Кесслер Ричард. Транс

   Теперь оставалось пригласить Кигана. Драммонд постучал к нему и открыл дверь. Киган, в джинсах и голубой рубашке, сидел на террасе, выходившей в сторону "Айронвуда". Драммонд присмотрелся к нему. В позе Кигана, выражении его лица чувствовалось беспокойство человека, перенесшего страшный психический удар, утратившего нечто столь важное для всего его существования, что он до сих пор не может поверить – неужели все это произошло именно с ним.
   Драммонд приветливо окликнул его и прошел через комнату к открытой двери.
   Киган обернулся. На лице его засияла улыбка, хотя он и не мог скрыть некоторую нервозность из-за непривычной для него обстановки.
   – Доброе утро.
   – Любуешься природой?
   – Да. Я наблюдал за восходом солнца. Знаете, в Лос-Анджелесе мне ни разу не приходилось видеть восход солнца.
   Драммонд улыбнулся.
   – Похоже, наша пустыня преобразовывается. Вон там – видишь? – деревенский клуб "Айронвуд", за ним заповедник "Ливинг Дезерт". Есть зоопарк, можем туда сходить, если ты любишь животных. Это воистину край деревенских клубов. В долине их около дюжины. Истинный рай для игроков в гольф. Есть несколько потрясающих домов. Мы могли бы взглянуть на них, если это, конечно, тебя интересует.
   Драммонд приступил к легкому прощупыванию пациента, пытаясь определить круг его интересов. Но Киган продолжал не открываясь смотреть куда-то вдаль через бесконечно широкую, плоскую долину, словно и не слышал обращенных к нему слов.
   Потом он спросил:
   – Что это за горы?
   – Сан-Бернардино. Весь этот район называется Национальный Памятник Йошуа. Место довольно гористое. Его просто обожают туристы, приезжают сюда на автофургонах. Бывает и много других, разного рода путешественников.
   – Киган обернулся к горам, возвышавшимся сразу за домом.
   – А это что за горы?
   – Официальное название первого горного кряжа – Национальный живописный район Санта-Роса. А самый высокий горный кряж за ним – это горы Сан-Хасинто. Ты любишь горы, Том?
   Киган не отрываясь смотрел на пики, поднимающиеся на пять тысяч футов над уровнем моря, на их застывшие отвесные грани, вонзавшиеся в голубое утреннее небо. Потом кивнул:
   – Да. Они такие... монолитные.
   – А это имеет значение?
   – Конечно. Они ведь и завтра здесь будут, верно?
   Продолжая внимательно разглядывать Кигана, Драммонд кивнул.
   – Да, на них можно положиться. Пошли, завтрак стынет. Надеюсь, ты проголодался, а то ведь я приготовил гору яиц и ветчины – прямо под стать нашей местности.
   Киган ел много, но с каким-то безразличием, словно не замечая вкуса пищи.
   Во время завтрака Драммонд пытался вовлечь Кигана в беседу, непринужденно рассказывая о долине и ее жителях, изредка подбрасывая вопросы, с помощью которых он надеялся выяснить некоторые моменты из биографии пациента, но ничего не добился.
   В конце концов он решил идти напрямик.
   – Мой офис находится недалеко отсюда, примерно на расстоянии мили, в Эль-Пасео. Том, сегодня утром я принимаю больных. Вернусь к обеду. А во второй половине дня я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. И мы проведем сеанс. Не возражаешь?
   Киган занервничал, дрожащей рукой вытер губы бумажной салфеткой и скатал ее в шарик.
   – Конечно. Прекрасно. Хочу начать. Хочу поправиться, Пол. Эта... штука...
   – Какая именно "штука", Том? Попытайся ее описать. Просто расскажи мне о ней, о себе, о своих мыслях, чувствах, снах. Мы так или иначе вернемся к этому во время гипнотического сеанса, но я хотел бы услышать это сейчас, чтобы иметь возможность сравнить. Ночью тебе что-нибудь снилось? Ты успел что-нибудь записать?
   Киган кивнул.
   – Мне снова снился дом...
   – Снова? Он снился тебе раньше?
   – Да.
   – И часто?
   – Много раз.
   – Расскажи мне этот сон. Все, что ты записал, я потом прочитаю.
   – Будто я нахожусь в этом самом доме. Дом старый. Точнее, часть дома старая, а часть новая. Это какое-то очень таинственное место. Новое снаружи, старое, обваливающееся изнутри. Я нахожусь в здании, иду вниз по лестнице. На чердаке начинается пожар. Весь верхний этаж превращается в кромешный ад. Я знаю, что мне надо бежать, но не могу этого сделать. Я в ловушке. И чувствую, что пламя скоро охватит меня, я умру, но никак не могу найти ключ от двери.
   – А дальше?
   Киган пожал плечами.
   – Дальше я просыпаюсь. Во сне пламя не доходит до меня. Оно там, наверху, но огонь охватывает и лестницу. Это ужасно. В этом есть какой-нибудь смысл, Пол, или это просто сон сумасшедшего?
   – Думаю, в нем очень большой смысл, но об этом поговорим позже. Прежде всего, Том, мне хотелось узнать нынешние пределы твоей памяти. Я полагаю, она у тебя постепенно нормализуется. В полицейском участке Лос-Анджелеса и у себя в квартире ты говорил, что ничего не помнишь. Я думаю, ты имел в виду, что ничего не помнишь до того, как очнулся в госпитале?
   – Да. С того момента я все помню.
   – И в то же время ты сейчас сказал мне, что сон о пожаре снился тебе много раз. Значит, и до того, как ты очнулся в госпитале. Верно?
   Киган уставился на него.
   – О да. Мне... мне он не снился с тех пор... значит, он снился мне и раньше.
   – Очень хорошо. Просто здорово! Ты уже кое-что вспомнил. Я же говорил, память начнет к тебе возвращаться, едва ты окажешься в привычном месте. И теперь я хочу, чтобы ты привык к этому месту, чувствовал себя здесь как дома и в безопасности. Просто расслабься, Том, наслаждайся солнцем, видом на горы, а мы сделаем так, чтобы ты сумел все вспомнить. Обещаю тебе.
   Внутренняя растерянность и беспокойство Кигана наконец вырвались наружу.
   – Это так, будто стараешься вспомнить чье-то имя... чье-то, кого ты очень хорошо знаешь... и даже смешно, что оно вылетело у тебя из головы. Знаешь, как зовут человека, а вспомнить, черт возьми, не можешь. Вот так и у меня в отношении всей моей жизни – до того как я очнулся в госпитале. Ничего не могу вспомнить, Пол... вся моя прошлая жизнь как огромная черная дыра. Я не помню, кто я... что я делал... была ли у меня семья...
   – Том, послушай меня. Иногда действительно не удается вспомнить имя хорошо знакомого человека. Или номер телефона. Или сон. Что мы обычно делаем в таких случаях? Усиленно стараемся припомнить. Да? Но чем больше мы об этом думаем, тем труднее нам вспомнить. Если же перестать напрягать память, расслабиться, тут же появляется подсказка из подсознания. Всегда доверяй своему подсознанию. Его цель и назначение – служить тебе. Не пытайся усиленно думать, Том. Таким способом ты загоняешь свою память. Расслабься, и через какое-то время, без особых усилий, внезапно вспомнишь, что происходило с тобой до госпиталя. Раз это случилось один раз, то непременно произойдет и в следующий. Итак, дай этому свершиться. Просто жди.
   На лице Кигана засияла улыбка.
   – Хорошо. Спасибо, Пол.
   Драммонд взглянул на часы.
   – Мне пора. Можешь вымыть посуду. Дом в твоем распоряжении, делай все, что хочешь. Я вернусь к часу.
   По дороге в офис Драммонд думал о сне Кигана. Психоаналитику необходимо достаточно осторожно подходить к сновидениям пациента. Все сновидения представляются в сознании человека в виде символов. Их толкование, естественно, является субъективным, однако в психиатрии и психологии некоторые символы считаются общепризнанными. Драммонд испытывал особую гордость за то, что ему оказалась открытой символика снов Кигана.
   Сновидение о доме – это сновидение о самом себе. Любой рисунок дома, сделанный, например, рукой ребенка, принимает характер антропоморфной символики^[6], где окна – это глаза, дверь – рот, дорожка к дому – язык. Дом, приснившийся Кигану, был новым снаружи и обветшалым изнутри. Вот так воспринимал себя и Киган: внешне молодой, физически сильный, а внутри дряхлый, изношенный человек.
   В его сне пламенем был объят чердак, верхний этаж. Под чердаком следует подразумевать голову, мозг. Разум. Разум Кигана был объят пламенем и не поддавался контролю, угрожая всей его жизни. Киган знал это и пытался убежать, но не смог... никак не мог найти ключ, потому что не знал, что с ним происходит.
   Но для Драммонда гораздо большее значение имел не классический вариант интерпретации сна, а то обстоятельство, что это случилось с Киганом до момента его госпитализации, до получения травмы головы от удара грабителей в Map-Виста. Иными словами, умственная нестабильность Кигана и, возможно, потеря памяти были вызваны какими-то предшествующими событиями. А в момент похищения, видимо, произошло обострение.
   Вот это уже доказательство, это важнейший ключ к разгадке. Теперь Драммонд мог попытаться установить временные рамки, в пределах которых следовало искать источник заболевания Кигана. Сейчас, по крайней мере, он мог пренебречь случаем в Map-Виста и сконцентрировать все свое внимание на прошлом Кигана.
   Конечно, военная кампания во Вьетнаме – чересчур обширное поле для исследования, которое Драммонд собирался предпринять. Но стена, обклеенная вырезками и фотографиями о Вьетнаме! Просто какая-то одержимость, которая, как и сны, является симптомом, указывающим на источник беспокойства.
   Итак, это мог быть Вьетнам.
   Вьетнам... и герой войны во Вьетнаме.
   Джек Крейн.
   Губернатор Джек Крейн.
   Кандидат в президенты Джек Крейн.
   Посмотрим, что произойдет седьмого ноября. Вероятнее всего, Джек Крейн станет президентом.
   В январе Джек Крейн – президент Соединенных Штатов.
   Вырулив "даймлер" на стоянку за офисом, Драммонд выключил двигатель и несколько минут сидел неподвижно, размышляя, казалось бы, о самом невероятном – о связи между Томом Киганом и будущим президентом Америки.
   Невероятно, но вполне возможно.
   В жизни не бывает ничего невозможного. Даже когда речь идет о президентах.
   В принципе, невозможным казался и "Уотергейт". Жизнь доказала, что это возможно. Ведь это было!
   Драммонд нахмурился. Его охватило чувство тревоги и беспокойства. Почему вдруг пришел ему на память "Уотергейт"? Что натолкнуло его на это?
   Он отбросил эти мысли, напомнив себе, что научный анализ не допускает никаких импульсивных предположений, запер автомобиль и направился к своему офису.

Глава 9

   Драммонд возвратился домой в час дня. Киган лежал на постели в своей комнате, пребывая в прекрасном расслабленном состоянии. Само по себе это еще ни о чем не говорило, но было ясно, что он уже освоился с окружающей обстановкой и мысленно приготовился начать лечение.
   – Я лежал и пытался очистить свое сознание от страха. Пытался просто думать. Но это трудно. Я чувствую себя так, словно надо мной висит какая-то невидимая угроза. Знаете, что-то вроде огромного металлического шара – ну, такой, каким рушат дома, – и если у меня появятся неправильные мысли, он упадет на меня и раздавит.
   Драммонд присел на край кровати.
   – А у тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, о чем ты не имеешь права думать?
   Киган отрицательно покачал головой.
   – У меня такое ощущение, что я не должен думать ни о чем, кроме того, что со мной происходит в данную минуту. Вот о том, что произошло со мной после того, как я очнулся в госпитале, думается легко, но перед этим...
   – А если ты все же попытаешься вспомнить что-нибудь о твоем прошлом?
   – Произойдет что-то ужасное. На меня обрушится металлический шар... Но не шар – смерть, удар молнии, не знаю что. Но оно убьет меня.
   Драммонд похлопал Кигана по колену.
   – Ладно, Том. Расслабься. Боже мой, я все время прошу тебя расслабиться, будто не понимаю: если бы ты мог, ты бы и сам это сделал. Ну, хорошо. Я просто вот о чем тебя попрошу: постарайся быть как можно спокойнее, пусть твое подсознание поможет тебе. Ну давай поднимайся, надо чего-нибудь поесть. – И Драммонд приподнялся с кровати.
   – Я вспомнил еще один сон.
   Драммонд снова присел на край кровати.
   – Великолепно. Именно тот, который снился тебе много раз?
   Киган наморщил лоб.
   – Не знаю. Я даже не знаю, сон это или фильм, который я видел, или же я что-то вспомнил. Боже мой, у меня все смешалось в голове.
   – Не беспокойся об этом, просто расскажи мне, что ты видел.
   – Все, как в замедленной съемке... все странно. Много зеленых людей... в саду... они падают и встают, смеются, весело хохочут, падают в истерике, ведут себя как сумасшедшие.
   – И это все?
   – Это все, что я помню.
   – Ты можешь описать мне этих людей? Это реальные люди нормального роста?
   – Думаю, да.
   – Когда ты говоришь "зеленые", что ты имеешь в виду, Том?
   – То, что я и сказал: они все в зеленом.
   – Как солдаты... в защитной одежде?
   Киган непроизвольно снова попытался заткнуть уши.
   – Может быть. Не знаю.
   Мышцы его напряглись, словно к нему подключили электрический ток. Видно было, что он специально попытался ответить быстро, чтобы не дать этому напряжению распространиться по всему телу.
   – Том, забудь про этот сон. Очисти от него свое сознание. Я хочу, чтобы во второй половине дня ты немного отдохнул. Обо всем этом мы поговорим потом. Давай поедим. Хочешь грибного супа и сандвич из курятины?

* * *

   В три часа дня Киган, распростершись, лежал на кушетке. Шторы были задернуты, в комнате царил полумрак. В помещении поддерживалась нормальная температура. Драммонд укрыл Кигана тонкой простыней, создав скорее психологический, чем физический комфорт. На пациентов, находившихся в гипнотическом состоянии, этот прием действовал успокоительно.
   На столике возле головы Кигана стоял маленький будильник, мерное, гипнотическое тиканье которого гулко раздавалось в тишине комнаты.
   Драммонд подождал, пока Киган привыкнет к своему состоянию, освоится в комнате, свыкнется с мыслью о том, что ему предстоит пройти сеанс гипноза.
   – Ну так, приступим потихоньку. Я уже говорил тебе в полицейском участке, что до того, как загипнотизирую тебя, я задам несколько вопросов, потом те же самые вопросы я повторю во время сеанса гипноза. Если ты почему-либо не захочешь отвечать на мой вопрос, просто скажи мне об этом. Или вообще ничего не говори. У тебя нет никаких обязательств передо мной. Я буду записывать все сеансы, магнитофон уже включен. Том, как твое полное имя?
   – Томас Коннор Киган.
   – Сколько тебе лет?
   – Не помню.
   – Твой день рождения?
   – Не помню.
   – Все хорошо, успокойся. Теперь следующий вопрос. Ответ на него может здорово помочь мне. Но ты не напрягайся. Пусть этот вопрос ничем тебя не связывает. "Коннор" и "Киган" – ирландские имена. Твой отец был ирландец?
   – Я его не помню.
   – А кого-нибудь из членов своей семьи помнишь?
   – Нет. Никого.
   – И у тебя нет их фотографий?
   – Нет.
   – Зато у тебя есть много других фотографий.
   Киган заколебался.
   – Да.
   – Что на этих фотографиях?
   – Вы же их видели.
   – Я хочу, чтобы ты сам мне это сказал.
   – Это... война во Вьетнаме.
   – Ты собирал их, делал вырезки, приклеивал на стену?
   Киган вновь застыл в нерешительности.
   – Да. Я хочу сказать, должно быть, это был я. Но я не помню, что делал это.
   – Тогда почему ты думаешь, что ты делал это?
   Ощущение дискомфорта, руки Кигана задрожали, дыхание стало прерывистым.
   – Я... Меня интересует война.
   – Какой-нибудь конкретный аспект войны?
   – Нет.
   – Просто общий интерес?
   – Думаю, да.
   – Ты служил в армии, Том?
   – Нет! То есть не помню. Иногда я...
   – "Иногда" ты что?..
   – Иногда у меня появляется ощущение, что я служил в армии... когда я смотрю на эти фотографии. Мне кажется, что я там был.
   – Во Вьетнаме?
   – Да. Но все это как во сне. Похоже на тот сон о зеленых парнях... а может, это было кино. Боже мой, Пол, не знаю я ничего!
   – Скоро узнаешь. Обещаю тебе. Хорошо. Думаю, хватит вопросов. А теперь я введу тебя в гипнотическое состояние. Я хочу, чтобы ты очистил свое сознание, успокоил его. Слушай, как тикает будильник... просто слушай будильник, Том. И представь себе, как работают "дворники". Медленно... движутся... в такт... часам... вправо... влево... назад... вперед... А сейчас закрой глаза... и сосредоточь все свое внимание... на темени, на мышцах головы...
   Когда Драммонд дошел до ступней, Киган уже полностью расслабился. Дыхание у него стало медленное, спокойное, ровное.
   – Хорошо. Хочу, чтобы ты поговорил со мной, Том. Расскажи мне первое, что приходит тебе на ум.
   Киган откашлялся, облизал пересохшие губы и заговорил. Говорил он медленно, сонным голосом.
   – Медсестра... чернокожая медсестра... склонилась надо мной и говорит: "Проснись". Не знаю, где я был... что произошло со мной. Не могу вспомнить.
   – А что было до этого, еще раньше?
   – Сны. Видел сны... кино... прокручивалось у меня в голове.
   – Расскажи мне о своих снах.
   – Я уже рассказывал вам. Дом в огне... зеленые люди в саду... смеются.
   – Других снов не было?
   – Нет.
   Драммонд повторил вопросы о возрасте и семье, те, что он задавал до гипноза, но получил те же самые ответы. Затем первая потрясшая его реакция.
   – Погружайся в сон, Том, и расскажи мне о картинках в твоей комнате.
   – О каких картинках?
   – О фотографиях.
   – О каких фотографиях?
   У Драммонда волосы зашевелились на затылке.
   – Опиши мне свою квартиру по адресу: Ломита, четыре-пять-девять. Опиши подробно, начиная с двери.
   – Там всего одна комната... ванная и кухня слева... платяной шкаф справа. Есть кровать, кофейный столик...
   – Остановись на кровати. Что находится за кроватью?
   – Стена.
   – Что на стене?
   Киган замолчал в нерешительности:
   – Краска.
   – И ничего другого?
   – Нет.
   – Никаких картинок?
   – Когда-то были.
   – Что когда-то было?
   – Так себе... всякий хлам... картинка с хохочущим клоуном. Я не мог на нее смотреть... и выбросил.
   – А что ты повесил на ее место?
   – Ничего.
   "Явное отрицание, – думал Драммонд. – Психологический отклик на неприятную ситуацию или событие. Так уж устроен мозг: в сознательном состоянии ум Кигана был одержим войной во Вьетнаме, но в состоянии гипноза ум отказывается проявлять к этому интерес".
   Драммонд решил копнуть глубже.
   – Том, скажи мне, что ты знаешь о вьетнамской войне?
   Реакция была такая, словно Драммонд прокричал прямо в ухо Кигану: "Пожар!"
   – Ничего!
   Тело Кигана напряглось, он резко сел на кушетке, его била дрожь, широко открытые глаза невидяще уставились в стену, пальцы лихорадочно теребили простыню, на лице выступил пот.
   – Я ничего не знаю! Я не имею права говорить! Я не должен этого говорить!
   – Почему же? Кто тебе сказал, что ты не должен говорить о войне во Вьетнаме?
   – Будет больно. – Лицо Кигана исказилось, будто от мучительной боли. – Ни слова... будет очень больно... я ничего не знаю.
   Резким движением он поднял руки, заткнул ими уши и яростно замотал головой, словно пытаясь отвязаться от голоса Драммонда.
   – Хорошо, Том. Забудь про все, о чем я тебя спрашивал. Расслабься. Ты в безопасности. Ложись и расслабься.
   С Киганом происходило нечто странное. Драммонд заметил это еще во время сеанса судебного гипноза. На каком-то этапе Киган впадал в невероятное беспокойство, эмоции выплескивались, буквально вылетали из него, как выходит воздух из проколотого воздушного шарика. Потом он успокаивался.
   Итак, толчок его эмоциям дало слово "Вьетнам". Теперь уже Драммонд не сомневался, что такая бурная реакция Кигана на любую попытку восстановить в памяти путем гипноза некоторые моменты его прошлой жизни и, несомненно, его прежней службы в армии была запрограммирована. И еще Драммонд понял, что восстановить память Кигана будет очень трудно.
   Кто бы ни закладывал в Кигана программу, проделал он это первоклассно. Страх был всепоглощающим и вполне реальным. А судя по выражению его лица, выпученным глазам и постоянно повторяемой фразе "Будет больно!", этот страх дополнялся кошмарами, связанными с возникающей в голове болью.
   "Да-а, дилемма, – размышлял Драммонд. – Как же все-таки помочь Кигану, не причинив ему, страданий и не навредив его мозгу".
   Слишком сильное вторжение в психику Кигана могло бы ввести его в состояние постоянного психоза. В то же время не предпринять никаких мер – значит получить тот же результат.
   Надо было что-то придумать, и именно до того, как появится Дик Гейдж с информацией о военной карьере Кигана. В том, что эта карьера была, Драммонд теперь не сомневался. Так как же действовать дальше? Драммонд решил применить к Кигану различные уровни гипноза, и на этом фоне попробовать докопаться до ключевых слов, которые могли бы хоть на какое-то время восстановить память бедняги.
   Начал он издалека.
   – Том, я прошу тебя очень внимательно прислушаться к моему голосу... к медленному... непрерывному тиканью часов... ты погружаешься... все глубже и глубже... в состояние релаксации.
   В течение пятнадцати минут Драммонд вводил Кигана в разные фазы гипноза. Голос его звучал приглушенно, успокаивающе, навевал сонливость, вызывал тяжесть во всем теле, вялость, еще большую сонливость, пробуждая в воображении пациента картины умиротворяющей деревенской жизни, деревенского пейзажа – с травой, цветами, зелеными лугами.
   – Ты находишься в саду... это твой сад. Ты видишь его, Том?
   – Да.
   – Кто еще с тобой?
   – Никого.
   – Ты слышишь смех?
   Киган замер в нерешительности.
   – Не здесь.
   – А где?
   – В другом саду.
   – Иди туда. Скажи мне, когда ты будешь в этом саду.
   Драммонд отметил перемены в Кигане – от общей релаксации к первым признакам дискомфорта, суровому сосредоточенному взгляду.
   – Я... там, в саду.
   – Опиши мне то, что ты видишь.
   – Люди... зеленые люди...
   – Сколько их?
   – Много.
   – Десять?
   – Больше.
   – Пятьдесят?
   – Больше.
   – Что они делают?
   – Они смеются... ведут себя как сумасшедшие... падают на землю... умирают со смеху.
   – Как они одеты?
   – В зеленое... и черное.
   – Опиши их лица.
   – Зеленые и... грязные... как клоуны.
   – Как на картинке с клоуном, которую ты выбросил?
   – Он смеялся... я ненавидел его... просто не мог на него смотреть.
   – Потому что он напоминал тебе смеющихся парней?
   – Да. Я их ненавидел.
   – Они над тобой смеются?
   – Нет.
   – Над чем же они смеются?
   – Ни над чем. Они просто сумасшедшие...
   – Они пьяные?
   – Нет.
   – Кто они, Том?
   – Не знаю.
   – Они солдаты, не так ли?
   – Нет!
   – Они солдаты в защитной одежде?
   – Нет!
   – Ты один из них.
   – Нет! Я не один из них.
   – Но ты ведь солдат. Ты служишь в армии.
   – НЕТ!
   Голос его звучал протестующе. Киган резко привстал на кушетке, опять задрожал всем телом.
   – Том, – поспешил Драммонд, – не думай об этом саде! Вернись в первый сад... мирный сад. Ложись... и расслабься.
   Киган откинулся на кушетку и лежал так спокойно, словно ничего не случилось.
   "Вьетнам" и "армия". Кто бы ни закодировал Кигана, он постарался сделать так, чтобы тот, даже находясь в состоянии глубокого гипнотического транса, никогда не проговорился о том, чему был свидетелем или в чем, возможно, даже сам принимал участие. Смеющихся парней в зеленом принимать всерьез, пожалуй, не стоило, они появлялись у Кигана во сне, скорее всего, своего рода символика или что-нибудь подобное. Но вот узнать подробности армейской службы Кигана просто необходимо – позднее он позвонит Гейджу.
   А пока Драммонд решил сделать еще одну попытку и затем прекратить сеанс. Но этот тест надо было провести очень медленно и осторожно.
   – Том, я хочу, чтобы ты еще глубже погрузился в сон. Представь, что ты находишься в прекрасном доме, стоишь на самом верху длинной золоченой лестницы... ты спускаешься по ней... и с каждым шагом все глубже и глубже погружаешься в сон... все глубже и глубже погружаешься в мир и спокойствие. Спуститься тебе надо на двадцать ступенек... и сейчас ты уже начал спускаться... девятнадцать... восемнадцать... семнадцать...
   Дойдя до "пятой ступеньки", Драммонд произнес:
   – Остановись здесь на минуту. В конце холла из белого мрамора ты видишь двери. В дверях стоит человек. Он пришел навестить тебя. Это человек, голос которого ты слышал по приемнику... человек, которого ты видел и слышал вчера вечером по телевизору...
   У Кигана появились первые признаки возбуждения, судорога прошла по его телу.
   – Ты знаешь этого человека?
   Тяжелое дыхание, непроизвольное дрожание головы.
   – Ты когда-нибудь встречался с этим человеком?
   – Нет!
   – Ты знаешь, как его зовут?
   Молчание, но за этим молчанием Драммонд ощутил утвердительный ответ.
   – Том, так как же его зовут?
   Снова задрожала голова, крепче сжались губы.
   Том, назови его имя.
   Тишина и усиливающийся ужас.
   – Пойди к нему и поздоровайся.
   – Нет!
   – Том, это очень важно... ты когда-нибудь встречался с Джеком Крейном?
   – НЕТ! НЕ ЗНАЮ! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ! – истерично закричал Киган.
   – Хорошо, Том. Больше никаких вопросов. Этот человек ушел. Ты в безопасности. Ты стоишь на лестнице... теперь ты поднимаешься по ступенькам наверх, туда, где твой ум спокоен и безмятежен. Шесть... семь... восемь... ты успокаиваешься с каждым шагом, с каждой ступенькой.