Керр Катарина. Чары тьмы

   Примилла улыбнулась, словно находила такую преданность восхитительной. Слишком многие насмехались над тем, как Аваскейн относится к делу. Сочувствие Примиллы было для него большой отрадой. Смотритель маяка украдкой рассматривал гостью. Веселое круглое лицо и розовые щеки странно контрастировали с проницательным взглядом. Кто она, какова ее жизнь? Аваскейн поневоле задумывался над этим.
   Этой ночью, в полнолуние, Примилла тяжело дыша поднялась вверх по каменным ступеням, чтобы присоединиться к Аваскейну наверху башни. Она помогла выложить вторую партию дров для маяка, затем остановилась на краю.
   Перед ней открывался восхитительный вид. Далеко внизу полная луна выкладывала серебристую дорожку по морской ряби, темное море тянулось к далекому горизонту. В чистом весеннем воздухе звезды казались очень близкими, словно до них можно дотянуться рукой.
   – Красиво, не правда ли? – спросил Аваскейн. – Но лишь немногие удостаиваются подняться сюда и полюбоваться. Только я и мои сыновья.
   – У тебя должны быть сильные ноги, господин хороший, от всех этих проклятых ступеней.
   – К ним довольно быстро привыкаешь.
   Свежие дрова загорелись, вокруг заплясал золотой свет. Примилла облокотилась на каменное ограждение, наблюдая за берегом, на который накатывали волны, подобные серебристым призракам.
   – Прости, что спрашиваю, – заговорил Аваскейн. – Но женщины редко путешествуют в одиночестве. Разве ты не боишься опасностей на дорогах?
   – Я могу за себя постоять, когда требуется, – ответила Примилла со смехом. – И кроме того, здесь не так много людей, чтобы причинять мне беспокойство. Стоило проехать такой путь, чтобы поискать в лесу необходимые мне растения. Видишь ли, я всю жизнь была красильщицей, рано выучилась этому мастерству и занимаюсь им уже много лет. Моих познаний достаточно, чтобы экспериментировать с разными растениями и подбирать лучшие цвета для моей гильдии. Мы изучим то, что я привезу домой, выкрасим кусочки ткани, потом посмотрим, как они стираются, и так далее. Никогда не знаешь, когда найдешь что-то, что на самом деле принесет тебе богатство. – Она показала на свои синеватые руки. – Вот вся моя жизнь. Она оставила пятна прямо на моей коже.
   Аваскейн свято верил в необходимость прилагать усилия, чтобы все делать правильно. Он хорошо понял, что она имеет в виду. Но впоследствии, после того, как Примилла давно уехала, он то и дело вспоминал женщину с коричневато-синими руками и думал, чего же она искала на самом деле.
 
   Королевский город Абернауд раскинулся по реке Элавер примерно на две мили вверх по течению, начиная от морского побережья и гавани. За крепостными валами и каменными стенами мощеные улицы то взбегали вверх по холмам, то опускались вниз, в ложбины. По обеим „ сторонам от мостовых стояли одинаковые домики, а вер шину самого высокого холма венчал королевский дан, над которым развевалось серебристо-голубое знамя трона дракона. Далеко внизу, в долине, жались друг к другу хижины бедняков. Чем выше стоял человек на социальной лестнице, тем выше располагалось его жилище в Абернауде.
   Как глава гильдии красильщиков, Примилла обитала на гребне невысокого холма. Ее дом был выстроен на просторном участке, который получила вместе со своим положением. Вместе с ней в трехэтажном круглом здании жили пять ее учеников, которые помогали ей в работе и одновременно постигали основы мастерства. На заднем дворе стояли длинные сараи, в которых размещались главные производственные помещения гильдии. Ткани, окрашиваемые там под личным надзором Примиллы, отправлялись в королевский дом в счет налогов гильдии.
   Хотя во время своего путешествия в Каннобейн Примилла действительно нашла редкие растения для окраски тканей, она испытывала раздражение, поскольку ей потребовалось на время уехать от дел гильдии. Однако долг перед двеомером всегда был важнее, чем долг перед красильщиками. Когда Невин просил ее о помощи, она никогда не могла отказать своему старому учителю магического искусства. Хотя ему еще предстояло рассказать ей о причинах своего интереса к делам Мейла, принца Аберуина и Каннобейна, она была готова порасспрашивать кого удастся и выяснить все возможное. Теперь, после того, как Примилла узнала, что Каннобейн все еще остается верен Мейлу, она могла сосредоточиться на более важном вопросе – на проблеме положения принца при дворе.
   Как часто случалось, Невин удачно выбрал время. Нынешним летом у Примиллы появится доступ в дворцовые круги, поскольку король просил городские гильдии об огромном займе для продолжения борьбы за трон Дэверри. Обычно господа благородного происхождения с презрением смотрели на торговцев и ремесленников. Но коль скоро королю потребовались деньги, вокруг членов гильдий и купцов начали кругами ходить лучшие люди королевства. В первую ночь после своего возращения Примилла присутствовала на первом из собраний, созванном гильдиями и купцами, чтобы выбрать представителей для личных переговоров прямо во дворце. Поскольку она хотела туда отправиться, то легко получила место в совете. Купцы состязались за эти места, но лишь немногие ремесленники могли позволить себе надолго оторваться от работы.
   Наконец после недели собраний и обсуждений представители гильдий – пять человек с ростовщиком Гротиром во главе – встретились с четырьмя советниками короля в узком зале на втором этаже королевского броха. Писарь с каждой стороны тщательно фиксировал ход обсуждения. Примилла ожидала долгого торга и борьбы, но главный советник короля, темноглазый мужчина с животиком по имени Кадлью, твердо объявил, что король хочет тысячу золотых монет.
   – Боги! – выдохнул Гротир. – Вы понимаете, господин, что гильдии разорятся, если такой заем не будет срочно погашен?
   Кадлью просто улыбнулся, поскольку все собравшиеся знали, что Гротир врет. В то время, как торг пошел всерьез, Примилла обдумывала размер займа. Если королю требуется столько денег, то он явно планирует крупное наступление, а это может плохо отразиться на принце, которого держат пленником в Керморе. Совещание закончилось ничем. Впрочем, ничего иного и не ожидалось. Когда члены гильдии уходили, Примилла задержалась и спросила Кадлью, не может ли он потратить минутку и показать ей королевские сады.
   – Конечно, уважаемая. Несомненно, они тебя заинтересуют.
   – Для меня большое удовольствие посмотреть на цветы в целом виде, поскольку моя работа требует по большой части разрывать их на части и кипятить.
   Мило посмеиваясь, Кадлью повел Примиллу вокруг броха. Низкая кирпичная стена, представляющая собой заграждение от лошадей, окружала комплекс из крошечных лужаек. На каждой из них по кругу были разбиты цветочные клумбы. Лужайки напоминали зеленые драгоценные камни в цветном обрамлении. Кадлью с Примиллой приятно провели четверть часа, обсуждая различные виды растений и их цветы. Наконец Примилла посчитала, что может перейти к волнующему ее вопросу.
   – Знаете ли, некоторое время тому назад я искала редкие растения у западной границы и останавливалась в Каннобейне, – сказала она. – В загородном доме принца Мейла.
   – А они хоть помнят там принца?
   – Очень хорошо помнят. Как печально, что у Мейла такой вирд. Я не могу не думать, что этот займ означает намерение короля бросить его на произвол судьбы.
   – Только для ваших ушей, уважаемая, но вы догадались правильно. Нашему сеньору следовало позволить повесить Мейла много лет назад и продолжать войну, но принцесса Маддиан умоляла его не делать этого. Своими слезами она не позволяла забыть о принце. Поскольку она воспитывалась здесь при дворе, то король всегда смотрел на нее, как на родную дочь.
   – Но теперь принцесса умерла.
   – Именно.
   – А что с сыном Мейла?
   – Как человек чести, Огреторик просит за своего отца, но, боги, этот юнец еще не родился, когда его отец уехал на войну. Сколько времени человек может проявлять сентиментальность по отношению к тому, кого он никогда в жизни не видел?
   «В особенности, если ему предстоит унаследовать место этого человека», – подумала Примилла. Настало время, решила она, предпринять кое-какие действия вместо того, чтобы надеяться на намеки от неблагоразумных советников.
   Позднее на той же неделе Примилла выбрала несколько мотков самых лучших синих нитей для вышивания и отправила их в качестве подарка жене Огреторика Лалигге. Ее окрашенные вайдой синие нити всегда пользовались большим спросом, потому что только истинный мастер-красильщик мог обеспечить ровный цвет всего мотка. Подарок обеспечил Примилле аудиенцию у знатной госпожи, когда она в следующий раз пришла ко двору.
   Паж проводил ее в удивительно маленькую комнатку на третьем этаже одного из боковых брохей. Хотя помещение было роскошно убрано коврами и обставлено мягкими стульями, вид из единственного окна оказался плохим. Лалигга, хорошенькая белокурая женщина шестнадцати лет, приняла Примиллу одна, отказавшись от многочисленных служанок, присутствие которых свидетельствовало бы о ее высоком статусе. Единственным компаньоном молодой женщины был маленький терьер, который сидел у нее на коленях и то и дело принимался рычать.
   – Благодарю за прекрасные нити, уважаемая. Я вышью ими одну из рубашек мужа.
   – Очень рада, госпожа.
   С улыбкой Лалигга показала на обитую скамеечку для ног рядом со своим стулом. Примилла тут же села и позволила молодой женщине оглядеть себя.
   – Я провела всю жизнь при дворе, – заметила Лалигга. – Сомневаюсь, что этот подарок – бескорыстный знак внимания с твоей стороны. Какой услуги ты хочешь от моего мужа?
   – Очень небольшой. Я только хочу, чтобы он узнал о моем существовании. Видите ли, на западной границе растут некоторые очень редкие растения для окраски тканей. В конце концов я захочу, чтобы наша гильдия имела право их собирать, несмотря на то, что гильдия Аберуина пользуется преимущественным правом. Но ведь принцу подвластны и Аберуин, и Каннобейн.
   – Принц? Он едва ли считается принцем.
   – В любом случае, ваш супруг – в большей степени принц, нежели его отец, учитывая обстоятельства.
   Лалигга резко встала и опустила собаку на пол. Когда она прошла к окну, терьерчик побежал за ее юбками.
   – Я расстроила госпожу? – спросила Примилла. – Нижайше прошу извинить меня.
   – Просто ты напомнила мне о правде. Никто не знает, кто мой муж и что для нас открыто, а что запрещено. Предполагаю, ты никогда даже не встречалась с принцессой Маддиан.
   – Мне не представлялась такая честь, но я слышала, что она была прекрасной и преданной женой.
   – Была. Все ее обожали, но посмотри, много ли пользы ей это принесло. Мне было ее так жаль! А теперь она мертва.
   – И ее ранг должен бы по праву перейти вам.
   – У меня совсем нет ранга, уважаемая, пока не умрет мой свекор. О, это звучит так ужасно, но я просто очень напугана. Со мной может произойти то же самое, что случилось с Маддиан, – мне придется просто сидеть при дворе, не имея ни малейшего влияния, лишенной прав, а я ведь даже не нравлюсь королю – так, как нравилась она.
   – Я могу понять страхи моей госпожи.
   Примилла также поняла кое-что еще: Огреторик никогда не встречался со своим отцом, зато свою жену он видел каждую ночь. Примилла решила, что ей лучше прямо сейчас связаться с Невиным через огонь и рассказать, какое ядовитое зерно она обнаружила.
 
   Как самый доверенный советник короля Глина, Невин обладал правами, далеко превосходящие права обычного придворного. Закончив разговор с Примиллой, он сразу же отправился в королевские апартаменты и даже не послал пажа впереди – предупредить. В прошлом он часто задумывался, стоит ли сообщать королю сведения, полученные при помощи двеомера, даже если они касаются войны. Теперь, когда у него появились подобные новости, он решил: стоит.
   Однако Невин обнаружил, что его опередили. У короля уже находился посетитель, принц Кобрин, который теперь командовал королевской стражей. В двадцать лет Кобрин стал высоким, стройным и красивым. Он так был похож на Даннина, что временами Невину и королю было больно смотреть на него.
   – Вы хотите сообщить что-то важное? – спросил Кобрин у старого травника. – Я могу покинуть покои нашего сеньора.
   – Сведения важные, и тебя они тоже касаются, – Невин поклонился Глину, который стоял у очага. – Элдис берет огромный займ у гильдий Абернауда. Я могу найти только одну цель, на которую он собирается потратить столько денег, – наши границы.
   – Так! Я и сам думал, сколько нам еще удастся выдавливать из них слезы по поводу пленного принца. Ну, Кобрин, это означает, что нам придется изменить наши летние планы. Хм. Готов поспорить: Элдис собирался переправить свой боевой отряд через нашу границу до того, как мы получим официальное уведомление об их претензиях на трон. И мне не нужен двеомер, чтобы об этом догадаться.
   – Именно так, – Кобрин рассмеялся. – Но мы приготовим сюрприз для этих ублюдков.
   – Сеньор, – обратился к королю Невин, – намерены ли вы привести в исполнение угрозу и повесить принца Мейла?
   Глин потер подбородок тыльной стороной ладони. Его»лицо с крупными чертами с возрастом стало квадратным и несколько одутловатым, щеки приобрели красный цвет.
   – Мне больно убивать беспомощного человека, но Элдис может не оставить мне выбора. Я ничего не стану делать, пока не получу официальное письменное уведомление о непризнании моих прав. Элдис может изменить решение, но нельзя вернуть принца в ряды живых после того, как его повесят.
 
   На той же неделе принц Кобрин повел пятьсот человек по дороге вдоль побережья к границе с Элдисом. Сухопутные части поддерживали корабли с зерном и боевые галеры.
   После беспокойных трех недель вернулись посыльные; войска Кобрина одержали большую победу над армией Элдиса, которая явно не ожидала нападения. Два дня спустя прибыл гонец от короля Элдиса с письмом, где сообщалось об официальном лишении Мейла прав и передаче титула его сыну Огреторику. Невин тут же отправился к Мейлу, чтобы сообщить ему об этом.
   Старик нашел его сидящим за письменным столом, заваленным его любимыми книгами и свитками пергамента. Мейл работал над комментариями к «Этике» греггинского мудреца Ристолина. Невин был уверен, что комментарии получатся отличными, если только Мейл проживет достаточно долго, чтобы их закончить. Когда Мейл поднялся поприветствовать его, солнце высветило густые седые пряди в его черных волосах цвета воронова крыла.
   – У меня для тебя очень плохие новости, – сказал Невин.
   – Меня лишили права на наследство? – он говорил ровным, даже сухим тоном. – Я думал, что к этому идет, после того, как услышал разговоры стражников о войне на границе.
   – Боюсь, что это правда.
   – В таком случае, изучение идей Ристолина о свойствах добродетели пойдет мне на пользу. Похоже, основной целью моей жизни было дождаться хорошей смерти на рыночной площади. Я сказал бы, что сила духа и стойкость – наиболее подходящие добродетели для такого случая, не так ли?
   – Послушай, если от меня будет хоть что-то зависеть, тебя не повесят.
   – В таком случае, у меня остается надежда. То есть, я предполагаю, что это надежда. Возможно, лучше быть повешенным и потом свободно передвигаться в Других Землях, чем сидеть здесь и покрываться плесенью. Знаешь ли, я провел здесь больше времени, чем был принцем Элдиса. Подумать только! Больше половины моей жизни.
   – Готов поспорить, что свобода Других Земель не будет выглядеть столь привлекательно, когда палач накинет петлю тебе на шею. Я вернусь, как только поговорю с королем.
   Дела двора позволили Невину поговорить с сеньором с глазу на глаз только в конце дня. Они прогуливались в окруженном стенами саду за брохом. У искусственного ручья ива опускала длинные ветви в воду, густо росли розы с большими кроваво-красными бутонами – это были единственные пятна цвета в крошечном садике, за которым очень хорошо ухаживали.
   – Я пришел просить о жизни Мейла, сеньор, – сказал Невин.
   – Я так и думал, что ты станешь об этом просить. Я почти готов отпустить его домой – но как это сделать? И как Элдис истолкует мою милость? Несомненно, как слабость, а я не могу этого позволить. Это дело чести.
   – Мой сеньор прав относительно того, что не может освободить его, но Мейл в дальнейшем снова может оказаться полезен.
   – Может. Но опять же, не воспримет ли Элдис это как слабость?
   – Боги будут считать это силой. Чье мнение больше ценит мой сеньор?
   Глин сорвал розу, взял в широкую, мозолистую ладонь цветок и, слегка нахмурившись, стал смотреть на него.
   – Сеньор! – сказал Невин. – Я прошу вас оставить ему жизнь. Это прямая просьба.
   Со вздохом Глин протянул ему розу.
   – Решено. Я не могу тебе отказать – после всего, что ты сделал для меня. У Элдиса целый выводок наследников, как у старой плодовитой курицы, но кто знает? Может, наступит день, когда они пожалеют о том, что лишили Мейла права наследования.
 
   Поскольку Гавра пользовалась благосклонностью и покровительством самого важного советника короля, дела травницы в городе процветали. Теперь она стала владелицей собственного дома и лавки в квартале купцов и зарабатывала много денег, чтобы прокормить себя и двух своих детей, Эбрую и Думорика, незаконнорожденных дочь и сына принца. Много лет Гавра терпела слухи. Соседи клеймили ее шлюхой, рожающей детей от кого попало и раздающей свои услуги мужчинам. Травница предпочитала сносить несправедливые поношения, лишь бы уберечь от убийц своих детей, которых могли бы устранить как наследников. Если бы правда об их отце стала известна, они, несомненно, подверглись бы большой опасности. Но теперь, после того, как Мейла официально лишили права наследования, она задумалась: не сказать ли детям правду? Однако в этом не было смысла. Он жил менее, чем в двух милях от их дома, а дети никогда не видели своего отца.
   Гавра предполагала, что люди, охраняющие Мейла, прекрасно знали, что она его Любовница, но держали язык за зубами, частично из мужского сочувствия к унылой жизни Мейла, но по большей части – потому, что их заранее ужасали кары, которые обрушит на их головы Невин, если они разболтают секрет. Когда в тот день Гавра отправилась в башню, стражники даже поздравили ее с освобождением Мейла от встречи с палачом.
   Едва войдя в комнату, она бросилась в объятия Мейла. Мгновение они крепко сжимали друг друга. Она чувствовала, как он дрожит.
   – Благодарение всем богам за то, что ты будешь жить, – проговорила она наконец.
   – Я много думал о нас, – Мейл замолчал, чтобы поцеловать ее. – Моя бедная любовь, ты заслуживаешь нормального мужа и счастливой жизни.
   – Моя жизнь была достаточно счастливой. Я просто знала, что ты любишь меня.
   Он снова поцеловал ее, Гавра прильнула к нему, чувствуя, что они – двое испуганных детей, которые жмутся друг к другу в темноте, полной ночных кошмаров. «Невин никогда не позволит повесить его, – подумала она. – Но, Богиня, сколько еще может прожить наш дорогой старик?»
 
   После трех лет тяжелой борьбы война на границе с Элдисом достигла мертвой точки. И тогда в середине того лета случилось нечто, к чему не была подготовлена ни одна из сторон: провинция Пирдон восстала против трона Элдиса. Шпионы Глина спешно принесли новость домой, сообщив, что это не просто восстание, но как кажется еще и успешное. Кунол, бывший гвербрет дана Требик, единственного большого города Пирдона, так блестяще повел дела, что среди своих начал слыть за мастера двеомера.
   – Половина Пирдона – лесистая местность, – заметил Глин. – В случае неудачи они могут скрыться в лесах, а потом снова выйти оттуда и атаковать. Отличное место для засад. Кажется, у Кунола большая сила. Интересно, не получил ли он денег от Кантрейя.
   – Я ни в коей мере не удивлюсь, если это так, сеньор, – сказал Невин. – И нам также надлежит послать ему немного.
   Остальную часть этого лета граница с Элдисом оставалась спокойной, а к осени выяснилось следующее: хотя Кунолу предстоит еще долго сражаться, у него большие шансы на успех. Когда Глин отправлял восставшим послания, они адресовались Кунолу, королю Пирдона. Глин также заключил помолвку между шестилетней дочерью принца Кобрина и семилетним сыном Кунола. Кунол любезно ответил на этот королевский жест, усилив набеги на Элдис. И все же, несмотря на эти успехи, у Невина разрывалось сердце. Пока тянулась бесконечная война, королевство распадалось на куски.
   В тот день непрерывно лил осенний дождь. Невин отправился наверх в башню, чтобы повидаться с Мейлом, который, как обычно, работал над своими комментариями. Как нередко случается с подобными проектами, этот вырос далеко за пределы простого введения в мысли Ристолина, как планировал Мейл изначально.
   – Вот так мы и завершим проклятую главу! – Мейл с такой силой опустил перо в чернильницу, что тростник чуть не сломался.
   – У тебя много толковых замечаний.
   – Видишь ли, вопрос в том, что приносит наибольшую пользу. Несмотря на всю гениальность Ристолина, его аргументы не полностью меня удовлетворяют. Он мыслит довольно ограниченными категориями.
   – Вы, философы, всегда так хороши в преумножении категорий.
   – Я – философ? Боги, я не стал бы себя так называть!
   – Правда? А кто же ты?
   Мейл удивленно приоткрыл рот. Когда Невин рассмеялся, Мейл робко присоединился к нему.
   – На самом деле – никто, – согласился пленник. – Двадцать лет я думал о себе, как о воине, проявляя нетерпение, словно боевая лошадь, и страстно желая свободы, чтобы снова броситься в сражение. Я обманывал себя и обольщался. Теперь я даже сомневаюсь в том, что смог бы отправиться на войну. Я представляю себя, сидящего на коне, и размышляю над тем, что Ристолин имел в виду под словом «конец».
   – Ты не кажешься недовольным.
   Мейл прошел к окну, где лил дождь.
   – Вид отсюда совсем другой, чем тот, к которому я привык в юности. Когда битва вздымает пыль на поле, ты не можешь видеть вещи так отчетливо, – Мейл прижался щекой к холодному стеклу и посмотрел вниз. – Знаешь, что самое странное во всем этом? Если бы я не беспокоился так сильно о Гавре и детях, то был бы здесь счастлив.
   Невин почувствовал сигнал двеомера. Пришло время освободить Мейла. Поскольку он принял свою судьбу, то может свободно идти дальше.
   – Скажи мне кое-что. Если бы ты был свободен, ты женился бы на Гавре?
   – Конечно. Почему бы мне этого не сделать? У меня больше нет места при королевском дворе. Я мог бы сделать наших детей законными – будь я свободен. Я на самом деле философ. Я даже готов рассуждать о безнадежном и невозможном.
   Когда Невин покинул комнату Мейла, то думал о погоде. Поскольку на морском побережье редко шел снег, то зимнее путешествие возможно, хотя и окажется неприятным. Он отправился прямо в свои покои и через огонь вступил в связь с Примиллой.
 
   Лавка Гавры занимала переднюю половину дома, находившегося прямо через улицу от таверны ее брата. Каждое утра, когда она приходила сюда и бралась за работу, то обычно осматривала полки, заставленные травами, и бочонки, и кувшины, и сушеного крокодила, висевшего у свеса крыши, венчающего карниз. «Мой дом, – обычно думала она. – И мой магазин. Я всем этим владею, только я одна.» В Керморе редко случалось, чтобы женщина сама владела недвижимостью. Потребовалось личное вмешательство Невина, чтобы ей это позволили. С приближением зимы у Гавры оказалось много посетителей с жаром или воспалением легких, ознобом или ломотой в костях. Ее дела процветали. Кроме того, ей предстояло заняться еще одним делом, которое приносило ей большое удовлетворение, – помолвкой Эбруи. Гавра намеревалась устроить крепкий, традиционный брак для своей дочери.
   К счастью, молодой человек, который нравился самой Эбруе, был хорошим шестнадцатилетним парнем. Его звали Арддин.
   Это был младший сын в процветающей семье. Его родители торговали выделанными шкурами. Обсудив официальную помолвку с отцом молодого человека, Гавра отправилась в дан, чтобы посоветоваться с Мейлом. В некотором роде это было глупо: пленник никогда не встречался с семьей Арддина и свою дочь видел только с большого расстояния.
   Но Мейл выслушал подругу с серьезным видом и обратил свой блестящий ум философа на проблему предстоящей свадьбы дочери с такой интенсивностью, словно притворялся, будто они с Гаврой – настоящие супруги и ведут обычную совместную жизнь.
   – Неплохой брак для таких, как мы, – наконец сказал Мейл.
   – О, ты только послушай себя, моя королевская любовь! «Для таких, как мы»!
   – Моя любимая забывает, что я только лишь скромный философ. Когда я закончу книгу, то священники в храме сделают пятьдесят копий – они посадят писарей переписывать, а я получу по половине серебряной монеты за экземпляр. И это, любовь моя, – все мое богатство в земном мире, поэтому давай надеяться, что семья Арддина не окажется жадной и согласится на такое скромное приданое.
   – Думаю, они возьмут ее долю в моем деле. И, может, немного серебра.
   – Очень хорошо, черт побери. Не повезло той девушке, у которой отец философ.
   Когда Гавра покидала дан, то встретила Невина, который дружески взял ее под руку и проводил до лавки. Дети готовили ужин на кухне. Старый травник мог переговорить с бывшей ученицей с глазу на глаз. Невин положил пару больших дров в камин и зажег их, щелкнув пальцами.