– Интересно, а почему?..
Она шагнула к рейкам полок, понюхала дерево.
– Ахай! Вот откуда этот ужасный запах, теперь все ясно.
Щелчком она сбила кусочек мяса, приставший к углу полки. Усмехнулась.
– Убежище охотников за мехами. И подумать только, как мне везет. Если в мире все уравновешенно, то… – Она склонила голову, совершила шаликк Мадару и облокотилась о полку, – …то времена должны настать для меня очень и очень нелегкие – дабы расплатиться за весь этот дармовой мед… Но, слава Мадару, будет на то его воля, я вынесу и это…
Она беззаботно засмеялась, снова посмотрела вокруг.
– Владелец этого райского домика, наверное, явится сюда не раньше начала месяца балиг. Ахай-ми, ну и аромат здесь стоит, когда шкурки совсем свежие!
По другую сторону вдоль стены шел камин, сложенный из полевого камня. Внутри он почернел от многолетней копоти, но пепел и зола были аккуратно вычищены. Только вездесущая паутина, высохшие скелетики листьев да пыль.
Алейтис перешла к другой стене.
Койка… на ней ничего, кроме сетки из кожаных ремней, туго натянутой, скрипучей…
Койка аккуратно стояла в дальнем углу. Алейтис уселась на эластичную сетку и закачалась.
– Это чтобы спать, – пробормотала она. Принялась вовсю раскачиваться на скрипучей сетке. – Надо же! – рассмеялась она. – Оказывается, это гораздо мягче тех ремней, на которых я спала вчера!..
Втащив в хижину весь свой нехитрый багаж, она развесила седло и упряжь на крючках, на стене рядом с койкой. К этому времени свет внутри хижины успел стать тусклым и красноватым. Хеш пропал полностью, а Хорли едва виднелся над кронами деревьев. «Нужно поскорее собрать хоть немного хвороста», – подумала она.
Свет вечерней зари догорал тускло-красным веером, пробиваясь через прорыв в тяжелых закатных облаках на западном горизонте, когда Алейтис опустила на пол рядом с камином последнюю ветку сушняка. Потом она снова вышла наружу. Уже падали первые тяжелые капли дождя.
– По крайней мере, лошади имеют крышу над головой… – сказала она сама себе и удовлетворенно качнула головой.
Как оказалось, за хижиной был сарай с яслями и прочим хозяйством, столь необходимым для содержания лошадей.
– Да, хозяин этого домика любит удобства, и не такой уж он, видимо, плохой человек – позаботился о лошадях… – Она вздохнула, потянулась. В лицо ударили дождевые капли. – Я все больше и больше разговариваю сама с собой. И пока я не начала сама же себе и отвечать, можно считать, что все идет нормально… Ахай!
Она хлопнула ставнями, задвинула их на засовы. Потом, уже внутри хижины, с трудом достала из мешка свечку и, отчаянно ругаясь, с нескольких попыток зажгла ее. После того как свечка была прикреплена на полку камина, Алейтис выпрямилась, пальцами расчесала волосы и опять потянулась.
– Ай-ми! Привыкну ли я когда-нибудь ездить верхом? – Она осмотрела ногти. – О, Мадар, мне так необходимо выкупаться!
После ужина она уселась, скрестив ноги, на туфане, перед очагом. Золотисто-красное пламя весело играло, бросая отсветы на лицо девушки. Она блаженно улыбалась, наслаждаясь теплом и относительным комфортом, слушая, как снаружи завывает ветер. Дождь, правда, почти прекратился. Алейтис с наслаждением вздохнула, чувствуя, как окатывает ее теплая волна успокоения. Подавшись вперед, она опустила локти на колени и уставилась на огонь, завороженно ощущая волны дремоты, накатывающиеся на уставшее за день тело.
Яркий огонь вдруг окутал ее и двух дремлющих в сарае за хижиной лошадей… свет начал простираться дальше… в мокром темном лесу крадется тарс, выслеживая фрала, который притаился в зарослях раушани… темно-красный, жаждущий горячей крови… слепая паника… скольжение… дальше и дальше… глубоко под землей – мысль, приятный теплый сон… притяжение быстрой прохладной подземной речки… медленно… медленно… медленно… древесные жизнециклы, заключающие в себе тысячелетия… и через все это – созерцание, спокойная, живая, теплая мудрость… направляет… подталкивает… наблюдает за тобой…
Она пришла в себя, снова осознавая свое Я как отдельное от всего остального мира. Она плыла в потоке света, снова поднимаясь… сначала медленно, потом быстрее, стремясь к пульсирующему впереди золотому свету, обвиваясь вокруг…
Резкий щелчок, треск… острая боль… внезапно вырванная в «сейчас и здесь», Алейтис посмотрела вниз на свои колени. Прожигая ткань аббы, на коленях светился крошечный красный уголек. Ткань уже тлела. Испуганно засмеявшись, она сбросила уголек обратно в очаг, большим пальцем погасила тлеющее место на юбке. Потом потянулась, зевнула и, подойдя к койке, легла на бок. Уложив голову на руку, она снова уставилась на огонь.
Тело расслабилось, постепенно погружаясь в тепло, в мышцах приятно ощущалась усталость. И Алейтис начала наблюдать за быстро возникающими и так же быстро исчезающими в пламени костра картинами. Сознание ее вновь устремилось в полет.
Тарс поедал жертву… ярко-голубая аура окружала теперь удачливого хищника. Темнота вокруг… Тошнота подкатила к горлу Алейтис, она завозилась на туфане… «Хищное животное, верное своей природе… человек тоже животное…» – подумала она, и мысль была ей неприятна. Она глубже соединилась с тарсом, смакуя соленое тепло кровавых кусков мяса… пылая энергией жизни… свободная, дикая… разорвать… разгрызть… проглотить… трепещущие куски кровавого мяса… сок, текущий в жадный рот… убить… работающие в совершенной гармонии мышцы… более, чем просто животное… не менее, чем человек…
Алейтис рывком освободилась, испытывая некоторый стыд, более чем удивленная, обнаружив внутри себя такие участки животной дикости. Огонь в очаге умирал, превращаясь в красные мерцающие угли. Веткой вместо кочерги она расшевелила черно-красные уголья и положила следующий запас топлива. «На некоторое время этого должно хватить», – решила она, стоя возле очага.
Она сняла с полки свечу и хотела уже повернуться, как вдруг косой свет четко выделил ранее не замеченные линии, вырезанные на камне камина. С поразительной отчетливостью выступил ряд слов. Алейтис поднесла свечу ближе и постаралась прочитать написанное.
– Талек-и-кулех. Владения Талека, вади Кард. Хозяин моего убежища должен принадлежать к Карду. Значит… – Она засмеялась и тряхнула волосами. – Эта река может быть Кардом. Возможно. В любом случае, я последую вдоль берега. И может быть, попаду обратно на караванный путь. Направление правильное. – Она потерла камень пальцем. – Умеет работать руками этот Талек. – Она зевнула, подошла к койке.
Уютно устроившись под одеялом, закрыла глаза, но мозг ее все не мог успокоиться, мысли кружились старыми тропами…
«Кард, – подумала она. – Вайд… Нет! Две недели езды вдоль караванного тракта… если они не врут… а я думаю, они не могут врать… О, Вайд…»
Она снова испытала боль одиночества, родившее воспоминания о человеке с этим именем. «Можно пока не спешить. По моему следу уже никто не идет… Останусь здесь ненадолго… Лучше места не найти все равно… Чалак!.. Вари!.. Тианит!.. Ах, как я по ним сейчас скучаю… Мама, ты ошиблась, я не могу без людей… Вайд, я не могу без тебя. О, Мадар… Он нужен мне… Холодно… холодно… и… одиноко…»
Наконец сон, словно туман, окончательно сгустился над ее головой, успокоив утомленное сознание.
5
Алейтис нехотя вынырнула из уютной темноты и потянулась всем телом. Откинув одеяло, перекинула через край койки ноги, спрыгнула на пол. В хижине, благодаря закрытым ставням, стоял еще сумрак. И несмотря на слабый сквозняк, воздух за ночь стал достаточно затхлым. Голова у нее начала слегка болеть.
Снаружи Хорли успел уже подняться над деревьями, Хеш все еще плыл под брюхом у гиганта-собрата. Утро стремительно теплело, свежесть испарялась под сдвоенным жаром солнц, хотя до невыносимей жары было еще далеко. Поэтому Алейтис побрела через намокший луг, с чавканьем погружая босые ступни в жирную черную грязь, которая продавливалась сквозь пальцы. Утренний ветерок приятно шевелил спутанные волосы, холодил кожу. Она присела на большой плоский камень, принесенный вешними водами гор, голубей зубчатой линией видневшихся на фоне неба на западе. Валун, одним концом выступая в реку, образовал небольшой зеленый омут. Алейтис наклонилась над медленно крутящейся водой омута, ловя собственные отражения в искрящейся воде. Кожа ее заметно потемнела за эти дни, приобретя глубокий золотистый тон, словно спелый персик. «Красиво, – подумала она одобрительно. – Как жалко, что Ванд…» Она решительно отбросила печальную мысль и нервно взялась приводить в порядок волосы. Общий вид ее огненно рыжих волос теперь нарушался отдельными заплатками выгоревших светлых участков. Волосы, давно немытые, стали сальными и неприятными. Алейтис наморщила нос. «Нужно отыскать хоть немного мыльной травы, – решила она. – Я больше не могу выдержать в такой грязи…»
Решительно выбросив из головы все тревожные мысли, она принялась бродить среди деревьев, отыскивая полезные травы и вообще знакомясь с новой для нее местностью. Когда солнца взобрались повыше, она надела чистую аббу, присела на старом месте, на плоском валуне, вымыла в воде несколько перьев дикого лука и принялась медленно его покусывать, наблюдая за текущей мимо водой.
Тишина вокруг тяготила. Полное отсутствие звуков, говорящих о присутствии человека, давило на нервы, постоянно напоминало ей, что она одинока, в первый раз в жизни.
Она сбросила остатки луковых перьев в воду, проводила их взглядом. «Наверное… наверное, нужно переждать здесь, пока не умрет пламя, не перегорит… может, я смогу вернуться в долину, когда там все успокоится…»
Она сидела, покачивая ногой, брызгая водой, и мечтала, пока не стало слишком жарко и не пришлось уходить в тень.
После полудня, она вымылась мыльной травой, выскребла кожу, волосы, и хорошенько выстирала аббу. Занимая себя то одним делом, то другим, она истратила время длинного дня, не погружаясь слишком глубоко в грозящую поглотить ее депрессию. Когда верхний край Хорли опустился за горы, она мысленно позвала лошадей с пастбища и заперла их в невзрачной, но надежной конюшне-сарае за хижиной. В этот вечер она не стала сидеть перед огнем камина, а решительно укрылась под одеялом, намеренно изгнав из головы все мысли.
Следующий день был труднее, и ночью она долго не могла заснуть…
На третий день она бесцельно слонялась по лугу, между деревьями, дважды купалась, снова вымыла волосы, потом оседлала жеребца и принялась ездить кругами, чтобы укрепить ноги… Потом упаковывала и снова разбирала вьючные мешки. Подмела пол в хижине метлой из прутьев. Ближе к вечеру Алейтис села, скрестив ноги, сосредоточилась на дыхательных упражнениях, которым ее обучил Вайд – без особого успеха, правда, но в какой-то степени ей удалось успокоить расходившиеся нервы.
Но где-то на границе сознания притаилось что-то черное, что-то такое, чему пока не было названия… и это что-то выжидало…
В тот вечер с чувством какого-то беспокойства и отчаяния Алейтис наблюдала, как опускаются за горизонт Хеш и Хорли. Она нехотя затворила дверь, опустила глухо стукнувший засов. Огонь в камине заполнял хижину приятным теплом и золотистым светом. Она растянулась на туфане, раздраженно уставясь на маленькие язычки пламени, плясавшие над углями.
Чернота, все это время находившаяся на самом краю ее сознания, приблизилась. Где-то неподалеку охотился тарс. Немного встревоженная, она осторожно нащупала его мозг. Странно… явственно чувствовалось присутствие любопытства, желание узнать, почти человеческий интерес. Не инстинктивное, как у кошек, а почти целенаправленное, управляемое действие самосознающего себя в этом мире существа. Он почувствовал присутствие Алейтис и зарычал, но она с удивлением отметила и была в этом уверена, что он не испугался ее вторжения в свое сознание. И не рассердился.
Ему было интересно. Чувствовалось присутствие сильной личности. Алейтис дремала на туфане, играя контактом с сознанием тарса, одновременно вспоминая все, что читала об этих существах. Сведения были не очень обнадеживающие.
Тарсы были хищниками, большими, похожими на кошек, животными, примерно в половину размеров лошади. Они обладали ловким телом с длинным, гибким, как кнут, хвостом. Под коротким шелковистым мехом грациозно перекатывались мощные мышцы, когда тарс бежал, то в своей родной лесистой местности с ним не могли тягаться никакие животные. Лапы тарса были оснащены особыми упругими подушечками, дававшими пружинистую маневренность, возможность совершать длинные прыжки с камня на камень. На передних лапах имелись довольно длинные пальцы, с которыми он замечательно ловко управлялся… Лапы были очень сильны – один удар передней лапы с выпущенными когтями мог разорвать человека надвое.
Алейтис задрожала, представив, что мог бы сделать с ней тарс. Но тарс был спокоен, ее страх угасал. У этих кошек была треугольной формы голова с мощными челюстями, большие круглые глаза, светившиеся желтым светом днем и свирепым зеленым пламенем ночью. Глаза имели три отдельных вида век, которыми тарс пользовался в отдельных комбинациях или всеми вместе, для защиты зрения в разных условиях.
Зрение его было весьма пригодным для ночной охоты, но вместе с тем оно могло выдерживать и выжигающий свет полудня самого солнечного летнего дня. Лоб хищника мощным куполом выступал меж трубкообразных подвижных ушей, что говорило о значительном развитии головного мозга. Охота на тарса была самой опасной из всех – обычно каждый убитый тарс забирал с собой в мир иной троих хороших охотников. Поэтому книги ее народа советовали оставлять этих животных в покое…
Тарс, с которым она вступила в контакт, довольно долго ходил около хижины, потом удалился поохотиться. Алейтис вздохнула и накрылась одеялом. Погружаясь в сон, она вдруг почувствовала, что стала не такой одинокой… Как будто она сегодня нашла товарища, а может быть, и друга.
6
Крючок с наколотым на него кусочком червя с тихим плеском упал в воду, на границе маленького омута, течение подхватило его, заставило протанцевать. Тут же из глубины мелькнула юркая тень. Как только рыба схватила наживку, Алейтис сделала резкую подсечку. Сверкая серебром и медью в красноватом утреннем свете, рыба выпрыгнула из воды, рассыпав каскад хрустальных капелек.
Радостно взвизгнув, Алейтис быстро вскочила на ноги и в воздухе поймала рыбку. Но радость ее была преждевременной, так как острые концы растопыренного спинного плавника впились в нежную кожу между ладонью и большим пальцем, заставив Алейтис выпустить рыбу.
Она присела и сунула горящую от боли ладонь в воду. Когда боль поутихла, осмотрелась. Вдоль внутренней поверхности руки тянулась целая серия сине-красных точек – следы уколов, заканчивающихся как раз под основанием указательного пальца. Она принялась сосать кожу в пораженных местах ладони и продолжала это занятие до тех пор, пока не почувствовала соленый привкус крови. Онемение прошло, и она радостно, крепко сжала кулак.
Рыба все еще слабо подпрыгивала на берегу. Сморщив нос, Алейтис двумя пальцами подняла рыбу за хвост. Высвободила изо рта крючок, продела через жабры специальную спицу и опустила пойманную рыбу в воду.
Потом разрезала на камне нового червя, насадила кусочек на крючок и сделала новый заброс. Откинув с лица волосы, она улеглась на теплый камень и протянула руку, чтобы почесать бок тарсу, растянувшемуся тут же, рядом с ней. Хищник так сильно заурчал от удовольствия, что Алейтис даже засмеялась. Потом тарс лениво зевнул и перевернулся животом кверху, чтобы она могла почесать ему и живот. Снова зевнул, довольно и громко урча, помахивая в воздухе лапами, в то время как Алейтис прогребала пальцами густой мех в центре брюха тарса. Повернув голову, она заглянула в зияющую красную пещеру его пасти, окаймленную белыми жуткого вида клыками. Усмехнувшись, она шутливо хлопнула зверя по подбородку тыльной стороной ладони.
– Ну-ка, захлопни пасть, Даймон, а то перепугаешь меня до смерти!
Натянувшаяся леска отвлекла ее. Быстро подвинувшись к краю плоского камня, взглянула в воду. Еще одна рыба соблазнилась червяком.
– Вот эта будет для тебя, Даймон! – воскликнула она, начав водить рыбу на леске.
Освободив крючок, она швырнула рыбу тарсу. Тот ловко поймал добычу, стремительно вскинув массивную голову. Два хрустящих движения челюстей, и рыба исчезла, словно ее и не было, а тарс снова превратился в ленивое озеро черного меха…
Позднее, когда Хорли спустился ближе к западному горизонту и жара спала, Алейтис пришла в хижину, села на кровать и зевнула. Хотя в хижине были открыты все окна и дверь, воздух внутри был настолько густ и жарок, что голова девушки начала кружиться. Она вздохнула и потерла лоб.
– Нужно больше работать, больше ездить верхом, иначе я окажусь в той же форме, в какой начала, – она снова вздохнула и перекинула ногу через край кровати, собираясь полежать.
Царапанье у двери заставило ее вздрогнуть. Она не успела даже опомниться, как уже стояла у дальнего окна. Черная треугольная голова показалась в дверном проеме и пророкотала что-то вопросительно.
– Даймон! – укоризненно воскликнула она и подошла к зверю. – Я чуть не поседела от страха, – она остановилась перед тарсом, держа руки на бедрах. – Ты раньше никогда не приходил ко мне домой, ми-муклис. Интересно, что такое случилось? Что скажешь?
Осторожно переступая, тарс проскользнул в хижину, постукивая когтями по гладким доскам пола. Обойдя Алейтис, слегка подтолкнул ее сзади, потерся о ее ноги, ей пришлось сделать несколько невольных шагов вперед для того, чтобы сохранить равновесие. Тарс снова боднул ее, еще на несколько шагов приближая к двери.
– Ну, погоди… – она услышала рокочущее мурлыканье. Тарс всегда так урчал, когда был чем-то недоволен. Она протянула руку, положила на его большую голову. – Погоди-ка минутку, абру сар. У меня ведь нет такой собственной мохнатой шкуры, как у тебя, – она показала на крючок, где висела ее абба. – Сегодня я и так была слишком много на солнце. – Она почесала ему за ушами, потом протиснулась мимо.
Тарс вздохнул, но пропустил ее.
Одев аббу и затянув завязки, она задумчиво нахмурилась, глядя на зверя.
– Что же ты хочешь мне сказать, друг ты мой любезный? Ну, пошли, – она расправила складки аббы.
Он повел Алейтис в лес по извилистой тропе, через густые заросли синобара, дикой сливы и бадмаха, в обход громадных железодревов, мимо запутанных густых зарослей колючелиста и раушани, пока они не потерялись окончательно в сумрачном зеленом свете. Она смотрела с завистью, как грациозно двигался тарс, проходя через эти естественные преграды веток и шипов. По сравнению с ним она казалась себе хромой и неуклюжей до предела. Колючие лианы то и дело цеплялись за аббу вокруг щиколоток, обвиваясь вокруг ног, впивались в волосы. Небольшой порез над левым глазом от удара шипа уже начал ужасно зудеть. Алейтис вся вымокла от пота, глаза ее слезились, из носа капало.
Через каждые несколько шагов тарс оборачивался, чтобы убедиться в том, что девушка не потерялась и следует за ним. Пасть его раскрывалась, словно он – Алейтис в этом готова была поклясться – усмехался. Только одно держало ее сейчас на ногах – только одно было сейчас для нее движущей в жизни силой – она страстно желала узнать, в чем тут дело.
Совершенно отличная от тарса сознанием и физическим телом, она обнаружила нечто сдружившее их. Это нечто было больше, чем дружба с человеком, принимая во внимание, с какого сорта людьми приходилось ей до сих пор сталкиваться.
Осаждаемая одиночеством, Алейтис иногда спрашивала себя, не обманывается ли она, не создает ли иллюзий. Но потом приходил момент взаимного касания сознаний. Ментальное рукопожатие, теплота товарищества… и вопрос сам исчезал.
Тарс остановился, обернулся и тихо рыкнул. Алейтис отцепила последнюю колючку, зацепившуюся за ткань аббы, высвободилась и осмотрелась вокруг. За рядом раушани поднималась каменная стена, серо-зелено-желтая, исчезая наверху, в одеяле листвы. Алейтис рукавом отерла лицо от пота и пыли, присела на корень железодрева, спиной опираясь о ствол, весьма довольная передышкой.
Тарс довольно поводил ушами, хвостом, порыкивая на Алейтис. Потом, как черная тень, скользнул в высокие папоротники и травы между росшими по несколько штук раушани. Все еще не утолив свое любопытство, Алейтис продолжала держать с ним связь через невидимую пуповину сознания, следя за его перемещением. Она усмехнулась, почувствовав мяукающих котят-тарсов внутри темного логова.
На какой-то миг она просто растаяла от удовольствия. Подумать только! Он привел ее познакомиться со своим семейством! Откинув назад капюшон, она подставила волосы ветру. Наслаждение и покой теплой рекой потекли через ее усталое тело.
После некоторого ожидания она увидела вернувшегося тарса. Он в нетерпении стоял перед ней, подергивая ушами и переступая с лапы на лапу. Алейтис поднялась, оправила аббу и рукой расчесала волосы. Она могла поклясться, что тарс желает, чтобы она появилась перед его домочадцами в лучшем виде. Тарс удовлетворенно проурчал что-то, посмотрел через плечо, потом сделал один неуверенный шажок вперед. Алейтис тоже сделала шаг вперед. Урчание тарса стало громче, довольнее. И сквозь щель в каменной стене Алейтис последовала за своим провожатым.
Поскольку даже тарс едва не задевал потолок, Алейтис пришлось идти, согнувшись в три погибели. Наконец щель расширилась, превратившись в круглую полость пещеры. Сквозь несколько щелей поменьше в нее сочился дневной свет. В этом тусклом счете девушка увидела самку тарса, лежащую на полу, с тремя маленькими пушистыми котятами, возившимися у ее сосков. Самка заворчала, и Даймон тут же подскочил к ней. Он чуть-чуть шлепнул ее лапой и рыкнул.
Алейтис тихо засмеялась.
– Очаровательные детишки, Даймон. Ты можешь ими гордиться.
Она придала своему голосу одобрительную теплоту.
– Я просто счастлива, что ты привел меня познакомиться со своей семьей…
И она, не умолкая, вкладывая интонации одобрения и уважения, принялась выражать свою радость также и телепатическим касанием.
Она сидела на полу пещеры, рассказывая паре тарсов о себе и своей жизни, говоря лишь бы только что-то говорить. Каким-то образом это ей помогало – то, что она все время говорила, хотя слушатели и не могли ее понимать. Даймон, сильный, большой, устроился рядом с подругой, время от времени зевая, облизывая морду «жены», ласково покусывая ее за шею и уши.
Наконец вежливость его истощилась, поскольку Алейтис держалась на приличном расстоянии от котят. Он подхватил одного из них за загривок и опустил ей на колени. Малютка тут же начал громко жаловаться, и самка попыталась вскочить на ноги.
Алейтис впервые поняла, что с задними лапами и всей половиной туловища самки случилось что-то неприятное. Задние лапы ее волочились, и в предупреждающем рычании слышалась боль. Алейтис поспешно коснулась ее сознания, стараясь снять страх, успокоить… Потом утихомирила и детеныша, чтобы его плач не тревожил и без того больную мать. Она начала поглаживать малютку-тарса, почесывать его за ушками, проводить ладонью по чувствительным местам по бокам. Котенок начал мурлыкать – миниатюрное подражание рокочущему басовому мурлыканью Даймона.
– М-м… Хорошо, правда, маленький ми-муклис, азиз-ми. Ты такой хорошенький, ведь правда? Если бы я могла взять тебя домой, чтобы ты жил со мной!..
Она засмеялась.
– Вот все перепугались бы, увидев тебя, – она посерьезнела и внимательно посмотрела на самку. Та была очень худа. Свалявшийся мех натянулся на выступающих костях. Поглаживая котенка, Алейтис почувствовала, что и у того слишком выступают косточки. – Такой худенький, бедняжечка…
Она решила прозондировать тело самки, используя свои новые возможности. Голод, в самке сидел глубокий и сосущий голод! И детеныши получали лишь половину того, что должны были получать. Очень осторожно девушка начала продвигаться на коленях к самке, покачивая на руках детеныша.
– Что стряслось с тобой?.. Дай-ка я взгляну…
Она осторожно положила ладонь на плечо передней лапы самки. Кости до ужаса резко выступали под ладонью.
– Даймон, наверное, приносит тебе еду. Да, это так. Но тебе ее не хватает… Или что-то стряслось с твоим желудком? Ну-ну, спокойно… спокойно… ми-муклис, азиз-ми… я хочу только помочь тебе… Я тебе не сделаю больно…
Самка постанывала от боли, вздрагивая от прикосновения Алейтис. Она испытывала явственно ощутимый страх. Даймон лизнул свою подругу, потом повернулся и с надеждой посмотрел на девушку. Она чувствовала, как исходит из него просьба, нет, скорее не просьба, а требование помочь его подруге. Он коротко и тонко мяукнул, словцо говоря: «Сделай что-нибудь».
Словно черный туман его желание окутывало Алейтис. Она телепатически успокоила его, дав понять: «Да, я знаю», транслируя чувство дружбы и доверия. Тарс успокоился. Самка тоже, кажется, стала вести себя спокойнее.
Алейтис медленно пробежала пальцами по ее позвоночнику. У самого таза ее пальцы нащупали припухлость… какую-то шишку. И в этот же момент самка вдруг громко протяжно застонала. Даймон вскочил с пола и угрожающе зарычал. Алейтис поспешно постаралась его успокоить. Он уселся обратно на пол, напряженно шевеля ушами.