– Конечно, – тут же ответил похититель диадемы.
– Ха-ха, да ты бросил бы меня в первую же минуту! Не пытайся меня обманывать, вор! – Она рассмеялась. – Но теперь ты знаешь обо мне все! Тебе известно, что я могу найти Вритиан, поэтому ты должен беречь меня как зеницу ока! Я правильно говорю, вор? С этого дня тебе придется заботиться обо мне, да, притом, получше.
Он смотрел ей в лицо. Его хитроумные глаза превратились в щелки, в серые щелки на красном облупившемся лице.
– Ты знаешь координаты Вритиана?
– Нет, конечно. Но я знаю, да, да, знаю, – кивнула она, заметив, как от удивления чуть приоткрылись щелочки его глаз, – путь к узловому пункту, знаю, как найти этот пункт, и ключ – это я сама! – Она встала. – А теперь тебе лучше вернуться в лагерь, хитрый вор! Пора ставить тент и наполнять бочки водой!
3
Огромные колеса фургонов съехали с бегущей вдоль реки дороги в том месте, где река делала петлю, уходя к северу.
Клан медвей, за которым тянулись и стада, вторгся в огромные пространства степей. Дни потянулись незаметно. Алейтис постепенно свыкалась с рутинной жизнью лагеря. Она избегала Ставвера, держалась в стороне от Ракат. Проходили дни, спокойные, без каких-либо особых событий, и Алейтис начала вникать в тайные, подводные течения жизни клана. Она заметила, что идет постоянная борьба между ее патронессой, главой группы колдуний, и предводителем мужской половины местных магов, Тасмио Кхем-ско. Наблюдая за их скрытым соперничеством, она хладнокровно отсчитывала день за днем, по мере того как фургоны клана плыли по серо-зеленому морю степи.
Постепенно и сама Алейтис стала спокойна и медлительна, вроде одной из коров-ид'ров. Ребенок в ее чреве подрастал, все более и более округляя живот и талию, а мимо скользили тихие жаркие дни.
4
Сесмат лежала на траве, жалобно постанывая. Из опухоли как раз над передним левым копытом тянулась струйка крови. Н'фрат села у головы своей любимицы, по щекам ее текли слезы. Кхатеят нагнулась и тронула ее за плечо.
– Н'фрат, ты же знаешь, что нужно делать в таких случаях. Если ее укусил саркет, мы уже ничем не можем помочь бедняжке…
Хрипло вскрикнув, Н'фрат поднялась, уткнулась мокрым лицом в плечо Кхатеят, все тело ее сотрясалось от горестных рыданий. Кхатеят смотрела поверх ее головы:
– Шанат… Ре'Шанат… свершим то, что должно свершиться…
– Подождите! – Алейтис обошла херрет, дотронулась до руки Кхатеят и, покачав головой, посмотрела на нее твердым, но умоляющим взглядом. Глаза ее потемнели.
– Лучше не…
– Я знаю, и я бы не вмешивалась, если бы действительно не думала, что могу помочь.
– Что? Помочь? – Н'фрат вытерла мокрые глаза. – Ты сможешь помочь?
– Думаю, да. Но нельзя терять времени. – Алейтис смело смотрела на Кхатеят. – Бедное животное умирает. Ты позволишь мне попытаться исцелить его, хас'хемет?
– Ты уверена в успехе того, что собираешься делать?
Встревоженное лицо Кхатеят было красноречивее любого предостережения. Алейтис без слов понимала, что неудача повлечет за собой самые худшие последствия.
Алейтис присела на колени возле сесмат, положила ладони на место укуса и, сосредоточившись, направила всю имеющуюся внутри себя исцеляющую силу в пальцы.
Черный водоворот мгновенно поглотил ее. Она забыла о диадеме, забыла обо всем – кроме животного, лежавшего перед ней, и его боли, которая теперь стала и ее болью. Алейтис застонала – яд проник и в нее, но тут же крепко прикусила нижнюю губу, подавляя в себе стон. Она отчаянно боролась, уничтожая силу яда. «Я ни за что не сдамся! Ни за что!!! Ради Завар! – подумала она. – Ради Вайда. Ради Н'фрат…»
Под веками зажгло, из глаз закапали слезы. Но вот жжение прекратилось. Алейтис открыла глаза, разжала затекшие пальцы и, опустив взгляд, увидела совершенно здоровую ногу сесмат – не осталось даже шрама на том месте, где была рана.
Сесмат вздрогнула, вскочила на все четыре ноги, ударила исцеленной о землю, задрала голову и оглядела людей яркими добрыми глазами. Алейтис радостно рассмеялась и попробовала встать, но тут же упала на колени – ноги не держали ее. Тихо вскрикнув, Н'фрат подбежала к ней и помогла встать. Кхатеят взяла Алейтис под другую руку.
– Прими нашу благодарность, Р'Алейтис йайати. Ты сотворила то, что нам не под силу. – Кхатеят мельком взглянула на Ракат – лицо ее пылало. За спинами собравшихся кружком женщин стоял, нахмурившись, Миаво. – Тебе лучше немного отдохнуть, Лейта, – спокойно сказала она. – Н'фрат, пойди с ней…
– Лейта, о Лейта, как я тебе благодарна… – Н'фрат взяла ее под руку и, оглянувшись, попросила Р'прат: – Позаботься, пожалуйста, о Шенти.
– Конечно. – Р'прат взяла сесмат за уздечку.
– Пойдем, Лейта. Ты ведь еще не поставила чон, да? Я сама поставлю его, а ты посиди, отдохни немножко.
– Спасибо, Н'фри, – поблагодарила Алейтис и оперлась на плечо молодой шемквия.
Ракат проводила ее пылающим взглядом.
– Чужачка! – сплюнула она.
Кхатеят стремительно обернулась.
– Ракат! – стальным голосом отрезала она. – Ты позволяешь своей ненависти управлять собой. Ты несправедлива. Стыдись – тебе не дано почувствовать благодарность за щедрый и добрый поступок.
Ракат мрачно посмотрела себе под ноги, потом пнула травяную кочку и молча удалилась. За ней потрусила Шанат.
Кхатеят вздохнула, Кхепрат тронула ее за плечо:
– Дальше будет еще хуже, – сказала она печально. – И тут уже ничего нельзя поделать, Кхатия. Она выбрала себе дорогу и пойдет по ней до конца, даже если это будет дорога к собственному самоуничтожению.
– Да, все может быть… – Кхатеят покачала головой. – Но почему?.. Почему она не видит, что представляет из себя этот вор? И не видит, какая она на самом деле? Лейта – милое дитя, я ее полюбила, Кхепри. В ней есть храбрость, доброта и даже кроха мудрости – а это довольно много для ее лет.
Кхепрат улыбнулась – ее слепые глаза превратились в матовые щелочки.
– Мы довольствуемся тем, что есть, Кхатия, – сказала она, наклонив голову. – Мы как солнце, как ветер, как дождь… В Ракат всегда была червоточинка. Наверное, так будет даже лучше, хотя и больно мне это говорить. Быть может, в дальнейшем она стала бы гораздо опаснее – для нас. А сейчас, видимо… Я не знаю… Но это не твоя ошибка, сестра.
И снова Кхатеят вздохнула. Потом легонько хлопнула Кхепрат по руке:
– Лучше пойдем ставить чон. Уже давно пора.
5
Чья-то рука легла на плечо Алейтис, она едва не подпрыгнула.
– Ставвер! – Девушка закрыла глаза и уцепилась за его плечо, чтобы сохранить равновесие. – Ты меня так напугал! Посмотри, не появились ли седые волосы? – Она поспешно огляделась: – Давай-ка уйдем подальше – не хочу, чтобы мне выцарапали глаза.
– Ты уже забыла про реку? – спросил Ставвер глубоким, нежным голосом. Его ладони легко касались ее щек, плеч, грудей, талии, лона. Они ласкали, зажигая в Алейтис огоньки страсти.
– Мадар! – Она оттолкнула мужчину, выскользнув из раскрывшихся было объятий. – Ты что, с ума сошел?
– С ума – да, по тебе, колдунья!
Она быстро огляделась. Завеса из худосочных деревьев слишком жидка и ненадежна.
– Слушай, хоть я и женщина – когда ты меня так трогаешь, я ощущаю слабость в коленках, – но я еще не сошла с ума! Как ты думаешь, почему я сторонилась тебя? Если только я дам повод, они меня тут же вышвырнут. И тогда всему конец! Конец посредине этой пустыни. Понимаешь, конец!!! – Она снова с беспокойством осмотрелась вокруг. – Иди прочь! Иди! Оставь меня!
– Значит, договорились?..
– Что??? – Она поправила выбившиеся волосы, щекочущие лоб.
– Я уйду сейчас, но только если ты ночью придешь в мой чон.
– Ты ненормальный! Конечно, не приду!
Тогда он обхватил ее одной рукой за талию и потащил в сторону лагеря. Алейтис шипела, вырывалась, но все было тщетно.
– Спокойнее, милая! – хладнокровно смеялся Ставвер. – Нет смысла поднимать шум!
– Ладно, ладно! – Она пнула его по щиколотке. – Но это ты должен прийти ко мне! – Она извернулась и снова пнула его. – Отпусти, идиот, или укушу!
– Ну вот, так гораздо лучше! Да? – Он выпустил ее, сделал шаг назад. – Как только стемнеет и все угомонятся, жди меня.
Она покачала головой:
– Нет, чуть позже. Но будь осторожен, хорошо? Речь идет о моей жизни, пойми это! Да, а как же Ракат? Разве она сегодня не потребует от тебя услуг?
Он пожал плечами:
– У нее месячные. Некоторое время она не будет подпускать меня к себе даже на несколько шагов.
– Но она может проверить твое присутствие! – не унималась Алейтис. – Проверить на случай измены.
– Нет, милая моя. В такие дни ей нельзя подходить близко ни к одному мужчине. И она никогда не осмелится нарушить обычай. Будет сидеть в своем чоне весь день. Ведь если даже тень ее коснется тени мужчины, ее побьют и ей придется пройти процедуру очищения. Так что она и носа не покажет на улицу. Мы в полной безопасности!
Алейтис чуть поморщилась:
– Мне противно слушать тебя!
– Такова жизнь, котеночек!
– Ну, ладно, – фыркнула она. – Но в следующем месяце – все! Ищи себе на ночь другую грелку.
– Но, любовь моя…
– Не называй меня так… ты, аф'и! – Алейтис отодвинулась. – Мне не нравится. – Она вдруг захохотала и начала отступать к деревьям. – В следующем месяце у меня будет уже слишком большой живот.
– Жалко. Ну что ж, придется нам довольствоваться сегодняшним днем. – Он усмехнулся. – До ночи!
6
Хорли висел за спиной горячим красным кругом. Справа от него светился голубым пламенем Хеш. Нити водородного кольца, соединяющего двойное солнце, посверкивали на красном туманном фоне. По степи неровным полумесяцем брели ид'рве, поднимая тучи сухой пыли, пощипывая на ходу траву. Фургоны уходили все дальше и дальше, по мере того как нижний край Хорли поднимался над восточным горизонтом.
Алейтис шагала позади основного стада ид'рве, таща шемкиатский херрет и наблюдая с помощью специальной боковой вожжи за тем, чтобы животные не разбредались. Прямо перед ней в жесткой, как проволока, траве рокотал колесиками харио-теп, а сзади нее, следуя неписаному закону, двигались херретве других септов клана медвей.
Мокасины Алейтис, зашнурованные до самой щиколотки, со свистом рассекали траву. Миля за милей оставались за спиной. Аккуратно свернутые туника без рукавов и кожаные шаровары лежали в маленьком кожаном чоне, который Кхатеят подарила Алейтис, а сама Алейтис была сейчас в кочевом облачении медвей: в ярко-алых длинных свободных штанах из грубой материи, собранных внизу – для защиты от пыли – на шнурок, и в тунике-блузе, тоже ярко-алого цвета, с высоким воротником и широкими рукавами, которые доходили до самых пальцев. На голове ее был белый платок, который завязывали при помощи алых витых шнурков.
В каком-то безмятежном трансе, лишенная всяких мыслей, шагала она вперед. За спиной раздавался ставший уже привычным топот сотен копыт. Животные хрупали сухой травой, которую солнце выбелило до бледной желтизны. Степь… Жара… Шаг за шагом, от одного островка травы до другого, стадо двигалось вперед, покрывая за день девять-десять стадий.
Тень Алейтис, падающая ей прямо под ноги, помаленьку укорачивалась – двойное светило поднималось по своей небесной дуге к зениту… Алейтис чувствовала себя сытой, сытой и удовлетворенной. Добавить бы к этому ощущению капельку радости – и тогда все будет хорошо! И она радовалась. Радовалась упругости своих мышц, радовалась силе, которой было пропитано все ее тело. Под подошвами мокасин пружинила трава – источник жизни в степном мире. Алейтис ощущала, как эта вибрирующая жизнь проходит сквозь все ее тело и устремляется вверх.
– Лейта!
Она подняла голову, отогнула наползший на глаза платок:
– Н'фрат?
Косматая треугольная голова сесмата нависла над плечом Алейтис. Она почесала кобыле нос.
– Шенти! – улыбнулась она.
Н'фрат, сидевшая на сесмат, с тревогой посмотрела на Алейтис:
– Ты не хотела бы некоторое время проехать в херрете?
Алейтис лениво мигнула.
– Нет, – произнесла она сонным голосом, – я себя великолепно чувствую, Н'фри. В любом случае осталось ехать около часа, – она кивнула на солнце, – а потом остановка на час большой жары. Сколько еще до колодца?
Н'фрат перебирала поводья.
– После остановки садись в херрет, Лейта. Тебе понадобятся силы. – Она сомкнула губы, ее юное лицо было взволнованно. – Сегодня ночью лагерь разводить не будем. Придется идти всю ночь.
Немного нахмурившись, Алейтис внимательно всмотрелась в ее лицо:
– А как же стадо?.. – Она помахала рукой в сторону ид'рве. – Ведь ему это на пользу не пойдет, верно?
Вожжа чуть-чуть дернулась, отвлекла ее на секунду. Она приструнила животных и снова повернулась к Н'фрат:
– Но ведь сегодня к ночи мы должны были дойти до колодца. Шрима сказала об этом утром… Я точно помню…
– Колодец отравлен. – Лицо Н'фрат посуровело, отвердело. – Кхем-ско выехал вперед, на разведку, и обнаружил возле него три семьи гхекхсеве, которые умирали от этой воды. Он послал назад мальчика с вестью, а сам двинулся дальше, искать воду. Новый колодец будет только завтра. Там и устроим ч'чия, чтобы найти бвобиана, сотворившего все это. – Лицо ее стало мягче, она улыбнулась. – Так что лучше садить в херрет. А чанерев возьму я.
Она прищелкнула языком, сесмат побежала вперед, догоняя остальных шемкиатве, ехавших группой.
Алейтис гневно пнула ногой высокую траву. Отравить воду… что может быть страшнее подобного преступления, в этих почти безводных просторах?! Губы ее изогнулись.
«Я сама начинаю верить в то, что приношу несчастье…»
В ту ночь было необычайно тихо – ни разговоров, ни свиста, ни смеха – всего того, что обычно сопровождает марши через степь. В грозно нависшей тишине раздавалось лишь жалобное мычание да редкие вздохи подгоняемых животных – они не хотели идти, им был необходим отдых. Ночь вступила в свои права, и мычание уже не смолкало, – скот устал до изнеможения. Телята не поспевали за взрослыми животными, они падали и погибали под их копытами. Алейтис, сидевшая в херрете, содрогалась всякий раз, когда до нее доносилось беспомощное мычание отставшего или затоптанного теленка. В конце концов, нервы ее не выдержали, и она, плотно зажав ладонями уши, рухнула лицом вниз.
Казалось, отчаянному ночному маршу не будет конца – это был дикий кошмар. Начался второй день перехода. К счастью, еще до наступления большой жары измученные животные достигли небольшого мелкого озерца и жадно стали глотать мутноватую воду. Алейтис выбралась из фургона, потянулась затекшим телом. Там, где пролегал маршрут, стаями кружили стервятники. Алейтис повернулась к стаду, и губы ее плотно сжались, побелели – количество телят заметно поубавилось.
Ее заметила Н'фрат и поспешила подъехать.
– Плохи дела? – спросила Алейтис с болью в голосе.
– От молодняка осталась всего треть. Могло быть и хуже. – Н'фрат потерла ладонью усталое, запыленное лицо. – Теперь придется забивать меньше, чем предполагалось. Лейта…
– Что, Н'фрат?
– Понимаешь ли, люди… В общем, люди очень злы сейчас. Я уверена, что ты не имеешь совершенно никакого отношения к тому, что с нами произошло… Но постарайся понять их состояние – ты ведь знаешь, как они относятся к чужакам… Сейчас они готовы разорвать на куски первого попавшегося. Тебе лучше не показываться им на глаза. Оставайся в херрете. А остальное – это дело нашего клана. Мы сами во всем разберемся.
Алейтис кивнула:
– Спасибо, Н'фри.
Когда над равниной опустилась глубокая ночь и над горизонтом всплыли две полные бледные луны, Ааб и Зеб, весь клан медвей собрался у костра, разведенного на влажном берегу озера. Люди едва сдерживали кипящий гнев, лица их были мрачны и замкнуты. Они сидели полукругом примерно на расстоянии двух херретов от огня. Вот к костру, возле которого были набросаны меховые шкуры, торжественно и серьезно направился Миаво. Он уселся, скрестив ноги, и установил между коленями бубен.
Мгновение помедлив, Миаво коснулся туго натянутой кожи, пальцы его выбили дробный узорчатый ритм. Уставившись в огонь, он принялся правой рукой выстукивать основной ритм, в то время как левая рука не давала бубну затихнуть.
Ракат выпрыгнула на влажный песок у края воды, красные отблески огня заплясали на ее лоснящемся от масла теле. Выбивая ногами контрритм, изогнув над головой руки, с трепыхающимися наподобие маленьких крылышек ладонями, она сделала один круг, остановилась и, покачиваясь, протянула руки к серебряным отражениям Ааб и Зеб, плывущим по спокойной черной воде озера.
Молча, одна за другой, все шемкиатве сели полукругом, лицом к Кхем-ско. Голос Кхатеят влился в треск пламени, когда она запела на древнем языке: «Р'е Н'фрат, кхесавсеф верет кехкзев чре якаскх…»
Покачиваясь, поднялась Н'фрат, над озером поплыл ее чистый юный голос. Ракат снова оживилась, танцем сплетая парящую песню, рокот бубна в единую нить.
Сидя в херрете шеквия, в полной темноте, Алейтис наблюдала за танцем. Она чувствовала некоторую неловкость, но, побуждаемая ненасытным любопытством, все-таки не осталась в своем чоне.
Алейтис осмотрелась, вокруг – молчащий лагерь. «Мне там делать совершенно нечего, – подумала она. – Они приковали Ставвера на эту ночь». – Ее передернуло при одном воспоминании об этом.
Со стороны озера тягуче-маслянистыми кольцами наплывала на Алейтис невидимая энергия. В голове начала пульсировать тяжелая боль.
– Н'татейтиааа, Н'тахетиа, Н'тахтия, – чистый голос Н'фрат плескался, как вода в горном ручье. – Метавет ни ния нет яри тв'н мегхевс х'вев… тв'н мегхес х'вев… – пульсирующие сочетания «Н» и «М» стучали в череп Алейтис, как вода в речных стремнинах, на перекатах… как молот. Отблески пламени на извивающемся теле Ракат, рваный ритм барабана, тихое гудение сидящих у костра членов касты, физически ощутимые потоки ментальной энергии, – от всего этого ей сжало голову стальным обручем. Глаза Алейтис затуманились, словно на них выступили слезы. Легкие работали напряженно, как будто воздух стал гуще. Она тяжело дышала, кожа лица горела.
Серебристая струйка металлических прохладных нот успокаивающей мятой пронизала перегретый воздух ночи. Алейтис подняла руку – пальцы коснулись холодного металла. Теперь она ощущала на висках тяжесть диадемы. Тысячи щупалец больно сверлили мозг. Напуганная, она опустила руку.
Мелодия оборвалась одновременно с пением у костра – оборвалась на той же вопросительно-требовательной ноте. Фигура танцовщицы замерла, затвердела, протянув к луне руки. Барабан замолчал на полуударе. – Пальцы барабанщика замерли в полудюйме от натянутой кожи. Напряжение сгустилось, злые горящие глаза всего клана в ожидании были направлены на Ракат.
– Бвобиан ин'м? – спросил Миаво глубоким переливчатым голосом.
Ракат, помолчав некоторое время, издала, наконец, хриплый вскрик, постепенно смодулировавшийся в отрицание:
– Нин… нин… нин… нин-н-н-н…
И тяжело дыша, вся перепачканная песком, рухнула на землю. Костер вдруг словно немного пригас, окруженный черным туманом.
Алейтис сжала виски, содрогнувшись от полившихся мелодичных звуков. Огонь охватил ее мозг, и она, помимо своей воли, вдруг оказалась на ногах. Сделала шаг, потом еще. Она шла как лунатик, как механическая кукла. Пленник в оболочке собственного тела, которого она сейчас даже не ощущала. Сначала неуклюже, а потом все плавнее и быстрее той ее тело направилось к костру.
В ужасе Алейтис закричала, но изо рта у нее не вырвалось ни звука. Наоборот, губы сложились в отсутствующую улыбку. Она увидела хмурое, встревоженное лицо Кхатеят.
– Диадема! – закричала Алейтис, чтобы Кхатеят ее поняла: – Это она делает все, не я… не я …
Ее тело остановилось перед костром, Алейтис затихла внутри своей телесной темницы, как раненый, загнанный в ловушку зверь. Рот ее открылся, и она заговорила…
Нет, она не понимала, откуда у нее взялись эти слова. Все вокруг залил глубокий янтарный свет, она почувствовала шевеление за спиной, но лишь на мгновение. Теперь она слушала, что говорили ее ставшие независимыми губы.
– Отравитель воды! – В голосе, которым говорило ее тело, чувствовалась сила и гипнотическая власть внушения, и он совершенно не был похож на ее обычный голос. – Он ждет вашего последующего шага! Он победил тебя! – и рука Алейтис метнулась, указывая на сидящую на песке Ракат. – Да, он победил тебя. Он защищался, а защита легче нападения. Но нас он не знает, поэтому мы можем победить его. Мы сильнее его! Мы проследим за ним. Ищите виновного в шатрах Клана ястреба. Стоящий перед вами может провести вас туда. Они решили напасть на ваше стадо на рассвете. – Диадема на голове Алейтис тихо зазвенела.
Миаво, враждебно сверкая глазами, следил за ней.
Презрительный смех вырвался из губ не-Алейтис.
– Не будь дураком, шаман. Забудь свое детское тщеславие. Тезвейн танчар ждет! – Она сделала еще один шаг к нему. – Ты бы лучше позаботился о танчар, чем ворчать на нас.
Низкое рычание заставило вздрогнуть их обоих.
– Она тебя поймала, Кхем-ско. – Лицо Тхасмио прорезали глубокие морщины холодного гнева. – Женщина, ты назвала имя. Назови нам и место.
Алейтис почувствовала, что путы, державшие ее в плену, ослабели, хотя призрак диадемы все еще парил над ее головой – она увидела его отражение в темных глазах харио-тепа и тут же почувствовала жар огня на лице. Она покачнулась, начала оседать, но подскочившая к ней Кхатеят спасла ее от падения. Держа Алейтис в объятиях, она тихо спросила:
– Ты помнишь, о чем только что говорила, Алейтис?
Девушка слабо кивнула:
– Да. Но у меня было такое чувство, словно за меня кто-то говорил. Это была не я. Но об этом мы переговорим с тобой после, хорошо?
– Хорошо. Но отвечай харио-тепу, дитя!
Алейтис облокотилась на плечо колдуньи, ноги ее не слушались, словно они стали проволочными. Она устало произнесла:
– Дайте мне оседланного сесмата, и я проведу вас туда.
Голова шла кругом, Алейтис, как во сне, чувствовала, что ее посадили на спину сесмата. Миаво ехал рядом, его аура сверкала так ярко, что Алейтис воспринимала его не как человека, а как большой движущийся самоцвет.
– Вперед! – прошептала она и закрыла глаза. Окутанная все тем же непонятным янтарным свечением, она чувствовала себя куклой на веревке. Веревка ощутимо тянула ее назад. Без колебаний она повела боевую дружину к лагерю, где дремали танчаш, не подозревавшие о готовящейся атаке. Примерно через полчаса равномерного бега сесматов она натянула поводья, остановилась и указала рукой.
– Там! – произнесла она. – Вон за тем холмом.
Жрец протиснулся вперед и, соскользнув с седла на землю, резко поднял и опустил руку. Повинуясь его жесту, остальные мужчины быстро спрыгнули на землю. Тишина дымилась сгущающейся опасностью. Миаво втянул носом воздух, фыркнул:
– Часовых не поставили, – пробормотал он. – Глупцы! – Он слез с седла и кивком приказал Алейтис последовать его примеру. Мужчины расступились, давая ей пройти. Она оказалась перед Тасмио.
– Что еще тебе известно? – тихо поинтересовался он.
– Ничего. – Она искоса взглянула на мрачные, злые лица бойцов. – Только то, что все, кто вам нужен – там! – Она кивнула в сторону низкого холма.
– Пошли! – Тасмио взмахнул рукой, указывая направление. Они ползли по склону, пока не оказались на вершине холма. Высокая трава частично скрывала их от возможно следящего неприятеля. Перед ними оказался спуск с холма, под которым – в лужицах лунного света, головами к привязанным сесматам – спали около двадцати человек. Тасмио прижался к земле рядом с Алейтис, пригляделся к вымпелу на шесте, поставленном в центре лагеря.
– Танчар! – хрипло прошептал он.
Алейтис сглотнула:
– Теперь они ваши. Позволь мне вернуться в лагерь.
– Нет, – прошипел он. – Нам нужен лекарь. Вдруг кого-то ранят. Вылечишь?
Алейтис против своей воли кивнула.
– Отлично. – Он мрачно посмотрел на своих людей и прошептал: – Вперед!
Бойцы молча кивнули и поползли вниз по склону холма. Алейтис присела на колени и обхватила плечи руками. Она содрогалась от пропитавшей воздух ауры смерти.
Неровная цепочка нападающих достигла конца склона. Заблестели в лучах лун сабли, превращаясь из серебристых в багровые: были зарублены первые из спящих. В лагере не ожидали нападения. Люди не успевали даже вскочить на ноги, как изогнутые полумесяцем сабли рассекали им глотки. Завывая от бешенства, бойцы секли беззащитных, пьянея от вида крови.
Забытая на вершине холма, Алейтис сидела на коленях и локтях, как четвереньках. Ее тошнило и рвало, все тело превратилось в один большой комок боли.
7
Ракат опустила кожаную занавесь-дверь чона. В темноте лицо Ставвера казалось смазанным бледным пятном. Она снова приподняла завесу, закрепила ее и присела рядом со спящим. Всмотревшись в его измененное сном лицо, она подумала: «Какой он скрытный… Раньше мне казалось, что я его понимаю. Но теперь, когда пришла эта…»
Она осторожно коснулась щеки Ставвера.