подошел, и Шарави минут пять поиграл на клавиатуре, в результате чего обнаружилась двухлетней давности статья в «Лос-Анджелес таймс», посвященная интересовавшему нас учебному заведению. Директором школы в то время была некая Дарлен Гросперрин.
– Слава Богу, не Смит, – проворчал Майло. – Разыщи ее.
Он раскачивался на складном стуле, не осознавая того, что делает это в такт ритмичным движениям здоровой руки Даниэла.
– Вот, пожалуйста. Дарлен Гросперрин, Амхерст-стрит, Брентвуд.
Майло схватил телефонную трубку, набрал 411, пролаял несколько слов и записал в блокнот номер.
– Д. Гросперрин – ни полного имени, ни точного адреса, черт побери. Хотя сколько у нее может быть тезок... Вот вам за вашу исключительность, мисс Гросперрин, ответьте на полночный звонок. – Он принялся тыкать в кнопки.