Страница:
– Спасибо, но когда я взял кинжал, то поклялся, что буду носить его с гордостью. Я могу быть ссыльным, но скорее умру, чем нарушу клятву.
Блейн вопросительно приподнял бровь.
– О, клянусь задницей свиньи, – вздохнул Родри. – Правда в том, что я думаю это будет хуже – пользоваться твоими благодеяниями и наблюдать за тем, как почетные гости ухмыляются, глядя на обесчещенного брата гвербрета Аберуина. Лучше уж долгая дорога, чем это.
Блейн протянул ему бригги.
– Я и сам чувствовал бы то же самое, – признался он. – Но я всегда рад видеть тебя здесь.
Родри ничего не сказал из опасения, что расплачется. Пока двоюродный брат одевался, Блейн достал серебряный кинжал и играл с ним, взвешивая в руке и проверяя кончик пальцем.
– Острый, – заметил он.
– Пусть это и знак моего бесчестия, но это самый лучший кинжал, который у меня когда-либо был. Будь я проклят, если знаю, как серебряных дел мастера создают этот металл, но он никогда не тускнеет.
Блейн бросил кинжал в дрова, выложенные у камина. Лезвие просвистело в воздухе и глубоко воткнулось в дерево.
– Отличное лезвие. Все знают, что вместе с серебряным кинжалом приходит позор, но я никогда не знал, что он приносит с собой двеомер.
Хотя Родри знал, что Блейн только шутит, мысль что-то потревожила в его сознании. Он задумался о обо всем, что с ним случилось. Странно. Вначале серебряный кинжал принес ему двеомер. И его первое лето на долгой дороге, в свою очередь, привело его к двеомеру.
– Что-то не так? – спросил Блейн.
– Нет.
И тем не менее Родри чувствовал, как вирд призывает его. И этот зов был подобен тихому свисту, который приносит ветер.
Хотя Саламандр несколько раз проезжал через дан Дэверри, он редко оставался там надолго. Слишком велика была конкуренция на его многолюдных улицах. В то время город представлял собой спиральный лабиринт улиц, которые полукругом окружали Лок Гверконед. В самом большом городе в королевстве проживало почти двести тысяч человек, и эти избалованные горожане требовали более изысканных развлечений, чем несколько простых трюков с шарфиками.
В открытых парках и на рыночных площадях, разбросанных по всему городу, можно было встретить гертсинов и акробатов, менестрелей из Бардека, дрессировщиков с ручными медведями и учеными свиньями, жонглеров и бардов, и все эти искусники очень старались избавить прохожих от денег.
В такой толпе никто не обратил внимание на еще одного гертсина, даже если тот порой задает вопросы о торговле опиумом.
Поскольку Саламандр пытался избежать ненужного внимания, то пошел на компромисс со своими обычными требованиями и остановился в гостинице средней руки, расположенной в старой части города на берегу реки Лух, районе, где проживали мелкие ремесленники и почтенные торговцы. В «Пшеничном снопе» останавливались те, кто развлекал народ. Здесь Саламандр мог услышать любую сплетню. Было несложно разузнать о преступлении лорда Камделя – несмотря на то, что после самой кражи прошло уже несколько недель. Город бурлил, обсуждая случившееся.
– Говорят, король отправил посыльных ко всем гвербретам в королевстве, – заметил как-то раз Элик, владелец гостиницы. – Хотел бы я знать вот что: как одному человеку удается проскользнуть мимо всех этих боевых отрядов и не угодить в расставленные на него ловушки?
– Он может быть мертв, – сказал Саламандр. – После того, как новость распространилась, его, вероятно, ищут все воры в королевстве.
– Правильно, – Элик задумался, посасывая длинный ус. – Он вполне может быть мертв.
В «Пшеничном снопе» жил один постоялец, который держался обособленно, – по той простой причине, что приехал из Бардека и почти не говорил по-дэверрийски. Темнокожему Энопо было примерно двадцать пять лет, но он не наносил на лицо узоры краской, как принято в Бардеке, что означало: его семья по какой-то причине выгнала его из дома, и он не принадлежит ни к одному из кланов.
Он путешествовал по дорогам Дэверри с велавелой, сложным бардекианским инструментом, плоским по форме. Этот музыкальный инструмент с тридцатью струнами клали на колени и играли гусином пером.
Поскольку Саламандр достаточно знал бардекианский, то он и общался с одиночкой-менестрелем, который был страшно рад услышать родной язык. В конце дня, закончив представления, они обычно встречались в таверне, чтобы сравнить свои доходы и пожаловаться на жадность людей, живущих в самом богатом городе королевства.
В этот день Саламандр очень хорошо заработал и купил им кувшин бардекианского вина. Когда артисты устроились за столом у стены, Энопо с наслаждением смаковал каждый глоток.
– Хороший сорт, – объявил он. – Но это вино навевает горькие воспоминания о доме.
– Послушай, ты не должен отвечать, если не хочешь, но…
– Я знаю, – он улыбнулся Саламандру. – Твое сердце рассказчика сгорает от любопытства. Почему меня отправили в ссылку? Я не хочу углубляться во все детали, но дело связано с замужней женщиной, очень высокопоставленной, которая была слишком красива для того уродливого старого богача, за которого она вышла замуж.
– Это не такая уж редкость.
– О, нет. Совсем нет, – Энопо глубоко вздохнул. – Пусть он урод, этот ее муж, однако он пользуется большим влиянием на архонтов.
Мгновение они пили молча, в то время как Энопо смотрел в сторону, словно вспоминал красоту любимой. Саламандр решил, что раз Энопо рассказал о причине своей ссылки, он теперь достаточно доверяет гертсину, чтобы сделать следующий шаг.
– Знаешь ли, вино – не единственная великолепная вещь, которую производит Бардек, – осторожно заметил гертсин. – Когда я посещал твою прекрасную и утонченную родину, то с наслаждением выкурил пару трубок опиума.
– А теперь послушай, – менестрель склонился вперед. – Нужно быть очень осторожным с этим белым дымом. Я видел, как люди, которые его курили, постепенно опускались и даже продавали себя в рабство только ради новой порции.
– Правда? Боги, я этого не знал! А если курить трубку время от времени?
– Нужно быть очень осторожным, – повторил менестрель. – Это подобно алкоголю. Некоторые люди пьют вино, и это на них никак не влияет. А другие становятся пьяницами. Но белый дым воздействует по-другому, и зависимость от него гораздо сильнее.
Саламандр притворился, что очень серьезно обдумывает услышанное, в то время как Энопо наблюдал за ним с хитрой улыбкой.
– Я знаю, о чем ты собираешься у меня спросить, гертсин, – сказал он. – И я не знаю никого, у кого был бы опиум для продажи.
– Ну, если он так опасен, как ты говоришь, то лучше не продолжать. Просто мне интересно.
– Насколько я понимаю, в этом городе его курят только господа благородного происхождения.
– Правда? – Саламандр резко выпрямился. – А где ты это слышал?
– От человека с моей родины, одного купца, который проезжал тут примерно… о, думаю, с месяц назад. Он нашел меня по просьбе отца, чтобы проверить, все ли со мной в порядке, и передал мне деньги, которые послали братья. Мы прекрасно поужинали и выпили много вина. – Энопо мгновение выглядел мечтательно. – Мы со старым Лалано поговорили, и он упомянул белый дым. Он сказал, что купцы из Бардека начинают продавать его людям Дэверри; Его это беспокоило, потому что такая торговля позорна. Она пользуется дурной славой у нас дома. И он знал, что здесь она противоречит вашим законам. А у кого тут достаточно денег, чтобы покупать товар, доставленный контрабандным путем?
– Правильно. У кого же еще, кроме господ благородного происхождения?
– Или, может, богатых купцов. Но эти ваши так называемые лорды определенно очень хорошо умеют держать торговцев в черном теле.
«Разве это не интересно?» – думал Саламандр. Если Камдель курил опиум, то это легко объясняет, каким образом мастера черного двеомера вонзили в него свои когти. Гертсин решил, что несколько следующих дней он очень осторожно поспрашивает вокруг. Он будет вести себя так, словно сам намеревается купить товар.
Б этот момент он почувствовал легкое прикосновение к своему разуму, что означало: другой мастер двеомера пытается вступить с ним в контакт. Саламандр спокойно встал.
– Прости меня, Энопо. Выйду на минутку.
Менестрель только махнул рукой. Саламандр поспешно выбрался из таверны и отправился во двор конюшни, где стоял желоб с водой. Позднее солнце блестело на поверхности. Саламандр уставился в воду и открыл сознание, ожидая увидеть Невина. Вместо этого на него взглянуло красивое, но суровое лицо Валандарио. Саламандр слишком удивился, чтобы послать ей ментальный импульс.
«Так вот ты где, – слова возникли в сознании у Саламандра. – Твой отец попросил меня с тобой связаться. Он хочет, чтобы ты прямо сейчас ехал домой.»
«Не могу. Я выполняю задания Мастера Эфира.»
Серые глаза расширились.
«Я не имею права рассказать тебе все, – продолжал он. – Но темные и опасные дела и замыслы…»
«Поменьше болтовни, сорока! Я скажу твоему отцу, что ты задержишься, однако возвращайся домой как можно быстрее. Он будет ждать у границы с Элдисом, рядом с Каннобейном. Пожалуйста, на этот раз подчинись ему.»
Ее лицо исчезло с поверхности воды. Как и всегда, когда с ним связывалась его старая наставница двеомера, Саламандр чувствовал себя глубоко виноватым, незнамо в чем, хотя на этот раз он, вроде бы, не совершал никаких ошибок.
За ужином Блейн настоял на том, чтобы принимать своего двоюродного брата, как почетного гостя. Каждый раз, когда паж называл его лордом, Родри морщился, а если слуги использовали один из его старых титулов, «правитель Каннобейна», у него слезы наворачивались на глаза.
Все эти любезности, которые говорились из лучших побуждений, только заставляли его вспоминать о его любимым Элдисе, его диких прибрежных землях, огромном дубовом лесе, нетронутом с незапамятных времен. Родри был очень рад, когда они с Джилл смогли покинуть стол гвербрета и отправиться к себе в комнату.
Было уже поздно, Родри довольно сильно напился и устал гораздо больше, чем хотел признавать. Пока он пытался снять сапоги, Джилл открыла ставни и высунулась наружу, глядя на звезды. Пламя свечей отбрасывало тени, и ее волосы блестели, подобно тонким золотым нитям.
– Клянусь всеми богами и их женами, – воскликнул Родри. – Мне жаль, что ты не оставила этот проклятый камень в траве, когда увидела его там.
– По-твоему, так было бы лучше? А если бы его нашел мастер черного двеомера?
– Ну, правильно. Наверное.
– О, я знаю, любовь моя, – она отвернулась от окна. – Мое сердце тоже болит от всех этих разговоров о двеомере.
– Правда?
– Конечно. Как ты думаешь, что я собираюсь делать? Оставить тебя, чтобы следовать дорогой двеомера?
– М-м-м, ну… – внезапно Родри понял, что боялся как раз этого. – А-а, конское дерьмо, теперь это звучит глупо, когда ты произнесла это вслух.
Джилл посмотрела на него, слегка приоткрыв рот, словно раздумывала, что сказать бы сказать еще, а затем внезапно улыбнулась. Она наклонилась, протянула руки к чему-то, потом подняла это на руки и прижала к себе, как ребенка. Родри предполагал, что появился ее серый гном.
– Что-то не так? – спросила она гнома. – Нет? Хорошо, Значит, ты просто пришел нас проведать? Это очень мило, малыш.
Было странно наблюдать, как Джилл разговаривает а кем-то, кого он не видит. Странно и тревожно. Наблюдая за Джилл в свете свечей, Родри вспоминал, как был маленьким мальчиком и думал, что, может, Дикие существуют на самом деле и ему удастся увидеть их.
Временами, когда он бывал в охотничьем заповеднике отца, ему казалось, что какое-то странное существо выглядывает из-под куста или наблюдает за ним с дерева.
И все же уже тогда, в детстве, Родри решил, что Дикие – это только персонажи рассказов няни, придуманные, чтобы его позабавить. Его суровый отец проследил за тем, чтобы у мальчика не возникало никаких глупых фантазий.
– Вот Родри, – говорила гному Джилл. – Поздоровайся с ним.
Родри почувствовал, как маленькая ручка сжала ему палец.
– Добрый вечер, – сказал он и улыбнулся. – И как чувствует себя наш добрый гном?
И внезапно Родри увидел его, пыльного серого цвета, с длинными конечностями и покрытым бородавками носом. Гном улыбался ему, держа кончик его пальца свой костлявой ладошкой. Родри резко втянул ноздрями воздух.
– Ты его видишь, не так ли? – прошептала Джилл.
– Да. Боги!
Джилл с гномом обменялись победной улыбкой, а затем существо исчезло. Родри уставился на подругу.
– Сегодня днем я спросила Невина, почему ты не видишь Диких, – сказала она так спокойно, словно обсуждала, что подать сегодня своему мужчине на ужин. – И он ответил, что ты, вероятно, вполне можешь их видеть, поскольку в твоих жилах есть эльфийская кровь. И еще он сказал, что близость двеомера откроет твои глаза.
– Он прав, – Родри сидел тихо, вспоминая. – Знаешь, на протяжении всей прошлой недели я видел… ну, не совсем их… но… что-то.
– На протяжении этих недель вокруг нас был двеомер.
– Верно. Но почему для тебя так важно, чтобы я видел Диких?
– Просто это может оказаться очень кстати, – Джилл внезапно ощутила беспокойство и отвернулась. – Они смогут передавать послания, если нам снова придется разделиться.
Вот она – правда, которой Родри не хотел смотреть в лицо. Вокруг них черный двеомер, который пытается их остановить.
Он обнял Джилл, крепко прижал к себе и страстно поцеловал.
После страстных объятий Родри проспал мертвым сном большую часть ночи, но к рассвету ему приснился такой тревожный сон, что он резко пробудился и сел в кровати. В предрассветных сумерках комната была серой. Джилл спала рядом. Родри встал, надел бригги и подошел к окну, чтобы посмотреть на улицу и отогнать неприятное чувство, оставшееся после сна.
Когда кто-то постучал в дверь, он вскрикнул. Это был всего лишь Невин, который тихо проскользнул в комнату.
– Ну, дружок, мне интересно, не снилось ли тебе этой ночью что-то странное.
– Клянусь самим великим богом Тарном! Снилось.
Широко зевая, Джилл села в постели и посмотрела на них сонными глазами.
– Расскажи мне об этом сне, – попросил Невин.
– Я нес ночной дозор у ворот какого-то маленького дана. Джилл находилась внутри и я должен был охранять ее. Затем к воротам подошел какой-то человек с мечом. Он не хотел отвечать мне, когда я спрашивал у него пароль. Он насмехался надо мной, называя меня уничижительными прозвищами, и напоминал мне о ссылке. Меня никогда в жизни так яростно не ругали. Я достал меч, собираясь бросить ублюдку вызов, но затем вспомнил, что несу дозор, и остался на своем посту у ворот. Наконец я додумался и крикнул капитана. А вот здесь очень странный эпизод. Когда капитан прибежал, то это был ты. И у тебя в руке был меч.
– Так и случилось.
– О, послушай! – вставила Джилл. – Неужели у Родри был сон-явь?
– Более реальный, чем большинство подобных сновидений, – кивнул Невин. – Знаешь ли, Родри, ты по-настоящему человек чести, если поступаешь так даже во сне. Сон показывал тебе истину. В таких снах аллегории и фантазии используются точно так же, как в песнях бардов. Дан – это твое тело, а человек, которым ты себя чувствовал, – это твоя душа. Чужак с мечом – один из наших врагов. Он пытался выманить твою душу из твоего тела, потому что когда человек спит, его душа может выскользнуть из плоти и отправиться в странствие во Внутренние Земли. Но если бы ты пошел за ним, то сражался бы на его территории, а это очень странное место. Он бы выиграл.
– А что потом? Я бы погиб?
– Сомневаюсь, – Невин мгновение размышлял. – Скорее всего, он захватил бы твою душу в ловушку и занял бы твое тело сам. Ты чувствовал бы себя так, словно все время спишь, а твое тело послушно выполняло бы волю чужой души. Интересно, кого он хотел убить: меня или Джилл? Не исключено, что обоих. В любом случае ты в конце концов проснулся бы и обнаружил, что держишь в руке окровавленный меч, а один из нас мертвый лежит у твоих ног.
Родри чувствовал себя так плохо, словно откусил гнилого мяса.
– К счастью, я постоянно настороже, – продолжал двеомермастер. – Но с этого момента, если тебе приснится сон или если ты просто погрузишься в ленивые мечтания, которые тебя обеспокоят, тут же говори мне. Ни в коем случае не стыдись и не смущайся.
– Договорились.
– Хорошо. – Старик начал ходить взад-вперед. – Я только что узнал одну очень важную вещь. Наши враги не отступают. Этот сон был вызовом, Родри. Они собираются действовать и сражаться со мной.
После неудачной попытки завладеть телом Родри истощение Аластира достигло предела и затуманило его мозг, как алкоголь.
Он никак не ожидал, что у серебряного кинжала окажется такая сильная воля. Хорошенько поразмыслив об этом, он в конце концов решил, что закаленному воину поневоле приходится развить в себе способность к концентрации.
Иначе не победить в сражении. Однако больше всего двеомермастера ставило в тупик ощущение разума Родри и то, как его образ выглядел на астральной плоскости. Учитывая ментальную силу Родри, его проекция должна была быть необычно твердой.
А она, напротив, постоянно мерцала и временами выглядела как язык пламени, принявший форму человеческого тела. Где-то в памяти Аластира должно найтись объяснение этому. Аластир сидел тихо, позволяя сознанию путешествовать от одной смутно мелькнувшей мысли к другой.
– Клянусь самой черной силой! – резко воскликнул он наконец.
Удивленный Саркин поднял голову и повернулся к нему.
– Я только что кое-что понял, – продолжал Аластир. – Готов поспорить: отцом Родри был не Тингир Майлвад. Не больше, чем я. Клянусь, этот серебряный кинжал – наполовину из Западных.
– Правда? Тогда неудивительно, что все предсказания Старца оказались ошибочными.
– Именно. Дарк, ему будет интересно услышать это.
– Если мы проживем достаточно долго, чтобы рассказать ему о твоем открытии.
Аластир хотел было ответить дерзкому ученику, но затем просто пожал плечами. Тем не менее он задумался, уже в который раз: не следует ли им просто убить Камделя и бежать, спасая свои жизни? Но еще оставался камень. Если бы только у него был Великий Камень Запада! Аластир мог бы покорить связанных с ним духов и использовать их огромную силу для своих целей. О, как далеко он продвинулся бы тогда в осуществлении своих планов! Долгие годы изучал он Великий Камень и знал: этот предмет имеет прямую связь с разумом короля, связь, с помощью которой можно медленно свести короля с ума и погрузить королевство в хаос. После этого мастера черного двеомера получат возможность работать в Дэверри, как им хочется.
Саркин наблюдал за ним темными глазами, выражение которых невозможно было прочитать.
– Замышляешь убежать в одиночку, парень? – проворчал Аластир. – У меня есть способы найти тебя, если ты попытаешься это сделать.
– Ничего подобного у меня и в мыслях нет, учитель.
Двеомер Аластира подтвердил, что ученик говорит правду. И тем не менее он чувствовал некую постороннюю мысль, скрывающуюся под поверхностью сознания Саркина. Пришло время, решил он, пора поставить ученика на место.
– Займись лошадьми и твоим животным, – сухим тоном велел он. – Мне нужно побыть одному и поработать.
Саркин отправился в конюшню. Они завладели уединенным домом и небольшим участком земли, убив старого фермера, которому она принадлежала. В соломе, в пустом загоне, скорчившись, сидел работник, которого они оставили в живых, поскольку он мог оказаться им полезен. Ему было около сорока лет и выглядел он крепким малым. Аластир так сильно околдовал его, что стоило Саркину щелкнуть пальцами, как работник покорно поднялся на ноги.
– Накорми и напои лошадей, – приказал Саркин. – Затем приходи в кухню за моим следующим приказом.
Работник кивнул, покачиваясь, словно пьяный.
Кухня представляла собой большую квадратную комнату, отделенную от жилых помещений плетеной перегородкой. Этот дом был построен в старом стиле, очаг находился в середине, над ним в крыше зияла дыра. На соломе на полу, свернувшись, как ребенок, лежал Камдель. Когда они обыскивали ферму, Саркин обнаружил железную цепь и кольцо, которые несомненно когда-то использовались для привязывания вола. Теперь железное кольцо было надето на лодыжку Камделя. Длинная цепь соединяла этот «браслет» с другим кольцом – висящим над очагом. Когда Саркин отсоединил цепь, Камдель застонал и сел.
– Хочешь позавтракать, благородный господин? Есть настоящая овсяная каша.
Небритый и грязный лорд кивнул. Позднее, решил Саркин, он позволит Камделю умыться.
– Худшее почти позади, – сказал он с наигранной бодростью. – После того, как мы вернемся в Бардек, у нас будет хороший дом, мы достанем тебе приличную одежду и все остальное.
Камдель выдавил дрожащую улыбку. «Как все-таки отличаются друг от друга люди», – подумал Саркин. Некоторые боролись с чужой властью до самого конца; другие обнаруживали у себя вкус к странным сексуальным удовольствиям, с которыми он их познакомил. Камдель оказался одним из последних и прекрасно удовлетворял потребности Саркина. Наблюдая за тем, как лорд завтракает, Саркин понял, что рад предпочтениям Камделя. Он испытывал по отношению к пленнику странное чувство, которое тихо глодало душу, наполняя ее зудом. Оно оказалось таким непривычным и незнакомым, что Саркину потребовалось много времени, чтобы найти для него определение: чувство вины. Внезапно он вспомнил себя маленьким ребенком. Как он плакал, когда Аластир изнасиловал его! «Оно того стоило, – сказал себе Саркин. – Ведь он вывел меня на черную тропу.» Но успокоение казалось пустым даже ему самому.
Саркин подошел к двери. Работник был уже там – стоял неподвижно, как зверь. Саркин послал луч света вокруг ауры рабочего. Это заставило ауру околдованного кружиться.
– Ты найдешь нам еще еды. Ты никому ничего не расскажешь. Ни слова, кроме того, что мы тебе велели. Посмотри на меня.
Работник поднял голову и уставился Саркину в глаза.
– Я пойду за кроликами, – прошептал он. – Я не скажу ничего, кроме того, что вы мне велели.
– Хорошо. Иди.
Работник поднялся и, волоча ноги, отправился к конюшне. Саркин прогулялся по маленьким комнаткам и вышел в кладовку. Там он остановился в удивлении. Аластир стоял у окна. Тело убитого фермера тоже стояло – бледное, серое и обескровленное. И тем не менее труп двигался, качаясь на неловких ногах. Аластир взглянул на ученика с победной улыбкой.
– Я привязал к нему Диких. Какое-то время они будут поддерживать в нем жизнь. Он выполнит мои указания. А теперь скажи мне, маленькая собака, можешь ли ты в этом сравниться со мной?
– Нет, учитель, не могу.
– Тогда следи за своим языком, когда разговариваешь со мной, иначе в один прекрасный день закончишь точно так же.
Саркин почувствовал такое сильное отвращение, что ему захотелось развернуться и выбежать из комнаты, но он заставил себя спокойно разглядывать мертвого фермера. Учитель открыто злорадствовал. На мгновение у Саркина промелькнула мысль бросить все и скрыться, но он знал, что слишком глубоко погрузился во тьму, и ему из нее уже не выбраться.
Невин настоял на том, чтобы Джилл и Родри позавтракали с ним в его покоях, а когда пришел паж и сказал, что гвербрет хочет видеть двоюродного брата за своим столом, Невин попросил передать, что серебряный кинжал занят.
Хотя Невин сомневался, что Аластир способен установить связь с воином из боевого отряда Блейна – или вообще с кем-то в дане – ситуация сложилась слишком опасная, и рисковать не следовало. Достаточно одной спятившей кухарки с мясницким ножом и неестественной силой, которую придаст ей колдовство, чтобы резко покончить со всеми его планами.
Когда Невин думал об этом, казалось странным, что мастер черного двеомера смог поработать над разумом Родри во сне. Он начинал предполагать, что враг, которому он противостоит, – это тот же самый человек, который вызвал войну в Элдисе прошлым летом. Тот, кто видел Родри и имел возможность изучить его.
Позднее в тот же день Невин получил новые доказательства, и его подозрения подтвердились. Он сидел на подоконнике и наблюдал за Джилл и Родри, которые играли в кости на медяки. Как только кто-то из них выигрывал все монетки, они тут разделяли их пополам и начинали все сначала. Чтобы отвлечься, Невин открыл третий глаз. Он хотел увидеть, кто из них выиграет следующую партию. И едва он предсказал самому себе, что сейчас выиграет Родри, как Блейн вошел в комнату.
– Комин вернулся с перевала Кам Пекл, – объявил он. – Они прикончили бандитов и привезли с собой пленника. Он может знать что-нибудь интересное.
– Вероятно, – согласился Невин. – Думаю, следует поприсутствовать на допросе. Идем, серебряный кинжал, я не хочу выпускать тебя из виду.
Рядом с караульным помещением стояла небольшая приземистая башня, служившая тюрьмой для содержания местных преступников, которые ждали суда или наказания. Когда Блейн и его спутники вошли в небольшую плохо освещенную комнатку с крошечным окном, то обнаружили стражников за отвратительным занятием. К каменному столбу был привязан голый по пояс человек. Рядом на столе лежал набор железных щипцов других пыточных инструментов. Палач – мужчина крепкого телосложения с мускулистыми ручищами – опускал в жаровню куски угля и раздувал пламя.
Блейн вопросительно приподнял бровь.
– О, клянусь задницей свиньи, – вздохнул Родри. – Правда в том, что я думаю это будет хуже – пользоваться твоими благодеяниями и наблюдать за тем, как почетные гости ухмыляются, глядя на обесчещенного брата гвербрета Аберуина. Лучше уж долгая дорога, чем это.
Блейн протянул ему бригги.
– Я и сам чувствовал бы то же самое, – признался он. – Но я всегда рад видеть тебя здесь.
Родри ничего не сказал из опасения, что расплачется. Пока двоюродный брат одевался, Блейн достал серебряный кинжал и играл с ним, взвешивая в руке и проверяя кончик пальцем.
– Острый, – заметил он.
– Пусть это и знак моего бесчестия, но это самый лучший кинжал, который у меня когда-либо был. Будь я проклят, если знаю, как серебряных дел мастера создают этот металл, но он никогда не тускнеет.
Блейн бросил кинжал в дрова, выложенные у камина. Лезвие просвистело в воздухе и глубоко воткнулось в дерево.
– Отличное лезвие. Все знают, что вместе с серебряным кинжалом приходит позор, но я никогда не знал, что он приносит с собой двеомер.
Хотя Родри знал, что Блейн только шутит, мысль что-то потревожила в его сознании. Он задумался о обо всем, что с ним случилось. Странно. Вначале серебряный кинжал принес ему двеомер. И его первое лето на долгой дороге, в свою очередь, привело его к двеомеру.
– Что-то не так? – спросил Блейн.
– Нет.
И тем не менее Родри чувствовал, как вирд призывает его. И этот зов был подобен тихому свисту, который приносит ветер.
Хотя Саламандр несколько раз проезжал через дан Дэверри, он редко оставался там надолго. Слишком велика была конкуренция на его многолюдных улицах. В то время город представлял собой спиральный лабиринт улиц, которые полукругом окружали Лок Гверконед. В самом большом городе в королевстве проживало почти двести тысяч человек, и эти избалованные горожане требовали более изысканных развлечений, чем несколько простых трюков с шарфиками.
В открытых парках и на рыночных площадях, разбросанных по всему городу, можно было встретить гертсинов и акробатов, менестрелей из Бардека, дрессировщиков с ручными медведями и учеными свиньями, жонглеров и бардов, и все эти искусники очень старались избавить прохожих от денег.
В такой толпе никто не обратил внимание на еще одного гертсина, даже если тот порой задает вопросы о торговле опиумом.
Поскольку Саламандр пытался избежать ненужного внимания, то пошел на компромисс со своими обычными требованиями и остановился в гостинице средней руки, расположенной в старой части города на берегу реки Лух, районе, где проживали мелкие ремесленники и почтенные торговцы. В «Пшеничном снопе» останавливались те, кто развлекал народ. Здесь Саламандр мог услышать любую сплетню. Было несложно разузнать о преступлении лорда Камделя – несмотря на то, что после самой кражи прошло уже несколько недель. Город бурлил, обсуждая случившееся.
– Говорят, король отправил посыльных ко всем гвербретам в королевстве, – заметил как-то раз Элик, владелец гостиницы. – Хотел бы я знать вот что: как одному человеку удается проскользнуть мимо всех этих боевых отрядов и не угодить в расставленные на него ловушки?
– Он может быть мертв, – сказал Саламандр. – После того, как новость распространилась, его, вероятно, ищут все воры в королевстве.
– Правильно, – Элик задумался, посасывая длинный ус. – Он вполне может быть мертв.
В «Пшеничном снопе» жил один постоялец, который держался обособленно, – по той простой причине, что приехал из Бардека и почти не говорил по-дэверрийски. Темнокожему Энопо было примерно двадцать пять лет, но он не наносил на лицо узоры краской, как принято в Бардеке, что означало: его семья по какой-то причине выгнала его из дома, и он не принадлежит ни к одному из кланов.
Он путешествовал по дорогам Дэверри с велавелой, сложным бардекианским инструментом, плоским по форме. Этот музыкальный инструмент с тридцатью струнами клали на колени и играли гусином пером.
Поскольку Саламандр достаточно знал бардекианский, то он и общался с одиночкой-менестрелем, который был страшно рад услышать родной язык. В конце дня, закончив представления, они обычно встречались в таверне, чтобы сравнить свои доходы и пожаловаться на жадность людей, живущих в самом богатом городе королевства.
В этот день Саламандр очень хорошо заработал и купил им кувшин бардекианского вина. Когда артисты устроились за столом у стены, Энопо с наслаждением смаковал каждый глоток.
– Хороший сорт, – объявил он. – Но это вино навевает горькие воспоминания о доме.
– Послушай, ты не должен отвечать, если не хочешь, но…
– Я знаю, – он улыбнулся Саламандру. – Твое сердце рассказчика сгорает от любопытства. Почему меня отправили в ссылку? Я не хочу углубляться во все детали, но дело связано с замужней женщиной, очень высокопоставленной, которая была слишком красива для того уродливого старого богача, за которого она вышла замуж.
– Это не такая уж редкость.
– О, нет. Совсем нет, – Энопо глубоко вздохнул. – Пусть он урод, этот ее муж, однако он пользуется большим влиянием на архонтов.
Мгновение они пили молча, в то время как Энопо смотрел в сторону, словно вспоминал красоту любимой. Саламандр решил, что раз Энопо рассказал о причине своей ссылки, он теперь достаточно доверяет гертсину, чтобы сделать следующий шаг.
– Знаешь ли, вино – не единственная великолепная вещь, которую производит Бардек, – осторожно заметил гертсин. – Когда я посещал твою прекрасную и утонченную родину, то с наслаждением выкурил пару трубок опиума.
– А теперь послушай, – менестрель склонился вперед. – Нужно быть очень осторожным с этим белым дымом. Я видел, как люди, которые его курили, постепенно опускались и даже продавали себя в рабство только ради новой порции.
– Правда? Боги, я этого не знал! А если курить трубку время от времени?
– Нужно быть очень осторожным, – повторил менестрель. – Это подобно алкоголю. Некоторые люди пьют вино, и это на них никак не влияет. А другие становятся пьяницами. Но белый дым воздействует по-другому, и зависимость от него гораздо сильнее.
Саламандр притворился, что очень серьезно обдумывает услышанное, в то время как Энопо наблюдал за ним с хитрой улыбкой.
– Я знаю, о чем ты собираешься у меня спросить, гертсин, – сказал он. – И я не знаю никого, у кого был бы опиум для продажи.
– Ну, если он так опасен, как ты говоришь, то лучше не продолжать. Просто мне интересно.
– Насколько я понимаю, в этом городе его курят только господа благородного происхождения.
– Правда? – Саламандр резко выпрямился. – А где ты это слышал?
– От человека с моей родины, одного купца, который проезжал тут примерно… о, думаю, с месяц назад. Он нашел меня по просьбе отца, чтобы проверить, все ли со мной в порядке, и передал мне деньги, которые послали братья. Мы прекрасно поужинали и выпили много вина. – Энопо мгновение выглядел мечтательно. – Мы со старым Лалано поговорили, и он упомянул белый дым. Он сказал, что купцы из Бардека начинают продавать его людям Дэверри; Его это беспокоило, потому что такая торговля позорна. Она пользуется дурной славой у нас дома. И он знал, что здесь она противоречит вашим законам. А у кого тут достаточно денег, чтобы покупать товар, доставленный контрабандным путем?
– Правильно. У кого же еще, кроме господ благородного происхождения?
– Или, может, богатых купцов. Но эти ваши так называемые лорды определенно очень хорошо умеют держать торговцев в черном теле.
«Разве это не интересно?» – думал Саламандр. Если Камдель курил опиум, то это легко объясняет, каким образом мастера черного двеомера вонзили в него свои когти. Гертсин решил, что несколько следующих дней он очень осторожно поспрашивает вокруг. Он будет вести себя так, словно сам намеревается купить товар.
Б этот момент он почувствовал легкое прикосновение к своему разуму, что означало: другой мастер двеомера пытается вступить с ним в контакт. Саламандр спокойно встал.
– Прости меня, Энопо. Выйду на минутку.
Менестрель только махнул рукой. Саламандр поспешно выбрался из таверны и отправился во двор конюшни, где стоял желоб с водой. Позднее солнце блестело на поверхности. Саламандр уставился в воду и открыл сознание, ожидая увидеть Невина. Вместо этого на него взглянуло красивое, но суровое лицо Валандарио. Саламандр слишком удивился, чтобы послать ей ментальный импульс.
«Так вот ты где, – слова возникли в сознании у Саламандра. – Твой отец попросил меня с тобой связаться. Он хочет, чтобы ты прямо сейчас ехал домой.»
«Не могу. Я выполняю задания Мастера Эфира.»
Серые глаза расширились.
«Я не имею права рассказать тебе все, – продолжал он. – Но темные и опасные дела и замыслы…»
«Поменьше болтовни, сорока! Я скажу твоему отцу, что ты задержишься, однако возвращайся домой как можно быстрее. Он будет ждать у границы с Элдисом, рядом с Каннобейном. Пожалуйста, на этот раз подчинись ему.»
Ее лицо исчезло с поверхности воды. Как и всегда, когда с ним связывалась его старая наставница двеомера, Саламандр чувствовал себя глубоко виноватым, незнамо в чем, хотя на этот раз он, вроде бы, не совершал никаких ошибок.
За ужином Блейн настоял на том, чтобы принимать своего двоюродного брата, как почетного гостя. Каждый раз, когда паж называл его лордом, Родри морщился, а если слуги использовали один из его старых титулов, «правитель Каннобейна», у него слезы наворачивались на глаза.
Все эти любезности, которые говорились из лучших побуждений, только заставляли его вспоминать о его любимым Элдисе, его диких прибрежных землях, огромном дубовом лесе, нетронутом с незапамятных времен. Родри был очень рад, когда они с Джилл смогли покинуть стол гвербрета и отправиться к себе в комнату.
Было уже поздно, Родри довольно сильно напился и устал гораздо больше, чем хотел признавать. Пока он пытался снять сапоги, Джилл открыла ставни и высунулась наружу, глядя на звезды. Пламя свечей отбрасывало тени, и ее волосы блестели, подобно тонким золотым нитям.
– Клянусь всеми богами и их женами, – воскликнул Родри. – Мне жаль, что ты не оставила этот проклятый камень в траве, когда увидела его там.
– По-твоему, так было бы лучше? А если бы его нашел мастер черного двеомера?
– Ну, правильно. Наверное.
– О, я знаю, любовь моя, – она отвернулась от окна. – Мое сердце тоже болит от всех этих разговоров о двеомере.
– Правда?
– Конечно. Как ты думаешь, что я собираюсь делать? Оставить тебя, чтобы следовать дорогой двеомера?
– М-м-м, ну… – внезапно Родри понял, что боялся как раз этого. – А-а, конское дерьмо, теперь это звучит глупо, когда ты произнесла это вслух.
Джилл посмотрела на него, слегка приоткрыв рот, словно раздумывала, что сказать бы сказать еще, а затем внезапно улыбнулась. Она наклонилась, протянула руки к чему-то, потом подняла это на руки и прижала к себе, как ребенка. Родри предполагал, что появился ее серый гном.
– Что-то не так? – спросила она гнома. – Нет? Хорошо, Значит, ты просто пришел нас проведать? Это очень мило, малыш.
Было странно наблюдать, как Джилл разговаривает а кем-то, кого он не видит. Странно и тревожно. Наблюдая за Джилл в свете свечей, Родри вспоминал, как был маленьким мальчиком и думал, что, может, Дикие существуют на самом деле и ему удастся увидеть их.
Временами, когда он бывал в охотничьем заповеднике отца, ему казалось, что какое-то странное существо выглядывает из-под куста или наблюдает за ним с дерева.
И все же уже тогда, в детстве, Родри решил, что Дикие – это только персонажи рассказов няни, придуманные, чтобы его позабавить. Его суровый отец проследил за тем, чтобы у мальчика не возникало никаких глупых фантазий.
– Вот Родри, – говорила гному Джилл. – Поздоровайся с ним.
Родри почувствовал, как маленькая ручка сжала ему палец.
– Добрый вечер, – сказал он и улыбнулся. – И как чувствует себя наш добрый гном?
И внезапно Родри увидел его, пыльного серого цвета, с длинными конечностями и покрытым бородавками носом. Гном улыбался ему, держа кончик его пальца свой костлявой ладошкой. Родри резко втянул ноздрями воздух.
– Ты его видишь, не так ли? – прошептала Джилл.
– Да. Боги!
Джилл с гномом обменялись победной улыбкой, а затем существо исчезло. Родри уставился на подругу.
– Сегодня днем я спросила Невина, почему ты не видишь Диких, – сказала она так спокойно, словно обсуждала, что подать сегодня своему мужчине на ужин. – И он ответил, что ты, вероятно, вполне можешь их видеть, поскольку в твоих жилах есть эльфийская кровь. И еще он сказал, что близость двеомера откроет твои глаза.
– Он прав, – Родри сидел тихо, вспоминая. – Знаешь, на протяжении всей прошлой недели я видел… ну, не совсем их… но… что-то.
– На протяжении этих недель вокруг нас был двеомер.
– Верно. Но почему для тебя так важно, чтобы я видел Диких?
– Просто это может оказаться очень кстати, – Джилл внезапно ощутила беспокойство и отвернулась. – Они смогут передавать послания, если нам снова придется разделиться.
Вот она – правда, которой Родри не хотел смотреть в лицо. Вокруг них черный двеомер, который пытается их остановить.
Он обнял Джилл, крепко прижал к себе и страстно поцеловал.
После страстных объятий Родри проспал мертвым сном большую часть ночи, но к рассвету ему приснился такой тревожный сон, что он резко пробудился и сел в кровати. В предрассветных сумерках комната была серой. Джилл спала рядом. Родри встал, надел бригги и подошел к окну, чтобы посмотреть на улицу и отогнать неприятное чувство, оставшееся после сна.
Когда кто-то постучал в дверь, он вскрикнул. Это был всего лишь Невин, который тихо проскользнул в комнату.
– Ну, дружок, мне интересно, не снилось ли тебе этой ночью что-то странное.
– Клянусь самим великим богом Тарном! Снилось.
Широко зевая, Джилл села в постели и посмотрела на них сонными глазами.
– Расскажи мне об этом сне, – попросил Невин.
– Я нес ночной дозор у ворот какого-то маленького дана. Джилл находилась внутри и я должен был охранять ее. Затем к воротам подошел какой-то человек с мечом. Он не хотел отвечать мне, когда я спрашивал у него пароль. Он насмехался надо мной, называя меня уничижительными прозвищами, и напоминал мне о ссылке. Меня никогда в жизни так яростно не ругали. Я достал меч, собираясь бросить ублюдку вызов, но затем вспомнил, что несу дозор, и остался на своем посту у ворот. Наконец я додумался и крикнул капитана. А вот здесь очень странный эпизод. Когда капитан прибежал, то это был ты. И у тебя в руке был меч.
– Так и случилось.
– О, послушай! – вставила Джилл. – Неужели у Родри был сон-явь?
– Более реальный, чем большинство подобных сновидений, – кивнул Невин. – Знаешь ли, Родри, ты по-настоящему человек чести, если поступаешь так даже во сне. Сон показывал тебе истину. В таких снах аллегории и фантазии используются точно так же, как в песнях бардов. Дан – это твое тело, а человек, которым ты себя чувствовал, – это твоя душа. Чужак с мечом – один из наших врагов. Он пытался выманить твою душу из твоего тела, потому что когда человек спит, его душа может выскользнуть из плоти и отправиться в странствие во Внутренние Земли. Но если бы ты пошел за ним, то сражался бы на его территории, а это очень странное место. Он бы выиграл.
– А что потом? Я бы погиб?
– Сомневаюсь, – Невин мгновение размышлял. – Скорее всего, он захватил бы твою душу в ловушку и занял бы твое тело сам. Ты чувствовал бы себя так, словно все время спишь, а твое тело послушно выполняло бы волю чужой души. Интересно, кого он хотел убить: меня или Джилл? Не исключено, что обоих. В любом случае ты в конце концов проснулся бы и обнаружил, что держишь в руке окровавленный меч, а один из нас мертвый лежит у твоих ног.
Родри чувствовал себя так плохо, словно откусил гнилого мяса.
– К счастью, я постоянно настороже, – продолжал двеомермастер. – Но с этого момента, если тебе приснится сон или если ты просто погрузишься в ленивые мечтания, которые тебя обеспокоят, тут же говори мне. Ни в коем случае не стыдись и не смущайся.
– Договорились.
– Хорошо. – Старик начал ходить взад-вперед. – Я только что узнал одну очень важную вещь. Наши враги не отступают. Этот сон был вызовом, Родри. Они собираются действовать и сражаться со мной.
После неудачной попытки завладеть телом Родри истощение Аластира достигло предела и затуманило его мозг, как алкоголь.
Он никак не ожидал, что у серебряного кинжала окажется такая сильная воля. Хорошенько поразмыслив об этом, он в конце концов решил, что закаленному воину поневоле приходится развить в себе способность к концентрации.
Иначе не победить в сражении. Однако больше всего двеомермастера ставило в тупик ощущение разума Родри и то, как его образ выглядел на астральной плоскости. Учитывая ментальную силу Родри, его проекция должна была быть необычно твердой.
А она, напротив, постоянно мерцала и временами выглядела как язык пламени, принявший форму человеческого тела. Где-то в памяти Аластира должно найтись объяснение этому. Аластир сидел тихо, позволяя сознанию путешествовать от одной смутно мелькнувшей мысли к другой.
– Клянусь самой черной силой! – резко воскликнул он наконец.
Удивленный Саркин поднял голову и повернулся к нему.
– Я только что кое-что понял, – продолжал Аластир. – Готов поспорить: отцом Родри был не Тингир Майлвад. Не больше, чем я. Клянусь, этот серебряный кинжал – наполовину из Западных.
– Правда? Тогда неудивительно, что все предсказания Старца оказались ошибочными.
– Именно. Дарк, ему будет интересно услышать это.
– Если мы проживем достаточно долго, чтобы рассказать ему о твоем открытии.
Аластир хотел было ответить дерзкому ученику, но затем просто пожал плечами. Тем не менее он задумался, уже в который раз: не следует ли им просто убить Камделя и бежать, спасая свои жизни? Но еще оставался камень. Если бы только у него был Великий Камень Запада! Аластир мог бы покорить связанных с ним духов и использовать их огромную силу для своих целей. О, как далеко он продвинулся бы тогда в осуществлении своих планов! Долгие годы изучал он Великий Камень и знал: этот предмет имеет прямую связь с разумом короля, связь, с помощью которой можно медленно свести короля с ума и погрузить королевство в хаос. После этого мастера черного двеомера получат возможность работать в Дэверри, как им хочется.
Саркин наблюдал за ним темными глазами, выражение которых невозможно было прочитать.
– Замышляешь убежать в одиночку, парень? – проворчал Аластир. – У меня есть способы найти тебя, если ты попытаешься это сделать.
– Ничего подобного у меня и в мыслях нет, учитель.
Двеомер Аластира подтвердил, что ученик говорит правду. И тем не менее он чувствовал некую постороннюю мысль, скрывающуюся под поверхностью сознания Саркина. Пришло время, решил он, пора поставить ученика на место.
– Займись лошадьми и твоим животным, – сухим тоном велел он. – Мне нужно побыть одному и поработать.
Саркин отправился в конюшню. Они завладели уединенным домом и небольшим участком земли, убив старого фермера, которому она принадлежала. В соломе, в пустом загоне, скорчившись, сидел работник, которого они оставили в живых, поскольку он мог оказаться им полезен. Ему было около сорока лет и выглядел он крепким малым. Аластир так сильно околдовал его, что стоило Саркину щелкнуть пальцами, как работник покорно поднялся на ноги.
– Накорми и напои лошадей, – приказал Саркин. – Затем приходи в кухню за моим следующим приказом.
Работник кивнул, покачиваясь, словно пьяный.
Кухня представляла собой большую квадратную комнату, отделенную от жилых помещений плетеной перегородкой. Этот дом был построен в старом стиле, очаг находился в середине, над ним в крыше зияла дыра. На соломе на полу, свернувшись, как ребенок, лежал Камдель. Когда они обыскивали ферму, Саркин обнаружил железную цепь и кольцо, которые несомненно когда-то использовались для привязывания вола. Теперь железное кольцо было надето на лодыжку Камделя. Длинная цепь соединяла этот «браслет» с другим кольцом – висящим над очагом. Когда Саркин отсоединил цепь, Камдель застонал и сел.
– Хочешь позавтракать, благородный господин? Есть настоящая овсяная каша.
Небритый и грязный лорд кивнул. Позднее, решил Саркин, он позволит Камделю умыться.
– Худшее почти позади, – сказал он с наигранной бодростью. – После того, как мы вернемся в Бардек, у нас будет хороший дом, мы достанем тебе приличную одежду и все остальное.
Камдель выдавил дрожащую улыбку. «Как все-таки отличаются друг от друга люди», – подумал Саркин. Некоторые боролись с чужой властью до самого конца; другие обнаруживали у себя вкус к странным сексуальным удовольствиям, с которыми он их познакомил. Камдель оказался одним из последних и прекрасно удовлетворял потребности Саркина. Наблюдая за тем, как лорд завтракает, Саркин понял, что рад предпочтениям Камделя. Он испытывал по отношению к пленнику странное чувство, которое тихо глодало душу, наполняя ее зудом. Оно оказалось таким непривычным и незнакомым, что Саркину потребовалось много времени, чтобы найти для него определение: чувство вины. Внезапно он вспомнил себя маленьким ребенком. Как он плакал, когда Аластир изнасиловал его! «Оно того стоило, – сказал себе Саркин. – Ведь он вывел меня на черную тропу.» Но успокоение казалось пустым даже ему самому.
Саркин подошел к двери. Работник был уже там – стоял неподвижно, как зверь. Саркин послал луч света вокруг ауры рабочего. Это заставило ауру околдованного кружиться.
– Ты найдешь нам еще еды. Ты никому ничего не расскажешь. Ни слова, кроме того, что мы тебе велели. Посмотри на меня.
Работник поднял голову и уставился Саркину в глаза.
– Я пойду за кроликами, – прошептал он. – Я не скажу ничего, кроме того, что вы мне велели.
– Хорошо. Иди.
Работник поднялся и, волоча ноги, отправился к конюшне. Саркин прогулялся по маленьким комнаткам и вышел в кладовку. Там он остановился в удивлении. Аластир стоял у окна. Тело убитого фермера тоже стояло – бледное, серое и обескровленное. И тем не менее труп двигался, качаясь на неловких ногах. Аластир взглянул на ученика с победной улыбкой.
– Я привязал к нему Диких. Какое-то время они будут поддерживать в нем жизнь. Он выполнит мои указания. А теперь скажи мне, маленькая собака, можешь ли ты в этом сравниться со мной?
– Нет, учитель, не могу.
– Тогда следи за своим языком, когда разговариваешь со мной, иначе в один прекрасный день закончишь точно так же.
Саркин почувствовал такое сильное отвращение, что ему захотелось развернуться и выбежать из комнаты, но он заставил себя спокойно разглядывать мертвого фермера. Учитель открыто злорадствовал. На мгновение у Саркина промелькнула мысль бросить все и скрыться, но он знал, что слишком глубоко погрузился во тьму, и ему из нее уже не выбраться.
Невин настоял на том, чтобы Джилл и Родри позавтракали с ним в его покоях, а когда пришел паж и сказал, что гвербрет хочет видеть двоюродного брата за своим столом, Невин попросил передать, что серебряный кинжал занят.
Хотя Невин сомневался, что Аластир способен установить связь с воином из боевого отряда Блейна – или вообще с кем-то в дане – ситуация сложилась слишком опасная, и рисковать не следовало. Достаточно одной спятившей кухарки с мясницким ножом и неестественной силой, которую придаст ей колдовство, чтобы резко покончить со всеми его планами.
Когда Невин думал об этом, казалось странным, что мастер черного двеомера смог поработать над разумом Родри во сне. Он начинал предполагать, что враг, которому он противостоит, – это тот же самый человек, который вызвал войну в Элдисе прошлым летом. Тот, кто видел Родри и имел возможность изучить его.
Позднее в тот же день Невин получил новые доказательства, и его подозрения подтвердились. Он сидел на подоконнике и наблюдал за Джилл и Родри, которые играли в кости на медяки. Как только кто-то из них выигрывал все монетки, они тут разделяли их пополам и начинали все сначала. Чтобы отвлечься, Невин открыл третий глаз. Он хотел увидеть, кто из них выиграет следующую партию. И едва он предсказал самому себе, что сейчас выиграет Родри, как Блейн вошел в комнату.
– Комин вернулся с перевала Кам Пекл, – объявил он. – Они прикончили бандитов и привезли с собой пленника. Он может знать что-нибудь интересное.
– Вероятно, – согласился Невин. – Думаю, следует поприсутствовать на допросе. Идем, серебряный кинжал, я не хочу выпускать тебя из виду.
Рядом с караульным помещением стояла небольшая приземистая башня, служившая тюрьмой для содержания местных преступников, которые ждали суда или наказания. Когда Блейн и его спутники вошли в небольшую плохо освещенную комнатку с крошечным окном, то обнаружили стражников за отвратительным занятием. К каменному столбу был привязан голый по пояс человек. Рядом на столе лежал набор железных щипцов других пыточных инструментов. Палач – мужчина крепкого телосложения с мускулистыми ручищами – опускал в жаровню куски угля и раздувал пламя.