Аздар сполз с коня, присмотрелся к отпечаткам на мягком черном грунте и спросил:
– Сколько еще до нее?
Следопыт прошел немного вдоль цепочки следов. Аздар следовал за ним вплотную.
– Она дала возможность лошади самой выбирать путь, – задумчиво произнес пастух. – Видишь? – Он указал на небольшое расстояние между отпечатками копыт, отмечая довольно хаотичный узор цепочки. – Может быть, она и не успела уйти слишком далеко от этого места. – Он присел и начал тыкать пальцем в следы. – Она прошла здесь где-то на рассвете, – сказал он через несколько минут, потом прищурился и глянул на небо. – Скоро начнется сильный дождь. У нас полшанса поймать ее. Все будет зависеть от того, насколько далеко успела она уйти от этого места. – Следопыт встал, быстро огляделся и бегом двинулся вдоль следа. Его лошадь отправилась за ним.
Цепочка людей двигалась по склону, петляя между созвездиями синобаров. В тусклом свете, сочившемся сквозь надвигающиеся грозовые тучи, идти по следу было возможно только благодаря мягкой почве и спутанным корневищам лиловой веб-травы.
С неба посыпались большие капли, первые капли ливня. С каждой минутой дождь усиливался. Следопыт тихо выругался и остановился. Рядом встал мерин Аздара.
– У нас был шанс, – сказал он с горечью разочарования…
Спящая пошевелилась и что-то пробормотала, однако не проснулась. Ее ноги вздрагивали – неосознанное подражание побегу.
Следопыт посмотрел на черное небо и пожал плечами.
– Я завтра пойду дальше. – Он положил руку на нож, пальцы ласково погладили костяную рукоять. – А вы как хотите.
Аздар смахнул с лица капли дождя.
– Ну что ж, – проворчал он. – На сегодня, думаю, погоня закончена. – Он скривился. – Мы не готовы к долгому пути. Чалак, с ним пойдешь ты. Вы должны вернуть ее назад!
– Нет.
– Что?! – Аздар свирепо уставился на сына.
– Нет. Если ему хочется зря тратить время, идя по смываемому следу, то пожалуйста. – Молодой парень отрицательно покачал головой.
Аздар нанес жестокий удар кулаком в лицо Чалака. Тот спокойно вынес удар, вытер струйку крови, показавшуюся из разбитого носа, повернулся и пошел прочь.
– Зажигай костер, – приказал он одному из своих наукаров. – Вон там! – Он показал на ближайший круг синобаров.
Наукар послушно кивнул и исчез в тени деревьев. Повернувшись к остальным, Чалак сказал:
– Утром возвращаемся в долину. После такого ливня у нас не будет никаких шансов выследить эту девку.
Люди переглянулись, потом молча кивнули и, сделав вежливый жест согласия, поспешили вслед за отправившимся разжигать костер.
Не обращая внимания на молчащего Аздара, Чалак поднял лицо навстречу дождю и улыбнулся. Капли теперь уже превратились в бешено падающие с небес струи воды.
Алейтис тихо застонала и открыла глаза. Голова болела от слишком долгого и глубокого сна, от слишком ярких и живых сновидений. Она попыталась сосредоточиться, но безрезультатно. К тому же, почувствовала легкое головокружение. Проведя языком по запекшимся губам, она взглянула на опускавшуюся снаружи темноту. Потом попробовала сесть.
Боль, словно огонь, окатила ее тело. Она тут же рухнула обратно, хрипло охнув.
Минуту спустя она сделала новую попытку. На этот раз удалось подняться. Несколько мгновений она постояла, держась за стену, потом села, раскинув ноги, и начала осторожно ощупывать внутреннюю поверхность бедер. За время ее сна успела образоваться и подсохнуть корочка, несчастная плоть горела и ужасно чесалась. Ей пришлось сжать пальцы в кулаки, подавляя огромное желание почесать кожу.
Потягиваясь, постанывая от боли в мышцах, она отыскала бутылку с целебным маслом. Снова покрыла прохладной мазью царапины и корки запекшейся крови.
Зуд немного прошел. Она улыбнулась, даже начала весело насвистывать. Заставив себя подняться на ноги, Алейтис пробралась к порогу пещеры. Оба солнца уже очень низко висели над западным горизонтом в обрамлении остатков грозовых туч. Очень скоро жадные зубья горной гряды должны были поглотить Хеш и Хорли. Алейтис нахмурилась.
– Мне приснилось, что прошел ливень… – пробормотала она и покачала головой. Потом заковыляла собирать дрова для огня, чтобы приготовить ужин.
Лошади паслись в центре луга, с наслаждением грызя сочные стебли. Заметив Алейтис, которая направилась к деревьям, ее кобыла подняла голову, перестала жевать, весело подпрыгнула и заржала. Алейтис засмеялась, тряхнула волосами – радость животного передалась ей.
Хорли медленно исчезал за зубчатым горизонтом горного кряжа. Алейтис уныло смотрела на тонкую струйку дыма, поднимавшуюся из трутницы.
– Опять неудача, – простонала она. Отбросив от лица непослушные волосы, она взглянула через плечо – кусочек неба был хорошо виден в отверстии входа в пещеру. Его закрывало пурпурное облако. Алейтис повернулась к трутнице – она едва видела ее в надвигающемся сумраке. – Зажигайся же, дьявольский огонь! – Она снова распушила трут, дернула за триггер зажигалки. Полетели искры, она осторожно, подула на тлеющие крошки коры.
В сотый раз крохотные искорки померцали и погасли. Усевшись на пятки, она сердито смотрела на упрямое устройство.
– Еще раз, всего еще один раз… – пробормотала она. Выбросив из коробки старую кору, она насыпала на ладонь щепотку древесных опилок, которые с трудом наскребла со старого пня. Потом, фыркнув, с отвращением отбросила прочь.
Пошарив в седельной сумке, она нашла старую книгу, которую дал ей Вайд.
Один из листков форзаца был чистым, и она аккуратно вырвала его, хорошо смяла полоску и сунула в отверстие трутницы. Тонким лезвием ножа отколупнула несколько прядей от пропитанной смолой раушани, положила их на комок бумаги, крест-накрест.
Потом дернула за крючок зажигалки. На этот раз бумага хорошо занялась, превратившись в веселый огонек. Поспешно перекинув его на горку древесных крошек, она добавила несколько щепок и стала ждать. Дерево загорелось. Победно насвистывая сквозь зубы, Алейтис принялась скармливать маленькому костру тонкие прутики. Потом уселась на пятки, глядя на плоды своих трудов.
– Мой первый костер, – довольно пробормотала она, продолжая подкладывать щепки в костер. Вскоре огонь весело затрещал в пещерке. Девушка занялась приготовленном ужина.
Поев и убрав после еды, она выглянула из пещеры наружу. Пики гор, еще видимые среди туч, горели застывшим пламенем, хотя Хорли уже опустился и спрятался за хребтом. Прохладный ветер, порывами теребивший ветки кустарника, нес запах близкого дождя, угрожая плащу и аббе Алейтис. Несколько колючек все еще впивались в ткань аббы. Пока Алейтис освобождалась от них, первые капли плюхнулись на листья железодревов и на ее голову.
Закрыв глаза, она нащупала в сознании точки ментального управления лошадьми. «Сюда, Пари, – беззвучно прошептала она. – Сюда, Пари, Мулак».
Нежными подталкиваниями невидимой «руки» она мысленно заставила их покинуть луг и укрыться в пещерке. Жеребец радостно ткнулся мордой в ее плечо. Она почесала его между прядущими ушами. Лошадь затанцевала рядом, требуя своей порции внимания.
Алейтис засмеялась, отвела в сторону ее нетерпеливую морду.
– Идите сюда. Я приготовила для вас траву и зерно, ми-муклиша.
Держась за бок жеребца, она провела их к месту, где были свалены кучей луговая трава вместе с пригоршнями желто-зеленых зерен. Мулак фыркнул, погрузил черные ноздри в нагретую солнцем траву, набрал полный рот пищи и принялся мерно жевать. Пари последовала его примеру.
Алейтис похлопала их по спинам с любовью и вернулась к костру. Горшок с чахи, поставленный в тлеющие угли, посылал в воздух волны травяного настоянного аромата. Алейтис с удовольствием втянула ароматный пар носом. Чуть кисловатый, немного сладкий, освежающий и немного едкий, пар завитком обрамлял ее склоненное к горшку лицо. Она вздохнула. Чтобы не обжечь пальцы, Алейтис натянула рукав. Подняла горшок, налила полную чашку янтарно-коричневой жидкости.
Встав, она вместе с чашкой чахи подошла к выходу из пещерки. Дождь падал полными секущими струями, и она рассматривала их с глубочайшим удовлетворением. Она вспомнила следопыта и усмехнулась.
– Надеюсь, ночлег твой будет достаточно неудобен, – пробормотала она.
За ее спиной приятно потрескивал костер, излучая волны тепла. Горячий чахи согревал изнутри. Чувствуя покой, необыкновенное умиротворение и равновесие, гармонию во всем, что ее окружает, она потягивала чахи и прислушивалась к шуму дождя, к шуршанию веток колючелиста, к реву ветра. В Раксидане кланы сейчас уже собираются для вечерней песни. Она словно наяву услышала простую красивую мелодию, славившую благословенного Мадара. Помимо ее воли в сознании начали всплывать слова шабсуруда, и она принялась тихо напевать.
Когда песня кончилась, она пролила несколько капель чахи, во славу Мадара, и медленно вернулась к мерцающим углям костра.
3
Алейтис ехала вниз по склону, пытаясь забирать больше на юг. Кожа седла опять начала раздражать бедра, поэтому она поднялась на стременах и, с трудом сохраняя равновесие, обернула их полами аббы.
Сев обратно в седло, с облегчением вздохнула – шелковистый материал уменьшил трение.
– Что, Пари? – Она похлопала по шее лошади. – Местность тут другая. Еще несколько дней, наверное. А потом вернемся на дорогу.
Она неловко заерзала в седле, обернулась. Где-то там, позади, она ощущала опасность, медленно, но неумолимо идущую по следу. Стряхнув озноб страха, посмотрела вправо – голубая дымка горной гряды показывала, что Алейтис движется в верном направлении.
– По крайней мере, этот ориентир я не потеряла, – пробормотала она.
Потом посмотрела вокруг. Гора постепенно перешла в гряду плавно переходящих друг в друга холмов, покрытых густой, выгоревшей на солнце травой. Кое-где было видно несколько чахлых деревьев. И ничего больше.
Прищурясь, она поглядела на солнце. Хорли проследовал первую четверть пути вверх. Хеш ярким диском только коснулся края красного гиганта.
– Ахей, Пари. Я выбрала неправильное время. Если бы я подождала до момента, когда Хорли начнет затмевать Хеш…
Она покачала головой, поглубже натянула капюшон и уселась в седле поудобнее. Лошади быстро бежали, путь казался бесконечным… одно плавное возвышение сменялось другим. Ритм езды гипнотически завораживал, сочетаясь с монотонным однообразием пейзажа, и время здесь проходило почти незаметно. Солнца карабкались все выше и выше по небосводу, пока не оказались почти над ее головой.
Алейтис заморгала, вздохнула – наплывала сильная волна жары. Она тревожно наклонила голову и искоса посмотрела на солнце.
– Ахай, Пари, что за глупость… я заснула в седле! – Она потерла запыленное лицо. Даже сквозь плотный материал аббы она чувствовала невидимые клыки Хеша. Она поглядела вокруг. Впереди была жалкая рощица деревьев, едва выше головы Мулака. Похожие на бумагу пыльные листья давали редкую тень. Но ничего лучшего не было поблизости, поэтому она, вздохнув, направила туда Пари мелкой рысью.
Оказавшись у деревьев, которые укрывали от жары еще хуже, чем она предполагала, Алейтис облизнула пересохшие губы.
– В такой тени не спрятаться и мышонку. – Ее внимание привлек квадрат туфана, привязанный к спине жеребца. – Ай, идея! Пари, твоя важная леди еще не совсем потеряла соображение!
Она слезла со спины кобылы и привязала туфан к ветвям таким образом, чтобы он давал озерцо тени, достаточно большое для нее и двух лошадей.
Она пережила пик жары, испытывая ужасную боль в горле и во всем теле. В самый трудный момент она намочила водой рукав и принялась увлажнять чувствительные ноздри лошадей, налила им немного воды в таз, чтобы они смогли слегка утолить жажду. Себе же плеснула водой в лицо, сделала несколько глотков. Казалось, прошли годы, прежде чем Хеш и Хорли миновали несколько градусов своей небесной дуги, и толстое одеяло жары, которым они накрыли землю, не стало тоньше. Наконец Алейтис зашевелилась, ощупала бурдюк. Она налила немного воды в таз, дала лошадям еще раз напиться. Выжав несколько капель на рукав, чтобы увлажнить лицо, она подумала: «Надо поскорее отыскать воду. Пока не поздно…»
Она взглянула вверх и увидела кружащего над головой ястреба. Почувствовала его маленький, яростный и жесткий мозг. «Вода!» – принялась она внушать ему мысль, стараясь поглубже впечатать ее в примитивное сознание. «Вода!» – Ястреб тут же круто изменил направление полета.
Не прерывая невидимой нити контакта, Алейтис тут же развязала туфан, накрыла им верх вьюка, закрепила узлы и вскарабкалась в седло. Пнула пятками лошадь в бок и послала ее галопом вслед за птицей, маячившей вдали. Черный жеребец трусил сзади, связанный с ее сознанием другой невидимой нитью.
По мере того, как они ехали, Алейтис поглубже внедрялась в сознание птицы. Вдруг ее словно дернуло, и тут же возникла странная волна головокружения. Потом она увидела перед собой светло-серый простор, неестественно искаженный – она не сразу поняла, что смотрит сверху глазами ястреба и видит все только в двух оттенках – белого и черного. Последнее было даже удивительнее неожиданного ракурса воздушного полета.
Настойчивый приказ заставил взгляд птицы переместиться. Взгляд Алейтис устремился туда же – на юге, далеко впереди, почти на пределе видимости, она заметила вьющуюся темную нить, пролегшую в светло-серой траве.
«Деревья! – подумала она. – Вокруг какой-то речки! Это хорошо! Интересно! А сколько еще нам идти до этого места?»
Ястреб поймал ветер в плоскость крыльев и перешел на долгий планирующий спуск. Земля приблизилась, полет стал более горизонтальным. Алейтис ощущала сложную игру тонких мышц птицы, такую же необычную, как чувство обтекающего воздуха. Казалось, она приобрела новое, тактильное сознание, и каждый дюйм ее тела стал частью вибрирующего тактильного органа. Она парила вместе с птицей, охваченная восхитительным чувством радости, будто оседлала воздушных коней среди восходящих потоков.
Вдруг – резкий удар, толчок, и она потеряла нить связи с ястребом. Она заморгала. На миг навалилось отвращение к большому неуклюжему человеческому телу, в котором она была замкнута. Связь с птицей исчезла. В это мгновение они оба – она и птица – оказались целиком и полностью сами собой. Напоследок резкий толчок поверг ее на землю – она лежала на спине, в горячей пыльной траве.
Она осторожно расправила руки и ноги. Все в целости, хотя и очень болело. Но боль не была острой, проникающей, предупреждающей о серьезных повреждениях. Криво усмехнувшись, чувствуя пыль на губах, она с трудом поднялась на ноги и принялась отряхиваться.
Еще не совсем пришедшая в себя, Алейтис вскарабкалась обратно в седло и подтолкнула аббу под ноги. Двинувшись дальше, она позволила кобыле самостоятельно выбрать темп движения и только после этого посмотрела в небо – с любопытством и сожалением.
– Когда я в следующий раз захочу полетать, – пробормотала она, сдерживая искрящийся в голосе смех, – то поудобнее устроюсь где-нибудь в тенечке. – Она потянулась и охнула. – Как раз то, что мне сейчас нужно – десяток новых синяков…
Небо вибрировало жаром, Хеш и Хорли медленно ползли по дуге к западу, на край света. Каждый глоток воздуха сжигал легкие. Даже лошади пыхтели. Они становились все более непослушными – каждый намек на тень заставлял их отклоняться от дороги. Алейтис с тревогой посмотрела вокруг. Во все стороны простиралась трава, местами однообразие нарушалось заплатами кустарников. Даже чахлые рощицы небольших деревьев остались за спиной. Плавными волнами степь то поднималась, то шла вниз, простираясь бесконечно до горизонта…
Жара… тяжело дышать… во рту ужасно пересохло… жара… Небо – как плохо продубленная кожа… Горло – как будто посыпанное песком…
Она отцепила с крючка бурдюк и тщетно попыталась выжать хоть несколько капель воды. Боль вскарабкалась по нервам шеи, бело-голубой вспышкой пронзила мозг. Одной рукой она уцепилась за выступ седла, второй чисто инстинктивно схватилась за шею.
«Где же, черт побери, этот ручей?» – подумала она.
Местность перед ее глазами плыла, размывалась, как плохо напечатанные буквы, пока все, что она видела, не стало бело-голубым жарким светом.
Вверх по новому холму, вниз по другому, пружиня на стременах. Кобыла пошла быстрее… жеребец не отставал. Черное размытое пятно, воспринимаемое боковым зрением, заставило ее пошире раскрыть опухшие глаза. Сначала трудно было на чем-то остановить взгляд, потом, прищурясь, она увидела зелено-голубую линию, ползущую у основания долгого спуска. Кобыла замотала головой, вырывая поводья из пальцев Алейтис. Та отпустила поводья, позволив лошади перейти на стремительный галоп. Алейтис упорно цеплялась за гриву, чтобы не свалиться. Ее подбрасывало, как моток авришума, – ноги слишком устали и саднили, чтобы, в случае чего, удержать ее в седле.
Внезапный толчок… и они остановились. Алейтис по инерции ткнулась животом в выступ седла, лицом – в гриву.
Кобыла стояла по колено в грязновато-мутной воде, до глаз погрузив морду в жидкость. Алейтис с трудом перенесла левую ногу через седло и соскользнула – вернее, свалилась, – в ручей. Она даже не пробовала встать, просто осталась лежать в воде…
Она плескалась, насыщая водой лицо и волосы, тело, ткань аббы, пока как следует не напиталась живительной влагай. Потом села, стряхнула с лица капли, отбросила назад влажные пряди волос и счастливо рассмеялась.
– Ахай, Пари! Милая! Кажется, мы снова живы! И Пари, и жеребец пили с трудом, поэтому она сняла мешающие им уздечки и поводья, швырнув всю эту кучу ремней на берег. Она прислонилась к боку Пари, глядя, как животные впитывают воду, втягивают ее, и чуть нахмурилась, – вспомнила, что слишком большое количество воды после сильной жары может повредить. Она перешла к Мулаку, путаясь в тяжелой намокшей аббе, грозившей при следующем шаге перетянуть ее, бросить лицом в поток, еще более замутить лениво текущую воду.
– На берег, Мулак, – сказала она. Потом, перейдя опять к Пари, схватила ее за гриву и потащила за собой. Кобыла нетерпеливо потрясла головой, окатив девушку брызгами.
– Хай! – Алейтис попыталась уклониться и, споткнувшись, упала на берег.
Прочно войдя в связующий телепатический контакт, она заставила лошадей выйти на сушу.
«Погодите, чуть-чуть, ми-муклиша, потом напьетесь».
Она улыбнулась. Лошади начали щипать жесткую пружинистую траву, а Алейтис осматривалась.
Деревья защищали от прямых лучей двойного солнца, но не спасали от духоты. Мокрая абба уже не давала прохладу, превратившись в подобие переносной парилки. Алейтис с отвращением потянула за складку прилипающей к коже материи.
– Какая гадость!
Сражаясь с мокрыми завязками, она, наконец, выбралась из тяжелой аббы. Пройдя немного вверх по течению, бросила аббу в воду, прополоскала ее и выкрутила. Прямо над головой горизонтально шла мощная ветка, будто специально приготовленная для сушки одежды. Алейтис, усмехнувшись, развесила на ней свою аббу. Потом встала, потянулась, чувствуя восхитительную свободу: слабый ветерок игриво ласкал ее обнаженное тело.
Когда она вернулась на старое место, ниже по течению ручья, лошади продолжали тихо-мирно ощипывать особо густые пятачки травы.
«Отлично, – подумала она. – Сейчас я не буду снимать вьюки. Надо немного отдохнуть и двигаться дальше. Ай-Ашла, как я устала!»
Отыскав густо поросший травой ровный участок, она растянулась на животе, положила голову на руки. Было так хорошо лежать неподвижно, позволяя ноющим мускулам расслабиться, так приятно отдаться неге отдыха. Она закрыла глаза и соскользнула в сон.
Глубоко в темноте ее сознания что-то шевельнулось, раздвинулось, превращаясь в мерцающее изображение, наподобие миража. Постепенно изображение стало отчетливым, и, не просыпаясь, Алейтис узнала следопыта, сидящего в неудобной позе в тени одеяла, привязанного к железодреву.
Рядом находился его конь, едва помещаясь в тени. Спящая вздрогнула, внутренним взглядом следя за фанатичными, запыленными чертами лица следопыта. Алейтис видела, как старик выглянул из-под тента, посмотрел на небо, на двойное солнце. Размеренными, но энергичными движениями, он заставил коня подняться на ноги и начал отвязывать одеяло-тент.
Спящая вздрогнула, на ее губах заиграла лукавая улыбка. Следопыт снял с крючка мешок с водой, вытащил затычку и поднял над запрокинутой головой. Но в этот момент спящая проникла невидимыми сенсорными волокнами в мозг коня, обратив его в паническое бегство. Изумленный следопыт стоял, яростно проклиная обезумевшего скакуна и глядя, как тот уносится вверх по склону холма.
«Домой! – дохнула приказом Алейтис в мозг лошади. – Домой без оглядки!» – и, счастливо смеясь, она позволила призрачной картине раствориться, погрузившись в еще более глубокий сон.
4
Край громадного багрового шара коснулся горы, потом этот шар замер, как огромный помидор, который невидимый пресс расплющивам в плоскость. Словно драгоценность на животе танцовщицы, Хеш висел в центре Хорли, на высоте ладони над горизонтом. Алейтис дернула поводья, переводя кобылу на шаг. Через несколько минут остановила ее и распрямила свои затекшие ноги.
– Еще три-четыре часа до наступления темноты, – пробормотала она задумчиво и снова опустилась в седло. Кобыла тряхнула головой, упряжь звякнула. Облокотившись на выступ седла, девушка оценивающе взглянула на узкую быструю речку, проносившуюся у копыт Пари.
– Здесь нам не переправиться, ми-муклис, посмотри только на эти тучи. Они вот уже три дня выливаются в речку дождем.
Она снова поднялась на стременах, стараясь осмотреться вокруг.
– Ай-Ашла, одни деревья. – Вздохнув, она опустилась в седло и быстрым шагом послала кобылу вдоль речки. – Пари, нам нужна какая-нибудь крыша над головой. Мне сейчас болеть нельзя. – Тихо напевая, она почесывала кобыле гриву.
Река постепенно становилась шире, по мере того, как местность выравнивалась, но по-прежнему не было видно ничего, кроме тех же деревьев и густых кустов – ни широколистных хоранов, ни приземистых буйных бидарракхи – только ровные, как копья железодревы, густые поросли раушани и колючелиста, никакого укрытия не обещающие. Потом река сделала поворот, и лошадь Алейтис последовала за изгибом берега.
Когда деревья закончились, она увидела перед собой довольно обширный влажный луг, один из тех, что довольно часто встречались по берегам реки. Алейтис повернулась в седле, совершенно автоматически, без интереса окинув взглядом открытую местность.
На этот раз, впрочем, она тут же обернулась. В дальнем конце луга, наполовину скрывшись под деревьями, в тени виднелся какой-то прямоугольный коричневатый объект явно искусственного происхождения. Хижина? Она торопливо и внимательно осмотрелась – никого! «Отлично!» – отметила она. Толчком колена Алейтис послала кобылу к заинтересовавшему ее объекту.
На полпути через луг она внезапно разразилась смехом.
– Я идиотка! – смеялась она.
Остановив лошадь, она послала в разведку свое сознание, нащупывая присутствие другого разума. Ничего! Девушка снова рассмеялась и похлопала кобылу по гриве.
– Удача в самом деле пока что не оставляет меня, – тихо пробормотала она, когда успокоилась. Потом натянула поводья, отпустила их и толкнула ногами бока лошади. – Вперед, Пари, давай осмотрим наш новый дом!
Сидя в седле, расслабившись, скрестив на его луке руки, она провела внешний осмотр хижины. Стены были сложены из ободранных от коры бревен, крыша – из жердей потоньше. Все было сделано весьма аккуратно, мастерство плотника не могли скрыть ни старания погоды, ни смены времен года, ни паутина и кучи палой прошлогодней листвы. Их было особенно много – листья огромными сухими кучами лежали под стенами. Паутина фестонами свисала со ставней и дождеводов крыши.
– Гм-м, – пожала Алейтис плечами. Потом слезла с лошади и, осторожно ступая по влажной грязной земле, подошла к двери хижины. – Ахай, ненавижу пауков!
Схватив пригоршню сухих листьев, она смахнула закрывавшую дверь сеть пыльной паутины.
– Как же мне войти? Ага! – Она потянула за висевший рядом с дверным косяком ремень. – А если так? – пробормотала она. – Наверное, это для чего-то нужно.
Что-то глухо ухнуло, засвистел пыльный застоявшийся воздух, весело скрипнули петли, и дверь тяжело отворилась. Алейтис осторожно заглянула вовнутрь.
Внутри пахло давно нежилым помещением и пылью. Ставни были плотно закрыты, и, несмотря на открытую дверь, света в хижину попадало немного. Отступив, она осмотрела окна.
– Нужно открыть ставни, пусть проветрится. Ну и воняет. Интересно, чем это? Кажется, я обнаружу там что-то крайне отвратительное…
Пользуясь ладонью, как молотком, она выбила из гнезд деревянные засовы ставен и отворила тяжелые створки. Клубы пыли попали в лицо, вызвав мучительный приступ кашля и чиханья. Алейтис с отвращением сморщила нос.
– Ахай! – Она помахала перед лицом ладонью. – Если здесь много сасша… Не хотела бы я, чтобы меня по кусочкам растащили паразиты… – Она содрогнулась. Закрепив ставни крючками, чтобы они не закрылись сами, она заглянула в окно хижины. – Гм-м, вроде все чисто…
Войдя вовнутрь, она остановилась в центре помещения, положив руки на бедра.
Пол был сделан из очень аккуратно подогнанных планок, так выровненных и соединенных, что даже трудно было определить, где кончается одна и начинается другая. На противоположной стене до самого потолка тянулись полки. Напротив первого окна в задней стене было второе.