Клэнси Том. Cлово президента

   Вот почему, господин председатель, я намерен за время своего пребывания в Министерстве финансов произвести там кое-какие перемены, если ваш комитет сочтет возможным утвердить мою кандидатуру. Начать с того, что я собираюсь поручить своим специалистам полностью переделать Налоговый кодекс таким образом, чтобы он стал понятным рядовому гражданину. В кодексе не должно быть никаких исключений и льгот, он должен отвечать требованиям здравого смысла. Я считаю необходимым, чтобы одни и те же правила в равной степени применялись ко всем. Я готов представить предложение, направленное на решение этих задач. Уважаемые дамы и господа, я хочу сотрудничать с вашим комитетом, и мы вместе разработаем проект нового налогового законодательства. Ни при каких условиях я не допущу, чтобы кто-то лоббировал частные интересы, и надеюсь, что вы поступите так же. Господин председатель, если мы начнем обсуждать с каждым гражданином предлагаемые им «небольшие» изменения в налоговое законодательство, которые направлены на удовлетворение особых интересов отдельных групп, результатом станет вот это! – Уинстон снова показал на сломанный стол и рассыпанные вокруг тома. – Все мы – американцы и должны работать сообща. Всякая попытка изменить налоговое законодательство нашей страны, направленная на то, чтобы удовлетворить желания каждого лоббиста, сидящего в своем офисе и защищающего интересы своих клиентов, в конце концов приводит к тому, что подавляющее большинство налогоплательщиков платит больше денег, а отдельные избранные группы платят меньше. Законы нашей страны не должны создавать новые рабочие места для бухгалтеров и юристов в частном секторе, и чиновников в государственном. Законы, которые вы утверждаете и которые люди вроде меня исполняют, должны служить интересам граждан, а не потребностям правительства.
   Далее, я хочу, чтобы мое министерство функционировало эффективно. Правительство даже не знает, как правильно написать слово «эффективность», не говоря уже о том, чтобы заставить это понятие работать. Мы изменим такое положение. Разумеется, я не смогу перестроить весь этот город, но в моих силах перестроить министерство, которое доверил мне президент, с решением коего, я надеюсь, вы согласитесь. Я знаю, как управлять деловым предприятием. «Коламбус групп» служит интересам буквально миллионов людей, прямо и косвенно удовлетворяя их, и я с гордостью руководил своей компанией. Через несколько месяцев я представлю Конгрессу на утверждение бюджет Министерства финансов на будущий год, и в нем не будет ни единой лишней статьи расходов. – Это было обдуманным преувеличением, зато произвело большое впечатление на членов комитета. – В этом зале и раньше раздавались подобные обещания, поэтому я не буду винить вас, если вы с сомнением отнесетесь к моему заявлению, но я привык выполнять данные мной обязательства и потому гарантирую результаты.
   Президенту Райану пришлось буквально силой заставить меня переехать в Вашингтон. Мне не нравится здесь, господин председатель, – сказал Уинстон, глядя на членов комитета. Он знал, что теперь они у него в кармане. – Я хочу выполнить порученную мне работу и вернуться домой. Но работа будет выполнена, если вы поручите ее мне. На этом я заканчиваю свое вступительное заявление.
   Самыми опытными людьми были репортеры, которые сидели во втором ряду – первый занимали жена Уинстона и члены его семьи. Журналисты знали, как ведется работа в Сенате и что должен говорить кандидат в члены кабинета министров. Ему надлежит восторгаться тем, что ему выпала честь служить стране, восхвалять президента, который доверил ему столь ответственную должность, и сенаторов, которым предстоит утвердить его назначение.
   «Мне не нравится в Вашингтоне»? Репортеры перестали писать и посмотрели сначала на членов комитета, потом друг на друга.

***

   «Артиста» вполне удовлетворило то, что он здесь увидел. Несмотря на то что опасность, которая угрожала ему, тут была больше, это компенсировалось другими обстоятельствами. В нескольких метрах от объекта проходило шоссе с четырьмя полосами движения, и от него вела запутанная сеть проселочных дорог. Лучше всего было то, что он мог видеть почти все. Прямо позади объекта находилась роща, причем настолько густая, что там нельзя было скрыть машину поддержки. Но где же она тогда? Гм, пожалуй, вот тут. Совсем рядом находился дом с пристроенным к нему гаражом, выходящим прямо к детскому саду, и вот еще одна…, да. Два автомобиля, припаркованные перед самым домом, – почему их не поставили в гараж? Значит, агентам Секретной службы удалось договориться с владельцами дома. Расположение было идеальным, всего в пятидесяти метрах от детского сада, и в нужном направлении. Если случится что-нибудь непредвиденное, будет подан сигнал тревоги, в машине поддержки мгновенно разместятся вооруженные агенты, дверь гаража распахнется и машина, как танк, выкатится на дорогу.
   Проблема безопасности в ситуации, подобной этой, заключалась в том, что каждый маневр должен быть отработан до автоматизма, и какими бы подготовленными ни были агенты Секретной службы, им приходилось приспосабливаться к условиям, уже известным и легко предсказуемым. Он посмотрел на часы. Как подтвердить свои подозрения? Для начала ему нужно несколько минут, чтобы осмотреться. Прямо напротив «Гигантских шагов», на другой стороне улицы, находился небольшой магазинчик, и его непременно нужно проверить, потому что противник разместил там своего человека, может быть, даже двоих. Он подъехал к магазину, поставил машину и вошел внутрь, потратив минуту на то, чтобы оглядеться по сторонам.
   – Чем могу служить? – послышался голос. Женщина лет двадцати пяти, не больше, но хочет выглядеть еще моложе. «Артист» знал, что этого можно добиться с помощью прически и макияжа. Ему доводилось прибегать к помощи женщин-оперативниц, и он говорил им именно это. Молодые люди всегда кажутся менее опасными, особенно женщины. Он подошел к прилавку со смущенной улыбкой.
   – Я ищу ваши карты, – сказал он.
   – Прямо под прилавком. – На лице продавщицы появилась улыбка. Это несомненно агент Секретной службы, подумал он. Для человека, выполняющего такую незначительную работу, у нее слишком яркие глаза и пристальный взгляд.
   – Ну конечно, – недовольно произнес он, делая вид, что раздражен своей невнимательностью. «Артист» выбрал атлас с картами, где была указана каждая улица и каждый жилой дом в этом округе – графстве, как называют их в Америке. Взяв атлас с полки, он начал листать страницы, поглядывая одним глазом на улицу. Детей вывели из дома на площадку для игр. Их сопровождали четверо взрослых. При обычных условиях двоих было бы вполне достаточно. Значит, два охранника – три, поправился он, заметив мужчину, стоящего в тени. Большого роста, по крайней мере метр восемьдесят, просто одет. Да, площадка для игр выходила на дом с пристроенным к нему гаражом. Там обязательно должны находиться наблюдатели. Два, может быть, даже три будут внутри дома, непрерывно наблюдая за детьми. Ситуация не из простых, но он теперь знает, где размещается противник.
   – Сколько стоит атлас?
   – Цена на обложке.
   – Ах да, извините. – Он сунул руку в карман. – Пять долларов девяносто пять центов, – сказал он, доставая мелочь.
   – Плюс налог. – Она нажала на кнопки кассового аппарата. – Вы здесь впервые?
   – Да. Я учитель.
   – Вот как? И что преподаете?
   – Английский язык, – ответил он, принимая сдачу и пересчитывая ее. – Я хочу посмотреть, какие здесь дома. Спасибо за атлас. Мне пора идти. – Едва заметный европейский поклон положил конец разговору, и он вышел из магазина, даже не взглянув на противоположную сторону улицы. По спине пробежала струйка холодного пота. Продавщица в магазине несомненно из полиции. Сейчас она следит за ним, наверно, записывает регистрационный номер автомобиля, но в случае проверки они всего лишь узнают, что его зовут Дитер Кольб, он гражданин Германии, житель Франкфурта, учитель английского языка, в настоящий момент находится за пределами страны. Если они не будут копать глубже, его легенда выдержит такую проверку. Он поехал к северу по Ритчи-хайуэй и при первой возможности свернул направо. Поблизости, на вершине холма, находился местный колледж, а в Америке рядом с колледжами всегда есть площадки для парковки автомобилей.
   От него требовалось всего лишь найти подходящее место. Он нашел его. Лесная роща, отделяющая это место от «Гигантских шагов», скоро наполнится весенней растительностью, и детский сад больше не будет виден. На обратной стороне дома с гаражом, где, наверно, стоял автомобиль поддержки «шеви сабербен», было всего несколько окон, все закрытые шторами. То же самое относилось и к самому детскому саду. «Артист», или Дитер Кольб, поднял небольшой бинокль и окинул взглядом окрестности. Он плохо различал объект за стволами деревьев, но ему было ясно, что у Секретной службы, какой бы хорошей она ни была, агенты все-таки не идеальны. Идеальных охранников не бывает. Тут любопытно еще и то, что такой детский сад, как «Гигантские шаги», не подходил для ребенка столь важного человека, как президент США. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Его посещали все дети Райана – наверно, потому что здесь работали отличные воспитатели, Райан и его жена-врач были знакомы с ними, а в газетных статьях, которые «Артист» получил по «Интернету», говорилось, что Райан не хотел нарушать привычную жизнь семьи. Очень человечно. И так глупо.
   «Артист» наблюдал за тем, как дети играют на площадке. Казалось, она усыпана деревянными стружками. Как естественно выглядело все это: малыши в теплой зимней одежде – температура, по его мнению, была чуть выше нуля – бегали по площадке, кувыркались на перекладинах, раскачивались на качелях, кто-то ковырялся в песке. Судя по одежде, за ребятами хорошо присматривали – ведь, в конце концов, это всего лишь просто маленькие дети. За исключением одной малышки. Он не мог различить ее с такого расстояния – придет время, у них будут в руках фотографии, – но она не была обычным ребенком. Маленькая девочка, о которой идет речь, станет козырем в политическом заявлении, которое сделает кто-то. Кто именно сделает это заявление и почему оно понадобилось, «Артиста» не интересовало. Он останется здесь еще на несколько часов, будет вести наблюдение, вовсе не задумываясь над тем, каков будет результат его действий. Это было ему безразлично. Потом он сделает по памяти записи, нарисует подробные схемы и диаграммы и забудет об этом. Мнимый Кольб перестал проявлять интерес к тому, что ему поручали, уже много лет назад. То, что началось с религиозной страсти и стремления начать священную войну, направленную на освобождение его народа, с течением времени превратилось в хорошо оплачиваемую работу. Если в результате его трудов произойдет нечто политически благоприятное, тем лучше, но по какой-то причине этого никак не происходило, несмотря на все мечты, надежды и пламенные заявления. Теперь он занимался всего лишь работой, гордясь своим мастерством при ее осуществлении. Как странно, подумал «Артист», что так все обернулось, но тех, кто страстно боролись за достижение Великой цели, почти всех нет в живых, они стали жертвами собственной страсти. При мысли о такой иронии судьбы по лицу его пробежала горькая улыбка. Подлинно верящие в правоту своего дела стали жертвой проявленного ими пыла, и теперь надежды его народа возлагались на тех, кто…, больше не верили в торжество справедливости? Неужели это правда?

***

   – Многие выступят против предложенной вами реформы налоговой системы. По-настоящему справедливая система налогообложения должна быть прогрессивной, – продолжал сенатор. Как и следовало ожидать, он принадлежал к числу тех, кто не погибли во время катастрофы, был членом Сената еще до нее. Его выступление звучало подобно заклинанию. – Разве в результате этого не увеличится налог, который придется платить трудящемуся американцу?
   – Сенатор, я понимаю, что вы хотите сказать, – ответил Уинстон, сделав пару глотков из стакана с водой. – Но что вы имеете в виду под словами «трудящийся американец»? Я, например, работаю. Я создал свою инвестиционную компанию с самого начала, и, поверьте мне, это был тяжкий труд. Первая леди, Кэти Райан, зарабатывает в год примерно четыреста тысяч долларов, гораздо больше своего мужа, между прочим. Она – глазной хирург. Что же, она не относится к разряду «трудящихся американцев»? Я так не считаю. Мой брат – врач, и я знаю, сколько часов длится его рабочий день. Действительно, эти два человека зарабатывают больше рядового американца, однако в соответствии с законами рынка уже давно признано, что их труд ценится выше, чем труд некоторых других категорий трудящихся американцев. Если вы ослепнете, рабочий, стоящий у сборочного конвейера автомобильного завода, ничем вам не поможет; не поможет вам и адвокат. А вот врач вылечит вас. Это отнюдь не означает, что врач не работает, сенатор. Просто его труд требует более высокой квалификации и гораздо более длительной подготовки, и в результате он получает более крупное вознаграждение. А как относительно игрока в бейсбол? Это еще одна категория квалифицированного труда, и никто в этом зале не станет возражать против того, что, например, Кен Гриффи младший получает так много денег. Почему? Да потому что он достиг высочайшего мастерства в своей игре, относится к числу четырех или пяти лучших игроков в мире, и за это ему щедро платят. И здесь тоже действуют рыночные законы.
   В более широком смысле, выступая сейчас не как кандидат на пост министра финансов, а как простой гражданин, я решительно возражаю против искусственного и часто не правильного деления трудящихся американцев на «синие воротнички» и «белые воротнички», как это нередко делают многие политические деятели. В нашей стране нельзя честно заработать на жизнь иначе, чем создавая продукт или предоставляя услуги населению, и в общем смысле, чем лучше и усерднее вы работаете, тем больше зарабатываете. Дело в том, что у одних способности лучше, чем у других. Если в Америке и существует категория богатых людей, мне кажется, что ее можно найти только в кино. Кто из находящихся в этом зале не поменялся бы местами, если бы вдруг представилась такая возможность, с Кеном Гриффи или Джеком Никлаусом? Разве каждый из вас не мечтал стать такой знаменитостью? Я мечтал, – признался Уинстон. – Но я не владею бейсбольной битой так искусно.
   Ну хорошо, а как относительно по-настоящему талантливого программиста? На это я тоже не способен. Или изобретателя? А возьмем бизнесмена, который перестраивает корпорацию и превращает ее из убыточной в приносящую большие прибыли – помните, что сказал Сэмюел Комперс? «Самый большой недостаток предпринимателя – это неспособность создать прибыльное производство» – вот его слова. Почему? Да потому что компания, приносящая прибыль, хорошо справляется с работой, и только такая компания способна выплачивать своим рабочим достойную зарплату, одновременно возвращая деньги вкладчикам, вложившим в нее свои сбережения, – то есть людям, вкладывающим деньги в компанию, создающую рабочие места.
   Сенатор, мы склонны забывать, почему находимся здесь и к чему стремимся. Правительство не создает рабочие места и не должно создавать. Его задача заключается не в этом. Рабочие места создают такие компании, как «Дженерал моторе», «Боинг», «Майкрософт» и многие другие. В них трудятся рабочие, создающие продукт, в котором нуждаются люди. Задача правительства заключается в том, чтобы оберегать людей, следить за выполнением законов и за тем, чтобы соблюдались правила, подобно тому как судьи на поле следят за соблюдением правил игры. По моему мнению, правительство не должно наказывать тех, кто умеют играть лучше других.
   Мы собираем налоги для того, чтобы правительство могло осуществлять свои функции. Но с течением времени мы постепенно отошли от этой цели. Нужно собирать налоги таким образом, чтобы причинять минимальный ущерб экономике страны в целом. По своей природе налоги играют отрицательную роль, оказывают негативное воздействие на экономику, но отказаться от взымания налогов мы все-таки не можем. Однако мы в состоянии по крайней мере создать такую структуру сбора налогов, дабы это негативное воздействие было минимальным и, может быть, даже поощряло людей использовать свои деньги таким образом, чтобы дать возможность всей системе функционировать еще лучше.
   – Я знаю, куда вы клоните. Вы собираетесь завести разговор относительно сокращения налогов с прибылей, полученных от капиталовложений, но от этого выиграют немногие, тогда как…
   – Извините меня за то, что я вас прерываю, сенатор, но это совсем не так, и вы знаете, что это не правда, – резко бросил Уинстон. – Сокращение налога на прибыль от вложения капитала означает, что люди получают возможность вкладывать полученные ими деньги… Нет, позвольте мне начать заново.
   Предположим, я заработал тысячу долларов. Из этой суммы я плачу налоги, взятые мной ссуды, плачу за питание, за автомобиль и то, что осталось, я вкладываю, скажем, в компьютерную фирму.
   Фирма берет мои деньги и нанимает работника. Этот человек занят на своей работе, подобно тому, как я занят на своей, и в результате его труда – он производит продукт, который нравится людям, и потому они покупают его, верно? – фирма получает прибыль, которую делит со мной. С этих денег я плачу налог, как с обычной прибыли. Затем я решаю продать свои акции и купить акции другой компании, чтобы она могла тоже нанять кого-то. Деньги, полученные мной от продажи акций, являются возросшим капиталом. Люди больше не прячут деньги в чулок, – напомнил Уинстон членам комитета, – и мы не хотим, чтобы они так поступали. Нам нужно, чтобы они вкладывали свои деньги в американскую экономику, принося тем самым пользу своим соотечественникам.
   А теперь посмотрите. Я ведь уже уплатил налог на вложенные мной деньги, верно? Далее, я помог своему соотечественнику получить работу. Своей работой он что-то производит для общества. За то, что я помог человеку получить рабочее место, и за то, что я помог этому рабочему произвести что-то полезное для общества, я получил скромную компенсацию. Это выгодно рабочему, которому я помог найти работу, и выгодно обществу. Затем я делаю то же самое для другой фирмы. Так почему меня наказывают за это? Разве не разумнее поощрять людей, поступающих таким образом, вместо того чтобы наказывать их? Не забудьте, мы уже один раз обложили эти деньги налогом, а на практике даже больше, чем один раз.
   Это плохо для страны. Достаточно плохо, что мы взымаем такие высокие налоги, но еще хуже то, как мы осуществляем процесс взымания налогов. Почему мы находимся здесь, сенатор? Наша задача заключается в том, чтобы помогать развитию страны, а не ставить преграды на этом пути. И не забудьте, что конечным результатом стала настолько сложная система налогообложения, что нам нужны миллиарды долларов, чтобы собрать сами налоги. К тому же эти деньги тратятся понапрасну. Прибавьте к этому всех бухгалтеров и юристов, специализирующихся на составлении налоговых деклараций и зарабатывающих огромные деньги из-за того, что рядовые налогоплательщики не в состоянии разобраться в этой сложной системе.
   Суть Америки не в зависти граждан друг к другу, не в соперничестве классов. У нас в Америке бесклассовая система. Никто не может приказать американским гражданам, как им надлежит поступать. Право рождения мало что дает людям. Вот посмотрите на членов нашего комитета. Сын фермера, сын учителя, сын водителя грузовика, сын адвоката. Вы, сенатор Николидес, сын иммигранта. Если бы американское общество состояло из различных классов, каким образом все вы оказались бы здесь? – спросил Уинстон. Сенатор, с которым он вел спор, был профессиональным политиком, сыном профессионального политика, не говоря уже о том, что вел себя, как надменный сукин сын, и потому Уинстон умолчал о его социальной принадлежности. Каждый, на кого он указывал, вздрагивал, когда оказывался объектом внимания телевизионных камер. – Господа, давайте постараемся сделать жизнь для наших сограждан более простой. Если уж мы решили изменить систему, сделаем ее такой, чтобы она поощряла наших соотечественников, желающих помогать друг другу. Перед Америкой возникла структурная экономическая проблема, и ее причиной является то, что мы не создаем достаточного количества экономических возможностей, которые мы можем и должны создать. Да, система далека от идеала. Вот и попытаемся исправить ее. Потому-то мы и находимся здесь.
   – Но система требует, чтобы все вносили свою справедливую долю, – произнес сенатор, пытаясь перехватить инициативу.
   – А что значит «справедливую»? Словарь гласит, что «справедливая доля» означает, что все должны делать примерно равный вклад. Десять процентов от миллиона долларов по-прежнему в десять раз больше, чем десять процентов от ста тысяч, и в двадцать раз больше, чем десять процентов от пятидесяти тысяч. Однако «справедливость» в Налоговом кодексе стала означать, что мы забираем все деньги у преуспевающих людей и скупо возвращаем их обратно – да, вот еще, между прочим, эти богатые люди нанимают юристов и лоббистов, которые оказывают давление на политических деятелей и добиваются включения в Налоговый кодекс миллионов особых оговорок и разрешений, которые позволяют им избежать того, чтобы с них сдирали шкуру, – и тут добиваются успеха, мы все знаем это. Так что же получается в конечном итоге? – Уинстон показал на груду томов на полу. – Создается масса рабочих мест для бюрократов, бухгалтеров, юристов и лоббистов, и в процессе этой деятельности мы напрочь забываем о рядовых налогоплательщиках. Нам наплевать, разбираются они в системе, призванной служить им, или нет. Так не должно быть. – Уинстон наклонился к микрофону. – Я скажу вам, что значит «справедливая доля». По моему мнению, это значит, что все мы должны платить равные налоги в равной пропорции. Мне представляется, что нам следует создать систему налогообложения, которая не только позволяет, но и поощряет участие граждан в экономическом процессе. Я считаю, что мы должны создать простые и понятные законы, позволяющие людям понимать свои права. Мне кажется, что «справедливость» означает ровное поле для игры, на котором все оказываются в равных условиях, и мы не наказываем Кена Гриффи за то, что ему удается выбить мяч так далеко, что он обегает все поле и успевает вернуться к исходной позиции. Мы должны не наказывать его, а восхищаться им. Мы должны пытаться повторить его успех, зарабатывать больше денег, но самое главное – мы не должны ему мешать.
   – Пусть стараются? – спросил глава администрации бывшего вице-президента.
   – Мы ведь не можем помешать им, правда? – спросил Келти и широко улыбнулся. – В конечном счете.
   – В конечном счете… – согласился другой советник.

***

   Все полученные результаты допускали двойное толкование. Сотрудник ФБР, обслуживавший полиграф, работал все утро, и каждая кривая, прочерченная на бумаге, не давала определенного ответа. Но этого не исправишь. Мы всю ночь, говорили дипломаты, обсуждали важные проблемы, к которым у него не было допуска. Он понял, разумеется, что речь идет о ситуации в Иране и Ираке, потому что тоже, как и все, смотрел канал Си-эн-эн. Люди, садившиеся после этого у полиграфа, были усталыми и раздраженными, некоторые запинались, даже отвечая на вопрос о собственном имени и месте работы. Проверка полностью провалилась. Пожалуй, провалилась.
   – Какие у меня показатели? – спросил Ратледж, привычным движением снимая с руки надувное кольцо, что свидетельствовало, что он делал это уже не первый раз.
   – Видите ли, я уверен, что вам уже говорили раньше…
   – ., что это не экзамен, который необходимо выдержать, иначе ты потерпел неудачу, -
   усталым голосом закончил заместитель госсекретаря по политическим вопросам. – Попытайтесь объяснить это человеку, которого лишили допуска после проверки на полиграфе. Терпеть не могу эти ящики.
   Они думают, что проверка на полиграфе сродни посещению зубного врача, подумал агент ФБР. Несмотря на то что он считался одним из лучших специалистов по части этой «черной магии», ему не удалось узнать что-нибудь, что хоть немного могло помочь расследованию.
   – Совещание, которое проводилось у вас прошлой ночью…
   – Извините, не могу обсуждать этого, – прервал его Ратледж.
   – Нет, я всего лишь хотел узнать, насколько обычным является такое совещание.
   – По-видимому, нам придется проводить их какое-то время. Вы ведь знаете, что происходит в мире. – Оператор кивнул, и на лице заместителя госсекретаря появилась понимающая улыбка. – Вот видите. Тогда вы не можете не понимать, насколько это важно, и мы продолжим вечерние обсуждения этой проблемы. Особенно это относится к моим людям. Так что это объясняет, почему нам приходится пить столько кофе и нервничать. – Он посмотрел на часы. – Через десять минут начинается заседание моей рабочей группы. Что-нибудь еще?