Наконец они перевели дух.
   – Да, – произнесла она и снова поцеловала его, так же сильно и крепко.
   Ей хотелось гладить его плечи, его руки, чувствовать на себе тяжесть его тела. Она раскрыла губы под напором его губ, ей необходимо было чувствовать его вкус на своем языке, его руки на своем теле. Она хотела его, как никого и никогда раньше. После почти трех лет скорби, угрызений совести и одиночества она страстно желала почувствовать мужчину внутри себя. Ей было нужно, чтобы ее хотели и теряли рядом с ней голову – от страсти. И не важно, что Дилан может быть шокирован ее желаниями.
   Но ей нечего было бояться, что она покажется Дилану слишком грубой или бесстыдной. Он громко застонал, провел рукой по спине, срывая с нее халат. Он развязал завязки ее ночной сорочки. Обхватив ее за талию, он прикоснулся губами к ее обнаженной груди, целуя, посасывая и покусывая ее, пока она не поняла, что сейчас сойдет с ума от желания.
   Шарлотта вскрикнула, когда он стал ласкать ее соски языком.
   Дилан сел. Его лицо покраснело, волосы спутались и растрепались.
   – Мы должны подняться наверх, – произнес он, тяжело дыша. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь помешал нам.
   Ее трясло, она не могла отвечать. Ночная сорочка была распахнута на груди. Шарлотта выпрямилась на диванчике и попыталась встать. Но ноги ее дрожали, она почувствовала, что качается.
   – Из-за тебя я разучилась держаться на ногах, – произнесла она смеясь.
   – Тогда я сделаю то, что уже делал тогда в пустыне, моя дорогая. – Он подхватил ее на руки. – Я украду тебя, и пусть кто-нибудь попробует мне помешать.
   Она обвила руками его шею.
   – Мне начинает нравиться это похищение. Это так захватывающе!
   Его руки стали стальными, когда она поцеловала его в шею.
   Она посмотрела ему в глаза.
   – Если тебе кажется это захватывающим, – сказал он хрипло, – значит, ты не знаешь, что будет, когда мы поднимемся наверх.
   Просто удивительно, как ему удалось поднять ее по лестнице, чтобы его ноги не подогнулись в коленях. Очутившись в ее спальне, он захлопнул за собой дверь, едва позволив Нефер проскользнуть вслед за ними, так что кошка недовольно зарычала.
   После долгого поцелуя Шарлотта шепнула, чтобы он опустил ее на пол. Он подчинился.
   Отступая от него назад, она медленно освободилась от своей ночной сорочки. Он едва мог вздохнуть, наблюдая, как сначала обнажилась одна длинная нога, потом другая. Когда она полностью сняла сорочку, то не отбросила ее в сторону, а держала ее перед собой, так что он мог видеть только неясные отблески ее голого тела. Округлое бедро, гладкое, шелковистое плечо. Его с ног до головы пронзило страстное желание.
   Ее серые глаза смотрели на него со спокойным тихим очарованием. Ее взгляд напомнил ему изображение Нефертити. В следующее мгновение он почувствовал аромат кардамона и услышал плеск Нила.
   Она была для него Египтом – ошеломляющим, таинственным, экзотическим. Шарлотта Фэрчайлд была ни на кого, не похожа, ни одна женщина не обладала ее прелестью, ее огнем, ее непредсказуемой натурой. И то, что он чувствовал к ней, было непохоже на его чувства к другим женщинам. Это было похоже на его любовь к пустыне – к ее тайне, ее опасности, ее дикой красоте.
   Нефер с шумом запрыгнула на туалетный столик, он на секунду отвлекся. На первый взгляд комната могла принадлежать любой состоятельной женщине с Белгрейв-сквер: на стенах бледно-золотистые обои, украшенные виноградными листьями и белыми лепестками, дубовая мебель и большая соблазнительная кровать, загроможденная огромным количеством золотых и зеленых подушек в гобеленовых наволочках.
   Но каждый свободный квадратный дюйм в этой комнате был занят монографиями, книгами и журналами. Рядом с открытым окном висела репродукция настенной росписи из Луксора, ее цвета были изумительно яркими в унылом лондонском сумраке. Среди бумаг были разбросаны фаянсовые фигурки, глиняные статуэтки, картинки с изображениями скарабеев, голубых гиппопотамов, позолоченных крокодилов. На туалетном столике – рядом с отделанной серебром щеткой для волос – лежала мумия мыши.
   Он снова повернулся к Шарлотте, которая стояла, сосредоточенно наблюдая за ним.
   – И тебя люблю.
   Она могла растеряться от этого признания, но как он мог не сказать этого? Она заполнила все его мысли и сердце. Впервые в жизни нечто помимо Египта и его сокровищ заставило его кровь быстрее бежать по жилам.
   Но она лишь кивнула.
   – А я – тебя, – ответила она просто. – Тебя бы здесь не было, если бы я не любила тебя.
   Все еще наблюдая за ним, Шарлотта опустила сорочку, и та упала к ее ногам, так что теперь наконец она стояла перед ним совершенно нагая. В ее позе не было смущения, но и бесстыдства тоже. Она была готова отдаться ему, и этот момент был таким естественным, как ветерок над пустыней. Он почувствовал такой жар, как будто заблудился в Сахаре в самый разгар полудня.
   Но он не потерял головы. Он стремился к этому моменту с тех самых пор, как увидел ее верхом на верблюде два с половиной года назад. И он знал, что эта женщина тоже будет ждать его. Они предназначены друг для друга. Она любит его. Чем он заслужил это счастье?
   Будто очнувшись от лихорадочного сна, Дилан наконец подошел к ней, чувствуя, что ему необходимо дотронуться до нее. Его руки должны исследовать каждый миллиметр этого гладкого теплого тела.
   Ее обнаженная плоть, казалось, прожигает его одежду, от которой он хотел побыстрее избавиться. Она помогла ему раздеться, ее пальцы дрожали, когда расстегивали его рубашку. Он рывком сдернул брюки.
   Дилан не мог тратить время на то, чтобы перенести ее на роскошную кровать. Он уже и так ждал слишком долго, целую жизнь. И сейчас, когда любимая женщина здесь, перед ним, он, кажется, потерял разум. Он почувствовал на своем теле ее искусные руки. Горячая волна ревности захлестнула его, когда он вспомнил, что Йен Фэрчайлд имел права на эту женщину до него. Но когда она начала ласкать его, он забыл про ревность и чувствовал одну только благодарность за то, что у нее такие умелые руки, что она так бесстрашно отдается любви.
   Она наклонилась и поцеловала его в грудь, ее длинные волосы щекотали его. Он сжал ее плечи, а она начала целовать его соски, которые неожиданно стали твердыми и чувствительными.
   – Шарлотта, не надо… – Он еле сдерживался, чтобы не швырнуть ее прямо на ковер. – Я не хочу, чтобы все кончилось так быстро.
   Но она снова поцеловала его сосок.
   – Дорогая, ты сводишь меня с ума. – Он попытался заставить Шарлотту посмотреть себе в глаза, его руки сжали ее ягодицы. Он сдавил ее упругое тело и прижал к своим бедрам. – Позволь мне отнести тебя на кровать.
   – Кровать? – Она медленно осела на пол, ее руки скользили вдоль его тела. У него подогнулись колени.
   Улыбаясь ему, Шарлотта раскинулась на ярком, красном, с золотом, ковре, который был похож на шатер бедуина.
   – Откуда в пустыне кровать на четырех ножках?
   Он бросился на нее, не думая, что его вес может быть для нее слишком тяжел. Ему было не до рассуждений. Она задохнулась.
   – Можешь представить, что это бархан, о котором ты рассказывал мне в карете. Давай думать, что мы снова в Египте.
   – Никаких представлений, моя любимая, – сказал он и раздвинул ее ноги коленом. – Я не хочу ничего представлять рядом с тобой. Я не могу притворяться.
   Он больше не мог ждать. Он хотел медленно изучить ее тело, но желание переполняло его. Он не мог чувствовать себя спокойным, пока не окажется внутри ее, пока не почувствует, что она наконец целиком отдается ему – а он ей.
   Она тоже чувствовала необходимость полностью отдать ему свое тело и свое сердце. Обхватив своими длинными ногами его спину, она прижала его к себе еще крепче.
   С громким стоном он вошел в нее, его тело пронзило, как электрическим током, и он содрогнулся. Она была здесь, дикая, жаркая и влажная – и он должен был оставаться неподвижным в течение длинной секунды, обнаруживая с восторгом, что он внутри ее, ее сердце стучит рядом, ее руки и ноги обнимают его.
   – Никакого притворства, – выдохнул он и начал свой чувственный танец.
   Шарлотта двигалась ему в такт, бормоча сначала по-арабски, потом по-английски. Он слышал, как со стороны, что отвечает ей, неизвестно на каком языке.
   Его ноздри наполнил запах жасмина, смешанный с острым запахом страсти. Он почувствовал внезапно, что его окружают тепло и краски Африки. С закрытыми глазами, двигаясь внутри женщины, которую он обожает, он на миг представил, что они снова в Египте. Снова в душной пустыне, среди песчаных холмов, и на них дует хамсин, который превращает воздух в огонь.
   Он открыл глаза, трепеща при мысли, что Шарлотта смотрит на него. Она тоже сейчас была великолепием Египта. Он сжал ее еще сильнее, как будто хотел поглотить целиком, впитать ее в себя без остатка. Она была как секретная комната, наполненная неисчислимыми сокровищами. А он хотел, чтобы это сокровище всегда было с ним.
   От этой мысли его охватил экстаз, и он закричал. Он чувствовал себя как человек, который пережил песчаную бурю: истощенный, горящий и чудесным образом выживший.
 
   Она едва понимала, где находится. На полу, это ясно, потому что она чувствовала спиной ворсистую поверхность ковра. Но она, наверное, потеряла сознание от приступа малярийной лихорадки. За все свои двадцать семь лет она никогда не чувствовала такого физического истощения. Каждая клеточка ее тела вибрировала.
   Дилан лежал на ее груди, скользкий от пота, и тяжело дышал. Она погладила его по спине, улыбнувшись, когда он в ответ застонал. Шарлотта получала удовольствие от физической близости с Йеном, но те несколько месяцев замужества никогда не были такими неистовыми и бесстыдными. Никогда Йен не кричал в момент близости с ней. Просто удивительно, что Рэнделл еще не прибежал наверх, таща на буксире лондонского полисмена.
   Она усмехнулась. Она и сама закричала во весь голос, когда достигла точки наивысшего наслаждения. Какое это было восхитительное, неистовое наслаждение! Она поцеловала его пышные каштановые волосы.
   Подумать только, этот романтический мошенник признался, что любит ее!
   При этом она сама считала, что ее собственное признание в любви – самая естественная вещь на свете. Она любила его так, как никого не любила, только Египет. Самым поразительным было то, что она любила этого человека больше, чем Египет.
   Если даже она никогда не увидит, как солнце поднимается над Сахарой, если она никогда не опустит своих рук в нильские воды и не пройдет по долине Абу-Симбела, она все равно узнала трепет восторга. Теперь она может просто посмотреть в глубину его глаз.
   – Я люблю тебя, – прошептала она по-арабски.
   Он наконец приподнял голову. На нее смотрели его темно-синие глаза.
   – И как я мог жить без тебя все эти тридцать три года, любовь моя?
   Она откинула волосы с его лица.
   – У тебя был Египет. Он кивнул:
   – Да. Но теперь у меня Египет и ты.
   Они поцеловались с удивительной нежностью, изумленные своим счастьем.
   – Когда я этой осенью поеду в Египет, ты поедешь со мной.
   Из ее глаз ручьем хлынули слезы. Она не раз давала себе слово обязательно вернуться в Египет, но не представляла себе, когда и как это может произойти. И вот она лежит на ковре, рядом с ней – ее любимый мужчина, и все ее самые несбыточные мечты готовы стать действительностью.
   – Правда? – прошептала она.
   Выражение его лица было серьезным, почти мрачным.
   – Я ни за что и никогда не разлучусь с тобой. Я слишком долго был одинок. Если меня и окружало множество женщин, но они чувствовали ко мне только благодарность. Я хочу провести остаток своей жизни с тобой. – Он поцеловал кончики ее пальцев. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
   Она села, осторожно оттолкнув его в сторонку. Сама мысль о браке, даже с таким выдающимся человеком, тревожила ее.
   – Я… я не вижу необходимости выходить замуж. Я готова жить рядом с тобой и без брачного договора. Правда, мне бы так хотелось.
   – Может быть, ты недостаточно любишь меня, Шарлотта? Поэтому? Понимаю, наверное, ты все еще любишь Йена. Мне это не очень-то нравится, и я не знаю, как можно соревноваться с покойником. Но если ты в самом деле доверяешь своим чувствам, если ты доверяешь мне…
   – Я действительно доверяю тебе. – Она наклонилась и поцеловала его. – И я люблю тебя. Но мне казалось, что и Йена – я люблю тоже. Мы были связаны обетом, и я повиновалась ему, как должна была повиноваться верная жена. Хотя десять месяцев спустя и отказалась покинуть Египет. Я отказалась уехать, даже несмотря на то что он хотел этого больше всего на свете. Я отказалась, и поэтому он сейчас мертв. Он мертв, потому что я не могу быть преданной и покорной женой. – Она погладила его по щеке. – Даже если я буду твоей женой.
   Он попытался что-то возразить, но она накрыла его губы рукой.
   – Я не придаю значения тому, что будут говорить обо мне в обществе. Все дело в том, что мы с тобой думаем – и чувствуем. Давай уедем обратно в Египет. Мы проведем остаток дней, изучая пустыню. – Она помолчала. – А ночью будем изучать друг друга. Дилан резко притянул ее к себе.
   – Жена, любовница, наложница, – произнес он хрипло. – Ты можешь быть кем угодно, Шарлотта, если это значит, что мы вместе.
   Она долго не могла ничего сказать, ее захлестнула волна благодарности, так что она едва сдерживала рыдания. Почти три года она была уверена, что жизнь для нее кончена: счастье, любовь, страсть – все позади. Она хоронила себя в скорби так же надежно, как Йен был погребен в пустыне. Но несколько недель, которые она прожила рядом с Диланом, дали ей надежду. Она отважилась снять оборону, признаться в своей любви, позволила себе отдаться мужчине – сделала то, чего поклялась никогда в жизни не делать.
   Рядом с Диланом она чувствует себя в безопасности. Она больше не хочет быть безутешной вдовой.
   – Я обещаю никогда не расставаться с тобой, Дилан, – произнесла она торжественно. – Я буду рядом с тобой, пока мы будем любить друг друга.
   Его взгляд смягчился.
   – Даже если я взвалю тебя на плечо и потащу в Египет? – улыбнулся он.
   – Если мне придется принести такую жертву… И оба рассмеялись.
   Она устроилась у него на груди.
   – Каждый раз, когда я с тобой, мне кажется, что я снова в пустыне. Жизнь сразу кажется горячей и яркой, полной приключений.
   – Да. Мне пришло в голову еще одно приключение, которое нам может понравиться, моя любовь.
   Она засмеялась, когда он снова стал гладить ее плечи. С такой же легкостью она могла бы разрыдаться – от радости.
   Слишком много счастья не бывает, но сейчас Шарлотте так не казалось.
   Она была уверена, что теперь с ней ничего не случится.

Глава 13

   Дилан не был уверен, что сможет когда-нибудь снова ходить. В изнеможении он лежал на спине, смутно осознавая, что откуда-то снизу доносится грохот посуды и запах жареных сосисок. Сколько времени прошло, пока они здесь занимались любовью? Три часа? Четыре?
   Дилан заставил себя выпрыгнуть из постели. Может быть, это и необыкновенный дом, но слуги – всегда слуги, и они явно занимаются сплетнями. Ему не хотелось, чтобы Шарлотта сделалась скандальной фигурой, даже если она уверяет, что ей нет дела до мнения общества. Она слишком привлекательная мишень для злобной клеветы и жестоких, безжалостных оскорблений.
   Он натянул брюки и обнаружил, что все пуговицы отлетели.
   Шарлотта рассмеялась:
   – Если ты не хочешь всю дорогу домой придерживать штаны, могу тебе посоветовать одолжить у Рэнделла пару подтяжек.
   – Это ты виновата. – Он сел на край кровати и стал надевать рубашку. – Если бы ты не была такой страстной, я бы не стал рвать на себе одежду.
   – Для человека, носящего прозвище Лев, ты слишком смущен таким обыкновенным диким поведением.
   – Очень остроумно! – Он расправил рукава, оглядываясь в поисках золотых запонок. – Хотя я рискую разочаровать тебя, но должен признаться, что я не тот человек, которого на самом деле зовут Лев.
   – Ну конечно же, это ты. – Шарлотта села, одной рукой придерживая у груди простыню, из-под нее соблазнительно выглядывало обнаженное плечо и угадывалась окружность груди.
   Дилан подумал, что она прекраснее, чем золотой бюст из сокровищницы гробницы Рамсеса Третьего.
   – Нет, моя любовь, это не я.
   – Хорошо, если не ты Лев, то кто же?
   – Я не знаю.
   Она посмотрела на него недоверчиво.
   – Я говорю тебе правду.
   Он хотел быть правдивым с этой женщиной, ему просто необходимо было быть правдивым. Никаких уверток, никаких отговорок. Он и так провел слишком много лет, играя роль, так что сейчас сам едва мог понять, где настоящий Дилан Пирс, а где – образ, созданный сплетнями и легендами. Ему больше не нужно было, чтобы Самсон добывал ему информацию. Йен Фэрчайлд, сэр Томас, Ахмед, Хьюз, даже сэр Реджинальд Рейнджер – пусть все они будут ворами и контрабандистами. Но только не Шарлотта. Порукой в этом была его интуиция – и нескольких часов у нее в объятиях.
   Она улыбнулась ему и опустила простыню, обнажив свою прекрасную грудь.
   – Наверное, ты боишься, что я разочаруюсь в твоем прошлом? Ошибаешься. Меня не шокируют твои скандальные выходки. Напротив, я ими даже восхищаюсь.
   Он нахмурился. За исключением тех, кто знал о нем всю правду – как Самсон, например, – все остальные относились к Дилану Пирсу как к негодяю и развратнику. Регулярно, раз или два в год, он встречал женщину, которая его увлекала, которая заставляла его осознать, насколько он одинок. Но потом он понимал, что эту женщину привлекает не обыкновенный валлиец, обладающий огромными познаниями в лингвистике, а парень с репутацией поджигателя каирского рынка. Не образованный мужчина, который любит поэзию и разбирается в династических настенных росписях, а дерзкий повеса и распутник, который умыкает женщин из гарема и соблазняет танцовщиц.
   Его любовниц захватывала мысль, что он пользуется тайными знаниями, чтобы находить засыпанные песком гробницы и храмы только для того, чтобы обчистить их, вынести все сокровища, как это делают настоящие пираты пустыни. Женщины, казалось, наслаждались тем, что имеют дело с мужчиной, который грабит, оставаясь ученым. Им нравился беспринципный головорез с изощренным умом.
   Его считали негодяем, который никому не открывает своего сердца. Множество женщин искали его внимания, мечтали завести с ним интрижку. В этом смысле все скандальные рассказы о нем были правдивы. Потому что он не отдавал своего сердца никому, кроме Египта… до сегодняшнего дня.
   – Шарлотта, Лев – это грабитель. Человек, который обчищает археологические раскопки, а потом продает украденные древности на черном рынке. После этого большинство находок оказываются навсегда потерянными для науки. – Он посмотрел на нее долгим взглядом. – Мы с тобой работали бок о бок шесть недель. Неужели ты в самом деле думаешь, что я способен на такое?
   Ее улыбка погасла. Она протянула ему руку, он нежно пожал ее.
   – Я знаю, как ты работал эти два с половиной года в Египте. Конечно, ты совсем не такой. Никто не работал с такой самоотдачей, как ты, в Набеши и здесь, в Коллекции. – Она пожала ему руку. – Я не ставлю тебе в упрек твое прошлое.
   – Значит, тебя не волнует, что мужчина, которого ты любишь, обворовывал храмы и гробницы? – спросил он тихо.
   Ее серые глаза казались теперь темнее и строже.
   – Но ведь ты больше этим не занимаешься.
   – Шарлотта! – Он взял ее за плечи. – Я никогда этим и не занимался.
   – Если ты хочешь, чтобы я в это поверила, не буду с тобой спорить.
   – Нет необходимости спорить. Я в самом деле могу доказать тебе, что в Египте не украл и стеклянного амулета.
   Она выглядела слегка озадаченной.
   – Как ты можешь это доказать?
   – Я могу привезти тебе Хайрэма Тенанта. Он сейчас отошел от дел и живет в Шотландии. Но если тебе нужны доказательства, он с радостью тебе их предоставит.
   – Хайрэм Тенант? Это не тот, что занимался делом о нелегальной торговле древностями?
   – Именно этим он и занимался. Как и я. – Дилан помолчал. – Хайрэм был руководителем Службы древностей здесь, в Лондоне. А я работал на него в Египте.
   Шарлотта откинулась на спинку кровати.
   – Я ничего не понимаю.
   – Еще мальчишкой я удивлял всех в школе, потому что мог переводить с пятнадцати языков. Некоторые могут в три года, не взяв ни одного урока, играть на пианино или, первый раз оседлав лошадь, ездить верхом не хуже кавалерийского офицера. Таких детей называют вундеркиндами. Я был лингвистическим вундеркиндом, и это заметили.
   – В Службе древностей? Он кивнул:
   – Они разыскали меня, когда я учился на третьем курсе Кембриджа. В то время я уже решил стать египтологом. Мне рассказали о гораздо более интересной возможности послужить прошлому. Зачем заниматься рутинными раскопками, когда можно работать, преследуя и настигая людей, которые расхищают на этих раскопках древности, а потом контрабандой продают их? Я согласился, ведь тогда я был романтиком. Так я стал тайным агентом Службы, и они устроили мое исключение из университета. Мне хотелось начать с какого-нибудь более романтического приключения, но Хайрэм решил, что достаточно будет игры в азартные игры на лекции.
   – Зачем было нужно, чтобы ты оставил Кембридж с позором?
   – Чтобы надежнее убедить определенные круги в археологии, чтобы мне доверяли. Если мне было суждено расследовать, кто провозит контрабандой кольца и амулеты, моя репутация должна быть такой же подмоченной, как и у них. Исключение из Кембриджа – лучшее начало карьеры торговца похищенными древностями.
   – Но это же ужасно! Это пятно на твоем прошлом, и совершенно незаслуженное.
   – А ну ее, университетскую жизнь. Я был доволен, что оставил Кембридж. Большинство профессоров знали о Египте гораздо меньше своих учеников. Предложение, которое я получил, было более престижно, чем дюжина университетских степеней. – Дилан до сих пор помнил возбуждение, которое охватывало его каждый раз, когда он принимался за новое дело.
   – Значит, это Служба древностей послала тебя в Египет?
   – Сначала я был в Малой Азии и Сирии, пытался напасть на след банды, грабившей гробницы вдоль Евфрата. Именно там я впервые прочел «Песни раджи» на арабском, – он бросил на нее строгий взгляд, – которые ты до сих пор так и не удосужилась прочитать. Наверное, ты просто не любишь поэзию, и с этим, видимо, ничего не поделаешь.
   – Почему? – Ее серьезный взгляд немного смягчился.
   – Потому что жаль проводить всю оставшуюся жизнь с женщиной, которая не любит поэзии. – В его словах была лишь доля шутки.
   – Я начала читать их прошлой ночью. А тут как раз кто-то заколотил в дверь и принялся кричать во все горло, что Нефер нашлась.
   Кошка услышала свое имя и подняла голову. Она все еще лежала на туалетном столике.
   – Может быть, лучше прочитать тебе поэму вслух? – Он придвинулся к ней ближе. Как восхитительно, что можно еще раз погладить ее руки, ощутить их тепло и бархатистую кожу! Он знал теперь, что голод любви горит в ней так же жарко, как и в нем самом. – Особенно ту часть, в которой говорится о тайном меде.
   Он пробежал пальцами по ее обнаженному бедру, пока не коснулся кончиками пальцев бледно-золотых завитков внизу живота.
   Шарлотта остановила его руку, мешая ему продолжать исследование.
   – Стихи потом. Сначала расскажи мне, куда ты отправился после Малой Азии.
   Со вздохом он откинулся на спину.
   – Я поехал в Египет и приобрел там известность как честолюбивый, жадный малый, который мечтает прибрать к рукам какой-нибудь богатый археологический раскоп. Я обещал коллекционерам, что смогу раздобыть им что-нибудь вроде посмертной маски Клеопатры или мраморной статуи Рамсеса. Говорил всем, что мало забочусь о научности раскопок, больше о золоте.
   Дилан взглянул на Шарлотту. Она смотрела на него очень серьезно.
   – Чтобы это выглядело более правдоподобно, иногда мне приходилось прибегать к скверным поступкам.
   – И поэтому ты взорвал гробницу фараона Тутмоса?
   – Ага. Из-за этого случая я едва не вылетел из Службы, но тут мне наконец удалось нащупать гнездо контрабандистов, которые занимались скупкой колец в Александрии. Это позволило мне выйти на огромную партию статуй, которую собирались отправить на континент.
   – Так, значит, все эти истории о беспробудном пьянстве, о женщинах… все они сфабрикованы?
   Он уловил в ее голосе задумчивость.
   – Должен признаться, что одно время я злоупотреблял виски, но когда меня свалила малярия, мне пришлось об этом забыть. Алкоголь может вызвать рецидив лихорадки.
   – У отца тоже была малярия, – сказала она, больше для себя.
   Дилан наклонился и поцеловал ее в макушку. Шарлотта улыбнулась ему в ответ.
   – А эти истории насчет женщин? Неужели все они тоже выдумка?
   – Все в них правда.
   – Значит, ты занимался любовью на вершине пирамиды? – Она оперлась на локоть и посмотрела на него.
   – Не сомневайся, Шарлотта. Так оно и было. И во многих других местах тоже.
   – А танцовщиц ты тоже соблазнял?
   – Я просто восхищаюсь любыми женщинами, которые умеют управлять своим телом.
   Она в изумлении приподняла бровь. – А женщины из гарема?..
   – Здесь я должен кое-что объяснить. Любой мужчина, знакомый с обычаями мусульманского мира, знает, что не следует заводить интрижку с женщинами из гарема – иначе тебя могут просто оскопить. Поэтому я никогда не позволял себе слишком сильно сближаться с такими женщинами, Шарлотта. Это было бы сопряжено с большой опасностью и обманом.