Страница:
Он опустил коробку с папками на кухонный стол. Лицо мелово-бледное, в глазах – ни искорки. Длинной была для него сегодняшняя ночь, да и предыдущая, видимо, тоже. Не сводя взгляда с холодильника, Майло хмуро проговорил:
– Мне что, диктовать заказ по буквам?
– Еда или питье?
– Я принял дело к расследованию еще вчера, в шесть вечера.
– Значит, то и другое вместе.
– Еще бы – ты же врач! – Потянувшись, Майло сел на жалобно скрипнувший под ним стул.
Я приготовил ему сандвич с холодной телятиной, налил из пакета огромную кружку молока. С громким сопением Майло принялся удивительно быстро поглощать еду. Стоявшая чуть в стороне коробка едва не лопалась от бумаг.
– Данных, похоже, хватает.
– Не путай количество с качеством. – Он отодвинул тарелку и принялся доставать из скоросшивателей пачки листов, раскладывая их аккуратными стопками.
– Имя жертвы – Айрит Кармели. Пятнадцать лет, некоторая задержка умственного развития. Тринадцать недель назад похищена и убита во время школьной экскурсии в горы неподалеку от Санта-Моники, там нечто вроде небольшого заповедника. Школа, где она училась, организует подобные выезды ежегодно, просто чтобы доставить детишкам немного радости.
– Ученики все с задержкой развития?
– Да, у каждого какие-нибудь проблемы. Это специализированное учебное заведение. – Он провел ладонью по лицу. – Общая картина выглядела так: дети приехали на заказанном школой автобусе и углубились на территорию в глубь парка примерно на полмили. Лес там довольно густой, но для новичков вдоль тропинок везде понатыканы указатели. Около часа ребятишки носились по кустам, потом перекусили, сделали свои мелкие дела и погрузились в автобус. На все ушло часа два. Во время переклички обнаружилось, что Айрит нет. Бросились искать ее, но не нашли. Сообщили по девятьсот одиннадцать в Вестсайдское отделение Службы спасения, те прислали два отряда поисковиков, но и они остались ни с чем. Запросили помощь у подразделения с собаками. Прошло полчаса до их прибытия, и еще полчаса было потрачено на новые розыски. В конце концов тело девочки нашли в миле от автобуса в сосновой рощице. На трупе никаких внешних признаков насилия: опухолей, кровоподтеков, ушибов, ни капли крови. Если бы не положение тела, можно было бы подумать, что с ней случился какой-нибудь припадок или что-то вроде этого.
– Ты имеешь в виду изнасилование?
– Нет, сейчас покажу. Коронер обнаружил ссадины на подъязычной кости и глоточных мышцах. Никакого секса.
– В таком случае удушение. Но почему отсутствуют внешние признаки?
– Коронер сказал, что это бывает, когда орудие удушения имеет большую площадь соприкосновения с тканями, ну, скажем, что-то типа скатанного валиком и засунутого в рот полотенца или руки в перчатке. У них это называется «задушить нежно».
Скорчив гримасу, Майло открыл папку с фотоснимками в прозрачных пластиковых кармашках. На некоторых оказался запечатленным окружающий место страшной находки лес. Остальные были куда хуже. Худенькая и светловолосая, в блузке со скромной отделкой вокруг воротничка и коротких рукавов, в выцветших джинсах, белых носочках и кроссовках из дешевого пластика, девочка с ее неловко выпирающими суставами – следствием ускоренного роста скелета – казалась тщедушной и беззащитной. Я дал бы ей от силы лет двенадцать, но уж никак не пятнадцать. Она лежала спиной на бурой земле, разбросав полусогнутые руки в стороны, но со сведенными вместе ногами. Слишком симметричная для падения поза. Чересчур.
Я склонился над крупным снимком лица. Веки сомкнуты, рот чуть приоткрыт. Длинные, сильно вьющиеся волосы разметаны по земле.
Опять неестественно.
Кто-то решил развлечься... поиграть.
Вновь фото в полный рост. Руки опущены к бедрам, лежат раскрытыми ладошками вверх, как бы спрашивая: почему?
На белом личике неясные сероватые полосы перемежаются с отчетливыми светлыми пятнами – тени от листьев и солнечные зайчики.
Ощутив тяжесть в груди, я хотел было закрыть папку, как вдруг заметил за правым ухом девочки маленький розовый кружок.
– Что это?
– Слуховой аппарат. Ко всему прочему Айрит была и глухой. Частично на одно ухо и полностью на другое.
– О Боже! – Я закрыл папку. – Айрит Кармели. Итальянка?
– Израиль. Ее отец – какая-то шишка в израильском консульстве. Вот почему там в Управлении все с ума сходят, чтобы вытянуть хоть одну ниточку.
– Прошло больше трех месяцев. В газетах я не встретил об этом ни слова.
– И не встретишь. Прессе ни о чем не сообщалось. Дипломатический этикет, видишь ли.
– Да, и в самом деле висяк. Абсолютно холодный.
– То есть настолько, что хоть в меха кутайся. Только это не поможет. Еще что-нибудь скажешь?
– Он никуда не торопился. Я имею в виду, что девочка была похищена почти сразу после прибытия. Когда ее видели в последний раз?
– Никто не знает. После того как детишки высыпали из автобуса, начался, сам понимаешь, кавардак. Ведь не ожидалось никаких неприятностей – они выезжали туда раньше, и с детьми ничего не случалось.
– Как убийце удалось пробраться туда незамеченным?
– По одной из боковых дорог, наверное. Их там хватает: со стороны Вэлли, потом от Санта-Моники плюс еще развилки в конце бульвара Сансет. Заметь, что дороги и зона пеших прогулок везде разделяются широким поясом зелени с отдельными разрывами, так что подонок, будь он на машине или на своих двоих, должен хорошо ориентироваться на местности. Если он прибыл на колесах, автомобиль ему пришлось оставить где-то довольно далеко, поскольку в пыли проселков поблизости от места убийства не было обнаружено никаких следов шин.
– Итак, он паркуется, проходит сквозь заросли и отыскивает полянку, откуда может следить за детьми. А на более отдаленных дорогах что-нибудь заметили?
– Ничего особенного – по ним слишком интенсивное движение. К тому же никто не бросился сразу изучать каждый дюйм, ведь поначалу все были просто заняты поисками отставшего ребенка, мысль о преступлении никому и в голову не приходила. Позже, когда к учителям, спасателям и поисковикам с собаками присоединился отец девочки и сонм его сослуживцев, там вообще невозможно стало что-либо распознать.
– Какие-нибудь детали были на месте преступления?
– Фактически ничего, за исключением мелких обломков веток, про которые лаборатория говорит, что вместе они могли составлять нечто вроде метлы или веника. Видимо, эта тварь еще и подмела за собой.
– Аккуратист. Это соотносится и с тем, как он расположил тело.
Я заставил себя еще раз всмотреться в фотоснимки, пытаясь представить склонившееся над девочкой дьявольское лицо, хотя и знал, что мы имеем дело вовсе не с демоном, а с человеком. Натурой артистической. Предусмотрительной. Аккуратной.
– Удушение и последующее размещение тела жертвы обычно свидетельствуют об изнасиловании. Есть ли уверенность в том, что его не произошло?
– Полная. Она была и осталась девственницей. А потом ты и сам знаешь, как насильники обходятся с телом: раздвигают жертве ноги, выставляя гениталии на всеобщее обозрение. Тут же все наоборот, Алекс. Когда я увидел первый снимок, поза показалась мне просто нереальной, будто лежит кукла.
– Игра в куклы, – слова эти почему-то получились у меня хриплыми.
– Прости, что пришлось взвалить на твои плечи еще и это.
– Насколько умственно отсталой она была?
– В деле утверждается, что «незначительно».
– Похищена и унесена на милю от сверстников. Сколько она весила?
– Восемьдесят фунтов.
– Значит, мы имеем дело с выносливым типом. Не могло ли случиться так, что девочка сбилась с тропинки и сама угодила в его лапы, что ей, так сказать, не повезло?
– Такая возможность тоже рассматривается. В соответствии с другой он выбрал жертву, руководствуясь какими-то мотивами. Если никто не слышал криков, то, вероятно, он прикрыл ей рот ладонью и потащил в сторону. Причем зажал не очень сильно – на коже ни царапин, ни даже следов пальцев.
– То есть ничто не указывает на то, что девочка сопротивлялась?
Майло покачал головой.
– А не была ли Айрит еще и немой?
– Говорить она умела, хотя и не слишком внятно. В основном на родном языке, иврите.
– Но кричать-то могла?
– Полагаю, да. – Майло допил молоко и смял пакет.
– Видимо, он исподволь выбирал жертву. Отыскивал самого слабого ягненка в стаде. Сколько всего детишек приехало?
– Сорок два школьника. Плюс четыре учителя и двое их помощников. Некоторые ребята были в инвалидных колясках и требовали особого присмотра. Тем большей свободой пользовались все остальные.
– И все же – столько народу и никто ничего не видел?
Указав на папки, Майло вновь качнул головой.
– Со всеми переговорили по два-три раза. С учителями, водителем автобуса, детьми – в той мере, в какой они могли отвечать.
– Часто школа организует подобные выезды?
– Раз в год на протяжении последних пяти лет.
– Администрация парка знала о предстоящей экскурсии?
– Да, туда приезжают из многих школ округи, и администрация всегда в курсе.
– Выходит, человеку, имеющему отношение к парку, не составило бы особого труда выяснить, когда и куда должны приехать больные дети. Легкая добыча.
– Приехавшие на место первыми Горобич и Рамос опросили всех школьных работников и сотрудников парка, включая и бывших. Единственное, что они раскопали, было давно закрытое дело против старой супружеской пары садовников, обвиненных когда-то в жестоком обращении с собственными детьми. Но и у них на тот день абсолютное алиби.
– Тщательно поработали, ничего не скажешь.
– Оба достаточно опытны, а поскольку преступление совершено против ребенка, отец которого к тому же дипломат, расследование было сразу взято под особый контроль. Как бы то ни было, результат остался нулевым, обоих отозвали и посадили на кражи автомобилей. Телефоны в Управлении надрываются от звонков.
– И начальство решило заменить двух детективов одним? Мне известны твои таланты, но...
– Да-да, я задал им тот же вопрос. Лейтенант только пожал плечами и спросил: "Как, Стерджис, разве ты несчитаешь себя гением?" Не могу придумать ничего другого, кроме того, что израильтяне решили потихоньку убрать из нашей команды всех, кого считают ничтожествами, и не допустить утечки информации, которая подскажет какому-нибудь арабскому террористу идею открыть сезон охоты на детей других дипломатов. Относительно же того, почему выбор остановили на мне, – Майло пожал плечами, – скажу только, что, возможно, начальство вспомнило о деле Дивэна.
– Другими словами, ты обязан размотать все быстро и без лишнего шума. Ответственная миссия.
– От нее разит безысходностью, Алекс. Такое чувство, что кто-то просто подставил меня. Уж слишком много улыбок расточал лейтенант. – Майло принялся барабанить пальцами по картонной коробке.
Я раскрыл новую папку. Страница за страницей шли протоколы опросов членов семьи, школьных учителей. Полицейская поэма в прозе. Выплеснутая на бумагу человеческая боль без намека на сколь-нибудь стоящую информацию. Папка отправилась в коробку.
– Так, – буркнул Майло, – что еще мы имеем?
– Методичный, последовательный и трусливый. Может принадлежать к типу тех, кто предпочитает действовать на природе. Физически крепок. Возможно, был в детстве надоедливым ребенком, склонным к подглядыванию, с одной стороны, и выставлению себя напоказ – с другой. Достаточно умен, чтобы выждать, выбирая жертву, и затем замести за собой следы. Не исключено, что в повседневной жизни – педант. Насиловать жертву не захотел, ощущение опасности и погони было, видимо, для него более приятным. Главное – выследить дичь и загнать ее в угол.
Отыскать самого слабого в стаде...
– Не могу понять одного, – продолжал рассуждать я, – если он и в самом деле сознательно выбрал Айрит – то почему именно ее? Из всех детишек ее одну?
– Хороший вопрос.
– Тебе не кажется, что это может быть как-то связано с должностью ее отца?
– Отец утверждает, что нет. Если бы подоплека была политической, израильтяне приняли бы меры личной безопасности.
– Как дочь дипломата, обучалась ли Айрит каким-нибудь приемам самозащита? А может, особенности развития сделали девочку более легковерной и наивной, чем следовало быть ребенку ее возраста?
– Горобич сказал, что спрашивал ее отца об этом, но тот только отмахнулся от него, подчеркнув: убийство никак не связано с внутренним миром его дочери. Еще он заметил, что Лос-Анджелес – это дырка в заднице человечества, где полно маньяков и никто не может чувствовать себя в безопасности.
– И никого от этих слов не передернуло – как же, важная птица.
– Да, к тому же Горобич и Рамос фактически были согласны с ним. Как-то не походило,чтобы все дело упиралось в девочку. Скорее, какой-то долбаный извращенец сидел в кустах в ожидании любой маленькой и беззащитной жертвы. Как ты сам заметил, ему захотелось поиграть. Все было как бы понарошку.Господи, как я его ненавижу.
Майло заходил по кухне, раскрыл холодильник, заглянул в него, хлопнул дверцей и уставился в окно.
– С родителями ее ты виделся? – спросил я.
– Звонил. Отец обещал сообщить, когда сможет встретиться.
– Три месяца без каких-либо известий. Их скорбь легко могла уже перейти в ярость. Разговор с ними предстоит тяжелый.
– Да, – согласился Майло. – Но до этого время еще есть. А вот деревья лишены нервов, так почему бы нам не съездить на место?
Глава 4
Глава 5
Глава 6
– Мне что, диктовать заказ по буквам?
– Еда или питье?
– Я принял дело к расследованию еще вчера, в шесть вечера.
– Значит, то и другое вместе.
– Еще бы – ты же врач! – Потянувшись, Майло сел на жалобно скрипнувший под ним стул.
Я приготовил ему сандвич с холодной телятиной, налил из пакета огромную кружку молока. С громким сопением Майло принялся удивительно быстро поглощать еду. Стоявшая чуть в стороне коробка едва не лопалась от бумаг.
– Данных, похоже, хватает.
– Не путай количество с качеством. – Он отодвинул тарелку и принялся доставать из скоросшивателей пачки листов, раскладывая их аккуратными стопками.
– Имя жертвы – Айрит Кармели. Пятнадцать лет, некоторая задержка умственного развития. Тринадцать недель назад похищена и убита во время школьной экскурсии в горы неподалеку от Санта-Моники, там нечто вроде небольшого заповедника. Школа, где она училась, организует подобные выезды ежегодно, просто чтобы доставить детишкам немного радости.
– Ученики все с задержкой развития?
– Да, у каждого какие-нибудь проблемы. Это специализированное учебное заведение. – Он провел ладонью по лицу. – Общая картина выглядела так: дети приехали на заказанном школой автобусе и углубились на территорию в глубь парка примерно на полмили. Лес там довольно густой, но для новичков вдоль тропинок везде понатыканы указатели. Около часа ребятишки носились по кустам, потом перекусили, сделали свои мелкие дела и погрузились в автобус. На все ушло часа два. Во время переклички обнаружилось, что Айрит нет. Бросились искать ее, но не нашли. Сообщили по девятьсот одиннадцать в Вестсайдское отделение Службы спасения, те прислали два отряда поисковиков, но и они остались ни с чем. Запросили помощь у подразделения с собаками. Прошло полчаса до их прибытия, и еще полчаса было потрачено на новые розыски. В конце концов тело девочки нашли в миле от автобуса в сосновой рощице. На трупе никаких внешних признаков насилия: опухолей, кровоподтеков, ушибов, ни капли крови. Если бы не положение тела, можно было бы подумать, что с ней случился какой-нибудь припадок или что-то вроде этого.
– Ты имеешь в виду изнасилование?
– Нет, сейчас покажу. Коронер обнаружил ссадины на подъязычной кости и глоточных мышцах. Никакого секса.
– В таком случае удушение. Но почему отсутствуют внешние признаки?
– Коронер сказал, что это бывает, когда орудие удушения имеет большую площадь соприкосновения с тканями, ну, скажем, что-то типа скатанного валиком и засунутого в рот полотенца или руки в перчатке. У них это называется «задушить нежно».
Скорчив гримасу, Майло открыл папку с фотоснимками в прозрачных пластиковых кармашках. На некоторых оказался запечатленным окружающий место страшной находки лес. Остальные были куда хуже. Худенькая и светловолосая, в блузке со скромной отделкой вокруг воротничка и коротких рукавов, в выцветших джинсах, белых носочках и кроссовках из дешевого пластика, девочка с ее неловко выпирающими суставами – следствием ускоренного роста скелета – казалась тщедушной и беззащитной. Я дал бы ей от силы лет двенадцать, но уж никак не пятнадцать. Она лежала спиной на бурой земле, разбросав полусогнутые руки в стороны, но со сведенными вместе ногами. Слишком симметричная для падения поза. Чересчур.
Я склонился над крупным снимком лица. Веки сомкнуты, рот чуть приоткрыт. Длинные, сильно вьющиеся волосы разметаны по земле.
Опять неестественно.
Кто-то решил развлечься... поиграть.
Вновь фото в полный рост. Руки опущены к бедрам, лежат раскрытыми ладошками вверх, как бы спрашивая: почему?
На белом личике неясные сероватые полосы перемежаются с отчетливыми светлыми пятнами – тени от листьев и солнечные зайчики.
Ощутив тяжесть в груди, я хотел было закрыть папку, как вдруг заметил за правым ухом девочки маленький розовый кружок.
– Что это?
– Слуховой аппарат. Ко всему прочему Айрит была и глухой. Частично на одно ухо и полностью на другое.
– О Боже! – Я закрыл папку. – Айрит Кармели. Итальянка?
– Израиль. Ее отец – какая-то шишка в израильском консульстве. Вот почему там в Управлении все с ума сходят, чтобы вытянуть хоть одну ниточку.
– Прошло больше трех месяцев. В газетах я не встретил об этом ни слова.
– И не встретишь. Прессе ни о чем не сообщалось. Дипломатический этикет, видишь ли.
– Да, и в самом деле висяк. Абсолютно холодный.
– То есть настолько, что хоть в меха кутайся. Только это не поможет. Еще что-нибудь скажешь?
– Он никуда не торопился. Я имею в виду, что девочка была похищена почти сразу после прибытия. Когда ее видели в последний раз?
– Никто не знает. После того как детишки высыпали из автобуса, начался, сам понимаешь, кавардак. Ведь не ожидалось никаких неприятностей – они выезжали туда раньше, и с детьми ничего не случалось.
– Как убийце удалось пробраться туда незамеченным?
– По одной из боковых дорог, наверное. Их там хватает: со стороны Вэлли, потом от Санта-Моники плюс еще развилки в конце бульвара Сансет. Заметь, что дороги и зона пеших прогулок везде разделяются широким поясом зелени с отдельными разрывами, так что подонок, будь он на машине или на своих двоих, должен хорошо ориентироваться на местности. Если он прибыл на колесах, автомобиль ему пришлось оставить где-то довольно далеко, поскольку в пыли проселков поблизости от места убийства не было обнаружено никаких следов шин.
– Итак, он паркуется, проходит сквозь заросли и отыскивает полянку, откуда может следить за детьми. А на более отдаленных дорогах что-нибудь заметили?
– Ничего особенного – по ним слишком интенсивное движение. К тому же никто не бросился сразу изучать каждый дюйм, ведь поначалу все были просто заняты поисками отставшего ребенка, мысль о преступлении никому и в голову не приходила. Позже, когда к учителям, спасателям и поисковикам с собаками присоединился отец девочки и сонм его сослуживцев, там вообще невозможно стало что-либо распознать.
– Какие-нибудь детали были на месте преступления?
– Фактически ничего, за исключением мелких обломков веток, про которые лаборатория говорит, что вместе они могли составлять нечто вроде метлы или веника. Видимо, эта тварь еще и подмела за собой.
– Аккуратист. Это соотносится и с тем, как он расположил тело.
Я заставил себя еще раз всмотреться в фотоснимки, пытаясь представить склонившееся над девочкой дьявольское лицо, хотя и знал, что мы имеем дело вовсе не с демоном, а с человеком. Натурой артистической. Предусмотрительной. Аккуратной.
– Удушение и последующее размещение тела жертвы обычно свидетельствуют об изнасиловании. Есть ли уверенность в том, что его не произошло?
– Полная. Она была и осталась девственницей. А потом ты и сам знаешь, как насильники обходятся с телом: раздвигают жертве ноги, выставляя гениталии на всеобщее обозрение. Тут же все наоборот, Алекс. Когда я увидел первый снимок, поза показалась мне просто нереальной, будто лежит кукла.
– Игра в куклы, – слова эти почему-то получились у меня хриплыми.
– Прости, что пришлось взвалить на твои плечи еще и это.
– Насколько умственно отсталой она была?
– В деле утверждается, что «незначительно».
– Похищена и унесена на милю от сверстников. Сколько она весила?
– Восемьдесят фунтов.
– Значит, мы имеем дело с выносливым типом. Не могло ли случиться так, что девочка сбилась с тропинки и сама угодила в его лапы, что ей, так сказать, не повезло?
– Такая возможность тоже рассматривается. В соответствии с другой он выбрал жертву, руководствуясь какими-то мотивами. Если никто не слышал криков, то, вероятно, он прикрыл ей рот ладонью и потащил в сторону. Причем зажал не очень сильно – на коже ни царапин, ни даже следов пальцев.
– То есть ничто не указывает на то, что девочка сопротивлялась?
Майло покачал головой.
– А не была ли Айрит еще и немой?
– Говорить она умела, хотя и не слишком внятно. В основном на родном языке, иврите.
– Но кричать-то могла?
– Полагаю, да. – Майло допил молоко и смял пакет.
– Видимо, он исподволь выбирал жертву. Отыскивал самого слабого ягненка в стаде. Сколько всего детишек приехало?
– Сорок два школьника. Плюс четыре учителя и двое их помощников. Некоторые ребята были в инвалидных колясках и требовали особого присмотра. Тем большей свободой пользовались все остальные.
– И все же – столько народу и никто ничего не видел?
Указав на папки, Майло вновь качнул головой.
– Со всеми переговорили по два-три раза. С учителями, водителем автобуса, детьми – в той мере, в какой они могли отвечать.
– Часто школа организует подобные выезды?
– Раз в год на протяжении последних пяти лет.
– Администрация парка знала о предстоящей экскурсии?
– Да, туда приезжают из многих школ округи, и администрация всегда в курсе.
– Выходит, человеку, имеющему отношение к парку, не составило бы особого труда выяснить, когда и куда должны приехать больные дети. Легкая добыча.
– Приехавшие на место первыми Горобич и Рамос опросили всех школьных работников и сотрудников парка, включая и бывших. Единственное, что они раскопали, было давно закрытое дело против старой супружеской пары садовников, обвиненных когда-то в жестоком обращении с собственными детьми. Но и у них на тот день абсолютное алиби.
– Тщательно поработали, ничего не скажешь.
– Оба достаточно опытны, а поскольку преступление совершено против ребенка, отец которого к тому же дипломат, расследование было сразу взято под особый контроль. Как бы то ни было, результат остался нулевым, обоих отозвали и посадили на кражи автомобилей. Телефоны в Управлении надрываются от звонков.
– И начальство решило заменить двух детективов одним? Мне известны твои таланты, но...
– Да-да, я задал им тот же вопрос. Лейтенант только пожал плечами и спросил: "Как, Стерджис, разве ты несчитаешь себя гением?" Не могу придумать ничего другого, кроме того, что израильтяне решили потихоньку убрать из нашей команды всех, кого считают ничтожествами, и не допустить утечки информации, которая подскажет какому-нибудь арабскому террористу идею открыть сезон охоты на детей других дипломатов. Относительно же того, почему выбор остановили на мне, – Майло пожал плечами, – скажу только, что, возможно, начальство вспомнило о деле Дивэна.
– Другими словами, ты обязан размотать все быстро и без лишнего шума. Ответственная миссия.
– От нее разит безысходностью, Алекс. Такое чувство, что кто-то просто подставил меня. Уж слишком много улыбок расточал лейтенант. – Майло принялся барабанить пальцами по картонной коробке.
Я раскрыл новую папку. Страница за страницей шли протоколы опросов членов семьи, школьных учителей. Полицейская поэма в прозе. Выплеснутая на бумагу человеческая боль без намека на сколь-нибудь стоящую информацию. Папка отправилась в коробку.
– Так, – буркнул Майло, – что еще мы имеем?
– Методичный, последовательный и трусливый. Может принадлежать к типу тех, кто предпочитает действовать на природе. Физически крепок. Возможно, был в детстве надоедливым ребенком, склонным к подглядыванию, с одной стороны, и выставлению себя напоказ – с другой. Достаточно умен, чтобы выждать, выбирая жертву, и затем замести за собой следы. Не исключено, что в повседневной жизни – педант. Насиловать жертву не захотел, ощущение опасности и погони было, видимо, для него более приятным. Главное – выследить дичь и загнать ее в угол.
Отыскать самого слабого в стаде...
– Не могу понять одного, – продолжал рассуждать я, – если он и в самом деле сознательно выбрал Айрит – то почему именно ее? Из всех детишек ее одну?
– Хороший вопрос.
– Тебе не кажется, что это может быть как-то связано с должностью ее отца?
– Отец утверждает, что нет. Если бы подоплека была политической, израильтяне приняли бы меры личной безопасности.
– Как дочь дипломата, обучалась ли Айрит каким-нибудь приемам самозащита? А может, особенности развития сделали девочку более легковерной и наивной, чем следовало быть ребенку ее возраста?
– Горобич сказал, что спрашивал ее отца об этом, но тот только отмахнулся от него, подчеркнув: убийство никак не связано с внутренним миром его дочери. Еще он заметил, что Лос-Анджелес – это дырка в заднице человечества, где полно маньяков и никто не может чувствовать себя в безопасности.
– И никого от этих слов не передернуло – как же, важная птица.
– Да, к тому же Горобич и Рамос фактически были согласны с ним. Как-то не походило,чтобы все дело упиралось в девочку. Скорее, какой-то долбаный извращенец сидел в кустах в ожидании любой маленькой и беззащитной жертвы. Как ты сам заметил, ему захотелось поиграть. Все было как бы понарошку.Господи, как я его ненавижу.
Майло заходил по кухне, раскрыл холодильник, заглянул в него, хлопнул дверцей и уставился в окно.
– С родителями ее ты виделся? – спросил я.
– Звонил. Отец обещал сообщить, когда сможет встретиться.
– Три месяца без каких-либо известий. Их скорбь легко могла уже перейти в ярость. Разговор с ними предстоит тяжелый.
– Да, – согласился Майло. – Но до этого время еще есть. А вот деревья лишены нервов, так почему бы нам не съездить на место?
Глава 4
Нам потребовалось менее получаса, чтобы, свернув с бульвара Сансет направо и оставив сбоку Пасифик-Палисейдс, добраться до парка. Никаких табличек или рекламных щитов – люди, которые уважают и любят природу, не станут портить ее приметами цивилизации.
Небольшая улочка, застроенная средних размеров особняками в стиле ранчо, незаметно влилась в сужавшееся шоссе. Жесткие, как щетки, ветви густого кустарника непременно оставили бы на бортах школьного автобуса свои отметины.
Выкрашенные в горчично-желтый цвет металлические ворота были закрыты на задвижку, но не заперты. Первое увиденное нами объявление оповещало посетителей о времени доступа в парк. До открытия оставался еще час. Я выбрался из нашей машины, на которой не было номерного знака, распахнул ворота, и мы въехали на территорию. Кустарник вдоль извилистой дороги сменился хвойными деревьями: сосны, кедры, кипарисы. Они росли так тесно, что образовывали настоящую стену – рельефную, темно-зеленую, почти черную. За ней могло скрываться что угодно.
Асфальт внезапно кончился, и машина въехала на довольно просторную поляну, напоминавшую по форме ложку. Земля, расчерченная запылившимися белыми линиями, поделена на одинаковые прямоугольники – стоянка. Майло заглушил мотор. Ближе к лесу тянулась полоса высохшей, вытоптанной травы футов десять шириной, на которой стояли три шатких складных столика, газонокосилка и несколько набитых, по-видимому, травой и мусором глянцево-черных пластиковых мешков. Дальше начиналась чаща.
Следом за Майло я направился к вкопанному у начала размокшей от росы тропинки шесту с двумя расположенными одна под другой табличками. Надпись на верхней гласила: ПРИРОДНЫЙ ПАРК. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СХОДИТЕ С ТРОПЫ. Стрелка указывала налево. Нижняя, разрисованная от руки различными по форме листьями, дикими ягодами, белками, зайцами и прочей мелкой лесной живностью, предупреждала о том, что с началом весны, когда дни становятся все длиннее и жарче, из своих нор выползают на поверхность ядовитые гады.
Мы зашагали вниз по спускавшейся длинными ступенями вдоль пологого склона тропинке. Вскоре в стороны от нее побежали другие, часто едва приметные дорожки. Сквозь густую зелень лишь местами падал на землю луч солнца.
На ходу мы оба молчали. Я продолжал строить свои теории, и Майло, судя по выражению его лица, был занят тем же. Минут через десять он свернул с тропы и углубился в лес. Аромат хвои усилился, напомнив своей резкостью пронзительный запах из аэрозольного баллончика с освежителем воздуха. Землю под ногами покрывал слой иголок, то и дело приходилось наступать на шишки.
Прошло довольно много времени, прежде чем Майло подошел к небольшой и ничем особо не примечательной полянке. Точнее, не полянке даже, а какой-то прогалине меж огромных, с потрескавшейся корой стволов старых сосен, выстроившихся подобно колоннаде греческого храма. Впечатление было такое, что находишься в помещении. Комната под открытым небом.
Крипта для жертвоприношений.
Чертог смерти...Я произнес эти слова вслух, но Майло на них никак не отозвался.
Издалека доносилось пение птиц и жужжание насекомых. Деревья, только стволы деревьев вокруг, за которыми ничего не видно, ни дорог, ни тропинок.
Большим пальцем Майло ткнул куда-то за плечо.
– Чаща заканчивается метрах в трехстах отсюда. Потом начинается пустошь с дорогами, за ней горы и опять дороги. Некоторые из них выходят на шоссе, но большинство обрывается тупиками. Вчера я тут все облазил, на машине и пешком, но не заметил ничего интересного за исключением белок да пары крупных ястребов. Они кругами парили в вышине, и я еще подумал, что они высмотрели какую-нибудь поживу, но ошибся. Там тоже было пусто. Других хищников тут нет.
Я обернулся. За густой растительностью ни намека на просвет.
– Как поступили с телом девочки?
– Доставили самолетом в Израиль и похоронили. Летала вся семья. Пробыли там с неделю, затем вернулись.
– По еврейским обрядам траур длится неделю.
Он вопросительно поднял брови.
– Когда-то работал в отделении раковых больных, – пояснил я.
Майло зашагал по прогалине, его фигура казалась несоразмерно огромной в тесном замкнутом пространстве.
– Тихое местечко, – заметал я. – Всего миля от автобуса, и так уединенно. Он наверняка хорошо знал окрестности.
– Беда в том, что это не сужает круг поисков. Здесь вечно полно народу.
– Но в тот день, к сожалению, поблизости не случилось ни души. Хотя, с другой стороны, может, кто-то и был.
– Что ты имеешь в виду? – Майло остановился.
– Молчание прессы. Кому известно, что именно нас здесь интересует?
Он задумался.
– Нужно посоветоваться с родителями. Только, боюсь, все равно поздно.
– Может, тебе удастся склонить их к компромиссу, Майло. Пусть газеты сообщат об убийстве, не называя имени жертвы. В общем-то, шансов мало, я согласен.
Майло пнул ногой ствол, забормотал что-то и вновь принялся мерять шагами землю.
– Что-нибудь еще у тебя есть?
Я качнул головой, и мы тронулись в обратный путь. Вдоль стоянки, толкая перед собой стрекочущую газонокосилку, расхаживал темнокожий мужчина в комбинезоне цвета хаки. Он бросил на нас мимолетный взгляд и продолжал заниматься своим делом. Лицо его было скрыто под длинным козырьком бейсбольной шапочки.
– Даром съездили? – спросил Майло, трогая машину с места и разворачиваясь.
– Кто знает.
– У тебя найдется время посмотреть папки?
– Сколько угодно. – Перед глазами стояло лицо Айрит Кармели.
Небольшая улочка, застроенная средних размеров особняками в стиле ранчо, незаметно влилась в сужавшееся шоссе. Жесткие, как щетки, ветви густого кустарника непременно оставили бы на бортах школьного автобуса свои отметины.
Выкрашенные в горчично-желтый цвет металлические ворота были закрыты на задвижку, но не заперты. Первое увиденное нами объявление оповещало посетителей о времени доступа в парк. До открытия оставался еще час. Я выбрался из нашей машины, на которой не было номерного знака, распахнул ворота, и мы въехали на территорию. Кустарник вдоль извилистой дороги сменился хвойными деревьями: сосны, кедры, кипарисы. Они росли так тесно, что образовывали настоящую стену – рельефную, темно-зеленую, почти черную. За ней могло скрываться что угодно.
Асфальт внезапно кончился, и машина въехала на довольно просторную поляну, напоминавшую по форме ложку. Земля, расчерченная запылившимися белыми линиями, поделена на одинаковые прямоугольники – стоянка. Майло заглушил мотор. Ближе к лесу тянулась полоса высохшей, вытоптанной травы футов десять шириной, на которой стояли три шатких складных столика, газонокосилка и несколько набитых, по-видимому, травой и мусором глянцево-черных пластиковых мешков. Дальше начиналась чаща.
Следом за Майло я направился к вкопанному у начала размокшей от росы тропинки шесту с двумя расположенными одна под другой табличками. Надпись на верхней гласила: ПРИРОДНЫЙ ПАРК. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СХОДИТЕ С ТРОПЫ. Стрелка указывала налево. Нижняя, разрисованная от руки различными по форме листьями, дикими ягодами, белками, зайцами и прочей мелкой лесной живностью, предупреждала о том, что с началом весны, когда дни становятся все длиннее и жарче, из своих нор выползают на поверхность ядовитые гады.
Мы зашагали вниз по спускавшейся длинными ступенями вдоль пологого склона тропинке. Вскоре в стороны от нее побежали другие, часто едва приметные дорожки. Сквозь густую зелень лишь местами падал на землю луч солнца.
На ходу мы оба молчали. Я продолжал строить свои теории, и Майло, судя по выражению его лица, был занят тем же. Минут через десять он свернул с тропы и углубился в лес. Аромат хвои усилился, напомнив своей резкостью пронзительный запах из аэрозольного баллончика с освежителем воздуха. Землю под ногами покрывал слой иголок, то и дело приходилось наступать на шишки.
Прошло довольно много времени, прежде чем Майло подошел к небольшой и ничем особо не примечательной полянке. Точнее, не полянке даже, а какой-то прогалине меж огромных, с потрескавшейся корой стволов старых сосен, выстроившихся подобно колоннаде греческого храма. Впечатление было такое, что находишься в помещении. Комната под открытым небом.
Крипта для жертвоприношений.
Чертог смерти...Я произнес эти слова вслух, но Майло на них никак не отозвался.
Издалека доносилось пение птиц и жужжание насекомых. Деревья, только стволы деревьев вокруг, за которыми ничего не видно, ни дорог, ни тропинок.
Большим пальцем Майло ткнул куда-то за плечо.
– Чаща заканчивается метрах в трехстах отсюда. Потом начинается пустошь с дорогами, за ней горы и опять дороги. Некоторые из них выходят на шоссе, но большинство обрывается тупиками. Вчера я тут все облазил, на машине и пешком, но не заметил ничего интересного за исключением белок да пары крупных ястребов. Они кругами парили в вышине, и я еще подумал, что они высмотрели какую-нибудь поживу, но ошибся. Там тоже было пусто. Других хищников тут нет.
Я обернулся. За густой растительностью ни намека на просвет.
– Как поступили с телом девочки?
– Доставили самолетом в Израиль и похоронили. Летала вся семья. Пробыли там с неделю, затем вернулись.
– По еврейским обрядам траур длится неделю.
Он вопросительно поднял брови.
– Когда-то работал в отделении раковых больных, – пояснил я.
Майло зашагал по прогалине, его фигура казалась несоразмерно огромной в тесном замкнутом пространстве.
– Тихое местечко, – заметал я. – Всего миля от автобуса, и так уединенно. Он наверняка хорошо знал окрестности.
– Беда в том, что это не сужает круг поисков. Здесь вечно полно народу.
– Но в тот день, к сожалению, поблизости не случилось ни души. Хотя, с другой стороны, может, кто-то и был.
– Что ты имеешь в виду? – Майло остановился.
– Молчание прессы. Кому известно, что именно нас здесь интересует?
Он задумался.
– Нужно посоветоваться с родителями. Только, боюсь, все равно поздно.
– Может, тебе удастся склонить их к компромиссу, Майло. Пусть газеты сообщат об убийстве, не называя имени жертвы. В общем-то, шансов мало, я согласен.
Майло пнул ногой ствол, забормотал что-то и вновь принялся мерять шагами землю.
– Что-нибудь еще у тебя есть?
Я качнул головой, и мы тронулись в обратный путь. Вдоль стоянки, толкая перед собой стрекочущую газонокосилку, расхаживал темнокожий мужчина в комбинезоне цвета хаки. Он бросил на нас мимолетный взгляд и продолжал заниматься своим делом. Лицо его было скрыто под длинным козырьком бейсбольной шапочки.
– Даром съездили? – спросил Майло, трогая машину с места и разворачиваясь.
– Кто знает.
– У тебя найдется время посмотреть папки?
– Сколько угодно. – Перед глазами стояло лицо Айрит Кармели.
Глава 5
Наблюдатель
Он был абсолютно уверен в том, что посетители не обратили на него никакого внимания.
Прождав двадцать минут после того, как машина без номерного знака скрылась из виду, темнокожий мужчина завязал горловину последнего мешка с листьями и травой, выключил газонокосилку и потащил ее за собой в сторону желтых ворот. Пройдя через них, отбросил ненужную штуку на обочину дороги. Служителям парка не было дела до инвентаря. Какой там порядок.
Полные простофили. Да, девочке не повезло.
Но косилка свою роль сыграла. Удачное дополнение к униформе.
Как обычно, комбинезон полностью оправдал себя: греби свой мусор, и никто головы к тебе не повернет.
Его машина, серая «тойота-крессида» с фальшивыми номерами и наклейкой «инвалид» на ветровом стекле, стояла у третьего от ворот парка перекрестка. В ящичке под водительским сиденьем – полуавтоматический пистолет, девять миллиметров.
Гибкий и стройный, он легким шагом приближался к автомобилю. Нажав на кнопку брелка, отключил противоугонную сигнализацию, неприметно оглянулся по сторонам и сел за руль. У въезда на бульвар Сансет свернул на восток.
Туда же, куда и они.
Детектив и псих – и ни один из них не удостоил его даже взглядом!
Первый – грузный, с огромными руками и ногами, с покатыми плечами – походил на перекормленного быка. И лицо у него шишковатое, бычье, нет – носорожье.
Удрученный носорог. Он уже потерял всякую надежду. Интересно, как это его репутация уживается с таким пессимизмом? А может, одно дополняет другое? Сомнений нет, он – профессионал, значит, понимает, как мало теперь у него шансов узнать истину. Но сделало ли это его более трезвомыслящим?
Со вторым – психиатром – несколько иначе. Насторожен, весь начеку, глазами стреляет по сторонам – бьет навскидку.
Помельче детектива и куда свободнее в движениях. Ростом пять футов десять дюймов, может, чуть ниже. Ходит легко. Повадки кошки.
Из машины выбрался еще до того, как детектив успел выключить двигатель. Не терпится? Достижений захотелось?
В отличие от спутника следит за своей внешностью. Стройный, волнистые темные волосы. Длинноваты, но совсем недавно аккуратно подровнены. Чистая гладкая кожа, квадратная челюсть. Глаза – светлые, огромные.
Ищущиеглаза.
Если он таков и со своими пациентами, то как ему удается успокоить их?
Может, у него их и немного.
Мнит себя детективом.
В белой майке под голубой ветровкой, в отглаженных брюках – он походит на университетского профессора, пытающегося выглядеть этаким рубахой-парнем.
Подобные типы вечно ладятся под прямодушных, для которых все люди равны, но сами они прекрасно отдают себе отчет в собственном превосходстве и умеют держать дистанцию.
Интересно, подумал темнокожий, псих и в самом деле такой? Направляясь в сторону Брентвуда, он опять принялся размышлять о быстрой, стремительной походке второго объекта своих наблюдений.
Да, энергии ему не занимать.
За все это время никто даже не приблизился к разгадке того, что случилось с Айрит.
Но псих рвется вперед – похоже, он оптимист.
Или же дилетант, наивно верящий в то, что умнее его – нет.
Он был абсолютно уверен в том, что посетители не обратили на него никакого внимания.
Прождав двадцать минут после того, как машина без номерного знака скрылась из виду, темнокожий мужчина завязал горловину последнего мешка с листьями и травой, выключил газонокосилку и потащил ее за собой в сторону желтых ворот. Пройдя через них, отбросил ненужную штуку на обочину дороги. Служителям парка не было дела до инвентаря. Какой там порядок.
Полные простофили. Да, девочке не повезло.
Но косилка свою роль сыграла. Удачное дополнение к униформе.
Как обычно, комбинезон полностью оправдал себя: греби свой мусор, и никто головы к тебе не повернет.
Его машина, серая «тойота-крессида» с фальшивыми номерами и наклейкой «инвалид» на ветровом стекле, стояла у третьего от ворот парка перекрестка. В ящичке под водительским сиденьем – полуавтоматический пистолет, девять миллиметров.
Гибкий и стройный, он легким шагом приближался к автомобилю. Нажав на кнопку брелка, отключил противоугонную сигнализацию, неприметно оглянулся по сторонам и сел за руль. У въезда на бульвар Сансет свернул на восток.
Туда же, куда и они.
Детектив и псих – и ни один из них не удостоил его даже взглядом!
Первый – грузный, с огромными руками и ногами, с покатыми плечами – походил на перекормленного быка. И лицо у него шишковатое, бычье, нет – носорожье.
Удрученный носорог. Он уже потерял всякую надежду. Интересно, как это его репутация уживается с таким пессимизмом? А может, одно дополняет другое? Сомнений нет, он – профессионал, значит, понимает, как мало теперь у него шансов узнать истину. Но сделало ли это его более трезвомыслящим?
Со вторым – психиатром – несколько иначе. Насторожен, весь начеку, глазами стреляет по сторонам – бьет навскидку.
Помельче детектива и куда свободнее в движениях. Ростом пять футов десять дюймов, может, чуть ниже. Ходит легко. Повадки кошки.
Из машины выбрался еще до того, как детектив успел выключить двигатель. Не терпится? Достижений захотелось?
В отличие от спутника следит за своей внешностью. Стройный, волнистые темные волосы. Длинноваты, но совсем недавно аккуратно подровнены. Чистая гладкая кожа, квадратная челюсть. Глаза – светлые, огромные.
Ищущиеглаза.
Если он таков и со своими пациентами, то как ему удается успокоить их?
Может, у него их и немного.
Мнит себя детективом.
В белой майке под голубой ветровкой, в отглаженных брюках – он походит на университетского профессора, пытающегося выглядеть этаким рубахой-парнем.
Подобные типы вечно ладятся под прямодушных, для которых все люди равны, но сами они прекрасно отдают себе отчет в собственном превосходстве и умеют держать дистанцию.
Интересно, подумал темнокожий, псих и в самом деле такой? Направляясь в сторону Брентвуда, он опять принялся размышлять о быстрой, стремительной походке второго объекта своих наблюдений.
Да, энергии ему не занимать.
За все это время никто даже не приблизился к разгадке того, что случилось с Айрит.
Но псих рвется вперед – похоже, он оптимист.
Или же дилетант, наивно верящий в то, что умнее его – нет.
Глава 6
Высадив меня, Майло отправился в Управление. Еще на ступенях лестницы, ведущей ко входу, я услышал визг циркулярной пилы, развернулся и зашагал через сад к мастерской, которую Робин устроила позади дома. У двери тявкал Спайк, наш маленький французский бульдог, посматривая на меня влажными бусинами глаз. Проходя мимо, я потрепал его по загривку.
Мастерская занимала маленькую крытую черепицей пристройку под белой, как и сам дом, штукатуркой. Я вошел. Падавшие через широкие окна косые лучи солнца наполняли помещение светом. Вдоль стен комнаты расставлено множество гитар на различной стадии завершения; воздух напоен острым ароматом свежераспиленного дерева. Робин стояла у рабочего стола, направляя под диск пилы кленовую доску. Пришлось дожидаться, пока она покончит с этим и выключит рубильник. Ее золотисто-каштановые волосы были собраны в пучок, фартук покрыт слоем мельчайшей древесной пыли. Майка намокла от пота.
Отряхнув руки, Робин улыбнулась. Я сделал шаг и поцеловал ее в щеку. Она чуть отвела голову, чтобы тыльной стороной ладони смахнуть проступившие на лбу капельки.
– Удалось что-нибудь узнать?
– Нет. – Я кратко рассказал о поездке в парк, о спрятанной между соснами прогалине. Улыбка сошла с ее лица.
– Ужас! Теперь всем родителям по ночам будут сниться кошмары. Что ты намерен делать дальше?
– Майло просил меня ознакомиться с материалами.
– Давненько тебе не приходилось заниматься такими задачами, Алекс.
– Согласен. Приступлю-ка я прямо сейчас, если ты не против.
Выходя из мастерской, я чувствовал на себе ее взгляд. Через три часа мне стало известно, следующее:
Мистер и миссис Зев Кармели арендовали дом на приличной улице в Беверливуде. Сейчас они жили там с единственным теперь их ребенком, семилетним сыном по имени Одид. Мистеру Зеву Кармели тридцать восемь лет, родился он в Тель-Авиве, чиновник дипломатической службы. Супруга Лора четырьмя годами моложе, уроженка Марокко, но росла и воспитывалась в Израиле. Преподает иврит в еврейской дневной школе района Вест-сайд.
Семейство прибыло в Лос-Анджелес двенадцать месяцев назад из Копенгагена, где Кармели три года проработал в качестве атташе израильского посольства. За два года до этого он служил в посольстве в Лондоне, защитил в Лондонском университете докторскую по международным отношениям. Сам глава семьи, его жена и сын Одид свободно говорят по-английски. Айрит, по словам отца, умела «относительно неплохо изъясняться».
Вся дальнейшая информация о дочери записана со слов мистера Кармели.
Проблемы со здоровьем начались у девочки после перенесенного в шестимесячном возрасте гриппа. Отец считал Айрит «несколько незрелой, но всегда примерной девочкой». Термин «задержка умственного развития» в бумагах не встретился мне ни разу, только в представленном школой, официально именовавшейся «Центром развития», отчете успеваемости фиксировались «множественные трудности в учебе, значительное повреждение слуха, включая полную глухоту правого уха и некоторое – вплоть до среднего – замедление процесса развития».
Мастерская занимала маленькую крытую черепицей пристройку под белой, как и сам дом, штукатуркой. Я вошел. Падавшие через широкие окна косые лучи солнца наполняли помещение светом. Вдоль стен комнаты расставлено множество гитар на различной стадии завершения; воздух напоен острым ароматом свежераспиленного дерева. Робин стояла у рабочего стола, направляя под диск пилы кленовую доску. Пришлось дожидаться, пока она покончит с этим и выключит рубильник. Ее золотисто-каштановые волосы были собраны в пучок, фартук покрыт слоем мельчайшей древесной пыли. Майка намокла от пота.
Отряхнув руки, Робин улыбнулась. Я сделал шаг и поцеловал ее в щеку. Она чуть отвела голову, чтобы тыльной стороной ладони смахнуть проступившие на лбу капельки.
– Удалось что-нибудь узнать?
– Нет. – Я кратко рассказал о поездке в парк, о спрятанной между соснами прогалине. Улыбка сошла с ее лица.
– Ужас! Теперь всем родителям по ночам будут сниться кошмары. Что ты намерен делать дальше?
– Майло просил меня ознакомиться с материалами.
– Давненько тебе не приходилось заниматься такими задачами, Алекс.
– Согласен. Приступлю-ка я прямо сейчас, если ты не против.
Выходя из мастерской, я чувствовал на себе ее взгляд. Через три часа мне стало известно, следующее:
Мистер и миссис Зев Кармели арендовали дом на приличной улице в Беверливуде. Сейчас они жили там с единственным теперь их ребенком, семилетним сыном по имени Одид. Мистеру Зеву Кармели тридцать восемь лет, родился он в Тель-Авиве, чиновник дипломатической службы. Супруга Лора четырьмя годами моложе, уроженка Марокко, но росла и воспитывалась в Израиле. Преподает иврит в еврейской дневной школе района Вест-сайд.
Семейство прибыло в Лос-Анджелес двенадцать месяцев назад из Копенгагена, где Кармели три года проработал в качестве атташе израильского посольства. За два года до этого он служил в посольстве в Лондоне, защитил в Лондонском университете докторскую по международным отношениям. Сам глава семьи, его жена и сын Одид свободно говорят по-английски. Айрит, по словам отца, умела «относительно неплохо изъясняться».
Вся дальнейшая информация о дочери записана со слов мистера Кармели.
Проблемы со здоровьем начались у девочки после перенесенного в шестимесячном возрасте гриппа. Отец считал Айрит «несколько незрелой, но всегда примерной девочкой». Термин «задержка умственного развития» в бумагах не встретился мне ни разу, только в представленном школой, официально именовавшейся «Центром развития», отчете успеваемости фиксировались «множественные трудности в учебе, значительное повреждение слуха, включая полную глухоту правого уха и некоторое – вплоть до среднего – замедление процесса развития».